Сколько мне было, когда я приехал в Оклахому? Тридцать пять. А этому, что «не гадал не заказывал». Наверное, как мне сейчас, шестьдесят два. Не очень-то мы возрастом отличались. Я годами мечтал уехать из Советсткой России, хоть на велосипеде, а на этого вот все вдруг и сразу валится. Ну ладно, и так бывает. Невеста что ли местная для него нашлась? Тогда не очень-то за него порадуюсь. Сколько я видел американских мужиков обиженных на местных дам за то, что у тех, якобы, только деньги в голове. Сколько раз выспрашивали они меня про русских девушек, а что я мог ответить? Что иные русские девушки похлеще американок деньги любят? Не мог я такого ответить. А если у него с совсем даже приличной и совестливой женщиной контакт налаживается? А я вдруг отговорю? Пусть уж сам разбирается, если такое затеял.
Есть у меня одна хорошая знакомая. Когда-то, в России, задумала она выйти замуж за американца. Женщина она была деловая и, чтобы в выборе не ощибиться, завела она брачное агенство. Это целая история. Короче, обогащенная немалым уже опытом соединения русских невест с заграничными женихами, она сказала мне с горечью: «В моей картотеке было около пяти тысяч женщин, что мечтают выйти замуж и сюда приехать. Я тебе точно могу сказать: те, кто выходит за таких вот как ты, работяг, как правило, их используют и бросают, дальше по жизни бегут. Все им кажется, кого-то здесь получше встретят, побогаче. А те, кто за богатеньких выходят, маятся поначалу, скучают, потом в клубах начинают торчать и мужьям изменять втихушку. Подружки, их закладывают, начинаются скандалы да суды. Насмотрелась я.»
Очень даже похоже, что к невесте он едет. Хотя... может и к родным. Но это вряд ли. Редко падают американские дядющки на голову. Да и не в том он возрасте. И решения не принимаются тогда столь быстро. Если «не гадал, не заказывал», значит, почти наверняка, шер ше ля фам. Я тоже, было, когда остался один на конце шестого десятка, подумывал об американках. Среди них есть очень даже немало вполне приличных женщин. И вовсе не только деньги у них на уме. Я наблюдал очень достойных «невест» и среди учителей, и в церковных общинах, но... «Голубой вагон бежит качается» с такой не споешь. Анекдоту русскому она не засмеется. Шутки нашей не поймет. Книжки в детстве она читала совсем другие, значит, стоим мы с ней, с американкой, на совсем разных китах. Был бы я моложе лет на тридцать, можно было б еще попробовать притереться, сейчас не найти на то сил. Пытался я наладить какой-то контакт с некоторыми одинокими дамами на сайтах знакомств, но так и не увлекся ни одной. Говорить с ними было не о чем. Все какое-то бесконечное обсуждение детей, бывших мужей и родственников, ресторанов, гамбургеров и подобной дребедени. Когда я пытался чисто по-русски порассуждать за жизнь, они вежливо слушали, но только минут пять. Знали бы они, что это только начало.
Короче, становилось мне все яснее, что если такой вот друг юности, действительно, поселится в не таком уж далеком от меня Далласе, я снова стану тазиком, теперь уж для мужских чертыханий, обид и слез.
От такого вывода я содрагнулся, встал с шезлонга, забрал свое полотенце и пошел в раздевалку.
И ведь сделать ничего нельзя. Не могу же я бросить человека, да еще своего друга в беде. То, что все может обернуться совсем иначе, что веселый, полный энергии старикашка сразу возьмет быка за рога и бросится с энтузиазмом неофита в новую для себя жизнь, мне как-то и в голову не пришло.
Странно. Сам я ни разу не пожалел, что Господь привел меня в эту страну. Я даже не могу припомнить ни одной негативной мысли о здешней реальности. Американцы показались мне давними знакомыми, именно их описал Николай Носов в Незнайке в Солнечном Городе. Я только потешался узнавая в них всяких инженеров Клепок, и других положительных и сытых коротышек. Меня и мою семью здесь очень даже хорошо приняли. Я тут сразу оказался дома. Словно после долгой отсидки вернулся. Конечно, история моего сюда переезда уникальна, но и другим русским переселенцам жаловаться было — грех. Не знаю как где, но здесь, на Среднем Западе, местный народ доброжелателен. И двухсот лет не прошло, как они и сами тут поселились.
И потом, а если эта самая невеста богата, и другу моему предстоит сытая и веселая жизнь? Если в лице этой невесты, и в ее кошельке, он приобретает увесистое дополнение к своей скромной пенсии? Дай то Бог! Хотя, если так, вряд ли послал бы он мне затрепанную открытку. Вряд ли бы вообще обо мне вспомнил. Во всем тоне тех нескольких строк — крик о помощи. Поиск соломинки, за которую, если что, схватиться. Как-никак друг его, то есть я, уж почти тридцать лет тут живет. Не даст пропасть.
Не дам. Испытание мне, видно, такое.
Пытался позвонить... Ну да, если набрать в Интернете мое имя, высвечусь сразу. На весь мир я один такой. Не Джон Смит, не Ваня Иванов. Там и адрес мой видно кое где, и номер телефона. Только телефон тот уж давным давно отсоединен. А адрес тот — дом на озере. Блин... так ведь он туда и явится, если что. Куда же еще? Надо бы дочку предупредить, что приедет то, не знаю кто, тогда, не знаю когда. Правда есть в Интернете и другая запись. Указываюсь я там как владелец какой-то крановой кампании в городе Кефир, Оклахома. Очень я удивился такому: никакого бизнеса в смешном городе Кефире я никогда не затевал, и можно было б поскандалить, да только с кем, и зачем? Так и торчит там эта чудная запись.
А может он вовсе и не явится? Может не соберется? Да нет. Соберется. Улита едет не скоро будет... Доедет. Может и здесь уже.
Утром я поднялся свеж и бодр. Я бы и еще поспал, да попугаи мои подрались. Пришлось идти разнимать. Как они тут без меня по нескольку дней одни сидят? Хитрецы. Знают, что на их вопли и драку я неприменно появлюсь, а там глядишь и свежий огурец им перепадет.
Я зарядил кофеварку, засунул в тостер местный бублик, и вышел на балкон.
Красота! Ветерок чуть шелестит в листве, неба синь, птички поют... И чего это я вчера разгунделся? Не хочу, да не надо, да ну их, друзей этих... Старый что ли стал?
Вспомнилось вдруг. Тесноватая прихожая нашей квартирки под Ригой. Я только что вернулся домой. Рэй вышел из комнаты мне навстречу. Я держу в руках авиабилеты на всю мою семью: на меня, жену, и двух малых детей. Билеты от Москвы до Чикаго. Смотрю на эти книжечки и не могу поверить глазам.
«Все в порядке?» - спрашивает Рэй.
«Ну да, получил без проблем. Запишите все это на мой счет. Постараюсь как можно быстрее вам все вернуть.»
Рэй смотрит на меня внимательно, с какой-то теплотой. Он меня едва слышит, он рад, что усилия его ненапрасны. Наконец он въезжает в мои слова. Отвечает:
«Никакого счета я для тебя не веду. Когда-нибудь ты сделаешь то же для кого-то другого». Буквально: “Some day you'll pass it on to someone else in need.”
За пару недель до того, мы всей семьей впервые появились в Американском посольстве в Риге с вызовом на учебу в США, что прислали нам Рэй и Эстер. Всего лишь год назад Латвия стала отдельным суверенным государством, и полновесное посольство США разместилось в стране, где было всего-то два с половиной миллиона населения. По сути, малая часть населения Москвы, откуда мы переехали с год назад, как раз перед августовским путчем. В московское посольство США вовсе непросто было так вот записаться и явиться на интервью. В посольстве США в Риге все было куда проще. Я стоял перед молодым чиновником, что просматривал поданые мною бумаги от спонсоров и колледжа, где мне предстояло продолжать образование.
«Значит вы отправляетесь в Соединенные Штаты для получения степени бакалавра в Бизнес Администрэйшн?» - спросил тот парень взглянув на меня в упор.
«Именно так, сэр.» - Подтвердил я, стараясь прятать поглубже свое русское Р.
«А сколько это будет стоить? Я имею в виду для ваших спонсоров.»
«Сама плата за обучение составляет ….» - Тут я пустился в подсчеты, которые чиновник методично заносил на бумажку.
«Плюс еще расходы на транспорт, медицинская страховка, мелкие расходы, непредвиденные расходы... Получается в итоге, - он подвел черту и быстро пощелкал на калькуляторе. - Шестьдесят пять тысяч долларов. Как минимум.»
Сумма показалась мне столь невероятной, что я не знал, что ответить. Зато парень тот знал:
«Для получения вами студенческой визы, вашим спонсорам необходимо предоставить доказательства их дохода. Приходите, когда получите неоходимые документы.»
Интервью было закончено. Мы снова оказались на рижском бульваре. Мел снежок, холодный ветерок заползал под одежку. Вместо виз и полета в Америку на нас наползла очередная проблема. Шестьдесят пять тысяч зеленых долларов. Да не снится ли мне все это? Неужто и правда, заморские Рэй с Эстер, которые и видели-то нас всего лишь однажды, три года назад зимним московским вечером, неужели они готовы были гарантровать такие сумасшедшие деньги, лишь бы только помочь нам, нищебродам, перебраться в Америку.
«Помоги, Господи!» - Обращался я ко Всевышнему в который раз, и понимал, что только волею Его может что-то двигаться в таком невозможном деле. Уже потом только я узнал, какое хитрое требование повесил перед нами тот молодой чиновник. Фактически он всю ту авантюру прекращал. Он-то знал, что доказательством дохода может служить лишь налоговая декларация, которую ни один нормальный американец кому попало через океан не пошлет, просто потому, что личный доход здесь, традиционно, держится в глубоком секрете.
Следующим утром я говорил с Рэем по телефону. Эстер слушала на паралельной линии.
«Понятно. Сделаем так. - ответил мне Рэй. - Мы едем в Европу. В Швейцарию. Через неделю. Значит, через десять дней, мы можем заехать к вам, в Латвию. Запишись снова на интевью, - он помедлил, видно глядя на календарь, - на двадцать второе октября. Запиши и меня так же. Я сам поговорю с консулом. Покажу ему все документы.»
Я тогда просто ответил: «Ага, отлично. Так мы и сделаем.» Я тогда просто не осознавал, какое происходит на моих глазах чудо. Только потом до меня дошло. Когда мы уже поселились в Талсе и могли наблюдать простой быт этой вовсе не такой уж богатой семьи. Не было у этих людей миллионов. Рэй долгое время учился. Получил степень Доктора Философии, работал директором школы. Потом случился какой-то конфликт. Рэй уволился, и, неожиданно для себя, стал вдруг обладателем фабрички по производству люстр и всякого осветительного оборудования. Фабричка приндлежала его брату, что довел ее до банкротства, и Рэю досталась она неожиданно и считайте что даром. Фабричка была убыточной, скорее обузой, чем приобретением. От нее надо было б избавиться, но Рэй с Эстер решили переделать ее в магазин. Отговаривали их от этого все знакомые и родные. Но, мало-помалу, предприятие то начало выживать и крепнуть. Город рос, строительные кампании делали заказы, Рэй сам был и купцом, и грузчиком, и водилой фургона доставки. Дело шло. Когда мы приехали в Талсу, магазинчик праздновал свою двадцатую годовщину. Это уже было well established enterprise с солидным оборотом и долгосрочным партнерством в нескольких прибыльных проэктах. Кто-то из тех партнеров, на юбилей их бизнеса, презентовал Рэю и Эстер турпоездку в Швейцарию. Иначе они бы в ту Швейцарию ни за что б не попали. Они просто не планировали ничего подобного, потому что были в подобном путешествии всего лишь три года назад. В Москве, где и встретились со мной и моим семейством в первый раз.
Скажете совпадение? Может показаться и так, но слишком уж много совпадений и случайностей сошлось тогда вместе в совершенно невероятную историю.
«Ты хочешь в Америку уехать?» - спрашивала меня моя тетка.
«Да уж какая там Америка, - ворчал я в ответ. - Тут бы хоть в Израиль уехать, и то не берут. Говорят — свидетельство о рождении давай, где написано, что мама еврейка. Ну бабушка. Да и копию-то не принимают, только оригинальное им подавай. На козе к ним без такой бабушки не подъедешь. В Аргентину вот заявление подал.» - страдальчески заключал я.
«А деньги у тебя есть?» - Строго вопрошала тетка, безжалостно руша мою мечту.
Денег у меня вовсе не было. Деньги были у тетки. Тогда, в Перестройку, вышел закон о кооперативах, и предприимчивая тетка с партнером добилась для заводика, где они работали управленцами, статуса кооператива. В деле принял участие и ее новый муж — солидный человек, роста небольшого, но с осанкой Наполеона и с почтенными сединами. Он, в бытность свою, был директором порохового завода. К этому еще потихоньку добавляли «республиканского значения». Я все, помню, потешался: какой в советстской стране может быть пороховой завод республиканского значения — сюр какой-то. Но, тем не менее, тройка эта, сплотясь, создала богатенький кооператив по производству пакетов-маечек и подобной тому пластиковой ерунды. Нашелся там приработок и мне. Я как раз потерял всю свою клиентуру по пошивке джинс и юбок, что я наловчился строчить не хуже фирменных. С гордостью могу припомнить, что даже с веревок мои изделия воровали, когда сушились они в студенческих общагах. За пошив джинсов я брал двадцать рублей, за юбку — пятнадцать. Тот мой многолетний приработок накрылся вместе с прежней советской жизнью. Челночники понавезли всякого барахла, и прежние мои клиентки отоваривались теперь на московских толкучках. Меня это не расстроило. По совету своего приятеля-умника я набрал группу абитуриентов намерившихся сдать вступительный экзамен по истрии в университет и, дважды в неделю, я рассказывал десятиклассникам то, что читал в учебнике Платонова изданном сто лет назад для императорских гимназий. Не подумайте, что я был откровенный жулик и учил тому, что сам видел впервые. Вовсе нет. Тот мой добрый приятель был преподаватель с немалым стажем. Он хорошо известен в узких научных кругах и поныне. В те далекие восьмидесятые он не стесняясь предрекал конец советской власти через пять лет. Над ним смеялись, от него шарахались, оно и понятно: такие заявления в те времена мог делать только дурак или провокатор, я же видел в нем большого оригинала и с удовольствием слушал его рассуждения о развитии исторических процессов, которые он базировал на концепции размывания периферии цивилизацией. Смешно даже. Многие годы спустя, я объяснял американским школьникам причины конфликта между современными США и странами арабского мира предсталяя Америку как цивилизацию размывающую патриархальные устои востока. Один черный мальчишка так проникся теми идеями, что хотел тотчас же бежать, звонить в госдеп, чтобы пояснить им истиную причину всей заворухи. Я многого набрался в те годы от того умнейшего историка. Он и сейчас публикует интереснейшие статьи. Понятно, что имени его я называть не стану. Он внимательно следил за моим развитием, и, уверил меня, что лучший способ освоения предмета — его преподавание. Прежде чем дать мне добро на расклейку объявлений о подготовке абитуры по истории СССР, он заставил меня выучить наизусть, подробнейшим образом, со всеми датами и связями, полное генеологическое древо Рюриков и Романовых. Ту обширную схему я начертил от руки раз сто к ряду, и мог рисовать по памяти. Наткнувшись на любую заковыку в русской истории, я вопроизводил в уме нужный участок древа, и, точно, вся картина событий всплывала пред моим взором. Этим я и сам пользовался не раз сдавая всяческие экзамены. Теми простыми знаниями я нередко завоевывал авторитет знатока, порою вовсе незаслуженный. Словом, после моих наставлений, ребятки, и правда, получали пятерки на вступительных в МГУ. Платили они мне по пять рублей в час, и это было совсем, по тем временам, неплохо.
Но... денег больших все равно не было. Из журналистов я ушел. Скандальная случилась там история. Потом как-нибудь о том. Был я относительно свободен, и тетка предложила мне подработать в ее кооперативе. Они подрядились поставлять пластиковые чехлы для наборов инструмента, нужны были работники эти чехлы шить.
Получилось так, что тетку я подсидел. Сложность состояла в том, что полупрозрачный волокнистый пластик нужно было сшивать рыболовной леской. Леска на то была не расчитана, часто рвалась, потому строчить надо было медленно. Это оправдывало расценку: пятьдесят копеек за штуку. Промучавшись с такой нудятиной несколько часов, я догадался капнуть капельку машинного масла в то место, где нить швейной машины проходит меж двух «тарелочек». Работа полетела. Уже к концу недели я перекрыл расчетное количество выработки раз в десять. Тетка была очень довольна. Как потом она мне призналась, ей подумалось, что я, не будь дураком, нанял еще кого-то на столь скучное дело. Это ее вполне устраивало. Я же был парнем добрым. Весело болтая с другой такой «швеей», я поделился секретом о капельке масла в нужное место, и вскоре у всех работников дело полетело стрелой. Незадачливая тетка проглядела момент, когда зарплаты ее работников увеличились втрое.
«Ты мне коллектив попортил, - выговаривала мне тетка. - Тебе что, пришел-ушел, а мне с этими людьми работать. А других нет! Где я им столько денег возьму!»
Ее седовласый муж с осанкой Наполеона, присутствующий при том разговоре, выдержав паузу, предложил мне, если я такой умный, должность агента по сбыту продукции. Но тетка не поддержала. Сказала лишь горько: «Да что ты, хочешь чтобы его замочили, что ли?» Тема была закрыта.
Чего только в те перестроечные времена с нами не происходило. В чем я себя тогда только не перепробовал. Очень было занимательное время, когда я работал администратором небольшого театра кукол. Об этом походя нельзя. Требует отдельного рассказа. Потом когда-нибудь. Моя склонная ко всякой эстетике жена решила попробовать себя в керамике и записалась в детскую художественную студию при каком-то жэке. Спустя месяц, бородатый тамошний руководитель засобирался уходить, и порекоммендовал ее на освобождающуюся должность. Так в распоряжении моей жены оказалась опасная для жизни печь для обжига, обширное помещение в подвале жилого дома, и два десятка вечно галдящих детей, что весело проводили досуг в керамической студии, пользуясь тем, что открыто там каждый день. Жена моя с утра до ночи что-то там ваяла, следила за обжигами, трахала палкой по вечно перегарающей спирали в раскаленной печи, чтобы там что-то соединилось. Короче, дома, с двума малыми детьми сидел я. Дел у меня было полно: я писал рассказы и курсовые для Литинститута, где учился на заочном на втором курсе, строчил пластиковые пакеты, давал уроки абитуриентам, а когда они уходили, превращал тот же самый кухонный стол в уголок керамики. Я наловчился делать смешные глиняные копилки, в виде мешочков схаченых по верху веревочкой. На тех мешочках я прилеплял знак доллара или фунта. Их охотно принимали московские киоски сувениров.
От всего этого разнообразия даже у моих детей ехала крыша. Раз, выгуливая свою ребятню, я услышал, как сынуля впаривает бабулькам, сидящим на соседней лавочке: «А мой папа самый умный. Он всех учит. И мешки шьет. Из глины.»
Бабульки с обалденным уважением уставились на такого папу. Я захлопнул свою книжку, и мы поспешили удалиться, пока и у бабулек крыши не поехали.
На все свалились еще и экскурсанты-американцы.
К меня были хорошие друзья, которым я много обязан. С проблемой мамы еврейки у них недостатка не было, и вот уже года с два они проживали в Оклахоме, куда попали случайно. Выехали по израильской визе. В Вене заявили, что хотят жить в США, просидели с полгода в Италии, пока не нашлась сердобольная еврейская община, что обеспечила их перелет и начало американской жизни в далекой и непонятной Талсе. Обычная история тех времен, скажете вы. Может и случалось такое не раз, но всякая судьба необычна. Особенно судьбы иммигранов. Те ребята использовали всякую возможность переправить в Москву какое-либо барахлишко. Рэй с Эстер и оказались теми путешественниками, что с группой подобных отправлялись в далекую Россию посмотреть, что такое Перестройка, и правда ли русские больше не грозят атомными бомбами. Им были вручены две туго набитые сумки, которые нужно было передать в Москве тому, кто приедет за ними в отель. По-английски сносно говорил я, значит и забрать у американцев ту передачу поручено было мне.
Я смело шел к главному входу в гостинницу Космос. Я не какая-нибудь фарца, у меня тут дело. Меня ждут. Вот ведь интересно. Только когда наступает какой-либо экстрим, я начинаю по-настоящему жить. Бабахни вдруг гром и молния, застрянь я со своим огромным грузовиком на узкой незнакомой улице, начнись рядом со мной какая-то драка или безобразие, я — весь внимание, собранность, трезвый расчет. Наверное и мотаюсь годами по американским дорогам, потому что жить не могу без приключений.
Вот и тогда. Год был 1988. Советская власть, как казалось, стояла крепко. Всякие контакты с иностранцами не рекоммендовались. Встречи с американцами тем более. А я нес письма, какой-то сверточек, рожа моя расплывалась в улыбке и тем шокировала простяков гэбэшников нижних чинов, что дежурили в дверных проемах и холле гостиницы Космос. Я их видно обидел тем, что даже как бы и не заметил. Едва войдя в холл, я увидел толпучку пожилых америкашек, сразу меня узнавших и приветливо мне махающих. Я без промедления попер к ним, и вот ведь, журналистское нахальство, тут же затараторил на непонятном им инглише. Их инглиш тоже оказался едва понятен, настолько был другим. «Оки», как я потом уже разобрался. А тогда топтун гэбэшник, что следовал за мной по пятам, не понимал ничего вовсе. Я краем глаза отметил озадаченность на его лице, даже жаль его стало: как отчитается? Кто был? О чем говорил? Почему-то я сразу сфокусировался на нем, захотелось его надуть, оставить в недоумении, и потому мало обращал внимания на лица американцев, что все улыбались, что-то спрашивали, что-то просили повторить снова. Вот, блин, непонятливые. Только с третьего раза я понял, что две пожилые пары всерьез напрашиваются ко мне в гости, посмотреть, как живут простые советские люди. Эстер, похожая на королеву одетую в casual stile, медленно, уже на чистом книжном английском заговорила со мной как с ребенком, и, как ребенок маму, я ее тотчас же понял. Она даже взялась быть моим переводчиком с британского на оки, и дело пошло уж совсем хорошо. Другие дамы тоже пытались поговорить со мной помедленней, но без проблем я понимал одну лишь Эстер Семонез.
«Конечно же! Очень будем рады! Приезжайте к нам хоть завтра!» - восклицал я, еще не предсталвляя, как я буду их принимать, и чем угощать. Я записал свой подробный адрес Эстер в дорожный блокнот, мы все раскланялись, и я, быстрым шагом, вышел из холла гостинницы на московский мороз, и во весь дух, унося туго набитые сумки с заграничным барахлом, пустился бежать вдоль по улице, оставив гэбешников в полных дураках. Не могли же они, в самом деле, за мною гнаться бегом. Вот было бы весело! Я вскочил в какой-то троллейбус, выскочил из него на следующей остановке, рванул в какой-то переулок, короче, путал следы как умел. Никто меня с топотом не преследовал, никто на меня фарами машин не светил. Сумки я немедленно доставил маме моих друзей, что ожидала меня на «конспиративной» квартире у своих знакомых. Она меня всерьез спросила, не было ли за мной хвоста. Все это было очень весело, и я еще долго похохатывал по пути домой.
Я потом, годы спустя, видел видеозапись, что показали мне, уже здесь, в Оклахоме, спутники Рэя с Эстер. Вот мои дети на ручках у американских бабушек, сынуля что-то рассказывает, дочка внимательно рассматрвает подаренную ей игрушку. А вот и я с Рэем. Я поясняю ему что-то на семейной фотографии, висящей на стене. Вокруг книги, книги на полках. Книги повсюду. Странно. Здесь я уже от этого отвык. Рэй говорит мне что-то, не очень-то слышно. Рэй держится как всегда прямо, его короткий седой ежик поблескивает в свете простенькой люстры. Я совсем еще молодой. Подбираю английские слова, помогаю себе жестами. Сколько мне тогда было? Всего лишь тридцать. С удовольствием отмечаю порядок и чистоту в тесной квартирке. Я весь день потрудился, наводя марафет. Даже кошке подмыл под хвостом. И не зря. Вторая старушка так и просидела с моей довольной кошкой на коленях весь вечер. Помню, сварив им всем кофе, я с ужасом вспомнил, что нет в доме ни грамма сахара, но «No sugar please”, и у меня уж вовсе отлегло от сердца. Все прошло очень хорошо. Когда они все уже усаживались в поджидающий их жигуленок (надо ж какая лохматая модная шапка была у шофера-бомбилы!), показалась моя спешащяя домой жена. Вся это иностранная кампания, уже усевшаяся в тепло, завозилась и снова выбралась на снежный вечер. Теперь они наперебой знакомились с мамой столь очаровательных детей. Падал снег, звучала необычная громкая речь, жильцы дома с недоумением поглядывали в окошки, глаза моей жены сверкали. Водила-бомбила подобострастно улыбался и поглядывал на меня с нескрываемым уважением. Все было просто здорово. Напрощание Рэй, который еще и не думал занять свое место в навароченной красной шестерке, снял с себя спортивное полупальто с пуговицами в виде футбольных мячиков, и одел мне на плечи. Отказаться было невозможно, я поблагодарил, и мы обнялись с ним напрощание.
Дома, вздохнув уж совсем спокойно, я рассказывал жене, что было и как. Пораньше она прийти не могла: нельзя было оставлять раскаленную печь без присмотра. На столе лежали какие-то мелкие подарки, шоколадки и подобная ерунда.
«А это что? Что-то здесь написано.» - услышал я.
На одной стороне голубоватой визитной карточки значилось: Рэй Пол Семонес. Доктор Философии. Купец. (merchant) На другой стороне, синей шариковой ручкой было написано: «Я, Рэй Семонез, приглашаю Дитриха Липатса занять позицию продавца в моем магазине, в Талсе, Оклахома. Оплата по договоренности. Жилье для всей семьи будет предоставлено. Это предоложение действует в течение года и истекает...»
«Вот это да...» - Только и мог я вымолвить.
Через пару месяцев нам пришло грустное письмо, в котором наши друзья рассказывали, как старался Рэй устроить для меня рабочую визу, и как ему было отказано на том основании, что позицию продавца в его магазине можно было легко заполнить местным работником. Для получения работы в Штатах я должен был быть просто-таки незаменимым специалистом, а Рэй должен был иметь нужду в куда более хитром работнике.
«Don't get upset. We'll figure out something else." “Не расстраивайся, мы придумаем что-то еще.» Сказал мне по телефону Рэй.
Сказка рассыпалась на глазах, но, все равно, было очень приятно такое услышать.
http://www.proza.ru/2019/10/27/1804