Самое предсказуемое будущее, — это не непредсказуемое будущее, а почти существующее, но неосуществленное в настоящее время по причине несовершенства системы существования. Такой каламбур хорошо известен. Мне крупно повезло после очередного своего увольнения. Я попала на кафедру, при которой была научно—исследовательская часть, лаборатория, в которую был нужен конструктор моего уровня. Не всегда мужчины ведут себя раскованно, в учебном институте все сотрудники были таинственными и воспитанными. Выгоду я извлекала из любых хороших отношений. Например, на кафедре открывалась новая тема, первым пунктом идет анализ существующих конструкций. А где найти эти конструкции?
Существовали книги, учебники, а авторы этих учебников ходили рядом по кафедре. Можно было еще поехать в патентную библиотеку на набережную, и я ездила в нее не один раз, там действительно могла найти аналоги конструкции, которую еще предстояло мне разработать.
Несколько этажей с папками чертежей со всех стран мира. Несколько поездок в библиотеку по разным темам не прошли для меня даром, были найдены и аналоги, и патенты на изобретения, да и я сама имею патент на изобретение в соавторстве с членами кафедры. Но без мужчин—преподавателей все это было бы не возможно. Одни на добровольных началах вводили меня в курс новых наук, другие в область микросхем, третьи занимались со мной герметизацией корпусов, четвертые вкладывали мысли в вакуумные установки, с пятыми я разрабатывала координатные устройства перемещения, с шестыми работала над измерительными приборами, с седьмым студентом вела его дипломную работу.
Жизнь в плане умственной нагрузки была очень насыщенной, и еще десять лет я была на предзащите всех дипломных проектов кафедры, т.е. знала все или очень многое, что в этой области науки вообще разрабатывалось и конструировалось в городе. Вот такая была моя жизнь. Как-то я сидела на предзащите дипломного проекта в составе жюри, мне позвонили. Оказалось, что мою квартиру затопили по всем стенам. Этажом выше уснул военный, приехавший из действующей армии, он выпил лишку. Это он открыл воду в ванной и уснул. Вода на двадцать сантиметров покрыла всю его квартиру, потом вода по стенкам стала опускаться вниз по этажам. Стиральные порошки растворились в воде, и пенная вода стекала по всем стенам квартиры. Дома у меня никого не было, все работали и учились. Когда я пришла домой, то увидела водопады из люстр, струи воды по переключателям. Удивительно, что вся проводка была в воде, но все обошлось. Нашлись люди, которые позвали кого надо, и те вскрыли дверь в квартире наверху. Они увидели спящего военного, и занялись нужным делом, то есть сами стали собирать воду с пола.
Работая на кафедре, мне приходилось ездить в местные командировки на заводы. Иногда я работала сразу в двух местах: на кафедре и на заводе. Я пришла на большой завод. Позвонила с проходной по местному телефону, услышала красивый мужской голос, потом знакомый женский голос, меня узнали по словарям — переводчикам. Я с ними уже работала, посещая завод в местную командировку. Осталось оформить документы. В тот же день я вышла еще на одно место работы. Начальником отдела был необыкновенно красивый и умный мужчина, работать с ним было хорошо, но его быстро повысили и дали целый завод в подчинение, но в области.
Попала я в женский коллектив. Комната вся в цветах, картинах и кульманах. Пять женщин. Работа более чем интересная и достаточно сложная. Женщины—конструкторы — это особый клан, они работают с мужчинами. Зубы у всех женщин белые и ровные, фигуры стройные, характеры — мужские. Но пять женщин в одной узкой и длинной комнате — это очень серьезно. Через четыре месяца я пересела от них в холодный зал без цветов и людей, здесь раньше было много конструкторов, но из-за холода в помещении и холода в экономике страны конструкторы исчезли, как мамонты, или разбрелись по работающим еще организациям. Все окна по периметру пропускали холодный воздух, в обед я все щели законопатила скрученными газетами. Стало теплее. Окна КБ выходили на север, солнце сюда не заглядывало, малахитовая ель перед глазами за окном — это мое единственное развлечение. Через пару месяцев в этом помещении появились конструкторы—мужчины, пришли сразу четыре человека, но сели от меня в отдалении на более теплом пяточке.
Жизнь забурлила и бурлила года два, потом опять все стали уходить по другим фирмам. Все зависит от условий труда и зарплаты. Эта фирма настолько большая, что неповоротливость ее в новой экономике сказочно на людях не сказывалась. Станочный парк отменный, а все остальное в плане оргтехники не сразу появилось. Климат, - 14 градусов тепла на рабочем месте, отрицательно сказался на здоровье, одним словом, в больницу меня увезли прямо с работы, после больницы меня уже ждали на другой фирме.
Кто как, а я в подростковом возрасте перечитала большое количество приключенческой литературы с легким налетом человеческих симпатий. Почему—то именно нетронутая любовь оставляла в моей душе следы призрачных чувств. По жизни мне на роду было написано заниматься спортом либо зарядкой, поэтому я была вынуждена ходить либо в спортивную секцию, либо в тренажерный зал, или в бассейн. Еще у меня был постоянный интерес к приключениям с детективными элементами, но без убийств, чтобы все было красиво и настроение не портило. Сама я — обычная женщина со своей специальностью, хотя кому моя специальность интересна, пока по ней не пройдет вихрь приключений?!
Итак, либо не так, а пошла я очередной раз в спортивный клуб, расположенный на берегу крошечного пруда. Пруд напоминал огромную воронку с водой, по краям которой росла осока. Вдали виднелись новые невысокие здания. Периодически я слышала, как изнемогали железнодорожные рельсы от многотонных составов. А так здесь царила тишина. В соседнем лесу птицы пели и комары кусались. А я ходила в спортивный клуб.
Мне в отпуск предложили поехать в санаторий, принадлежащий заводу, где я в это время работала. Санаторный городок состоял из двухэтажных домиков застройки шестидесятых домов. Лечебный корпус встретил меня просторным холлом и велюровыми темными креслами. Медицинский администратор проверила санаторную карту и дала номер в лучшем корпусе. Большая комната меня вполне устраивала. Я приехали на 24 дня отдыхать и лечиться, мне надо было разогнать острые боли в спине, наследие конструкторской работы.
Ноябрь в первых числах месяца снегом не баловал. Трава зеленела. Часть листьев еще висела на деревьях. Лечение выбрали минимальное, основное развлечение — бассейн через дорогу от корпуса обитания. День в санатории заполнен с утра до вечера, самое основное занятие — это постоянно одеваться и раздеваться, сапоги снимать и надевать. Завтрак — оделась и пошла в столовую. Еды много. Потом надо одеться и идти в лечебный корпус, там пару раз раздеться до последней или предпоследней степени. Потом бежать в свой корпус, взять все для бассейна и опять раздеваться и одеваться. Из бассейна отнести в свою комнату вещи, повесить сушить полотенца и купальники, переодеться — и пора на обед.
Перед обедом минут двадцать все прохаживались перед столовой. Собаки и коты занимали места у лестницы в столовую. Обед — замечательная еда, много и сытно, но все съесть — трудно. Фрукты часто берут в руки и выходят на свободу. В это время я брала пустые пластмассовые бутылки, наполняла их водой и поливала в огромном холле столовой цветы. Зимний сад требовал ухода, но, видимо, штатной единицы для этого не было. И затем личное время: спи, отдыхай. Чаще в это время я занималась стихами, работала над ними. Стихи – мое постоянное хобби. После тихого часа постепенно люди приходили в холл столовой, именно там стояли два теннисных стола, огромные шахматы и шашки. Меня притягивал теннис. Скучно не было. Вечерами можно было в красивом холле смотреть телевизор, или кино в клубе, или приезжих артистов рассматривать из прохладного зала. Однажды я упала на спрятанный под снежок лед. Я не просто упала, я засмотрелась на Щепкина, который приехал меня навестить. Вот человек, то увольняет, то опять просит вернуться к нему на работу.
Правую руку мою пронзила страшная боль в месте сгиба кисти и руки, там тьма мелких жилок, и связок, и косточек. К врачу я пошла не сразу, не верилось, что боль такая сильная после падения.
Руку разминала с мазями, а потом пришла к врачу дежурному, мне наложили шину и сказали, что завтра на скорой помощи увезут в город делать снимок. Где это видано, что я поеду делать снимок? Нет, конечно, через день я сама сняла шину, размяла руку и стала играть в теннис. Партнеры — сильные. Рука заболела так, что пришлось бросить эту милую игру, которая украшалась партнерами. Я пошла в бассейн. Здесь резвились общие знакомые. Плавать с забинтованной рукой очень больно, но выйти из бассейна, поднимаясь по лестнице и держась за поручни, просто нереально. Но я вышла из такой ситуации. Руку вечерами и в свободное время мяла и разминала с мазями для спины вопреки всем канонам гипса, потом заматывала бинтами. Рука болела достаточно долго, но на работу после санатория я вышла. Повреждена была правая рука, и чертить на кульмане надо правой рукой, а линии требовали яркие и четкие, а чертежи шкафов — большие. Больно, но руку забинтовывала и чертила. Я работала инженером-конструктором на фирме.
Наступило джинсовое лето. День осветился солнечной прохладой. Нормальное лето. Ничего необычного и интересного. Я с модельной стрижкой чувствовала себя уверенной, и жизнь стала спокойней. Я вышла из отрицательного состояния. Сейчас я была близка к полнейшему безразличию к происходящим вокруг меня событиям. Реальность, а если в ней сейчас странная полоса, то естественно, хочется уйти в зеркало искаженной действительности. Свое отражение в зеркале меня почти устраивает. Меня не устраивало отсутствие высоких материй без новых технологий. Нужно маленькое чудо. Пусть квартира сама придет в божеский вид, а то пыль мешает приятному состоянию. Но зеркало тут не поможет и надо действовать ручками или нанимать постороннего человека для домашнего труда. Проще. Погодите. Надо стереть зеленую пыль цветущих деревьев со всех поверхностей зеркала искаженной действительности...
Щепкин родился в центре столице. Его отец работал в издательстве газеты шофером и столяром. Мальчик был не бедным, не богатым. Мама, папа, брат, сестра дали ему полноценное детство. Жили они на первом этаже многоэтажного дома, куда редко заглядывало солнце. Зимой сугробы подступали к окнам, украшенным морозными узорами. Жаловаться ему было не на что. Он рос худощавым, симпатичным пареньком, поэтому он пошел не в хоккей, где лица закрыты масками, а на бальные танцы. На танцах Щепкин познакомился с тоненькой девочкой маленького роста. Они хорошо смотрелись на сцене, но в жизни она смотрелась хуже. Он высокий. Она очень маленькая без каблуков. Жизнь и танцы — две большие разницы. Маленьким девушкам чаще, чем большим, нужна помощь мужчин. Например, чтобы шторы повесить, или принести продукты, или сдвинуть мебель с места. Танцевали они, танцевали и поженились. Через некоторое время его родители умерли. Им досталась одна комната на троих.
Братья и сестра вели себя хорошо при живых родителях, а после их смерти квартира стала коммунальной. Щепкин не выдержал семейного разлада первым. Обладая хорошей памятью и способностями, он окончил технический институт и поехал работать в новый район столицы за квартиру. День его был занят дорогой, работой, а дома он был только вечером и ночью. Его миниатюрная жена сама разбиралась с его братом и сестрой, встречаясь с ними на общей кухне. Щепкин в электричке читал книги, учил стихи или английский язык. Его лицо носило интеллектуальный отпечаток прочитанной им литературы. Удивительно, но с годами он становился красивее и, конечно, умнее.
Стройность, но не худощавость притягивали женские взгляды. Он не пил, не курил, говорил красиво. Общение с ним для любой женщины было радостью. Тонкие черты лица, огромные глаза, легкий полет волос — волшебный мужчина.
Первой на новой работе в него влюбилась яркая блондинка с ровно подстриженными волосами. У нее была дочка и больной муж. Это была худощавая женщина, чуть ниже Щепкина ростом. Работали они в соседних лабораториях и их встречи имели чисто рабочий характер. Но постепенно женщины стали поговаривать, что они встречаются и вне работы. Между ними веяло близостью. Поэтому для всех женщин отдела Щепкин перестал существовать. Если у мужчины есть жена и любовница то, что с него еще можно взять?
Щепкин любил и ценил свою семью. Он свято отдавал жене заработную плату ведущего инженера, он ради семьи практически не был дома. Ну и что, что он встречался с еще одной женщиной? Он дома не мешал никому в это время. Итак, он уже мог изменять, превознося измену в ранг своего достоинства, или жертвы для своей семьи, чтобы не стеснять их своим присутствием. Так прошло пару лет.
Я пришла на работу в лабораторию, где работал Щепкин, когда он еще не был начальником КБ, а был ведущим конструктором. Что тут говорить? На самом деле я его не сразу и заметила. Женщина всегда замечает того, кто занимает высшую ступеньку в коллективе. Правильно, я заметила начальника лаборатории — шефа. С ним очень легко было общаться по работе.
Шеф был чуть выше ее, чуть полнее, смешливее и при этом весьма умным человеком в своей области. У него существовало правило: до трех часов дня никаких личных разговоров и переговоров. В три часа разрешался чай и анекдоты, и опять работа. Очень комфортная для работы обстановка. Для поощрения сотрудников существовала доска почета. Лицо мое стало на ней постоянно появляться. И все было хорошо до поры до времени, пока я не увлеклась Глебом в день всех влюбленных. И он исчез. Снег. Холод. Темно. А его нет нигде. Дома нет. На работе нет. Тишина.
Летающие блестящие снежинки — бальзам на душу и настроение. По краю асфальта под легким снегопадом я могла идти и идти без всякой конкуренции: люди предпочитали ехать в машинах и в автобусах. Пусть едут. А я проходила по краю снегопада — пока я шла, аура очищалась, я возрождалась, набиралась астральных сил без всякого человеческого обмена энергиями. Сейчас модно искать крайнего в изъятии внутренней энергии, так вот, я энергию брала из космоса летающих снежинок. А вчера я встретила долгий и продолжительный взгляд любимых глаз Глеба. Дал ли этот взгляд дополнительную энергию? Неизвестно, но нечто человеческое — дал, остатки любви или начало новых отношений между нами. Кто бы знал, как я не хотела его любви в свое время, но потом привыкла, и он оказался снежным бальзамом моей души.
Часть дороги весьма пустынна, хотя шоссе от моей дороги недалеко находилось. Однако в одном месте своего снежного пути мне всегда было жутко: из-за этой внутренней жути мне иногда идти не хотелось по этому пути. У дороги находился выход теплоцентрали, точнее, выход колодца больших размеров, прикрытого решеткой. Сквозь решетку дул теплый воздух, поэтому на решетке часто лежал человек в драповом пальто. Остановка автобуса от его лежанки находилось метрах в двадцати, но этот человек всегда внушал мне ужас. В душе леденело, когда я по кромке дороги обходила лежбище этого человека. Недалеко от этого страшного места стояла фирма, ухоженная, украшенная, но до нее еще надо было дойти...
Струйка крови ярко выделялась на белом фоне выпавшего снега. Я готова была пробежать бегом мимо страшного колодца, но краем глаза я увидела, что на решетке сидит не конь в драповом пальто. На решетке сидел Фома, рабочий с моей фирмы! Это был он! Я остановилась как вкопанная, с ужасом взирая на кровь Фомы.
— Ирина, остановись, я ранен! — сказал Фома, держа руками ногу ниже колена.
— Фома, какими судьбами ты здесь, да еще весь в крови? Скорую помощь или такси вызвать? — спросила я, не зная, что делать в такой ситуации. — Кто тебя ранил?
— Не поверишь, но я увидел тебя из автобуса одну среди снега, выскочил на остановке, решил подождать, сел на решетку, и в ногу мне вонзился острый предмет. Я вытащил из ноги металлическую шпильку, заточенную с двух сторон, одной стороной она была вставлена в этот колодец, а другой торчала, но сквозь снег я ее не заметил и напоролся.
Фома показал мне острую шпильку в крови. По телу моему прошла дрожь. Совсем недавно я встречала такие острые черные шурупы, и эта шпилька была того же качества: острая и жесткая. Буквально два дня назад она, не думая о помощи, сама вбивала такой шуруп молотком в стену. Я била по шурупу с размахом, со всей силы, с ожесточением. Шурупы требовали вкручивания, но на это сил у меня не хватало. Шуруп вылетел из уголка с закрепленными на них лесками для сушки белья. Вылетел примитивный, жирный и мягкий шуруп, а вбила я вот такой острый, черный... Почему я испытывала ужас, но не испытывала жалости к мужчине? Мне не было его жалко, вероятно, потому, что еще живо его пренебрежительное отношение к ней. Остаточная деформация его унижений.
Я пошла на свое рабочее место на заводе. Кто любит запахи парфюмерии, а я любила запахи механического цеха, запах станков, масла и стружки. Любила тихий гул работающих станков, любила рабочих за станками и технологов, их опекающих. Любила чертежи. Я шла мимо цехов, смотрела на станки, дышала заводскими запахами и насыщалась астральной энергией производства. Здесь производили новейшую технику. В эпицентре производства отличная аура. Мое рабочее место находилось дальше механического цеха, она поднималась на второй этаж, проходила длинный переход, соединяющий два здания, и оказывалась в здании, выполненном из листов неизвестно чего, но всегда холодном.
Окна по периметру излучали холодный воздух из всех щелей. Здесь и сидели технологи и конструкторы, они — морозоустойчивые. Я не вынесла холода и в обед стала скатывать газеты в плоские трубки и втыкать их во все явные щели. Потеплело. Моей любимой прической стал парик, я его держала в тумбочке стола. Я приходила на работу, снимала шапку, надевала парик и работала. На работу лучше всего было приходить в пальто, в нем можно работать и даже чертить. Зато было всегда приятно от собственных ошибок или проблем на производстве. Можно было снять с себя пальто, надеть халат и идти в цех по вызову технолога. Во всех цехах значительно теплее, потому что установки и станки хорошо работают при определенной температуре.
Шла я в белом халате по переходу, а навстречу мне шел Фома, прихрамывая. Он посмотрел на меня и прошел мимо. Он вновь работает на основном производстве, и у него свои задачи. В данный момент мы по работе не пересеклись. Я шла по вызову технолога механического цеха. На фрезерном станке последнего поколения обрабатывали корпус для сложного изделия, который мне был необходим в работе. Он был такой сложный и прихотливый, что фрезеровщик от гордости из себя выходил, так он был доволен поставленными допусками на чертеже. Чем меньше допуск, тем дороже изделие, что фрезеровщику выгодно.
Фрезеровщик — элита в области оплаты, поэтому он получит в два-три раза больше меня. Но мне не обидно, мой отец был рабочим и получал всегда по верхней планке. А я конструктор, у меня оклад. Фрезеровщик мне улыбнулся, в душе он был доволен изделием и своей работой. Как он любил свой станок! Не пересказать. Я подозвала к себе технолога, и мы пошли на второй этаж разбираться с чертежами. Здесь стояла пара деревянных кульманов, на которых делали чертежи для доработок изделий. Технологи всегда держали себя важно и с большим достоинством, а я ничего, я с ними соглашалась с небольшими уступками в допусках, размерах или материалах изделий. Вскоре я спустилась с пристройки второго этажа, меня перехватил другой технолог и с великой гордостью показал новый гигантский станок, познакомил с его особенностями, чтобы я в чертежах их учитывала, чтобы станок не простаивал.
Охрана в то время была в цене. В древнем городе, расположенном совсем недалеко, и то охрану уважали. Сейчас устали пользоваться охранной сигнализаций, охраной. А маленькие безобразники подрастают. Вчера они пришли из поселка, сорвали плоды с деревьев, искупались, где захотели, подожгли древний автомобиль. А охрана? Охрана смотрит телевизор на посту. Охранную сигнализацию совсем не используют в горной местности. В результате у домиков сломаны двери, и никуда информация об этом не поступала.
Так и космический корабль привезли на старт и оставили до утра без присмотра. Любой маленький шалун мог сделать очень большую шалость. Мальчишки могут проникнуть во все щели Сети и во все дыры в заборах. Мальчишки — маленькая, но страшная сила, которая летом на каникулах от безделья все может выдумать, они дома могут подслушать старших и отомстить за что угодно в самой невероятной форме. Даже повлиять на запуск корабля с космодрома. «Нужно проверить с хвоста событий, — подумала я. — Надо посмотреть ситуацию на космодроме, расположенном в степи. Насколько мне известно, космодром находится не в заповеднике, до него многие знают дорогу, попасть в город можно на автобусе из технически умных городов, например, из одного города можно попасть в другой город на автобусе, а там до ракет рукой подать».
К ракетам и сигнализации я имею косвенное отношение.
На столе я заметила знакомые детали, посмотрела, как их изготовили, и медленно ушла на свое место, за свой деревянный кульман. Только я села, взяла карандаш, как подошел разработчик. С ним я просмотрела еще раз устройство прибора и соответствие ему корпуса, который уже обрабатывался на фрезерном станке. Разработчик — красивый и умный мужчина, с любой точки зрения разработчики — просто умнейшие из умнейших людей. Я в них влюблялась с первой их умной фразы, с первого блеска глаз.
Я любила с ними говорить о работе, и в очередной паре конструктор – разработчик рождался очередной новый прибор. Ко мне подошел Щепкин и недовольно глянул на разработчика, но руку ему пожал. Разработчик ушел. Щепкин добавил пару фраз в технические требования чертежа, сказал, что зайдет за мной в конце рабочего дня, и ушел. Спокойно чертить мне не дали, подошел умный заместитель главного технолога. У него появился заказ на уникальное изделие, они начали на кульмане прорисовывать габариты изделия и говорить о том, как его можно обработать и вообще сделать. Тут же подошла женщина из ОНС и сообщила об изменениях в стандартах и гостах. Святое дело, изменения надо вносить в чертежи. Все же наступает момент, когда я вновь чертила на кульмане очередной чертеж. Час черчу. Два черчу. Затачиваю карандаш, провожу тонкие и толстые линии. Циркуль делает в дереве дырочки. Все нормально. За окном темно, рабочий день подошел к концу. Щепкин вышел мне навстречу, но мы поехали каждый к себе. Я вышла на своей остановке автобуса, посмотрела на плакат в книжном киоске и прошла мимо. Поворот, дорога, магазин, дом.
Звонок. Голос Щепкина:
— Ирина, я иду к тебе...
— Нет.
Я бросила трубку — и правильно, не хочу я его прихода, нет. Сама, лучше все сама, хотя надоело мне быть мужчиной в доме. Я вспомнила, как много мужчин на основном производстве и как мало их в моей домашней жизни, просто ноль, обычный ноль. Иногда я думала о том, что зря влезла в эту мужскую профессию, но сдаваться я не собиралась. Я решила пройти путь обаятельной и привлекательной женщины на производстве, что не хуже общения с королями и шахами. Рабочие будни к любви мало располагали, но еще существовала коварная пятница, в этот день возможны всплески чудес.
Щепкин явился ко мне в пятницу вечером. Пышный букет говорил о его серьезных намерениях. Мы смотрели друг на друга и не пылали любовью, что мы, друг друга не видели? И тут из—под него вывернулся коврик. Как это произошло, непонятно, но он грохнулся на пол. Пес держал конец коврика в зубах и сверкал глазами:
«Кто пришел к моей хозяйке?!» — спрашивал его свирепый взгляд.
Я запрещала собаке лаять на гостей, но терпеть в доме мужчину собака не смогла. Букет при падении рассыпался. Щепкин лежал в цветах. Пес выпустил конец коврика и важно ушел из прихожей в комнату. Щепкин проводил пса злым взглядом, встал, нагнулся, собрал цветы. Его взгляд любви не выражал. Мы ходили по квартире втроем. Пес урчал на мужчину, и он не выдержал: собрался и ушел до весны. Весной высыпали зеленые листочки на деревьях, и Щепкин опять засверкал глазами в сторону меня. Но засверкал не он один — засверкало озеро, к которому вся компания пришла делать шашлыки в устройствах для шашлыка с собственными дровами из магазина.
Шашлык! Звучит хорошо, а весной еще и обладает тревожными чувствами пробуждения. Вот и Щепкин пробудился. А соль — была. Щепкин и я смотрели вдаль на зеркальную поверхность озера и не думали в нее окунуться. Рано купаться. На полиэтиленовой скатерти появились дары магазина, на тарелках появился шашлык. Вино лилось из бумажных пакетов. Вытрясалась водка из бутылок. Хорошо! Правда, я ради дезинфекции выпила пару глотков вина, то же сделал и Щепкин. Мы сидели трезвые и насыщались мясом. О! Мясо! Мясо и вино пошло гулять по жилам, а мы пошли по краю озера в обратную сторону. Мы немного заблудились и шли долго, очень долго. Мы прошли поляну с ландышами. Ба! Они прекрасны — ландыши, конечно. Белые цветы.
Пройти по краю поляны с ландышами! Здорово.