В маленьком городке даже по воскресеньям было тихо. Рано утром на всю округу звенели колокола маленькой церкви близ больницы, кстати, единственной в этом маленьком городке. Все службы в этой церквушке были маленькими, а кроме них происходили лишь венчания, крещения, довольно редкие, и отпевания, которые, к сожалению, происходили гораздо чаще. Многие безнадежно больные люди этой больницы не только отпевались здесь, но и хоронились на маленьком кладбище возле маленькой церкви. Но большую часть времени тут было тихо и не происходило абсолютно ничего.
Легкий туман уже давно опустился на траву и растаял, солнце не выходило из пелены облаков с самого утра и точно не собиралось делать этого сегодня, резко похолодало, запахло влажностью, предвещающей сильный дождь... все было тихо, как всегда. Изредка по улице проходили люди, спешащие по своим делам, и только свет в оконцах говорил о какой-то происходящей в маленьком городке жизни.
Такой свет и горел из окна церкви. Отец Виктор, статный, высокий, красивый батюшка с длинной черной, как уголь, бородой, давно провел службу, на которой было совсем мало людей, а теперь принимал посетителей на личный разговор. Таковых, как ни странно, было больше, хотя и большинство из них были больные, пришедшие после процедур, обсудить свою жизнь, свои заболевания, дальнейшее лечение. Им особо нужен был простой разговор. Отец Виктор, все это понимая, беспрестанно, три часа слушал, отвечал что-то, улыбался, иногда брал свой блокнотик, записывал имя больного, чтобы упомянуть его, попросить Бога о его здоровье во время вечерней молитвы и следующей службы.
Худенький, сосредоточенный дьячок Андрей бегал из стороны в сторону, выполняя какие-то хозяйственные дела. Именно в эти секунды он испытывал себя особенно нужным: он убирался, пересчитывал и откладывал пожертвования, протирал все иконы, готовил обед для батюшки и себя в отдельной комнатке, которая была прямо в церкви за занавеской. Комнатка маленькая – плита, холодильник, стол, шкаф с книгами да диван. Пару раз в тяжелые времена Андрею приходилось оставаться здесь, когда он ссорился со своей женой, с которой сейчас уже в разводе. Ссоры эти тяжело принимались отцом Виктором, но оставить на ночь на улице человека, хоть и покинувшего дом из собственной гордости, он тоже не мог. Церковь разводы не любит и не принимает, но Андрей со своей первой и пока последней избранницей не были венчаны, да и брак их был сиюминутным неосознанным желанием после окончания института. Не прожив вместе и выстраданных пяти лет, которые тяжело давались обоим, они разошлись. Шел шестой год, как Андрей мечется между двумя работами, стараясь зарабатывать на свою жизнь и увлечение, из которого потом должен вырасти, по его словам, большой проект. Волосы не то темного, не то светлого оттенка, которые не то кучерявились, не то были прямыми, худощавое строение тела, глаза, цвет которых из-за смеси карего, зеленого и голубо-серого превращался во что-то болотное, слегка больной скрюченный вид из-за вечной беготни, нескончаемой работы и двух-трех часов сна – весь он был какой-то неприметный и неинтересный окружающим.
В перерыве между приходом посетителей отцу Виктору понадобилось отойти и позвонить одному пациенту, у которого только что закончилась важная операция на сердце. В этот момент в церковь зашли две пары: первая – постоянные посетители церкви, мальчик с мамой, которые были знакомы и Андрею, и отцу Виктору. На мальчика напали на улице, года четыре назад, когда ему было двенадцать, отобрали скудную сумму денег, которая этим людям была «просто необходима», а вместе с этой маленькой выручкой отобрали и нормальную жизнь у бедного ребенка – удар по голове, потеря сознания, еще один удар, но уже головой о землю, черепно-мозговая травма, нарушение психической системы. Целых четыре года мама посвятила сыну, которого всеми способами пыталась вылечить. Но о каких способах можно говорить в маленьком городке маленьким людям? Денег на всемогущую заграничную медицину, естественно, не было, народные методы были бессильны в вопросах данного заболевания, вот и оставалась бедной семье эта маленькая больница, поддерживающая какое-то состояние мальчика. Сын приходил каждый день к батюшке, даже когда службы не было, а отец Виктор был всегда готов помочь: давал матери немного денег, чтобы та тратила их на лекарства, мелкие и не очень дополнительные «оплаты» врачей и медсестер, полезную еду… Все это было важно, но не важнее разговора, который батюшка тоже щедро проводил с мальчишкой. Он даже привязался к нему, и, если тот не приходил, отец Виктор сразу же звонил маме узнать, не случилось ли чего. А случится могло многое, и даже самое худшее, ведь к огромному сожалению мальчик порой не управлял собой.
Второй парой, вошедшей в храм, были две женские фигуры, уже в платках, в практически одинаковых пальто, правда у девушки, которая была постарше пальто было серо-коричневого оттенка, а у другой – ярко-черное. Первая – высокая, статная женщина, с темной челкой, острыми чертами лица (казалось, ее носом можно разрезать бумагу), тонкими губами и такими черными глазами, что цвет их сливался с зрачками, внешне она казалась чопорной, невыносимо придирчивой и даже злой. Но внешность часто бывает обманчива. Треплющийся свет свечей будто бы смягчил ее, она улыбнулась, осматривая церквушку с такой добротой и грустью, словно давно здесь не была. Нежно она взглянула на свою спутницу, которая тоже, осторожно, боясь издать малейший шум, проходила ближе к маленькому алтарю, аккуратно перебирая ногами, будто просчитывая каждый шаг. Никогда не хочется нарушать тишину храма. Из соседней комнаты только раздавались обрывки телефонного разговора отца Виктора, за алтарем Андрей убирал все после службы, на скамейке сидели мать и сын. Но в какой-то момент половицы старой маленькой церкви решили подвести девушку и скрипнули так, что Андрей быстро высунулся из-за алтаря. Он будто ждал этого скрипа. Головка девушки быстро поднялась, голубенькие глазки сверкнули:
- О, это Вы… - голос Андрея звучал растерянно, словно случилось что-то невозможное. Потом он увидел сидящих на скамейке и шепнул, обратившись к ним, - Отец Виктор справляется о здоровье Алексея Николаевича, подождите немного.
Потом он будто бы снова ушел в свои мысли разглядывая других гостей. Глаза его загорелись, он был счастлив.
- Я никак не ожидал вас сегодня увидеть… Мы с отцом Виктором часто вас вспоминаем, - он обратился к первой, высокой женщине, - Мария, как Ваш дядюшка?
- У него случился инфаркт несколько лет тому назад, с тех пор очень неважно себя чувствовал. Около года назад он умер.
- Хороший человек был Павел Ильич… Помню, приходил к нам, садился, всю службу молился, а потом рассказывал всякие истории из молодости. Светлая память ему…
- Да уж, светлая память, - на выдохе прошептала Катя, но ее все услышали. На нее снова посмотрел Андрей. Было в ее внешности нечто ангельское. Из-под платка выглядывала парочка промокших под моросящим дождем темных мокрых кудряшек, носик – вздернутый, мягкий и кругленький, пухлые губки, большие ярко-голубые глаза, светлые прямые бровки, фарфоровая бледная кожа, легкий румянец от холода… Она была похожа на куклу, маленького ребенка, но выражение лица было таким умным, взгляд серьезным и осознанным, словно она была старше своей мамы. Никто никогда не принимал их за мать и дочку: во-первых, Мария слишком рано родила, в 18 лет, будучи в настоящим возрасте дочери, а во-вторых, они были совершенно не похожи, на первый взгляд. Острые черты лица Марии и нежность Кати, но при этом яркость, пылкость, детскость во взгляде матери и строгость, даже некоторая холодность глаз дочери никак не могли представить родственными. Но был один элемент, который при более подробном изучении замечали все – женственность, которая граничила с органической, естественной грациозностью. При близком знакомстве все наоборот говорили, что мать и дочь похожи как две капли воды, и дело совсем не во внешности. Улыбка, движения, некоторые привычки – все это дочь отражала как зеркало.
Дождь усиливался, стучал всн громче по крыше маленькой церкви. Гробовая тишина была прервана шумом уже сильного ливня:
- А зачем же вы к нам приехали? Вы были у нас года три назад, в июне, числах в двадцатых, когда еще выезжали сюда с дядюшкой на его дачу под нашим городком. Так сейчас и не сезон вовсе… - Андрей уже кажется понял, что услышит в ответ, но очень надеялся, что он ошибается.
- Мы продаем дачу, к сожалению, - опустив голову сказала Мария, - Она простаивает, я боюсь, что мы уже никогда туда не поедем. Если захотим приехать сюда, можем остановиться у друзей.
Не захотят. Андрей это прекрасно знал. Кто захочет приехать из Москвы сюда, в серый маленький город. Но он этого им не сказал:
- Правильно. Даже если это совсем маленькие деньги, это может помочь в решении ваших жилищных проблем в Москве, если вы, конечно, с этим уже не справились.
- Не справились, к сожалению. Да, может и помочь, хотя это не деньги у нас…
- Копейка рубль бережет, - вмешалась Катя, сказав эту фразу совершенно отдельно, как будто вовсе и не говорила с другими
Из-за занавесочки вышел отец Виктор. Он всем торжественно объявил.
- Алексей Николаевич жив и почти здоров, еще немного и будет сам приходить на своих двух к нам в церковь на службу, - он был настолько рад за своего знакомого, что сначала даже не всмотрелся в лица находящихся рядом. Только потом, увидев Марию, лицо его расплылось в улыбке. – Неужели Вы приехали? Я так рад Вас видеть! И дочь как выросла!
- Да, отец Виктор. Время идет. Кстати, нам нужно идти, у нас поезд через несколько часов.
-Ну уж нет, отпустить вас так я не смогу. Проходите келью, так вас накормит Андрюша. Я пока должен поговорить с Коленькой, а вы идите. Я скоро.
В келье было тесно, но уютно. Андрей зашустрил на кухне, которая была совсем маленькая. Дьячок поставил на плиту гречку, нарезал соленых огурцов, пока гостьи снимали верхнюю одежду.
- А можно здесь платок снять пока? – обратилась с вопросом Катя к Андрею, - Я просто не так хорошо знаю церковных правил. Мы же в храме. А он у меня промок, я бы хотела пока посушить…
-Да, конечно можно, - улыбнулся он.
Легким движением она стянула платок сначала на шею, потом развязала его и повесила на маленькую батарею под окном. Только сейчас Андрей осмелился взглянуть на нее. Ее волосы были гораздо светлее, чем он думал, они завивались очень мелко и пушисто, были средней длины. По краям по мокрым темным прядкам еще стекали капли воды. Невероятно похожая на маленького ребенка, заинтересованно осматривая комнату, она взглянула на Андрея. И тольео сейчас, когда Катя посмотрела на него, он вспомнил ее такой, какой она была в детстве. Она приходила в церковь каждый день, выворачиыала свои кармвшки, доставая оттуда собранную по дому мелочь, оставляла ее возле свечного ящика, брала свечку и ставила ее в самый центральный подвечник. Он вдруг вспомнил, что знакомство с ней зародило в нем самую важную мечту - ребенка. Когда-нибудь в будущем он хотел, чтобы рядом с ним была такая же прекрасная девочка. Катюша уходила позже всех из церкви по двум причинам: она молилась, очень долго и усердно, а потом... она ждала его. Иногда ему казалось, то она единственная о нем помнила и любила его. Они шли и играли в какие-то игры, придумывали вечно что-то. Он рассказывал ей какие-то истории, она смеялась. А иногда он осмеливался раскрыть ей все свои секреты и проблемы, а она с умным видом давала ему советы, как их решить. А потом она стала приезжать реже и реже... И сейчас, с непривычной ему холодностью во взгляде, ему было тяжело ее узнать. Но в этот момент взгляд ее потеплел, будто бы она тоже все вспомнила:
-Андрей, может нужно чем-то помочь?- тихо и застенчиво спросила Катя.
- Да, Катюша,пожалуйста!
Ей выдали нож и сладкий рулет, который батюшке было нельзя, но он лежал в келье как раз для праздничных случаев. Андрей все время улыбался. Произошло какое-то важное событие, которое оттеняло его будни, будни всего маленького города:
- Ну как вы здесь? Вам, наверное, в этой церкви тяжко приходится? – спросила Мария у Андрея, когда он присел напротив нее.
- Ну, грех жаловаться, добрые люди помогают, чем могут, - он выдержал некоторую паузу, будто раздумывал, стоит ли рассказывать о себе что-то, не будет ли это самолюбиво, но тут же понял, что именно сейчас хотел бы выговориться про все: про маленькие деньги, про жену, про отсутствие всяких событий, про свои увлечения и работы, чтобы именно эти люди узнали его такого, какой он есть внутри, узнали, что за его незаурядной внешностью скрываются чувства и даже некоторые страдания, - Вы знаете, но приходится иногда и повертеться, - в этот момент за стол присела и Катя, - ведь мы здесь уже не за деньги.
- Что Вы, совсем ничего нет? – удивленно воскликнула Маша.
- Я не хвастаюсь! Простите Вы меня, что я заговорил с Вами об этом! Нет, конечно, что-то перепадает, но… а что останется у этого города, если не эта маленькая церквушка? Только больница, кладбище, эти серые улицы, эти темные автомобили и скрипящие трамваи? Ведь она последняя осталась. Людей мало. Тут уже хотя бы ради идеи, веры… больно… Да, маленькая совсем, да, и неприметная вовсе, но для некоторых, вот таких как Колька, с которым батюшка говорит, целое сокровище! – Андрей говорил с такой жалостью, с такой пылкостью, что, казалось, услышав его, девушки не должны были покидать маленького городка, - А работа… работу мы найдем! Я вот в школу сейчас пойду, уборщиком. А еще… - он остановился, расплываясь в улыбке.
- Ну же, что еще у вас, такое приятное есть? – с детским восторгом спросила его Мария.
- А еще… - в Андрее сейчас можно было узнать ребенка, который хочет рассказать какой-то очень большой, неизвестный никому секрет, который сделает его героем в глазах окружающих. Он сделал глубокий вдох, и продолжил, - а еще я выращиваю жасмины. Я даже сделал из этого маленький бизнес. Продаю некоторые цветочки.
-Правда? У вас получается? Как же они, в Ваших-то условиях? У меня у тети был, так завял…
- Так за ними какой уход нужен! Я ведь все свободное время стараюсь с ними сидеть, - улыбаясь, Андрей начал рассказывать, сколько раз на дню он их поливает, когда удобряет, как ухаживает, зачем и куда пересаживает и все это говорил с таким трепетом, что только позже заметил, с каким интересом его рассматривала Катя. Он остановился, смущенно взглянул на нее и тихо произнес, - я вам сейчас кое-что покажу.
Он достал из кармана телефон и нашел в нем первую попавшуюся фотографию:
-Вот! Это один из цветочков. А вот этот, - он потянулся на подоконник за маленьким стаканчиком, - этот совсем еще молодой, мой любимый.
-Красивый…-тихо прошептала Катя. Андрей заметил, что она очень редко говорила, но на все смотрела изучающим взглядом. Она будто бы все время наблюдала, была не в разговоре, не в событии. Она все время была в стороне.
- Ну что там, Андрей, гречка сварилась? – вошел в комнатку отец Виктор. Андрей, громко охнув, вскочил со стула и быстро выключил плиту, - Он вам, небось, о своих тюльпанчиках рассказывал? Он вечно, когда о них говорит, забывает все на свете.
- Да, у Андрея прекрасный жасмин, - своим тихим, но приятным голосом вымолвил Катя.
- Ой, девочка, а ты как выросла! Какая красавица стала, умница наверняка. На кого учиться-то пошла? – Андрей поскорее разложил всем гречку, чтобы послушать ответ Кати на вопрос батюшки. Та смущенно и грустно улыбнулась.
- Я – никем. Я не смогла поступить в этом году. Я поступала на художника.
- Знаете, батюшка, платное обучение дорогое, а бесплатного мало. Так и живем, - поддержала смелый и тяжелый ответ для Кати ее мама.
- Художником...Тяжелую судьбу себе выбираешь… Искусство сейчас исчезает, работы мало, пойдешь все равно работать кем-то другим. Много времени потратишь. Почему не врачом, на пример?
- Страшно жизнь другую в руки свои брать. – девочка отвечала спокойно и очень сдержанно.
- А ты всю жизнь только делать-то и будешь. Так жизнь наша устроена – мы всегда ответственны за других, за всех, с кем связываемся…
Андрей внимательно наблюдал за Катюшей, пока батюшка говорил о жизни и о выборе профессии. Все его слова она принимала с достоинством, хотя по ней было видно, что большинство из них она слышит не в первый раз. Какая-то сильная грусть была в ее холодном взгляде, светлой улыбке, повороте головы. Взрослая и осознанная грусть. Настоящая и совсем не маленькая.
Дождь, как и любой сильный ливень, кончился скоро, и девушки стали торопиться на поезд. Катя накинула свой платок, обе надели пальто. Выходя через церковь, они поставили свечки и оставили пожертвования. Обменявшись контактами, обещая держать связь, Андрей и отец Виктор проводили своих гостей. Что-то обломилось в душе дьячка. Церковь стала еще меньше, секунды казались часами. Он стоял у раковины, мыл тарелки и думал: вот, только что, такая прекрасная молодая душа сидела здесь, говорила о своей мечте, о живописи, была здесь, ела из этой тарелки, поставила вот эту самую свечку. Как раньше - в центральный подсвечник. Но, несмотря на наличие тарелки или свечки, ее здесь нет, и она уже сюда никогда не вернется. Не повесит платок на маленькую батарею, не посмотрит на этот маленький жасмин… И он, неказистый Андрей, больше никогда так не обрадуется ее приезду. Он ведь всегда был так счастлив видеть ее, когда она приходила и ставила свечку. Он никогда, может, не будет счастлив…
Он резко выключил воду, вытер руки, накинул на себя свой плащ, надел на голову кепку, схватил в левую руку свой портфельчик, а в правую – маленький стаканчик с жасмином и быстро выскочил из церкви.
Андрей осмотрелся. Ни справа, ни слева не было видно девушек. Он побежал в сторону вокзала, просто по своему душевному предчувствию, полон надежды, что сделал правильный выбор. Еще никогда улочки маленького города не казались ему такими большими, никогда огни домов и фонарей не светили так ярко, никогда так сильно не скрипел проезжающий мимо трамвай, никогда так не шумели деревья, и чем дальше он бежал, чем больше боялся потерять все то, что показалось ему таким большим, громким и важным. Он никогда не чувствовал еще себя так смело, когда делал то, что хочет. Ему вдруг все вокруг показалось таким простым и ясным, таким даже красивым и сказочным. Он так испугался это потерять, потерять себя, а главное потерять последнюю возможность попрощаться с Катюшей. Он боялся потерять счастье, кторое заключалось в детской улыбке и мелких кудряшках. В любви и понимании, рожденном еще тогда, общением с этим маленьуим Человеком. Потерять уже несбывшуюся мечту о ребенке, о светлом будущем, о чем уже и не мечтается. И этот маленький город тоже потеряет свое счастье.
И вот вдалеке вдруг показались два силуэта. Да, два пальто, одно – серо-коричневого оттенка, а другое – ярко-черное. Он начал что-то кричать, и девушки остановились и развернулись.
- Я забыл! Я совсем забыл! Катя! Пожалуйста! Возьмите этот жасмин! Я Вас прошу! – подбежал он и стал, задыхаясь, говорить, схватив за локоть девушку.
- Андрей! Так это же Ваш любимый!
- Неважно! Пусть он останется у Вас в память о нашем маленьком городе, о нашей маленькой церкви и о нас, наших маленьких людях! О вашем детстве, прошедшем здесь. И может быть, немного обо мне– он нелепо улыбнулся и только сейчас поднял свой взгляд на девушку. Глаза ее потеплели, губы немного растянулись в той самой светлой детской улыбке, дыхание немного участилось. Она восторженно посмотрела на стаканчик с жасмином и тихо вымолвила: «Спасибо!»
Андрей снова попрощался с двумя девушками, сказав, что ему надо в школу, и пошел в обратном направлении. В школу он действительно уже должен был торопиться, но он забыл закрыть церковь, что всегда делает после ухода батюшки. Он медленно шел и думал, что наверняка лишится работы уборщика из-за сильного опоздания, что не может поступить иначе, ведь так он подведет отца Виктора и что торопиться он не хочет. Он снова вспомнил свой жасмин и Катюшу и улыбнулся. А потом вдруг стало так пусто. И снова улица стали серыми, снова медленно проносились мимо скрипучие трамваи, снова тусклые огни освещали дорогу, снова накрапывал дождь. Казалось, никто не ходил по этим маленьким улочкам кроме Андрея. В маленьком городке даже по воскресеньям было тихо.
Апрель 2019