Чёрная богиня

Карта Латара в большом разрешении
Примечание
   Завершена заключительная часть повествования про мир Бертерры. Рождалась эта часть долго и в муках, потому что на середине её написания из жизни ушла моя подруга Ирина Тверичанка, моя любимая фея Ирис. С ней мы играли в эту игру под названием "Бертерра", нам обеим было интересно исследовать новый мир, наш собственный, никем до нас не придуманный. Я начала, а она подхватила и помогала почти до конца, вдохновляя на новые истории. Нет, она не писала, она была моей Музой в этом мире и моей феей в мире Бертерры. И вот скоро уже год, как она меня оставила в одиночестве здесь, но на Бертерре нет времени, там она может жить вечно, она же фея.
И вот теперь моя работа завершена, и  осталось только выложить все главы на суд читателей.
Да благословит меня Гарон Трисвятый!
               



Пролог

Латар. Пустыня Жёлтые Пески. Зуна. В незапамятные времена.


      Ветер наметал песок быстрее, чем служка успевала сметать его с плоских ступеней храма. Жрица, одетая в лакотр, повседневную рубаху из неотбеленного льна, подпоясанная чёрным жгутом верёвки, смотрела на эту бесперспективную, но необходимую борьбу служки со стихиями. Ей не было жалко девчонку, в сердце жрицы уже давно не водилось подобных чувств, с самого момента инициации для служения культу богини. Чувства просто ушли, и для самой жрицы это оказалось совсем незаметным событием, даже не событием вообще. Однажды жрица поняла, что стала бесчувственной к душевной боли, любви, восторгам, красоте, богатству. Единственное, что могло взволновать душу жрицы теперь, была власть, да и то не своя единоличная, а власть богини над миром.

      Элинерис, как и все её предшественницы на этом посту, стала верховной жрицей богини Тенерии Имнатиды, прекрасной Тенерис, в достаточно юном возрасте, не успев испытать даже первой влюблённости. Девочек для этой миссии полагалось готовить заранее, ограждая от дружбы, а лучше и от простого общения с мальчишками.

      Взрослые мужчины могли входить в храм, но чаще всего жрицы всё-таки общались со жрецами богини, а не с обычными смертными.

      Иной жизни для своей дочери не хотела ни её мать, ни отец — они были жрецами Тенерии Имнатиды, и Элинерис выросла в храмовом дворике, посещая школу для девочек при храме богини. Если бы нечаянно родился мальчик, то его отдали бы на воспитание в родственную семью, а девочку оставили в храме и стали готовить к её судьбе. Быть даже простой жрицей Чёрной богини было большой честью, и попасть в их число, а тем более стать верховной жрицей, для простой смертной оказалось бы непосильной задачей.

      Мужчин приводили в храм Имнатиды сами жрицы. Им разрешалось выбрать для себя и своих сестёр качественного продолжателя рода с соответствующим умственным и физическим развитием. Этих мужчин тоже проводили через инициацию, которая лишала их значительной доли агрессии, успокаивала разум и сердце. Когда новоявленный жрец был готов дать своё семя для ритуального действа, не расплескав при этом вокруг фонтан эмоций, происходило зачатие новой жрицы. Рождение ребёнка мужского пола было почти исключено, потому что момент зачатия рассчитывался по известной только этим жрицам системе.

      Когда-то Элинерис тоже воевала с этим проклятущим песком. Путь верховной жрицы начинается так же, как и любой другой — с самых низов. Поэтому малютке вместо совочка и формочек для игры мать выдала метёлку, чтобы кроха с самого начала, как только научилась стоять на ножках, приносила пользу храму и приучалась к служению, а не к бесполезной свободе, как городские дети.

      Зуна была небольшим городком на самом краю пустыни, которую за её цвет называли Желтые пески. Чуть дальше стоял замок Антерин, который был центром земель на этом «берегу» Желтых песков. Вокруг замка со временем отстроился большой город, но жители его предпочитали чтить традиции и свои прошения и пожертвования приносили в храм Десяти богов, во главе которых стоял Гарон Трисвятый. В Зуну мать Элинерис отправлялась для покупки вещей и тех продуктов, которые не могли произвести сами жрицы и служки. Зачем ходить в далёкий Антерин, когда и в маленькой Зуне можно взять всё необходимое?

      Воспоминания захлестнули верховную жрицу Чёрной богини, и она нахмурилась, недовольная сама собой из-за проявления печали, как ей показалось. На самом деле то, что Элинерис посчитала чувством, таковым не являлось, но привычка быть безупречной сыграла свою роль, и жрица прикрикнула на служку, чтобы та трудилась ещё усерднее.

      Черноволосая служка, не имеющая пока даже имени, будущая верховная жрица Тенерии Имнатиды, подняла безразличный взгляд на свою наставницу, согласно кивнула и принялась прометать нижние ступени снова, чтобы через какое-то время ещё не раз повторить свой однообразный и бесконечный труд.

      Ей приготовили имя Андерис. Так решила верховная жрица Элинерис, которую в свою очередь назвала предыдущая верховная жрица во время инициации. Будущая Андерис знала о своей судьбе всё и осознанно, насколько это возможно в десять лет, желала этой судьбы всей пока ещё светлой душой.

      Пару, которая станет родителями новой верховной жрицы, выбирала сама верховная жрица, потому что только ей открывались все слои реальности и вероятностей, только она могла безошибочно сказать, как будет правильно сделать. Остальные служители храма, жречество и служки разных профессий, каждый со своими способностями, существовали в помощь верховной жрице. Потому что только свою верховную жрицу Тенерия Имнатида наделяла даром ясновидения и яснознания, только верховной жрице давались в руки нити судьбы, чтобы та могла по ним рассказать о будущем и предостеречь от бед и несчастий.

      Это был дар и проклятие верховной жрицы Черной богини, но именно ради этого ей приходилось жертвовать своей душой, частицей бога, сотворившего всё сущее во всех мирах, отдавать свою искру, свой логир — самое дорогое, что есть у человека. Без логира душа постепенно мертвела, чернела и умирала окончательно вместе со смертью тела. И к этому моменту новая верховная жрица должна была принять на себя эту ношу, занять место своей наставницы.

      К ночи ветер решил стихнуть и перестать засыпать храмовые ступени. Будущая Андерис ещё раз промела нагревшиеся за яркий солнечный день камни и, удовлетворённая выполненной работой, удалилась, плотно прикрыв за собой тяжёлую из-за своей высоты в три человеческих роста створку резных дверей. Элинерис, наблюдавшая уже с балкона над храмовым входом, невидимая для ученицы, ещё долго смотрела на закатное солнце, окрашивающее полупрозрачные лёгкие облачка в нежные и вкусные цвета.

***


      Мгла внутри была великолепной, прекрасной и совершенной, её оттеняли чуть переливающиеся жёлтые и зеленоватые звёздочки людских логиров, полученных Тенерис в качестве дара за возможность служить ей, Чёрной богине. Тенерис наслаждалась этим мерцанием, как наслаждалась бы любая женщина игрой света в гранях чистейших бриллиантов.

      Ей нравились эти блики, её, чистую мглу, они завораживали, звали в неизвестность, заставляли мечтать о неведомом и прекрасном свете души, размышлять о том, кто их всех создал, о Великом Творце всего сущего и всего невидимого в мире, во всех мирах, о боге. Но Тенерис не знала слова бог, она называла это исходное нечто своей матерью, той, кто родила мглу и свет.

      Откуда-то Тенерис знала, что и у света есть частички мглы, он называет их тенью или темнотой и наслаждается собой, оттеняя себя ими, познавая себя через тень так же, как и Тенерис-мгла познаёт себя через частички света людских душ.

      Мир тогда был в гармонии, так думала Тенерия Имнатида в своём подземелье в недрах Бертерры, куда никогда не доставал настоящий свет от звезды по имени Осмира.

***


      Сегодня в храме Тенерии Имнатиды было многолюдно. Повсюду курились благовония и чадили толстые чёрные свечи из воска смешанного с сажей. Так уж было заведено, что в день пророчеств вход в храм был свободным, и любой зевака мог прийти и посмотреть на действо.

      Трудно в этот день было всем служащим храма, но больше всех доставалось верховной жрице. Именно к ней шли люди, именно её все они хотели спросить о самом важном и наболевшем, именно ей все они смотрели в рот и ловили каждое слово, звук, жест. От этих слов и жестов зависело их будущее.

      Пророчества Элинерис не отличались добротой и благостью. Чувственная сторона жизни для верховной жрицы давно уже угасла, а любовь к ближним она и не могла бы заиметь, даже если бы захотела. И исчезновением логира, божественной искры, из души уходило всё тепло и способности сопереживать. Да и обучение верховной жрицы способствовало той же цели.

      Прошло уже много людей, было сказано много пророчеств, а очередь из напуганных, но на что-то надеющихся людей не уменьшалась. К подножию грубо вытесанного каменного трона, на котором восседала верховная жрица Черной богини, подошла и склонилась в низком поклоне, боясь посмотреть наверх, очередная просительница. За время стояния на солнцепёке на ступенях храма волосы её под аккуратно повязанным серым платком стали влажными, пот стекал по лбу и скапливался под глазами крупными каплями в складках морщин. Женщина украдкой ещё раз вытерла лицо мягкой тряпицей и набралась смелости поднять лицо, чтобы задать свой вопрос.

      — Матушка, — таково было официальное обращение к верховной жрице, — матушка Элинерис! Прости меня, недостойную твоего взгляда! Позволь мне задать свой вопрос!

      — Прощаю. Говори, — Элинерис уже порядком устала и разводить красивые речи не имела никакого желания.

      — У меня сын… Старший мой, красавец и надежда семьи… Он уплыл на корабле из Вигарда в другую страну. Давно… Должен был вернуться семь кругов Большой луны назад, но не вернулся. Позволь спросить, жив ли мой мальчик?

      — Назови его имя.

      — Харитид Калиссий.

      Элинерис откинулась на спинку трона, где была прислонена к камню тонкая, но тёплая и мягкая подушечка, закрывающая всю спину жрицы от каменного холода, на второй такой же подушечке жрица сидела, но из-под складок ткани торжественного алого лакотра их не было видно. Жрица прикрыла глаза и ушла своим сознанием к имени, которое назвала ей женщина.

      Харитид Калиссий… Имя сверкало желтовато-зелёным светом, завораживало, притягивало к себе. Элинерис позволила себе подчиниться притяжению и вмиг оказалась в море. Корабль терпел бедствие. Ночь разрезали острые вспышки молний, волны захлёстывали кораблик по самые верхушки мачт. Люди на палубе пытались убрать хлопающие паруса, а капитан всеми силами сдерживал штурвал, но судно несло на хищно торчавшие из воды клыки прибрежных скал, жаждущих обещанную богом воды Аниором добычу.

      — Никто не выжил, — подытожила своё видение верховная жрица.

      Женщина всплеснула руками, закрывая рот, запихивая обратно вырывающиеся рыдания, спешно поклонилась и, шатаясь как пьяная, пошла к выходу, а её место уже занял крепкий мужик из землепашцев.

      Человек отвёл со лба светлую прядь волос и погладил пегую бороду, лежащую на груди, крупной ладонью, привыкшей к грубой работе. Праздничная рубаха с затейливой вышивкой по вороту и подолу была в некрасивых влажных пятнах — жара не щадила никого из людей. После поклона землепашец поднял на жрицу голубые весёлые глаза.

      — Матушка, дозволь спросить тебя! — густой бас раскатисто разошёлся по залу, отразился от холодных стен и вернулся к мужику.

      — Спрашивай, мастер.

      — Матушка Элинерис, через какое время в это лето лучше начинать жатву, чтобы зерно не побили дожди?

      — Где твоё поле, мастер?

      — Между Антерином и Вигардом. До Вигарда, правда, намного дальше… Можно сказать, под Антерином, матушка.

      Верховная жрица снова прикрыла глаза и замерла на долю секунды. Времени не существовало, его отсчитывали люди для удобства, но когда надо, его можно было растянуть или сжать, или повторять до бесконечности раз за разом одно и то же событие. За эту долю секунды Элинерис увидела поле этого человека, его любимый городок с высоты птичьего полёта, придвинувшиеся к полям тучи, несущие осенние дожди, дожди, проливающиеся на убранное поле с торчащей из земли стернёй, мокнущие стога соломы и убранные в закрома горы спелого налитого прекрасного зерна.

      — Через целый круг Большой луны и ещё два круга Малой луны. И убирай всё зерно сразу под крышу. А солому можно оставить и под дождём — не трать на неё сил и времени.

      — Благодарю тебя, матушка Элинерис! Да продлятся твои дни!

      Снова поклон, снова один проситель уходит, а на его месте возникает другой. Снова вопрос и путешествие в будущее, прошлое, на другой конец света, в мир фантазий нового просителя… Куда только не приходится заглядывать верховной жрице Черной богини.

      Для знатных жителей Латара у верховной жрицы Тенерии Имнатиды были другие дни и часы, чтобы их вопросы и ответы на них не смущали простой люд. Но ответы на такие вопросы и стоили намного больше, чем могли дать простые рукодельницы и землепашцы, оставляющие на ступенях храма свои нехитрые дары: пяток свежих яичек от домашних кукуцаполей, краюхи хлеба, корзинки румяных яблок, вязанки ароматных колбасок.

      В личных беседах, проходивших наедине с просителем в апартаментах верховной жрицы, Элинерис не так утомлялась, но посетитель мог спрашивать несколько раз, чтобы жрица разъяснила ему все непонятные моменты. Это было интереснее и приятнее для Элинерис, но и тут она никого не щадила своей правдой, своим даром, полученным при инициации.

      Не щадить никого. В этом заключалась прелесть власти, которую верховная жрица получала от Чёрной богини. Этому Элинерис обучала и свою преемницу будущую Андерис.

***


      Будущая Андерис перекатилась на постели на другой бок. Накануне своего двадцатилетия ей отчего-то не спалось. Позади остались годы обучения, а полученные знания были полны и совершенны. Она была готова стать настоящей Андерис и сменить свою наставницу, пока ещё верховную жрицу Элинерис, на её посту. И будущую Андерис не смущало ничуть, что жизнь Элинерис оборвётся в тот момент, когда Андерис станет новой верховной жрицей.

      Таков ритуал, таково таинство, так требует богиня. Не спорить же с Черной богиней, в самом деле! Так стала верховной жрицей и сама Элинерис, и все предыдущие верховные жрицы. Никого не смущает смерть во имя Тенерии Имнатиды, прекрасной Тенерис, как должна обращаться к Черной богине её верховная жрица.

      Ночь давно вступила в свои права, во тьме каменных переходов храма гулял ветерок и неясные шорохи. Они кружились на месте или стремительно уносились прочь. Храмовые коты, такие же чёрные, как ночь, мягко ступали по прохладным камням, прислушиваясь к шорохам в надежде на добычу. Их чуткие уши ловили и тихий разговор двух мужчин, храмовых жрецов.

      — Ты уверен, что Изерис не подведёт? — морщинистое лицо старика едва можно было разглядеть из-под капюшона плаща.

      — Имхоттаб! — начал было молодой жрец, чьи чёрные пряди волос непослушно торчали во все стороны, не желая скрываться под плотной тканью капюшона, но старик жестом прервал его горячую реплику, уже готовую сорваться с мягких влажных губ.

      — Зачем произносить наши имена, мальчик? — поморщился старик Имхоттаб. — И говори тише. Пожалуйста. Так ты уверен в ней?

      — Да, как и в себе, старейший.

      — Ты понимаешь, что ты должен отправить Изерис в нижние миры, ты сам?

      — Да, как мы и договаривались.

      — Запомни, как только девочка произнесёт своё имя, как только верховная… э… бывшая верховная испустит дух…

      — Да, старейший! Я помню. Если Изерис не справится, я подстрахую её.

      — Но это будет грязной работой, Кер Мазор, — старик недовольно скривился, став похожим на сморщенный сероватый несвежий урюк.

      — Но работа должна быть выполнена!

      — Да, закончить работу надо всё равно. И вместо жрицы у Тенерии Имнатиды будет жрец. Хе-хе-хе! — его негромкий смешок напоминал треск ломающегося сучка сухого дерева, а недобро сверкнувшие глаза больше походили на глаза безумца, одержимого демоном нижнего мира.

      — Ш-ш-ш… Сюда кто-то идёт, — одними губами произнёс тот, кого старик назвал Кером Мазором.

      Старый жрец жестом приказал молодому замереть на месте, а когда чьи-то лёгкие шаги повернули от них в другую сторону и стали так же резво удаляться, жестом же показал, что пора расходиться.

***


      Сегодня полагалось надеть свой самый красивый лакотр, и Элинерис придирчиво рассматривала приготовленную служкой одежду. Она была давно готова к смерти, точнее, к переходу в иную жизнь и избавлению от одряхлевшего за эти годы тела. Ещё не старая, но уже и не молодая. Свежесть юности покидает верховных жриц Имнатиды, когда те берут на воспитание и обучение своих преемниц. Тех, которые, когда придёт время, выпустят чёрную душу бывшей верховной жрицы на волю из этого обрюзгшего мяса.

      Доказательств посмертного существования бывших великих жриц не было, никто и никогда не общался с ними, как, например, с недавно умершим дядюшкой по материнской линии. Но как можно было сомневаться в словах Черной богини?! Не допуская и тени сомнения, Элинерис готовилась к своей смерти как к величайшему празднику в своей жизни. Осталась самая малость — передать новой верховной жрице дар и Книгу Дордорар, книгу Чёрной богини, книгу, что хранит в себе великие тайны и таинства.

      Утро было неспокойным. На небе откуда-то взялись облака, ветер гнал их от горизонта к морю, а не наоборот, как это бывало обычно. В храме царила всеобщая суета. Надо было приготовить всё к церемонии инициации и посвящения новой верховной жрицы, к похоронам тела уходящей из жизни Элинерис. Служки и жрицы храма сбивались с ног, чтобы расставить по своим местам ритуальные свечи в витиеватых подсвечниках, вазы с ароматной водой, курильни для благовоний, украсить главный церемониальный зал фруктами, сладостями. Жрецы развешивали тяжёлые гирлянды из цветов и листьев, сдвигали в ряды по стенам скамьи и стулья, чтобы все служители Тенерии Имнатиды могли сидя взирать на священнодействие верховных жриц и Изерис, жрицы-церемониймейстера.

      Будущая Андерис встала в это утро с головной болью. Если бы она не была готова к прохождению инициации, то она решила бы, что это так проявляет себя циклично живущий женский организм, но будущих верховных жриц стерилизовали, отнимая вместе с органами способность к зачатию и цикличность, подвластную Большой луне. Верховная жрица Тенерии Имнатиды не имела права поддаваться влиянию ни одной больше богини или стихии. И, хотя жители Бертерры не поклонялись своим двум лунам, будущих верховных жриц всегда лишали этой части их организма, памятуя, что стерильные женщины не подвержены ещё и чувственным всплескам.

      Перед узким окном будущая Андерис простояла некоторое время, стараясь слить свою головную боль в поток, уходящий в землю. Наконец, ей это удалось, и девушка стала обряжаться для главной церемонии в её жизни. Следующая такая церемония станет главной в её смерти, но сегодня черёд Элинерис, наставницы, воспитательницы, учительницы…

      Переживала ли будущая Андерис? Скорее нет. Не все чувства ещё улетучились из души будущей верховной жрицы, ведь при ней оставался пока её логир, остро реагирующий на ложь, радость, чужую и собственную боль, дающий способность к сопереживанию и сожалению. Но скоро, очень скоро это уйдёт в прошлое, а логир займёт своё место в чёрных руках Тенерии Имнатиды, которая тоже должна появиться на этой церемонии собственной персоной.

      Это интересовало будущую Андерис больше всего. Какая она, богиня, которой она клялась служить всю жизнь пятнадцать лет назад? Тогда, будучи маленькой девочкой, она поняла из объяснений родителей и верховной жрицы, что Имнатида прекрасна собой и величественна, как и её изображение, статуя из чёрного камня, и что она карает ослушавшихся её воли смертью. Тогда маленькая девочка без имени решила всегда слушаться свою богиню так же, как и свою наставницу.

      Первые пять лет своей жизни она жила с матерью и отцом, жрицей и жрецом храма Имнатиды, следующие пять лет её обучали вместе с остальными детьми храма, и ещё десять лет Элинерис заменила для будущей Андерис мать и отца, сверстников и всех остальных людей, обучая и передавая девочке свой опыт, знания предшественниц и то, что было почерпнуто в Книге Дордорар.

      Как же ей хотелось самой открыть Книгу Дордорар! Самой прочитать тайны, самой провести обряды и вникнуть в таинства! Но безнаказанно открывать Книгу могла только верховная жрица. Любой человек, не важно, жрец или простой смертный, кто попытался бы открыть Книгу Дордорар, должен был быть казнён. Такие важные там были письмена, как объяснила это Элинерис когда-то маленькой будущей Андерис.

      И всё-таки беспокойство не полностью покинуло юную жрицу, оно замерло где-то около сердца, притворилось спящим, но иногда исподтишка подглядывало холодным змеиным оком, пробуя воздух на вкус тонким раздвоенным языком.

      Изерис, жрица, отвечающая за проведение церемонии инициации и посвящения верховной жрицы Чёрной богини, тоже нервничала. Она приготовила всё для ритуала заранее, у неё не было ни малейшего сомнения, что она правильно исполнит свой долг, что приведёт новую верховную к её миссии, что отпустит душу бывшей верховной в мир посмертия. Но нервное напряжение и безотчётное беспокойство никак не хотели покидать Изерис.

      — Любовь моя! — рядом с жрицей раздался тихий шёпот. — Это я, не оборачивайся!

      И крепкие руки мужчины обвили талию Изерис и плавно поднялись к её груди, обхватывая и выделяя уже восставшие сосцы, лаская их через тонкую ткань шёлкового лакотра.

      — О-ох-х… Кер, ты… — томно прошелестела жрица, отклоняясь назад и ловя губами поцелуй.

      — Ты готова, любовь моя?

      — Да, любимый, я готова. Всё будет хорошо.

      — И обе отправятся в своё путешествие?

      — Обе, милый, обе.

      — Ты самая лучшая из всех, любовь моя, Изерис!

      Он прислонил изнывающую от ласки и желания женщину к холодной стене храмовой кельи, где обычно складывали разную утварь для церемоний, а потому входить сюда разрешалось только определённым служителям, и овладел ею. Незачем было терять ещё хотя бы одну, пусть и последнюю возможность утолить своё вожделение.

      Непонятно, как получилось, что при своей инициации Кер Мазор не утратил страстных стремлений своего тела. Впрочем, с Изерис произошло то же самое. Почуяв друг друга, как чуют своих дикие звери, эти двое сошлись вопреки любым разрешениям храмовых законов и устоев, вопреки воле верховной жрицы, вопреки воле самой Чёрной богини. Разлучить их могла только смерть одного из них, но Кер Мазор надеялся найти замену своей страстной любовнице. На примете у него была уже другая, моложе и красивей. Он научит её всем таинствам любовной игры, он был уверен в себе.

***


      Церемония инициации всегда проводилась в подземном зале храма, куда не допускались чужаки. Только жречество и служки храма могли видеть таинство, то, как из тела и души новой жрицы или жреца уходит логир, как он летит сверкающей каплей в узкий бездонный колодец, как оттуда выплёскиваются искры света, как будто искры пламени, когда логир достигает своей цели внизу. Только избранные могут увидеть, как светлеет тёмный лик Чёрной богини, как белым золотом сверкают её волосы, когда логир достигает дна бездонного колодца.

      Сегодня в подземном зале храма собрались все, кто должен был присутствовать на таинстве по долгу службы. Пришли сюда и служки, молодые и любопытные, но пока ещё не прошедшие инициацию обитатели храма Имнатиды.

      Инициацию проходили все жрецы и жрицы храма, но сегодня предстояло провести ещё и посвящение новой верховной жрицы, а это действо происходило не так часто. На долю некоторых жрецов выпадало увидеть два верховных посвящения, а другие не видели ещё ни одного. Потому любопытных глаз сегодня собралось больше обычного.

      Высокие своды зала тонули во мгле. Туда не доставал свет факелов и свечей, расставленных в праздничных восьмисвечниках по всему периметру зала. Факелы крепились к центральной колонне, чтобы освещать престол с двумя каменными тронами, у подножия которых всё было усыпано головками ярко алых роз и белых лилий. Розы обозначали уходящую верховную жрицу, а лилии — новую.

      Изерис уже ждала жриц перед престолом, опершись на каменную ограду бездонного колодца. Его никто никогда не охранял. При желании любой хулиган мог бы даже плюнуть в него и не получить наказания от служителей храма. Но никто даже не помышлял о таком святотатстве, ибо Тенерия Имнатида карала за провинности страшной смертью в мучительных неизбывных страданиях.

      Из противоположных входов в зал вошли обе верховные жрицы. В алом шёлковом лакотре с богато украшенным подолом, рукавами и рисунком по краю капюшона, наброшенного на голову, шла Элинерис Уходящая, а навстречу ей шла её ученица Андерис Приходящая. Одета она была в белый наряд, как в свадебное платье или как саван, и лицо её было таким бледным, что почти сливалось цветом с краями белого капюшона. Только золотое шитьё обозначало границу ткани, а из-под неё на присутствующих глядели огромные и чёрные от страха глаза девушки.

      Обе жрицы подошли к ожидающей их Изерис и встали по разные стороны от колодца. Откуда-то сзади полилась негромкая ритмичная музыка, сопровождающаяся тихим пением без слов. Жрицы выводили знакомую им с детства мелодию призыва Чёрной богини.

      — Дочери мои и сыновья мои, — голос Элинерис разносился по залу так свободно, словно жрица кричала, а зал был пустым, но она даже не напрягалась, произнося слова, которые говорила уже много раз, — сегодня к нам в семью пришла ещё одна моя дочь, ваша сестра. Приветствуйте новую жрицу!

      На этих словах по залу пронёсся гомон приветственных слов, каждый произнёс: «Приветствую тебя, сестра!» И голоса слились в ободряющий шум.

      — Сегодня вашей сестре предстоит получить своё имя, — продолжала свою речь Элинерис, — а наша всеобщая мать Тенерия Имнатида получит свой дар — логир нашей новой сестры!

      Зал послушно взревел, отдавая дань радости своей богини, а когда буря холодноглазого ликования стихла, уже Изерис взяла слово.

      — Готова ли ты, наша новая сестра, подарить Тенерии Имнатиде свой логир?

      — Да, сестра! — голос будущей жрицы звенел от напряжения.

      — Готова ли ты именоваться новым именем?

      — Да, сестра! — было похоже, что девушка готова ещё и разреветься от страха и предчувствия.

      — Как тебя зовут, новая сестра?

      — Моё имя Андерис! — выкрикнула девушка.

      И в этот момент острый нож Изерис, который она держала в руке, ткнулся в белую ткань Андерис между грудей. Прокол был совсем небольшим, но хлынула кровь, окрашивая белоснежный лакотр в алый цвет. Красное пятно разрасталось, словно кровью пропитывалась каждая ниточка ритуального одеяния, пока всё платье новой жрицы не стало ярко алым. Было то волшебством или нет, никто не знал, но у каждой новой верховной жрицы белый лакотр превращался в алый.

      На конце ножа Изерис повисла сияющая капля — логир, божественное зерно души Андерис. Жрица поднесла свой нож к жерлу колодца и торжественно подняла его вверх.

      — Мать наша, Тенерия Имнатида! Ты единственная властительница всего мира! Ты, дающая нам дар предвидеть события и прозревать глубь веков! Ты, дающая нам власть над видимым миром! Прими логир Андерис, своей новой дочери!

      С этими словами Изерис опустила остриё кинжала вниз, и капля души стекла во тьму колодца. Наступила глубокая тишина. Наконец, капля достигла дна и вынесла из мглы ярко-жёлтые искры. Новая волна ликования заполнила зал и ударила по ушам Андерис так, что ей захотелось закрыть их ладонями, а ещё лучше сбежать из зала куда-нибудь далеко и спрятаться. Но она осталась стоять, потому что чувства постепенно уходили из её души. Постепенно притупился и страх.

      Теперь обе жрицы заняли свои места на тронах. Рядом с троном Элинерис встал Имхоттаб, как представитель жрецов, а рядом с Андерис, восседающей на стороне белых лилий, встала Изерис, не выпуская из рук ритуального кинжала.

      — Матушка Элинерис! — голос Имхоттаба был густым и низким. — Готова ли ты передать свою миссию преемнице твоей Андерис?

      — Готова, если на то будет воля моей богини Тенерии Имнатиды, — Элинерис не волновалась, и её голос лился так же спокойно, как в верхнем храме, словно она принимала жителей Зуны, а не дышала последние мгновения своей жизни.

      — Да свершится воля Тенерии Имнатиды! — Имхоттаб закричал во всю глотку, думая, наверное, таким образом запугать своих братьев и сестёр или докричаться до самого дна колодца, где покоится Чёрная богиня, или и вовсе считая свою богиню глухой старухой.

      — Передаю миссию быть верховной жрицей храма своей преемнице Андерис, жрице моей матери, богини Тенерии Имнатиды, — ровный голос Элинерис контрастировал с всеобщим напряжением и охлаждал пыл жреца. — Принимаешь ли ты, Андерис, эту ношу?

      Девушка вздрогнула, но, вспомнив, выученные заранее слова, ответила.

      — Я принимаю у тебя твою ношу, Элинерис, бывшая верховная жрица! С этого мгновения я служу верховной жрицей в храме моей матери богини Тенерии Имнатиды.

      Произошло то, что и должно было произойти. Элинерис расслабилась на своём троне, глаза её закрылись, а с губ слетел последний лёгкий, как предутренний ветерок, выдох. Элинерис умерла. Имхоттаб придерживал её тело, чтобы оно не рухнуло с престола. Новая верховная жрица встала, чтобы приветствовать своих подданных.

      Но Андерис не успела даже набрать воздух в лёгкие, чтобы сказать следующие ритуальные слова, как кинжал в руке Изерис полоснул по горлу новую верховную жрицу. Фонтаном брызнула кровь, залила алый лакотр, превращая его в грязно-бурую тряпку, потекла по ступеням престола. Андерис ещё жила, она сипела, силясь кричать, зажимала горло руками, а тело её неспешно заваливалось на бок и падало.

      Имхоттаб бросил сползающий труп Элинерис и кинулся к падающей верховной жрице, удерживая её, прижимая к себе и целуя в губы, вдыхая её предсмертный хрип, всасывая её кровь, кровь, несущую власть.

      Между тронами на тумбе лежала волшебная книга, которую передавала уходящая жрица своей преемнице. Кровь Андерис попала и на обложку Дордорара. Книга впитала всю попавшую на неё кровь, и у Имхоттаба возникло ощущение, что Книга довольна полученным угощением. Он взял Книгу Дордорар в руки и, подняв её у себя над головой, проревел на весь храм:

— Теперь у нас верховный жрец, а не жрица! Я, Имхоттаб. Есть. Верховный. Жрец. Богини. Тенерии Имнатиды! Я — отец ваш, а вы — дети мои! — глаза его пылали огнём безумства, жажда власти над миром затуманила его разум, и не было в нём ни капли сочувствия, ни зерна сострадания, потому что его логир тоже в своё время был отдан Чёрной богине и брошен в бездонный колодец.

      Прятавшийся до этого момента, Кер Мазор вышел на свет и одной рукой приобнял удовлетворённо улыбающуюся Изерис за талию, а другой выхватил её ритуальный кинжал и полоснул теперь по её шее, сталкивая умирающую жрицу вниз со ступенй престола.

      — Наказана! Убийца наказана! Верховная жрица отомщена! Да, здравствует новый верховный жрец Имхоттаб!

      Толпа послушно подхватила клич, и по залу заметалось его эхо, отражаясь от высоких сводов и каменных стен. Толпа и должна была ликовать, принимая новую жрицу, но теперь она принимала жреца, первого во все времена верховного жреца, мужчину.

      Никто не заметил изменений, произошедших с чёрным каменным изваянием Имнатиды, находившимся напротив престола через зал, в центре которого зиял колодец. Чёрный камень теперь не был чёрным. Лик богини стал блестящим и грозным, белые волосы пылали неоновым пламенем, каменные чёрные руки сжались в кулаки и напряглись. Статуя встала. Только теперь толпа обратила на неё испуганные взгляды. И грянул глас.

      — Я, Тенерия Имнатида! Я проклинаю вас! Вы посмели нарушить Мою Волю! Умрите все!

      Кровь хлынула из ушей слушавших, боль пронзила их тела, задрожали и стали рушиться каменные своды зала. Чёрный камень стал текучим и пластичным, тело Имнатиды вытянулось, стало плавиться, и она стала стекать в бездну, куда до этого момента ей приносили в дар искры своих душ её служители. Чёрная богиня ушла в свой колодец. Храм рухнул, засыпая обломками всех, кто находился в нём.

      Новоявленный верховный жрец Имхоттаб умер, держа в руках самое ценное своё сокровище — Книгу Дордорар.

      Желтый песок покрыл собой руины храма Чёрной богини и сравнял место её былой славы с окружающей пустыней. Никто больше не разметал его со ступеней, не стало и самих ступеней, но память людская вечна…

               

***

Латар. Химира. Недавно.


      Наконец-то! Это свершилось. Гизард Маас смотрел на лежащую перед ним книгу. Нет, не так — Книгу. Он втянул носом воздух и зажмурил глаза. Запах истории. Запах веков, тысячелетий, запах времени… Времени, которого нет, но которое всё равно течёт. Времени, которое оставляет отпечатки, оттиски, следы на всём. Времени, которое незаметно, коварно, загадочно…

      Откинув со лба светлые слегка волнистые волосы, Гизард надел на руки тонкие нитяные перчатки и взял небольшой пинцет, чтобы не причинить Книге вреда прикосновениями. Аккуратно, нежнее, чем прикоснулся бы к щеке любимой сестры, Гизард пинцетом приподнял обложку Книги. Чёрная, с тиснёным рисунком, изображающим стройную фигуру нагой женщины с четырьмя грудями, танцующей какой-то загадочный танец, жестикулируя всеми шестью руками, обложка оказалась тяжёлой для тонкого пинцета. И учёный невольно стал помогать себе пальцами.

      Книга оказалась тёплой. Это чувствовалось даже через нитяные перчатки. Удивительно! Такого Гизард ещё не встречал. Как же удачно получилось, что старый пердун Уски Мертенс, профессор, который номинально возглавлял экспедицию в Жёлтые Пески, занемог и переложил основную часть своих обязанностей на верного ученика и помощника. Называя старика учёного пердуном, Гизард ничуть не отходил от правды жизни, он просто каждый раз вспоминал неловкое падение Мертенса на университетскую клумбу. Падение сопровождалось явственным звуком «барабанной дроби», производимым обширным профессорским задом.

      Молодой и подающий большие надежды в науках, любящий всякие древности Гизард Маас не терял зря времени и рьяно взялся за раскопки открывшегося массива руин какого-то сооружения, когда пески отошли из-за очередного каприза природы Латара.

      Экспедиция в Зуну, предместье Антерина, что стоит на самой границе пустыни Желтые Пески на юго-востоке Латара недалеко от теперешней столицы континента, оплота и родины короля Таара Вигарда. Столицу в Вигард перенесли после того, как открылись чудовищные преступления прошлого правителя Нолена Алдеринка Химирского*, восседавшего на троне, ясное дело, в Химире, на противоположном побережье Латара.
___________
*Истории, где рассказано про короля Нолена и его преступления, называется «Цветочная улица» и «Эльфийская кровь».
___________

      И раз уж старый пень Уски Мертенс не смог собственной персоной отправится в такую даль из родной Химиры, где и стоял Латарский Университет всех наук, то Гизарду сами боги дали право распоряжаться не только экспедиционными изысканиями, но и определять дальнейшую судьбу найденных артефактов.

      Книгу Гизард нашёл сам, расчищая очередной участок развалин от вездесущего песка своей кисточкой. Впрочем, в этот раз песок будто бы сам решил открыть свою пленницу. Так показалось Гизарду, когда он в очередной раз махнул кистью, и из-под неё проступил корешок Книги.

      Разрушение не затронуло её, оно оказалось не властно ни над толстой кожей обложки, ни над персиково-жёлтыми страницами со странными письменами. Гизард понял сразу, что показывать свою находку всем членам группы у него нет никакого желания. В душе прыгал рогатый бес и стучал своими копытцами по желудку, а сердце вторило его бешеному танцу, колотясь в рёбра.

      Не-е-ет! Не дам! Моё! Моё! Только моё! Никто не в праве у меня забрать мою Книгу! И Гизард так же аккуратно засыпал свою находку до времени и прикрыл сверху надёжным камнем — и приметно, и как будто тут никто ничего и не искал. Песок прекрасно скрывает следы.

      Он вернулся к этому камню ночью. Один. Свидетелями его поступка были только обе луны Бертерры. Малая Луна быстро пробежала по небосклону, подмигнув учёному маленьким облачком, через которое ей пришлось протечь, а Большая луна шествовала по своему пути важно и нерасторопно, тщательно освещая бледно-голубым светом желтый песок, отчего он казался зеленоватым. Ей не было никакого дела до копошащегося в этом песке человечка.

      Гизард спрятал свою находку в самую глубь вещевого мешка так, чтобы никто не смог до неё добраться, и сохранил свою тайну до нужного момента. И вот теперь, когда он уже был дома, в своём кабинете, за закрытой на ключ дверью, он смог достать Книгу и как следует рассмотреть, что же он такое нашёл.

      И теперь, всматриваясь в начертанные бурыми чернилами… кровью?.. письмена, Гизард понимал, что на прочтение незнакомого зыка у него уйдёт достаточно много времени. Но желание прочитать уже въелось в плоть и кровь самого учёного. Теперь ни за какие блага мира он не отступится от расшифровки.

      Впрочем, долго мучиться не пришлось. В книге имелись рисунки с подписями. Как оказалось, древний язык этой книги был очень похож на язык древних племён Фоминских островов, что на самом юге Тагрида. Этот язык преподавали в Университете в качестве примера древних языков, а учебник по языку янтачимов* был написан самим Щупоклом, Евгением Францевичем Фоминским.

      Дед Щупокл, а тогда ещё и не дед, а вовсе молодой учёный, однажды провалился сквозь время и попал в далёкое прошлое, которое, как оказалось, просто тоже есть. Прошлое так и текло, плавно перетекая в будущее, и никак на него не влияя. Щупокл поселился в прошлом, стал изучать его, разобрался с тогдашним языком и написал учебник. И теперь по этой книжице обучались все студенты всей Бертерры во всех университетах.
_____________
*Про племя янтачиму, деда Щупокла и его приключение можно прочитать в рассказе «Мост времени».
_____________

      Прошел вечер, закончилась ночь, в окно уже стали проникать первые лучи утренней зари, а Гизард Маас всё сидел, склонившись над своей книгой, и записывал в большую тетрадь всё прочитанное. Он далеко не всё понимал, но осознание того, что он прикасается к величайшей тайне, и упрямство вели его к успеху.

      Было ясно, что на страницах персикового цвета шла речь о получении высочайшей власти в мире Бертерры. Что эта власть может принадлежать только женщине, даже лучше девушке, потому что там было указано «дева, но не жена». Что эту власть даёт некая Чёрная богиня в обмен на какой-то логир. Где его взять и как передать самой Чёрной богине, никаких указаний Гизард пока не нашёл.

      Потратив ещё часа два на перевод древних тайн на теперешний язык, мастер Маас вымотался настолько, что рисковал уснуть прямо за столом. Поняв, что прикосновение его лица к листам книги может её испортить, Гизард с сожалением закрыл фолиант. Книгу он убрал в запирающийся ящик своего письменного стола, а ключ повесил на цепочку и привычным жестом спрятал под белую рубашку с широким кружевным воротником.

      Потянувшись с наслаждением и встав из-за стола, учёный поплёлся в спальню, где рухнул на кровать прямо в одежде, с усилием стянув с ног мягкие домашние сапожки. Сон не заставил себя ждать и моментально погасил свет дня в горячечном рассудке Гизарда, накрыв его тишиной и покоем.

               
***

Латар. Изумрудные горы. Индарика. Недавно.


      Раннее утро в горах это такое время, когда кажется, что весь мир замер в ожидании чуда — восхода солнца. И чудо происходит! Над тёмной ещё кромкой гор прорезывается один единственный луч, словно тоненькая рука высовывается из-за скалы, упирается в самую прочную гору и подтягивает вверх всего себя целиком. Потом солнце отдыхает на гребне горы — надо же отдышаться от труда рождения нового дня перед тем, как продолжить свой путь над страной через весь континент.

      Осмира и сегодня решила радовать старика своими лучами. Небеса были чистыми и яркими, но для наблюдения ещё не пришло время. Придётся ждать полудня, когда слой воздуха между солнцем и землёй станет самым тонким. Воздух даёт жизнь, но мешает наблюдениям, искажая лучи светила.

      Здесь на Индарике, самом высоком пике из всей гряды Изумрудных гор, старик и поставил свою обсерваторию. Здесь он коротал свой век в наблюдениях за звёздами. Самая близкая из них, самая родная и прекрасная — Осмира, солнце Бертерры, требовала особого подхода к наблюдению. Телескоп пришлось приводить в безопасное состояние: были поставлены фильтры и экраны, чтобы яркие лучи не могли повредить глаза наблюдателя.

      Сколько наград, полученных за научную работу в Латарском Университете всех наук и украшений, накопленных предками за долгие жизни, отдал Элемар Согрот за то, чтобы маги создали для него эту защиту, он не считал. Он отдал всё, что было у него и в семье. Так было нужно. Тем более, что передавать накопленное всё равно было некому — Элемар никогда не женился и не имел детей, он потратил всю свою жизнь на наблюдение за звёздами, они стали ему и любимыми, и жёнами, и друзьями, и лучшими учителями.

      В юности над ним посмеивались сверстники. Элемара считали забавным, но симпатичным чудаком, который мог говорить только о звёздах, но так, что юные милады из его разговора не понимали ровным счётом ничего. Звездочёт не интересовался танцами, не старался понравиться молодым девушкам, все его мысли были о небесах и их устройстве.

      Интерес к Элемару Согроту возник, когда по своей карте созвездий учёный стал делать прогнозы не только погоды (Эка невидаль! Любой маг или шаман может предсказать погоду!), а стал предсказывать события жизни людей, живущих рядом. В те времена Элемар ещё жил в Химире, и на чердаке его родного дома стоял небольшой телескоп, благо отец поощрял увлечение сына.

      Первое несчастье мальчик предсказал для своей младшей сестры Оллидии. Он не знал в точности когда, но знал что произойдёт. Путаное разъяснение, в котором то и дело звучали какие-то звёздные дома и углы соприкосновения светил, родные пропустили мимо ушей, а запомнили лишь то, что Оллидии не следует выходить замуж за графа Шерлегоса, потому что на свадьбе произойдёт несчастье, и сестра погибнет.

      Когда Шерлегос пришёл просить руки Оллидии, его чуть было не прогнали, но подумав как следует, решили не обращать внимания на слова чудаковатого звездочёта. Мало ли какую чушь несёт этот чокнутый, а тут целый граф сватается к простой миладе! На свадьбе шло всё гладко и ладно почти до самого конца. Вот именно, что почти…

      На последнем танце перед тем, как молодым следовало уже удалиться в опочивальню, чтобы заняться продолжением рода Шерлегосов, Оллидия проносится слишком близко к горящим в канделябре свечам. Вспыхнула фата и копна распущенных волос, платье полыхнуло ярким факелом… Граф тушил наряд невесты прямо своим телом, руками, но всё безуспешно. От ожогов девушка скончалась, так и не придя в себя, а граф Шерлегос потом ещё долго лечил раненые руки и лицо, на котором шрамы так и остались навсегда, как напоминание всем не верящим в предсказания сумасшедшего звездочёта.

      Слух о предсказателе судьбы по звёздам разошёлся по всему Латару, и к Элемару Согроту стали приходить люди, чтобы сверить свои планы с тем, что звёзды рассказывают учёному. Так продолжалось не очень долго, потому что почти все предсказания у Элемара были страшными и грозили бедой обратившимся. Ничего хорошего звёзды не говорили ему, зато предсказанные события сбывались с чудовищной точностью. Люди решили, что без предсказания ненормального звездочёта, может быть, и есть ещё шанс на успех, а вот после его слов шанс есть только на предсказанные события. С тех пор Элемар делал наблюдения и записывал все свои пророчества только для себя.

      Когда ему пришла в голову мысль забраться в горы, чтобы стать ближе к солнцу, он и сам, наверное, уже не вспомнил бы. Наблюдать за Осмирой было интересно. Самая близкая звезда была спокойной, если не считать забавных протуберанцев, которые словно кудряшки, иногда раздуваемые космическим ветром, взлетали над поверхностью лика Осмиры.

      Видел Элемар и проходящие на фоне солнца обе луны. Большое затмение и Малое затмение по соответствию тому, которая из двух лун закрыла лик солнца. Иногда через солнечный диск проплывали тени каких-то ещё планет. Видел он и планету Фэлур, которая стала Флорой.*
_________
*Эта история записана в одноимённом рассказе «Фэлур».
_________

      Сегодня, только глянув в телескоп, Элемар отшатнулся и спешно протёр глаза, но когда, проморгавшись, он снова посмотрел на солнце, картина ничуть не изменилась. На ярко-жёлтом диске Осмиры появились два почти чёрных пятна. Но никакие планеты не должны были оставить такие отметины, это не были тени, это были именно пятна. Они были совсем не большими, но вселяли в душу учёного такой ужас, что он не мог дольше минуты рассматривать эту картину. Прошло немало минут, когда старик решился подробно зарисовать свои наблюдения и составить предсказание.

      Оно гласило, что в Латаре появились или вот-вот появятся два человека, отличающиеся от других чернотой души. Что от этих людей зло может распространиться по всей Бертерре. Что мир уже никогда не станет таким светлым, как раньше, а зло уже никогда не уйдёт из людских душ.

      Старику было страшно. Впервые он почувствовал своё одиночество. Горы смотрели на него своими зелёными глазами с укоризной, будто это именно он виноват в том, что на солнце появились пятна, и зло решило захватить весь мир.

      Не мешкая больше ни минуты, старый звездочёт Элемар Согрот начал собираться в дорогу. Предстояло проделать дальний путь, чтобы сообщить теперешнему королю о своём открытии и предсказании. Полагаться на волю случая, что кто-нибудь другой предупредит о надвигающейся угрозе, учёный не мог. А в том, что его примут и выслушают при дворе короля Таара Вигарда, старый Элемар не сомневался. Оставалось добраться через полстраны в Вигард.

***


Лерия. Эрметрис. Недавно.


      В доме на набережной Алых Зорь царил непривычный беспорядок. Войдя в дом своего друга, Артафер прикрыл за собой дверь, которая в прежние времена закрывалась сама, а теперь потребовала поднапрячься — массивная и тяжёлая резная дверь закрываться не спешила, наверное, ей и не хотелось закрываться. Дом скучал по своей велисте. Инира не приходила сюда вот уже несколько лет. Что держало её в том далёком, чужом для него и непонятном мире, шаман не знал.

      Если бы он мог, если бы он только мог попасть туда, как это было когда-то с самого начала, пусть пребывание в том мире снова потребовало бы от шамана максимум всей его разумности и выдержки, он бы рассказал Инире, как тоскует её Моленар, как печалится Гарон Трисвятый и все его боги-помощники, как грустно склоняют свои лепестки все цветы в саду у феи Ирис, её подруги. Но проход в тот странный и даже страшный мир, откуда Инира и Ирис были родом, был давно закрыт для всех существ мира Бертерры. Сделала это Инира сама, или ей велел это сделать её верховный демиург, или это вообще чужих рук дело, Артафер не знал.

      Ирис уже пыталась передать велисте весточку в тот мир, но у неё тоже больше не получалось пройти барьер между мирами. И с тех пор Ирис так и осталась жить в своём домике на берегу любимого моря и покидать Бертерру желания у Ирис совсем не было. Здесь у неё был сад её мечты, мужчина её грёз, в этом мире Ирис была счастлива, как никогда. И Артафер больше не решался просить фею пообщаться с велистой.

      Моленара он обнаружил, как всегда, в его любимом кабинете, соединённым с лабораторией, где царил такой же бардак, как и во всём доме, кроме Красной гостиной. В любимой комнате велисты Моленар старался поддерживать идеальный порядок на случай её внезапного возвращения. А убраться в остальной части дома магу хватило бы и пары минут, всё-таки он маг огромной силы, а не ученик первобытного колдуна с дальних островов.

      По какой причине велиста покинула свой мир, который создавала по крупинке, своими руками и своим сердцем, никто не знал. Рыжий маг не желал обсуждать эту тему и приходил в бешенство при малейшем намёке на попытку снова перевести разговор в эту плоскость. Впрочем, Артафер уже и не пытался разузнать, какая мышь пробежала между любившими друг друга магом и велистой.

      Он зашёл за другом, чтобы отвести его на заседание Правительства Бертерры, которое Моленар возглавлял до сих пор по поручению самой Иниры. А заседание в который раз уже привычно должно было пройти без велисты. Без самой главной фигуры во всём мире Бертерры. Под председательством махнувшего на все дела мага. Хорошо, что хотя бы тагридский арраф Хаким и молодой маг Латара Уле Брабанднер хоть как-то держали мир в своих руках.

      На заседании всё прошло обычным образом, скучно перебирали рутинные дела, решали в который раз, что делать с расписаниями движения транспорта, когда в одной стране в разгаре весна и местами лето, а в другой ещё только зима или уже осень. Время на Бертерре всегда было понятием очень относительным, а точнее, его и вовсе там никогда не было. Времени, если уж быть честными между нами, вообще нигде нет. Это человек придумал для своего удобства считать всё подряд: мамонтов — в штуках, зерно в кулях*, жизнь — в минутах и часах, днях и летах, или как иногда говорила фея Ирис, в годах.
_____________
*куль — мера веса, равная 1 килограмму
Меры веса/массы на Бертерре:
Кля = 1/1000 куля = 1г
Кулёк = 1/10 куля = 100 грамм
Куль = 1 килограмм
Баул = 10 кулей = 10 кг
Мешок = 50 кулей = 50 кг
Воз = 20 мешков = 1000 кулей = 1000 кг = 1 тонна кг
_____________

***


Латар. Химира. Недавно.


      Любимый город. Миреон Маас так любила свою Химиру, что не уехала отсюда даже после падения королевского дома Алдеринков. Она и до сих пор питала к Нолену Алдеринку достаточно тёплые чувства. Тогда, с ним, она была молода и прекрасна. Тогда, с ним, она была влюблена и любима. Миреон купалась в своей любви, умножала её, берегла от чужих глаз. Она и теперь хранила свою любовь к тому Нолену, которого она знала.

      Когда-то король Нолен был ещё не до конца развращён вседозволенностью, доступной только для королей и верховных магов. Вседозволенность и безнаказанность — вот главные растлители любой власти. А скука и пресыщенность доводят сильных мира сего до разных извращений и преступлений.

      Всегда склонный к насилию, Нолен в будущность наследным принцем ещё не проявлял к своим жертвам той бесчеловечной жажды крови и страданий, что привела к гибели и его, и его династию. Да, милады плакали от его ухаживаний. Ну, кому же понравится, когда на теле после бурной ночи остаются синяки, глубокие царапины, ожоги и следы от укусов.

      Миреон нравилось. Миреон абсолютно искренне наслаждалась болью, которую доставлял ей Нолен. Всё в будущем короле вызывало в ней восторг, любая его грубость возбуждала. Как нравилось ей ползать у его ног и притворно просить своего властелина о пощаде! Она приходила в неистовство страсти от прикосновений тлеющей сигары к коже её живота.

      Нолен был единственным мужчиной, которого Миреон любила по-настоящему. Но когда она забеременела от будущего короля, Нолен выдал замуж свою Миреон за ближайшего придворного, родственника и друга герцога Алеара Мааса. А через некоторое время герцогиня Миреон родила прелестных близнецов Гизарда и Ятту.

      Мальчик был на два часа старше своей сестры-близняшки, крупнее и сильней уже в младенчестве. Ятта, такая же белокурая, как все Алдеринки, была маленьким ангелочком. А Гизард, несмотря на свою сухопарость, взятую явно от материнской родни, рос сильным и выносливым мальчиком. Он был скрытным и немногословным, но вполне соображал в том, что называется правила приличия и свои выгоды.

      Герцог Алеар обожал рыцарские турниры, проходившие в Латаре испокон веков. Латар всегда был воюющим государством. Впрочем, рыцари всегда воевали между собой, не стремясь захватить земли других континентов. Герцоги Латара в былые времена никак не могли определиться с границами своих владений, нападали друг на друга, чтобы привести к присяге пару-тройку приграничных деревень соседа.

      Но во времена Алдеринков королевство уже было единым государством, никто не нападал на соседей, и все провинции подчинялись своему королю. А воинственный дух продолжал бурлить в крови мастеров клинка и арбалета, и для того, чтобы не возникало дополнительных свар, кто-то из королей создал рыцарские турниры.

      На одном из таких турниров и сложил свою буйную голову героический рыцарь мастер Алеар Маас, оставив свою герцогскую корону старшему из сыновей Нолена, которых он считал родной кровью, юному Гизарду. А молодой вдове пришлось умерить свои аппетиты в плане любовных утех с Ноленом, уже принявшим корону Латара. Больше она не имела права рожать ему бастардов. Нолен был женат, и королева уже понесла от него своего первого и единственного сына.

      Зато приглядывать и наставлять своего собственного сына вдовствующей герцогине Миреон понравилось даже больше, чем доставлять удовольствие своему королю. До самого совершеннолетия Гизарда мать была рядом, но как только молодой герцог получил право носить малую корону, Миреон удалилась в свою саму дальнюю резиденцию, чтобы добровольно стать затворницей.

      Всем теперь распоряжались её дети. Её и короля Нолена. Гизард Маас управлял герцогством, его сестра Ятта повелевала хозяйством. Деловой хваткой детки пошли в свою мать и родного отца, а не в того, чью фамилию и титул они унаследовали, и герцогство процветало. Миреон оставалось только радоваться на своих детей и вспоминать ушедшие времена, когда она служила своему королю всей душой и телом. Но она тосковала по несбывшимся мечтам — её мальчик потерял шанс, пусть совсем призрачный, надеть королевскую корону.

***


Латар. Желтые Пески. В незапамятные времена и снова два лета назад.


      Ночь. Как же хорошо… Пусть пока не понятно ничего, но уже есть жизнь. Во мне снова есть жизнь, и это доставляет мне удовольствие. Никакого света. Что есть свет? Не помню, не знаю. Вокруг и внутри меня царит мгла, я сама и есть мгла, пока во мне нет света, почти нет.

      Свет дал мне жизнь, когда внедрился в моё неживое существо. Но я есть мгла. И зло. Или нет? Что есть зло? Кто определил те признаки, которые отделяют зло от добра? Что есть добро? Для кого я зло? Для кого я добро? Я мгла, отсутствие света снаружи и внутри, но я питаюсь светом, без света я мертва. Нет, не так! Я не бываю мёртвой, я была неживой. Без света, дающего жизнь, я не жива.

      Я поглощаю свет душ человеческих. Только этот свет, свет Первотворца Вселенной, который он вдохнул в своих детей, только этот свет способен сделать меня живой. Но изначально во мне его нет, мне приходится его брать из человеческих душ. Люди его называют логир и отдают его мне в обмен на власть над реальностью.

      Смешные! Единственное их несовершенство это то, что их жизнь коротка в этих мясных телах. Но в остальном они крохотные подобия Первртворца мира. Он проявил мир из себя, родил его во всём многообразии, самовыразился таким образом, а потом ему стало скучно смотреть на самого себя такого незыблемого и неизменного, бесконфликтного и недвижимого, одноцветного и пустого.

      И он разделил себя на свет и тьму, влил по капле света в тьму и тьмы в свет, и запустил вечный двигатель — свет копится во тьме и тьма становится светом, а тьма растёт в свете и свет становится тьмой.

      Но я мгла. Во мне не было изначальной капли света, я была не живой без этой капли света, которую мне снова (в который уже раз?) дали люди, лишив себя вечной своей души. И теперь я стала как тьма, я смотрю на мир сквозь пелену черноты, я вижу все пороки, но не только.

      Мне открыты все пути, все ветки реальности, все слои, все вероятности, и я могу направлять этот крошечный мирок в нужную мне сторону. Из тьмы свет виден намного чётче, чем тьма из света.

      И в этот раз свой логир мне отдала женщина, и в этот раз я дала ей малую толику своих качеств. Теперь она тоже может видеть вероятности и влиять на них в меру своих представлений о непонятном мне добре и зле, справедливости и правде.

      Но я теперь снова живая, и во мне оживают все когда-то полученные мной людские логиры!

      Я, Тенерия Имнатида, богиня мглы, питающаяся светом ваших душ, искрой Первотворца, которую вы называете логир.

               

***

Латар. Вигард. Недавно.



— Пропустите сейчас же, бездари тупоумные! — долговязый молодой человек в приличном костюме уже минут десять увещевал стражу позволить ему войти в парадный вход королевского дворца Вигард, то пытаясь прорваться, то отходя от крыльца.

— Не положено, — спокойствию и выдержке королевских гвардейцев можно было позавидовать.

— Ну, как вы не понимаете, тупоумные ослы, что у меня дело к Его Величеству! Срочное! Ну, стал бы я иначе ломиться в закрытые двери? — огненно-рыжие кудряшки, обрамляющие узкое лицо с породистым конопатым носом и огромными небесно-голубыми глазищами, слегка взмокли и перестали вставать дыбом при каждом порыве ветра.

Элео Риттико, как всегда, сидел в своей любимой позе на широком подоконнике из драгоценной лоарской сосны, стволы которой чаще шли на мачты, чем на украшения жилищ. Королевский шут радовался хоть какому-то развлечению. Сегодня за дверями рабочего кабинета латарского короля Таара Вигарда шла скучнейшая дискуссия про посевы и надои, про мореходное и речное училища и так далее по каждому пункту обширного всенародного королевского хозяйства. А что вы хотели — осень! Наступило время подводить итоги и строить новые планы.

В просторной гостиной перед королевским кабинетом тоже собралась вполне пёстрая публика, и королевский шут, коим и являлся Элео Риттико не столько по праву, сколько по призванию, имел удовольствие наблюдать за мучительным ожиданием того момента, когда члены Большого королевского совета соблаговолят заслушать просителей и докладчиков, так сказать, из народа. Это была очень давняя традиция принимать просителей и недовольных своей судьбой соплеменников. Откуда она пошла, когда возникла, не знает никто, но все короли всегда соблюдают её без попыток отменить или хоть как-то видоизменить.

В гостиной седовласый мастер лёгкой походкой, так не подходящей старику, мерил обе диагонали по очереди, останавливался, доходя до угла, и взмахивал вверх руками, будто призывая всех присутствующих в свидетели своих глубоких размышлений. А Риттико, которому старик-звездочёт уже порядком надоел, продолжал разглядывать метания рыжего юноши на крыльце и его уже почти совсем отчаянные попытки всё-таки проникнуть через неумолимых стражей во дворец.

Юноша, судя по его внешности, был из казуртов, горцев из земель южной и своенравной Ликсы, смелых и отважных воинов, забавных из-за своего горского уклада жизни. Вообще-то среди горцев много разных народностей, поэтому, чтобы не путаться в их самоназваниях, всех вместе их называют казуртами. Самые многочисленные народности казуртов это: хонигры и хогоски. Оба народа разделяется река Гунгор. Хонигры занимают северный берег Гунгора и земли севернее реки, а хогоски, соответственно, южный берег и земли южнее реки. Несмотря на то, что между этими народностями межэтнические браки довольно редкое явление, хонигры и хогоски являются мирными людьми и практически не воюют друг с другом.

Прочие малочисленные горские народности казуртов в достаточной степени агрессивны, из-за чего и стали малочисленными. Постоянные стычки и право кровной мести, запрещённые властью Таара Вигарда, но безнаказанные во времена правления Алдеринков, привело к полному вымиранию некоторых казуртских племён, а другие поставило на грань выживания.

На всём Латаре, если хотят обвинить человека в чрезмерной агрессии и одновременно упрямстве и недалёкости ума, его называют казуртом. Сами казурты на это не обижаются, проявляя великодушие и глядя на самих себя с юмором. В конце концов, именно это позволило стать народу казуртов известными на весь Латар.

Риттико вспомнил, что сейчас за дверями королевского кабинета в числе разных важных деятелей находится ещё два казурта: наместник Ликсы хонигр граф Уго ван дер Вейн и хогоск маг Оло вин ден Нориа. Нехорошо получится, если этот рыжий мальчик на самом деле приехал по важному делу, например, с письмом для этих господ. Риттико вальяжно потянулся и плавно стёк с подоконника, словно он проснувшийся кот, а не человек по кличке «Две головы».

Дело в том, что Элео был невысоким и сухощавым, но выносливым и жилистым, поэтому никто из придворных мастеров, благородных и не очень, не стремился затевать с шутом ссору, которая имела все шансы продолжиться в виде дуэли. Дрался Риттико вдохновенно, но наблюдать за ним было смешно даже во время дуэли.

Волосы на голове Элео курчавились таким образом, что расчесать и выпрямить их не представлялось возможным даже магическим путём. Только сам королевский маг Уле Брабандер, друг и товарищ шута, мог привести причёску Риттико в порядок. Однажды оба решили, что пусть на голове шута вместо дурацкого колпака будет огромный шар из вьющихся мелким бесом волос.

В дополнение к этому изыску сверху для нижней части своего тела Элео придумал шить такие пышные и короткие штаны, которые превращали его тощую задницу в нечто шарообразное. На ногах шут, как и положено, носил мягкие сапожки с вытянутыми и загнутыми острыми носами, но причитающиеся к шутовскому наряду бубенчики категорически отрицал, сваливая ответственность на Его Величество, что-де звон бубенцов раздражает монаршую особу.

Риттико просочился между пышно одетыми миладами и мастерами, ожидающими в гостиной своей очереди войти в кабинет короля, и пошёл к парадному подъезду выручать рыжего казурта, пока тот не развернулся уходить или с отчаяния не затеял драку с гвардейцами охраны.

Из высоких дубовых резных дверей, отделанных выступающими из массива фигурами фантастических зверей и птиц, Риттико вышел так гордо и величественно, что даже гвардейцы в момент умолкли.

— Надо мне! Надо! Надо! Пустите! А то я пожалуюсь на вас своему отцу! — юный казурт не сразу заметил «венценосного» шута и продолжал свои причитания.

— А кто у нас отец? — голос Элео постарался сделать глубоким и торжественным, чтобы его речь соответствовала образу важного вельможи.

— Мой отец граф ван дер Вейн! И вы ещё все пожалеете, тупоголовые болваны!

— Собаки страшные! Я так и думал, — Риттико неспешно обошёл юношу по кругу, внимательно осматривая снизу до верху. — Казурт и хонигр. Как же хорошо, что Таар отменил ваш кошмарный ритуал кровной мести.

— А кто ты такой? — рыжий, наконец, обратил внимание на шута. Его резануло упоминание имени короля Латара без должного уважения, а просто так, даже без фамилии.
— Элео Риттико к твоим услугам, — шут с максимальной грациозностью склонил свою пушистую голову, из-за чего гвардейцы чуть не прыснули от смеха.

— Мастер Риттико, помогите мне, ради Десяти Богов, ради Гарона Трисвятого, ради всего святого на свете! Мне нужно увидеть отца и передать ему письмо!

— Не вижу никаких причин, чтобы вы не встретились. Одно только… Сейчас граф Уго ван дер Вейн немного занят — у него Большой королевский совет, — шут многозначительно помолчал и продолжил, подмигивая юноше совершенно заговорщическим образом, — но я помогу тебе, прекрасный юноша. Немедленно отворите королевские двери, нерадивые гвардейцы!

Жест, сопровождавший данное изречение был соответствующий, и начавшаяся уже собираться толпа проходивших мимо дворца горожан ответила шуту громким смехом. Гвардейцам же пришлось выполнить приказ шута, потому что это был королевский шут, а не просто дурак. Как известно, королевский шут не только входил в Тайный королевский совет и был в курсе абсолютно всех дел в королевстве, но и имел определённое влияние на короля. Нет, Таар Вигард не следовал советам какого-то там захудалого дворянчика из Ошигена, король прислушивался к здравым мыслям умного человека, который не давал ему, королю, забыть, что на любую проблему следует посмотреть с разных сторон.

— Проходи, юный казурт ван дер Вейн, прямо во дворец проходи! Чувствуй себя тут как дома, но следуй придворному этикету. А это значит, что сегодня ты устанешь кланяться и пожимать руки, потому что сегодня на самом деле здесь собралось очень много народа.

— Благодарю тебя, мастер Риттико! — лицо виконта осветилось лучезарной улыбкой. — А когда я смогу встретиться с отцом?

— Как только это будет возможно, — нахмурившись, ответил шут. — Скоро совет закончит заниматься глупостями и начнёт приём горожан и сограждан. Вот тогда дойдёт очередь и до тебя. Ну, или если наместник Ликсы соизволит выйти из кабинета по нужде.

— Э-э-э…

— Они там сидят уже часа три, — объяснил Элео, — и всё это время им приносят напитки и закуски. Как ты думаешь, хочется ли всем этим важным господам избавиться от накопившейся в организме жидкости?

— А-а-а, — улыбнулся юный казурт, — а я сначала подумал, что ты решил оскорбить моего отца.

— Собаки страшные! Мальчик, милый мальчик… Видишь ли… Мне можно оскорблять и самого короля, — и на поднятые вверх от изумления рыжие брови ответил, — я есть великий и ужасный королевский шут Элео Риттко, клянусь молотом моего отца!

— Твой отец…

— Мой отец владеет парой десятков кузниц в Ошигене, он куёт все эти шпаги и кинжалы, кортики и сабли, рапиры и малые мечи, а его подмастерья делают копья, ножи и секиры, моргенштерны и разные другие приспособления для настоящих мужчин.

— У-у-у! Какой же я болван! — рыжий схватился за голову, как будто хотел впихнуть её в плечи, но помешала длинная шея. — Нам же в школе рассказывали… У-у-у… Тупоголовый я болван!

Риттико резко остановился и заступил дорогу виконту, потом протянул руку и с непроницаемо серьёзным лицом прощупал макушку молодого человека.

— Нет.

— Что нет?

— Ты не тупоголовый. Я только что проверил — твоя голова обычной формы. Возможно, ты и болван, но тупоголовым себя больше не называй. Врать, а тем более клеветать на себя, очень вредно для организма.

— Ха-х-х… — усмехнулся юный виконт, расслабляясь окончательно, уже готовый к предстоящему ожиданию.

— Кстати, а имя у тебя имеется?

— Ой, а я так и не представился… Прости! Меня зовут Эрл, виконт Эрл ван дер Вейн.

— Прекрасно, — ответил шут и, входя в гостиную, зычно объявил: — Господа! Представляю вам виконта Эрла ван дер Вейна, сына наместника Ликсы. Прошу любить и жаловать.

И это представление не вызвало ни у кого ни смеха, ни даже улыбки, что удивило Эрла. Оказывается, к шуту на самом деле прислушиваются и его слова воспринимают всерьёз. Придворные и граждане, пришедшие на приём, вежливо здоровались с вновь прибывшим, пожимали руки, вежливо наклоняли головы в знак уважения к семейству наместника, задавали традиционные вопросы и делились малозначимыми соображениями. Всё шло по заведённому этикету.

Риттико снова стало скучно, но это не продлилось слишком долго. С шумом распахнулись двери королевского кабинета, и из просторного зала вышел одетый в парадный мундир капитан гвардии Иерр Луйо, прокашлялся, закрутил правый ус, от чего он залихватски встопорщился вверх, и зычным голосом, как и положено глашатаю, объявил:

— Закрытая часть заседания Большого королевского совета завершена! Объявляется перерыв на полчаса. После перерыва Большой королевский совет заслушает просителей, и король, Его Величество Таар Вигард объявит свою волю.

Присутствующие в гостиной расступились по знаку герольда, давая пройти членам совета в одну сторону, а появившимся словно из-под земли помощникам, наводящим порядок и чистоту, в противоположную, в кабинет.

— Ну, вот! — и Риттико подёргал виконта Эрла за узкий рукав его парадного камзола. — Сейчас ты сможешь встретиться с отцом и передать ему всё, что хочешь. Смотри внимательно! Вот он! Граф Уго! Граф! Мастер Оло вин ден Нориа! Идите сюда!

И Риттико замахал руками, изображая ветряную мельницу во время урагана.

— Граф ван дер Вейн! Тебя ждёт сюрприз! Уж не знаю, приятный или нет, но точно важный.

— Отец! — Эрл склонил голову в вежливом приветствии. — Я…

— Эрл? Виконт, что ты тут делаешь? И почему…

— У меня письмо для Совета. Его составили уже после твоего отъезда, а меня просили передать тебе, чтобы ты сам прочитал и решил, что стоит озвучивать из собранных сведений, а о чём стоит говорить только с королевским магом.

Пока рыжеволосые казурты проясняли свои дела, шут прошмыгнул в кабинет короля на разведку.

Скромные служители чистоты за эти полчаса сотворят небольшое чудо — проветрить зал, протереть пол, освежить блюда с закусками, расставить чистые бокалы и тарелки, пустые и неполные бутыли вина заменить на непочатые, и при этом не сдвинуть со своих мест вещи королевских советников, наместников и их сопровождающих магов. Сложность миссии служителей чистоты усугублялась ещё и тем, что под ногами у них крутился вездесущий королевский шут, пролезая непонятным образом чуть ли не между ног уборщиков и разглядывая как раз те самые вещи, оставленные гостями.

Риттико быстро проглядывал короткие и не очень записи в блокнотах и на отдельных листах бумаги, крутил в руках папки с деловыми бумагами, зачем-то нюхал их, громко вдыхая носом воздух. Пару раз шут оглушительно чихнул, хихикая, как будто это и есть его шутки. Впрочем, Риттико оставлял после себя все до единой вещи в том же положении, как они и лежали до него. А так как эта кутерьма была давно уже привычной, то и помощники старались не замечать проделок шута. Королевскому шуту можно всё или почти всё, такова плата за его фиглярство.

И вот кабинет был проветрен и очищен, и в него стали возвращаться члены Большого королевского совета. Риттико занял свой пост на подоконнике гостиной и разъяснял освободившемуся после разговора с отцом юному ван дер Вейну, кто есть кто и чем занимается в Совете. Эрл смотрел внимательно, стараясь запомнить всех, хотя это было не под силу даже опытному политику. Разве что маг смог бы выучить и запомнить с одного раза все тридцать пять человек: наместников с их магами, советников с помощниками… Не пришлось Эрлу запоминать только представителей Ликсы, потому что это был его отец Уго ван дер Вейн, брата печальной затворницы вдовствующей королевы Лин Филомены Алдеринк, урождённой ван дер Вейн.

Первым в кабинет вернулся дисциплинированный Советник по военным играм высокий и прямой, как вынутая из ножен шпага, бравый маршал граф Юрвен Мерро. За ним следом вкатился его друг и соратник генерал граф Пагер Шолиа, Советник правопорядка.

— Смотри, юный казурт, как они прекрасны вместе! Длинный дополняет короткого. Если их размножить, то ими можно было бы писать шифровки: два Мерро, три Шолиа, один Мерро, два Шолиа… Ну, что-то в этом духе. Жаль, что пока такую азбуку ещё не изобрели! А всё маги виноваты! Накрутили своих техномагических прибамбасов, вот и говорите теперь люди по кукишу в ладошке!

— Ну, не такой уж это и кукиш! — возмутился Эрл, доставая из кармана свой переговорник, или, как его коротко называли, трындельник или трында. Не крупнее ладони овальный предмет с торчащим из верхнего конца коротким и толстым штырьком. — Вот, Элео, совсем на кукиш не похоже!

— Эх, не понимаете вы шуток, казурты! — Риттико с досады махнул рукой, но тут же переключился на обсуждение возвращающихся советников. — А это у нас самый жадный человек на Бертерре — граф Тонгри Июсс, казначей Его Величества, Советник благополучия.

Граф Июсс не был ни толстым, ни худым, ни длинным, ни коротким. Граф Июсс был никаким. Средних лет, среднего роста, средне-пегий брюнет с сединой так, что голова имела вид припорошенной снегом тёмной осенней уже опавшей листвы. И только его глаза свидетельствовали, что этот человек настолько непрост, что лучше бы с ним не спорить вовсе. Умные и цепкие, эти глаза, казалось, сразу оценивали всё, на что падал их взгляд. И не было возможности обмануть графа Тонгри Июсса — он уже всё подсчитал и составил письменный отчёт, правда, в уме, а не на бумаге.

— Ну, наконец-то! Это Уле Брабандер, маг Его королевского Величества и мой друг! — Риттико указал на скромно одетого молодого мужчину с книгой в руках.

Маг шёл уверенной походкой к своему месту рядом с королевским креслом. Лицо его было бесстрастным с лёгким оттенком усталости. Что-то было такое, что угнетало мысли королевского мага, но чем он так и не поделился со своим весёлым другом шутом. И это немного задевало Элео, хотя шут сам себя уговаривал, что такое положение дел временное, что так всегда, и что Брабандер сначала думает, делает выводы, а потом уже рассказывает.

Но рассказывает всегда! Не даром же они оба входили в состав Тайного королевского совета, куда кроме них и самого короля входил ещё Советник веры Десяти Богов, Ладекс, и Мастер Тайных Дел, которого никто не знал в лицо, потому что даже на Тайный совет он приходил в шёлковой маске, оставляющей открытыми только глаза, но накинутый на голову капюшон закрывал выражение этих глаз.

Ну, Риттико, конечно же, знал, кто такой на самом деле таинственный Мастер Тайных Дел — обыкновенный, ладно, не совсем обыкновенный наёмный убийца. Даже не убийца, собственно, сам-то он никого не убивал, но всё происходило так, что приговорённый Тайным Советом человек вдруг погибал какой-то нелепой смертью. Или древний или не очень древний род скоропостижно разорялся и сходил на нет, теряя последнего своего представителя до того, как он успевал обзавестись наследником.

Единственное, чего не мог сделать Мастер Тайных Дел, так это действовать для своей собственной выгоды. Теоретически, конечно, мог, но вот только это стало бы известно королю, а король Таар Вигард очень не любит, когда что-то происходит не по его воле и без его ведома. Никому не позволено самоуправство, даже тайному убийце, даже королевскому магу. Только шуту. Вот королевскому шуту можно было всё, и действовать по своему усмотрению на свой страх и риск. Только потом приходилось растолковывать королю, почему и зачем что-то было сделано так, а не иначе. Но тут Риттико справлялся хорошо и никогда не вызывал высочайший гнев.

— Смотри, Эрл! Это ещё один мой друг — принц Аттор Вигард, наследник короны и по совместительству наместник земель Вигард. А следом идёт его маг и чародей Аргель Ноцо, тот ещё жук!

— А принц выглядит совсем обычно… — разочарованно протянул юный ван дер Вейн, разглядывая коренастого человека в строгом костюме из тёмно-синего бархата, цвета королевского дома Вигардов, сохранившегося ещё с тех времён, когда дальние предки принца Аттора восседали на троне.

Глубокий синий очень шёл к его тёмно-серым, почти чёрным, глазам, подчёркивая некую благородную бледность лица, характерную для людей, не часто бывающих на открытом солнце. Принц был так похож на короля, что если бы не повсеместно распространённые портреты Его Величества, их можно было бы спутать. Такой же мужественный профиль, такие же тёмные слегка волнистые волосы, такая же едва заметная горбинка на носу, те же густые брови, всегда сдвинутые чуть сердито, только без проседи в бороде и усах. Да и в самом деле принцу Аттору досталась не самая простая задача, управление землями Вигард включало в себя и непосредственные контакты с Ладексом. А нынешний Ладекс был не самым лёгким в общении человек.

— А чего это я тебе всё рассказываю? Ну-ка, давай-ка расскажи, чему тебя там в ваших местных университетах обучают. У вас в Ликсе тоже ведь есть свой университет? — шут принял позу важного преподавателя, стоящего за кафедрой и перелистывающего журнал посещений. — Вот и валяй, рассказывай мне про Веру Десяти Богов и земли Вигард.

— Э-э-э… — промямлил не ожидавший такой подставы виконт и поднял очи к высокому своду потолка. — Земли Вигард — это… Это…

— Ну, не теряйся, малыш! Ты же выучил урок! — Риттико не мог не поддеть юного ван дер Вейна ещё раз, или это был бы не Риттико.

— Ну-у-у… Столица Латара Вигард — город, расположенный в земле Вигард. Кроме столицы со всеми её функциями к Вигарду относятся порты Моромна и Эльмениа и город Леклинд, — не отводя глаз от перекрестья потолочных балок начал отвечать виконт. — Леклинд — столица латарского и всего бертеррского духовенства. Здесь находится Истинный Храм Веры, посвящённый Десяти Богам Бертерры…

— Ты погоди, не тараторь так, словно за тобой гонятся собаки злые. Ты давай помедленнее, с чувством… — шут уселся обратно на подоконник и приготовился слушать.

— Там, значит… Заглавный бог — Гарон Трисвятый; четыре стихии: земля — Таги-Тагайя, огонь — Леур, воздух — Эори, вода — Аниор; защитник и хозяин Бертерры — Бер; четыре состояния: жизнь — Виора, смерть — Лут, страсть — Саена, знание — Ксейр.

— Вот и молодец! А кто тогда велиста, если ей не поклоняются, как богам, и не просят о помощи?

— Эта-а-а… Вне любых верований на всей Бертерре почитают велисту — создательницу самой Бертерры и её верного спутника и смотрителя равновесия Дымного Кота. Изображение Дымного Кота так же расположено во всех храмах Десяти Богов, а изображение велисты запрещено, потому что кто же может знать, как ей захочется выглядеть в следующий раз, — оттарабанил виконт, и Риттико решил больше не прерывать малыша. Пусть отвечает, как привык, а шут пока послушает, тому ли обучают молодёжь в одной из самых проблемных провинций Латара.

— По легендам, дошедшим до наших дней, — продолжал свой ответ Эрл, — боги сами создали этот храм своей волей и силой. Из-за этого все изображения во всех храмах Бертерры копируют именно с портретов Десяти Богов в Истинном Храме Веры.

Во главе служителей Истинного Храма Веры стоит Ладекс, которого выбирают из подчинённых бывшего Ладекса, покинувшего жизнь и ушедшего в посмертие (ладексы преимущественно попадают в один из верхних миров, но бывали случаи, когда отличившиеся своей личной жестокостью ладексы уходили и в нижние миры). Избранный Ладекс теряет право на личное имя, поэтому его звание записывается в заглавной буквы.

Ладексу подчиняются и служат вероксы, они же возглавляют местные храмы в землях Латара. Все вероксы имеют помощников — орриксов, а те в свою очередь распоряжаются ещё не прошедшими посвящение в сан служителями — ксоями.

Итак, вертикаль управления в Истинном Храме Веры и всех остальных храмах Десяти Богов такова: Ладекс, затем верокс, ниже оррикс и совсем младший — ксой.

— На самом деле, — прервал виконта Риттико, — в Латаре всего три Храма Веры: сам Истинный Храм Веры, храм в Лаеже, где принимают первое посвящение маги и всякие там волшебники, и храм в Химире, который построил* Верховный маг Бертерры мастер Моленар на месте разрушенного** велистой дворца Алдеринков. Да и на всей Бертерре Храмов Веры очень мало: в Тагриде их всего два, а в Лерии ещё три. Потому что необходимость в отправлении ритуалов, посвящённых Десяти Богам, возникает не так часто, скорее даже редко, только в экстренных случаях. В остальное время служители веры проводят в поисках Смысла Жизни и размышлениях об истинной природе Десяти Богов.
____________
* Эту историю можно почитать в главе «Эльфийская кровь».
** Это событие описано в главе «Цветочная улица».
____________

— А ещё в Вигарде-городе также имеется свой воздушный порт, который называется по району столицы Лимори, — завершил свой рассказ Эрл.

— А ничего так, — подвёл итог Риттико, — нормально там вас учат. И язык ставят такой… канцелярский, — и шут скорчил рожу, показав длинный язык, чем привёл в смущение не только виконта, но и дефилирующих мимо двух милад, так же ожидающих своей очереди выступить с просьбами на Большом королевском совете. — А что ты ещё знаешь? Вот, например, про вон тех мастеров? Видишь, кто сейчас входит в двери? Это представители Химиры.

Химирский маг Дорус Жиар и наместник земель Химиры граф Гегар Тувиолла как раз миновали гостиную и протискивались в двери королевского кабинета через почти загородивших проход людей. Мастер Жиар, как и положено магам, был в мантии песочного цвета в тон с шоколадным костюмом графа. Аппетитный коричневый цвет стал цветом дома Тувиоллы не так уж давно, с тех пор, как сам граф Гегар Тувиолла стал тестем кузена прошлого короля. Его дочь Андекки вышла замуж за двоюродного брата Нолена Таморна Алдеринка и счастливо родила ему сына Дерилла. Всё семейство избежало участи Нолена и даже сохранило своё влияние и при дворе короля Таара Вигарда.

— Ну, про Химиру просто! — виконту понравилась такая игра, отвечать выученные когда-то сухие слова, глядя на живых людей, прибывших их тех самых земель, было гораздо интереснее, чем на уроке в университете. — Химира как город — это бывшая столица Латара. Она сохранила своё значение в культурно-просветительской и торговой деятельности. В Химире самый крупный рынок по меркам всей Бертерры. В каждом портовом городе есть свой рынок, но только в Химире рынок занимает отдельный район города. Можно сказать, что Химирский рынок является своеобразным «городом-в-городе» со своими правилами и этикетом. Говорят, например, что на Химирском рынке торговаться обязательно. Нельзя просто придти и взять понравившуюся или очень нужную вещь, надо обязательно пройти весь ряд, выбрать товар, потом сравнить его со всем товаром в ряду или квартале и только потом взять то, за чем пришёл. Выбирать можно и по симпатии к продавцу, потому за прилавками и у лотков дежурят в основном приятные милады и мастера разных возрастов.

— Да, это так! Не поторгуешься, не купишь. Не торгуешься, значит, не даёшь продавцу расхваливать свой товар, значит, не уважаешь его труд и труд тех, кто принёс ему свои изделия для продажи. На всех рынках так, но в Химире это правило соблюдается свято. Не торгуешься — враг на века! Тебя запомнят и про тебя расскажут другим, чтобы никто с тобой не разговаривал и ничего не продавал такому хаму и грубияну.

— Так всё строго?

— Ага! Это же Химира, а не фигня собачья! Валяй дальше, рассказывай.

— Ещё в Химире самый крупный и знаменитый университет — Латарский Университет всех наук, ЛУВН. Здесь изучают все техномагические науки, в том числе магнетизм и электричество, звездочтение, быстьтворию (историю), землемерность (геометрию) и другие науки.

Кроме ЛУВНа в Химире же находятся самые знаменитые Школа изобразительных искусств, где обучаются художники, скульпторы и ювелиры, и Школа музыки и пения.

— Ну да, да… Вон один из выпускников ЛУВНа шлындрает мимо нас уже битый час.

— Кто это? Звездочёт?

— Ага, звездочёт, — Элео не ждал от старика звездочёта ничего хорошего, его присутствие напрягало шута. — Чего припёрся, не понятно. Обычно сидит себе на своей горе и на солнце пялится, а тут прибыл и давай расхаживать тут, как собака страшная!

— На какой горе? — не понял виконт.

— На своей! Индарика. Слыхал про такую?

— Слыхал… Это в Лаеже.

— Да. Про Лаеж ты мне не рассказывай, я сам всё про него знаю. Маги там в школу свою магическую ходят, знания получают. Ты мне про Химиру всё рассказал, мой юный и неиспорченный жизнью друг?

— Ну, там ещё на землях Химирской возвышенности, южнее реки Элиби и морского порта Мираоль, там процветают земледелие и виноградарство. Там стоят города Рунва, Карано и Рисмар, а ещё морские порты Риоран и Джаив, торгующие вином. Химирские вина называют в соответствии с городами-производителями: белое сухое называется «Рисмар», красное, почти чёрное, густое и сладкое — «Карано», его обожают милады всех земель Латара, и мускат слегка сладковатый и светло-розовый «Рунва».

— Вот! Вино! Вино, наука и рынок — это и есть Химира. Больше ничего и знать про это место не надо! — шут поднял к потолку оттопыренный указательный палец, потрясая им в назидание юному казуру. — Вот. А теперь давай про Лаеж, раз уж про него речь зашла. Кто там наместник, знаешь?

— Не-е-е…

— Во-о-он, около дальнего окна в чёрных мантиях, только камзол у одного малиновый, а у другого изумрудный. Увидел? Малиновый — это граф Винто Локаринд, верховный магистр Лаежской школы магов, а зелёный — его помощник, магистр Музо Этельмар.

— Такие серьёзные… — оценил магов Эрл.

— Ещё бы, это же маги! Они шутить не любят, чуть что, превратят в лягушку или в собаку страшную, и всё, поминай, как звали! Всё, давай про Лаеж. Что там у вас про магов рассказывают?

— Да про магов мало говорят… — юный ван дер Вейн снова глянул в потолок, словно надеялся там увидеть хотя бы облака, а лучше полный текст всего параграфа из учебника, и продолжил изливать свои знания на шута.

— Земли Лаеж лежат восточнее Улистена, в глубине Изумрудных гор на берегу озера Арсэ, окружённого лесом. Этот лес считается самым густым на всём протяжении хребта Изумрудных гор. По легендам, дошедшим до наших дней, в этих лесах ещё недавно жили последние эльфы. Печально, что они последовали за своими сородичами и ушли на иной план бытия. Но и оттуда они стараются поддерживать наш лес и лесных жителей.

В городе Лаеж расположена самая известная Школа магов, которую в своё время закончил и Верховный маг Бертерры Лэн Моленар, а затем и Уле Брабандер, королевский маг Латара. Как известно, маги в последнее время успешно освоили коллективную телепортацию и трансгрессию*, что позволяет магам Лаежа возможность беспрепятственно руководить деятельностью всех хозяйств горного массива и земель Лаежа. А ещё им не нужны трындельники, они пользуются внутренней мысленной речью.
______________
* Разница между телепортацией и трансгрессией очевидна. При телепортации используется техномагическое устройство — телепорт, трансгрессия же происходит лишь усилием магических способностей самого мага-трансгрессора. Но маг не может перемещать крупные грузы, для транспортировки больших объёмов багажа используют исключительно телепорты.
______________
— Ты-то сам каким путём прискакал в Вигард со своих гор? Самолётом или…

— Я… Меня отправили телепортом, — и виконт поморщился и передёрнул плечами, — не самое приятное ощущение. Кажется, будто ты умер, а потом снова родился. В первый момент голова пустая и звенит всё внутри, а потом накатывает, кто ты, откуда и зачем полез в этот чудо-шкаф, куда должен был попасть и что надо сделать.

— Не люблю я телепорт, — ворчливо согласился Риттико. — Вот когда вместе с магом трансгрессируешь, как-то приятнее получается. Ну, мне так приятнее, когда тебя маг за руку держит и страхует весь процесс. А то мало ли, что там произойдёт в этой штуковине, мозгов-то у неё нет, и что она там соберёт на выходе, одному Гарону Трисвятому ведомо. Маги… Собаки страшные!

— Зато у них в Лаеже самое холодное озеро есть и самая высокая гора! А на озере Арсэ есть небольшой оздоровительный комплекс, где можно замечательно отдохнуть и поправить здоровье. Только позволить себе окунуться могут самые отчаянные смельчаки, чтобы потом хвастать друзьям и знакомым этим фактом своей биографии. А вода горного озера столь холодна из-за многочисленных подземных ключей.

— Бывал я там… — задумчиво почёсывая горло, протянул Риттико. — Даже в воду залез. Зря залез. Простыл потом, а удовольствия никакого — холодно, аж мышцы сводит. Правда, хвастаться этим фактом тоже могу. Только, на мой взгляд, доблести в этом нет, одна дурость. Но я дурак, королевский дурак — мне можно.
— А я бы и не полез в ледяную воду!

— Ну, да-а-а! Ты у-у-умный! Как Вухджааз! *

— А это кто?

— Да, так… Демон один… Из другого мира, ты не знаешь… М-дя… — и Риттико поднял глаза на виконта, отвлекаясь от каких-то своих мыслей. — Валяй свою лекцию дальше!
________________
* Спросите у Алексея Пехова или у Гаррета, который вор, но танцевал джангу с тенями.
________________
— В ведении наместника земель Лаеж находится весь горный массив вплоть до западного побережья на юге Латара. Однако порт Тигорт не входит в подчинение Лаежу, а является вотчиной Ликсы, — Эрл гордо улыбнулся и продолжил. — Главные занятия в землях Лаеж это изучение магии, лесоводство, звероводство и охота, а также деревообработка и ремёсла, связанные с деревом, и горное дело — розыск и добыча полезных ископаемых и драгоценных камней.

— Игорное дело из другой лекции, юноша, — шут преувеличенно строго посмотрел на своего собеседника. — Ну, если тебе ещё не наскучило меня просвещать, а делать-то всё равно пока больше нечего, то расскажи мне про… Э-э-э… Ну, например, про Олмер, — и Риттико, довольный своим выбором, потёр в предвкушении ладони.

— Про твою родную провинцию? Да, пожалуйста! — и Эрл с упорством истинного казурта стал излагать прописные истины. — Кроме самого порта Олмер к этим землям принадлежат ещё два порта — Фриборо выходит к водам Моря Любви, а Ксефион — к водам Нуазокского моря. Сам Олмер является пограничьем этих двух морей.

К сухопутным владениям Олмера относятся города Моргон, Ошиген, Криэль на реке Инате, Виригон и Оморунд — на побережье самого крупного озера Латара Ватэн, и Боргерох на реке Таце.

Виригон и Оморунд слявятся своими курортами и лечебницами. На озере Ватэн организованы туристические зоны, включающие в себя сплав по мелким горным речкам, питающим озеро Ватэн своими водами. Вокруг озера Ватэн расположена заповедная зона, где запрещена охота.

— Бывал я и на этом озере, — мечтательно промурлыкал шут, с чрезмерным вниманием разглядывая свои ногти, — там очень красиво. Очень! А какие там мила-а-ады… М-м-м… Кхм… Ну, тебе об этом ещё рано. Давай валяй дальше, учи меня жизни, мой юный казурт, всё равно больше тут заняться нечем. А ждать смиренно в полном бездействии мне лично скучнее, чем слушать тебя. Поэтому продолжай рассказывать, пока тебя не призовут в кабинет для личной беседы.

— Да, — согласился виконт, — мне на самом деле полезно всё вспомнить. Пока другому объясняешь, сам поймёшь всё, даже если что-то не понимал раньше.

— Истину глаголишь, друг мой! — Риттико выпучил глаза и изобразил жест, которым вероксы благословляют своих прихожан, на что Эрл прыснул от смеха, но быстро взял себя в руки и уже совершенно серьёзно продолжил.

— В пригороде Боргероха и его окрестностях выращивают северные сорта винограда, из которых делают сухое столовое вино «Боргерохские жемчужины». Вино является купажированным из всего северного винограда.

— Да-а-а… «Боргерохские жемчужины» это стоящее вино! Главное с ним не переборщить. Пьётся как вкусный сок, а связывает по рукам и ногам крепче магических пут. Эй, а ты про мой Ошиген забыл, что ли?

— Ну, почему сразу забыл? Ошиген стоит на открытой местности, поэтому вокруг него проще всего было выстроить заводы по обработке металлов. На них из руды получают так называемый чёрный металл, которым пользуются кузнецы, добавляя в свои изделия разные добавки и присадки, состав которых является личным или семейным секретом ремесла. В самом городе тоже имеются кузницы, где производятся знаменитые на весь Латар шпаги и кинжалы.

— Да ты знаток кузнечного дела, как я погляжу! — и шут игриво поклонился юному ван дер Вейну, чуть не упав при этом с подоконника.

— Нет, я не знаю тонкостей ремесла, только то, что пишут в книгах и рассказывают в универе.

— Тогда расскажи мне про чудо, которым мы, коренные олмерцы, по праву гордимся на весь мир.

— А-а-а… Ну, да-а-а… Рядом с Моргоном, что стоит на реке Иксиду, расположено одно из чудес Бертерры — Висячие Сады Семи Пирамид. Это место паломничества всех историков и любителей старины. Когда и кем были возведены эти пирамиды, доподлинно не известно, но сами Сады поддерживаются в прекрасном состоянии. Здесь гуляют, наслаждаясь великолепными видами, отдыхают, проводятся сеансы совместных медитаций, направленных на процветание Латара и всей Бертерры. Под Садами расположены разнообразные едальни и лавки с сувенирами.

— А ты сам там успел побывать, Эрл? — Риттико действительно гордился своей малой родиной, а Висячие Сады любил с самого детства. Туда они ходили отдыхать всей семьёй, когда выдавался погожий день свободный от работы.

— Нет, увы… — Эрл сник и, вздохнув, продолжил. — Сначала нам положено вырасти и получить образование, а только после этого нам, ну, молодым ликсийцам, казуртам, если по-вашему, разрешаются самостоятельные путешествия. А отец так всегда занят, что мы всей семьёй никуда не выезжали…

— Ладно, ладно! Не расстраивайся! Какие твои годы? Ещё успеют надоесть все эти Чудеса Света! Успеешь побывать ещё и в Висячих Садах Семи Пирамид, и в Тагрид смотаешься, и Лерию обшаришь! — продолжить свою лекцию они не успели, потому что двери королевского кабинета распахнулись, и оттуда вышел капитан гвардии Иерр Луйо и объявил, что члены Большого королевского совета ожидают виконта Эрла ван дер Вейна.

— Ой-й-й… — рыжик, веснушчатый от природы, от волнения разрумянился, как свежая булочка, — Эл-лео-о… Это м-меня…

— Не боись, малыш! Прорвёмся! Собаки страшные! Где мы только не бывали! И на Большом королевском побываем! — шут упругим котом соскочил с подоконника, ухватил под локоть юношу и потащил его в кабинет. — Ничего не бойся! Там сидят люди, которые тоже какают. И рыгают после еды. Я это точно знаю! Я видел! Клянусь!

Эрл нервно расхохотался, но в кабинет входил, уже не так дрожа, и с блуждающей на губах улыбкой. Наверное, представлял себе уважаемых мастеров за этими уравнивающими всех действиями.

***


Кабинет был воистину королевским. Посреди огромного зала полукругом, открытым к входящему посетителю разомкнутой стороной, стояли столы, за которыми сидели члены Большого королевского совета. В самом центре стола спиной к череде окон на скромном троне скучал король, по правую сторону от которого сидел наследный принц Аттор, наместник земель Вигард, со своим магом Аргелем Ноцо. Слева от короля сидел королевский маг Уле Брабандер, имеющий голос не только на советах короля Латара, но и в Едином Мировом правительстве Бертерры, куда входил вместе с королём Тааром Вигардом.

Дальше слева и справа располагались остальные члены королевского совета: за Брабандером было место Ладекса, дальше влево советник военных игр маршал граф Юрвен Мерро, которого юный Эрл ван дер Вейн уже узнал. После, важно оттопырив нижнюю губу, в недобром настроении сидел советник мореходства и речного судоходства адмирал граф Нирил Эрво, которого виконт опознал по морской форме и выправке.

Эрл нашёл глазами отца и сидящего рядом с ним мага Оло вин ден Норриа, а разглядывать остальных членов совета уже времени не было, потому что ведущий заседание глашатай Иерр Луйо задал новоприбывшему традиционный вопрос.

— Мастер Эрл ван дер Вейн, расскажи совету свою нужду.

— Приветствую короля и всех здесь собравшихся мастеров! — голос Эрла звенел от волнения, но дрожь постепенно сошла на нет. — Я доставил письмо из Ликсы для моего отца, но по его просьбе я должен рассказать своими словами о тех загадочных происшествиях, которые имели место некоторое время назад у нас в горах.

— Излагай свои… сведения, — обычно Иерр Луйо говорил «просьбы» или «претензии», но тут ему пришлось подбирать казённое слово для неординарного случая.

— Дело в том, что с некоторых пор у нас в провинции стали исчезать люди, — на этих словах присутствующие стали переглядываться. — Молодые девушки и юноши. Бесследно и безвозвратно. Исчезновения всегда происходят неожиданно и всегда ночью. Наместник издал указ, запрещающий по ночам передвигаться по улицам городов, но исчезновения не прекратились.

— А что-то предшествует этим исчезновениям — подал голос Уле Брабандер, королевский маг. — Я имею в виду, эти девушки и юноши общаются между собой, или ведут переписку? Они высказывали какие-то общие мысли и суждения? Хоть какие-то общие события были, или это совершенно незнакомые люди из разных семей и народностей?

— Единственное, что удалось установить, это то, что они все упоминали о какой-то Чёрной богине. Наверное, какую-то старую сказку вспомнили. Хотя мне лично таких сказок никогда не рассказывали.

— Вы проводили расследования? — граф Пагер Шолиа, качнув своё округлое тело в сторону стола, что означало высшую степень интереса. — И какие результаты? И, главное, почему мне никто ничего не доложил? А? Ван дер Вейн! — это было направлено уже в сторону старшего казурта. — Почему я узнаю о таких серьёзных вещах на королевском совете?

Шолиа ещё долго мог распалять свой гнев, но, увидев, как лицо советника правопорядка наливается алым цветом, как созревающее на глазах яблоко, король сам прервал тираду.

— Скажи мне, виконт ван дер Вейн, скольких людей вы считаете пропавшими таким загадочным образом?

— Их всего двенадцать, мой король, — бледность мальчика тоже стала меняться на яркий розовый цвет, проявляя все веснушки на носу и щеках.

— Граф ван дер Вейн, что ты можешь добавить к словам сына? — Таар Вигард жестом осадил Шолиа, пытавшегося всё-таки высказать миру, как он зол на казурта за своё неведение.

— Мне нечего добавить, мой король, потому что я сам узнал об этих печальных происшествиях только из письма. По возвращении домой я проведу тщательную работу со своим правительством, но в первую очередь я лично займусь расследованием инцидента.

— Пусть маг Оло вин ден Нориа ежедневно рассказывает мне, как продвигается ваше совместное расследование, — Брабандер ещё сильнее сдвинул брови к переносице, отчего стал похож на хищную нахохлившуюся птицу. Никто не возражал, что королевский маг взялся сам следить за делом об этих таинственных исчезновениях, а ликсийский маг кивнул в знак согласия.

— Если к виконту ван дер Вейну больше нет вопросов, — Иерр Луйо обвёл взглядом членов совета, и если виконту больше нечего добавить, — такой же вопросительный взгляд глашатай адресовал Эрлу, — то виконт ван дер Вейн может быть свободен.

Последняя фраза означала, что малыш казурт мог катиться на все четыре стороны, чем и воспользовался притихший на время королевский шут. Риттико возник рядом с мальчиком, снова ухватил его под локоть и уволок в один из дальних от окон углов зала. Это, конечно, было против правил. Только шуту можно было шляться везде, где ему вздумается, в том числе и по королевскому кабинету во время любого заседания. Но ему прощали и не такие вольности.

— А мне разве можно? — с сомнением спросил Эрл у шута, когда они удалились на достаточное расстояние от полукруглого стола совета.

— Главное, что это мне можно, а ты со мной, значит, тебе тоже можно, раз я так хочу, — оглушительным шёпотом сообщил шут. — Посиди со мной, друг! Тут такая скучища, аж зубы сводит.

— Я не заметил… — Эрл теперь мог разглядывать членов совета без стеснения. — А кто эта милада? Она на меня ни разу, по-моему, даже не взглянула.

— О-о-о, эта! Эта замечательная милада… Графиня Юлинда Изениус, советник правосудия, она же главный судья. Страшная собака, скажу я тебе. С Юлиндой лучше не связываться. Она, да ещё её подручный, это помощник главного судьи граф Эмрис Зелек, они знают о законах Бертерры столько всего, сколько, наверное, и сама велиста о них не знает! Одному Гарону Трисвятому известно, на что эта парочка способна.

— Такие страшные? — недоверчиво уточнил виконт. — Но ведь если соблюдать все законы, то и судьи никакие не страшны… Или нет?

— Или да, только вот загвоздка… Эти собаки страшные умеют так вывернуть любой закон, что ты будешь думать, что ты всё делаешь по закону, ну, правильно делаешь, а окажется, что ты нарушил всё, что вообще мог нарушить, кроме закона притяжения, и то только потому, что пока ещё не взлетел без крыльев в воздух.

— Ого! — уважительно наклонил голову рыжик. — И вправду собаки страшные. Я запомню их лица.

— И правильно сделаешь, но ещё лучше всё-таки запомнить наше законодательство и соблюдать его. Так проще жить.

— Например, избегать дуэлей?

— Да. Или уж драться, как положено, до первой крови, не больше. Убивший на дуэли, всё равно становится в один ряд с убийцами всех мастей. И честь тут не причём.

— Это я понимаю! Наши народы чуть не истребили друг друга из-за кровной мести, а Ликса чуть не осталась пустой землёй. Ходили бы по ней только горные коты и козы. Как хорошо, что король Таар запретил и кровную месть, и дуэли до смерти.

— Да, мудрое было решение, — Риттико всматривался в лицо старика звездочёта, который уже занял место за кафедрой перед членами королевского совета. — Тихо, Эрл. Я хочу послушать, что скажет совету этот чудак. Это может оказаться очень важным.

Пока старик звездочёт, захлёбываясь от волнения словами, рассказывал про какие-то там пятна на солнце, пыхтя и покряхтывая, разворачивал огромные рисунки с изображением Осмиры, «осквернённой», по его словам, роковыми оспинами, шут слушал в пол-уха. Но когда прозвучали слова предсказания, которое не предвещало ничего хорошего, Риттико выступил вперёд, оставив своего юного друга в одиночестве.

— Наш уважаемый учёный желает запугать всех членов королевского совета! — Элео смело перебил недоговорившего свою тираду звездочёта. — А по существу рассказать ничего не может. Вот, например, что вы можете сказать об исчезновении молодёжи в Ликсе? А? Не знаете ничего про Ликсу. А про туманы над рекой? Какой рекой? Да над любой рекой бывают туманы…

— Ритти! Прекрати перебивать умных людей! — король улыбался, Таар и сам порядком устал за время этого через чур официального мероприятия.

— Твоё Величество! Быть учёным, ещё не значит, быть умным! — на этих словах шута от смеха грохнул уже весь совет.

— Подождите, друзья мои, — на лице Уле Брабандера отражалось его беспокойство и лёгкое раздражение на выходку шута. — Мастер Элемар Согрот, прошу тебя повторить своё пророчество. А с тобой, Рит, я поговорю позже.

— В пророчестве мне явилось знание, что в Латаре есть два человека, отличающиеся от других чернотой души, и они могут заразить своим злом всю Бертерру, а не только наш прекрасный Латар. И если им позволить совершить задуманное, мир уже никогда не станет прежним, а зло навсегда поселится в душах людей.

На выходку шута старик Согрот не отреагировал никак, будто бы шут не существовал вовсе. Когда звездочёт повторял свои слова, он обращался к королю и королевскому магу.

— А звёзды не придумали, что нам теперь с этим всем делать? — Риттико обвёл руками воздух и сморщил нос, изображая, что вдыхает мерзкую вонь.

— Нет, шут, звёзды такое не рассказывают, — мастер Согрот впервые посмотрел на кривляку, — поэтому я поспешил известить сильных мира сего. Это ваша забота бороться со злом, моё дело следить за небесами и звёздами.

— Так с Ликсой эти твои пятна на солнце могут быть связаны или нет? — Риттико не унимался, а все маги почти одновременно кивнули, соглашаясь с актуальностью вопроса.

— Вероятность такой связи я бы не стал исключать, но в пророчестве нет конкретных указаний на какое-либо место на земной карте. Возможно, что и Ликса сыграет свою роль в этой истории, я не знаю, — звездочёт поклонился королю в знак того, что сказал всё, что хотел.

— Постой, мастер… кх-кх… Согрот, — откашлялся король, а Брабандер шепнул королю имя старика, — как давно ты увидел на Осмире эти пятна?

— Я добирался в Вигард на повозке, это заняло у меня почти два полных круга Большой Луны. А отправился в дорогу я через один круг Малой Луны. Значит, явление пятен было, если округлять, двадцать восемь и двадцать восемь — пятьдесят шесть, да ещё семь дней… Получается шестьдесят три дня назад. Или около того…

— Я благодарю тебя, мастер Согрот, за твой визит и за важные известия, — Таар Вигард встал и склонил голову в знак признательности учёному, одновременно отпуская его восвояси. — Доброй дороги домой!

— Удачи в делах, мой король! — традиционно закончил свой визит звездочёт и с достоинством и высоко поднятой седой головой удалился.

— Риттико! — взревел король, когда за ушедшим закрылись тяжёлые двери, а глашатай успел только открыть рот, но не успел вызвать следующего визитёра. — Прекрати свои дурацкие выходки, когда речь идёт о серьёзных вещах!

— Твоё Величество! Какие серьёзные вещи! Ой-ой-ой! — и шут изобразил такое пренебрежение на лице, что даже сердитый король усмехнулся. — Какие-то там пятна на солнце, эка невидаль! Я читал в одном древнем манускрипте, что такие пятна бывают на солнце, когда в пустыне Жёлтые пески барханы меняются местами.

— Рит!

— Да-да! Барханы! Твоё Величество! А ещё такие пятна бывают, когда сразу у трёх белошвеек запор, или понос, это я не точно запомнил…

— Ритти!

— Ага. И ещё там было написано…

— Рит, прекрати паясничать! — король уже не мог не улыбаться, хоть и старался ещё в отличие от всех остальных, кто уже смеялся в открытую, прятать улыбку в бороде и усах.

— А это моя прямая, между прочим, обязанность — паясничать, — и шут показал королю язык. — Если я не буду шутить и развлекать твоё Величество, тебе же придётся меня казнить за безделье. И это будет абсолютно законно и справедливо.

— Я сегодня прощаю тебе твоё безделье, шут, только уйди с глаз моих, — теперь Таар тоже улыбался вместе со всеми.

Пар был спущен, напряжение покинуло заседающих, и шут повторил жест старика, величественно кивнув и удалившись в свой угол с такой же гордо поднятой головой, чем вызвал ещё одну волну смешков. Члены совета успокаивались, а вот виконт ван дер Вейн, ждавший в углу, как ему и было велено шутом, никак не мог спрятать свою широкую улыбку.

— Риттико! Мастер Риттико, а тебе за такие шутки и вправду ничего не будет? — глаза мальчишки сияли, ведь он теперь воочию увидел, что со всеми этими важными людьми можно и шутить, и говорить всерьёз.

— Мне — нет, а вот тебе могут и по заднице надавать, — Элео это сказал уже совсем тихо, потому что в кабинет пред очи совета уже шёл, несмело ступая, следующий проситель. — И конца им не будет…

— А ещё долго?

— До последнего просителя.

— А если все устанут?

— Король не может устать — народ не поймёт. А все остальные равняются на короля, страдают, но вида не подают.

— И маги?

— Маги как-то там себе помогают, наверное. Я не спрашивал Уле… Надо будет поинтересоваться.

— У мастера Брабандера?

— Он мой друг, я тебе говорил уже. А ещё он замечательно рисует.

— А можно мне будет посмотреть на его картины? — угасший было, интерес в глазах Эрла разгорелся с новой силой. — Я тоже немного рисую…

— Посмотрим на твоё поведение, юный виконт, — шут улыбнулся и похлопал юношу по плечу.

Заседание Большого королевского совета продолжалось ещё полтора часа. За это время Эрл успел насмотреться на всех советников и их магов, на представителей всех провинций и надоесть шуту своими рассказами о том, что он выучил про Латар в своём университете в Ликсе.

Своими глазами виконт наблюдал, как советник иностранных дел канцлер граф Арианд Лаон играет в «Длинные слова» с советником торговых дел графом Иллаиром Азоррой. Торговля уже не в первый раз брала верх над политикой, и узколицый граф Лаон становился всё печальнее и его профиль всё больше напоминал голодного грифа, зато граф Азорра сиял всей своей широкой физиономией и лоснящимся мясистым носом.

Советник по промышленности и ремёслам мастер Энард Римари о чём-то переговаривается с советником по земледелию, животноводству и рыболовству мастером Лорихом Эрмендо, и старые друзья давятся от смеха, пытаясь сохранить внешне приличный вид. Ремесленник постоянно крутит в руках пояс от какой-то одежды, то сплетая его в замысловатый узел, то разматывая. Мореход перехватывает у друга этот пояс и показывает новые морские узлы.

Мастер Венри Энеза, советник по науке и искусству, рисует в блокноте у химирского графа Гегара Тувиоллы таблицы, а потом Тувиолла обсуждает их со своим магом Дорусом Жиаром. И дело у этой троицы едва не доходит до перепалок, от громкого спора спасает только присутствие короля.

Лаежские магистры тоже не стесняясь обсуждают что-то интересное с ригвинским магом Лейдом Эмерлинком, с которым дружат и запросто по-соседски трансгрессируют друг к другу в гости попить чай и не только чай. А наместник Ригвина граф Джаад Валлар, одновременно являющийся тестем короля Таара, отцом королевы Эмрики и, соответственно, дедом принца Аттора, старается понять их магическую болтовню и хмурит брови, явно не знакомый со смыслом если не половины их слов, то четверти уж точно.

Все, на кого смотрел Эрл, до оскомины напоминали ему его университетских товарищей на лекциях по генеалогии королевских домов Вигардов и Алдеринков, кои были родственниками и конкурентами уже долгие, очень долгие поколения. Эти два дома менялись местами уже не первый раз, но это была такая скучная история, что Эрл даже не старался выучить изломанную последовательность преемников королевского трона.

Все ждали окончания этой пытки под названием Большой королевский совет, всем было тяжело, все ёрзали на своих местах от нетерпения. Поэтому когда глашатай Иерр Луйо объявил о завершении заседания, к двери ломанулись сразу все. Только всегда сидящие с краю провинциалы, как всегда, опередили остальных.

— Уле! — Риттико ухватил друга за рукав. — Не спеши. У меня есть к тебе и принцу два слова.

— Ритти, это не может подождать? Ну, хотя бы полчаса? А?

— Ладно, встретимся в «Пинтагоне» за нашим любимым столиком через полчаса. Я постараюсь привести и Аттора.

— Договорились!

               
***


Лерия. Эрметрис. Недавно.


После заседания Правительства Бертерры в зале остался только Моленар, которому теперь отчаянно не хотелось возвращаться в пустой дом, шаман и молодой латарец Уле Брабандер, придворный маг Его Величества короля Таара Вигарда Латарского, которому велиста вернула корону после закономерного краха династии Алдеринков Химирских.

— Коллеги, могу ли я к вам обратиться, так сказать, в частном порядке? — Уле Брабандер до сих пор словно бы стеснялся своей высокой должности и робел перед старшими магами.

— Спрашивай, не стесняйся! — Артафер симпатизировал внимательному и вежливому латарцу.

— Мастер Артафер, мастер Моленар, — переборов застенчивость начал Брабандер, — к нам на королевский совет недавно пришёл наш звездочёт. Он несколько не от мира сего, если мягко выразиться… Так вот он очень взволнован, буквально не в себе из-за каких-то пятен на солнце. Он и раньше пытался говорить о разных предстоящих событиях, и теперь предрекает, по его словам, страшные испытания для Латара и всей Бертерры.

— И всё из-за пятен на поверхности Осмиры? — Моленар недоверчиво приподнял бровь.

— Ну, да. И ещё он говорил про какие-то всплески или выплески звёздного вещества нашего солнца.

— А что он предрекал раньше? Можно ли ему верить? — Артафер был серьёзен в отличие от мага, которому надоело слушать про бредни какого-то звездочёта.

— В последний раз Элемар Согрот приходил к его Величеству Таару, когда тот ещё не был королём. Тогда звездочёт тоже нёс всякую чушь про пятна и звёздное вещество и грозил великим потрясением Латару, сменой эпох, возвратом долга… Постойте! Так это было как раз перед тем, как мастер Таар сменил на троне Латара короля Нолена, а столицу перенесли в Вигард, как и было раньше, до узурпации Алдеринками королевской власти!

Моленар болезненно поморщился, невольно вспоминая то время и всё, что тогда случилось. Но именно тогда он встретил Иниру. Велиста… Как же он тоскует по ней! Всё напоминает о ней, даже этот латарец туда же!

— Да-да! Я хорошо помню те события, — ответил шаман, — я был непосредственным участником смены вашего правящего дома. Велиста тогда показалась во всём своём великолепии и могуществе. И сейчас её не хватает здесь…

— Скажи, мастер Брабандер, а что происходит в Латаре сейчас? Какие ощущения? Есть ли какие-нибудь изменения? — маг тоже посерьёзнел, и брови сдвинулись к переносице, складывая посреди лба пару суровых морщин.

— Вроде бы ничего из ряда вон выходящего, но… — он помолчал несколько мгновений, — такое впечатление, что пробудилась некая неизвестная до сих пор магия. Я её чувствую, а описать словами мне не хватает слов. Одно могу определить чётко — в ней нет или очень мало света. Она оставляет такое тупое и гнетущее послевкусие… А так она, как и все другие, например, стихийные проявления, разлита вокруг — бери, пользуйся, кто хочет… Мне не понятно, что это… Подскажите, как мне разобраться с этим явлением.

— Ну, во-первых, надо определить место, где этой магии больше всего, — у шамана был большой опыт общения с тёмной стороной магии и нижними мирами, демонами и всем остальным инфернальным миром. — Во-вторых, выяснить, что или кто находится в этом месте, что там происходит и кто там верховодит всем этим магичеством-электричеством.

— Вот это я и сделаю, как только вернусь домой! Спасибо, мастер Артафер! — улыбка осветила его выразительные светло-серые глаза и всё его узкое, длинное лицо могло бы сейчас показаться даже красивым. — До свидания, коллеги!

И, почувствовав новую цель, молодой маг чуть ли не вприпрыжку выскочил из зала заседаний.

— И что это сейчас было? — привычно мрачно проворчал Моленар.

— Молодой коллега ищет для себя применение, внимательно осматривается вокруг и находит непонятное, обращает внимание на предсказания сумасшедших звездочётов. Лэн, это нормально. Ты себя не помнишь в его возрасте?

— Меня интересовали люди и карьера.

— А меня очень интересовал мир вокруг, я лез во все дыры и стремился познать всё, что мне попадалось на глаза. Любые непонятные явления я считал подарком Ксейра и Виоры. Повелитель информации и богиня судьбы всегда были благосклонны ко мне и создавали для меня всё более интересные загадки, втянувшие меня во взаимодействие с нижними мирами. Такова была воля Виоры, а с судьбой не поспоришь.

— Это верно, — согласился Моленар, закрывая за собой дверь, чтобы идти домой.

— Лэн, а не зайти ли нам в какую-нибудь едальню?

— А тебя не ждёт Ирис? Она не будет переживать, что ты пропал на полдня?

— Хочешь, поехали к нам?

— Нет, друг. Благодарю за заботу. Я, правда, ценю твои попытки вернуть мне хорошее настроение, но без Иниры…

— Я понял, прости. Тогда до встречи!

— До встречи… — тихим эхом откликнулся рыжий маг.

***


Латар. Ликса. Поместье Вейн.


Река Гунгор делит Ликсу на две почти половины. Севернее Гунгора обосновались семейства и кланы хонигров, а на южном берегу и до самой границы с Нолердом исторически живут кланы хогосков. Мелкие народности казуртов теперь почти исчезли из-за своей неумеренности в вопросах родовой чести, попросту истребив друг дружку вечными вендеттами. А остатки некогда крупнвх кланов слились с кланами хогосков и хонигров.

Через Гунгор было переброщено множество мостов, причём мостики это были не просто переходными-переезжими, а вполне капитальными строениями, на которых умещались целые улицы с жилыми домами, лавками умельцев и торговцев и едальнями разного масштаба. Как и на всей Бертерре, тут были снедаловки для быстрого перекуса, демократичные кормильни и смаковальни для ценителей необычных блюд и изысканных десертов.

Кабинет в смаковальне «Ля Соль» на мосту вин ден Рооса, красотой которого по праву гордится любой житель небольшого городка Орибо, ожидал своих гостей с накрытым столом. Здесь на тонких кружевных белоснежных салфетках и ярко алой скатерти стояли персикового цвета фарфоровые тарелки, а за ними выстроились по стойке смирно ряды разных бокалов и фужеров с рюмками. Напитки ждали каждый своего часа, а блюда, заказанные заранее Дегором вин ден Фолиа, доходили до своей готовности на кухне, откуда их будут подавать выученные помощники шеф-повара каждое к своему времени.

Мастер Люсс Лифанир, хозяин смаковальни, потомок эльфов из Лаежа, в незапамятные времена переселившийся в Ликсу из-за любви к рыжеволосым девушкам, был несказанно счастлив, когда ему удалось заполучить к себе такого шеф-повара. Мастер-шеф Тио Эльнеральд был из рода потомственных кулинаров, знал все тонкости и премудрости своего дела, а уж слухи превозносили его, будто бы он был и вовсе магом и волшебником. Впрочем, и сам Люсс Лифанир не мог бы поклясться Десятью богами, что в своей работе на кухне Тио Эльнеральд не прибегал к помощи тонких энергий и сил стихии. Возможно, что шеф-повар «Ля Соли» научился договариваться с Леуром, богом огня, или с Аниором, богом воды, а, быть может, сама Таги-Тагайя, богиня земной тверди и всего на земле обитающего, благоволила этому мастеру своего дела.

Как бы то ни было, а кухня в «Ля Соль» была столь отменной, что откушать в ней можно было только по записи в специальной книге, и событие это считалось торжественным и праздничным. Посетители надевали свои самые красивые наряды, украшали себя изделиями ювелиров и кружевниц, предварительно посещали салоны красоты и приводили в порядок даже те места, которые за едой никогда не показывают другим людям, чтобы чувствовать себя достойными искусства мастера-шефа Тио Эльнеральда.

Виконт Дегор вин ден Фолиа получил приглашение из смаковальни «Ля Соль» через три круга Большой Луны после того, как оставил в книге запись о своём желании отобедать там в компании ещё одного или пары друзей. Он и сам тогда ещё не предполагал, кого он пригласит. Зато теперь обед в отдельном кабинете, когда никто не может подслушать разговоры посетителей, это приглашение оказалось очень кстати, и Дегор, не раздумывая, пригласил своего друга, с которым намеревался обсудить очень важное, как ему казалось, дело.

Темноволосый, насколько может быть темноволосым рыжий казурт, Дегор сидел за столом и изучал план поедания угощений, когда в кабинет как светлое солнышко явился почти белобрысый, опять же, насколько может быть светловолос рыжий ликсиец, Гвинго ван дер Лигель. Граф Лигель был высок и строен, если не сказать, что он был даже худоват. В его роду все мужчины были такими, жилистые и очень выносливые, они были прекрасными воинами, могли долго и неутомимо скакать на конях и драться в рукопашную мечами и ножами.

Зато мужчины рода, к которому относился Дегор вин ден Фолиа, были охотниками и умели метко стрелять и воевать в горах, ловко обходиться с капканами и силками, подходящими не только для коз, но и для существ покрупнее, например, для человека или крупного горного козла. И пусть внешность Дегора не выдавала того, что он был прирождённым охотником, зато в движениях и взгляде было что-то такое, что завораживало случайного наблюдателя.

— Привет тебе, дружище! — сказало подошедшее к столу и плюхнувшееся на своё кресло солнышко. — Как тебе в голову пришла эта чудесная идея пожрать вкусненького?

— И тебе привет, Гвин! Захотелось побаловать себя и друзей, да вот свободным сегодня оказался только ты.

— Тебе меня мало? — Гвинго поднял правую бровь, от чего его физиономия, и без того до невозможности довольная, стала просто восторженной. — А кого ты ждал, кроме меня?

— Хотел пригласить Кьяру, как ты понимаешь…

— Ты никак не привыкнешь к мысли, что она любит Сыночка?

— Да ван дер Вейн тут совсем ни при чём, — стушевался Дегор. — Она хотела сама рассказать о своей задумке… Хотя со мной она поделилась так… в общих чертах, конечно, но… К слову, я её поддерживаю во всём, и в это её мероприятие тоже уже практически совсем влез.

— Прости, а о чём речь-то идёт? Со мной никто словом не обмолвился, — солнышко нахмурило рыжие брови.

— Я и хочу тебе рассказать, а ещё подбить поучаствовать с нами в этой авантюре.

— Ну, излагай, — коротко согласился Гвинго, углубившись в принесённое помощником шефа меню.

В меню значилось:

— Ретано — сырная тарелка: сыр Этельдор, сыр Эзир, сыр Гвеневальдер, сыр Солонар и сыр дядюшки Лифанира, приготовленный по собственному рецепту из молока коров, пасущихся на горных лугах.

— Шеноги — раковины с моллюсками, разновидность устриц, подаются в белом вине, которого они напиваются и сами раскрывают свои створки.

— Менеда — полностью прожаренный стейк из морской рыбы менеды под чесночным соусом и чипсами из миндаля.

— Микасу — колбаски из мяса лысой куропатки в сырной подливке, посыпанные семечками фейхуябли.

— Нойоки — клубни растения нойоки, приготовленные на пару, посыпанные свежей зеленью и политые сливочным маслом.

— Лафити — слабоалкогольный напиток, койтейль из любого цитрусового сока или смеси цитрусов с добавлением ликёра «Лесату» и тегристого вина «Борода Аниора».

— Декойс — крепкий алкогольный напиток, приготовляемый из молока ликсийской породы горных коз.

— Линоби — лепёшки из простой муки, выпекаемые на открытом огне в специальной печи.

— Чисоли — солёные печенюшки в виде орешков с начинкой из шоколадной пасты.

— Галечи — тоненькие палочки из сдобного теста, обсыпанные толчёными орешками фшеното, заботливо выращенными и собранными янтачимами из Тагрида.

— Лебобс — лёгкий воздушный пудинг из взбитых сливок с нежным сладким сыром из молока юных кобылиц, политый карамелью и украшенный розовыми ягодами снеженики, растущей на северных островах Латара.
_________________
*лесату — эндемик Латара, лиана с тонкими узкими листьями тёмно-красного цвета и плодами в виде мягких шишек. Лесату растёт только вокруг озера Арсэ. Стебли лианы крепятся к стволам засохших деревьев или оплетают валежник, поэтому до её плодов бывает трудно добраться. Не поддаётся окультуриванию даже магическими приёмами. Мягкие шишки лесату содержат букет из алкалоидов, воздействующих на мозг подобно наркотикам, однако привыкания и зависимости не вызывают. Шишки лесату собирают ученики Лаежской Школы магов, а магистры создают из них неповторимый по своим качествам ликёр «Лесату» густого бордового цвета, кисло-сладкий на вкус, и дающий лёгкость в теле и чувство полёта в душе.
_________________

— Ты всё это заказал на двоих? — Гвинго в изумлении поднял глаза на визави.

— Ты что, не слушал меня? — удивился в свою очередь внезапно серьёзный Дегор.

— Прости, я так зачитался меню, что мог только предвкушать, а слушать и понимать тебя уже сил не хватает. Давай сначала поедим этого всего, а потом ты повторишь мне сказанное.

Вид у солнышка был такой виноватый, что охотник рассмеялся.

— Ладно, повторю, так и быть уж, — улыбка у Дегора была доброй и искренней. — Давай уже вонзай свои челюсти в моллюсков. Знаю, как ты любишь морепродукты.
Пока друзья предавались гастрономическим изыскам, за столом царили только восклицания по поводу изумительного вкуса блюд и превосходных свойств напитков. Длилось это довольно долго, и всё это время Гвинго терзало любопытство, что же такое придумала Кьяра ван дер Вель-Ор.

Кьяра… Гвинго она тоже нравилась, но, как он ни старался, втрескаться в неё так, как это произошло с Эрлом ван дер Вейном, у него не получалось. Кьяра была замечательной хохотушкой, рыженькой и весёлой лисичкой, веснушчатой, как и все, ну, почти все хонигрийки.

Её отец мастер Эрлис ван дер Вель-Ор служил в аппарате наместника Ликсы вместе с отцом Гвинго. Мастер Эрлис и мастер Ксилур ван дер Лигель были помощниками наместника Ликсы графа Уго ван дер Вейна, чей сын Эрл затмил в сердце Кьяры всех её друзей мужеского пола. Впрочем, с Гвинго и Дегором Кьяра никогда и не играла в любовные истории, как это бывает у молодёжи, она им даже не строила глазки, надеясь, что так останется для них «своим парнем».

Когда на столе остался только десерт и печенюшки, да ещё напитки были выпиты не до дна, Дегор спросил:

— Ну, мой ненасытный друг, теперь ты готов выслушать послание Кьяры?

— Угу, — кивнул Гвинго, дожёвывая запихнутые в рот сразу три галечи, — валяй, я весь — уши.

— Так вот… Кьяра откуда-то узнала причину исчезновения наших рыжеволосых знакомых из далёких деревень в горах.

— Ну, и… — солнышко нетерпеливо тряхнуло своими волосами-лучиками, — куда?

— Они вступили в орден или секту, я точно не понял, да и Кьяра сама сомневается в названии, какой-то древней богини, которая была на Бертерре в незапамятные времена, потом сама (!), ну, вроде бы сама, разрушила свой храм, а теперь пришло время ей возродиться. Или она уже возродилась… Так вот, в эту секту и вступают наши юные казурты, сбегая из дома.

— И что они с того имеют? — от недоумения Гвинго поднял обе брови и наморщил лоб.

— Ну, Кьяра точно и сама не знает, но говорит, что эта богиня даёт своим адептам какие=то всерхспособности, власть изменять то ли будущее, то ли прошлое, то ли судьбы вообще. Ну, что-то такое мощное даёт, что все туда так и прут вступать. И количество адептов растёт не по дням, а по часам. Типа, полетели быстрее, а то там всё без нас съедят.

— Не, ну, полетели, конечно! Кто ж Кьяру одну-то отпустит?! — брови рыжего солнышка слагка опустились, а сочные губы вытянулись в задумчивую трубочку. — Но она уверена, что это мероприятие обойдётся для неё без последствий?

— Не знаю, — Дегор теперь был скорее печален и задумчив, — и никто тебе не ответит на этот вопрос. Но если эта несносная девчонка вдолбила себе в голову какую-то афёру, то, уж поверь, выбить из неё это возможно только полным разочарованием. Или успешным завершением дела.

— Придётся поучаствовать при любых условиях, — тоже задумчиво подытожил Гвинго.

***


Лерия. Эрметрис. Два лета назад.


Колбы, колбочки, пробирки, реторты, реактивы, флакончики и пузырьки, горелки… С полок, со стола, с широкого подоконника на него смотрели разнообразные прозрачные и цветные стекляшки. Ах, как бы ему хотелось одним взмахом руки разбить всё это! Навсегда! На веки вечные. А ведь раньше он мог часами и даже днями заниматься своими исследованиями, составлениями чудодейственных эликсиров и волшебных снадобий… Но теперь, без Иниры… Моленар откинулся на спинку своего рабочего кресла и закрыл глаза, в бессчётный раз вспоминая тот злополучный вечер.

— До свидания, Эж! * — звонкий голос велисты свидетельствовал о её прекрасном настроении. — Когда ты навестишь меня снова?
_______________
*Эж — Эж или Нораг Аду, его история описана в рассказе «Адский цветок».
_______________

Демон разрушения, хозяин Преисподней, брат и альтер-эго верховного бога Гарона Трисвятого, Эж или Нораг Аду, повелитель всех нижних миров, на минуту задумался, и на его чистом и холодном лице отразилось некое подобие эмоции.

— Нира, я теперь буду занят делами в нижних мирах, затем мне надо проверить свою Преисподнюю. С тех пор, как Ирис подарила мне мой цветок, там стало тепло, но и за его развитием мне приходится следить очень внимательно, чтобы не перегрелось всё вокруг. Ты же понимаешь, что от климата в Преисподней зависит погода в каждом из миров, в том числе и явном.

— Да, конечно, делай свои дела, это важно и для меня.

— Но я постараюсь освободиться как можно скорее, — блондин даже улыбнулся, и хотя не очень умел это делать, улыбка получилась ласковой.

— Мне очень интересно с тобой, Эж, — продолжила Инира, — ты умеешь слушать и сам прекрасный рассказчик. Через твои руки прошло столько разных судеб…

— Я приду к тебе, как только смогу, Нира.

— Тогда до свидания, Эж!

— До встречи!

Нет, велиста не поцеловала своего нового друга, не пожала ему руки, не обняла и не прижалась к нему ласково, как делала это со своим магом, но… Моленар всё чаще замечал, что Инира как-то по-особенному смотрит на молодого, точнее молодо выглядевшего демона. На мага она так никогда не смотрела! Никогда! Да и разговаривать они стали гораздо реже, чем раньше.

Они больше не гуляли по городу тёплыми вечерами, он не рассказывал ей своих историй, который у мага было тоже целое море и даже три океана. Велиста больше не приходила к нему в кабинет и лабораторию, чтобы проведать его там. Они не читали вместе книги перед камином в Красной гостиной. Они даже ложились в постель в разное время — она уже спала, когда маг поднимался из своей лаборатории, чтобы обнять её спящую и поцеловать расслабленные сном губы любимой.

— Нира! — позвал Моленар, когда за гостем закрылась входная дверь. — Инира!

— Ты меня звал? — велиста стояла на пороге кабинета, не входя внутрь, и по выражению её лица было видно, что она не довольна, быть может, он сломал ход её мыслей или сорвал планы. — Что ты хотел, Лэн?

— Я хотел спросить, когда закончатся твои посиделки с этим блондинчиком?

— А почему тебя это беспокоит? Ты всё равно не вылезаешь из своего кабинета, а мне… Я скучаю, а Эж хоть немного веселит меня своими рассказами.

— Ты на него так смотришь…

— Как? — она прищурилась и наклонила голову в сторону, напомнив магу умную птицу.

— Ну, по-особому как-то… — стушевался маг.

— Никак я на него не смотрю! Тебе это показалось, Лэн!

— Нет, не показалось!

— Ты ревнуешь?

— Да! Да, Треклятый тебя побери! Да!!! Я тебя ревную! Ты довольна? Да, я признаю, что смешон в этой ревности! — он горько усмехнулся. — Я понимаю, как выгляжу в твоих глазах, Нира, но ты делаешь мне больно!

— Нет, дорогой мой, это ты делаешь мне больно своей ревностью, — в голосе велисты теперь звучало ледяное спокойствие. — Ты вечно занят своими исследованиями, до меня тебе нет никакого дела. Вот я и развлекаю себя сама. Эж лишь изредка скрашивает мои скучные вечера своими рассказами, да Ирис с Артафером иногда приглашают меня на чашечку ароматного цветочного чая. Тебя они тоже приглашают, но у тебя же дела! Дела-а-а… А до меня тебе нет никакого дела.

— Ты не права! Я стараюсь для всей Бертерры! Ты же велиста! Ты должна это понимать!

— А я и понимаю. Ты не кричи, я хорошо слышу тебя. И я понимаю, что Бертерра для тебя самое важное в твоей жизни. Она есть смысл твоего существования. Она и власть над нею. Впрочем, я сама дала эту власть в твои руки. Это я тоже помню.

— Именно так! — маг никак не мог успокоиться и продолжал кричать на велисту.

— Хорошо. Тогда и оставайся со своей властью наедине. Наешься ею до тошноты, напейся своим величием, услади все свои прихоти, насыть себя до крайней степени. А я пока буду заниматься своими делами.

— Ты мне угрожаешь? — маг нехорошо посмотрел на невысокую хрупкую миладу.

— Я тебя предупреждаю, не больше того. Прощай, Лэн.

И с этими словами велиста поднялась в Красную гостиную. Но когда туда вслед за ней ворвался Моленар, гостиная уже была пуста. Во всём доме он был один. Во всём мире.

Эж пришёл только через два круга Большой луны. Целых два круга Большой луны!!! Это восемь кругов Малой луны, пятьдесят шесть дней! Было из-за чего поднимать весь шум, горестно усмехался про себя маг. Но сделанного уже не вернуть. Прошлое можно вернуть, но поступки не имеют обратной силы. Можно притащить в зиму лето, но нельзя вернуть ушедшего друга, любимую, не получится вернуть к жизни умершего. Не вернулась и Инира.

Его Инира… Его велиста… Велиста Бертерры… Создательница этого мира, его мира. Она ушла в свой мир, тот, первый, где она родилась человеком, и куда теперь не было никакой возможности попасть ему, глупому ревнивцу, верховному магу Бертерры.

               
***


Латар. Вигард. Недавно.


Любимая едальня принца и шута, равно как и королевского мага, была довольно далеко от королевского дворца, на улице Влюблённой жабы. Там среди живописных зарослей боярышника и жасмина стоял невысокий скромный дом в три этажа, если считать и подвальные комнаты, где сиживали люди, не желающие быть на виду у всех. Одну из таких комнат Огер Эльмиж, хозяин «Пинтагона», высокий и тощий мужичок с неожиданно выпуклым брюшком, всем своим видом напоминающий беременный гвоздь, всегда держал наготове на случай внезапного визита принца Аттора или его друзей.

«Пинтагоном» едальня стала как раз с лёгкой руки, а точнее языка королевского шута, хозяин назвал заведение «Зелёная невеста», имея в виду, что Влюблённая жаба, имя которой носила улица, должна однажды и замуж выйти, а значит, стать невестой. Но Риттико так часто и столь громко требовал: «Гони пинту! Собака страшная! Пинту* гони!», что со временем хозяин даже вывеску поменял. И «Пинтагон» стало официальным названием едальни.
__________
*Пинта — мера объёма для жидкостей на Бертерре 1 пинта = 0,5 литра.
Черпак = 4 пинты = 2 литра
Ведро = 20 пинт = 5 черпаков = 10 литров
Бочка = 400 пинт = 100 черпаков = 20 вёдер = 200 литров
__________

Посреди квадратной просторной комнаты стоял большой круглый стол, накрытый алой скатертью в крупную клетку из пересекающихся тонких зелёных и густо-жёльых линий. За столом в абсолютном одиночестве сидел Риттико и сосредоточенно поглощал сытный мясной салат вприкуску с пучками свежей зелени, которую он запихивал себе в рот прямо рукой, хотя рядом с тарелкой, как и было должно, лежали щипчики для зелени. Шут был голоден и старался накидать себе в желудок хоть какой-то еды до прихода остальных друзей, чтобы иметь возможность оставаться хоть какое-то время трезвым после обязательного возлияния тегристого вина.

Принц Аттор Вигард обожал тегристое, бившее в голову не хуже бандита на кривой дороге и туманящее разум сразу и надолго. Для этого он и сам иногда пил его натощак, и от других требовал пить так же, чтобы они соответствовали его состоянию. Впрочем, надо отдать должное будущему королю из дома Вигардов, пьяницей Аттор не был, а позволял себе редкие, зато качественные, как он сам говорил, расслабоны — посидеть с друзьями после тяжёлого дела.

Тегристое вино было особой гордостью Латара, потому что нигде больше не делали таких вин, чтобы они вырывались из бутыли на свободу, подражая фонтанам со свежей водой, коими изобилуют улицы Вигарда и многих других городов Латара. Тегристое было своеобразным символом Латара.

Тегрис, небольшой городок неподалёку от порта Элегри, относился к землям Ригвина, а Ригвин соседствовал непосредственно с землями Вигарда. Аттору даже не приходилось напрягаться, чтобы раздобыть и всегда иметь в изобилии тегристое разных марок и вкусов. Джаад Валлар, отец королевы Эмрики, матери Аттора, то есть дед принца, баловал любимого внука, присылая ему любимое вино, не используя телепорт. Наместник Ригвина старик Валлар считал, что такой способ пересылки может и должен вредить качеству напитка, хотя ни один учёный или маг из специалистов по техномагическим прибамбасам не доказал пагубного влияния телепорта ни на напитки, ни на продукты.

Принц Аттор и сам частенько наведывался к любимому деду, даже посещал Антеринский замок, который находится между краем пустыни Желтые пески и отрогами Изумрудных гор, балансируя между барханами и снежными лавинами, дружно старающимися завалить древний город и замок. Какое желание загадывал принц, завязывая ритуальную ленту на ветку выкованного из железа «дерева», прочитать не получилось даже у Риттико. Принц написал его на каком-то древнем языке, а, может быть, на азбуке, выдуманной самолично специально для этой цели. Такую же абракадабру Аттор всунул в пенал, чтобы бросить в «бездонный» колодец в центре замка. Ленты и пеналы делали тут же недалеко от Антерина в Зуне, крохотном посёлке у самых барханов, почти уже на территории самой пустыни.

Жители Зуны и Антерина тоже загадывали желания, причём они уверяли, что такие желания сбываются абсолютно буквально, поэтому записывать их надо очень внимательно и осторожно. Риттико, Брабандер и Аргель Ноцо, личный маг принца, сопровождавшие его в Антерин, надеялись, что Аттор хотя бы мысленно изложил свои пожелания так, что у Мироздания не было шанса извратить смысл написанного и натворить для наследника короны такое, что… Впрочем, об этом было даже задумываться опасно — вдруг сбудется и такая шальная фантазия, а расхлёбывать потом королю.

Элео как раз дожевал и проглотил последний кусок из тарелки, когда услышал уверенный топот своих друзей.

— И принеси нам четыре пинты «Базарного огня»! Нет, лучше неси восемь пинт, чтобы потом не бегать каждые пять минут! — и в комнату ввалился переодевшийся в цивильное принц Аттор Вигард, за которым вошёл улыбающийся чему-то Аргель Ноцо и Уле Брабандер с сосредоточенно-задумчивым лицом.

— А ты, собака страшная, как ты сам говоришь, уже успел нажраться по самые уши? — принц возмущался слишком громко, что выдавало его нервное напряжение.

— Ну, что ты, Торри, я только пришёл, ты же видишь, — и Риттико провёл рукой над пустой тарелкой, стремительно исчезнувшей со стола, без всякой магии убранной хозяином едальни.

— Ты ещё тут? — взрычал принц, глядя, как в открытой двери исчезает хвостик фартука мастера Эльмижа.

— Ты чего, Торри, уже где-то успел тегристого хватануть? — проникновенным шёпотом спросил шут.

— Нет, ещё не успел, — так же тихо ответил принц, усаживаясь, наконец, между двумя магами, — но напьюсь сегодня обязательно. Потому что в стране происходит незнамо что, и никто ничего не понимает. Может быть ты, Ритти, что-то понял из письма этого мальчишки? Да и про пятна на солнце? Куда исчезли ликсийцы? И только ли ликсийцы исчезли? А вдруг про другие провинции мы просто не знаем?

— Не спеши с вопросами, Твоё Высочество! — обращение к принцу шут произносил так же, как и сентенцию про своих страшных собак, то есть вполне себе оскорбительно, но на это никто не обижался уже очень давно. — Я думаю, что эти события связаны. Не знаю, чем, но связаны. Вот чувствую всеми своими головами.

— Чудище ты… трёхголовое! — и принц потянулся к причёске шута в попытке растрепать образующие аккуратный шарик кудряшки Элео. — Гидра, можно сказать! Уле, а ты что помалкиваешь?

— Жую, — Брабандер вообще не любил трепать языком без толку, но болтовню друзей переносил легко, как шум прибоя — шуршит, и ладно. — Я тоже считаю эти события связанными, и тоже не знаю, в чём тут связь.

— Я тоже думаю, что определённо имеется некая связь, надо её только отыскать, — поддакнул Аргель, запивая проглоченное из кубка вином, выстреливающим в нос свои пузырчатые снаряды.

— От магов и шута польза одинаковая… — задумчиво подытожил Аттор. — Как бы разузнать, что в других провинциях-то делается?

— А ты объяви всеобщий королевский бал, — и Риттико, сидя на стуле, изобразил дамский реверанс, чуть не рухнув на пол.

— Ты сдурел? А где я тебе найду средства? И что скажет отец?

— Ну, про средства — это просто. Ты бал объяви благотворительным в честь… э-э-э… Ну, придумаем ещё. Пусть участвующие вносят свои пожертвования в любом виде: хоть вином, хоть украшениями, хоть мешками с зерном для кукуцаполей. Глядишь, бал и окупится, а то ещё и прибылей не будешь знать, куда девать.

— Я подумаю, — угрюмость снова завладела принцем.

— Бал — это прекрасно! — поддержал Аргель. — Обожаю кружить миладам их прелестные головки, а потом…

— А на балу будем танцевать и расспрашивать милад про дела в их городах и поселениях. Кто у них там родился, кто умер, кто уехал, а кто и пропал без вести, — оборвал полёт мечты друга принц.

— А мне нравится твоё предложение про бал, — одобрил идею Уле. — По крайней мере, хоть развлечёмся. А то некоторые совсем уже испереживались.

— А ты не переживаешь? — взвился Аттор.

— Не-а, а чего ломать голову, когда фактов не хватает. Вот соберём всех друзей и врагов, посмотрим в их лица и рожи, поговорим. Вот тогда и выводы делать будет надо. Или добывать ещё информацию. А сейчас надо пить и есть, отдыхать и…

— Правильно! — перебил Брабандера шут. — И по баб… По миладам, друзья мои! По миладам!

— Ну, я же так и говорил с самого начала! По миладам, друзья мои! — Аргель не был бабником, но любил и уважал всех милад Бертерры, которые благоволили к его миловидной особе.

— А ты, Рит, уже соскучился по нежным ручкам своей пламенной Шет? — Аттор любил, когда Риттико рассказывал про свою подругу.

— О-о-о, Ше-е-ет! Моё нежное солнышко! Твой Ритти уже идёт к тебе!

— Нет ещё, не идёт, — отрезал Брабандер. — Надо решить, когда будет бал, и чему он будет посвящён. Сначала дела, а потом уже развлечения.

— Ты строг, но справедлив, маг! — шут уже допивал вторую пинту тегристого прямо из горлышка кривоватой тёмно-зелёной бутылки.

***


Латар. Химира. Относительно недавно.


— Ятта, сестричка, — Гизард с тающей с каждым разом надеждой смотрел в холодные глаза цвета пасмурного зимнего неба, — с тех пор, как ты стала верховной жрицей, ты стала холодна ко мне. Скажи мне, Ятти, ты больше меня не любишь? Дело во мне? Или у тебя просто появился другой мужчина? Или… другая девушка? Ятти, я всё пойму, поверь мне! Возлюбленная моя сестра…

— Гиз, прекрати, — белокурая девушка теперь могла не повышать голоса, но от её слов у собеседника волна холода прокатывалась по позвоночнику, — ты сам решил, что именно я, а не мать, должна принять сан Верховной жрицы. Меня бы устроила роль наблюдателя. Но уже поздно что-либо обсуждать, дело сделано, а меня больше ничего не волнует. Ничего. И твоя роль в этой моей перемене совсем не та, которую ты предполагаешь.

— Ты разлюбила меня, Ятти?

— Я больше не люблю никого, Гиз. Совсем.

— Ты меня ненавидишь? — его бледно-карие глаза стали наполняться слезами.

— Нет. Ненависти во мне тоже больше нет. Раньше… Сейчас я уже с трудом вспоминаю это. Раньше я ненавидела принца Лиора и его кузена Дерилла, и нашего папеньку Нолена, потом я ненавидела велисту за то, что она вмешалась и передала нашу корону Вигарду.

— Да, это была огромная несправедливость! Я тоже ненавижу велисту!

— Я больше не испытываю ненависти, Гиз, — верховная жрица пожала худенькими плечами, так трогательно смотревшимися под облегающим их чёрным шёлком. — Но и любовь, страсть, вожделение, нежность больше не тревожат моё сердце.

— Прости меня, Ятти… — прошептал Гизард, касаясь губами безупречно прекрасной руки верховной жрицы Чёрной богини.

— Оставь свои переживания простым смертным, брат, и прими сан жреца Тенерии Имнатиды. Встань рядом со мной и правь миром, который мне вручила великая Чёрная богиня.

— Назначь день инициации, верховная жрица, и я приму из твоих рук кинжал, чтобы отдать Чёрной богине часть своей души.

— Я подумаю. Готовься, это быдет скоро.

Верховная жрица встала и собралась уже уходить, но Гизард всё же обнял сестру и впился долгим поцелуем в её бледные губы. Она вытерпела порыв страсти без нетерпения и отстранилась без негодования. На её лице не было ни тени гнева или, наоборот, нежности. Холодное спокойствие и едва заметная досада на появившийся теперь во рту табачный привкус.

— Гиз… Не называй меня больше Яттой. Ятты больше нет. Ятта умерла во время посвящения меня в сан верховной жрицы. Ты помнишь моё нынешнее имя?

— Иннерис… Верховная жрица Тенерии Имнатиды Иннерис…

— Вот так меня и называй, братишка, — вопреки своим чувствам она улыбнулась, чем почти испугала Гизарда. Настолько холодными оставались глаза сестры, настолько красиво губы приняли изгиб улыбки. Дикое несоответствие отталкивало от красивого лица. Иннерис…

— Хорошо, Иннерис, — и Гизард почтительно склонил голову перед верховной жрицей.

— До завтра, брат. А завтра я тебе скажу день твоей инициации. Надеюсь, ты примешь сан без колебаний, — это был не вопрос, это было холодное утверждение и последнее, что сегодня Гизард услышал от сестры.

За Яттой-Иннерис закрылась дверь, а будущий жрец Чёрной богини откинулся на кресле, в котором сидел за своим столом и стал вспоминать.

***


Гизард вспоминал… Летний вечер. Берег Океана Сбывшейся Мечты почти не делает уступок для прекрасного города Химиры — здесь нет бухты, и пляж омывают океанские волны, набегая со своими упрямыми ухаживаниями и отступая, не принятые, но и не отвергнутые, с вечной надеждой когда-нибудь всё-таки завладеть этим куском суши целиком и безраздельно.

Химира-город против такой перспективы, потому вырастила на своём побережье небольшой сосновый бор. Сосны здесь совсем ещё дети, кажется, что они стоят, взявшись за руки и приготовившись водить хоровод вокруг большого валуна. Сосны, наверное, выросли из шишек, привезённых с янтарных берегов Лоара, где около маленьких городов Жалиндис и Нахильдис, расположенных на самой границе пустыни Жёлтые пески, издавна растут корабельные сосны на песчаных дюнах.

В самом Лоаре находятся самые лучшие верфи. И хотя строительный материал сюда приходит морским путём, из местного корабельного леса получаются самые замечательные мачты и украшения (поручни перил, ручки дверей, сами резные двери для кают и многие другие красивые резные вещи).

Новые корабли сходят со стапелей в воды Моря Возможностей там, где неподалёку ругается на моряков строгий дед-ворчун Арипа-Арипа. Так уж переводится с местного наречия название этого маяка.

Океан и сосны всегда погружали Гизарда в мечты и воспоминания. В тот летний вечер на берегу на том самом валуне, вокруг которого водили свой хоровод юные сосны, Ятта впервые позволила брату овладеть ею.

Страсть захлестнула их обоих. Одновременно и бесповоротно. Близнецы, они выросли так, что знали друг про дружку всё. Печали и радости, обиды и тайны — всё у этих двоих было общим всю их жизнь. И теперь они слились своими телами в порыве безумства.

Гизард вспоминал глаза сестры, когда он гладил её по длинным белым волосам, целовал уставшие от любви губы, нежно касался тонкой кожи на шее там, где бьётся синяя жилка и чувствуется вся её жизнь через этот ритмичный пульс. И тогда, и позже Ятта наслаждалась их близостью, ставшей совершенной с тех пор.

Теперь её глаза стали глазами верховной жрицы Тенерии Имнатиды. Они больше не улыбались, не излучали света, не дарили нежность и не глядели с любовью.

Верховная жрица Иннерис смотрела безучастно и холодно. Верховной жрице великой Чёрной богини не было до любви никакого дела. Что такое любовь, когда у тебя в руках власть? Неизмеримая в человеческих понятиях, непреходящая, бесстрастная и беспощадная власть — вершить судьбы, изменяя их по своему усмотрению силой, вложенной в душу Чёрной богиней вместо жалкого кусочка света, вместо логира.

***


Гизард вспоминал теперь с горечью ту свою радость, когда найденная в раскопках Зуны книга стала понемногу раскрывать свои тайны. Написанная на древнейшем языке, который помнят разве что эльфы, книга не спешила рассказывать рьяному учёному, что же за знания она хранит. Но упорство и недюжинный ум медленно, но верно прочитывали слова и складывали их с фразы.

Смысл написанных и прочитанных текстов не сразу доходил до осознания Гизарда. Но однажды он ясно понял, что перед ним не просто инкунабула с изречениями древних учёных, а настоящий таинственный гримуар, каких ещё не встречала нынешняя наука, да и у магов навряд ли мог быть ещё один такой экземпляр. И с того дня Гизард трудился с ещё большим рвением, расшифровывая смысл текста.

Открывающиеся перспективы завораживали. Сначала Гизард произнёс вслух имя загадочной книги: «Дордорар». Потом прокатил это слово по горлу и проглотил. Он не ведал, что творит, но учёным завладело некое ощущение правильности происходящего, и действия свои он совершал по наитию, не задумываясь совершенно. Гизард впал в состояние, наверное, равное трансу шамана или другого волшебника, и без понятия, как и что работает, что будет потом, что станет с ним, с миром в результате его научных опытов, продолжал священнодействовать.

Он повторял и повторял: «Дордорар, Дордорар, Дордорар…» Гизард не ведал, что так проходила первая за долгие века инвокация, призыв, а точнее магический призыв, а не простая молитва, древнему божеству. Но никакие маги и волшебники не смогли бы его остановить.

 А потом к нему на зов явилось оно. Огромное и чёрное, словно сотканное из сажи существо с белыми волосами. Женщина. Богиня. Чёрная богиня. Она спросила, кто посмел побеспокоить её и вырвать из небытия.

— Прости, великая Чёрная богиня, — лепетал помертвевшими губами бледный от ужаса учёный, — я случайно… Я не хотел… не знал… Прости меня!

— Ты не имел умысла? Так чего же ты хочешь?

— Я хочу прочитать эту книгу, — и он указал на фолиант на столе.

— Хм… Мой «Дордорар»… Я была уверена, что уничтожила его, — гнев богини сменился на задумчивость. — Ты прочитаешь эту книгу, смертный! Мало того, ты выполнишь то, что написано в книге, то, что я тебе укажу.

— Благодарю тебя, прекрасная богиня! Как мне называть тебя?

— Тенерия Имнатида моё имя, — гром и молния разорвали хмурый осенний день, и за окном полил настоящий ливень.

Бертерра плакала. Бертерра предчувствовала беду. Бертерра не хотела возвращения Чёрной богини. Но Виора-судьба шаловливой рукой вывела на ткани бытия новый вензель для Тенерии Имнатиды, который означал: Тенерии быть и жить. Пока жить. До возвращения велисты Иниры.

Тенерия Имнатида прочитала письмена Виоры и, выпущенная на свободу призывом горе-исследователя Гизарда Мааса, предприняла меры для своего счастливого царствования в мире Бертерры. Чёрная богиня закрыла путь для Иниры, и теперь велиста не могла вернуться в свой собственный мир. И никто не был в силах помочь велисте, ни маг, ни шаман, ни арраф, ни все волшебники Бертерры вместе взятые. А чёрная Тенерия воцарилась сначала в Латаре, а потом потянула свои тонкие и чуткие щупальца и к Лерии и Тагриду.

Обрисовав перспективы царствования от её имени, Тенерия Имнатида потребовала проведения обряда инициации верховной жрицы, чтобы можно было получать свежие логиры новых поклонниц и поклонников бесчувственного культа предсказателей. Изголодавшаяся в небытии Чёрная богиня напитывалась новой силой пожертвованных ей частичек божественного огня человеческих душ — логиров.

Впрочем, сами люди, их человеческие тела были возродившейся богине ни к чему. Только светящиеся искры людских душ, только логиры, данные Всевышним Творцом, творцом всех вселенных и миров, тем, кто сотворил и их с Инирой.

В ряды жрецов и жриц попадали в основном девушки и юноши из провинций Латара. Они сбегали из дома и присоединялись к другим. В окрестностях Зуны уже строился новый храм. Растягивая время, строители возводили его старательно, не торопясь, но всё равно получалось быстро. И вот уже в новом зале для церемоний Верховная жрица вела приём приходящих к ней поклонников из Зуны и Антерина, как оказалось, всегда хранивших и передававших из уст в уста легенду о Чёрной богине. Они считали её сказкой, пока не увидели новую Верховную жрицу и её последователей.

Культ был восстановлен очень быстро. Только теперь жизнь жриц и жрецов стоила совсем мало и была совсем короткой, но считалось высшим удовольствием умереть за свою Чёрную богиню. Верховная жрица Иннерис смотрела на череду приходящих и умирающих своих духовных дочерей и сыновей бесстрастно и безжалостно — её больше не посещали эти чувства. Иннерис знала, что как только она сама станет не нужна Имнатиде, то и её жизнь оборвётся в тот же миг.

***


Латар. Зуна. Относительно недавно.


Я уже стала сильной, я уже вижу свет вокруг. Мне уже не приходится напрягаться, прикладывать всю глубинную свою силу, чтобы держать нити реальности. Вокруг меня расчистили пространство и возродили храм. Теперь снова, как и в былые времена, ко мне приходят девушки и юноши, чтобы отдать мне свои логиры, свет своих душ, свет, который достался им от Первотворца.

Верховная жрица, которую я назвала Иннерис, достойно служит мне. Но я сама с некоторых пор изменилась. Наверное, свет этих душ стал иным, чем был когда-то в прежние времена. Желания, которых я лишаю своих жриц и жрецов, теперь бушуют во мне. Мне понятна зависть, жадность, тщеславие, мне не чужда жажда мести и наслаждение от чужих страданий.

Я сама не умею страдать, я мгла, мгла не может страдать. Но свет во мне умеет страдать и чувствовать муки, боль, страх. Чем больше во мне их света, тем больше во мне страстей, тем меньше мне хочется делиться моими способностями со жрецами и жрицами. Даже верховной жрице я не дала всех тех способностей, которые были ей обещаны.

Но вместе с людскими логирами я получила и свет любви. Ох, как же он мне мешает! Он жжёт меня, терзает, заставляет мечтать, желать, томиться по ласкам для тела и нежности для души. Да, у меня нет своей души, зато у меня уже накопились логиры многих людей, а это и есть их души. И эти души во мне продолжают любить и страдать от любви…

Прежние люди были проще, понятней и их логиры были вкуснее. А, быть может, дело в первом логире, который мне достался? Может быть, дело в верховной жрице Иннерис?

  ***
               
Латар. Вигард. Недавно.


Вечер уже сгустил свой бархатный покров, укутал дома и сады Вигарда в мягкие складки сиреневого сумрака. Вода в заливе стала атласно-чёрной, манящей и дурманяще-опасной. Риттико и его ласковая Шет Энарайн сидели на открытой веранде его крошечного домика, который был приобретён несколько лет назад, чтобы иметь возможность проводить в уединении хоть несколько часов в сутки и не ночевать в королевском дворце, где в стенах столько ушей, сколько листьев на летнем дереве.

Там, во дворце были и его друзья. Там же были и те, кто не то, чтобы враги, но недоброжелатели. Причин неприязни уже почти никто и не помнил, они затерялись в историях про древние походы доблестных рыцарей короля Даалура Вигарда, у которого было два сына Роос и Маатс. Старшему сыну Роосу Вигарду латарская корона перешла по праву престолонаследия, а Маатс остался главой земель Вигарда, и править бы им всем Латаром долго и счастливо, но…

Роос встретил и полюбил, а потом и взял в жёны Келию Алдеринк, чей дедушка Энеорг Алдеринк сражался на турнирах с самим королём Даалуром Вигардом. И ничто не предвещало беды, но эти кровавые обычаи Латара… Король Роос Вигард был смертельно ранен на дуэли и быстро умер, оставив молодую бездетную королеву управлять страной.

Надо сказать, что вокруг Келии Вигард-Алдеринк сразу по прошествии траура стали крутиться самые завидные женихи королевства. И можно было выбрать достойнейшего из достойных, чтобы сделать его своим королём, но выбор Келии сначала озадачил всю знать, а потом и возмутил их до глубины души. Келия выбрала себе в мужья родного кузена.

У Энеорга Алдеринка было два сына Энеальд и Ингинорт. Келия был дочерью Энеальда, а её избранник Галавир сыном Ингинорта. Но, как водится, брак признали действительным, потому что его утвердил своей властью Ладекс, а с его словом никто и никогда не спорит. И трон Латара окончательно перешёл к Алдеринкам на долгие и долгие лета, пока велиста своей волей не вернула столицу в Вигард, а корону тогда ещё герцогу, а теперь королю Таару.

— И теперь справедливость восстановлена, — закончил объяснять Риттико и поднял глаза на стройные ножки своей возлюбленной.

— Элео, это такая древняя история… Чему ты печалишься теперь? Те времена давно прошли, а ты так вздыхаешь, словно только вчера у рода Вигардов отняли корону Латара! Что случилось? Признавайся!

— Не знаю, — шут пожал плечами и вздохнул. — Пожалуй, ничего не случилось пока, или мне не известны все подробности происходящего в стране.

Он поднялся с дощатого пола и принялся ходить вперёд и назад, шлёпая босыми ногами, перед подругой, оставшейся сидеть на нагретом за солнечный день полу. Элео рассказал про Большой королевский совет, про письмо горцев из Ликсы, про знамение и пятна на солнце, про встревоженного старика, про принца и двух магов, которые тоже ходят сейчас мрачнее грозовой тучи и не знают, что делать, потому что не понимают, что уже произошло и что будет дальше.

— Только вот чувствую я, понимаешь, Шет, чувствую своей шикарной задницей, что трон Латара опять раскачивается, как детские качели на суку прибрежного дерева. И вроде бы для таких мыслей нет ни одной видимой причины, а я почти уверен, что недруги снова что-то замышляют. Собаки страшные! Как бы Таар не сорвался в воду с этих качелей! Тогда трон навсегда будет потерян для Вигардов.

— А ты знаешь легенду про Чёрную богиню? — тонкими пальцами она отвела от лица прядь красно-рыжих волос и посмотрела на шута снизу вверх, хлопая ресницами и изобразив на лице детскую наивность.

— Это ещё что за собака страшная такая? Нет, не знаю, я же не историк, я шут!

— Тогда садись и слушай, и Шет Энарайн, полуцыганка-полуэльфийка расскажет тебе тайну своего племени!

Элео послушно плюхнулся на пол и поджал под себя ноги, а Шет стала рассказывать.

— В незапамятные времена в одном городе около песка, что цветом сравним с золотом солнца и лисьей шкурой, был храм, из которого миром правила богиня цвета ночи. Звали её Тенерия Имнатида, и не было иной властительницы у этого мира, кроме Чёрной богини.

— Подожди! А как же велиста? Она-то где была в те стародревние времена? — шут плюхнулся рядом с любимой на пол и приобнял её.

— Не знаю я, не отвлекай, а то ошибусь или забуду что-нибудь сказать!

 Шет тряхнула своими густыми медовыми волосами, и у Элео по уже утомлённому прошлыми ласками телу пробежала новая волна возбуждения, но он усилием воли подавил свои желания и сделал сосредоточенное лицо, на что Шет прыснула от смеха, но тоже взяла себя в руки и продолжила напевно излагать легенду.

— Верховные жрицы этого храма имели власть менять прошлое и будущее людей, стран, всего мира и претворяли в реальности то, что велела им их Чёрная богиня. К ним приходили люди, получали указания и свято следовали им в своей жизни. А жрицы сменяли друг друга, никогда не становясь старыми — они умирали молодыми. Чтобы служить Тенерии Имнатиде, человек лишал себя Божьей искры — логира, его отдавали Чёрной богине. А за это и получали дар провидения и способность воздействовать на реальность.

— Загадочно как, но не понятно. Что из того, что она правила миром? Мир же продолжает стоять и не падает никуда.

— Миру и тогда ничего не угрожало. Но в людях победила жадность и жажда власти. Как всегда, увы, как всегда… Один из жрецов решил сам стать верховным служителем Чёрной богини, не спросив у неё, хочет ли она того. Он дождался смерти бывшей верховной жрицы, убил новую и объявил себя верховным жрецом. Но Тенерия Имнатида предпочла скорее разрушить свой храм, чем принять такой порядок вещей.

— Интересно, чем же ей не угодил мужик? — Элео поднял брови и округлил и без того не маленькие глаза.

— Этого мне не рассказывали, я не знаю, — поджала пухлые губки Шет. — Тебе не понравилась легенда?

— Что ты, любовь моя! Было очень интересно, но я не понимаю, к чему ты вспомнила эту замшелую старину?

— Говорят, что в те времена тоже появлялись пятна на нашем солнце… — и она встала, собрала волосы в косу, завязав их розовым пояском от полетевшего на пол лёгкого платьишка, и быстрыми шагами пошла туда, где прибой складывал свои дары, быстро убирая руки-волны, чтобы вернуться через несколько мгновений.

Элео знал, что будет дальше. Разговор был окончен, на шута нахлынули мысли и воспоминания.

Когда Шет впервые обернулась птицей с алым опереньем, руфисом*, раскинула крылья и взлетела над волнами, Риттико онемел от красоты и волшебства, которым стал свидетелем — на Бертерре крайне редко рождались оборотни. Это было ещё там, на озере Лаеж, недалеко от школы магов, куда он прибыл вместе с Уле Брабандером, просто увязавшись за другом за компанию, чтобы развлечься.
________________
*руфис — среднего размера длинноногие голенастые птицы с ярко-красным оперением, длинной шеей и длинным чуть изогнутым клювом. Размах крыльев руфиса полторы луки** и больше.

Живут руфисы по берегам озёр, рек и морей, поэтому являются очень распространённым на Латаре видом птиц. Питается руфис всей прибрежной живностью, которую можно выловить на мелководье: рачки, крабы, мелкие рыбёшки, жучки, червячки и тому подобное. Могут съедать и растения, предпочитая в таком случае водоросли.

Руфисы держатся парами, а пары сбиваются в стаи от нескольких десятков до тысяч особей. В рамках такой огромной общины руфисы действуют как единый организм или сообщество с единым центром управления. В парах верность хранится до конца жизни — все 15-20 лет.

Гнездятся руфисы на высоких, предпочтительно отдельно стоящих деревьях. В гнезде один раз в год появляется от двух до четырёх яиц. Высиживают яйца и затем выкармливают птенцов самец и самка поочерёдно. Молодняк растёт быстро и уже к исходу третьего круга Большой Луны встаёт на крыло. А после пятого круга Большой Луны молодые птицы создают новые пары, которые на будущее лето уже выведут своих птенцов.

Примечательность же руфисов состояит в том, что они не только красивы — их ярко алое оперение с огненными переливами великолепно украшает любой пейзаж. Но этот же алый цвет предупреждает хищных охотников-птицеедов, что мясо руфиса смертельно для всех, кроме так называемой морской лисицы.

Морские лисицы охотятся там же, где обитают руфисы — на мелководье, в зарослях прибрежной растительности. Они предпочитают не плавать на дальние расстояния и ловят лягушек, ящериц, рыбу и зазевавшихся птиц, включая руфисов. По-видимому, ярко-рыжая окраска меха морских лисиц делает их невосприимчивыми к пигменту мяса руфисов, которое внутри такое же алое, как и цвет перьев этих птиц, и одновременно является маскировкой при охоте на самих руфисов.

**меры длины на Бертерре
1 Ноготь = 1 см
1 Ладонь = 10 Ногтей = 10 см
1 Лука = 10 Ладоней = 1 метр (более старое название лук-и-рука, укоротившееся до современного «лука» с ударением на последний слог, означало длину руки и груди, то есть расстояние, на которое оттягивалась тетива обычного лука для выстрела)
1 Рост = 2 метра (мера почти утратила своё значение, но иногда встречается в старых книгах Бертерры)
1 Лёт = 100 Лук 100 метров (среднее расстояние, на котором выпущенная из обычного лука стрела эффективно поражает цель)
1 Гик = 10 Лётов = 1 км (расстояние, с которого на равнине слышен человеческий вскрик, гиканье)
________________

Они познакомились традиционно. Мимо мага и шута по дороге плавно тёк, перебирая струны гитар, звеня монистами и вразнобой голося свои песни, цыганский табор. Мелькали цветастые полотна развевающихся юбок, красивые и не очень лица черноглазых женщин и мужчин, цыганята старались просунуть свои настырные ручонки в карманы к незадачливым путникам.

Она увидела странного человека и резко остановилась, мотнув рыжей шевелюрой так, что та закрыла её лицо. Среди темноволосых цыган она выделялась, как горящий уголёк на фоне погасших головешек, прекрасный цветок на пожарище. У путников не было шанса не заметить такую инаковость стройной милады. Но первой с ними заговорила сама Шет.

— Мастер шут и мастер маг, — её голос не перекрывал цыганский гвалт, но отчего-то был отчётливо слышен и речь ясна так, словно милада говорила в пустом храме, — я хочу погадать вам на картах про ваше будущее, если вы мне позволите.

— Такой миладе трудно хоть что-то не позволить! — тут же воодушевился Риттико.

Брабандер слегка пнул друга в бок, но его предупреждение не достигло своей цели — шута уже было не остановить, он видел цель и к ней стремился.

— Тогда давайте отойдём с общей дороги в сторонку, и я раскину свой платок, чтобы на него класть выбранные вами карты.

Непонятным образом табор словно стих, хотя на самом деле и песни и шумные выкрики никуда не делись, да детвора верещала своими писклявыми голосами, но там, где устроилась эта странная цыганка, шум не мешал совсем. Она отвязала с талии огромный цветастый платок, затканный пышными розами и нежными фиалками, и, расстелив его прямо на траву, уселась сама и жестом пригласила своих новых знакомых.

Карты оказались настоящей колодой цыганских карт Таро, со своим Котом, Шутом и Магом. Кот был Дымным, Шут дурацким и наивным, а Маг, как и положено, рыжим. Цыганка подняла глаза на Риттико и заглянула в его душу. Так, по крайней мере, почувствовал её взгляд сам шут. Потом она, молча, ещё раз перетасовала колоду и протянула её шуту, оставив Уле Брабандера наблюдать за действом.

— Вытяни по очереди пять карт, — теперь её голос полностью завладел вниманием Риттико, он больше вообще ничего не слышал и не видел, только рыжую цыганку и её карты.

Как заворожённый, он подчинился приказу и протянул руку к колоде. Их пальцы соприкоснулись, и по руке шута пробежал сначала жар, превратившийся затем в холод, заставивший вылезти из своих укрытий зябкие мурашки. Он вытянул в случайном порядке пять карт и передал их девушке. Карты легли на розы и фиалки платка рубашками вверх, но это не смутило шута. Ему казалось, что он тоже видит их насквозь.

— Твой сюзерен станет королём Латара и уже очень скоро, — начала она без всякой подготовки, чем заставила обоих мужчин потерять дар речи. — Так что тебе предстоит стать не просто компаньоном своего сюзерена, а его королевским шутом. Почёт и уважение тебе будут обеспечены. Впрочем, это будет вполне заслуженна слава.

— Такого не может быть, но я запомню твои слова, колдунья, — Элео кое-как приходил в себя, не поверив ни единому её слову.

— Когда увидишь, что мои слова сбылись, я буду рядом, чтобы ты мне сказал о моей правоте и принёс свои извинения.

— А какая у меня будет жена? — Риттико задал самый глупый с его точки зрения вопрос.

— Красивая и необыкновенная. Ты будешь ею гордиться, а твои друзья будут тебе потихоньку завидовать.

Потом цыганка говорила ещё много всяких слов шуту, потом она так же погадала Уле Брабандеру, а потом встала и ушла, не приняв в дар ничего из предложенного мужчинами.

— Дай мне свой шейный платок, шут, — приказала она, называя его так, словно тот уже стал королевским шутом.

Элео послушно развязал зеленовато-серый шёлковый платок и протянул его девушке, а она его скомкала, как будто бы это был не драгоценный шёлк, а грязная пыльная тряпочка, подобранная ею с земли, и засунула куда-то в складки своих многослойных юбок. Цыганка ушла, не прощаясь, не сказав больше не слова. Она быстро разбежалась и успела запрыгнуть в последнюю повозку, которую этот странный народ то ли упросил путешествовать вместе с табором, то ли заколдовал. Самодвижущиеся повозки Бертерры могли и сами выбрать для себя такой вот кочевой образ жизни, а цыганские мастера ухаживают за своими повозками не хуже других мастеров-техномагов из мастерских.

Повозка покатилась по дороге, а Элео всё смотрел ей вслед, когда её с подножки спрыгнула голая, прикрытая только копной волос их гадалка. Она раскинула руки в стороны и, высоко подпрыгнув, уже в воздухе превратилась в руфиса, взмахнула алыми крыльями и рванула, что было сил, в небеса, чтобы затеряться в их синеве. Это произошло в один короткий мир, и потом повозка скрылась за поворотом дороги, а шут и маг ещё долго стояли не в силах идти после пережитого.

Когда Элео приобрёл свой домик на берегу моря, Шет Энарайн появилась снова. Риттико любил тогда прогуливаться перед сном у самой кромки воды, шлёпая по воде, сбивая обратно в воду выброшенные на берег водоросли и крупные ракушки. В тот день он увидел руфиса. Птица шла по кромке воды ему навстречу в гордом одиночестве, тогда как вообще-то руфисы любят общество соплеменников, да и вообще разных птиц. А этот руфис был один, но самое странное было то, что у птицы на шее был завязан платок. Зеленовато-серый платок. Его шейный платок!!! Тот самый, который он отдал рыжей цыганке. Риттико попытался поймать руфиса, но птица взмахнула крыльями и куда-то улетела.

Немного позже рыжая цыганка снова пришла в его дом, неся этот платок как знамя, и зеленовато-серый шёлк победно трепетал на морском бризе. Она пришла и осталась в его доме. И теперь он ни за что не согласился бы её отпустить в табор.

Риттико вспомнил, как к нему во дворце пришла другая цыганка. Это было через некоторое время после того, как Шет стала жить в его домике вместе с ним, фактически став его женой.

— Ты и есть теперь королевский шут? — скрипучий низкий голос вполне соответствовал и грубому немолодому лицу с крупным горбатым носом и мясистыми губами цыганки. — Ты Риттико?

— Да, я, — согласился с очевидным Элео.

— Шет Энарайн у тебя?

— Да. А какое тебе дело до моей жены?

— Я её мать! Она моя приёмная дочь, а ты теперь мой зятёк, — усмехнулась цыганка.
— Меня зовут Азра. Так зови меня и ты, и не смей мне мамкать. Понял?

— Угу, — кивнул шут, понимая, что что-то в его жизни окончательно переменилось прямо сейчас.

— Идём, веди меня к ней, моей дочке! — Азра не спрашивала, она требовала, и Риттико подчинился старшей по её праву.

По дороге Азра рассказывала о жизни Шет в таборе, а Элео слушал и удивлялся.

— Мы частенько бываем в Лаеже, любим колесить по берегам Арсэ. Хорошее озеро, колдовское такое, я такие места особенно люблю, — говорила Азра. — В тот год было сухо и ветренно, народ мой не очень-то любит мыться, но я всегда блюла себя в чистоте, а потому меня понесло в воду, чтобы освежиться после пыльной дороги. Гляжу, в камышах прибило и полощет на озёрной ряби корзинку. Я думала, что там бельё, обрадовалась обновкам, а там была девчонка замотанная в шёлковую пелёнку и мягенькое шерстяное одеялко. Всё такое красивое, явно эльфийской работы.

Да и девочка была прелестной, только вот рыжеволосой. Наши-то все, как журакрово крыло, чёрные, а она огонёк огоньком. Взяла я её к себе. Моя старшая дочь тогда уже своего первенца родила и кормила грудью, вот и эту девчонку мы выкормили её молоком. А на шее у младенца был крохотный медальон с надписью «Шет Энарайн». Мы с баро, а он у нас умный, наш баро, тогда всю голову сломали, что это такое, но так и стали мою девчонку звать — Шэт Энарайн. Потом уже, когда кружили по Улистену, в лесах около Шатиарна у истоков Элиби, тамошние эльфы перевели нам с ихнего языка: «шет энарайн» — «дитя солнца». Так мы с баро и поняли, что она полукровка эльфийская — эльфка её мать, а отец из людей. Если б мать была человечкой, она бы никогда не отдала воде свою девочку. А так… Отец? Откуда ж ему знать, что от него эльфка понесла?! Вы ж дело своё сделаете и в кусты, кабаны хреновы! Мда…

А росла наша Шет бойкой и звонкоголосой, песни не хуже наших петь научилась. Да и на гитаре она играет под стать самому баро, он и учил. А я учила гадать на картах наших, на цыганском Таро. И представь, и тут у нашего солнышка тоже талант открылся, да какой! Всю правду ведает! Не всё скажет, что увидит, но карты с ней откровенны как с родной.

А уж как она умеет обобрать простака, да и из умного вытрясет всё подчистую — мой брат учил, Гойха, а все знают, что он лучший вор в таборе. У своих воровать нельзя — то табу, так она старалась сбежать в город или селение какое, но всегда с добычей возвращалась. Вот и тут я не сразу забеспокоилась, что нет её долго. Думала, погуляет, да вернётся с подарками, а оно вон что… Замуж, значит, вышла за тебя, и меня, и баро не спросилась.

Ну и как тебе моя девочка в любовных делах? Нравится? Я сама её учила всем премудростям, как мужчину ублажить. Вот как только подросла моя Шет, так и научила я её играм нежности и страсти. И тут ей равной не оказалось среди нас! За её ласки дарили табору и повозки, и коней, и шелка, даже корабль однажды подарил один ненормальный. Этот всё хотел замуж за себя Шет уговорить. Да куда там! Ни в какую не пошла. Не ты моя судьба, говорит. А раз сказала, значит, так и есть — провидица она, карты ей все тайны открывают.

А потом ты на дороге у нас встретился… С того дня Шет больше ни одного мужчину не приветила, ни одного воровства не совершила, только на гитаре всё струны рвала — душу изливала, не пела — выла. Любовь, говорит, боль даёт душе, когда любимый далеко. Видать, не выдержала, прилетела к тебе.

Ты знаешь ведь, что руфис она, птичка моя, девочка? Что свобода для неё как воздух нужна? Знаешь. Хорошо, что молча киваешь. И молчи про это всегда — тайна не твоя. Я-то почти мать ей, от меня секретов у Шет почти что и не было никогда.

Радостно тогда встретились Азра и Шет, её солнышко. Азра придирчиво дом осмотрела, похвалила, осталась довольной, что её девочка в уюте и тепле живёт с любимым, в достатке. Что в неге и ласке дни её проходят, что свободы никто не лишил, что уважения к ней только прибавилось. Погостила Азра в домике у Элео тогда пару кругов Большой Луны, а потом со спокойной душой до родного табора добралась, да барону цыганскому своему добрую весть передала — счастлива Шет Энарайн.

***


Латар. Химира. Недавно.


— Ты поедешь на бал! Ты обязательно поедешь на бал! — Миреон впервые в жизни повысила голос на сына. — Как ты не понимаешь? Только ты сможешь вернуть нашу корону в дом Алдеринков! Ятта не может занять трон, потому что она женщина. А ты станешь королём, потому что в тебе течёт кровь Алдеринков и ты мужчина.

— Мам, милада Миреон… Герцогиня! Я понимаю… Только видеть все их рожи… Мне настолько все они противны, что я боюсь, не выдержу и выдам своё отношение. Ну, проскочит на лице что-нибудь лишнее…

— Вот поэтому Ятта и настаивает на твоей инициации, дурья твоя голова!

— Но я…

— Никаких «но»! Послезавтра ты принимаешь сан жреца Тенерии Имнатиды! Это решено и обсуждению не подлежит.

Миреон была непреклонна. Не для того она терпела унижения вращаясь среди придворных Нолена, когда он был ещё живым королём, не для того воспитывала своих деток как наследников короны, не для того Миреон страдала в постели с нелюбимым мужем.

Хотя, надо отдать должное Алеару Маасу, старался он изо всех сил, чтобы доставить своей жене удовольствие. Не знал герцог Алеар о вкусах и предпочтениях своей милой Миреон, не знал. А если бы узнал, то не понял бы и осудил, потому и не любила его супруга. Муж для Миреон всегда был никаким — пресным, бесцветным и безвкусным.

Особенно, когда она сравнивала его с королём Ноленом. Смотреть на них, когда они стояли рядом в королевском кабинете Химирского замка, Миреон было больно. Она до слёз желала отдать себя в руки одного, но вынуждена была терпеть руки другого.

Когда Лин Филомена ван дер Вейн стала латарской королевой и понесла от Нолена сына, мир Миреон рухнул, но герцогиня Маас не сдалась. Она упрямо поджала губы, и, гордо вздёрнув голову и стиснув зубы поплотней, чтобы не проговориться невзначай о своих истинных чувствах, продолжала бывать при дворе и продолжала воспитывать своих бастардов по королевским правилам. Она нанимала близнецам тех же учителей, что предполагались для принца крови, заставляла малюток твердить тонкости придворного этикета, выучивать генеалогические древеса домов Алдеринков и Вигардов. Дети должны знать своих друзей и своих врагов, повторяла Миреон.

Радовалась Миреон от всего сердца, когда Нолен казнил своего единственного законного наследника принца Лиора. Ничуть не жалко! Принц был предателем, потому что так считал король, а король не может ошибаться! Её король! Теперь дело было за малым, за признанием её детей наследниками по крови. Но Нолен не успел…

Как не вовремя явилась велиста! Как несправедливо она поступила с Миреон! Нет, Инира даже не догадывалась о существовании Миреон, не знала она и про её очаровательных двойняшек… Как же Миреон возненавидела велисту! Но та была ужасна в гневе своём… Устрашилась и Миреон, герцогиня Маас. Против велисты может иметь шанс только сила ей равная, а Миреон чувствовала себя соломинкой, мелкой щепкой, способной только уколоть, но не убить страшную велисту.

И теперь, когда в руках Миреон была, как ей казалось, вся сила Чёрной богини, герцогиня Маас не собиралась отступать ни на волос от своих планов на трон Латара. Поэтому её сын, её мальчик, её сияющий и прекрасный Гизард должен был стать королём. А сама Миреон и верховная жрица Иннерис, её дочка Ятта, будут подсказывать, помогать и поддерживать Гизарда в его правлении.

И если вмешается велиста… Но она не вмешается! Чёрная богиня не впускает Иниру в этот мир! Она сильнее, Тенерия Имнатида! Да славится во веки веков прекрасная Тенерис!

— Хорошо, мама, я поеду на этот проклятый бал, — тихим голосом произнёс, наконец, Гизард. — Но только после инициации я стану бесчувственным чурбаном, как Ятта…

— Не бесчувственным, а бесстрастным, Гиз. И Ятта тоже не чурбан, как ты изволил высказаться, а всего лишь здравомыслящая девочка без иллюзий и страстных затмений разума.

— Да, мама. Хорошо, мама, — он уже изображал из себя здравомыслящего человека, но мать поняла, что сын ёрничает.

— Ты отдохни, — саркастически скривив губы, ответила Миреон на его колкость, — а потом подумай ещё раз, когда успокоишь свои волнения и переживания. Они мешают тебе жить, Гиз.

— Но именно они заставили меня заняться раскопками, найти эту книгу, прочитать её и вызвать, наконец, к новой жизни Имнатиду! Не рассуждения холодного разума, а страстные порывы, мама! Безрассудство! Именно безрассудство! Будь я разумным флегматиком, я бы так и работал в своём университете, подносил бы свои статьи старому дуралею Уски Мертенсу. «Профессор, а как вы считаете… Профессор, а что вы думаете о… Мастер Мертенс, не соблаговолите ли вы посмотреть вот это…»

— Да, в чём-то ты прав, Гизард, но сейчас твои эмоции только мешают. У тебя есть время до послезавтра, чтобы насладиться ими до края. Иди к «простым» миладам, займись с ними услаждением тела и…

— А вот тут ты права, мам! До послезавтра меня даже не ищите!

— Ты всегда был умным мальчиком, Гиз, — улыбнулась Миреон и пошла в свои покои.

***


Латар. Мерг. Линдаско. Недавно.


Розовый вечер плыл по небу, растекаясь до самого горизонта молочным киселём и нежным суфле в форме ракушек, пуговок, куделей ниток и прочей милой женской чепухи. В широкое окно заглянул предпоследний, наверное, луч Осмиры, уходящей на ночной отдых.

Лердре Лин сидела на мягком пуфе перед стоящим у окна трюмо и задумчиво перебирала кончики волос, почти лежащих на коленях. Каштановые локоны непослушно скручивались снова и снова в упругий завиток, подаренный Лердре самой Виорой.

Скоро бал в королевском замке… Там она снова увидит Его! А если Виоре-судьбе будет угодно, то Он даже может пригласить её на танец. При этих мыслях у Лердре замирало сердце и сладко ныло где-то ниже пупка. Надо было придумать причёску, которая бы выгодно подчеркнула красивый изгиб шеи, нежность кожи и высокие скулы юной милады. Надо было снова понравиться Ему.

С принцем Аттором юная Лердре Лин Июсс, дочка советника благосостояния, а по-простому латарского казначея Тонгри Июсса, была знакома с самого детства. Аттор был старше, но какое-то время все дети дома Вигардов, пока они росли и ещё не имели обязанности вникать в государственные дела, проводили вместе много времени.

В то время малютка с каштановыми кудряшками напоминала юному принцу хорошенькую куколку, наподобие тех, в которые играла его младшая сестра принцесса Миретта. А вот сама малютка Лердре Лин уже тогда готова была стать хотя бы тенью Аттора, только бы быть рядом с ним, пусть незаметной, зато не гонимой.

Но чувства свои малютка Лердре уже тогда умела тщательно скрывать. То ли это было наследственной чертой, доставшейся от скрытного папеньки, то ли девочку научил кто-то из старших милад, опекавших малышку. Если старший сын Терих обучался после школы в отцовском ведомстве, то за младшей дочерью Тонгри Июсса присматривала кроме матери Финифри и бабушки Нуоки ещё и тётка Террия Вигард, старшая сестра Таара Вигарда, возглавлявшего на тот момент весь дом Вигардов.

Хрипловатый, но не лишённый приятности голос тёти Террии доносил до сознания юных дев королевских кровей разные нюансы, которые должны знать и умело использовать приличные милады из приличного дома. Например, куда спрятать полученную от ухажёра записку, или как ответить на скабрёзный комплимент мужчины, которого нужно отшить. Тётушка Террия была обделена даром материнства из-за раннего вдовства, не оставившего ей ни малейшего шанса заиметь своих детей, и потому она с упоением возилась со всеми детьми дома Вигардов, не прогоняя и девовек из рода Алдеринков. Кто же будет указывать тётушке Террии, с кем возиться, а кого гнать в три шеи? Смельчаков не находилось ни в одном из родов.

Сейчас рядом с Лердре не было тётушки Террии, и миладе приходилось самой решать, как себя следует вести, когда она встретит своего обожаемого Принца. Про себя Лердре всегда называла Аттора Принцем именно с заглавной буквы, хотя это было совсем не верно. По правилам этикета и принц, и король должны были записываться с самой заурядной строчной буквы. И мечтала назвать его хоть когда-нибудь просто Торри, вот так без всяких политесов: «Ах, Торри! Мой Принц!» Но в действительности она сомневалась даже в том, что он вспомнит её…

Девушка поднялась с пуфа и, ещё раз поправив выбившуюся из причёски кудряшку, направилась к вешалке, где висел тёплый плащ. Прогулки по берегу любимого озера Джикэ, главному, хотя и не самому большому водоёму Мерга, внутренних земель Тысячи Озёр, в вечернее время могли испортить настроение нежной девушке, наградив насморком из-за налетающего внезапными порывами влажного и холодного ветра.

Лердре шла по брусчатке вдоль берега. Закат уже полноправно залил небо и водную гладь озера кровью невинно убиенной на ночь Осмиры, и всё вокруг потеряло чёткость дневной реальности. Казалось, что алый закат — это кровь страдающих духов воздуха, кровь нежнокрылой Эори, их богини, которую тоже решили убить таким странным образом. В общем все умерли.

Почему Лердре пришла в голову именно эта мысль, девушка понятия не имела, но настрой на прогулку почти пропал. Правда, она успела удалиться от родового замка Июссов на приличное расстояние, так что, повернув обратно, ей пришлось почти бежать, подгоняемой неведомыми и неясными страхами, скорее выдуманными, чем реальными, но от этого ещё более пугающими, чем какая-нибудь известная опасность.

Итак, прогулка не удалась, и во что нарядиться на бал Лердре так и не решила.

***


Озёрный край, как ещё называли Мерг и Линдаско, был местом, где на суше было больше воды, чем в некоторых морях. Мелкие озерки и заводи даже не получили названий, а крупных озёр так много, что запомнить все их имена для новичка было большой проблемой. Но герцог Ритейр Алдеринк новичком не был, он родился в Мерге и всю жизнь до последнего дня собирался прожить именно здесь. Наместник Мерга обожал свой край — внутренние земли Тысячи Озёр, так же сильно, как и его подручный и друг маг Мерга Акко Редан.

Герцог Ритейр был из той ветки родового древа Алдеринков, которая никак не могла претендовать на королевскую корону, так далеки они были от основного ствола власти. Поэтому Ритейр посвятил свою жизнь озёрному рыболовству. И хотя Латарская Мореходка, простите, Латарское Мореходное училище было на территории Линдаско, а точнее на берегу самого большого из Тысячи Озёр — Гунэрмэ, Ритейр Алдеринк получил в народе прозвище Ритейр Рыбник. Так народ выражал свою любовь к своему наместнику за то, что герцог открыл у себя в Мерге в противовес Мореходке Училище рыбоводства и рыболовства, где взахлёб рассказывал молодым мастерам про садки и ванны, кувезы для молодняка и чаны для передержки, про сети и удилища, крючки и наживки, лески, сачки и прочая, прочая, прочая.

Наместник Линдаско, внешних земель Тысячи Озёр, граф Рофо Осгрид посмеивался в густые седые усы — мало ли чем его зять развлекается, главное, что дело своё знает, а в его дела нос не суёт. Потому что в трюме должен быть порядок! Так, постукивая по лбу оттопыренным средним пальцем, любил говорить граф Рофо, отец неистовой Нувии, связавшей свою жизнь с соседским тогда ещё мальчишкой Ритейром и родившей ему старшего сына Этельма и дочку Ольгриссу тоже готовящихся теперь к предстоящему королевскому благотворительному балу.

Кроме Нувии, у Рофо Осгрида других детей не было. Не помогло даже магическое воздействие. Ни свой маг Леволь Ригри, ни соседский Акко Редан никак не смогли наколдовать Рофо сына. По этой причине граф Рофо обожал внука и душевно любил Ритейра, а оба отвечали ему взаимностью.

Если мужская команда чувствовала себя и вела именно как команда, то женская половина семейств, хоть и вынуждена была общаться, но не очень-то делилась секретами друг с другом. Нувия была избалована матерью Виреттой Осгрид. Да и грешно не избаловать единственную и долгожданную дочку. Но характер Нувии надо было ещё вытерпеть. Не сдерживалась она ни в словах, ни в выражении своих искромётных чувств.

Виретта и Адалиса, мать Ритейра, ещё могли спокойно общаться, и Ольгрисса, обожавшая бабушку Виру, всегда могла найти понимание у этих милад. К матери же Ольгрисса старалась не обращаться и не задавать лишних вопросов. Нувия, любимая дочка графа Рофо считала так же, как и её отец, что в трюме должен быть порядок, и её командный голос разносился по всему графскому замку, казалось, не встречая препятствий даже в виде стен и массивных дверей.

Третья седовласая милада Нуока Альбеальда Июсс, бабушка Лердре Лин, частенько присоединялась к кумушкам Виретте и Адалисе, и они вместе перемывали косточки горожанок и рыбачек, рыночных торговок и других встречных-поперечных. На этих бабушковых, как их называла Лердре, посиделках встречались и девочки обоих семейств. Ольгриссе, мягкой и ласковой в своего отца Ритейра Рыбника, легко было общаться с задумчивой и внешне рассудительной, Лердре Лин.

Когда оба семейства встречались при королевском дворе в Вигарде, верховодить в этой дамской компании принималась на правах хозяйки тётка Террия Вигард, сестра короля Таара. Тогда было не так шумно, как дома, но зато разговоры дам были весьма интересны подрастающим принцессе Миретте, её кузине Эритте и, конечно же, Лердре Лин и Ольгриссе. Изредка к тётке Террии в гости приезжала и Тиоланта Алдеринк, очень дальняя родственница короля несвоевременно покинувшего этот мир Нолена.

Со временем, когда знакомство Лердре и Ольгриссы переросло в настоящую женскую дружбу, оказалось, что в рассудительной Лердре бушует такой огонь страстей, что даже Леур, бог огня, позавидовал бы этому костру. Видимо сама Саена, властительница страсти, запускающая под кожу «плавать дельфинов» и в животы «бабочек порхать», наделила девушку такой силой чувств.

Но на самом деле Лердре была миладой умной и наблюдательной, внимательно слушала разговоры взрослых и знала, что про главные чувства раскрывать нельзя даже самой близкой подруге. Поэтому сейчас Лердре не могла посоветоваться ни с бабушкой Нуокой, ни с её подругами, ни с Ольгриссой, ни тем более со своей матерью Финифри, любившей высмеять человеческие слабости, к которым относила и страстную любовь.

Одно Лердре знала точно, что на бал она поедет при любых условиях, даже если ей придётся надеть платье рыночной торговки, даже если это платье будет грязным после целого рабочего дня. Так ей хотелось хотя бы одним глазком посмотреть ещё раз на любимого Принца.

               
***


Латар. Вигард. Бал.


Когда Мелимара Норри рожала своих сыновей для любимого мужа Гаарта Вигарда, латарская корона была уже три поколения в доме Алдеринков. Разве могла Мелимара представить себе, что её внук будет коронован самой велистой? Разве мог подумать Гаарт Вигард, что его правнуки будут открывать большой королевский бал в Вигарде?

Акторн Вигард, младший сын Гаарта и Мелимары, женился на сестре Ирефроя Июсса Геддоре, и у них родился сын Аниир, который расстарался и вместе со своей ненаглядной Лаоной Каррас произвёл на свет пару одинаковых мальчишек и чудесную девочку.

А второй сын Гаарта и Мелимары, старший, рыжий Реддар Вигард женился на Теате Панни, и первой у них родилась девочка, та самая тётя Террия, которую теперь обожали все дети обоих домов. И пришлось Реддару и Теате стараться ещё раз, зато их сын Таар Вигард теперь был королём Латара и правил от имени и по повелению велисты. Но у самого Таара и его королевы Эмрики не получилось двойняшек, у них получился сын Аттор и пять лет следом за ним дочка Миретта. А теперь, в уже совсем зрелом возрасте, Эмрика снова ждала ребёнка, и пока это было тайной для окружающих, но не от папы-короля.

Прадед с прабабкой, Гаарт и Мелимара уже не выходили из дома, но на этот бал они заставили себя привезти, и теперь сидели в почётном уединении в королевской ложе на втором этаже, наблюдая за приготовлениями к первому танцу. Так и получилось, что на балу собрались все ныне здравствующие поколения дома Вигардов.

Надо сказать, что нынешние отношения между домами Алдеринков и Вигардов кардинально отличались от всех прожитых ранее лет. Корона к Вигардом вернулась так внезапно, что новых наместников никто не успел назначить. А потом как-то всё приработалось в чуть изменившемся механизме управления государством, что Таар и не стал ничего изменять. Люди работают на привычных должностях, стараются для своего народа, всё подогнанно в этом механизме, так зачем же кго перенастраивать?

Так и получилось, что молодое поколение уже росло вместе и воспитывалось в единых традициях, а представители обоих домов теперь съезжались на бал вместе и танцевали, отодвинув былую вражду или даже забыв её.

Бал открывал, как и полагалось, король Латара Таар Вигард вместе со своей королевой Эмрикой Валлар, хоть королева и нервничала, что уже слишком стара для такого ответственного мероприятия. Эмрике казалось, что складки платья лежат не так, что ожерелье из крупных сапфиров потерялось в кружеве воротника, что вырез на платье слишком велик и открывает чересчур много взглядам собравшихся, что бальные туфли тоном немного светлее платья, небесно-голубые, а не голубовато-серые, что… Ещё много чего беспокоило королеву, но порядок был порядком, бал надо было открывать, и сделать это мог только король и его королева.

За всеми этими переживаниями, сочувствуя матери всем сердцем и стараясь её успокоить, наблюдала младшая сестра Аттора, принцесса Миретта Вигард. Самой Миретте предстоял танец с троюродным братом, одним из близнецов, Лайвом, в то время как второй из братьев-близнецов, Леас, пригласил на танец скромницу Тиоланту Алдеринк, дочь самого простого в обоих домах человека наместника земель Нолерд графа Дренарда Алдеринка.

Граф Дренард был настолько далёким родственником покойному королю Нолену, что про корону Латара даже никогда не задумывался, а, как известно, это способствует развитию спокойного характера и весёлости. Тому же способствовала и окружающая Дренарда действительность — пастораль полей, лесов и речушек, названия которых даже не попадали на карту континента.

В Нолерде, расположившемся на самом юге Латара, угнездилось множество небольших деревень, деревенек и хуторов, где жители занимаются в основном земледелием. Пустыня в эти края не заходит, зато с материка сюда приходят тёплые ветра, дающие вкупе с океаническими прохладными и влажными воздушными массами частые и тёплые дожди. И сам край достаточно солнечный, так что при небольшой магической поддержке в Нолерде и его окрестностях получают по три, а то и по пять урожаев за лето, если иметь в виду всё круголетье, а не только тёплый летний период.

Магическая помощь требуется, чтобы минимизировать влияние зимы, и чтобы круглое лето стояла однообразная погода с правильным чередованием солнечных дней и дождливых ночей. С этой задачей нолердский маг Лодаво Тирилли, главный помощник и друг Дренарда Алдеринка, умеет справляться, даже не выходя специально для этого из дома.

Впрочем, вернёмся к балу. Младшая сестрёнка близнецов, симпатичная и смешливая, но очень рассудительная графиня Эритта была назначена партнёршей на первый танец принцу Аттору. Ожидая королевское соло, она перешёптывалась со своей троюродной сестрой принцессой Миреттой, с которой они были дружны с самых кружевных пелёнок.

— Эри, ты представляешь, на второй танец меня пригласил Этельм! — Миретта восторженно ухватила подругу за руки, чтобы потрясти и тут же выпустить их.

— И чего ты так радуешься? Ты помнишь, что получилось из брака одного из Вигардов с этой стервой из дома Алдеринков? — отчего-то восторг подруги не передался графине.

— Ну, Э-эри-и! Я же не замуж за него иду, а всего на один танец!

— Смотри, дорогая моя, я тебя предупредила. Держи ухо востро! Этот Алдеринк будет к тебе приставать, вот увидишь! Им теперь хочется, во что бы то ни стало, вернуть корону себе. А мне ещё не надоело быть принцессой Латара, — и Эритта улыбнулась приближающемуся к ним наследному принцу Аттору. — Мира, говори с этим Этельмом о всякой чепухе, прошу тебя!

— Хорошо, подружка! Обещаю! — прозвенела вслед графине принцесса Миретта и тут же увидела, что обсуждаемый кавалер приближается, чтобы тоже увести миладу в бальный круг.

А Эритта наблюдала, танцуя с принцем. Она нашла глазами Уле Брабандера и поглядывала, как таинственный маг и чародей стоит у дальней стены и внимательно к чему-то прислушивается. Его тёмные волосы слегка трогает ветер из открытого недалеко окна, а свет от яркой люстры не может никак добраться до его глаз, чтобы Эритта смогла увидеть хотя бы направление взгляда мага. Гарон Трисвятый! Как же ей хотелось, чтобы этот мужчина обратил на неё внимание и пригласил на танец! Но Брабандер не танцевал в этот вечер ни одного танца, и Эритта могла отдаться на волю своих фантазий, кружась под мелодию вместе с Аттором и другими партнёрами.

В отличие от большинства своих родичей, граф Этельм Алдеринк, брат Ольгриссы, внешне похожий на свою мать Нувию Осгрид, не был блондином. Его волосы напоминали о сумерках, о ночных облаках, о чёрном жемчуге, который никогда не бывает абсолютно чёрным. Он был из той ветви дома Алдеринков, к которой принадлежала и Тиоланта, но он дружил не с девчонками, крутящимися в своей девчоночьей компании, а вынужден был общаться со своим одногодкой и дальним родственником Дериллом, который как раз мог бы унаследовать корону за Ноленом, если бы не вмешательство велисты.

Отец Дерилла, герцог Таморн Алдеринк, хотел правильно воспитывать своего мальчика. Будучи наместником Улистена и автоматически главой Латарского Речного училища, большой учебной базы, где молодых людей научают ходить на речном транспорте и заниматься речным же рыбоводством и рыболовством, Таморн хотел, чтобы сын стал достойным преемником в его деле. Но Дерилл не интересовался речным судоходством и, хоть ему и пришлось выучить всю эту премудрость, не любил воду и водоплавание вообще.

Дерилл нашёл общий язык с отцовским магом Раксом Латиром, и тот, в конце концов, уговорил своего патрона не изнурять сына хождением под парусом и на моторе. Ну, не его это, не его. А на вопрос Таморна о призвании оболтуса Дерилла маг Улистена гордо ответил: призванием юноши является психология человеческих душ. Вот так, и никак не меньше. А если по простому говорить, то мальчишке с детства нравилось исподтишка стравливать между собой зависимых от него людей и смотреть, как те собачатся друг с дружкой, даже не подозревая, кто виновен в их сваре. К слову сказать, команды трёх парусников и двух моторных катеров вздохнули с большим облегчением, когда Дериллу официально разрешили больше не принимать участие в плаваньях.

Зато когда под парусом перестал ходить Этельм, его команды загрустили. Этельм Алдеринк был сыном герцога Ритейра Алдеринка, Ритейра Рыбника, наместника из Мерга, и любил своих родителей и сестричку Ольгриссу, любил людей и плохо относился к склокам и грязи в человеческих отошениях, всегда стараясь мирными методами восстановить справедливость.

Что касаемо судоходства, то рыбалку Этельм не то чтобы обожал, как отец, но относился к этому занятию с терпением. Он был спокойным и вдумчивым мальчиком, любил наблюдать и делать выводы, но не старался донести свои выводы и наблюдения до всех и сразу. Жизнь расставляла на места его догадки и ошибки, из чего Этельм делал новые выводы.

С Дериллом Этельм общался, но называть его своим другом никогда бы не стал. Дерилл же старался втесаться в доверие ко всем, чтобы позже было легче манипулировать людьми для собственной выгоды или наслаждаться устроенными исподтишка склоками. Этельм тоже старался… делать вид, что попал на удочку к родственничку, чтобы усыпить его стремление задружиться насмерть. Плавая пару раз в одной команде, юноши по возможности не показывали никому свои далеко не близкие взаимоотношения, чтобы не мешать команде выполнять свою работу. Но свободными вечерами им приходилось общаться, и это общение даже походило на вполне дружеское. По крайней мере, ни один не мог отказать другому в наличии ума и хитрости. О доверии даже речи не было. О дружбе тоже.

— Милада Миретта… Принцесса… Могу ли я пригласить тебя на танец? — голос Этельма звучал как музыка, будто бы он не говорил, а тихо напевал слова из какой-то незнакомой песни. Глубокий баритон обволакивал, уносил вдаль, обещал исполнить все мечты и одарить небывалыми чудесами мира.

— С благодарностью принимаю твоё приглашение мастер Алдеринк, — Миретта слегка наклонила голову и изящно подхватила для реверанса подол своего тёмно-синего, в честь родовых цветов, платья. Она специально не стала называть кавалера по имени и ответила сухой придворной фразой, чтобы не переходить границы, определённые когда-то мировым этикетом.

— Прошу, принцесса, — Этельм подал девушке руку, а когда Миретта за неё взялась, оказалось, что она могла бы свободно пройти у парня подмышкой и не задеть его тела даже причёской.

Принцесса не была крошкой и имела вполне обычный для женщины рост, а вот Этельм был высоким даже по меркам латарских воинов, которых отбирали, в том числе, и по атлетическому сложению и росту. Миретта, увлекаемая сильными и одновременно нежными руками, на которые можно было положиться, которым хотелось доверять, погрузилась в волшебство мелодии и танца. Голова слегка кружилась, глаза девушки смотрели в бездонные серые озёра графа Этельма.

Ну, почему? Почему у этого мужчины такие длинные и густые ресницы? Без всякой краски они такие, что даже завидно становится! А глаза… Ах, как он смотрит… Утонуть и пропасть в этих глазах… Что там твердила мне Эри? Не доверять? Глупости это всё! Такие глаза не могут быть у предателя! А губы… М-м-м… Какие они… Он что-то говорит?

— Прости, я не расслышала, — оправдалась Миретта.

— Я хотел сказать, что ты очень красива, Миретта, — произнёс граф, приблизив к ней своё лицо так, что горячее дыхание коснулось её волос, и её прелестные ушки начали краснеть и нагреваться. — Мне очень нужно передать принцу Аттору одно неприятное известие.

Миретта дёрнулась от неожиданного поворота событий, но сильные руки удержали принцессу и со стороны никто ничего не заметил. Танец продолжался, музыка играла достаточно громко, парочка миловалась друг с другом, как нежные голубки.

— Миретта, передай своему брату слово в слово: «Трон Вигардов в опасности. Бастарды что-то замышляют. Я не знаю, что именно, но они связались с какими-то мощными магами или колдунами в пустыне». Передашь? От этого действительно очень многое зависит, принцесса.

— Передам, — сухо ответила принцесса и обиженно поджала губы. Так он играет роль… Я ему не нравлюсь! Ему просто надо передать какую-то глупость моему брату! Трон в опасности! Подумаешь! И тут до сознания девушки начал доходить смысл сказанного. — Подожди!!! Как в опасности?!

— Тише, Мира! Ш-ш-ш… Не привлекай внимания, — и он, улыбаясь, крутанул девушку в танце так, что у той захватило дыхание.

— Осторожней, Этельм! Я же не кукла! Я могла упасть!

— Никогда! Пока ты в моих руках, я никогда не допущу, чтобы ты упала, Мира, — он так произнёс её имя, что принцесса снова «поплыла», размякла и перестала сопротивляться и дуться.

Танец подходил к концу, ещё звучала музыка, но кавалеры уже провожали своих милад к их креслам, когда Этельм снова наклонился к самому уху девушки и спросил:
— Ты помнишь, что надо передать?

— Да, я всё помню, — поморщилась принцесса.

— Это важно, но ещё важнее, что я в восторге от нашего танца, Мира.

Ах, она согласна была передавать что угодно, и кому угодно, только бы Этельм ещё раз назвал её именно так, нежно и с придыханием. Ещё долго ощущалось его дыхание на волосах, слышался его шёпот: «Мира…» Миретта чувствовала себя как после большого бокала тегристого вина, выпитого залпом на голодный желудок. А запястье ещё долго потом помнило нежное, но смелое прикосновение его губ — благодарность за танец, как это было принято в приличных домах Латара.

Пока один друг принца Аргель Ноцо во всю разылекался танцами с миловидной Тиолантой Алдеринк, дальней родственницей когда-то почившего химирского короля, другой друг, королевский шут Риттико старался не мешать танцующим, но зорко следил за всеми. Вот принц проводил на место изящную Эритту, тряхнул головой и поцеловал руку милады. Смотрел, как они ещё с минуту поболтали о чём-то, судя по выражению лица Аттора, незначительном. Вот он отошёл и встал поближе к близнецам.

Лайв, немного ниже брата, старший из двойни, после танца с принцессой уже успел отдавить, по его собственному выражению, ноги ещё как минимум двух милад. На самом деле он танцевал превосходно и никому не наступал на ноги, даже наоборот, так вёл своих партнёрш, что даже самой неумелой и неловкой танцевать с Лайвом было просто и приятно.

Леас делился своими впечатлениями о юной миладе Тиоланте. С его слов получалось, что, хотя она и Алдеринк, но не похожа на Алдеринков ничем, даже манерами, а напоминает скорее простую горожанку, чем дочь знатного рода, бывшего ещё недавно королевским родом.

— И чем тебя прельстила эта простушка? — Лайв был ироничен до крайности, иногда переходящей черту приличий.

— А тем, братишка, что она искренне любовалась мной и не пялилась по сторонам в поисках следующего кавалера, — Леас чуть не показал язык, но вовремя спохватился, что на них могут, да и наверняка смотрят люди.

— Мне что ли пригласить Тиоланту на танец?

— Аттор, ты, конечно, можешь совершать безрассудные поступки, но даже для тебя это перебор, — Лайв укоризненно покачал головой и поцокал зубом, сопровождая свои гримасы таким печальным взглядом, словно уже выслушал заключение лекаря о душевной болезни принца.

— Не понял… Что ты называешь безрассудным? Приглашение на танец ещё ни о чём не говорит! — взвился гордый наследник престола. — Я не собираюсь даже рассматривать её в кчестве…

— О-ох! Он уже про будущее подумал! А я испереживался весь, что наша новая королева будет из простолюдинок.

— Лайв! Не чуди. Ты и вправду слишком увлёкся. И никакая Тиоланта не простолюдинка. Просто эти гениалогические ветки младших сыновей… Они такие… Такие…

— Торри, а отнимать у моего брата понравившуюся ему девушку — это не слишком увлечься? Как по-твоему? А?

— Но я не отнимал…

Наконец-то принц смутился, и нахальный блондин радостно рассмеялся, показывая всему залу свои безукоризненно ровные и белые зубы.

— Да, танцуй ты с кем хочешь! — прогорланил Лайв, слегка заглушив музыку. — А я пойду и приглашу ещё одну нашу скромную родственницу.

Он уже было сделал шаг в сторону одиноко стоящей у окна красивой шатенки с ниткой розоватого жемчуга на волосах, но был жёстко остановлен рывком за рукав камзола.

— Не пудри миладам мозги, Лайв! И я серьёзно. Иначе я тебя покараю своей властью!

— Ой-ой-ой! Наш принц рассверипел! Ты ещё пофыркай, как это делают ваши царственные единороги! Ага! И копытом взрой землю.

— Ты меня понял, — подтвердил свои слова Аттор.

— Понял я, понял! Пусти!

Лайв вывернулся из ослабшей хватки принца и стремительно стал пересекать зал.

Вездесущий шут, на которого на балу никто не обращал внимания, потому что присутствующие так привыкли к его мелькающей то тут, то там кудрявой голове и круглой пятой точке, что скорее заметили бы его отсутствие, Риттико увидел, как краска ярко залила щёки юной Лердре Лин Июсс. Как внимательно она смотрела на Лайва, стараясь не упустить ничего из сказанного им. И как она отдалась танцу.

Но Риттико заметил также, что, несмотря на смущение и получаемое удовольствие от танцевальных пируэтов, Лердре Лин остаётся сосредоточенной и высматривает в зале… Принца! Малютке нравится наш мальчик Аттор! Это для шута явилось неожиданным, но очевидным открытием. Интересненько! Собаки страшные! Очень интересненько!

Вдруг среди танцующих произошла какая-то сумятица и неразбериха. Путь пары Лердре и Лайва пересекла другая парочка танцующих. Лайв удержал свою партнёршу, а вот столкнувшийся с ним остроносый блондин с бледными впалыми щеками и почти белыми глазами, так светлы были серые радужки его глубоко посаженных глаз, то ли случайно, то ли намеренно уронил свою миладу.

Ольгрисса Алдеринк больно ударилась об паркет рукой и коленом, но её подхватил не её кавалер, а проныра шут, чтобы успокоить и отвести к диванчику, на который она и была бережно усажена. Риттико молниеносно вручил Ольгриссе бокал тегристого, словно всегда носил в кармане запасные хрустальные бокалы с уже разлитым в них вином.

— Мастер Гизард, изволь принести извинения миладам! — Лайв едва сдерживал ярость.

— Мастер Лайв, ты настолько неумелый танцор, что сбил мою партнёршу на пол, — Гизард Маас был спокоен так, будто он собирался лечь спать, а не получить вызов на дуэль. — Это ты должен извиниться перед миладой Ольгриссой!

К спорщикам быстрыми шагами приближался принц Аттор и его подручный маг Аргель, и Риттико не мог больше успокаивать пострадавшую. Шут и маг встали за спиной принца, чтобы удержать его от скорой расправы, которая нарушила бы не только придворный этикет, но и стала бы серьёзным осложнением во взаимоотношениях между домами.

— Мастер Гизард Маас, — взревел Аттор, но приглушил голос после ощутимого тычка в спину, — я видел всё со стороны и я подтверждаю слова моего вассала мастера Лайва. Это ты устроил столкновение, причём обдуманно и нарочно. Изволь объяснить мне, твоему принцу, зачем ты так поступил. Ты хотел устроить драку на балу? На королевском балу?

— Мастер Аттор… — голос блондина был бесстрастным, а на лице не дрогнул ни один мускул.

Все затаили дыхание — никто больше не называл Аттора Вигарда просто мастером в официальной обстановке с тех пор, как его отец Таар Вигард получил корону из рук велисты.

— Мастер Аттор, — повторил Гизард Маас, — ты для меня не принц крови, перед тобой я не считаю нужным ни отчитываться, ни пускаться в какие-либо объяснения.

Его голос звучал в абсолютной тишине, смолкли даже музыканты, пары танцевавших замерли на месте словно статуи. Все боялись даже дышать.

— Торри! А я всегда тебе говорил, что ты не очень похож на принца! — Риттико возник из-за сине-чёрного камзола, как будто его достал фокусник из тайного кармана.

— Аттор… — Аргелю Ноцо никогда не требовалось много слов, чтобы принц понял его. — Не ввязывайся, отдай инициативу Ритти.

— Элео, иди к Беру! Бер тебя задери! — Лайв резко выдохнул и отпустил Лердре, которую всё ещё прижимал к себе, не то защищая, не то просто из-за нервного напряжения.

— Я могу свидетельствовать, что столкновение произошло по вине мастера Гизарда Мааса. Я внимательно слежу за танцующими. Всегда. Чтобы именно не столкнуться, — Лердре трясло от возбуждения, как гончую, которая чувствовала запах зайца уже полчаса, а теперь ей его показали и даже пообещали дать потрепать, но девушка достойно держала лицо, впрочем, это она умела делать блестяще. — И я могу точно сказать, что мастер Гизард столкнулся с нами специально, по своей воле, а не из-за сторонних обстоятельств.

Аттор уставился на девушку в упор, только теперь обратив на неё внимание. Каштановые локоны слегка растрепались, красивые губы чуть припухли от волнения, щёки пылали закатными небесами, а глаза… Глаза как звёзды его мечты! Как он раньше не видел такую красавицу? И такую умницу? Малышка ещё… Это её первый бал? И как держится! А какая смелая! Что творит этот поганец шут?! Куда он её уводит?

— Риттико! Оставь миладу Лердре Лин в покое, ей не нужна твоя помощь! — принц чуть не забыл, что ему нанесли кощунственной оскорбление. — А с тобой, Гизард, я разберусь после бала!

— Пренепременно, мастер Аттор, — и только теперь на тонких губах бастарда появилась скользкая улыбка.

— Никаких разборок у вас с принцем не будет! — шут возник снова из пустоты между двумя спорщиками. — Нашли место и время, два болвана! Никогда принц крови не станет биться на дуэли с бастардом мёртвого короля!

На этих словах Аргель Ноцо одобрительно кивнул и поспешил уйти в тень.

— Что ты сказал, шут? — прошипел Гизард, вплотную подходя к невысокому шуту и глядя на его кудрявую лохматую макушку. — А ну, повтори, гадёныш!

— Принцу крови, — медленно и чётко выговаривая слова, как объясняют прописную истину непутёвому младенцу, проговорил шут, — не пристало драться с бастардом короля, которого сама велиста отправила в Преисподнюю, а корону передала законным владельцам, королям, а не узурпаторам. С тобой, прощелыга, драться буду я сам.

— Много чести выйти на поединок с королевским шутом!

— Ну, во-первых, ты сам сказал, что шут я королевский, а не бастард, и, во-вторых, я не простой горожанин, я имею вполне достойное происхождение! И драться ты будешь шпагой, которую ковал мой отец или мой брат, потому что нашим оружием пользуются во всех знатных родах Латара, да и всей Бертерры.

— За то, что ты меня обозвал бастардом…

— «А ещё червяком! Земляным червяком!» — подначивал блондина шут, цитируя, одному ему известно откуда, взятые слова.

— Я уничтожу тебя, шут! — это был почти шёпот, но Гизард был в таком бешенстве, что не мог кричать. — Сначала я убью тебя, а потом убью и твоего бесправного принца. Кто будет моим секундантом?

— Конечно же, я, малыш! — раздался гнусавый голос, который никто надеялся не услышать. — Я, твой родственник по отцу, если молва не брешет, и ты на самом деле сын Нолена.

— Дерилл! — ахнули в толпе.

— А-а-га-а-а… Ы-ы-ы… Дерилл Алдеринк собственной персоной, — высокий и худой с сальными волосами вида прошлогодней соломы и похабной улыбочкой, он прекрасно знал, что ему тут не рады, но это его не расстраивало, а радовало. — Именно я. Хы-ы-ы-а… И я возьмусь быть твоим секундантом, братишка.

— Благодарю тебя, мастер Дерилл, — официальный ответ Гизарда, который уже взял себя в руки, прозвучал так контрастно в сравнении с разухабистой манерой Дерилла, — благодарю за помощь и поддержку. Я буду помнить добро, сделанное тобой.

— Да, чё там добро! Эта их велиста украла мою корону! Мне бы она досталась по любому после смерти Нолена. Он же своего сынка наследного самолично в застенках сгноил, туда ему и дорога, сучонку!

— Тогда секундантом мастера Риттико буду я, — вмешался Лайв. — Раз с меня всё началось, то мне и ответ держать.

— Ка-а-ак благородно! Я просто писаюсь от восторга и грохаюсь о земь! — Дерилл сделал вид, что его шатает из стороны в сторону и закатил глаза. — Ну, тада када, када тада твой шут явится на дуэль?

— Осторожней, мастер Дерилл, как бы мой подопечный не решил проучить и тебя своей шпагой. В любом случае ты секундант, и ты не имеешь права оскорблять моего подопечного ни делом, ни словом.

— А то что? Сам меня по площадке погонять возьмёшься?

— Нет, Риттико вызовет на дуэль лично тебя, а я снова буду его секундантом и посмотрю ещё один прекрасный спектакль с кровавым концом, — Лайв знал шута в деле, даже брал у него уроки фехтования, а то, что Риттико никто не принимал всерьёз, только ухудшало прогноз поединка для любого его соперника.

— На побережье, набережная Зелёного Дракона, на перекрёстке с улицей Испуганной Мыши, — серьёзно и совсем другим тоном ответил Дерилл. — Завтра на рассвете. И заклинаю тебя самим Лутом, не вздумайте опоздать оба вы! Если солнце окончательно встанет, а кого-нибудь из вас не будет на набережной, то я объявлю победителя дуэли!

— Это условие касается и вас обоих, — в тон ему ответил Лайв. — Если кого-то из вас двоих не будет с рассветом на перекрёстке набережной Зелёного Дракона и улицы Испуганной Мыши, то Гизарду засчитывается техническое поражение, то есть поражение без боя. И, кстати, помни, что твой подопечный не может нарушить указ короля! За это ему грозит тюрьма и казнь.

— Твой тоже пусть всё помнит! — прошипел сам Гизард, но был грубо отодвинут Дериллом, открывшим было рот, чтобы вывалить очередную скабрёзность, но передумавшего говорить.

— Договорились? — нетерпеливо прервал беседу секундантов принц Аттор. — А теперь марш отсюда все драчуны и придурки! Идёт королевский бал! Музыканты!

В зале снова грянула музыка. Робкие шаги танцоров вскоре перешли в радостное ликование кружащихся пар. Как же хорошо, что не нас вызвали на дуэль! Как же прекрасно жить, когда уходит, отгремев, гроза! Снова развевались шелка и вуали, неслось в полёте тонкое кружево подолов и манжет, плясали перья в причёсках милад, сверкали изысканные украшения. Напряжение из-за стычки рассосалось по углам, но танцующим до этих повисших клочков мглы дела не было.

Ольгриссу пригласил на танец скромный брат Лердре Терих Июсс, и они с удовольствием старались забыть пережитое, отдаваясь мелодии вальса. Ольгрисса улыбалась, а Терих, расхрабрившийся как герой, что-то рассказывал ей на ухо, вызывая периодически приступ смеха у партнёрши. Сам Терих тоже смеялся, но тихонько, что совсем не оскорбляло сестру Этельма Алдеринка.

Сам Этельм снова увлекал в волны музыки принцессу Миретту, и она таяла от его прикосновений и слов. Близнецы Лайв и Леас вместе с сестрой стояли поодаль и успокаивали себя тегристым вином, которое так любит принц… Риттико, ничуть не обеспокоенный предстоящим поединком, сновал между парочками и поодаль от них, то мешался на ходу, то пристально всматривался в происходящее между колоннами у стен.

Увидел Риттико и то, как холодно улыбалась Ятта Маас, сестра Гизарда, его близняшка, кружась в танце с хищно скалившимся на неё Дериллом. И то, какое удовлетворение было на лице у их матери Миреон, продолжавшей свою беседу с дамами в салоне, где за столом шла карточная игра. То ли Миреон выигрывала в карты, то ли в какой-то иной игре…

Лердре вдруг почувствовала, что пол под её ногами стал зыбким, а стены поплыли, будто бы она смотрела на них сквозь текущую по стеклу воду — к ней направлялся сам принц Аттор. Он шёл и смотрел на неё, прямо в глаза, шёл уверенной твёрдой походкой. Он улыбался! Ей улыбался! Ноги едва держали Лердре, и она прислонилась спиной к колонне, у которой стояла в ожидании приглашения на танец, как и все милады в зале, собирающиеся танцевать.

— Милада Лердре Лин, подари мне твой танец, прошу тебя! — голос Аттора доходил до сознания девушки, как через слой ваты, слова проталкивались с силой, но всё равно были глухими. Собравшись с последними силами, она протянула принцу руку и прошептала согласие, потупив взгляд и залившись румянцем.

Мелодия то страстно рвалась в небо, то припадала к земле, то замирала, то грохала с утроенной силой, она очаровывала и отрезвляла, влекла как свет и охлаждала как лёд, завораживала, обволакивая нежным флёром, и бросала в бездну в неудержимое падение. Это было танго. Латар из всех континентов Бертерры больше всех занимался рыболовством, здесь до сих пор предпочитали ходить под парусом, хотя в достатке имелись и паровые суда. Здесь были и самые страстные моряки с огрубевшими на ветрах лицами, готовые любить или убить за любовь, не задумываясь ни о каких последствиях.

В портовых едальнях по вечерам все столики отставлялись к стенам, а в центре под безудержную музыку матросы танцевали танго друг с другом. Это была своего рода дуэль. Роли в танце постоянно менялись, ведущим становился то один, то другой партнёр. Считалось, что тот, кто в конце концов окажется ведомым, проиграл. Нередко танец переходил в поножовщину, но тут вмешивались хозяин заведения и охранники правопорядка. Парочку драчунов разнимали, приводили в надлежащий вид, а если кто-то из двоих или оба сразу продолжали «не понимать», то им объясняли правила приличия со всей тщательностью заботливого папаши, а потом уже лечили синяки и ссадины.

Страстное танго не способствовало отрезвлению маленькой Лердре, но руки принца были так сильны и так бережно вели её в танце, что она постепенно успокаивалась. Да, сбылась её мечта. Да, большего от жизни она и не просила. Она в Его руках! Он ведёт её в танце, да в каком танце! Глаза тонут в глазах, его рука отпускает её от себя, а в следующий миг щека прижимается к щеке, а сама она уже прижата к его груди и задыхается не от давления в страстных объятиях, а от восторга. Быть рядом, чувствовать Его всем своим существом, догадываться, что это всё не просто так… Мечта Лердре сбылась, и не важно, что будет дальше! Оказывается, если мечтать о несбыточном, то и оно может сбыться!

После танца Аттор увлёк девушку сначала на балкон, где они за неспешной беседой выпили по бокалу вина, а потом принц решил показать никогда не бывавшей во дворце Лердре залы и галереи, и они углубились в прохладные переходы и сумрак пустых колоннад. Принц рассказывал о своей семье, о разных случаях на турнирах, о том, как страшился в самом начале правления его отец, принимая ответственные решения.

Лердре слушала внимательно, иногда задавая вопросы. Многого она не знала, кое-что даже предположить не могла. Например, что король Таар любит кошек и котов. Как-то не вязались такие нежности и его суровый вид на всех торжествах, включая и этот бал. Или что королева Эмрика хотела ещё родить дочку, но уже давно отчаялась, потому что не получалось, а вот теперь… Только тс-с-с-с! Это секрет! Скоро у него появится ещё одна сестрёнка, крошечная принцесса. Маги сказали, что у королевы точно родится девочка. Но пока по внешнему виду Эмрики ничего не скажешь, разве только в глазах появилось затаённое счастье.

Так непринуждённо болтая, они дошли до портретной галереи, и Аттор стал рассказывать про своих предкав, глядящих на молодёжь из своих золочёных рам с полотен великих мастеров.

Вот это родоначальник, первый Вигард, основавший город, ходивший под парусом в незапамятные времена, правивший всем Латаром Элаур Вигард. А рядом с его ликом изображена королева Ирналида Ясерер. Красивая была пара, величественная истинно королевская чета!

На следующей картине была следующая королевская чета — король Даалур Вигард и его королева Эльтерре Азорра. Эльтерре всегда пленяла принца Аттора своим мечтательным взглядом синих как море глаз, признался он своей спутнице, слегка смущаясь.

Дальше висел портрет Рооса Вигарда и Келии Алдеринк. Роос Вигард был последним королём в роду до того момента, когда велиста Инира своей властью не казнила короля Нолена Алдеринка и не передала корону обратно роду Вигардов, сделав Таара, отца Аттора, королём.

Лердре смотрела на дальнего предка своего любимого и он ей нравился. Ах, как жаль, что Роос умер бездетным! Он был убит на одном из турниров, которые так популярны в Латаре и в наши дни. Об этом когда-то рассказывала тётушка Террия, когда ребятня сидела вокруг неё и с открытыми ртами слушали её истории. Тогда казалось, что мудрая тётушка Террия всё это выдумывает, чтобы позабавить малышей, но вот он, король Роос, смотрит на Лердре со своего портрета и улыбается, как… как…

Улыбка его была похожа на улыбку принца Аттора! И Лердре всей душой возненавидела королеву, стоящую рядом с Роосом на картине. Келия была невысокой и стройной миладой, вокруг её сосредоточенного лица были аккуратно уложены белые косы, а подбородок лежал на высоком накрахмаленном воротнике так, что длинная шея была не видна. Губы Келии были сжаты, а глаза смотрели отчего-то сурово.

Странно, подумала Лердре, разве с самого начала не был заметен разительный контраст между этими людьми? Зачем их сделали супругами? Или всё-таки они любили друг друга? Но как же тогда Келия второй раз вышла замуж и сделала своим королём не младшего брата Рооса Маатса Вигарда, а своего кузена Галавира Алдеринка? Ведь так было заведено, что даже если младший брат короля годился в сыновья своей королеве, после смерти старшего брата-короля, младший был обязан жениться на ней. Что пошло не так? Маатс Вигард отказался жениться на Келии? Келия отклонила предложение Маатса? На их браке не настояли старшие Вигарды? Брак Келии и Галавира был заключён тайно и без согласия старших в роду? Вопросы без ответов. Но вроде бы их брак узаконил тогдашний Ладекс…

Аттор любовался своей спутницей. Он специально увёл Лердре из танцевального зала, предполагая, что следующий танец мог завершиться далеко не традиционным образом, настолько сильно ему хотелось обладать девушкой. Она была такой юной, такой свежей… Её непосредственность очаровывала, так контрастировала с умудрённостью большинства дам высшего света, так манила. Аттору приходилось сдерживать себя изо всех сил, но он не мог просто так расстаться с Лердре и оставить её там, чтобы она танцевала с другими. Да при одной мысли, что этот трепетный стан коснётся хоть одна чужая мужская рука, у Аттора от ярости сжимались кулаки и начинали скрипеть зубы.

Рассказывая ей обо всех и всём, что окружало их во дворце, принц постепенно успокоился, его желание почти улеглось и вылилось необыкновенной для него словоохотливостью. Обычно из Аттора было не вытащить слова или он изрекал особо значимые слова и речи, когда этого требовали обстоятельства. Но сейчас само говорение приносило облегчение от его горячечного состояния.

Поэтому Лердре пришлось снова выслушать лекцию о том, что на турнирах ввели запрет на смертоубийство после гибели короля Рооса, про то, что на дуэлях теперь тоже запрещено убивать, а можно драться только до первой крови. И что дуэли с тех пор стали заканчиваться, почти не начавшись, а искусство фехтования переродилось в своего рода спортивную дисциплину, как и скачки на лошадях. Но что особо рьяные дуэлянты доводили-таки поединки до гибели одного из противников, за что второго, то есть, победителя сажали в королевскую тюрьму на многие десятилетия или пока родня не заплатит короне огромный выкуп за члена своего семейства или казнили.

Дальше шёл протрет самого Маатса Вигарда и его жены Элдерии Заарт. Маатс был бы хорошим королём. Похожий на старшего брата и отца, Маатс был более сдержан, а взгляд его был всепонимающим. Его лицо излучало мудрость. А что вы хотите? Родиться принцем и в одночасье стать простым герцогом! Тут не только мудрость придёт, тут и святым была возможность стать ненароком, просто сдерживая свои страсти и желание отомстить. Но мстить женщине, вдове своего брата, Келии, Маатс не желал и считал месть ниже своего достоинства. Хотя вендетта не особо порицалась даже при дворе, а у простого люда считалась в те времена чуть ли не священным долгом.

Перед портретами Фаарга Вигарда и Малирии Туриис и следовавшими за ними Соотом Вигардом и Кориоллой Доол Лердре почти не задержалась, а Аттор просто сообщил, что это были вполне достойные люди, тихо прожившие свою жизнь.

Прадед Аттора Гаарт Вигард и прабабушка Мелимара Норри смотрели с холста добрыми глазами и оба слегка улыбались так, что выражения их лиц были слегка загадочными и немного сказочными. Вот сейчас произойдёт чудо, говорили их лица, смотрите — не пропустите.

Дальше были подряд портреты их обоих сыновей с супругами: Реддар Вигард с Театой Панни, которую Лердре прекрасно знала, и его младший брат Акторн Вигард с бабушкой Геддорой Июсс, двоюродной бабушкой Лердре, дочерью прадедушки Эльдельхейма Июсса. Вместе с этими женщинами и тётушкой Терией, являвшейся дочерью Театы и Реддара, Лердре росла и набиралась мудрости.

Глядя на их изображения она даже чуть приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела, её губы были захвачены и капитулировали без боя. Аттор привлёк её к себе и целовал, сводя с ума и отдаваясь сумасшествию сам, падая в их общее безумие как в пропасть, и паря там, словно в облаках. Сколько длился их поцелуй, никому не ведомо. Обоим казалось, что прошла всего лишь минута и одновременно, что прошла чуть ли не вся жизнь.

Оставив прекрасную деву отдышаться, Аттор, у которого тоже ещё кружилась голова, нарочито небрежно показал на следующий портрет, где были изображены его родители король Таар Вигард и королева Эмрика Валлар. Дальше были изображены младший брат короля Аниир Вигард и его супруга Лаона Каррас, родители близнецов Лайва и Леаса и очаровашки Эритты.

Все эти люди были знакомы Лердре, всех их она считала в высшей степени благородными и достойнейшими. Боги! Гарон Трисвятый! О чём она думала, влюбляясь в принца крови?! Следующим королём станет Аттор Вигард, который стоял рядом с ней, который так умопомрачительно прекрасно целовал её совсем недавно… Или давно? А рядом с ним будет изображена его королева… Его жена… Та, которая и будет скрашивать его знойные ночи, та, которая родит ему детей, наследников короны. Не она… Не Лердре… Она по сравнению со всеми этими людьми безродная простушка! Она никогда не сможет стать королевой! Даже её великолепной бабушке Геддоре не довелось стать королевой, а ведь Геддора была гораздо достойнее, чем она, Лердре!

Девушка посмотрела на принца каким-то растерянным взглядом, потом из её глаз брызнули слёзы. И ещё через мгновение Лердре сорвалась бегом, быстро удаляясь от оторопевшего от неожиданности Аттора. Он попробовал догнать беглянку, но та затерялась в поворотах и разветвлениях дворца. Принц не стал звать на помощь домашних работников, но сам ещё долго бродил по дворцу в поисках прекрасной милады.

Она бежала не от принца, она бежала от своей мечты о нём, от своих ночных фантазий, от бесплодных надежд. Она бежала от себя, а не от него. Галерея, потом коридор, комната, анфилада комнат, другой коридор, снова галерея, огромный зал с тяжёлыми гардинами на высоких окнах, зал с музыкантами и танцующими, ещё коридор, другая анфилада комнат, зал с зеркалами на противоположных стенах, зеркалами, в которых во все стороны бежали её отражения…

Слёзы катились из глаз, а из груди вырывались всхлипывания. Лердре старалась не рыдать, но не могла сдержаться. Столько лет она мечтала о нём! Без надежды любила, просто любила… А теперь вдруг поняла, что вся эта её большая любовь зря! Зря! Даже если он ответит на её чувства! Даже если полюбит её так же, как любит его она. Всё зря. Никогда им не быть вместе! Никогда! Рядом с принцем должна быть принцесса, герцогиня, графиня, в конце концов. А кто она? Её мать графиня, а она сама никто! Никогда ей не стать его королевой! Никогда.

Выбившись из сил и окончательно заблудившись, Лердре пристроилась в пустой комнате, одной из очередной анфилады, забравшись с ногами в широкое кресло с высокой спинкой. Сидя так, она согрелась, и на неё стала накатывать дремота, как это часто бывает после нервных потрясений. Вдруг Лердре послышались чьи-то голоса. Они приближались, и через какое-то время остановились в соседней комнате.

— Как ты мог, Гиз? — вопрос предполагал наличие эмоций, но прозвучал так холодно, будто женщина читала текст с листа. — Ты же собирался вызвать на дуэль и убить принца Аттора, а не их королевского шута. А теперь что ты намерен делать?

— Я не могу отказаться от своего вызова, сестра! Я буду драться с ним! Он оскорбил меня, тебя, нашу мать! Он оскорбил нашего покойного отца!

— Гиз, Гиз… — укоризна в голосе женщины была мягкой, она не ругала его, а слегка даже жалела, — глупый мой братик. Конечно, теперь тебе придётся сначала убить шута, чтобы он, по крайней мере, больше не мог спутать наши карты.

— Я убью его, Ятта!

— Я тебя просила не называть больше меня этим именем, Гиз.

— Прости, Иннерис! Прости меня, верховная жрица!

— Гиз! Ты совсем потерял голову?

— Да… Прости, сестра!

— Мне самой теперь придётся действовать. Ты только усложнил всё. Но… Хм… Так даже интересней. Дни идут, Луны кружат по небу, а численность наших сторонников прирастает.

— Да будет крепка власть нашей богини!

— Да будет крепка она!

Лердре не могла видеть говорящих и вообще старалась даже не дышать, чтобы не привлечь их внимание. Вздохнула она, только когда их шаги затихли вдалеке. Она поняла, что мужчина, говоривший со своей сестрой, был мастер Гизард. Ведь именно он вызвал на дуэль мастера Риттико. А сестрой Гизарда как раз была милада Ятта, которая так красиво кружилась в танце с этим мерзким Дериллом.

Но почему Иннерис? Какая верховная жрица? Верховным отправителем культа десяти богов был Ладекс, и при этом никаких жриц не существовало вообще. Удивление и беспокойство, вот что овладело душой маленькой Лердре и сжало её пламенное сердце. Власть богини… Которой из них? Таги-Тагайя? Виора? Саена? Эори? Их в пантеоне всего четыре, кого можно назвать богинями… Ни у одной из них нет ни своего собственного храма, ни жриц.

Интересно и страшно. Страшно интересно. Эта Ятта, которая Иннерис, она решила строить козни принцу Аттору, чтобы уничтожить его! Потому что Гизард не смог вызвать принца на дуэль, чтобы его убить! И Аттор ничего не знает! Сказать ему! Но как? Она же сбежала от него, а возвращаться и объяснять причину… Нет, она не может ни вернуться, ни рассказать, почему убежала. Значит, она не сможет сказать своему любимому принцу, что ему грозит смертельная опасность.

И что же делать? А вот что! Пусть она никогда не сможет стать королевой рядом с Аттором, но она может хотя бы разузнать планы врагов, а быть может, и поломать их, помешать и тем спасти принцу жизнь. Теперь ей нужно было встретиться с Яттой. Решение было принято, и невидимая со стороны комнаты Лердре стала обдумывать, как бы его осуществить, но от пережитых тревог и волнений на девушку накатила такая усталость, что она и сама не заметила, как спутались её мысли и пришёл сон.

               
***


Латар. Вигард. Дворец. Сразу после бала.


— Ритти! Бер тебя задери! Ты должен уже видеть пятый сон, а ты шастаешь по дворцу!

Принц Аттор был расстроен из-за сбежавшей от него девушки. Он не мог сказать себе, как бы развивались события, останься она после поцелуя с ним рядом. Воспользовался бы он её доверчивостью или нет? Скорее всего, нет, хотя и очень хотелось. Но, увидев идущего навстречу шута, Аттор сорвал всё своё раздражение на друге.

— И ты, Торри, тоже давно должен был бы спать, но тебя тоже носит по коридорам, будто ты не живой человек, а привидение королевского замка, — шут изобразил во всех красках и звуках, какое оно, это королевское привидение. — Ты-то что шляешься? Ночь же! Вот твой Ноцо уже седьмой сон видит, я уверен.

— Да… Думаю я…

— О!!! Великие королевские думы? Ну, это уважительная причина для ночных бдений. А ты не поделишься ими со старым другом? Раздели ношу надвое, половину буду думать я, а вторую половину — ты.

— Ритти… Да я… Ну, как тебе сказать?.. — Аттор мялся, не зная, как начать, да и вообще как сказать, признаться в том, что девушка сбежала после… — А! Бер с тобой! Слушай!

— Я весь стал ушами, — и Риттико так лучезарно улыбнулся, что показалось, будто вокруг стало светлей на пару мгновений.

— Мдя-я-я… — протянул шут после того, как принц признался ему во всём. — Лердре Лин… Милада Июсс… Хорошая девочка. Очень. И что же её так расстроило? Ты не мял её руками? Ну, как остальных…

— Никого я не мял! — резко почти выкрикнул принц. — Тем более не позволил себе этого с ней. Да и её не хочется мять, её хочется пить, будто она экзотический волшебный напиток… Ею хочется дышать, наслаждаться понемногу, чтобы подольше…

— У-у-у! Собаки страшные! Да ты влюбился!

— Ничего я не влюбился… — принц застенчиво потупил взгляд.

— И не спорь с шутом, шут в таких делах разбирается.

— Просто с ней мне было очень легко и приятно. А потом… Всё кончилось так внезапно…

— Иди спать, Торри. И я пойду на покой. Моя девочка уже волнуется, наверное.

— Твоя полукровочка?

— Моя девочка. Моя Шет Энарайн, дитя солнца.

— Ты любишь её, Рит?

— Очень.

— А почему же ввязался в дуэль?

— Надо проучить наглеца, а королевской крови не пристало драться с бастардом. Он тебя провоцировал специально, словно это и была цель его визита на бал. И сестрица его, Ядда, — шут сделал акцент на неправильном «дд», — источала яд, как чаша какого-нибудь лекаря после змеиной дойки.

— Мне неспокойно за тебя, друг.

— Торри! Гарон с тобой! Я просто отшлёпаю этого мерзавца по заднице своей шпагой.

— Но он постарается тебя убить!

— Он учёный, а не мастер шпаги и меча.

— И всё же, нельзя его недооценивать!

— Но и переоценивать тоже не стоит! Он самонадеянный болван. Даже если он умеет держать шпагу в руках, то я его накажу.

— Уговорил, Ритти. Пойду-ка я спать. И тебе советую.

— Так точно, мой принц! — шут приложил руку к своей кудрявой, как шарик, голове. — Так точно! Я ложусь спать!

Шут рухнул на пол и стал сворачиваться в калачик, сладко почавкивая и зевая, закрыв глаза. Аттор легонько подтолкнул его под круглый из-за штанов зад и сказал:

— Иди в свою постель, шут!

На лице принца была улыбка, раздражение сменилось чувством спокойной мирной усталости. Шут поднялся, нарочито пошатываясь и громко позёвывая, поковылял по коридору в сторону выхода из дворца, намурлыкивая себе под нос непристойную песенку про девушку и принца.

***


Латар. Вигард. Дворец. Незадолго до бала.


В аппартаментах Лайва горели всего пара светильников, что создавало лирический полумрак. Леас сидел в глубоком кресле таким манером, что каблук его изящного кожаного сапога уютно примостился на краю низкого столика, где стоял хрустальный кувшин с вином, а резные фужеры играли друг с другом своими бликами.

— Лайв, а ты обратил внимание, как наша малышка Эри смотрит на Уле?

— Ага, — кивнул головой старший, — а ещё я видел, как она подсматривает за его уроками с галереи второго яруса. Уле там, в холле внизу, распинается деткам придворных про буквы и знаки с цифрами, а Эритта сидит на кушетке за кустом в кадке, подобрав колени к подбородку и любуется на мага.

— Влюбилась и молчит?

— Думаю, да, влюбилась. А молчит потому, что стесняется признаться. Ну не с нами же ей обсуждать свои сердечные дела.

— Для этого есть Миретта, но та тоже занята своими чувствами, принцессе не до нашей малышки.

— Думаю, что надо как-то подтолкнуть Уле к нашей сестричке, — подвёл итог разговора Леас.

Они не могли себе даже представить, какой случай придумала для мага и Эритты сама Виора-судьба.

***


Чтобы не занимать специальных помещений, а малыши не шумели по объективным причинам, Уле Брабандер организовал место для занятий с отпрысками придворных помощников прямо в холле одного из парадных залов дворца. По второму этажу этого помещения шёл неширокий балкон, заканчивающийся центральной лестницей, по которой могла бы торжественно спускаться королевская чета, если бы возникла такая идея, а прямо перед лестницей были установлены парты. Учительская доска стояла в широком простенке между окон, и её обрамляли тяжёлые бархатные портьеры, будто бы это и не доска вовсе, а сцена плоского театра, на которой разворачиваются представления, чтобы лучше запомниться ученикам.

Милада Эритта Вигард, распрощавшись с уехавшими на прогулку братьями, поднялась по лестнице и, не заходя в комнаты помощников, чьи двери теснились на втором этаже, притаилась в уютном уголке. Небольшая кушетка, обитая мягким бархатом в тон портьерам на окнах и обвитая в несколько оборотов золотистым шнуром, стояла как раз так, чтобы сидящего на ней не было видно из-за росшего в кадке раскидистого растения с широкими резными листями. Эту кушетку и облюбовала некоторое время назад Эритта для своих наблюдений за королевским магом.

Обычно Уле Брабандер рассказывал что-то интересное своим подопечным, а малыши с раскрытыми от любопытства ртами слушали любимого учителя, иногда задавая вопросы по ходу повествования. Эритта тоже порой узнавала удивляющие её факты. Например, она почти ничего не помнила из истории про перешедшего Мост Времени* учёного. Про сам волшебный Мост она что-то смутно помнила из курса своего обучения, да и тётушка Террия про него рассказывала, но подробности… А ведь этот учёный завёл себе в том прошлом, куда провалился совершенно случайно, любимую жену и детей! И потом курсировал из наших дней в то прошлое к семье…
___________________
*Эта история про Щупокла рассказана в одноимённой главе «Мост Времени».
___________________

Семья… Эритта могла сколько угодно себе представлять себя женой и матерью, но вот тот, кого она представляла своим мужем, любимым и уважаемым, даже не догадывался об этих фантазиях. Да что там говорить, Уле Брабандер не догадывался даже о том, что она тоже его ученица, как она себя в шутку мысленно именовала.
Маг нравился ей своей мягкостью речи, вниманием, с которым он выслушивал каждого своего ученика, тем, с каким терпением он раз за разом объяснял непонятные моменты трудных заданий по арифметике или планиметрии с её бесконечными синусами и тангенсами. Самой Эритте тангенс казался таким своеобразным танцем то ли из-за созвучия слов, то ли из-за плавных кривых, которые выдавала функция, начертанная на доске магом — там кружились в танце выстроившиеся в ряд милады, раскинув в стороны свои лебединые руки-крылья.

Она невольно сравнивала Уле со своими братьями. Они были немного моложе мага, но ярче, смелее, как казалось Эритте. Маг никогда не выпячивал своего мнения и не стремился высказаться вперёд всех, как любит это делать Лайв, старший из близнецов, но и не отказывался ответить на прямо поставленный вопрос. Брабандер не был смешлив, как Леас, но всегда ценил смешную шутку Риттико и других, а иногда шутил и сам, и всегда это бывало к месту, по-доброму и весело.

А ещё никто из братьев не умел так рисовать! Как же Уле рисовал! Она вместе с детьми ахала и зарерживала дыхание, когда маг простым мелом на доске иллюстрировал свои слова, рассказывая истории давнего прошлого или поучительные рассказы на философские темы. На учительской доске воздвигались города, засевались пашни и колосились злаки. Там парили в небесах самолёты и птицы, по нарисованным дорогам катились нарисованные повозки, а нарисованные люди рождались, жили и уходили в небытие, чтобы, пройдя цикл восстановления и спланировав для себя следующую жизнь, снова придти в мир, чтобы жить в радости для своего и всеобщего удовольствия.

Сказка оживала в этих рисунках, и Эритта мечтала, что когда-нибудь вот так же оживёт и её мечта о семейном уюте с этим чудесным человеком.

Вот и в этот раз она замечталась и не заметила, как дрёма завладела ею целиком, расслабив тело, что не приминуло чуть не опрокинуть кадку с цветком, на который попыталась опереться убаюканная тихим голосом мага и своими фантазиями Эритта. На возникший шорох маг поднял взгляд и посмотрел прямо на убежище тайной ученицы. Уле явно узнал племянницу короля, но та уже внешне вполне пришла в себя и помощь не требовалась. Так что, он продолжил вести урок, а милада продолжила притворяться веткой растения из кадки. И только когда все дети разбежались по своим делам по окончании занятий, маг медленно поднялся по лестнице к попавшей в западню худенькой светловолосой «дриаде-из-кадки».

— Милада Эритта? — удивления в голосе мага почти не было, он узнал её с первого взгляда ещё в момент конфуза.

— Мастер Брабандер… — растерянно хлопая белёсыми ресницами, ответила та.

— И как давно ты слушаешь мои уроки? — его губ коснулась мягкая улыбка, а в глазах заплясами мелкие бесенята.

— Э-э-э… М-м-м… Ну-у-у…

— Рассказ про Мост Времени и стерегущего его дракона застала или присоединилась позже?

— А как ты понял, что я не первый раз… э-э-э… присутствую на уроках?

— Очень просто — на первом уроке ты ни за что не заснула бы. Правда?

— Угу… — понуро пробурчала девушка, по-ученически покорно кивая в ответ.

— Скажи мне, Эри…

И от этого обращения у неё сердце забилось часто-часто, а прихлынувшая к лицу кровь окрасила щёки ярким румянцем, ведь белоснежные блондинки так ярко смущаются…

— Скажи мне, Эритта, — поправился маг, — для тебя были полезны эти занятия или ты имела какую-то иную цель, прячась тут за кустом монстеры?

— М-м-мастер Уле, ты так интересно рассказываешь! Мне было любопытно услышать все твои лекции, все рассказы, даже все арифметические примеры! А уж твои рисунки… — и Эритта подняла глаза на мастера, — Твои рисунки волшебны!

— Правильно, они волшебные, — улыбнулся Уле, — я же всё-таки маг, да и не совсем простой.

— Как же повезло малышам!

— Милада Эритта, если есть желание и впредь присутствовать на моих уроках, то я буду только рад этому. Но и к тебе у меня будет просьба.

— Всё, что угодно, мастер Уле! — Эритта, казалось, готова была прыгать от радости.

— Ну, так уж и всё? — хитро прищурился маг, чем нагнал новую волну румянца на смутившуюся от своего поспешного согласия племянницу короля. — Было бы прекрасным обучить девочек рукоделию так, как тебя и всех дворянок учат ваши матери и бабушки. Я занимаюсь с мальчишками всякими поделками, а девочки в это время свободны.

— Это так просто! Мастер Уле, я с радостью! Я научу девочек и золотому шитью, и белому шитью, научу их вязать из ниток одежду и украшения, научу шить по выкройкам и строить эти выкройки. Благодарю за такое щедрое предложение, мастер Уле!

— Вот и договорились, прекрасно! А теперь мне надо вернуться к себе в лабораторию, там есть ещё не сделанные дела. До завтра, милада Эритта! Завтра я представлю тебя ученикам и выделю время для занятий с девочками.

— До завтра, мастер Уле… — почти шёпотом ответила Эритта, радуясь возможности общаться с любимым магом легально и так часто, как это будет возмжно.

***


Лерия. Эрметрис. Улица Алых Зорь.


На улице по подоконнику барабанил по дождь. Это было уже не в первый раз, хотя еще два лета тому назад никаких затяжных осенних дождей не было и в помине. Теперь уже стоял синий круг Большой Луны, круг милори*, и он был посвящён не богам, а людям, всему человечеству, людскому сообществу. Круголет подходил к своему концу, и жители Латара уже предвкушали праздничные гуляния в круге Большой Луны, который назывался нычь. В круге нычь никто не работал, кроме отъявленных фанатиков, которым разрешение давал на труд сам Ладекс. И ещё в нычь разрешалось работать всем торговцам, кулинарам, пекарям, поварам и иже с ними тем, кто напрямую обслуживал торжества перехода старого круголета в новый виток. Эти люди отдыхали в другие круги Большой луны, если у них на то возникало желание.

Время, которого не было раньше на Бертерре, определённо завоёвывало себе права распоряжаться ходом истории и судьбами людей.
__________________
* Круги Большой Луны в круголете Бертерры имеют каждый свой цвет и чередуются согласно спектру радуги. Они посвящены каждый своему богу и соответствующему явлению.
1. Снег, белый, Гарон Трисвятый, свет, день, Верхние миры.
2. Заря, розовый, Саена, страсть.
3. Руда, красный, Леур, огонь.
4. Лиса, оранжевый, Виора, жизнь.
5. Лютик, желточный, Бер, природа.
6. Солнце, желтый, Ксейр, информация.
7. Трава, зелёный, Таги-Тагайя, земля.
8. Море, бирюзовый, Аниор, вода.
9. Небеса, голубой, Эори, воздух.
10. Милори, синий (королевский синий, берлинская/парижская лазурь), Люди, общество.
11. Сирень, сиреневый, Дымный Кот, равновесие.
12. Фиалка, фиолетовый, Лут, смерть.
13. Нычь, чёрный, Эж Нораг, тьма, ночь, Нижние миры и Преисподняя.
___________________

Дом велисты и верховного мага на улице Алых Зорь скучал по своей создательнице. Он вздыхал, вспоминая процесс своего проявления в новой реальности, такой свеженькой и ещё не тронутой даже рукой мастера. Тогда была от всего дома только одна единственная комната Красная гостиная, где тихонько звенел хрусталь на люстрах, и зеркало умножало этот свет и звон, а огонь в камине бросал отблески на пухлые кресла и пуфики.

Ах, молодость, молодость… Дом вздыхал, и от этого по комнатам с тихими шепотками скользили сквозняки, выгоняя из вон когда-то созданный руками велисты уют.

Моленар сидел в своём кабинете и записывал в толстую тетрадь результаты очередных своих опытов по приготовлению волшебных снадобий. Он то с головой уходил в работу, и тогда ему становилось немного легче, то бесцельно слонялся по комнатам, вспоминая их с Инирой жизнь, те короткие дни и лета, которые они провели здесь вместе.

Сейчас у мага был прилив сил, и он тратил их на постановку опытов. Днём к нему приходили посетители по разным своим делам, чтобы маг помог им советом или дал эликсир, порошок или микстуру, открыл тайны возможного будущего или прошлого, провёл магический ритуал или подарил амулет, решающий конкретные задачи посетителя. Люди радовали мага, отвлекали его от печали и тоски, благодаря посетителям Моленар мог хотя бы на время отодвигать мысли об Инире на второй или даже третий план своего сознания. Но ни люди, ни исследования не могли уничтожить эти мысли.

Теперь же дом замер в предчувствии. Стихли сквозняки. Даже дождь стал барабанить тише, плача по ушедшему теплу. Только огонь в камине гостиной нетерпеливо вытягивал свои языки-руки вверх, молясь всем богам и стихиям, радуясь звенящему под высоким потолком хрусталю, предвкушая события.

Она вернулась.

Велиста вошла в гостиную точно так же, как делала это всегда, и встала посреди своей первой комнаты, посреди Красной гостиной. Инира и сама не смогла бы объяснить, как ей удалось в этот раз достичь успеха и перейти непреодолимый в течение нескольких лет рубеж между её родным миром и этим — её детищем, её любимой Бертеррой.

Быть может, та капля крови, уроненная на осколок зеркала, которое разбила Инира, с размаху швырнув его об пол в ванной комнате, была последним необходимым условием, чтобы барьер упал. Инира шагнула в коридор и снова попала в её родной мир, но через проём двери ванной комнаты обычной пятиэтажки всё ещё была видна гостиная в её доме на улице Алых Зорь.

Проход действовал. Инира вернулась в гостиную и плотно затворила за собой дверь, чтобы закрыть портал. Теперь она знала, что снова может проходить через него легко в любой момент по своему желанию.

Она уселась в кресло и подвинула свои ноги к огню, чтобы он мог обогреть её и рассказать новости о происшествиях в мире Бертерры, пока её тут не было. Огонь резвился, вытанцовывая разные сложные па, кружась в фуэте, подскакивая и склоняясь почти к самой коре на потрескивающих дровах. Инира наслаждалась, потягивая из крошечной чашечки великолепный кофе, который тут же доливался из гордого своей миссией кофейника. Пуфики слегка массировали стопы любимой велисты, хотя будь их воля, у них хватило бы фантазии сделать полный массаж всего тела своей долгожданной хозяйки.

Через какое-то время Инира окончательно успокоилась и расслабилась. За дверью остался тяжёлый день, проведённый в том её мире, а убаюкивающая тишина и покой этого мира уже обволокли усталую женщину. Инира поставила чашечку на серебряный поднос, чашечка чуть слышно звякнула, но Инира уже не слышала этого — она задремала прямо в кресле.

Дом, так долго и безутешно ждавший свою хозяйку, радовался её возвращению. Повсюду исчезли сквозняки, не было больше скрипучих половиц, мягче стали ковры, куда-то исчезла пыль. Словно погладили бесприютного котёнка, так дом ластился к своей велисте. Он, как большая кошка пушистым хвостом укрывает своих котят, укрыл Иниру тишиной и мирным спокойствием. Даже огонь перестал щипать поленья, чтобы они потише потрескивали в камине.

В лаборатории на первом этаже Моленар смутно почувствовал эти перемены в домашней обстановке. Чуть ярче горел светильник, чуть теплее стало в кабинете, чуть улучшилось настроение, а в душе разлилось спокойствие, покинувшее его уже очень давно. Он откинулся на спинку высокого кресла и ещё раз перечитал свои записи в тетради, куда заносил результаты своих опытов. Что-то не сходилось, и маг уже битый час ломал голову над этой загадкой. Вдруг ему стала очевидной его ошибка. Как он мог не заметить свой промах? Это же так просто! И он перечеркнул одну фразу и сверху надписал другие слова. Ну, вот и всё, можно отправляться отдыхать.

Моленар поднимался по лестнице, с удивлением отметив про себя, что та перестала скрипеть, и нет необходимости приглашать мастеров столярного искусства для её ремонта. Светильники по стенам коридора второго этажа горели не привычным голубоватым огнём, а переливались радостными оттенками жёлтого и зеленоватого. Что такое происходит? Маг не понимал, но всем своим существом чувствовал перемены, хотя ещё не позволял себе поверить в лучшее. За эти лета, пролетевшие со времени исчезновения велисты, он почти уже потерял надежду на её возвращение, и теперь даже боялся думать об этом, боялся снова разочарованно смотреть на пустой дом. Дом без неё…

Открыв привычным движением дверь гостиной, маг, как всегда, шагнул в комнату и хотел было плюхнуться в кресло, но застыл, не веря своим глазам. Он на всякий случай потёр их кулаками, но прекрасное видение и не подумало исчезать — Инира дремала в своём любимом кресле. Моленар стоял и смотрел, как в такт спокойному дыханию колышется тонкое кружево её блузки, как длинные ресницы протянули свои тени по персиковым щекам, как маняще приоткрылись чуть припухлые губы. Его сокровище, его велиста, его любимая женщина, милада его мечты, сбывшейся мечты… Его Инира…

Наконец, Моленар смог взять себя в руки и добраться до кресла. Наливая себе кофе, он увидел, как дрожат его руки. Он так долго ждал её возвращения… И вот она здесь. Теперь всё будет хорошо! Теперь мир возрадуется своей создательнице! Теперь все беды и проблемы станут разрешимыми задачами и сами собой разрешатся наилучшим для Бертерры способом.

Как хотелось ему подхватить её на руки, прижать к себе и закружить, радостно восклицая хвалу всем богам и стихиям, и нежно шепча на ухо Инире про то, как же он скучал и тосковал без неё тут в одиночестве, как ему её не хватало, как было плохо и тошно спать в одинокой холодной постели!

Целовать, целовать, целовать… Всю её целиком покрыть поцелуями, ласкать каждую частичку её существа, лелеять её, дарить нежность, отдавать свою страсть. Пить её дыхание, поедать её глазами и владеть всей ею целиком. Дарить наслаждение. Он хотел её и телом, и душой. Но он так любил её, что не мог позволить себе нарушить её сон. Да и никому на всём свете маг сейчас не позволил бы нарушить её сон!

Вернулась! Инира вернулась! Его любимая здесь и спокойно спит в кресле. Гарон Трисвятый, слышишь ли ты? Как же хорошо! Велиста здесь. Всё остальное наладится, всё будет хорошо. И зацветут снова сады на побережье, и в городе снова всегда будет весна, и в фонтанах будут плескаться радуги, а весёлые жемчужные рыбки будут выпрыгивать из воды, чтобы посмотреть, как велиста проходит вдоль трепещущих струй. И будет светить солнце, и луны будут смеяться, и будут звенеть тихим шёпотом звёзды на ночном небосклоне. Жизнь наладится и потечёт, как и прежде, ровно и спокойно.

Не дыша, Моленар присел на краешек своего кресла и продолжал смотреть на любимую. Инира спала, и, судя по движению её глаз под закрытыми слегка голубоватыми веками, ей снился сон. Вдруг она тихонько застонала, а из-под века выкатилась прозрачная слеза и покатилась по щеке, оставляя за собой влажную дорожку.

— Лэн… Лэн…

Губы велисты шептали его имя, а Моленар не мог больше дышать, горло сдавило, дыхание перекрыл жгучий комок, и магу стоило большого усилия, чтобы хоть чуть-чуть привести себя в порядок.

— Я здесь, любимая… Я рядом… — прошептал он почти беззвучно, но Инира открыла глаза и оглянулась в его сторону.

— Лэн!!!

Он бросился к ней. Больше ничто не удерживало его от выражения своих чувств. И только намного позже, когда они снова вернулись в гостиную, оба смогли продолжить просто разговор, обменяться новостями и выслушать друг друга.

***


Латар. Вигард. Во дворце.


Вместо танцев Гизард мерил теперь гостевые аппартаменты, отведённые ему на время бала, из угла в угол, а потом пошёл бродить по дворцу. Сказать, что он был крайне недоволен собой и произошедшими событиями, было бы ничего не сказать. Он был в ярости на себя, на мать, на сестру, на весь мир, на своего мерзкого отца, так глупо лишившегося своей короны, на отчима, который воспитал их с Яттой, как своих собственных, ни разу не упрекнув мать. И на свою Чёрную богиню тоже.

Ему обещали, что после ритуала посвящения он станет бесчувственным, что главенствовать будет лишь разум, а бури эмоций навсегда забудутся. Ничего подобного Гизард не ощущал. Его кидало из жара в холод, из ненависти в…

От неожиданности он остановился так резко, что чуть было не упал. В кресле спала та самая девушка, с которой всё началось. Она танцевала с кузеном принца, она защищала его… Она была такой смелой и такой… Манящей, прекрасной и желанной? Её нежное лицо было спокойно, уголки губ в полуулыбке приподнялись вверх, локоны тёмных волос разметались по мягкому широкому как подушка подлокотнику глубокого кресла.

Она совсем не похожа на Ятту… Образ сестры, которую Гиз любил безоговорочно, вдруг померк в памяти бастарда, и ему показалось, что-то ли он сам, то ли мир вокруг сошёл с ума или вот-вот прямо сейчас становится безумным.

Почему она здесь? Что случилось? Почему принц не отправил её домой? Почему её никто не ищет? Или ищут и просто пока не нашли? И что теперь делать ему самому? Гизарду совсем не хотелось, чтобы девушка проснулась и убежала к своему кавалеру, ведь в танцевальных залах ещё играла музыка и кружились уже утомлённые пары. Гизард вдруг понял, что ему просто настоятельно требуется прижать это сокровище к себе и ласкать, целовать дарить ей свою нежность. Откуда вдруг в его сердце взялась такая сладкая и такая щемящая боль? От этой боли уже никуда не деться, и нет желания от неё избавляться.

Он был развращён ещё с тех пор, когда впервые почувствовал влечение к женскому телу. Помощница матери, которая воспитывала их с сестрой, сама лишила его невинности, рассказала обо всём и обучила всему, что должен знать мужчина о плотской любви. Это уже потом они с сестрой самозабвенно удовлетворяли страстное влечение друг к другу. И так продолжалось до самого того момента, когда появилась эта проклятая книга. Когда Ятта стала Иннерис, верховной жрицей Чёрной богини.

Но чувства, которые властвовали над Гизардом сейчас, не имели с тем развратом ничего общего. Ему хотелось оберегать и защищать эту девушку. Лердре… Лердре Лин Июсс… Дочь казначея. Нежный цветок, только ещё распускающийся бутон. Как она переживёт предстоящую бурю?

Он стоял и смотрел на неё не в силах отвести глаза. Завитки каштановых волос причудливой рамкой окружали красивое лицо. Кожа, казалось, светилась изнутри, переливаясь розовым перламутром. Губы расслабились и чуть приоткрылись. Она была чиста, невинна и прекрасна.

С трудом удержав себя от порыва немедленно насладиться поцелуем, Гизард шагнул к креслу так неловко, что зацепил стоявшую на соседнем столике миленькую вазочку с садовыми маргаритками, поймал её на самом краю, но не смог избежать шума.

Лердре вздрогнула. Уже открывая глаза, она поняла, где она, и вспомнила все предшествующие события и своё решение помочь принцу Аттору. Она неподдельно обрадовалась стоящему перед ней Гизарду, и её улыбка оказалась такой искренней, что учёный принял её с благодарностью и так же улыбнулся в ответ.

— Прекрасная милада, могу ли я тебе помочь хоть чем-нибудь? — его голос был мягким и приятным, совсем не таким, как в разговоре с принцем и шутом, да и с сестрой он разговаривал тоже иначе.

Юная интриганка слегка недоумевала о том, куда могла деться неприязнь герцога Мааса к ней, свидетельнице его выходки на балу, ведь по логике вещей должна была быть эта неприязнь. Но Лердре решила довериться Виоре и не спорить с судьбой, а следовать её указаниям. Сейчас Виора-судьба явно играла на её стороне, и Лердре решилась воплотить свой план в реальность.

— О-ох… — простонала Лердре, попробовав распрямиться из не самой удобной позы. — Мастер Гизард… Мне бы встать…

Он кинулся к ней с такой готовностью, словно выстрелил себя из арбалета, а подняв девушку из кресла, он прижал её к себе, стараясь почувствовать и запомнить её тело, едва унимая дрожь в своих мышцах, и удерживаясь от яростного желания обладать ею. Прошли долгие мгновения, показавшиеся Лердре вечными, и Гизард всё-таки нашёл в себе силы и благоразумие, чтобы выпустить девушку из своих рук.

А та стояла, не пытаясь бежать или отстраниться подальше, опустив взгляд вниз. Её щёки стали розовыми, а длинные ресница трепетали, как будто она решала посмотреть ли ей вперёд и встретиться взглядом с этим странным учёным, или так и продолжать изучение рисунка на паркетном полу.

— Лердре… Милада Июсс… Я хочу признаться тебе, что поражён твоей смелостью и умом, что мне очень приятна твоя красота, и что ты можешь рассчитывать на мою поддержку и дружбу в любых обстоятельствах.

— Мастер Гизард, я благодарю тебя за такой щедрый комплимент. Мне тоже приятно быть в твоём обществе.

— Тогда я приглашаю тебя на прогулку завтра после обеда.

— Я смогу принять приглашение только с разрешения отца… Но я постараюсь его убедить, что мне вполне возможно просто погулять с тобой по парку или по набережной, на виду у множества людей. Только одно…

— Что беспокоит мою миладу?

— Ваша дуэль… Ведь утром ты и…

— Я прошу тебя не беспокоиться, Лердре! Это всего лишь шут! Фигляр! Вот увидишь, как я его отделаю! А потом мы пойдём гулять. Может быть, ты предпочитаешь верховую прогулку? Или хочешь покататься на лодке?

— Я люблю ходить пешком, люблю скакать на лошадях, а вот лодки я не очень люблю из-за качки. В лодках мне становится не по себе и подступает дурнота, поэтому я стараюсь избегать путешествий по воде.

— И это в самом водяном королевстве! — Гизард усмехнулся так весело, что Лердре вдруг окончательно отпустил страх, и ей стало на самом деле совершенно спокойно разговаривать с ним.

Этот длинный и худой беловолосый мужчина с удивительно прозрачными серо-голубоватыми глазами уже не казался ей монстром, способным вредить её принцу, тем более убивать. Лердре и раньше в мыслях называла Аттора только так — мой Принц, причём теперь она была уверена, что это соответствует истине. И пусть ей никогда не стать его королевой, она выведает для него все секреты этой Ятты, сестры Гизарда, чего бы это ни стоило.

В результате всего этого вечера домой Лердре Лин Июсс отбыла в сопровождении Гизарда Мааса. Герцога Гизарда Мааса. И кто бы что ни говорил, а с точки зрения казначея это была бы не самая ужасная партия. Поэтому, когда учёный повторил приглашение на прогулку и попросил разрешения уже у самого графа Тонгри Июсса, то получил одобрение и разрешение на завтрашнее свидание.

***


Латар. Вигард. Дуэль.


Утро просыпалось нехотя, не выспавшееся светило потягивалось на горизонте, сонно выставляя из-за низкой ленточки перламутровых облаков то один лучик, то другой. Шёл милори, круг Большой Луны, который соответствовал синему королевскому цвету. Море уже приобрело ту самую королевскую синь и стало прохладным для купания, но мореходам была безразлична температура за бортом.

Несколько парусников у горизонта, будто быстрокрылые птицы плескали своими белыми перьями, сновали вокруг огромного в сравнении с лёгкими парусными посудинами парохода, выпускавшего из труб густой чёрный дым. Дым поднимался вверх и закручивался клубами, как негативы облаков.

На плотном влажном песке полосы прибоя уже мотался без дела приехавший заранее и злой на самого себя за все неудачи и беды мира Гизард Маас. Он периодически посматривал на обе спускающиеся сюда под разными углами улицы, ожидая появления противника и секундантов.

Набережная Зелёного Дракона была пустынна в это время суток. Здесь жили маги со своими семьями. Буйно разросшиеся деревья в садах, аккуратные огороды с затейливыми лекарственными и магическими растениями, выкрашенные в зелёный цвет крыши домов — всё это делало улицу действительно зелёной. На этой улице было тепло, потому что маги всегда поддерживали свои растения в таком состоянии, чтобы они могли цвести и приносить плоды, снег и мороз магам были чужды.

Улица Испуганной Мыши была, как и положено, исходя из названия, серой. Точнее бледно-серой. Такой камень устилал мостовую этой улицы, такого же цвета были фасады домов и низкие заборчики палисадников. Серыми были и одежды редких ранних прохожих, спешивших по своим делам. Здесь жили семьи разнообразных помощников, уважаемый трудовой люд, без которых всё в королевстве развалилось бы на не стыкующиеся обломки цивилизации. Те люди, которые помогали жить и налаживать свой быт другим людям. Их труд был бесценным, но сами они старались остаться незаметными, поэтому их цветом стал серый цвет всех оттенков.

Следующим персонажем будущей пьесы, прибывшим на место встречи, оказался Лайв Вигард, причём явился он не один, а в сопровождении брата близнеца Леаса, который просто не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на действо. В том, что будет на что посмотреть, не сомневались оба брата.

Поприветствовав белобрысого бастарда небрежными репликами и кивками голов, братья подошли к линии прибоя и стали швырять обратно в воду то, что океан так старательно вынес на песок. На Гизарда они больше не смотрели, переговаривались между собой и изредка обидно смеялись. Гизарду казалось, что это они специально так над ним издеваются, что обсуждают они именно его и смеются обязательно над ним. В глубине его души закипал яд.

Гизард прошёл посвящение в храме Чёрной Богини почти целый круг Большой луны назад, но обещанного сестрой душевного спокойствия и безразличия ко всему так и не ощутил. Врагов он всё так же ненавидел всем сердцем, сестру любил до безумства и страдал из-за того, что та сделалась после своего посвящения к нему безразличной. Возможно, предположил Гиз, что Чёрная Богиня просто предпочитает женщин, что их логир для неё вкуснее, и поэтому женские души она сжирает до конца, а мужчинам оставляет их страсти, чтобы наслаждаться их мучениями. Как бы то ни было, но надежды Миреон и Ятты не оправдались, Гизард остался страстным внутри, но снаружи он вовсю старался изображать ледяное спокойствие и душевную холодность.

Не приносили радости и мысли о предстоящей прогулке с миладой Лердре, хотя ещё ночью он представлял себе картины послеобеденного променада в весьма приятных тонах. Впрочем, Гизард дал себе слово решать проблемы по мере их поступления. А прогулка с Лердре была скорее желанным приключением, чем проблема.

Элео Риттико шёл к месту встречи по улице магов, наслаждаясь ароматом цветущих растений, он был беспечен и почти радостен. Ни тени страха не было у него в душе. Пленительный аромат цветов, пение птиц и приятная прохлада утреннего воздуха привели его в чудесное расположение духа, а воспоминания о том, какой пылкой с ним была прошедшей ночью Шет Энарайн, какие ласки она ему дарила, делали его чуть ли не самым счастливым во всём Латаре.

Дерилл Алдеринк неспешной расхлябанной походкой шлёпал по улице Испуганной Мыши, весь такой же серый, как и местные жители. Его не радовал рассвет, не вдохновлял азарт, ведь драться предстояло не ему. Но он был достаточно зол из-за ранней побудки.

Подойдя к Гизарду, Дерилл слегка кивнул в знак приветствия. А когда к ним подошли подошли Леас и Лайв Вигарды, спросил:

— И где же носит вашего подопечного? Шут струсил и решил пропустить свой звёздный час, когда его отделает принц крови?

Из-за братьев выступил невысокий стройный, даже скорее жилистый, мужчина, одетый в облегающий костюм для фехтования из чёрного атласа с муаровым рисунком в виде королевских лилий. Его движения были плавными и точными, а шаги бесшумными. Волосы Риттико ещё дома собрал в тугой хвост на затылке, совсем коротко обрезанный, чтобы противник не имел возможности за него схватить и удобно удерживать голову. Шут смотрел на друзей и врагов, наслаждаясь произведённым на них впечатлением. Ни те, ни другие не видели его в настоящем, не учебном, поединке.

— Прежде, чем обвинять меня в трусости, подумай о завещании, Дерилл, — мягким вкрадчивым голосом произнёс шут. — Итак, я здесь и жду расплаты.

Лайв тряхнул головой, стараясь привыкнуть к новому облику Элео.

— Рассвет в разгаре, мастера! — начал старший из братьев. — Все на месте. Не желают ли противники принести друг другу извинения и закончить поединок мирным соглашением?

Фраза должна была прозвучать, таков был протокол любой дуэли.

— Ни за что никаких извинений не будет ни принесено, ни принято! — чуть охрипшим голосом произнёс Дерилл.

— Что же, в таком случае, можно занимать боевые позиции. Мастер Гизард, мастер Риттико, к бою! — голос Лайва не дрогнул ни разу, но улыбка улетучилась, и лицо посерьёзнело.

Хмурый и потерявший некоторую долю уверенности Гизард занял позицию, уперев отставленную назад ногу в песок так, словно собирался не драться в поединке, а бежать наперегонки. Напротив неспешно образовался Риттико и отсалютовал противнику своей шпагой. Гизард сделал нетерпеливый выпад, металл запел, и начался танец.

Когда-то это был танец смерти, но после запрещения смертоубийства на дуэлях, смерть только нервно курила в сторонке, наблюдая, как люди уродуют друг друга, оставляя отметины на телах противника, чтобы те помнили о своих проступках всю оставшуюся длинную жизнь.

Гизард фехтовал отчаянно, Риттико лишь лениво отбивался, не нападая. Шут наблюдал за бледным отпрыском дурного папаши Нолена, и эти наблюдения его радовали. Несмотря на объективные преимущества, такие как сила и высокий рост, длинные и сильные руки, Гизард двигался медленно, а движения его были не точными, хоть и отчаянно размашистыми.

В конце концов, шуту надоело наблюдать, и он легонько атаковал учёного, но так, чтобы тот наверняка мог отбить эту атаку.

— Разве это дуэль? Лишь маханье железкой.
Кто учил тебя драться, глупый сын короля?

Риттико сочинял свои вирши на лету, и это ничуть не отвлекало его от ведения боя.

— Твой учитель, малыш, обкормил тебя лестью,
Или просто ленился, твою маму любя.

Новый выпад шута был остановлен таким яростным финтом, что Элео пришлось отпрыгнуть назад, а Гизард по инерции пробежал по мокрому песку прибрежной полосы целых пять шагов, пока остановился. Противники автоматически поменялись местами.

— Ты, родившись бастардом, трона хочешь достигнуть?
Хочешь власть королевства взять костлявой рукой?
А не хочешь, болван, на дуэли ты сгинуть,
Но зато подписать мой билет на покой?

Все присутствующие помнили, что за убийство противника на честной дуэли победителя могли и казнить. Сначала разбирательства проводились в заведениях правопорядка, где велось объективное расследование, а потом и в органах правосудия, в которых выносился справедливый приговор согласно законам королевства. Смертный приговор. Или присуждался отнюдь не маленький выкуп, который мог заплатить за осуждённого кто угодно, но платили чаще всего родные и близкие. Выкуп шёл в пользу пострадавшей семьи или рода.

Пока Гизард был свеж и азартен, он почти не уступал коротышке шуту. Но Риттико скользил вокруг противника гибким горностаем и постепенно выматывал нетренированного учёного, пока Гизард не стал уставать, и его дыхание не стало достаточно шумным. При этом Леасу, внимательно следящему за техникой боя, которую использовал шут, казалось, что Элео и не дышал совсем.

— Вот и первая кровь. Стой! Убийства запретны!
Мне нет смысла тебя до конца изводить.

Шут сделал какое-то неуловимое глазом движение, и белоснежные кружева сорочки Гизарда стали медленно окрашиваться в красный цвет. Но боль только разозлила бастарда еще больше, и герцог стал с утроенной силой упрямо наступать на умело парирующего и уклоняющегося от его ударов шута.

— Что ж ты лезешь ко мне без конца неуместно?!
Ты не хочешь вот так, проиграв, уходить?

Я тебя не убью, много чести бастарду,
Я тебе распорю только куртку твою.
Мало? Хочешь ещё? Ну, да так вам и надо!
Будешь вечно икать, глядя вдаль на зарю.

Коричневая дублёная кожа куртки Гизарда, призванная быть его дополнительной защитой от ран, с треском раскрылась в непредусмотренном для застёжки месте после того, как шут наотмашь хлестанул своим клинком, будто хотел выпороть непоседливого мальчишку. В прорехе тоже было видно кровь, но и это не остановило Гизарда. Сдаться для него было бы несмываемым позором, даже худшим, чем его незаконное происхождение, и он на самом деле уже хотел убить шута, но с отчаянием понимал, что не сумеет. Гизард не ожидал от простого шута таких талантов в деле фехтования.

— Будешь злым и хромым, лекарь тут не поможет.
Каждый миг будешь помнить, как драться с шутом,
И шальная тоска пусть всегда тебя гложет.
Бал вчера был последний, что испорчен скотом.

Он проглотил новые слова оскорбления потому, что не расслышал их из-за своего стремительного падения. Левая нога вдруг исчезла, как показалось Гизарду, и он повалился на влажный песок. И только когда ему удалось усесться, он увидел, что нога на месте, но под коленом растекается красная лужа. А потом его настигла и боль. Шевельнуть ногой он не мог, да и по-прежнему не чувствовал ее ниже колена.

— Что ж ты сел, бастардёныш, или ноги не держат?
Встать без помощи рук больше нет твоих сил?
Оскорблять короля, принца и королеву
Сам принялся, дурак! Я тебя не просил!

Я тебе говорил, дальше драться не стоит!
Первой крови хватало, чтоб угрозу понять.
И теперь никогда танцем не удостоят,
На балу никогда тебе вновь не плясать.

Риттико, как и положено этикетом, опустив шпагу, поклонился сопернику, и Гизарду, скрипевшему зубами от злости и досады, пришлось сделать ответный кивок.
Шут повернулся к своим секундантам, пожал плечами, и, сделав невинные глаза, подвёл итог.

— Ну, вот, этого и следовало ожидать. А чего вы все хотели? Чтобы я подписал себе смертный приговор, заколов малыша Мааса насмерть? Я и сам еще хочу пожить. Меня дома ждут, меня король ценит, меня принц любит… как брата… Мне еще не надоело дышать и пить прелестное вино с загадочными пузырьками.

Пока шут ныл, Дерилл, не говоря ни слова, помог подняться своему подопечному. Они о чем-то едва слышно переговаривались, когда Гизард понял, что чувствительность возвращается, и что он уже может вполне опираться на обе ноги. Да и кровь текла не слишком сильно.

Шут обернулся на медленно уходящих неудачников и в его глазах мелькнул странный огонёк. Он вспомнил, что ему сказала вчера Шет Энарайн: «Этот человек ещё пригодится тебе и принцу. Особенно принцу! Оставь ему всё его здоровье, насколько сможешь!» Что имела в виду его цыганская эльфийка или эльфийская цыганка, шут не понял, и даже не стал вдаваться в подробности. Он выбрал из всего своего арсенала приёмов только те, что были вполне зрелищными, эффективно позволили провести поединок, конечно же, победить, изранив самолюбие и кожу, но оставив в целости и сохранности все остальные части тела.

Последний приём он получил в наследство от своего учителя. Шпага била со всей силы под колено, при этом рвалась ткань штанов и кожа, а нерв, лежащий под коленом получал такой удар, что на некоторое время вовсе выключался из работы, а противнику казалось, что нога бесповоротно потеряна. Бой прерывался всегда, и победа засчитывалась тому, кто сохранил чистую от крови одежду и остался на ногах.

Позже, когда Риттико в лицах рассказывал Аттору и Ноцо, Уле и Миретте как прошла дуэль, Лайв и Леас только покатывались со смеху вместе со всеми, потому что прошло напряжение, сковывающее всех целый круг Большой луны. Казалось, что вместе с этим смехом со всей Бертерры медленно уходит страх.

               
***


Латар. Вигард. У Тонгри Июсса.


Дом советника благополучия, а по-простому казначея Тонгри Июсса в столице Латара был выстроен неподалёку от королевского дворца и имел весьма скромный вид, даже, можно сказать, непрезентабельный. Прямоуголные формы, строгая отделка, гладкая покраска отштукатуренных стен — всё должно было говорить о том, что казначей не черпает из государственной казны ничего вообще, а довольствуется исключительно малым. Так, впрочем, дело и обстояло. Мастер Июсс мог брать всё, что угодно из общедоступных источников так же, как было заведено на всей Бертерре, где не ходили деньги, и не было времени как такового.

Определённые ценности, конечно же, имелись, как и некая сумбурная хронология событий. Но и в прошлое можно было отправиться почти запросто, и любую драгоценность взять просто так, если ты успешно трудился на благо Латара и всей Бертерры. Потому-то так редки были здесь кражи и другие преступления, а жители стремились скорее договариваться, нежели враждовать.

Герцог Гизард Маас постучал в массивную деревянную парадную дверь особняка мастера Июсса. Справа рядом с кустами жасмина, высаженными по обе стороны от входа, сидел толстый серый полосатый кот средней пушистости и умывался, забавно закидывая лапку за ушки с длинными кисточками. Дверь отворил один из помощников, и Гизарду пришлось прервать своё наблюдение за котом. Кот посмотрел хитрым глазом на входящего в дом казначея бастарда, фыркнул и стал сначала дымным, а потом и вовсе растворился, как и не было его.

Гизарда проводили в гостиную, такую же скромную, как и наружное убранство дома, и предложили прохладительные напитки и вино, но гость вежливо отказался и уселся в прямое неудобное кресло с высокой спинкой, стоявшее со своим близнецом неподалёку от каминной решётки.

Гость не увидел, это невозможно было увидеть, но почувствовал, что его разглядывают, причём разглядывают пристально, и только прямее уселся, прижавшись к спинке кресла, как бы говоря наблюдателю, что он никуда не уйдёт, пока не решит свой вопрос.

К мастеру Июссу приходили разные люди, к нему несли свои проблемы и простые мастера своего дела, чтобы получить подсказку в ведении своих дел, и знатные придворные. Последние любили поболтать с советником благополучия о разных личных и государственных делах, а мастер Июсс всегда их выслушивал очень внимательно и всерьёз выспрашивал мнение собеседника по разным вопросам. Мнение, которое мастер Июсс составлял по итогам таких бесед, позже играло определённую роль, не самую главную, но достаточно важную, в вынесении им вердиктов, касаемых того самого благополучия.

Тонгри Июсс был в курсе гениалогических перипетий герцога Гизарда Мааса, но никогда не отказывался пообщаться ни с приверженцами дома Вигардов, с коим имел родственные связи, ни с многочисленными Алдеринками. Казначею необходимо было иметь свою собственную точку зрения. В своё время именно через мастера Тонгри Июсса сочувствующий Вигардам молодой принц Лиор, замученный в застенках своим отцом Ноленом Алдеринком, чуть было не стал королём Латара с тем условием, чтобы передать корону Вигардам. Жалел ли Июсс о том, что его план провалился или нет, никто никогда не узнал. Вмешательство велисты в жизнь Латара переместило трон из Химиры в Вигард, а Июссу осталось просто наблюдать, как сбываются мечты нескольких поколений придворных и простых жителей Латара.

— Доброго дня, мастер Маас, — поприветствовал гостя хозяин дома, входя в гостиную и усаживаясь на соседнее кресло. — Крепкое ли здоровье у матушки и сестры?

— И тебе, мастер Июсс, доброго дня! Благодарю, дома всё хорошо, — Гизард слегка склонил голову в ответ на приветственный кивок советника.

— Какие-то особенные вопросы привели тебя в мой дом, или захотелось поболтать по душам со старым казначеем?

— Ах, мастер Июсс! Ну, кто тут говорит о старости? Надеюсь, что сил и круголет хватит ещё на пару-тройку поколений юных Июссов, а ведь мастер Терих ещё не женат, и милада Лердре Лин пока не замужем.

— Да, ты правильно подметил, мои дети ещё не создали своих семей, что меня лично несколько волнует.

— Лердре произвела прекрасное впечатление на королевском балу, — Гизард скосил глаза на Июсса, но голову держал прямо, словно смотрел на огонь в камине.

— Моя девочка получила приличное воспитание, а знания она черпает из книг и разговоров придворных милад. Сама тётушка Террия воспитывала мою дочь, — не скрывая отцовской гордости, сказал Июсс.

— Я хотел сказать, что Лердре весьма симпатичная особа и смелая девушка. Она чудесно танцует! А как она рассуждает о природе вещей! Когда мы с ней были на прогулке в прошлый раз, она поразила меня своей эрудицией.

— Книги, мастер Маас, я же говорю, она много читает, — как бы извиняясь, сказал Июсс и пожал плечами, — теперь молодёжь гораздо образованнее нас, стариков.

— Мастер Июсс, я хочу пригласить Лердре в поездку, которую совершает почти каждый латарец хоть раз в жизни — в Антерин к волшебному дереву желаний. Мы с сестрой как раз туда собираемся в скором времени. Лердре ведь там ещё не бывала ни разу?

— Да, ей не доводилось пока там побывать, — задумчиво ответил казначей. — И долго продлится ваше путешествие? Надеюсь, вы отправитесь туда порталом?

— Вся романтика путешествия состоит в том, чтобы приплыть туда морем, а потом в повозках путешествовать через земли Ригвина к самому древнему замку Латара. Порталом мы оттуда вернёмся.

— А вы уже сговорились с Лердре? Она хочет туда плыть?

— Она была в восторге, когда узнала, что может присоединиться к нашей с сестрой компании, но не была уверена, дадут ли ей разрешение. Так что, может ли Лердре ехать со мной?

— Я думаю, да, может… — Июсс слегка замялся, — но возможно ли отложить поездку на пару кругов Малой Луны? Мне хотелось бы, чтобы Терих присоединился к сестре, а он пока занят делами в конторе.

— Увы, мастер Июсс, откладывать нельзя из-за перемены ветров в залве Ригвина. Иначе корабль может просто не суметь причалить, а лодки не доплыть до берега из-за высоких волн. Через два круга Малой Луны нет смысла даже затеваться с таким путешествием. Мы уплываем послезавтра. Лердре в курсе этого, и она хочет в Антерин. Наверное, у неё есть уже заветное желание.

— Хорошо, — согласился, наконец, казначей, — пускай путешествует в вашей весёлой компании. Я велю ей собрать вещи и быть готовой к отплытию. Или ты сам проследишь, чтобы она не опоздала.

— Я сам заеду за ней, чтобы вместе взойти на палубу корабля! Для меня это путешествие тоже очень важно, мастер Июсс! Благодарю тебя за мудрое решение!

— Ладно, ладно… Будет тебе! Береги её в поездке, мальчик мой, — тихим голосом добавил советник благополучия.

— Обещаю, мастер Июсс!

Когда за Гизардом закрылась входная дверь, а помощник ушёл заниматься своими делами вглубь дома, вышедший проводить неожиданного гостя, Тонгри Июсс вернулся в гостиную, снова уселся в кресло и погрузился в раздумья. Казначей никогда не поступал так опрометчиво, как это получалось у него в отношении этого молодого человека. Сначала он разрешил Лердре, его славной девочке, совершать с ним прогулки, общаться, обсуждать разные темы, а вот теперь фактически передал этому блондинчику, пусть и королевских кровей, но почти незнакомому, право отвечать за безопасность своей дочери в этой поездке. Не делает ли он глупостей, не слишком ли поспешное он принял решение?

Загадать желание! Ну, придёт же в голову такая блажь! Только в женской голове может существовать такая ерунда! Желание, написаное на куске материи или бумаги… Кто может это прочитать? Тем более, кто может реализовать это никому не известное желание? Июсс вспомнил, как он сам в юности мотался в Андерин, привязывал к железной ветке кованого дерева тряпицу красивого ярко-жёлтого цвета с глупой надписью. Хотя… Если серьёзно задумться… Он тогда загадал, что хочет улучшить положение своего рода в иерархии королеского дома. И вот он казначей. Не это ли ответ на его желание?

И всё же, стоит ли отпускать дочь с этим Маасом? Сердце советника благополучия было неспокойно. Но слово уже было сказано, обещание дано, назад не отыграешь. Точнее, это Тонгри Июсс никогда не отыгрывал назад и всегда выполнял обещанное. Из-за этого он почти никогда ничего не обещал, особенно в тех случаях, когда не был уверен, что сможет выполнить обещанное просто и легко, не затрачивая массы ресурсов. А тут… И что на него нашло?

— Папа, ты тут? — голосок дочери вывел советника по благополучию из невесёлых мыслей. — Вот ты где спрятался! А я искала тебя!

— Приходил твой этот… поклонник, Гизард Маас, — голос казначея был глух, как если бы он продолжал разговор с самим собой, — просил отпустить тебя в Антеринский замок.

— Да, он обещал мне эту поездку, если ты разрешишь ему меня сопровождать.

— Он меня удивил этой просьбой, Лер. Я никак не могу взять в толк, какая дурь… Прости! Что за фантазии у вас с этим замком в Антерине? Желания надо воплощать в жизнь самостоятельно, планомерно работая в выбранном направлении, шаг за шагом, ступенька за ступенькой.

— Ах, папа! Тут же можно задействовать магию! Эти записки на самом деле волшебные! И потом есть такие желания, к которым вот так запросто и не подступиться, а магия на то и магия, чтобы исполнять невозможное с нашей, людской точки зрения.

— И какие же у тебя настолько несбыточные желания? — густые брови Июсса прподнялись и глаза из-под них посмотрели испытующе, но дочь выдержала его взгляд.

— А вот этого я не могу сказать даже тебе, папулечка! Очень хотелось бы, но ты и вправду будешь смеяться.

— А если пообещаю даже не улыбнуться, скажешь? — казначей почувствовал было уместность торга, но Лердре была непреклонна.

— Нет, пап, не скажу. Это же тайное желание! Пусть таким и остаётся до конца.

— А если сбудется? — улыбнулся смирившийся с проигрышем отец.

— Тогда скажу, обещаю!

***


Латар. Вигард. Тайный королевский совет.


Про эту комнату во дворце Вигардов, расположенную за фальшивым зеркалом в ванной комнате короля, знали только особо доверенные лица. Там собирался Тайный королевский совет. В отличии от Малого королевского совета в него не входили никакие советники, кроме Ладекса, который официально именовался советником по вере Десяти Богов и даже не имел собственного имени. Зато в этот совет входил шут короля и королевский маг, и ещё одно загадочное лицо, про которое никто, кроме членов тайного совета больше не знал ничего. Точнее говоря, никто не знал про него всей правды.

Всем честным горожанам Вигарда мастер Чила Каратас был известен как портной средней руки, шьющий обычную цивильную одежду на каждый день. Его работу хвалили, его уважали как большого трудягу и за чёткость линий и строчек в его изделиях. Работал мастер Каратас неспешно, но в сроки укладывался. И благодарить за это было нужно его двух помощников мастера Анерио и мастера Венезо, которые и выполняли львиную долю работы по пошиву заказанных вещей.

На самом деле Чила Каратас был мастером тайных дел и входил в Тайный королевский совет как сыщик и исполнитель особых поручений.

Для своих в дружеской беседе и при простом обращении мастер Каратас был Чилой, а с очень близкими позволял себя называть Чилитто или Чилли. Так его называли и на Тайном совете у короля. Так его называл и королевский маг Уле Брабандер, и уж конечно так его называл Риттико.

Родился Чила в месте под названием Арнеиль, крошечном городке на реке Гоца в землях Ригвин. Но городок этот располагается так близко к Лаежу с его знаменитой на всю Бертерру школой магов, что Чила успел попробовать себя и на магическом поприще.

Подростком Чила имел совершенно незаметную внешность обычного честного юного горожанина. Но в свои небольшие лета он самостоятельно научился видоизменять себя до неузнаваемости при помощи магии. Только, видно не судьба, не стал Чила полноценным магом, его даже не приняли на обучение магии в специализированную школу в Лаеже по причине «недостаточности магической силы». Но это ему не помешало при скромной помощи одного из учеников Лаежской школы, а именно Уле Брабандер тогда проходил там обучение, выучиться некоторым магическим приёмам и впоследствии прекрасно использовать их для своего ремесла.

Особые поручения были разными. Слежка и скрытое наблюдение, выведывание секретов и выявление скрытых угроз, при необходимости подкуп, плетение заговоров… Одной из жертв такого заговора пал когда-то незабвенный принц Лиор Алдеринк, которого угробил в темнице его же собственный отец, король Нолен, папаша близнецов Гизарда и Ятты. Чила потом долго жалел, что к справедливой расправе над самим Ноленом не он приложил руки, а так хотелось.

Полноценным убийцей Чила не был, но поручения подобного характера ему иногда приходилось выполнять. Чила устраивал ход событий таким образом, что человек, который должен был исчезнуть, исчезал из поля зрения и больше никогда не появлялся. Это было ещё одно нераспознанное магическое качество мастера Чилы. Собственно, Чила не прилагал особых усилий, чтобы состоялось такое удаление нежелательной персоны из пространства, но так уж происходило само собой. Уле Брабандер шутил, что мастер Каратас дружен с велистиным Дымным Котом, и тот обучил Чилу мастерству равновесия.

Вообще-то, к убийствам на Бертерре относятся как к самому страшному преступлению в отличие от самоубийц. Считается, что раз у человека есть свобода выбора, то она распространяется и на выбор уйти из жизни самому в тот момент и таким образом, как выберет своей волей конкретный человек. По-видимому, именно поэтому на Бертерре крайне редко случались и убийства, и самоубийства. За убийство человек превращался в изгоя, и с ним никто не общался, что было невыносимо. А потенциальные самоубийцы откладывали сроки своего ухода так регулярно и на такие длительные сроки, что, в конце концов, умирали естественным образом от глубокой старости.

Когда в тайную комнату просочился Риттико, разговор между членами Тайного королевского совета, больше похожий не на заседание, а на посиделки, был в разгаре. На круглом столе, вокруг которого уселись мужчины, стояли запотевшие бутыли с винами, бокалы из тонкого стекла и обширные блюда с горами крошечных порцийи закусок, надетых на деревянные шпажки. Эти разнообразные деликатесы тут тоже называли канапе, и их очень уважал король Таар Вигард.

Всё было так же, как и бывало обычно, когда здесь обсуждались секретные дела разной степени важности. Но что-то было не так. Шут обратил внимание на необычную бледность и замкнутость принца, озорной огонёк в глазах у мастера тайных дел, настороженное внимание Ладекса и тень удивления на лице короля.

— Наконец-то! — выпалил принц Аттор вошедшему. — Мы уже не надеялись тебя увидеть живым и невредимым!

— Всем привет! — Риттико слегка склонил голову в сторону короля и Ладекса. — А что мне будет-то? Этот мальчик совсем не умеет драться.

— Я не знаю, где тебя носило после дуэли. С тебя станется сойтись с ним повторно и уже без свидетелей прикончить парня… — принц был отчего-то непривычно разговорчив, даже скорее просто болтлив, как заметил про себя шут, и это насторожило уже его самого.

— Вот только не надо делать вид, что ты ему посочувствовал! — Риттико задорно улыбнулся и подмигнул принцу. — Я поспешил обрадовать мою любимую Шет Энарайн. Всего-навсего. Она тоже живой человек и ждала исхода, переживая не меньше вашего. Вам про результат поединка наверняка рассказали близнецы-братья, а ей терзания совсем ни к чему.

— А что с ней такое? — в обычное время Аттор никогда не задал бы такой бестактный вопрос.

— Она немного… приболела, — уклончиво объяснил шут. — Да что тут происходит? Собаки страшные! Почему вы все такие взлохмаченные изнутри?

— Не надо было опаздывать, — укорил друга Уле Брабандер, — наш проныра и сыскарь рассказывает поразительные вещи.

— Интересно, — тут же заулыбался шут, всегда охочий до разных сведений, если они исходили из достоверных источников, каковым он считал и мастера Каракаса, — выкладывай ещё раз, только коротко и по пунктам.

— Не люблю повторять, — проворчал Чила, но Риттико состроил такую гримасу, что мастер тайных дел просто не мог не заулыбаться. — Хех! Значит так… Во-первых, твой дуэльный визави уже прекрасно бегает на всех своих двух ногах.

— Так и задумывалось, — кивнул Риттико своей распушённой круглой причёской.

— Во-вторых, — продолжил Чила, не очень довольный, что его ещё и перебивают, — Маас встречается с миладой Июсс.

— Ого! Вот это поворот! Я-то думал, что это ты на неё запал, — и шут указал на принца длинным указательным пальцем, — а она давно в тебе души не чает, это читалось по ней с самого начала бала.

На этом замечании бледность принца сменилась на яркий румянец, но потом лицо, наконец-то, приобрело обычный оттенок, и Аттор смог немного расслабиться.

— В-третьих! — рыкнул Чила, и его рык поддержал король, строго глянув на своего шута. — Они вместе собираются в вояж! Он пригласил миладу Лердре Лин совершить паломничество к Антеринскому замку, чтобы загадать желание. И она согласилась! Но хуже всего, что мастер Июсс, её отец, дал разрешение на такой вояж.

— А-а-а!!! Тогда понятно происхождение бледности на лице принца крови. Другой принц, правда, незаконный, уводит приглянувшуюся миладу. Торри, прекрати расстраиваться, будут ещё в твоей жизни хорошенькие милады!

— Ты не понимаешь, шут! — Аттор взревел, как раненый зверь. — Таких не будет! Она особенная! И я не понял, почему она заплакала и убежала, когда мы дошли до портрета её родственницы Геддоры Июсс. Я не смог её догнать… Зато немного позже я встретил в той же галерее Ятту Маас. И она так странно на меня посмотрела, что я чуть не присел от накатившего на меня холода. С этой миладой тоже не всё в порядке!

— Ты хочешь сказать, что она внезапно обрела магические способности? — Уле Брабандер враз посерьёзнел.

— Не знаю, но от неё несло силой так же, как бывает от тебя, когда ты приходишь после своих занятий магией.

— Это очень плохо! — маг был встревожен. — Я не знаю, как… Раньше не было таких случаев, чтобы, родившись обычным, человек внезапно становился магом, да ещё, судя по твоим словам, сильным магом. Не знаю, насколько она преуспела в искусстве магических воздействий. Мы обучаемся не одно лето, но тут всё не так, как у всех, всё не обычно.

— А ты зачем уволок бедную девушку в ту тёмную и такую скучную галерею предков? Больше не нашёл места для романтичного свидания? — шут закатил глаза к высокому сводчатому потолку. — Не нашёл приличной темы, кроме предков?

— А куда я должен был её повести по-твоему? — Аттор сейчас выглядел, как виноватый ребёнок, хоть и был уже давно не только взрослым мастером, но и наместников земель Вигарда. — А ещё вот! Миретта сказала мне вчера после бала очень странные слова, которые ей доверил передать мне Этельм Алдеринк.

— Не тяни кота за хвост, собака страшная!!! Говори уже!

— Мира запомнила слово в слово: «Трон Вигардов в опасности. Бастарды что-то замышляют. Я не знаю, что именно, но они связались с какими-то мощными магами или колдунами в пустыне».

— Та-а-ак!!! И в пустыню же везёт нашу малютку Лердре мастер бастард! — задумчиво протянул Риттико. — Ох, чувствует моя вторая голова, что неспроста это всё, совсем неспроста.

— А я от себя, — заговорил до этого момента молчавший король Таар Вигард, — приношу тебе, мой друг, Элео Риттико, сердечную благодарность! Ты не дал втянуть моего дурня в ссору и дуэль, на которой была бы высока вероятность его гибели. Ты, конечно, скажешь, что мастер бастард не фехтовальщик, а новобранец, но я слышал другие мнения о его владении клинком. Аттор имел все шансы передать бастарду право наследования по старому уложению о дуэлях и рыцарских поединках.

— Твоё величество! Я помню всю эту геральдическую и остальную чушь! И тот текст у меня прямо всплыл перед глазами, пока эти два, с позволения сказать, казурта (даром что не рыжие!) бодались в бальном зале: «А буде наследник трона проиграет честный поединок и будет повержен в прах безвременной кончиной жизни его тела, то право наследования перейдёт победителю!» — продекламировал страшным голосом шут. — Но с другой стороны Аттор всё-таки мой ученик, а не какого-нибудь выродка из Алдеринков!

— Только это и успокаивает, — проворчал король, — но не даёт повода для безрассудных драк и поножовщины с любым желающим! А ещё успокаивает то, что этот закон никогда не работал, даже в те давние времена, когда на поединке убили Рооса Вигарда, про него никто и не вспомнил.

— Вот тут я полностью на твоей стороне, твоё величество! В королевстве никто не почитает законов, ни старых, ни новых! — самое смешное, что обращение к королю в устах шута всегда звучало как изощрённое ругательство или издёвка, и Таар всегда слегка морщился, предпочитая, чтобы Риттико называл его хотя бы просто по имени.

— Чилитто, а каким путём собрались отправиться в пустыню бастарды и прелестная милада Лердре? — спрашивая, маг заметно нервничал, но шут видел, что Уле Брабандер уже имеет какой-то план действий.

— Они предполагали воспользоваться морским путём до Ригвина, оттуда, сколько возможно, на повозках, а дальше уже на лошадях в Антерин. Повозки по пескам не ездят, поэтому им понадобятся кареты и много животных.

— Странно… Они не могут воспользоваться магическим порталом? — Уле так поднял брови, что те уползли за волнистую чёлку. — Ведь если Ятта стала магичкой, то она должна уметь простраивать путь между порталами. Теперь этому обучают чуть не в первом круге обучения!

— Значит, она или очень слабая магичка, или вовсе не связана с той магией, о которой мы все знаем, — принц потихоньку пришёл в себя и стал рассуждать в своей обычной манере, строя смелые предположения и мысля нестандартными путями.

— Ты прав, Торри! — Уле даже радостно подскочил на своём кресле. — Это значит, что мы можем отправиться туда сами в любой момент. Уж я-то построю такой портал, что туда целый караван пролезет!

— Раньше мы не знали, где обиталище этих чернокнижников, — мастер Каратас говорил спокойным слегка уставшим голосом, — но теперь понятно, что именно в пустыне недалеко от Анетрина, скорее всего в Зуне. Мастер Брабандер, не торопись туда лезть сам, ты слишком заметная фигура. Твоё отсутствие будет настораживать всех здесь, а твоё присутствие там не сможет остаться незамеченным.

— Я же могу сменить личину!

— Не в этом дело! Ты же понимаешь, что тебя раскроют под любой личиной из-за твоей силы. Уж поверь мне, будь ты магом средней руки, нет проблем замаскироваться в обычного человека, но ты высший маг, член Правительства Бертерры, а туда простачков и дурачков не берут. Верно я говорю, мастер Таар? — Чила Каратас так давно знал своего теперь короля, а когда-то просто тайного друга, что мог обращаться к нему как угодно без соблюдения придворного этикета. Тем более, что кроме тайных советников никто не присутствовал при их общении.

— Он прав, Уле! Даже Аргель Ноцо будет заметен, а уж тебя точно рассекретят сразу.

— Уле, отправь туда сначала меня и ещё одного человека, — продолжил Чила, — мы будем изображать из себя обычных паломников, а тем временем разведаем обстановку в Антерине и даже в Зуне, если нас туда пустят.

— Только тебя, Чилитто… Только тебя. Никому больше нет доверия.

— Я поручусь за него!

— Нет. Тебе я верю, но больше никому, — Брабандер был непреклонен. — Обрати внимание на рыжих.

— А что с ними может быть не так?

— Мы с Ритти рассуждали тут недавно, куда подевались те казурты, что исчезли из своих домов внезапно и бесследно. Но так не бывает! Никто из родных, близких, соседей и наместников могут не знать, куда запропастились их дети, но люди не деваются в никуда! И что-то мне подсказывает, что мы их найдём именно там, в Антерине. Точнее — в Зуне.

— Точно! Ищи рыжих и следуй за ними! А лучше сам стань рыжим и прикинься казуртом, — Риттико состроил рожу, которую, как он полагал, должен был иметь настоящий казурт, и все тайные советники покатились со смеху, остался серьёзен только сам мастер Чила Каратас.

— Кстати, твоё предложение не лишено здравого смысла, хоть ты и записной дурак, — улыбнулся, наконец, мастер тайных дел. — Решено! Уле, ты сможешь сделать меня рыжим своей магией?

— Нет нужды в магии, любая милада сделает тебя рыжим при помощи краски для волос, — голос короля потеплел, и на лице ещё сохранялась полуулыбка. — А вот для обратной связи магия очень понадобится. Уле, дай Чилли такой артефакт, чтобы он мог сообщить нам о своей готовности вас принять, не используя всех этих новомодных болталок-трынделок. От них всегда так и несёт подслушкой и шпионажем.

— Твоё величество! Гарон свидетель — ты самый мудрый из правителей Бертерры! — шут даже привстал с кресла, чтобы отвесить поклон королю, но, поскольку, он не вышел из-за стола, то поклон получился больше похожим на поцелуй тарелки, стоящей перед шутом, в которой лежали несколько канапе.

— Не проткни себе глаза, шут! — рассмеялся Таар Вигард. — Мне не нужен одноглазый дурак!

— Ну, твоё величество! У меня же две головы, а это значит, что у меня минимум четыре глаза.

— Ты хочешь сказать, что являешься родственником Двуликого Яныча? * — Уле Брабандер, как и все жители Бертерры, давно знали про этого демона, мелкого пакостника, но слабого в своей магии.
______________
* История про Двуликого Яныча описана в рассказе «Тупик Надежды».
______________

— Не-е-ет! Не путай меня с этим неудачником! У меня вторая голова умнее, чем его обе вместе взятые! — теперь шут гордо задрал нос, а потом звонко чихнул.

— Всё, пора завершать этот балаган, — не выдержал король, — уходим по одному, как обычно. А если что, то считайте, что я мичман Криворучко, а вы геологи.

— А меня всё-таки беспокоит судьба милады Лердре… — голос Аттора был скорее грустен, чем встревожен. — Что с ней будет? Если этот мастер бастард затеял очередную пакость, то ей придётся в этом участвовать…

— Торри! Я же сказал тебе, что в жизни будет ещё много хорошеньких милад…

— Но мне не нужна другая…

— Никак ты таки влюбился? И вот так несчастливо? Не мог иначе, чтобы не пострадать, да? — Риттико был теперь тоже скорее грустен.

— Знаешь, Элео… Она такая… Такая… Настоящая! Я не понимаю, что её может связывать с Гизардом…

— Усё увидим и во всём разберёмся! — и уверенность самого внешне несерьёзного члена тайного королевского совета передалась и принцу, да и всем остальным присутствующим.

***


Лерия. Эрметрис. Чёрный ужас Иниры.


Утро обещало быть солнечным, но пока из-за портьеры просачивался только прозрачный голубоватый свет нарождающегося дня. Его полоска попадала на лицо спящего Моленара, оттеняя высокие скулы и даже во сне слегка нахмуренные брови. Инира смотрела на любимое лицо, и её сердце щемило от прилива нежности к этому человеку, магу, потомку эльфа и простой милады из далёкой латарской деревушки, названия которой велиста так и не узнала, маг не любил вспоминать те события своей жизни.

Как же долго она ждала, чтобы снова попасть сюда, чтобы быть снова любимой и желанной, чтобы принадлежать, а не диктовать условия и тащить всю ответственность на хрупких плечах обычной земной женщины. Здесь даже ответственность не тяготила — Инира отвечала за себя, потому что весь этот мир был её порождением, её продолжением, её внутренним содержанием. Этот мир и был ею, велистой, Инирой, и только назывался чуть иначе — Бертерра, земля Бера, медведя, рыже-бурого благородного бога-зверя, умного и смелого, яростного и прекрасного, такого же, как её Моленар, её маг, её любовь.

Насмотревшись, Инира выскользнула из постели и, приведя себя в порядок, уложив ещё влажные после ванны волосы на манер амазонки, отпустив пару прядей кудрявиться вдоль щёк, облачилась в простое домашнее платье и перешла в свой рабочий кабинет. Надо было срочно проверить текущую обстановку и просмотреть все прошедшие события. Непонятная тревога, поселившаяся ещё в том, другом, мире, продолжала потихоньку изводить велисту и здесь.

Полумрак кабинета расступился под натиском льющегося из светильника под потолком переливчатого сияния — кабинет радовался встрече с хозяйкой. Велисте пришлось успокоить пространство, свет перестал мигать, и стало видно, что обстановка была не тронута за всё время отсутствия Иниры в Бертерре. Однако, не было ни пыли, ни затхлости — дом старался сохранить рабочую обстановку, чтобы велиста, вернувшись, могла в любой момент заниматься делами, а не предварительной уборкой и подготовкой. Инира с любовью создавала свой дом, и дом платил своей хозяйке такой же преданной и нежной любовью.

Расставив на столе и на маленьком алтаре Десяти Богов, стоящем рядом со столом как его продолжение, ритуальные предметы: камни, чашу с водой, металлический нож, горящую свечу, веер, небольшой деревянный сук, срезанный наискосок, руны, карты, чашу с песком и ещё много разных предметов, не понятных и загадочных. Разноцветные жидкости в крошечных хрустальных резных флакончиках распространяли соответствующие моменту ароматы, а откуда-то взявшийся лёгкий ветерок овевал ими велисту, создавая нужное настроение.

Вставая перед алтарём, Инира не предполагала, что всё обернётся её падением, поэтому не стала отодвигать стулья, стоявшие за спиной. Но как только она вызвала фантом Бертерры, и тот стал раскручиваться, в комнате вдруг резко потемнело, и откуда-то с потолка посыпался хлопьями снег. Он не долетал до земли, исчезая где-то на уровне стола и алтаря, но пронизывающий холод напомнил велисте о Преисподней и её хозяине. Зов велисты прозвучал, но никто на него не откликнулся. Так быть не могло! Эж (уменьшительное от Нораг) Аду был обязан появиться перед создательницей этого мира, чем бы он ни был занят в момент призыва. Но не явился. И со второго раза никто не откликнулся.

Третий зов велисты был столь категоричным приказом, что хозяин Преисподней должен был или предстать перед Инирой, или перестать существовать вовсе. Но вместо появления Эжа Аду перед велистой предстало что-то абсолютно тёмное, зловещее и холодно-разумное. На Иниру дунуло ужасом, который был страшнее смерти, страшнее всех демонов Фэлура, страшнее всего, ранее виданного и узнанного ею. Велиста пошатнулась и рухнула без чувств. Мгла усмехнулась и развеялась, а на её месте появился Дымный Кот.

Привлечённый шумом, Моленар ворвался в кабинет и ринулся к лежащей без сознания велисте. Кот ходил вокруг мага, держащего на руках бесчувственную миладу, и громко мурлыкал, приоткрыв рот от усердия, отирал их своим пушистым хвостом и бодал лбом, чтобы потом пройтись усами и даже чуть-чуть шеей по телам мага и велисты.

Прошло несколько мгновений прежде, чем Моленар очнулся от сковавшего его оцепенения и нашёл в кармане носимую с собой на всякий случай склянку с магическим зельем, предназначенным для всякого рода непонятных обмороков и потерь сознания. Увлажнив кончики пальцев, Моленар стал втирать свой волшебный эликсир в кожу на висках Иниры. Через некоторое время бледность на лице Иниры сменилась на лёгкий румянец, а к губам вернулся вместо серого их обычный ярко-розовый цвет.

— Как же ты меня напугала, моя девочка, — прошептал Моленар, когда Инира открыла наконец-то глаза. — Я думал, что снова потерял тебя, только теперь навсегда.

— Не спеши меня отпускать в Преисподнюю, Лэн, — велиста слабо улыбнулась. — Сначала надо разобраться в произошедшем.

— Что ты делала и что получилось?

— Мне нужен был фантом Бертерры, чтобы посмотреть события, которые я пропустила, но фантом не пришёл. Потом стало холодно, и пошёл снег. Я решила, что это проделки Эжа, но он не явился на мой троекратный зов. Троекратный! Немыслимо!

— Такого он не позволял себе никогда даже со мной и Артафером! — подтвердил маг.

— Но вместо него явилось нечто иное, ужасное. Такого страха я не испытывала никогда в жизни ни здесь, ни даже в том, родном, мире. Оно попыталось завладеть моей душой… Лэн! Это так страшно! Так страшно остаться без души! Это самое ужасное, что может быть на свете!!!

И она прижалась к мужчине всем своим телом, всем своим существом, стараясь удержаться в этом мире, сохранить свою душу, его душу… Её колотил озноб, а из глаз брызнули слёзы. Велиста плакала навзрыд и никак не могла остановиться, а маг сидел с ней на полу и бережно гладил по голове, шепча ей нежные слова и давая выплакать этот, по-видимому, иначе непереносимый ужас.

Через портьеры в окно проглянул лучик света и, отразившись от воды в чаше на алтаре, заплясал на пололке разноцветными бликами, склянки с благовониями поймали второй лучик в свои резные грани и тоже расцветили вокруг себя маленький кусочек мира. Третий луч заблестел на клинке ритуального кинжала, показывая, что он всё ещё на защите велисты и этого мира. Огонь свечи взметнулся вверх и весело затрещал, увлекаемый ветерком, заплясал и запрыгал, напоминая, что он тоже тут, что он тоже сила, что жизнь имеет свои права, и она их отстоит, отнимет у тьмы, как бы ни было трудно это сделать.

— Лэн, надо посоветоваться в Артафером и Ирис. Помоги мне встать, и поехали к ним. Надеюсь, что они окажутся дома.

— Они точно будут дома, — Моленар поднялся сам и бережно помог Инире встать на ноги. — Мы как раз собрались сегодня… Точнее они собирались вытащить меня к себе на чаепитие. Ирис хотела напечь своих воздушных пирожных и заварить несколько волшебных травяных и цветочных чаёв, чтобы развеять мою печаль.

— Ты очень скучал без меня… — это не был вопрос, велиста вложила в сказанное и уверенность, и сочувствие, и любовь, и благодарность.

Моленара обволокло её нежностью, и желание обладать этой прекрасной миладой и дарить ей упоительные ласки чуть не погубило деловой настрой мага. Пришлось срочно брать себя в руки и сосредотачиваться на предстоящем разговоре с шаманом и феей. Впрочем, воспоминание о только что произошедшем в кабинете велисты быстро вернуло рабочее состояние, как только Моленар представил себе лежащую без сознания Иниру.

Дух домашней выпечки окружал и брал в плен прямо на пороге сразу за зелёной дверью и держал, постепенно пропитывая насквозь всё существо вошедших в дом гостей. Ирис пекла печенье, булочки и какие-то волшебные пирожки с вареньем не то из весенней клубники, не то из чернично-земляничного джема.

Инира глубоко вдохнула в очередной раз, и ей на глаза навернулись слёзы. Как же хорошо, когда человек, фея, да кто угодно, живёт в ладу с собой! Мир в душе Ирис проявлял себя во всём — в нежной вышивке всюду постеленных салфеток, в замысловатой кружевной оторочке атласных подушек, словно нарочно набросанных на диванах в прекрасном беспорядке. Милые картинки в причудливых рамках развешены по стенам, покрытым нежно-персиковыми обоями с перламутровым теснённым рисунком в виде заплетённых по стене плющей и цветов камалейника*.
_________
*Камалейник — волшебный цветок из другого мира. Об этом лучше спросить Ольгу Громыко, она лучше знает.
_________

Моленар, идущий под руку с велистой, с удовлетворением наблюдал за ней. Его радовало, что Инира постепенно расслабляется и даже начинает улыбаться. Он любил подругу велисты фею цветов Ирис, его радовало, что на Бертерре Ирис нашла верного друга и возлюбленного Артафера, который стал и его другом и коллегой — шаманом и членом Правительства Бертерры. Артафер не рвался к власти и принял её как ответственную и не самую лёгкую ношу только ради самой Иниры и, как он потом признался, потому что Ирис его попросила поддержать свою подругу.

Инира наслаждалась умиротворением, разливающимся в душе, и спокойствием, рождающим уверенность в благополучном исходе всех бед и несчастий.

— Приветствую вас обоих, друзья мои! — пробасил вышедший навстречу гостям шаман. — Особенно рад видеть тебя, Инира! Ох, Нира, Нира! Как же без тебя скучали мы все! Но Моленар так и вовсе чуть не наложил на себя руки от горя по утрате.

— Я тоже очень переживала, что не могла попасть сюда, — тихо и грустно ответила Инира, — я была готова отдать что угодно, чтобы сюда попасть. К вам! К моему Лэну!

Моленар приобнял велисту за талию и поцеловал в щёку.

— Ты не должна ничего отдавать, ведь это твой мир, любимая! — Моленар ещё раз нежно поцеловал румяную щёку велисты и отпустил её.

— Идёмте скорее на веранду, там Ирис накрывает на стол! — и Артафер устремился по неширокому коридору к выходу во внутренний двор, куда открывалась веранда, и где разливали свой аромат обожаемые феей розы.

На столе уже стояли блюда и вазы с манящими угощениями, на кружевных салфетках поместились изящные чашки и блюдца из почти прозрачного фарфора, в крошечных вазочках стояли нежные незабудки. Ирис хлопотала, выставляя пирожковые тарелки и раскладывая столовые приборы для десерта, когда на веранду вошли гости.

— Гарон Трисвятый… Случилось чудо? Или я сплю и вижу волшебный сон? Фер, признавайся, это ты подсунул мне какое-то зелье, чтобы я увидела во сне мою Иниру — фея радостно кинулась обнимать свою подругу, убеждаясь, что она самая настоящая, а не видение.

— Я вернулась, душа моя! — велиста тоже крепко обняла светловолосую фею. — Я так и не смогла разобраться, что меня не пускало сюда, и куда оно теперь делось. И это меня очень тревожит.

— Нира, тут столько всего произошло… — Моленар подвинул стул, чтобы удобнее усадить любимую. — Мы тебе всё расскажем, только не сразу и по порядку. А пока насладись этим великолепием! Ирис очень старалась.

— Так ты рассказал им о моём возвращении?

— Ни слова! У меня не было даже мгновения, чтобы сообщить о моей радости.

— И всё же, рассказывайте мне всё-всё, что тут происходило без меня! Мне так интересно!

Весь день до самого вечера компания просидела за столом, вкушая изысканные угощения и наслаждаясь обществом друзей. Маг и шаман рассказали велисте обо всём, что знали сами. В результате велиста решила, что ей самой необходимо отправиться в Латар и проверить всё самой. Но путешествовать велисте в одиночку запретил Моленар, а фея и шаман горячо его в этом поддержали и решили сопровождать Иниру все вместе.

               
***


Латар. Зуна.


Уже прошло два круга Малой Луны с тех пор, когда Лердре сошла на берег с борта небольшого парусного судна, на котором Гизард решил отправиться в путь. С ними вместе плыли в Антерин ещё пятнадцать молодых людей. Юноши и девушки были в чём-то очень схожи между собой, их пышные шевелюры были разных оттенков закатного золота, а глаза поражали или глубоким голубым цветом неба, или кошачьей зеленью. Лердре знала, в какой местности проживают народы с такими приметами, но называть своих спутников казуртами не решалась, боясь их обидеть.

Два круга… Четырнадцать дней… А из головы никак не шла песня, которую твердили моряки всё их не очень долгое плаванье.

Закинем же сеть, братаны мореходы,
Пусть снасти скрипят на ветрах.
Ведь мы не боимся капризов природы,
В шторма нам не ведом страх.

Сверкают зарницы и палубу хлещет,
Что плетью, волной океан.
Но буря спадёт и огни свои Эльм
Погасит. Мы выйдем в туман.

И ляжем мы в дрейф, как в стеклянное поле,
И будем молить о ветрах,
Мы клятву дадим, что по собственной воле
Подарим воде скорбный прах.

Что смерть наша будет легка и приятна,
Когда мы вернёмся во тьму.
И всё, что мы взяли, отпустим обратно —
В пучину, на дно к одному

Великому богу, владыке пучины,
А имя ему Аниор.
Для жизни и смерти всегда есть причины.
Ветра пусть ласкают простор.

«Для жизни и смерти всегда есть причины»… Лердре не понимала, какие причины могли быть у её собственной жизни, но точно знала, что ради своего принца Аттора она может умереть и принять свою смерть с радостью, если только сможет ему помочь таким образом.

Теперь на горизонте уже маячили навершия крыш стоящей в небольшой низине Зуны, их конечного пункта назначения. В Антерине она, как и все её спутники, кроме самого Гизарда, повязали ленточки с пожеланиями на чудесные кованые деревья. Лердре написала, что желает прожить свою жизнь вместе с Аттором в любви и радости, что это и будет её счастьем. Но чем ближе их отряд подходил к городку, где выстроили новый храм неизвестной богине, тем более невероятной казалась Лердре её мечта.

По пути, когда было время для разговоров, мастер Гизард рассказывал своим молодым последователям о сути их верования, к которому все без пяти мгновений неофиты так жаждали примкнуть. Он объяснил всем, что логир, то есть искра души, на самом деле просто часть энергии человека. Энергии, которая вполне восстанавливается со временем. Что он сам прекрасно чувствует себя, отдав свой логир Тенерии Имнатиде, а взамен получив дар спокойствия и провидения будущего и прошлого. И что задача их, юных и прекрасных жрецов и жриц Чёрной богини, будет заключаться в том, чтобы распространять свою веру там, куда она их пошлёт.

Молодых людей приобщили к вере в Чёрную богиню такие же молодые люди, бывшие жители других земель, пришедшие в их дом со странными разговорами. А теперь им самим предстояло окунуться в волшебство Тенерии Имнатиды и познать тайны мироздания, жизни и смерти, стать подобными ей, великой Чёрной богине, самому первому божеству этого мира, называемого Бертеррой.

Лердре удивлялась, потому что всегда считала, их так учили, что первой силой, первой богиней, сотворившей этот мир, была велиста, до сих пор являвшая себя среди людей. Она велела, и мир Бертерры стал, то есть, возник и теперь существует. На это Гизард ей уверенно завил, что он уже давно познал истину, и истина в том, что первотворцом была именно Тенерия Имнатида, а потом уже появилась велиста и отняла власть у великой Чёрной богини.

Девушка ещё немного удивлялась, но ради своего любимого принца была согласна и на такое положение вещей. Хотя на самом деле, задумываясь о предстоящем действе посвящения, Лердре испытывала тошнотворный страх, а ладошки её становились холодными и влажными. Но она упрямо стремилась разузнать, что же именно затевают эти странные брат и сестра против её любимого принца.

Прошло ещё несколько дней. Все неофиты слонялись по узеньким улочкам Зуны или засиживались в едальнях за бутылкой сладкого и пряного светло-розового муската «Рунвы» или сухого белого «Рисмара». Милады предпочитали свой любимый «Карано» — красное, почти чёрное, густое и сладкое вино, почти ликёр. Эти химирские вина были тут редкостью, поэтому их не пили просто так за едой, их смаковали из крошечных чашечек, которые так уютно ложились в ладонь, что казались продолжением руки.

Впрочем, олмерские вина было проще доставить в Зуну, их не надо было тащить на борту корабля, огибая половину континента или переправляя через пустыню самолётами. Ведь вина нельзя было проносить через порталы или телепортировать, они теряли свои свойства при любом соприкосновении с магией, потому что сами в каком-то смысле являлись магическими напитками. Поэтому народ попроще к еде заказывал «Боргерохские жемчужины», сухое столовое вино из купажа северных сортов винограда.

И уж совсем не диковинным в Зуне считалось любимое вино Аттора «шипучка из Тегриса», как его здесь называли без всякого уважения. Тегристые вина разных купажей, посветлее и покислее или покраснее и послаще. К тегристому юные казурты и милада из столицы даже не притрагивались во время своих посиделок.

На столе уютно устроились тарелки с жареными бёдрышками кукуцаполей, безголовыми рыбными тушками, ломтями мяса, горами нарезанных овощей и зелени. Отдельно стояли корзинки с торчащими в разные стороны длинными толщиной с большой палец хлебными палками, которые так удобно было макать в мисочки с разными соусами.
— Лер, а скажи мне, у тебя дома остался кто-то, кто тебя любит и ждёт, что ты вернёшься? — рыжая и веснушчатая, как большинство ликсиек, которых чаще называли казуртами, Кьяра ван дер Вель-Ор не утруждала себя быть деликатной в общении с друзьями, хотя умела блестяще поддержать великосветскую беседу «ни о чём», как и положено виконтессе из свиты супруги наместника Ликсы.

— Ммм… Н-нет… Наверное, нет, — поколебавшись ответила Лердре Лин, вспоминая первый и единственный поцелуй, которым осчастливил её принц Аттор, — навряд ли меня там ждут. Если только бабуля… Но у них у всех там слишком много хлопот и без меня.

— А меня ждёт один мальчишка, — улыбнулась Кьяра.

— Такой же рыжий, как и ты, и твои соплеменники?

— Ага, и тоже с веснушками на носу.

— И как же его зовут?

— Эрл. Виконт Эрл ван дер Вейн.

— Знакомая фамилия. Это кто-то связанный родственными узами с самим наместником?

— Его сын.

— Ого! А ты его не любишь? Совсем? Ну, раз ты решилась на такое дело, стать жрицей Чёрной богини…

— Люблю, — пробурчала Кьяра, опуская голову и пряча глаза, — очень люблю, но он тоже, как ты сказала, загружен по самую маковку делами государственной важности. От него я и узнала, что у нас из Ликсы пропадают молодые люди. Эрла очень интересовало, куда же они деваются. Вот я и решила разузнать куда.

— Но ты понимаешь, что у нас не будет обратного пути? — Лердре тоже погрустнела и, вздохнув, подумала, что ей и не к кому было возвращаться, потому что принц для неё никогда бы не стал мужем, а другого мужчину она не желала ни за что. Про родителей она почти не вспоминала, потому что почти всю свою жизнь провела под присмотром и в компании бабушки. А бабушка… Она старенькая, ей тоже уже ничего не интересно.

— Теперь понимаю, но ни за что не отступлю, — и девушка стиснула зубы и вздёрнула вверх упрямый подбородок.

— Эй, девчонки! — оклик ещё одного рыжего заставил обеих девушек вздрогнуть. — Вы чего там шушукаетесь? Строите козни или обсуждаете нас с Гвинго?

К столику быстрыми шагами приближались двое молодых мужчин, вчерашних мальчишек, но уже мнящих себя почти стариками. Светловолосое солнышко граф Гвинго ван дер Лигель, хонигр из знатного рода, был рад этому путешествию. Он, наконец-то, увидел в свейю подруге Кьяре весьма привлекательную миладу и даже почувствовал некоторое подобие влечения к ней.

Давнее знакомство с семьёй графа ван дер Вель-Ор и с самой виконтессой Кьярой, единственной дочерью мастера Эрлиса, давало право Гвинго к определённому панибратству, чем он успешно пользовался без зазрения совести.

Ну, а близкий друг Гвинго виконт Дегор вин ден Фолиа был хогоском из уважаемого рода горных охотников. Родные подшучивали над ним, что ему можно даже не пользоваться маскировкой, всё равно из-за веснушек зверь не разглядит черт его лица, а волосы такие тёмные, что сойдут за тень под деревьями в жаркий летний день.
— Гвинго, ты предпочитаешь светлые кудри или тёмные? — без тени стеснения спросил Дегор вин нен Фолиа, усаживаясь и слегка приобнимая за талию Лердре.

— Гвин! Хватит распускать руки! — возмутилась милада, стараясь отодрать крепкие руки от своего платья. — Никто тебе не давал права так себя вести со мной!

— Ну, да, милада, прости меня, бескультурного деревенского увальня! — и виконт ещё крепче притиснул к себе девушку, но только на мгновение, чтобы потом отпустить и громко засмеяться, и вогнать Лердре в ещё большую краску и гнев, отчего её щёки стали пунцовыми и ещё более привлекательными.

— Нахал!

— Мастер Дегор! Немедленно попроси прощения у милады Лердре Лин! — голос Кьяры выражал всю глубину морального падения в её глазах этого неотёсанного конопатого охотника.

— Милада Лердре!!! — Дегор брякнулся на одно колено, картинно хватая руки Лердре и покрывая их поцелуями, перемежающимися с мольбами о прощении. — Прости меня, горца невоспитанного! Прости мне мою казуртскую дерзость ласкать твой стройный стан, такой манящий, что я не устоял! Прости мне мою наглость мою — я желал тебя целовать! Прости мне моё желание быть с тобой рядом и хотя бы просто смотреть на твой совершенный лик, наслаждаться твоей красотой и умными речами!

— Ну, хватит! Хватит, Дегор, прекрати! — и Лердре уже покатывалась со смеху, получая некоторое удовольствие от нежных прикосновений к её рукам губ юного казурта.

Тем временем Гвинго ван дер Лигель тоже не терял времени даром. Граф целовал виконтессу прямо в приоткрытые губы, и Кьяра с удовольствием дарила ему свою ласку, решив, что надо получить от жизни радость, пока есть такая возможность. А вдруг всё по-настоящему? Вдруг на самом деле всё будет так, как рассказывал этот странный герцог Маас? Вдруг после посвящения она не сможет больше получать эту радость от таких прекрасных, таких горячих рук красивого мужчины?

Неподалёку от компании весёлых рыжих ликсийцев и грустной темноволосой красавицы за столиком сидел такой же рыжий человек и попивал из бокала тягуче-бордовое вино. Он смотрел в окно на проходящих мимо людей, и казалось, что происходящее в едальне его нисколько не интересует, что он погружён в свои мысли и не чувствует даже сладость терпкого напитка.

Чила Каратас смотрел на компанию молодёжи в отражении оконного стекла, которое для этого чуть-чуть подправил магически, и внимательно слушал. Его радовало, что Лердре была печальна. Он отмечал про себя, что она собрана внутри и, по-видимому, задумала какое-то важное дело, а не увлечена любовной интрижкой с рыжими малышами или Гизардом. Чилитто никак не мог забыть глаза принца, когда тот заговаривал про эту девушку. На взгляд Чилитто Аттор был влюблён по-настоящему впервые в жизни, а это серьёзно для любого мужчины.

***


Латар. Вигард.


В королевском дворце жизнь текла своим чередом. За большим обеденным столом собрались представители обоих королевских родов, нынешнего и бывшего, просто так было удобнее трапезничать тем, кто по каким-то причинам слонялся по дворцу вместо того, чтобы убраться восвояси и заниматься текущими делами, коих, вероятно, было предостаточно. Вот и теперь за столом собралось целых шестнадцать человек, и это, как по своему опыту знали придворные помощники, действительно совсем немноголюдно для королевского обеда, можно сказать, пусть не самый узкий круг, а чуть-чуть расширенный. Не было ни советников, ни Ладекса, который очень уважал придворную стряпню, ни наместников, ни их магов.

Король был в добром расположении духа, шут, как ему и положено, шутил, то есть цеплялся к сотрапезникам с прибаутками и беззлобными колкостями. Королева любовалась сыном, невольно сравнивая его с отцом. Аттор казался матери более мягким, по крайней мере, чертами лица.

Во главе стола, согласно церемониальному кодексу, сидел король Таар. Места мастеров чередовались с местами для милад, так было принято придворным этикетом, что обуславливалось не столько чопорностью милад, сколько здравым смыслом и удобством, потому что мастерам так было удобнее ухаживать за своими очаровательными соседками. Миретта, принцесса сама так захотела, выбрала себе место рядом с Этельмом. Лайв подвинул тяжёлый стул для Ольгриссы, а Тиоланте помог занять своё место Леас.

Уле Брабандер, как и положено, сидел по правую руку от принца Аттора, а следом усадили Эритту, чтобы она оказалась рядом со старшим братом. Своего мага и друга Аргеля Ноцо Аттор отпустил в резиденцию наместника Вигарда, чтобы он мог продолжать свои занятия и вести, так сказать, приём просителей от имени наместника.

Слева от короля, считается, что ближе к сердцу, было место королевы Эмрики. Между королевой и принцессой расположился кузен короля Аниир, своими разговорами не дававший спокойно перемолвиться Миретте словом с Этельмом, которому и так было не просто из-за соседства с тётушкой Террией. С другой стороны, она являла собой естественный барьер для сидящего следом Дерилла, который на грани с невежливостью почти не уделял внимания Лаоне Каррас, матери близнецов и Эритты и жене Аниира.

Впрочем, Лаону развлекал Риттико, который восседал на противоположном от короля конце стола, увенчанный своей буйной шевелюрой, как король своей повседневной короной-венцом с одним единственным крупным камнем винно-красного цвета в центре.

Мирная, но чрезвычайно скучная, зато очень пристояная беседа не выходила за рамки погоды, урожаев и уловов, штормов и корабельных снастей. Только шут изредка позволял себе ёрничать в адрес то близнецов, то принца, а то и самого короля, но ему всё сходило с рук безнаказанно, потому что он шут, что с него взять — только улыбку. Зато когда в таком же амплуа решил выступить Дерилл, его сразу же прервала тётушка Террия, указав как раз на то, что за королевским столом одного шута вполне достаточно.

— Не понимаю, почему вы все прощаете этому мерзавцу его выходки? — возмутился Дерилл, откидывая с лица как всегда немытые волосы.

— Потому, милый сын наместника Улистена Таморна Алдеринка, — важно отвечала ему тётушка Террия, — что шуту позволено всё, а нам, простым людям королевских кровей, не позволено нарушать правила этикета, где явственно говорится, что является оскорблением, а что нет.

— Если разбирать по существу, — вмешался в разговор король, — то Риттико тебя ни разу не оскорбил.

— Да-а-а? — голос Дерилла сорвался на визг. — А кто облил словесными испражнениями мою внешность?

— Мастер Дерилл, вибирай выражения! — Таар рявкнул так, что за столом стало тихо. — Шут всего лишь, не стесняясь правды, назвал всё своими именами. И я могу подтвердить, что волосы ты содержишь в ненадлежащей чистоте, отчего они и выглядят так, как выразился Ритти.

— Что, они и правда похожи на вылезших из моей головы глистов?!!!

— Ну-у-у… Что-то в этом роде… — король снова постарался скрыть улыбку в густых усах.

— Нет! Так со мной нельзя! Я не виноват, что эти патлы так выглялят!

— Раз ты не можешь придать своим, как ты выразился, патлам надлежащий вид, постригись так коротко, чтобы было удобно мыть их каждый день, — встряла в разговор Миретта.

— А ты, ты… Ты вообще молчи! Вместо потомка прямых кровей ты выбрала какого-то завалящего сына младших сыновей с седой от рождения головой! — Дерилл снова перешёл на визгливый тон, выдавая тем самым яростную обиду на принцессу.

Надо сказать, что такое оскорбление — сын младших сыновей, а в Латаре это было очень оскорбительное напоминание, потому что вся власть и почёт наследовал сын старший, и только он, такое оскорбление, нанесённое публично, никто не имел права стерпеть. Этельм Алдеринк встал из-за стола, а его сестра Ольгрисса стала белее скатерти, на которой растекалось багровое пятно пролитого ею вина. Лайв с уверенной нежностью сжал её тонкие пальцы и, наклонившись к самомй щеке подруги, прошепал что-то успокаивающее.

— Тут кое-кто позволил себе оскорбить миладу Миретту, нашу принцессу, дочь моего короля?!

— Нет! Только тебя! — Дерилл продолжал визжать, чувствуя, что уже давно и окончательно перегнул палку, и она вот-вот переломится, чтобы треснуть зачинщика по голове, но продолжал залезать поглубже в эту бутылку. — Это ты! Ты сын младших сыновей! Ты её не достоин!

— Значит, ты счёл, что выбор принцессы может кто-то обсуждать? — в голосе Этельма зазвучали ноты поющей стали.

— Она должна была выбрать меня! Только меня! Это я был бы наследным принцем, если бы велиста не передала бы корону в род Вигардов! Я, а не ты!

— Дело даже не во мне, мастер Дерилл Алдеринк, но ты оскорбил принцессу Миретту, — Этельм вежливым кивком головы указал на свою соседку за столом. — Теперь ты можешь только кровью искупить свою дерзость.

— Ха! Это ты меня на дуэль вызвал, что ли? — Дерилла несло без разбора пути. — А давай прямо сейчас! Давай, ублюдок! Что, струсил? Или секундантов не нашёл?

— Та-а-а-ак! — на львиный рык короля вздрогнули все, кроме самого зачинщика безобразия. — Никто сейчас никаких драк затевать не будет! Зато вечером я лично буду секундантом мастера Этельма Алдеринка. Тебя это устроит, мастер Дерилл?

— Д-д-да-а-а… — голос драчуна резко сел, и он смог выдавить из себя только сипение наподобие слегка придушенной змеюки.

За столом возникла гнетущая тишина. Молчали все, включая шута. Миретта смотрела то на отца, то на обоих Алдеринков по очереди, то на брата. На Аттора она смотрела умоляюще, зная, что тот умеет восстанавливать равновесие, если является незаинтересованной стороной, смотрит на ситуацию со стороны, как сейчас. И принц кивнул сестре, решив, что понимает, о чём она его безмолвно просит.

— Ну, раз так всё складывается, то секундантом мастера Дерилла Алдеринка стану я. Так будет справедливо и правильно. Так, папа? — и он одарил отца невинным взглядом и широченной улыбкой, на которую было невозможно не улыбнуться в ответ.

Ольгрисса была почти в полуобмороке, но заявление принца и поддержка Лайва, когда сквозь пелену страха до неё дошёл смысл произошедшего, вернули сестре поединщика способность держать себя в руках, чтобы не привлекать к себе внимание окружающих.

— Главное, твоё величество и твоё высочество должны помнить, — взял слово Риттико, — что никто никого не имеет права убивать. Иначе все будут говорить, что Вигарды решили проредить семейство Алдеринков, коварно столкнув их друг с другом, и внезапно заставив драться на смерть. Народ такого не простит. Так что, пусть твоё величество будет начеку и вовремя остановит поединок.

— Ты как всегда смотришь в корень, друг мой, — теперь голос короля был уставшим.

Драки, дуэли, заговоры, словесные перепалки… Как всё это надоело Таару. Он не любил дворцовые интриги, не переносил на дух интриганов и лгунов. Именно поэтому он в своё время не стал участвовать в свержении короля Нолена, когда принц Лиор предложил низвергнуть своего отца Нолена и они с Июссом стали что-то там придумывать. Но вмешалась велиста, а с ней спорить вредно для здоровья. «Власть, — сказала тогда велиста, — должна принадлежать тому, кто чувствует её как тяжкую ношу, а не как букет возможностей оторваться на всю катушку».

 Итак, вечер принесёт кровь. Кровь одного Алдеринка или обоих сразу. Потому что Алдеринки не могут вот так вот взять и не пролить крови…

Обед закончился в тишине, прерываемой редкими перешёптываниями, когда кто-то просил передать ему блюдо или напиток. Согласно этикету помощники даже на королевской трапезе только накрывают на стол, а потом убирают со стола, поэтому скандальной сцены никто из них не увидел, что немного успокаивало, а ухаживать друг за другом за столом было в привычке в любом доме.

После того, как помощники пришли, чтобы привести в порядок малую столовую, Миретта, ухватив за рукав брата, утащила его в свои покои.

— Торри!!! Ты не можешь быть его секундантом!!! Ведь, если он откажется принять бой, тебе придётся драться с Этельмом или даже с отцом!!! — её глаза были расширены от ужаса, а огромные чёрные зрачки делали их непривычно чёрными. — Торри… Мне страшно… Ах, зачем только этот негодяй явился на обед, ведь его никто не звал!

— Мира, девочка моя, — улыбнулся Аттор, — он ведь на самом деле потомок королевского рода, пусть и раскоронованного, но знаменитого. Дерилла принимают в любом доме, куда он только захочет зайти. Нас, впрочем, тоже принимали и раньше, да и сейчас, вздумайся кому-нибудь из нас заявиться в гости без приглашения, примут за честь и обласкают почестями на высшем уровне, причём искренне от души.

— Так что теперь ему всё можно?

— Как и нам, как и всем остальным. Свобода выбора, сестрёнка, она такая свободная. Но кто не хочет принимать незванного гостя, тот имеет полное право выставить его вон, будь то принц или сам король.

— Значит, дуэль состоится?

— Безусловно! Сам король участвует в ней секундантом. Как же возможно её отменить?

— Торри… А как можно так сделать, чтобы Этельм победил? — принцесса потупила взгляд, а её щёчки залил жаркий румянец, окрасив заодно и мочки ушей.

— Этельм сам справится, — Аттор поджал губы, — или проиграет. Но никто не погибнет, вот это можно гарантировать. Отец страшный человек — он соблюдает законы нашей страны до самой последней буквы.

— Ты смеёшься!

— Ничуть! Я серьёзен, как никогда!

И правда, принц даже не улыбался, даже в краешках глаз не было и тени насмешки. Принцесса так и не поняла, каких неимоверных усилий стоило брату не потерять серьёзность лица и не улыбнуться — он понял, что его маленькая сестрёнка не шуточно влюбилась в Этельма. Ну, что ж, он видный, умный и выдержанный, посмотрим, что он представляет собой в бою. Ах, если бы здесь была бы и Лердре…

 Миретте пришлось поверить в неизбежность дуэли, но… Гарон Трисвятый! Как же хотелось, чтобы Этельм победил этого негодяя Дерилла! А ещё чтобы руки Этельма снова держали её за талию, и чтобы звучал тот самый вальс…

Местом для проведения дуэли король определил свой фехтовальный зал, имевший отдельный выход в сад-оранжерею, а оттуда прямо в парк. Ольгрисса стояла почти вплотную прижавшись спиной к Лайву, держащему за плечи. Она знала, как умеет владеть оружием и тот, и другой дуэлянт, и от этого ей было до ужаса страшно. И ещё она с раннего детства не любила кровь, не выносила её вида и запаха.

А Миретта ещё никогда так ни за кого не боялась. Она помнила, как сильно она переживала за отца на его коронации, то краснея, то бледнея под взглядами велисты и бывшего тогда ещё простого королевского мага Моленара. Она помнила, как она страдала перед своим первым балом в качестве принцессы. Но тогда усилием воли она брала себя в руки и старалась пробыть всю церемонию или протанцевать весь вечер на балу, в конце концов, даже получая определённое удовольствие. Но сейчас её трясло, голова кружилась до тошноты, а сердце было готово порвать грудь и ускакать вперёд, к своему герою, чтобы помочь, чтобы защитить, или чтобы погибнуть вместо него.

Противники наносили удары и парировали выпады друг друга с методичностью каких-то сложных механизмов. На их лицах не отражалось ни эмоций, ни мыслей, ничего. Даже глаза были, как показалось принцессе, пустыми. Таким она Этельма себе даже представить не могла — невозмутим как бог смерти, подвижен как ветер, опасен как огонь, неотвратим как сама судьба.

Присутствующие ахнули, когда Дерилл оступился и чуть не упал. Но Этельм не ринулся добивать противника, показывая ему и всем остальным, что он не падальщик, чтобы бить лежащего перед ним врага. Но как только Дерилл поднялся с колена, он был отакован столь яростно и решительно, что не смог противопоставить достойной защиты и пропустил скользящий удар в левое плечо. Кровь алым пятном растекалась по полотну белой рубашки. В этот момент Миретта была готова простить этому человеку все его прегрешения.

Дерилл слегка скривился не столько от боли, сколько от досады, и, уверив секундантов в том, что желает продолжить бой, ринулся в атаку, уже не скрывая своей лютой ненависти к дальнему родственнику. А Этельм только слегка прищурил глаза, чтобы скрыть тень появившейся в них усмешки. Старые соперники, знавшие друг друга всю свою жизнь, проходившие уроки у одних и тех же учителей, искавшие внимания одних и тех же милад… Оба не скрывали от себя того факта, что и теперь схлеснулись из-за милады, принцессы, и что ни один не хочет позволить другому победить.

Лайву пришлось удерживать Ольгриссу буквально на руках, и он предпочёл увести её из зала, чтобы она смогла отдышаться в саду-оранжерее, порадовать взгляд видом прекрасных цветов и зелени, растущей тут вне зависимости от времени года. Всюду стояли скамьи для гуляющих, на одной из них и уселись влюблённые.

А Миретта любовалась своим избранником. Право слово, на Этельма было приятно смотреть! Атлетичный, гибкий и ловкий, он не дрался, а естественно существовал в этой схватке, и оттеченные удары ещё не раз достигали своей цели, украшая противника новыми алыми «цветами». На прежде невозмутимом лице Этельма теперь играла лёгкая улыбка, доводящая Дерилла до исступления. Красивые движения Этельма напоминали принцессе какой-то невиданный танец. Танец смерти. В голове у девушки дпже звучала странная мелодия с рваным ритмом, но такая манящая, что она невольно покачивалась ей в такт. Это Лут, бог смерти, слегка развлекался, зная, что он попусту тратит своё внимание, что его услуги не понадобятся. Но как же на посмотреть на красоту такого поединка?

— Миретта, с тобой всё в порядке? — Риттико приблизился к принцессе и приобнял её за талию. — Ты вся горишь, и тебя шатает в стороны.

— Ах! — воскликнула та, приходя в себя, сбрасывая с себя смертное очарование. — Ты напугал меня, шут! Со мной всё хорошо!

— Я испугался за тебя, моя хорошая. Это прекрасно, что всё нормально, и ты не падаешь в обморок прямо сейчас.

В этот момент Дерилл извернулся в очередной раз и всё-таки достал самым кончиком рапиры надплечья противника. Брызнувшая из раны алая струйка враз окрасила кружевной воротник рубашки Этельма алым.

— Остановить бой! — гаркнул король, ринувшись к своему подопечному, чтобы осмотреть рану вместе с магом-целителем.

Этот крик был услышен и гуляющими в саду Лайвом и Ольгриссой, решившими поинтересоваться, что там в зале случилось такое, что голос принца звучал как гром небесный.

— Ничего страшного, — поморщился Этельм, прижимая руку к кровоточащей ране, — я буду продолжать бой.

— Так нельзя! Нельзя! — закричала осознавшая подлость удара принцесса. — Он же метил в шею! Дерилл хотел убить! Не ранить, а убить его!

— Миретта, собаки страшные! Вернись сюда! На дуэльную площадку не должны выходить посторонние! Только соперники, секунданты и целитель!

Риттико силой оттащил упирающуюся принцессу, а когда негодование сменилось брызнувшими из глаз слезами, принялся утешать девушку, нашёптывая ей на ушко какие-то успокаивающие слова и гладя по тёмным блестящим как атлас волосам. Мероприятия шута возымели действие, и Миретта, всё ещё всхлипывая, стала смотреть на дерущихся дальше.

Лайв, зашедший в зал на разведку, вернулся в сад и рассказал сестре Этельма про ранения обоих поединщиков, а потом снова приводил в чувство свою любимую.

Тем временем бой шёл и теперь почти на равных, обоим было трудно работать левой рукой, но оба поединщика, видимо, поставили своей целью измотать друг друга в конец, чтобы слабейший стал молить пощады. И оба же считали, что слабым окажется противник, а не он.

О, прекрасная богиня Виора! Ты предрешаешь судьбы людей и ведёшь их каждого своей дорогой. Ты решаешь, какие уроки предстоят на пути смертных. Ты же призываешь бога смерти грустноокого Лута, когда пора прервать нить жизни. Что ты решила теперь? Чью жизнь ты решила оборвать теперь? Или пусть оба живут дальше?
Такая молитва родилась в сердце Миретты, но бой продолжался.

Удар, ещё удар, звон металла и вскрик… Дерилл упал сначала на одно колено, а потом скорчился от боли и, свалившись на каменный пол зала, стал кататься, держась за правое бедро повыше колена. Штаны Дерилла быстро промокли от крови, а вой и визг, отражавшийся гулким эхом от стен зала для тренировок, шокировал уши всех присутствующих.

Бой был остановлен. Когда маг-целитель помог побеждённому, уменьшив его боль, король Таар объявил победителем поединка графа Этельма Алдеринка.

Король по совету целителя распорядился, чтобы помощники отнесли Дерилла в его комнату, что и было исполнено тот час, и маг-целитель удалился вместе с процессией. А Уле Брабандер самолично осмотрел повреждения графа Этельма и заверил присутствующих, что опасности здоровью нет, и он может подлечить раненого уже в его покоях.

Миретта никак не хотела покидать Этельма, а Эритта не хотела покидать принцессу и королевского мага, и король разрешил девицам присутствовать в комнате победителя, защитившего честь принцессы, но только в сопровождении кого-нибудь из мастеров. Сопровождать милад решили сразу трое братьев: Аттор и оба близнеца Лайв и Леас, которые, оказалось, тоже были каждый в компании своих подруг. В общем, считая Ольгриссу, Тиоланту и вездесущего шута, в комнате графа сразу стало очень многолюдно, но не тесно, потому что тесных комнат во дворце Вигардов попросту не было. Даже скромным помощникам полагались обширные помещения.

В комнате брата Ольгрисса, изо всех сил старавшаяся держать себя в руках, чуть не рухнула на кровать рядом с раненым. Но Лайв сильными руками удержал её и усадил на стул, стоявший около кровати брата. Она старалась не смотреть на кровь, но запах проникал в нос, и Ольгриссу уже подташнивало.

— Тель, братик! Как ты себя чувствуешь? — бесцветными губами прошелестела Ольгрисса, едва касаясь холодными влажными ладонями руки Этельма, её била мелкая нервная дрожь.

— Всё нормально, Олли, — Этельм слегка улыбнулся, а в глазах была нежность, он любил свою младшую сестрёнку. — Я не хотел тебя напугать, родная, но этого человека надо было проучить. Спускать с рук такие выходки нельзя никому, а он всё устроил специально. В этом случае он ещё мало наказан, пусть радуется, дурак, что дуэль была не в тёмном переулке.

— Гарон Трисвятый… Ты собирался его убить?! — и без ттого большиее глаза Ольгриссы стали совсем круглыми.

— Нет, конечно! Успокойся, Олли, я законопослушный мальчик. Я просто изувечил бы его, если бы он снова не убежал.

Верховодить присутствующими пришлось магу, он категорически не любил руководить, и обычно ему хватало своих учеников, чтобы исчерпать свой лимит властности, но тут выбора не было, надо было осмотреть раны и оказать помощь. Исцелять Уле умел превосходно, разбирался в ядах и магических воздействиях так, что его просили хоть иногда проводить уроки для учеников и в Лаеже.

— Покой. Раненому нужен покой, — Уле с укоризной посмотрел на Ольгриссу, и та внезапно залилась ярким румянцем.

— Мастер Брабандер, но ведь Тель мой брат… Единственный родной брат…

Маг кивнул в знак согласия и обращаясь ко всем присутствующим продолжил:

— Друзья мои, попрошу вас всех притихнуть на некоторое время, чтобы мне не пришлось усмирять вас магией, она мне ещё понадобится для более важного дела, — сказал Уле, помогая Этельму раздеться до пояса.

Маг неглядя отбросил окровавленную рубаху в сторону, где та незаметно исчезла из поля зрения, будучи спрятанной в потайном кармане пышной принцессиной юбки. Миретта смотрела на обнажённую загорелую грудь мужчины, грудь, к которой он прижимал её во время бала, и которая сейчас была испачкана уже спёкшейся кровью, натекшей из раны на шее.

Края раны, благодаря магическому воздействию целителя, уже почти сомкнулись, и кровь сочилась не так бегло, как во время боя.

— Ритти, организуй мне воду и чем перевязать, — голос мага был уже будничным, а шут скрылся из комнаты так, словно умел растворяться в воздухе.

— Может быть, нужна ещё какая-нибудь помощь? — робкий голос Эритты заставил мага отвлечься от рсмотра раненого.

— Да, Эри, принеси мне из моей лаборатории склянку зелёного стекла с красивой буквой «М». Ты увидишь её сразу, она стоит на средней полке стеллажа за стеклом.

Эритта кивнула и радостно побежала в покои мага, где ещё ни разу не бывала, но надеялась, что быстро разберётся и найдёт нужную баночку. По дороге она даже не пыталась прятать улыбку, ей всегда хотелось поближе общаться с Уле, а тут такая возможность. Да и Этельму, ведь, не грозит смертельная опасность…

В покоях Уле Брабандера было сумрачно и тихо. Повсюду стояли разные склянки, непонятные приборы и сосуды невиданной и загадочной формы с разноцветными жидкостями, порошками и вообще непонятно с чем. Эритта шла медленно, разглядывая обстановку и одновременно стараясь не задеть ничего по пути. Мебель в комнатах тоже была темной, из морёного дерева, а сидения были обтянуты бархатом такого глубокого зелёного цвета, что местами он выглядел почти чёрным. Цветными пятнами тут были только раскрытые книги, лежащие на столе, тумбочках и камоде, да ещё её старая игрушка…

Игрушка? Её игрушка?! Этот плюшевый котёнок?! Эритта думала, что потеряла его где-то в гостях у тётушки Террии, или когда они с Миреттой гостили в доме Июссов. Её котёнок… Улыбка Эритты теперь была нежной и торжествующей обновременно. Он лежал в самом неположенном для игрушки месте — на рабочем столе мага. Зато это именно то место, где Уле мог всегда видеть приглянувшуюся ему вещицу, а котёнок из серого плюша был такой миниатюрный, что не мешал деловым бумагам важно лежать на своих местах.

Спохватившись, что потратила непозволительно много времени, и что её ждут, чтобы оказать помощь пострадавшему, Эритта огляделась в поисках двери в лабораторию. Шкаф стоял напротив входа, а искомая банка с буквой «М» и на самом деле выделялась на общем фоне прозрачных пузырьков, так что искать её не пришлось.

Уже на выходе из покоев мага Эритта увидела, что на дальнем кресле одиноко лежит оброненный хозяином шёлковый шейный платок тёмно-фиолетового цвета с жемчужным переливом. Такой красивый! Влюблённая девушка не удержалась от искушения, и спрятала эту вещь, ещё сохранившую аромат любимого мужчины, в самом надёжном и самом укромном месте дамского костюма — на груди.

Когда Эритта вернулась в комнату Этельма, народу там значительно убавилось. Уле уже очистил кожу вокруг раны, и края её сомкнулись полностью. Миретта сидела возле кровати и рассказывала какие-то старые истории из своего детства, а Риттико, непривычно тихий, сидел на полу в ногах у принцессы и методично откручивал от своего туфля пряжку, которая ему никогда не нравилась (вторая уже оказалась оторванной и валялась неподалёку).

— Прекрасно! — воскликнул маг, когда Эритта протянула ему зелёную склянку. — именно эту банку я и просил. Ты молодец, быстро справилась.

И от улыбки, которую маг адресовал своей добровольной помощнице, та залилась нежным румянцем, что сделало её лицо необычно ярким, а обрамляющие его белоснежные локоны завершили нереально красивый образ. Такой её теперь видел королевский маг Уле Брабандер.

Этельм поморщился не то от неприятных ощущений, не то от резкого запаха мази, когда Уле наложил ему лечебную повязку на рану, но после того, как тампон с мазью скрылся под бинтами, от запаха почти ничего не осталось. Маг встал и Риттико последовал его примеру.

— Друзья мои, мастеру Этельму надо поспать. Я уже произвёл соответствующие манипуляции, и он уснёт в любом случае, будете вы рядом или нет, — и маг продолжил, обращаясь к своему пациенту, — ты будешь спать почти сутки. Это необходимо для полного заживления раны и восстановления потеряной крови. Иначе слабость продлится ещё долго, если помешать целебному сну, не меньше полного круга большой Луны. Но если выдержать целебный сон, то всё обойдётся лёгким испугом, который скоро забудется.

— Мира, тебя тоже касается! Мы уходим все, — и шут увлёк принцессу, ухватив её за руку так, словно хотел оторвать эту руку, а за закрывшейся после скорого прощания дверью продолжил, — и не думай даже приходить к нему в одиночестве, девочка. Ты Вигард, принцесса, а он граф из рода Алдеринков. Да, я вижу, что ты влюбилась по-настоящему, этого не увидит только слепой. Да, у тебя есть право выбирать себе спутника жизни по любви. Да, ты нравишься Этельму. Да, он хороший парень. И вот именно по всем этим причинам, чтобы не испортить вам обоим дальнейшую жизнь, ты будешь соблюдать особую строгость в общении с ним. Именно с ним! С Дериллом можешь общаться, как захочешь!

На широченную ухмылку шута Миретта показала ему язык, вырвав руку, развернулась на каблучках и убежала, придерживая юбку, унося с собой бесценную рубашку с пятнами крови своего любимого, пока всевидящий и бесцеремонный шут не прознал про добычу и не отнял её.

Этельм ждал наступления дремоты, но его сердце продолжало радостно скакать в груди. Принцесса Миретта, Мира проявила к нему такое участие. Миретта была ласкова и внимательна. Мира… Его Мира… Любимая… Улыбка осталась на губах уже спящего победителя, а Виора, богиня судьбы, ласково гладила его по голове, то ли ободряя, то ли сочувствуя.

В одной из малых гостиных, неподалёку от покоев Тиоланты, пили чай с мелко нарезанным пенахом* Ольгрисса и Тиоланта, оставленные близнецами на попечение шута. А тот по своему обыкновению снова занял место на широком подоконнике, используя окно в качестве массивной рамы к своему живому портрету.
_______________
*пенах — сладкий сухофрукт, эндемик Латара. Пенах растёт только вокруг озера Арсэ в Лаеже. Возможно, что это как-то связано с магией, поскольку юные маги во время занятий часто практикуются на природе. Внешне пенах представляет собой округлый плод с семечками, растущий на плодовых деревьях наподобие не то яблока, не то груши, немного суховатый для того, чтобы его есть сырым. Зато после высушивания или завяливания, если в процессе не нарушается целостность плода, его мякоть набирает сахаристость и становится нежной и приятной на вкус.
_______________

— Тиа, как ты думаешь, они поженятся?

— Олли… А ты бы хотела, чтобы твой брат был счастлив?

— Я люблю брата всем сердцем! Конечно, мне хочется видеть его счастливым.

— Тогда, я думаю, что им с Миреттой стоит пожениться. Они же любят друг друга!

— Тиа… А Тель мне не говорил про свою любовь. Это нормально?

— Олли, Олли, — улыбнулась Тиоланта, — они вообще не говорят про любовь, они её делают.

— Как это — делают?

— Показывают своими делами, жестами, взглядами, манерой обращастья с избранницей. Кстати, слова о любви мало стоят. Те, кто заливается соловьём про безумную любовь, или дураки без извилин в голове, или подлые обманщики. Не знаю вот, кто хуже.

— Оба типа хуже! Хуже всех! Но дурака можно простить, а подлеца — нет.

— Вот и я так думаю, — подвела итог Тиоланта, поймав на себе заинтересованный взгляд шута. — А ты как думаешь, мастер Риттико?

— А я полностью согласен с вашими рассуждениями, мудрые милады, — Элео соскочил с подоконника и витиевато раскланялся перед заливающимися смехом девушками. — Мы всё врём о своей безумной любви, когда её нет и в помине. Но как только наше сердце заполнено нежной страстью, наш язык застревает в жо… Ой, простите! Наш язык прилипает к нёбу, делая нас неуклюжими молчунами. А разве вы не поняли эту истину по нашим близнецам? Разве многословны Лайв или Леас?
Милады расхохотались, согласно кивая.

— Молчат и краснеют оба! — Ольгрисса ответила за обеих. — Только их руки стали нас крепче держать, а глаза внимательнее следить за нами.

— Ну-у-у, это нормально! Так и должно быть, — закончил мысль Риттико, вспоминая, каким неловким стал он сам, когда повстречал свою птичку Шет Энарайн. — И я дам вам добрый совет от старого дурака Ритти: не заставляйте мужчин говорить слова любви и нежности, пусть эти слова накопятся у них на языке до такой кучи, когда перестанут помещаться в их немаленьких существах. И только когда мужчина окажется не в силах сдерживать дольше свой поток нежности и страсти, только тогда он скажет вам правду о своих чувствах. Иногда это будут очень корявые слова, иногда вам покажется, что их мало, но пусть мужчины говорят сами, без ваших просьб. Тогда и только тогда вы услышите слова правды о чувствах мужчины. Но больше слов о нашей любви говорят наши дела. Смотрите на поступки, жесты, гримасы, слушайте своё сердце — оно мерило истины.

Обе девушки никак не ождали таких рассуждений от королевского дурака, а подумав немного, поняли, почему этот человек входит в королевский совет, и почему его ценят и король, и принц. Милады не ответили шуту, молча кивнув в знак благодарности.

— А и ладно! Пойду надаю пенделей принцу, — и Риттико покрутив сначала головой, а потом попой, будто отряхивается собака, направился к выходу, — Его Высочество наверняка уже изнывает без моих подколок.

— Олли, ты чаще встречалась с Риттико, — задумчиво начала Тиоланта, когда за шутом закрылась дверь, — скажи мне, у него есть семья, жена? Может быть, уже есть и дети?

— На сколько мне известно, Тиа, детей нет, а вот какая-то таинственная милада живёт в его домике на берегу. Про неё знаю только, что она не из благородных и любит смотреть на закаты и восходы. Это сам мастер Элео про неё рассказывал как-то принцу Аттору. Но никто во дворце никогда её не видел. Разве что мастер Брабандер, но он маг, ему открыты разные тайны.

— Вот бы поглядеть на неё…

— Зачем? — удивилась Ольгрисса.

— У такого незаурядного человека должна быть удивительная спутница жизни!

               
***


Латар. Вигард. Антерин. Зуна. Финальная схватка.


— Не тараторь, Чилитто! Ты так рассказываешь, что и паук запутается, — Уле Брабандер нервно сплетал и расплетал длинные пальцы, сидя в уютной комнатке снятого Каратасом для специфичных гостей маленького домика, коих в округе Зуны оказалось не так уж и мало.

— Повторяю медленно, — Чила ходил по комнате вперёд-назад, мерно отстукивая каждый шаг, — Лердре и все казурты прошли посвящение в храме Чёрной богини.

Из всех присутствующих только Риттико стал бледнее заглянувшего в окно тоненького облака на выгоревшем небе, остальные присутствующие выразили нетерпеливое удивление на лицах, но никак ни понимание произошедшего, потому и слова тайного сыщика не произвели на них должного впечатления.

— Торри-Торри… Пропала твоя девочка… — прошептал шут, и все теперь посмотрели на него.

— Ты что-то знал, но не сказал нам?! — принц подскочил к другу и ухватил его за отвороты камзола. — Говори немедленно, шут проклятый!

— Но-но! Твоё высочество! Потише, а то и последние друзья разбегутся в страхе от тебя ужасного!

— А ты рассказывай, Бер тебя задери! Не тяни! — Аттор опустил руки, и обессиленно рухнул на своё кресло.

— А ты не тяни резинку от трусов, а то больно будет! — передразнил принца шут.

Риттико вкратце, без цветастых отступлений, которые шут обычно любил вставлять в свою речь, рассказал друзьям легенду о Чёрной богине, легенду, услышанную от Шет Энарайн.

— И почему ты молчал раньше? — маг был хмур и подавлен. — Аргель, мы с тобой два горных козла, а не маги. Как мы могли пропустить воскрешение Черной богини? Нам в Лаеже рассказывали эту легенду, все тогда ужаснулись. Помнишь?

— Помню, угрюмо согласился мастер Ноцо. — Но что для молодых магов какие-то седые небылицы? А вот теперь мы столкнулись с этой «небылицей» вплотную, и я пока не понимаю, что делать.

— Да… И как на зло, куда-то запропастилась велиста… — констатировал прискорбный факт король Таар.

— Чил, расскажи нам, как там всё происходило? Ты же был в храме? Или проникнуть не удалось? — казалось, что Аттор просто хочет ещё раз поговорить про свою любимую, услышать её имя, что, впрочем, так и было в действительности.

***


Ветер наметал песок на ступени храма быстрее, чем служка успевала его расчищать, старательно махая метёлкой в разные стороны. Она скорее просто поднимала пыль, а ветер нёс эту пыль дальше, на следующие ступени. В пустыне даже в фиолетовый круг Большой луны, когда Дымный Кот проверяет равновесие мира, нещадно палило солнце, и служке очень хотелось быстрее справиться со своей работой и скрыться в прохладе тёмного храма. Там вскоре соберутся все присутствующие жрецы и жрицы, и верховная жрица будет снова проводить обряд посвящения для новичков, прибывших с красавцем герцогом Гизардом. Герцог нравился служке своей холодностью во взгляде — истинный жрец Чёрной богини, как его себе представляла девочка.

Ятта Маас, именовавшаяся теперь верховной жрицей Иннерис, стояла около статуи Чёрной богини одетая в огненно-красный лакотр, который ей подобало носить на торжества. Она ждала, когда собравшиеся угомонятся и наступит тишина. Говорить, перекрикивая шум, Иннерис считала ниже скоего достоинства.

В первых рядая стояли неофиты. Десять девушек и семь юношей, среди которых было почти не различить простым зрением, кто есть кто, но Иннерис ясно видела как волнуется Лердре, как дрожит от страха рыжая Кьяра, как поджали губы оба казурта. Раньше эти наблюдения принесли бы Ятте определённое удовольствие, в конце концов, ей всегда нравилось наблюдать смятение чувств на лицах собеседников, но теперь она не чувствовала ничего. Чёрная богиня отняла у неё и её злобу вместе со страстной любовью к брату. Его она теперь тоже не хотела ни видеть, ни обладать им.

Лердре Лин в белом лакотре, обезличенная среди таких же стоявших в одном ряду молодых людей, тем не менее, отличалась от них. Да, ей тоже было страшно. Непонятное и неизведанное всегда страшит. Но на лице девушки явно читалось выражение какой-то решительной безысходности, будто иного пути в её жизни никогда и не существовало вовсе.

«Торри, любимый, — Лердре повторяла мысленно имя принца так, как хотела всегда его называть наяву, — Торри… Никогда больше ты не поцелуешь меня страстно, как в тот первый и единственный раз. А поцелуи других мужчин мне безразличны. Так что, ничего особенного не произойдёт, когда я потеряю свой логир. Даже хорошо, ведь я перестану мучаться своей любовью, которую лелеяла чуть ли не всю жизнь».

К статуе Чёрной богини, лицо которой уже выражало удовольствие, подошла следующая будущая жрица, Иннерис взмахнула ритуальным кинжалом, и на белом лакотре неофитки выступило малюсенькое алое пятнышко между грудей. На острие кинжала ярко светился огонёк её логира, потом огонёк скатился в недра колодца и его свет для всех погас. Новая жрица улыбнулась спокойной холодной улыбкой и прошла на своё место, рядом с Лердре Лин.

Наступил черёд милады Июсс. Её имя выкрикнул некрасивый рыжий жрец в капюшоне, сползающем с покатого черепа, и Лердре подошла к верховной жрице. Сердце девушки выплясывало в грудной клетке нервную чечётку, норовило выпрыгнуть из горла, ноги не слушались, руки дрожали. Она чувствовала себя так, словно поднялась на эшафот и её, безвинную, должны казнить, хотя никогда в истории Латара, да и всей Бертерры, никого не казнили просто так.

— Желаешь ли ты, Лердре Лин Июсс, стать жрицей великой Чёрной богини Тенерии Имнатиды? — звучный и глубокий голос Иннерис заполнил собой всё сознание милады.

 — Да! — прокричала Лердре, отдавая себя в руки Виоры-судьбы, и кинжал впился в грудь девушки.

Она задохнулась. Она умерла. Нет. Дыхание было ровным и спокойным, из эмоций осталась только дикая, заполнившая всё её существо, весь мир, всю вселенную неизбывная и вечная пустая тоска — тоска по утрате души. Нет, она не признается в этом чувстве никому. Никогда не признается, не расскажет, не предостережёт новых дурачков, желающих служить Чёрной богине, желающих приобрести для себя некие эфемерные сверх-способности. Она промолчит. Пусть каждый решает за себя. Она выбрала. Теперь она всё знает. Теперь она должна найти Аттора и рассказать ему всю правду, кроме… Нет. Она не станет рассказывать ему ни о прошедшей любви, ни о тоске, заполнившей весь мир, ни о пустоте там, где недавно была душа.

Встав на своё место, Лердре Лин потеряла интерес к происходящему около ритуального колодца и стала разглядывать убранство храма. Откуда-то она знала, что его удалось воссоздать с почти документальной точностью. Почему-то ей это было важно. Ни приятно, ни удивительно, ни восхитительно от красоты лепнины на карнизах и лестницах, а именно важно. Важно, и всё.

Случайно она встретилась глазами с взглядом странного жреца. Он смотрел на неё слишком заинтересованно, как ей теперь виделось. Его взгляд был горяч и проникал в то место новой жрицы, где ещё недавно гнездился огонёк души. И этот взгляд видел пустоту внутри Лердре. Только теперь она была уже не Лердре, ей дали новое имя Энфирис, и она должна была постепенно забыть свою прошлую жизнь. Лердре понимала, что это та самая причина, из-за которой почти никто не вернулся домой. Став служителями Чёрной богини, люди забывали свои прежние жизни, теряли свои былые привязанности, в них гасла любовь к близким, гасла даже ненависть.

***


— Я смотрел на Лердре, смотрел и не мог поверить своим глазам — она в один момент стала другой! Изменилась! Лицо стало холодным и грустным, глаза потухли, а улыбка превратилась в уродующую её маску… — Чила вздохнул и посмотрел на принца.

— Ну, всё! Я больше так не могу! — взревел Аттор, вскакивая с места. — Я сейчас же иду к ней. Я спасу мою миладушку! Спасу мою девочку!

— Сядь, Аттор! Сядь и остынь! — голос Уле Брабандера не предвещал ничего хорошего для принца, если тот на самом деле прямо так, без подготовки, ломанётся в храм Чёрной богини. — Сначала надо известить Моленара и Артафера. Они ждут моего сообщения. А уже потом все вместе будем решать, что делать дальше.

— Да я там и сам в одиночку разнесу весь этот храм по кирпичику! — не унимался принц, однако снова усаживаясь в кресле.

— Я верю, что ты способен на эту глупость, — подал голос его друг и помощник Аргель Ноцо. — Но маги сделают эту работу быстрее и чище, без пыли и отходов в виде грустных руин.

— И, кстати, король правильно сделал, что остался в Вигарде, — добавил Уле. — Пусть все думают, что принц просто путешествует по некой прихоти своей венценосной головы или… ну, тоже головы.

— Вот, Уле, ты шутишь не хуже Риттико, а она там страдает…

— Уже нет, мой принц, — Каратас грустно улыбнулся, — ей уже всё равно. Им всем на нас всех наплевать. Они после посвящения становятся иными, чем прежде.

— Зачем?! Ну, зачем Лердре понесло туда?! Не могла она просто и спокойно стать моей невестой, а потом и женой?

— А ты ей уже и предложение сделал? — Риттико приподнял одну бровь и прищурил другой глаз, всматриваяст в друга так критически, что остальные прыснули со смеху. И, хотя веселье быстро увяло, обстановка стала слегка спокойней.

— Нет, — грустно повесил голову принц, — не успел… Она же убежала…

— Эх, ты! Но теперь если бы не Лердре Лин Июсс, то мы тыркались бы, как слепые котята, не зная, куда бежать и что делать.

— Да, Уле, ты прав, и что бежать туда вот так сразу нельзя. И что надо сообщить верховному магу тоже прав. А у меня нет сил, и нервов моих не хватает на всё это! Мне надо срочно что-то сожрать и выпить! В конце концов, я принц или не принц?!

— Да, твоё высочество! — шут подскочил и вытянулся в струнку в стойке смирно перед сидящим вразвалочку Аттором. — Так точно! Выпить! И пож-жр-рать! Причём всем нам!

— Сейчас организуем, — впервые за разговор улыбнулся мастер тайных дел Чила Каратас.

***


В храме Чёрной богини не было чётких правил поведения, не было расписания служб и обязательных работ для жриц и жрецов. Только верховная жрица, служки и нанятые в помощь простые люди должны были исполнять определённые обязанности. Помощники и служки обеспечивали быт, а верховная жрица проводила ритуалы поклонения Тенерии Имнатиде. Рядовое жречество имело право присоединиться к молитвам Иннерис, чтобы Чёрная богиня уменьшила боль от той пустоты, которая теперь была там, где раньше жила душа.

Энфирис шла по узкой улочке Зуны. Тех способностей, что она получила от Тенерис, хватало, чтобы безошибочно знать, где и в каком состоянии находится тот или иной человек, имя которого было известно жрице. Энфирис шла к принцу Аттору. Она ещё помнила, хотя и довольно смутно, что Лердре, эта непонятная ей теперь девушка, что-то обещала себе узнать. Своё первое задание Энфирис получила от себя самой прежней. Теперь ей казалось, что к ней, к Энфирис, пришла милада Лердре Лин Июсс с вопросом, ответ на который просила передать принцу Аттору. И жрица шла выполнить волю умершей в ней Лердре.

На её лице не было улыбки, волосы под капюшоном были собраны в тугой пучок, как это делали почти все жрицы храма — не мешают и меньше потеть по такой жаре, какая в Зуне почти всегда. Движения Энфирис стали более угловатыми и потеряли былую грацию, зато осанка стала ещё прямее, поскольку осознание власти над миром, пусть и малой, пусть и ограниченной, будило в жрице гордыню, спавшую до последних событий, почти не свойственную самой Лердре.

Жрице в белом холщёвом лакотре и плаще из бледной серо-жёлтой сарпинки в бурую клетку кланялись встречные прохожие, не решаясь не то, чтобы загоаорить, а и просто заглянуть в лицо служительнице Чёрной богини. Им, простым людям, было неосознанно тревожно ощущать пустоту сердца, отличающую жречество этой новой старой богини. Так, ни с кем по пути ни разу не поздоровавшись по-человечески, Энфирис добралась до неприметного домика, где на этот момент, и жрица это знала точно, был только маг и принц, Уле Брабандер и Аттор. Оставалось дождаться возвращения шута, убежавшего на базар в квартале рукодельниц, что находился от этого домика на соседней улице. Энфирис знала, что Риттико должен быть при её разговоре. Остальные были жрице не важны. Она знала. И она застыла у двери в ожидании шута.

Ожидание не затянулось, Риттико, по своему обыкновению крутя головой по сторонам и не глядя под ноги, перед самой дверью в дом внезапно споткнулся, а выровнявшись с помощью незнакомой женщины в неприметном балахоне с капюшоном, взглянул ей в лицо и ахнул.

— Лердре Лин! Это ты?! — в его возгласе была радость и неверие в происходящее, боль от произощедшего и страх знакомства с этой Лердре, которая уже не та, что была.
Они вошли в дом и сразу же попали в комнату, где о чём-то тихо переговаривались маг и принц.

— Теперь меня зовут Энфирис, Элео, — милада только теперь ответила шуту тихим и каким-то бесцветным голосом. — Да, это я. И не я. Не та, которую вы все помните. Но я должна передать Аттору, — тут её голос едва заметно дрогнул, — информацию и ответить на ваши вопросы. Для этого я и стала Энфирис, жрицей Чёрной богини Тенерии Имнатиды, великой и ужасной.

— Лердре!!! — вопль Аттора перекрыл все возгласы присутствующих. — Ты вернулась!!!

Он вскочил и с налёта подхватил миладу в свои объятья, стал кружить её по комнате, снося по пути стулья и скамьи, чуть не опрокинув стол. Несколько минут продолжался этот вихрь, пока принц целовал свою любимую, пока не понял, что она не отвечает на его поцелуй так, как когда-то ответила в тот первый раз. Он аккуратно поставил девушку на ноги и разжал руки.

— Что с тобой сделали эти мерзавцы? — теперь Аттор тоже говорил тихо, медленно подбирая слова.

— Ты знаешь, принц. Тебе уже рассказали, — утвердительно кивнула жрица. — Но это не важно. Ничья судьба не важна. Раньше я не могла бы спокойно передать то, что скажу теперь. Слушайте.

Она уселась на поданный ей шутом стул, облокотилась на стол так, словно была смертельно усталой, и начала говорить.

— Мы все здесь связаны волей Чёрной богини. Не спорьте и не прерывате меня, пожалуйста. Даже тот факт, что я с вами сейчас говорю, вЕдом ей и ведОм ею, иначе я не смогла бы даже вспомнить про вас и про свою любовь, — она посмотрела на принца. — Да, Торри, я тебя любила, именно моя любовь к тебе толкнула меня стате жрицей Тенерис. Я хотела узнать тайну, чтобы помочь тебе удержать престол.

Не важно, что движет нами, важно другое, как это используют другие игроки. Тенерис использует меня, чтобы передать тебе и магам, что она желает встретиться с велистой для последней и решающей битвы. Да, велиста вернулась в наш мир, в мир Тенерис. Потому что Тенерис позволила ей вернуться. Тенерис была тут до Иниры, которую изначально звали Инирис, Тенерис тут и останется, победив Инирис.

Вы будете дураками, если ввяжетевь в их схватку, потому что погибнете все. Никто не может противиться Виоре-судьбе! Их схватка есть неизбежность и необходимость, без которой больше не будет никакой жизни на нашей Бертерре. И никто безнаказанно не встанет между двумя богинями. Битва уже предрешена, неизвестен пока её исход. Но Тенерис считает, что она непобедима. Мгла в ней теперь сильнее обычного, потому что она полна, потому что её оттеняет свет! Чёрная богиня получила свет наших логиров, наши чувства сделали её многократно могущественней. Ваша задача привести велисту к месту поединка. Тенерис ждёт в своём храме, но битва будет в пустыне. Тенерис не желает разрушить свой храм по неосторожности.

Некоторое время все молчали. Весть о том, что велиста вернулась, была радостной, а предстоящая встреча и бой с Тенерис омрачало эту радость.

— Лердре… Э-э-э… Энфирис… — принц пытался совладать со своими чувствами, — Ты любила меня? Ты так сказала…

— Да, Торри, больше жизни любила.

— Почему же ты тогда убежала от меня? — и в его глазах встали слёзы.

— Я подумала, что никогда не смогу быть твоей женой, потому что недостойна этого, — теперь она могла говорить о чувствах, уже не клокотавших в горле, не бередивших сердце, гулко отдававшихся в пустом сердце. — Я смотрела на портреты королев, принцесс и вдруг поняла, что в сравнении с ними я ничтожна, что моего портрета рядом с тобой на той стене никогда не будет. Мне было не легко пережить ту боль, что возникла тогда в сердце, захотелось вынуть её… В этом Тенерис мастерица. Боли больше нет. Любви тоже.

— Так это она так исказила твоё восприятие?! Я как раз представлял себе, как будет прекрасен наш с тобой портрет, короля Аттора и королевы Лердре Лин!!! Всё должно было быть иначе!!! — закричал принц, но осёкся. — Но стало так, как стало…

— Стало так, как стало… — тихим эхо отозвалась жрица.

— Уле! Друг мой! Где там находится этот проклятый Мост Времени? Я хочу начать всё сначала, повернуть всё вспять, прожить жизнь иначе, всё сделать по-другому! Я хочу любить тебя, Лердре! Моя Лердре… — и принц стукнул кулаком по столу так, что вздрогнул весь дом.

— Торри… — прошептала Энфирис, — Мой Торри… Когда-то я так мечтала называть тебя этим именем, а теперь осталась только глухая тоска. Пройти по мосту может не каждый смертный, иных там ждёт смерть, другие не захотят возвращаться и переживать всё заново, получать те же удары судьбы и противостоять тем же врагам и неприятностям. Но в нашем случае течение событий изменить нельзя — всё произойдёт точно так же. Такова воля богов. Нам остаётся только смириться и ждать исхода битвы.

— Собаки злые! Снова битва бобра с ослом, в смысле, добра со злом! — Риттико шумно выдохнул. — Ничего нового придумать не могли?! Слабо, да?! Вот только интересно, а моя роль во всём этом чем так уж важна? Почему я был обязан присутствовать? Не моим же чрезмерным любопытством она обусловлена!

— Ты — Элео, любовь Шет Энарайн, — и Энфирис слегка улыбнулась, — без тебя они не прилетят.

— Они?

— Да, их много.

— Вы о чём? — хором спросили принц и маг.

— Ни о чём! — оборвал друзей шут. — Всё! Уле, зови своих магов, велисту, шамана, собаки знают кого, и пусть всё уже закончится в нашу пользу!

— Я должна вернуться в храм, — Энфирис встала, — но ты, Торри, если хочешь, можешь последний раз меня поцеловать, мне не неприятны твои прикосновения.

Аттор сорвался с места и скрыл жрицу в своих объятиях, нежно прикасаясь к её губам, щекам, прикрытым векам, гладкому лбу, лаская её тело, стараясь запомнить всю её до последней чёрточки, прощаясь навсегда со своей единственной настоящей любовью. Маг и шут крадучись вышли из комнаты и поднялись в крошечную мансарду.

***


Разговор с магами Уле Брабандера был совсем коротким, и уже через каких-то полчаса в маленьком домике на окраине Зуны появились четверо. Моленар, не отпуская велисту, придерживая её по-хозяйски за талию, исподлобья оглядел всю собравшуюся компанию и кивнул. Ирис скромно стояла, слегка прячась за своего Артафера.

— Вот так, Фер, пока мы там чай пили, эти бравые мастера раскрыли все загадки мира.

— Лэн, будь же хоть сейчас не так суров! Они на самом деле проделали всю, так сказать «чёрную работу»…

— Ага, а нам осталось просто победить какую-то там Чёрную богиню, — недобрый смешок Моленара не предвещал ничего хорошего ни собравшимся, ни самой богине мрака.

— Мастер Моленар, — Риттико лучезарно улыбался, глядя на Верховного мага Бертерры, — от ваших слов пугающих моя трясётся задница!

И шут встал, демонстрируя всем собравшимся, как именно его пятая точка выполняет это телодвижение. Присутствующие разразились всеобщим хохотом, причём сам Верховный маг с трудом успокоился и отёр выступившие на глазах слёзы. Выходка шута, как всегда вовремя, разрядила обстановку.

— Хорошие мои, я так понимаю, что с этой Тенерией Имнатидой вы раньше никогда не встречались? — Инира высвободилась из рук любимого мага, снова попытавшегося притянуть велисту к себе, словно боясь опять её надолго потерять. — Но тут я вам должна сообщить, что её появление касается в основном меня, а не вас. Точнее вас оно касается опосредовано, через меня, через то, что вы все и сама Бертерра есть моё творение. Дело в том, что я уже успела столкнуться с этой сущностью, почти сразу, как вернулась домой. И это столкновение было для меня совсем не простым. Поэтому я считаю, что надо призвать всех сильнейших магов со всех континентов, и только тогда вообще объявлять о наших намерениях Тенерии.

— Разумно, хотя Энфирис и сказала, что все маги погибнут, если выступят против неё, — согласился шут, кивая своей лохматой башкой, — но надо спешить. Вдруг мы сможем ещё чем-то помочь малышке Лердре.

При этих словах Аттор и Уле помрачнели, а остальные посерьёзнели.

— Лэн, собирай всех, — распорядился шаман. — Начни с аррафа Хакима, чтобы он своих тоже приволок на хвосте своего ветра.

— Я ему уже отправил свой зов. Маги Лаежа тоже поставлены в известность. И теперь собираю всех лерийцев. На Лерии не так много магов, но они скоро все будут здесь. А я пока пойду делать для всех палатку-невидимку, — сказал маг и вышел из комнаты.

Выйдя на улицу, Моленар осмотрелся, подбирая подходящее место для своего чудо-строения. Напротив входа в домик, где обосновались латарцы, как раз была небольшая площадь, где стояла лавка зеленщика. Рядом с этой лавкой и встал маг, раскинув в стороны руки.

Сначала поднялся небольшой ветерок и закрутился крошечным смерчиком, в котором угадывалось прозрачное платье Эори, богини воздуха. Потом смерчик поднял ввысь земную пыль — это Эори закружила в своём танце Таги-Тагайю, богиню земной стихии. Песчинки тёрлись друг о друга, и в смерче стали проблескивать искры огня — это к подругам-сестричкам присоединился Леур, бог огня. А над серчем уже оформилось небольшое, но суровое облако, откуда стали падать на землю редкие капли дождя — это в магический танец влился Аниор — бог воды.

Моленар топнул ногой, произнёс беззвучное Слово и сотворил руками магический знак, чтобы завершить своё колдовство. Когда стихии улеглись, перед магом непосредственно рядом с лавкой зеленщика стояла небольшая палатка из серебристо-золотой на взгляд невесомой ткани. Маг раздвинул занавеси, прикрывающие вход в палатку, и, не склоняя головы, вошёл внутрь.

Пространство палатки, как он и задумывал, было больше похоже на арену цирка или зал какого-то огромного театра, или даже площадь. Моленар создал скамьи для гостей, а в центре организовал место для трапезы. Там стояли столы с разнообразными угощениями и напитки в красивых кувшинах, а в хрустале бокалов отражались и играли всеми цветами радуги лучи солнца, проглядывающие сквозь окошки в своде крыши.

Когда велиста вошла в палатку, собравшиеся здесь маги и их помощники разом умолкли, и в помещении воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом платьев Иниры и Ирис, шедшей за своей подругой в сопровождении Артафера.

— Приветствую всех вас, мастера и милады, маги, шаманы, аррафы и феи Бертерры! — голос Инира не повышала, просто в тишине её было замечательно слышно всем и каждому.

Велиста встала в центре, взяла из рук Моленара бокал с водой, отпив немного, поставила его на стол и уселась в крутящееся кресло с высокой спинкой. Она говорила и поворачивалась к разным людям по кругу так, чтобы всем и каждому было можно увидеть её глаза. Она рассказывала им о сложившейся ситуации и объясняла, что от них требуется. Она просила их о помощи и говорила о том, что эта помощь может быть только добровольной, потому что стремление сердца может быть только искренним.

— И вы должны осознавать с полной ясностью, что вас поджидает Лут, чтобы проводить в мир небытия, если вы согласитесь вступиться за меня против Тенерис. Поэтому любой из вас может в любой момент покинуть меня, если вы почувствуете, что у вас больше нет сил и причин меня подерживать. Это не будет предательством! Я с благодарностью приму от вас те усилия, на которые вы окажетесь способными, но не заставлю вас жертвовать собой ради меня. Так поможите ли вы мне?

Со всех сторон раздались голоса, сливавшиеся в ясный ответ: «Да, велиста, мы с тобой, мы поможем!»

— Тогда нет причин ждать особого момента! В бой, мои маги! В бой, мои феи! В бой, мои шаманы и аррафы! И пусть судьба Виора постарается и на этот раз быть благосклонной к моей Бертерре!

Палатка, которую построил Моленар, исчезла, и оказалось, что вся Зуна заполнена воинами велисты. До самого храма Чёрной богини стояли люди, готовые к бою за свой мир и свою велисту.

И грянул бой! Тенерия Имнатида была огромной и ужасной. Словно чёрная ночь, она заполнила собой половину неба, на котором собирались свинцовые тучи. Из рук Тенерис вырывались молнии мглы, которые разили бесшумно и беспощадно, забирая логиры из тел магов. А Имнатида становилась сильнее с каждым поглощённым её логиром. Сильнее и больше. И вот она уже была размером с самую огромную гору, и Индарика, да и все горы Латара содрогнулись от её хохота.

— Сдавайся, Инира! Ты всего лишь человек! А я богиня мглы! Мгла всегда поглотит свет! Мгла навсегда скроет любой свет в себе и не выпустит из себя ни лучика! Я сожру всех твоих сторонников и стану сильнее всех во всей Вселенной! Сдавайся, Инира!

Но велиста открыла свет своего сердца, свет своей любви, и пошатнулась Чёрная богиня. Такова была сила любви велисты к своему миру, к своему магу, ко всей Вселенной, что Тенерис вновь стала уменьшаться под воздействием света этой любви.

И вот богиня и велиста уже одного роста. Велиста ли выросла? Тенерис ли стала ниже? Обе они закрывали собой всё небо, а стихии кружили их над толпами, над крышами маленького городка Зуны, над жёлтыми песками пустыни.

Зорко наблюдал за битвой Лут, бог смерти, молясь Гарону Трисвятому и его брату-альтер-эго Норагу Аду, Эжу повелителю Преисподней, чтобы они избавили его от необходимости применять свою силу к участникам этой битвы.

В этом страшном танце они кружились, слившись вместе, как страстные партнёры сливаются в смертельном танго, чтобы раз и навсегда решить, кто из двоих самый сильный и имеет право жить. Их руки сплелись, их ноги двигались по тучам в едином ритме. Их взгляды встретились и, казалось, что их уже никогда не развести. Велиста всматривалась в черноту души Имнатиды и видела в её глубине страдания тех, кто отдал свои логиры Чёрной богине.

Вдруг из этой чёрной бездны на Иниру глянула душа её любимой феи Ирис… Ирис!!! Эта тварь сожрала и твою душу!!! Ирис… Как же я теперь тут без тебя? Не-е-е-е-ет!!! Ирис!!! Ты должна жить! Так быть не может! Не должно! Ты не можешь вот так меня взять и покинуть! Ирис…

Лэн? Велиста вспомнила про своего любимого мага, и её охватило мертвящее предположение, что эта чёрная тварь могла вобрать в себя и душу её Моленара. Инира стала вглядываться в чёрные глубины ещё пристальней, но не увидела глаз любимого. Тогда она невероятным усилием воли оторваласвой взгляд от глаз Имнатиды и осмотрелась вокруг. Увидев, что Моленар стоит внизу вместе с шаманом, который прижимает к себе бесчувственное и бесстрастное тело Ирис.

Инира решительно стащила Тенерию вниз на землю, и они обе стали обычного человеческого роста. Имнатида не отпускала от себя велисту, не разжимала рук, чувствуя все движения души Иниры, её боль, её ужас. И вот Чёрная богиня заговорила.

— Ты сама меня придумала, оторвала от себя кусок твоей божественной души, собрав в нём всё худшее, что таилось в уголках твоей души, всю тоску и печаль, всё горе, что пережила за все воплощения во всех мирах, где рождалась. Ты выкрасила это в чёрный цвет и нарекла Тьмой, Темнотидой, Инерией Темнотидой. Мы с тобой шагнули из нашего мира, того, где ты родилась в новом теле на этот раз, в прекрасную комнату, твою Красную гостиную, чтобы отдыхать. Но ты захотела отдыхать без меня!

И ты отправила меня, свою тёмную часть, в пустыню, чтобы там я умерла без воды, без сил, без энергий. Но я выжила. Меня увидел человек, мужчина. Я уже не помню ни его имени, ни как он выглядел, потому что для меня он был только лишь источником силы, энергии, и я поглотила его целиком. С тех пор моё имя изменилось, я стала Тенерием Имнатидом, чтобы ты не могла меня больше найти и опознать.

А потом я встретила женщину, её любовь и сострадание вернули мне способность сохранять равновесие в тех рамках, которые мне выделила ты, Инира. Я сделала её своей верховной жрицей и дала ей имя Лемарис. Я забрала её логир, лишив чувств и сомнений, а после её смерти приняла и её облик, сделав мужское тело женским.

Я творила лишь то, что могла творить, исходя из оставленных мне тобой низких энергий, и прибавлять к ним только лишь искры тех, кто пожертвовал мне свои логиры. Потому и получалось, что я создаю по большей части зло. Но это зло не столько моё, сколько твоё собственное, Инира. Я есть часть тебя, следовательно, всё, сотворённое мной, является и твоим тоже. Моими руками ты творишь зло, но закрываешь на это зло глаза.

Только ты сама могла запретить себе проход в свой собственный мир! Ты сама оставила Бертерру мне! А мне требуется много энергии из человеческих душ, много логиров, чтобы развиваться и расширять своё воздействие на этот мир. Пока ты пребывала здесь, на Бертерре, я даже сломала свой храм, пресекая вероломное преступление одного из моих жрецов. Но вот ты ушла, и я смогла восстановиться и воссоздать свой храм.

Всегда можно найти людей, готовых поменять свою душу на материальные и духовные выгоды! Гордыня бессмертна и в этом мире! И эта гордыня твоя, Инира! Только ты её отделила от себя и передала мне, чтобы не отвечать за свои стремления и чувства. Ведь это не я, а ты хотела быть высшей властью своего мира, ты хотела вершить судьбы и править, милуя и беспощадно карая. Ты, а не я! Это ты стремилась контролировать всех своих подданных, быть единовластной богиней своего мира! Но тебе стыдно стало отвечать за созданное тобой зло, ты выделила из себя Чёрную богиню, чтобы свалить свои ошибки на меня, Тенерию Имнатиду, Инерию Темнотиду.

Инира раскрыла свои объятия и сильно-сильно обняла Тенерию.

— Что ты делаешь? — Чёрная богиня попыталась вырваться, разорвать тесноту велистиных рук. — Ты не можешь так поступить, не должна! Ты сделала меня свободной от себя, и я хочу такой и оставаться во веки веков! Такова моя воля!

— А я велиста, — спокойно ответила Инира, — ты всего лишь моя не лучшая часть, а никакая не свободная личность. Все личности, что в тебе, чужие, не твои. А теперь я велю тебе влиться в меня обратно и стать снова мной, чтобы и я стала цельной. Ты была несчастной, ты была не с частью, так стань целым, стань снова частью единого целого, чтобы жить счастливо! Такова моя воля и пусть так и есть!

Чернота, из которой состояла Тенерис, стала текучей и подвижной, словно пролитые чернила. Эта жидкость начала просачиваться под кожу Иниры, вливаться в рот, в глаза, в уши, она окутывала всю велисту и постепенно втекала в неё. Ничего больше не могла сказать Чёрная богиня, не было бльше никакой Чёрной богини, но то, что происходило с велистой, было поистине чудовищно.

Аккуратные обычно ногти Иниры выросли, заострились и загнулись, венчая тонкие мосластые пальцы, а руки стали похожи на корявые палки. Потемневшее тело покрылось всполохами пламени, словно обгоревшее бревно. А её обычно красивое лицо стало исковерканной маской, вселявшей ужас в наблюдавших эту сцену волшебников.

— Нира! Инира-а-а! Не-е-ет!!! — Моленар хотел кинуться к любимой, но шаман рывком остановил его, и у них завязалась драка.

— Не смей к ней сейчас подходить, идиот! Ты только помешаешь ей! — рычал Артафер.

— Я не могу на это смотреть! Отпусти меня!

Маг набрал полную руку светящейся синей энергии и влепил этот тугой комок в лицо шаману, но не причинил особого вреда, потому что шаман уже прикрылся магическим щитом, и синие искры рассыпались, озаряя окрестности.

— Ты не можешь помочь Инире победить саму себя! Остановись и прекрати тратить силы на истерику! Просто верь в неё — она справится, она очень сильная!

Моленар стоял теперь, ссутулившись и горестно мотая опущенной головой, не в силах совладать со своими эмоциями. Ему хотелось прижать к себе это… то, во что превратилась его Инира, успокоить, утешить, лишь бы снова увидеть её глаза, полные нежности и любви. Он свято верил, что та любовь, которая была между ними, никуда не могла исчезнуть, несмотря на произошедшие изменения.

Поддерживающий друга за плечи шаман чувствовал почти то же самое, ему хотелось помочь велисте, изо всех сил всех миров, во имя всех богов, всех демонов Преисподней, и во имя вообще всего на свете. Спасти хотя бы Иниру. Ведь его фею Ирис уже не вернуть! Но Артафер знал, не чувствовал, а именно знал, что вмешиваться опасно, можно только навредить. Он мысленно хватал себя за руки, пальцы которых автоматически начинали плетение защитных рун. Он старался контролировать своё дыхание, чтобы не выдохнуть в сторону Иниры лишней силы.

А там, где стояла велиста, ревел ветер, сворачиваясь в тугой смерч, чья воронка старалась раскрыть рот на всё небо, чтобы всосать в себя нависшие над пустыней тяжеленные графитовые тучи, или чтобы заплевать их поднятым с земли песком. Столько сил, задействованных одновременно, никто из волшебников не видел никогда.

— Артафер, я думаю, что Моленару надо чуть-чуть привлечь внимание велисты к себе, — Уле Брабандер подёргал шамана за рукав, — без него она не справится! Она женщина, а женщине всегда нужно на что-то, точнее на кого-то замкнуться. Был бы ребёнок, то на него, но у нас есть только её возлюбленный мастер, это может быть менее эффективно, но лучше так, чем она разрушит всю Бертерру.

— Ты думаешь, она может?.. — встрял в разговор Моленар.

— Она сейчас вдвое сильней, чем была, если не больше, — и Брабандер поднял воротник на куртке, хотя от ветра это не помогло, он стал похожим на нахохлившуюся птицу с бурым опереньем.

— Лэн… — Артафер слегка задумался о безнадёжности этой сумасшедшей затеи, — ты покричи ей что-нибудь отсюда. Если что, то мы прикроем тебя щитами.

Иниру разрывало изнутри бушующее в ней пламя силы и страданий. Ей хотелось плакать и смеяться сразу, кричать и петь, стонать и выть. Слёзы сами вытекали из глаз, но не капали, а испарялись с огненной кожи щёк с шипением. Сотни и тысячи чужих душ изнывали в мучениях на дне её собственной души, мечтая о свободе и отдыхе. Логиры всех жриц и жрецов, всех, кто когда-либо отдал свою душу Тенерис, теперь чувствовали, что могут эту свободу обрести, и от этого страдания велисты были ещё страшнее.

Она, пылая, летела по всё расширяющемуся кругу, сопровождаемая роем песка и воды. Земная стихия встречалась с водной в воздухе, а велиста сейчас сама являлась огнём. Боги стихий тоже влились в Иниру, потому что когда-то они из неё вышли, чтобы был создан этот мир, планета Бертерра.

Велиста видела свою Бертерру всю сразу, как будто держала в руке хрустальный шар. Но что это там такое? Сердце велисты дрогнуло и пропустило удар, зато его заменил всполох молнии и громовой раскат. Навстречу взгляду велисты неслось алое облако, оно металось из стороны в сторону, пертекало из одной формы в другую, рвалось на части и снова сливалось воедино. Полотно паруса? Рыбья стая? Птицы! Стая алых руфисов летела к велисте, а впереди летела самая красивая птица, руфис по имени Шет Энарайн — дитя солнца. Их глаза встретились, и Инира словно очнулась от дурного сна, на её губах снова появилась улыбка, а лицо стало обычным, да и тело приобрело нормальный вид.

Алый руфис обмахнул велисту крылом и устремился в обратный полёт, увлекая всю стаю за собой. Каждый руфис уносил в клюве по вылетевшему из глаз велисты логиру, чтобы выпустить их в том мире, куда могут заходить только боги и руфисы. И вот стая превратилась в стрелку, указывающую на мужчину в окружении ещё нескольких человек.

В сердце Иниры сначала шевельнулась тоска и печаль, но потом во весь голос запела любовь, и всё существо велисты затопила нежность.

— Нира…

— Моленар… Лэн… — губы Иниры шеплати имя любимого, и она шла к нему, стремясь соединиться теперь с ним.

Маг видел изменения, Инира стала выше, кожа её потемнела как от загара, волосы стали почти чёрными, заострились черты лица, но всем сердцем чувствовал, что это его велиста, его любимая милада, его судьба и его жизнь. Он шёл к ней навстречу, желая принадлежать ей, владеть ею, быть с ней единым целым. Ему казалось, что без неё он был несчастным калекой, а с этой женщиной он становился счастливым и всемогущим.

***


ЭПИЛОГ


Лерия. Эрметрис. Домик Ирис.


Над морем плыли взбитые сливки, горы пушистых взбитых сливок. Их склоны и пики перетекали из розовых в персиковые и фиолетовые, желтовато-зеленоватые и светло-голубые с местами глубокой синевы. Эта феерия нежного перламутра принимала то очертания зверей, то форму строений невиданных на Бертерре, то эльфийских замков, то фантастических соцветий или абстракций. Инира любовалась на свой мир, наполняя его любовью и негой.

Воды залива Хильдерра, что перетекают в море Любви, ласкали берег Эрметриса, принося приветы из Вигарда, с берега другого моря, Нуазокского, южного соседа моря Любви. Были это щебет дельфинов или лёгкий ветерок, пена, которую волны толкали к ногам велисты или внезапные подарки, выброшенные на берег приливом.

Стало прохладней, Инире захотелось накинуть на себя тёплую шаль, и велиста медленно побрела к домику Ирис. Там за низеньким кованым бордюром бушевал сад, повторяя все цвета облаков, только в ярких эквивалентах. Цвели розы всех оттенков, хвастался длинными соцветиями дельфиниум, внося свои синие оттенки, ирисы-касатики пылали ярким оранжевым, бледнели белёсо-голубым с фиолетовыми языками, стеснялись своего пурпура, будто это цвет траура. Там пенилась сирень и жасмин, скромно отдавали свой аромат ландыши и ночной душистый табак, виолы и барвинок фиолетовыми пятнами раскидали свои цветы по зелени травы, и ещё сотни видов растений, миллионы оттенков цвета и запаха будоражили и успокаивали шедшую по тропинке через сад хозяйку и создательницу Бертерры.

Окна в домике и на веранде светились, приглашая присоединиться к чаепитию, а на встречу Инире вышла Ирис.

— Дорогая моя, пойдём пить чай! У меня как раз поспели плюшки и булочки с изюмом, как ты любишь, — и Ирис укрыла плечи подруги захваченной на всякий случай шалью. — Ты всё ещё переживаешь из-за случившегося? На мой взгляд, ты прежняя, совсеем не поменялась! Так что брось все свои печальные думки и пойдём веселиться! Лэн скоро уже штаны протрёт об лавку, так вертится от нетерпения, искусал все губы, бедняга. Но ты же хотела побыть одна, вот он и не идёт к тебе, а ты тут без него гуляешь.

— Ах, душа моя Ирис… Любимая моя Ирис… — вздохнула велиста, — Мне и самой теперь не понятно, где мои чувства и мысли, а где её.

— Да пойми ты, нет больше никакой её, есть только ты, как и была когда-то цельная и единая, единственная наша и любимая!

— Тогда почему меня так часто стала посещать печаль? Откуда берётся боль в моём сердце, когда нет никаких для неё причин? Почему я скорбно заламываю руки и хочу убежать и плакать?

— Ты теперь чувствуешь боль своего мира. Это не твоя личная боль, скорбь и печаль, это чувства всех жителей Бертерры. Тебе они внове, вот ты и воспринимаешь их преувеличенно остро. Вспомни о положительных чувствах! Почувствуй, как прежде, всю нашу радость, всё ошеломляющее счастье, нежность первого поцелуя, ведь каждый момент у кого-то происходит первый поцелуй! Вспомни умиротворение прабабушки, выводящей на прогулку своих трёхлетних правнуков, или матерей, впервые кормящих своих первенцев. Почувствуй счастье, оно никуда не ушло, оно тоже в тебе, в твоём сердце!

— Да… Но боль…

— Ты сама учила меня, что своим вниманием ты увеличиваешь в мире то, о чём постоянно думаешь! Вот сейчас ты увеличиваешь боль и скорбь. Ты уверена, что хочешь именно этого?

— Нет! — и велиста всплеснула руками. — Конечно, я хочу всеобщего процветания и счастья! Я тебя поняла, душа моя! Спасибо тебе за урок! Пойдём пить чай. Скажи, а Уле и Ольгрисса уже прибыли?

— Да, совсем неавно Лэн открывал им портал, они уже за столом и ждут тебя, чтобы рассказать последние новости.

— Тогда пошли к ним быстрее! — и, наконец-то, улыбнувшись счастливой улыбкой, Инира побежала лёгкой рысцой к входу на веранду.

На светлой закрытой от морского бриза веранде было тепло и уютно, с благоухающим ароматом выпечки смешивал свои пряные нотки чай из трав и кустраников, какой умела собирать только фея цветов. Артафер на правах хозяина дома разливал чай по чашкам, приглашая гостей угощаться сдобой и печеньем. Моленар сосредоточенно давил в своей чашке дольку лимона, уже утопающую в меду и собственном соку, иногда поглядывая на дверь, не покажется ли его любимая Инира.

Вошедшую велисту первой приветствовала пёстрая черепахового окраса кошка, которую для своей феи отыскал шаман среди давно ушедших в иной мир душ животных. Эта кошка когда-то жила у Ирис в том мире, откуда пришли велиста и фея на Бертерру, и куда Ирис больше не захотела возвращаться, приняв решение навсегда остаться здесь, в Эрметрисе, с Артафером. Кошка подняла голову и заглянула Инире в глаза, прищурилась и громко замурлыкала. Она всегда так делала, когда ей нравилось происходящее.

Уле Брабандер не сразу заметил вошедшую и стоящую в дверях велисту, он был увлечён своей спутницей. Эритта за время, прошедшее после знаменательной битвы, похорошела и приобрела необычную для себя яркость. Её глаза налились синевой, щёки оттенил пленительный румянец, а красиво очерченные пунцовые губы вселяли уверенность, что латарский маг использует любой удобный момент, чтобы прильнуть к ним с поцелуем, и поцелуй этот никак не дежурный, а самый настоящий.

Велисту увидел Моленар, встал ей на встречу и проводил к креслу рядом со своим, погая ей усесться. Артафер улыбнулся Инире и тут же наполнил её чашку ароматной влагой.

— Ой, Инира! — заметил велисту Брабандер. — А мы тут вот… чай пьём, — и его лицо просияло непривычно открытой и радушной улыбкой.

Скромный латарский маг тоже изменился с тех пор, как они расстались, велисте показалось, что он возмужал. Уле и не был узкокостным, а теперь его плечи развернулись, осанка стала гордой, взгляд светился уверенностью и ответственностью.

— Здравствуй, Уле! Здравствуй Эри! Рада видеть вас здесь! — и велиста радостно улыбнуласт им. — Как поживаете? Какие новости в Вигарде? А что творится теперь в землях Латара? Что стало с Гизардом и Яттой? Я ушла в себя непозволительно надолго, забросила дела и ничего не знаю, что творится вокруг.

— Мы с Эриттой поженились, — выпалил маг без подготовки, Инира только всплеснула руками, а Уле продолжил выдавать новости как из рога изобилия, — Аттор сделал предложение Лердре Лин и они тоже готовятся к свадьбе. Близнецы Лайв и Леас уже ожидают первенцев, они женились самыми первыми. Лайв взял в жёны Ольгриссу, сестру Этельма, а Этельм скоро женится на Миретте. Тиоланта стала супругой Леаса, и они уехали в путешествие в Тагрид, обоим давно не сиделось дома.

— А юные казурты? Как они себя чувствуют?

— Эрл ван дер Вейн сделал предложение Кьяре ван дер Вель-Ор, а Гвинго ван дер Лигель и Дегор вин ден Фолиа решили стать помощниками и поступили на службу в аппарат наместника Ликсы.

— Как хорошо, что и у них всё наладилось! Печально только, что многие логиры уже не могли вернуться в свои тела из-за их гибели.

— Нира, но многие — это те, кто умер в незапамятные времена! — воскликнул Артафер. — Все живые получили свои души назад, всё нормализовалось.

— А что стало с Гизардом и Яттой? А Миреон, их мать? Что с ней теперь? — не сдавалась Инира.

— Гизард, получив назад свой логир, как будто очнулся от дурного сна и снава погрузился в научные труды, чему никак не нарадуется его профессор Уски Мертенс. Ятта решила теперь стать служительницей культа Десяти богов, так ей велела Виора-судьба, а Ксейр, повелитель информации, наполнил сознание Ятты истинными знаниями. Кстати, дары Тенерис никуда не исчезли! Все, кто прошёл посвящение, сохранили способность предвидеть и менять будущее. Но теперь им нет причин так рваться к власти, в их сердцах мир и благополучие. А Миреон Маас… Она не пережила этой бури, ушла за край во владения Эжа Норага, чтобы там искупить свои мысли и злые чувства. Так решил сам Гарон! А кто ж с ним спорить будет? А как ты сама, Инира? Как ты пережила своё преображение? Тяжело было?

— Мне было трудно, потребовалось приложить старания, силу воли, чтобы быть всё время осознанной и контролировать свои стремления и эмоции, но теперь уже всё позади, я смирилась с произошедшим, приняла себя такую, какой я стала, — Инира печально вздохнула и продолжила. — В общем-то, не могу сказать, что моё состояние для меня внове. В том мире, где родидись мы с Ирис, я на самом деле была целостной, то есть, во мне как-то уживались моя светлая и тёмная стороны. И да, мне всегда хотелось избавиться от недостатков, быть светлой, хорошей и только добро нести людям. Оказалось, что свет блекнет без тени, а тень без света стремиться подчинить себе всё вокруг и может даже уничтожить весь мир.

— А я чуть не сошёл с ума, пока ты восстанавливалась, — устало произнёс молчавший до сих пор Моленар — Хвала богам, что ты справилась, любовь моя!

— Без тебя, Лэн, я бы и не справилась никогда!

— Да, всем было нелегко, но мы справились. Правда, Ирис? — подтвердил всеобщие настроения Артафер. — А теперь давайте просто пить чай и есть булки! Жизнь продолжается и это самое главное!

12.10.2019г.