КОЛИЗЕЙ
Встреча с Колизеем для Виктора Ильина, начинающего преподавателя истории из небольшого села под Тверью, была эпохальным событием. Каждый раз, когда Виктор видел изображения этого здания, ему казалось, что Колизей — это разверстая круглая пасть огромного многоглазого зверя, чьё тело по самую шею зарыто в землю, который когда-то ненасытно заглатывал человеческие жизни сотнями тысяч и жадно запивал их кровью. Но его время прошло. Зверя перестали кормить, он слабел и слабел, пока тело его не сотрясли конвульсии сокрушительной агонии, и пока он, наконец, не рассыпался. Его сменили другие звери, куда более могущественные и кровожадные — возможно, это были его дети, — а торчащая из земли морда превратилась в собственное надгробие. Иногда Виктору чудилось, что чудовище ещё не до конца мертво и зовёт его тихим шепотом из глубины своего каменного горла.
И вот он пришёл, переполненный сиропом предвкушения, в ожидании восхищения и восторга, но настоящий Колизей, конечно же, оказался другим. Древний исполин, порождённый его воображением, был несоизмеримо громадней и ужасней, он сожрал бы десять таких, как эта унылая пародия, и почистил бы себе клык Собором Святого Петра. Не совпала даже погода: он почему-то всегда представлял небо над Колизеем затянутым тучами. Даже когда он вышел на вокзале в центре города, и южное солнце приветственно ослепило его, образ затянутого тучами неба над Колизеем всё так же наполнял его сознание и грозно посверкивал молниями от горизонта до горизонта.
Однако Виктора все эти пустяки не расстроили, разумом он уже был готов к такому вполне предсказуемому повороту событий. Стальной лопатой самоанализа Виктор мог копать глубоко, сквозь плодородный перегной былых фантазий, сквозь слой непроницаемой глиняной брони аж до самых артезианских вод своего подсознания. Мельчайшие нестыковки ожиданий и реальности легко им осознавались и предвиделись, что делало его человеком на редкость уравновешенным и невозмутимым.
Виктор имел при себе лишь не очень тяжелый рюкзак с вещами, а потому решил отправиться в отель после осмотра Колизея, благо что вокзал предусмотрительно соорудили минутах в двадцати неторопливой ходьбы от него. Поезд прибыл в полдень, и до закрытия оставалось ещё семь часов. Времени хватало осмотреть Колизей и изнутри, и снаружи.
Людей было много, и все они выглядели итальянцами, потому что на каждом втором были солнцезащитные очки, они были очень оживлены и громко говорили. Но говорили они всё-таки на разных языках. Вот она, атмосфера. Южное солнце пробуждало знойные оазисы даже в покрытых инеем скандинавских душах, что уж говорить об азиатах, без особого труда перекрывавших своим гвалтом шум оживлённой улицы, по которой сновали взад и вперёд юркие мотоциклы, практичные автомобили, и проплывали длинные величественные трамваи.
Час, проведённый в очереди, был скрашен непроизвольными размышлениями об итальянской кухне. О пицце с сочными кусочками ананасов, о пасте под карбонарой, о каштановом пироге с ванильным соусом. Пожалуй, стоило заглянуть в какое-нибудь кафе перед посещением достопримечательности. Железнодорожная диета из сухарей, крекеров и чая не прошла бесследно: очень хотелось есть. Однако продавцы, атаковавшие его в очереди, это факта не учли и безуспешно пытались продать ему самые ненужные вещи: экскурсию с опытным гидом, зонтик и даже плавательные очки. С достоинством выдержав все испытания тела и духа, а также рюкзака, с которым его чуть было не отправили куда подальше, поскольку с большим рюкзаками вход воспрещён, после прохождения металлодетектора и турникетов, Виктор, наконец, оказался внутри.
Морда зверя изнутри и снаружи была усеяна множеством оспин — выщербинами, оставленными сонмами охотников за металлом в средние века в благородном стремлении избавить Колизей от всех его металлических излишеств, переплавив их на оружие. Вблизи эти выщербины казались невероятно многочисленными и глубокими. Виктор разглядел в одной из них пару птиц, которые, вероятно, взвешивали за и против размещения гнезда в столь людном месте.
Тут и там стояли небольшие группы туристов в очередях к фонтанчикам, или, скорее, к укрепленным шлангам с питьевой водой. Многие, так же как он, неспешно брели по зданию и глазели по сторонам, другие кивали головами, внимая гидам. Виктор вышел из лабиринта коридоров и оказался на трибунах. Поклонный крест, воздвигнутый здесь на месте императорской ложи в восемнадцатом веке в память о съеденных львами христианах, возвышался слева; прямо перед ним на противоположной стороне был деревянный настил, сооруженный на том же уровне, где некогда находилась точно такая же, но ещё вдобавок засыпавшаяся песком арена. В его воображении настил раскинулся во весь свой изначальный размер, и на нём возникла полупрозрачная фигура ретиария с трезубцем и сетью, который теснил в угол очень неуверенного в себе секутора в гладком шлеме. Виктор пригляделся и понял, что секутор ранен и вот-вот упадёт от потери крови… Он помотал головой и видение исчезло.
Гладиаторские бои были по сути человеческим жертвоприношением, и Виктор в одной своей статье описал множество аналогичных ритуалов у других древних народов. Например, ацтеки за свою историю принесли в жертву, по самым скромным подсчетам, сотни тысяч человек, из которых многие погибли именно так, развлекая зрителей. Но ацтеки в принципе славились разнообразием способов умерщвления жертв. Достаточно вспомнить, что их любимейшим занятием на подобных мероприятиях было извлечение сердца из грудной клетки. Скифы, эллины, этруски, да, пожалуй, все, кто когда-либо приносил в жертву взятых в плен противников, прошли этот путь, от простого убийства пленников на могиле своего соплеменника до принуждения их к смертельным битвам друг с другом. Впрочем, в таком случае хотя бы победителю даровалась жизнь. Христиане покончили с традицией в 404-м году, запретив кровопролитие. Вероятно, они решили, что жертва приносится не Богу, а Сатане. Очень легко поверить, что это и в самом деле был зев дьявола, с которым императоры Рима заключали договор на поставку ненависти, боли и страдания крупными партиями в обмен на власть. Трудно ведь представить, чтобы сотни тысяч человек погибли здесь только потому, что толпе нравилось на это смотреть... Хотя... Тут Виктор задумался. Разве далеко ушли от этого современные зрители? Понимает ли подсознание разницу между игровым убийством в кино и настоящим? Может, мы тоже в самой примитивной, животной части нашего подсознания приносим других людей в жертву кому-то кровожадному и ненасытному? «Тигрица, пожив среди нас, стала свирепее», как сказал Марциал.
Кино, кино... Если бы он был директором Колизея, он установил бы повсюду колонки, чтобы они воспроизводили, не в полную громкость, конечно, и не всё время, но хотя бы раз в час с достаточной слышимостью, шум толпы на трибунах, свирепый или агонизирующий рев львов, слонов, людей, лязг оружия и тяжелое дыхание победителя. Можно было бы даже как-нибудь замаскировать эти колонки, для натуралистичности впечатлений. Конечно, где же ещё обитать призракам прошлого, как не в Колизее?
Виктор задумчиво вышел из-под арки на площадь, выбросил билет в чугунную урну и повернул к перекрёстку с улицей Николы Салви. Глазея по сторонам, он подумал, что никогда в жизни не видел стольких людей в шортах в одном месте. Солнце адски пекло, и Виктор пожалел, что не купил шляпу перед поездкой, да и солнечные очки бы не помешали. Он бросил взгляд на тень от рюкзака за спиной, она очень забавно напоминала сложенные крылья. «Ангел убедился в безобидности древнего монстра и с достоинством удаляется», - усмехнулся Виктор.
Всё выглядело странно знакомым и вместе с тем новым. Необъяснимая смесь ощущений. Что-то общее с Москвой? На карте Рим точно похож на Москву. Может действительно есть какая-то преемственность? У светофора стоял высокий мужчина в красном жилете и раздавал рекламные проспекты, совсем как в столице у метро. Пройдя перекрёсток, Виктор повернул налево, прогулялся немного вдоль Колизейской площади и поднялся по пологому мощеному подъёму на Никола Салви. И там он замер, облокотившись на перила и задумчиво разглядывая предмет своих многолетних фантазий.
Из оцепенения его вывела оглушительная сирена скорой, пролетевшей внизу. Виктор вздрогнул и протёр ладонями лицо. Скорую зачем-то сопровождали мотоциклы. Странно. Он огляделся по сторонам. Как бы ни было на улице тепло, спать на лавочке не представлялось разумным. Мысль об отеле огорчала, отель он взял далеко на окраине в расчёте сэкономить, и ехать туда не хотелось.
Чувство голода, как вдруг оказалось, никуда не делось, а лишь на время затерялось в новых впечатлениях. Виктор отправился в небольшое кафе с видом на Колизей на улице Сан Джованни, которое рекомендовал ему его излюбленный путеводный сайт. Он уселся за столик на улице и не торопясь насладился первой приличной трапезой за последние дни.
После прекрасного ужина было грех не прогуляться, и он побродил по окрестным улицам, поглазел со стороны на Форум, зашёл выпить кофе в каком-то кафе, и вновь чудесным образом очутился на Никола Салви. Виктор достал телефон, глянул на время: полночь. Пора уже было и на ночлег. Но напоследок он решил обойти Колизей по кругу вдоль металлического ограждения, которым тот обнесён. В темноте красиво освещённый изнутри и уличными фонарями Колизей выглядел декорацией к фильму.
Вдруг ему показалось, что с той стороны, где он стоял, открылся новый вход, освещаемый голубоватым светом, будто лившимся со стен арки. Что за фокусы, подумалось ему. Неужели кто-то дал разрешение на ночные шоу в Колизее? Он спустился по уже знакомой тропинке, пересёк проезжую часть и прошёл сотню метров вправо к освещённому входу. И непонятно, зачем новый вход. Пусть бы использовали главный. Тем более там металлодетектор. Или с точки зрения устроителей по ночам террористы спят? Резонно.
Нет, забор был на месте, вход здесь никто не собирался делать, просто зачем-то осветили арку дополнительным голубоватым светом. Очередной исторический фильм снимают? От любопытства у него пробежали мурашки по коже. Стоп, сказал он себе. Я уравновешенный взрослый человек. Уже ВУЗ окончил, в школе преподаю... В следующую секунду уравновешенный взрослый человек повис на заборе, и ещё через пару мгновений был по ту сторону ограждения. Что может случиться в худшем случае? Ну посадят меня здесь в какой-нибудь итальянский обезьянник на пару суток… Чёрт! А потом въезд закроют. Тут ведь камеры кругом! Однако, оглядевшись по сторонам, Виктор с облегчением вздохнул. Этот участок периметра по странной причине был погружён в такой густой и вязкий сумрак, что он даже не пропускал лучи света от фонарей и соседних арок. Только лёгкое голубоватое свечение слегка прореживало его. Виктор сделал пару шагов в сторону арки, и сердце его замерло. Оттуда раздалось самое настоящее клацанье оружия и какой-то свирепый рык. Виктор нырнул в арку и понял, что коридоры ничем не перекрыты, и здесь действительно на время съёмок соорудили дополнительный вход. Оставаться в тени и не попадать в этот голубоватый свет, который пропитывал здесь каждый уголок, было практически невозможно, но Виктор всё равно крался вдоль стен. Вот он вышел к трибунам, там, где должен быть установлен крест. Креста не было! Императорская ложа была поднята на опорах и укрыта сверху навесом. Потрясающе, как они быстро работают! Ничего этого не было ещё каких-то шесть часов назад. Даже намёков на подготавливающуюся постройку. И тут Виктор чуть было не вскрикнул от удивления, но вовремя прикрыл себе рот ладонью. Вся арена была на месте. Не только тот небольшой полукруг, восстановленный напротив центрального входа, нет, всё было на месте. Деревянный настил по всей площади арены, песок, на котором актёры сцепились в изображении смертельной схватки. Какой же должен быть бюджет у фильма, чтобы так быстро всё это соорудить? И где все эти чудо-оформители?
Схватка на арене тем временем становилась всё драматичнее. Виктор вгляделся и понял, что там два араба, оба оставшиеся без оружия, пытаются убить друг друга голыми руками. В какой-то момент Виктору стало очень не по себе от натуралистичности зрелища. Один из арабов схватил с арены песок и с размаху ударил лежащего на спине противника по глазам, сделал какие-то странные втирающие движения рукой, рывком поднялся и отпрыгнул от него. Последний неуверенно встал, выставив перед собой руку. Виктор понял, что он ничего не видит. Зрячий же араб не торопясь прогулялся за упавшим неподалёку коротким мечом, поднял его, подошёл к ослеплённому со спины и быстрым взмахом отрубил ему голову. С трибун донеслись редкие аплодисменты.
Что?
Если увидеть это в кино, то можно понять, что это спецэффекты, но так, на съёмках? А что если это не съёмки, а кровавое развлечение каких-нибудь итальянских мафиози с извращёнными вкусами и манией величия? Виктор оцепенел. Осторожно огляделся по сторонам. Ещё никто его не заметил. Пять человек уносили с арены убитого араба. Четверо уносили тело, взяв за конечности, а пятый нёс голову, размахивая ей как сумочкой.
Судя по аплодисментам, зрителей было человек десять, не больше, и они располагались по обе стороны от ложи императора. Виктор потихоньку выбрался из освещённого голубоватым сиянием коридора и оказался ближе к центральному входу. По крайней мере, там можно было спрятаться и просидеть до утра. Попробовать вызвать полицию.
Через вход, которым он сюда попал, он не рискнул возвращаться. Скорее всего там должна быть лишь чудом его не заметившая охрана. Не хотелось бы оказаться следующим гладиатором на этом кровавом шоу.
Он уже удалился от занятых трибун метров на двадцать, ощутил себя в относительной безопасности, и вновь проклятое любопытство овладело им. Кто же там сидит, в ложе императора? И кто рядом? Он приник к сводам арки и осторожно высунул голову. Императорская ложа оказалась пустой. Зато зрители рядом… На них падала часть света, направленного на арену, освещение было неровным, но довольно хорошим. Лица было видно, и он их узнал. Именно находясь рядом, они делали друг друга узнаваемыми, потому что в ежедневных новостях эти люди постоянно мелькают один за другим, а то и вместе.
Это были главы государств. Не всех, порядка дюжины. Американский и российский президенты сидели бок о бок, жестикулировали и кивали друг другу, как будто беседуя, но… губы их еле двигались, и глаза стеклянно смотрели сквозь собеседника. Тьфу. Конечно же это маски, что же ещё. Не саммит же проводить в полночь в Колизее, да ещё с такими представлениями.
Словно в подтверждение его мыслей тот, кто был в маске президента США, положил себе руку на темя, похлопал по нему, прижал ладонь и одним движением сорвал маску. То, что это была маска, а не настоящий президент, большого облегчения не принесло, ибо маска была куда приятнее, чем открывшаяся страшная обезображенная физиономия с зубами, оголёнными в холодном и неестественном оскале. Живот Виктора от страха окаменел изнутри. Ужас этой гримасы, блеск слезящихся глаз и странные сгустки плоти на лице завораживали и отупляли. Виктор почувствовал себя кроликом, замершим перед удавом. Российский президент тоже снял свою резиновую маску, и под ней оказалось ещё более мерзкое чудовище. Один глаз у него был зловеще прикрыт, и это придавало особое коварство и непредсказуемость всему облику. Милостью Всевышнего они не стали засиживаться в таком виде, только проветрили свою настоящую кожу и снова натянули резиновые маски президентов. Но работа! Какая работа, какое качество! Эти маски были шедеврами.
Навес над императорской ложей колыхнулся, всё замерло, и в полной тишине на арену вышли новые бойцы. На этот раз они выглядели вполне по-европейски. Даже, пожалуй, по-славянски, как обычные русские парни, которых прямо с улицы швырнули на арену. Одежда на них была совсем не гладиаторская. Один был в джинсах и футболке, другой в шортах. Защиты не было никакой, однако вооружение было серьезным. Парня в джинсах снабдили нунчаками, другого — ножом и мечом. Виктор глянул на русского президента. Тот удовлетворенно кивал головой. Американский хлопнул его по бедру и мотнул головой как будто от нервного тика.
Из пустой ложи донёсся то ли выстрел, то ли хлопок в ладоши, и начался бой. И только тут Виктор заметил, что ложа не такая уж и пустая. Внутри была темная прозрачная масса, края которой колыхались в полном безветрии теплой ночи. Как будто огромная шевелящаяся тень сидела в ней, и для неё всё это представление и предназначалось. От такой чертовщины Виктор даже бояться перестал. Он окончательно уверовал, что спит.
И вовремя. Если бы вера в реальность происходящего не покинула его, то в следующий момент его свалил бы сердечный приступ. Что-то огромное как небо опустилось слева от него, у него подкосились ноги, он сел куда-то и понял, что не может пошевелиться. Небо опустилось и справа. Знакомое ощущение, когда хочешь убежать и чувствуешь, что не контролируешь своё тело.
«Сиди! - раздался оглушительный хриплый голос где-то в центре мозга. - Куда тебе бежать-то теперь?» Виктор почувствовал привкус крови во рту.
Его сковало в таком положении, что он видел трибуну с ряжеными в глав государств и ближайший к ним фрагмент арены. Тех, кто лишил его способности двигаться, он не мог разглядеть. Виктор попытался вращать вытаращенными глазами, но это ни к чему не привело. Почему они обратились к нему по-русски? Его затылок лизнуло неприятное предчувствие, что он будет следующим.
Он попытался выкрикнуть: «Что вы от меня хотите?!» Беспомощное тело не смогло издать даже стона. Однако ответ не заставил себя ждать. «Заткнись!» - прохрипел у него в голове тот же страшный голос. Виктору не нужно было дважды повторять, и он заткнулся. Хорошо, что это сон, главное постараться забыть его сразу же после пробуждения. Он попытался отдать себе команду: «Проснись, проснись, проснись...» Тем временем перед ним разворачивался очередной бой двух гладиаторов. Бой был таким захватывающим, что политики сидели на самом краешке своих мест и нетерпеливо вытягивали шеи. Противники не уступали друг другу и каким-то чудом умудрялись в большинстве случаев уклоняться или защищаться от ударов. У того, что был в шортах, уже была рассечена грудная мышца, и по туловищу стекали неровные струйки крови. Меч ему пришлось перехватить в левую руку, однако и левой рукой он орудовал мастерски. Видимо, этим бандитам с манией величия было глубоко плевать на историческое правдоподобие поединков, в обоих боях ни одного из классических типов гладиаторов он здесь не увидел. В прошлом бою, кстати, противники вообще выглядели, чуть ли не как арабские шейхи. А какие могли быть арабы в Древнем Риме? До арабов тогда ещё полтысячелетия оставалось.
Виктору показалось, что его пленителей что-то насторожило. Следующий бой предназначался ему? Ну что же, дурацкий сон должен и завершиться по-дурацки, обреченно подумал было Виктор, но тут сон вдруг резко сменил свое направление. Со стороны центрального входа к ним скользнула полупрозрачная светлая фигура, которая внезапно обрела отчётливые очертания и, растеряв всю свою призрачность в метре от Виктора, превратилась в очень худого мужчину среднего возраста с всклокоченной бородой и давно не мытыми волосами.
- А ну брысь, шакалы! - сказала вслух фигура.
Тени, сидевшие по обе стороны от Виктора, шарахнулись и исчезли. Он опять обрёл способность двигаться.
- Что же ты так неосторожно? - спросил подошедший.
Виктор попытался ответить, но пересохший до состояния наждачной бумаги рот не желал его слушаться.
- Ну ладно. Приходи в себя. Телемах.
Он махнул приветственно рукой, и Виктор понял, что тот представился.
- Пиктор… - пробормотал он непослушными губами.
- Ну что же, друг Пиктор. Теперь ты мой должник. Шучу, я должникам прощаю. Но дела твои были совсем плохи. Как тебя стражники-то сцапали? Что ты здесь вообще делаешь?
- Сплю, судя по всему.
Телемах тихо засмеялся. На арене в этот момент зарубили парня с нунчаками.
- Что вы смеетесь? Вы видите, что тут происходит? - сдавленно воскликнул Виктор. - Надо или вызвать полицию, или…
- Или что? Проснуться? - закончил его фразу Телемах и опять засмеялся.
Виктор растерялся и не знал, что сказать. Но Телемаху это и не требовалось.
- Это нельзя остановить. Я вообще не понимаю, каким образом ты это видишь, ты же простой смертный, а эта резня продолжается здесь уже две тысячи лет. С тех пор как этот жертвенник построили. Я был так наивен, когда думал, что могу что-то исправить…
- Что?
- Ну помнишь, может… хотя, кто такое сейчас помнит…
- Что помню?
- Монаха, который влез, куда не звали.
Виктор на секунду задумался и тут же понял, почему имя спасителя показалось ему знакомым.
- Точно! Святой Телемах! Который встал между гладиаторами, и которого разъяренная толпа закидала камнями до смерти? Так вы что, в честь него себя называете?
- Если бы! - Телемах грустно улыбнулся. - Если бы я знал тогда, что по сути это ничего уже не изменит, я бы как-нибудь разумнее распорядился остатком своей жизни. Но дёрнул ведь чёрт.
Виктор удивлённо посмотрел на него.
Телемах меж тем продолжил:
- Я вижу, ты и сам давно догадался, что это за место. Эти сектанты, - он кивнул головой в сторону зрителей, - заключили соглашение, как им тогда померещилось, с Господом Богом, о принесении жертв на алтарь. Ну я думаю, что наш лукавый друг обвел их вокруг пальца как лопушков... или тогда в их пустые головы даже и мысль не приходила, что он существует.
- Сумасшедший дом какой-то, - отреагировал Виктор. - И зачем им президентские маски?
И тут Телемах уже просто не мог сдержаться и засмеялся в полный голос. Президент России недовольно глянул в его сторону, и Виктор понял, что их уже давно заметили.
- Маски… президентские! Я это навсегда запомню! Хотя слушай, ты прав, эти рожи и впрямь как маски выглядят, - Телемах просмеялся и продолжил тихим голосом. - Вот они, ваши президенты. То, что у вас там в Москве или в Вашингтоне, это просто проекция этих тварей. Они просто меняют лица, и у вас меняются короли, диктаторы, президенты, вот и всё. Эти же, - он махнул рукой, - уже давно не люди. Они думают, они заслужили себе какое-то бессмертие, тем, что сотни миллионов жизней в жертву принесли. Они думают, они Сатане кого-то скармливают, а на самом деле всё устроено гораздо проще... С каждой смертью по их вине они скармливают Сатане самих себя. Я им как-то пытался это объяснить, но куда там, уже и тогда было поздно. Душа человека по масштабу равна душе любого ангела, в том числе и Сатаны, и пожирать её можно тому же Сатане столетиями. Если копнуть поглубже, другим душам, всем этим гладиаторам, особого вреда нет, а вот самих себя они истребляют просто замечательно, но до-олго… Государственная власть... Этот вон, видишь, который сейчас американцами управляет, знаешь кто?
- Кто?
- Веспасиан. Который этот амфитеатр и построил.
- Но ведь у всех эти королей и диктаторов есть какая-то биография? Какая же они проекция. Ничего не понимаю.
- Ну да, понятное дело, есть. Сначала они люди, потом, после определенного количества убийств, они превращаются в соус, которым Сатана приправляет основное блюдо. А там уже дело времени и техники. Контроль над душой и жизнью «властителя» полностью переходит сюда, в Колизей, и здесь кристаллизуется лицо, которое как пульт дистанционного управления роботом. Или куклой.
- То есть всё-таки маска? - уточнил Виктор, поражаясь своему подсознанию, которое выдавало такие безумные фантазии.
- Пиктор, ты меня не слушаешь. Это и есть лицо вашего президента. Это там, в Москве, маска.
В этот момент Виктор в очередной раз забыл, что спит, и его охватило беспокойство.
- А… что теперь со мной будет?
- А это хороший вопрос, - ответил Телемах. - Знаешь, вот говорю я с тобой и думаю, а почему это Колизей решил тебе всё показать? Ты вообще кто?
- В смысле?
- В том смысле, что всё это не предназначено для посторонних… я вот думаю… может Сатана уже почти доел императоров? И ищет подходящую замену? За полторы тысячи лет этих несчастных никто из смертных ещё не видел. Ты первый. Ладно, в самом деле, это всё не важно. Прости, мой друг, нельзя тебе это помнить. Встретимся ещё.
С этими словами Телемах мягко положил ладонь на лоб Виктору, и всё, что было вокруг: бряцание оружие, хлипкие аплодисменты президентов и прозрачные светло-карие глаза собеседника — всё превратилось в дым и улетело в ночное небо…
...Виктор с досадой понял, что он всё-таки уснул на скамейке. Он приподнял голову со своего рюкзака и ещё не вполне отчётливо понимая, где он находится, огляделся по сторонам. Вдали виднелись верхние ярусы Колизея. Виктору вдруг показалось, что он только что видел какой-то безумно интересный и страшный сон. Он встал, сделал несколько шагов вперёд и назад, пытаясь сосредоточиться и вернуться в сновидение, но безуспешно. Ну и Бог с ним, подумал Виктор. Всё равно это был всего лишь сон.