Черновой вариант.
Нива подкатила к самому блокпосту, некогда стационарному посту ГАИ, едва не зацепив бампером переднее колесо БТРа, перегораживающего на треть полосу дорожной магистрали. В ней сидело два молодых паренька, примерно того же возраста, что и бойцы, или даже младше, не знавших цену палёному бензину, и раскатывавших по чеченским прериям на дармовой машине родителей. Нива была без номеров, что нисколько не волновало тех, кто стоял в наряде. Задние сидения были сняты, весь багажник был завален мешками, точнее сетками с картошкой. Нива сама притормозила, из окон играли «яблоки на снегу», в одно мгновение вернув народ в тихие и безоблачные восьмидесятые.
Чо, как жизнь боевая? – непринуждённо и почти без акцента спросил один из парней, который был пассажиром.
-Да всё ништяк, брат, - не задумываясь, ответил разбитной Юрченко, для солидности поправляя на груди ствол АКМа, как бы между делом. – Где номера потерял?
-А ты что, гаишник? –заискивающе улыбаясь, произнёс парень, как бы ища поддержки у своего дружка.
Юрченко неподдельно рассмеялся. – Я главнее. Сигареткой не поделишься? Ребятам, я-то не курю.
-Молодэц, мы тоже не курим, так, на всякий случай держу, друга если угостить, - протягивая пачку, сказал парень.
- Папа с мамой не разрешают, - не клюнул на дешёвый подкуп Юрченко, по привычке заталкивая сигаретки под выгоревший картуз.
-Ага, дедушка с бабушкой.
Все, кто слышал диалог, рассмеялись. Со стороны казалось, что между местными и военными происходит мирная беседа, но это было не так. И те и другие прощупывали друг друга, узнавая сильные и слабые стороны, словно разминались перед дракой. Но пока было спокойно, сутки прошли без происшествий, трактора из оживающих фермерских хозяйств уже успели пройти на поля, и на посту стояло замирение. Каждый из бойцов был занят, согласно боевому расчёту: одни копали траншею для ПК, обкладывая её мешками с песком, долговязый Черня с автоматом за спиной, освежал краской шлагбаум, контрактник Самсонов вёл наблюдение с крыши здания, ещё двое внутри разбирались с новой системой связи, кто-то скоблил посуду после завтрака, и непосредственно проверкой проезжающего транспорта был занят один Юрченко.
Брагин стоял полуоборотом у открытого окна, заполняя журнал дежурства, где фиксировалось всё, что происходило за сутки. Боевое дежурство заканчивалось, ещё один день и одна ночь чеченской войны подходили к концу. В журнале надо было указать все машины, что прошли мимо, и те, что везли картошку, и те, что везли сено и дрова. Под ними могло быть всё что угодно, в том числе и оружие, и понимая, что проверить всё невозможно; не выгружать же содержимое посреди дороги, было куда важнее вглядываться в глаза тех, кто находился внутри. Внимательно осмотрев сидевших в Ниве, Брагин не мог не заметить острых колючих глаз ребят, их скрытные блуждающие взгляды по сторонам, лукавые, даже хищные глаза. Это были волчата, ещё не волки, но способные укусить, если покажешь слабину. Этому их научили родители, а может они сами учились с детства выживать, используя силу и внезапность, а так же слабость противника. Время войны сделало своё дело, и пусть откровенных боевых действий в окрестных станицах не велось, от местных можно было ожидать чего угодно. Это была Чечня.
-Куда едем, чо везём? – всё так же непринуждённо спросил Юрченко, даже не всматриваясь в багажник.
- А… С поля картошку визём, не видишь разве? Родителям помогаем. Поля надо убирать, люди всегда кушать хотят, – даже как-то обиженно заговорил всё тот же пассажир. Водитель непринуждённо смотрел в сторону, покачивая головой в такт музыки, словно его тема разговора не интересовала.
- А чо яблоками пахнет?
- Хороший нюх, могу угостить, мы яблоки не едим.
- Да ладно, - Юрченко усмехнулся, и обменялся взглядом с товарищами, которые в отдалении наблюдали за диалогом.
- Зачем так говоришь, обижаешь. Этого добра у нас сколько хочешь, угощайтесь, - дверца распахнулась, и на дорогу выставили пакет с красными яблоками. – Говорю тебе, вкусные, у вас в России такие не растут.
- Всё-то ты знаешь…
- Чо я не могу знать? Я был, у меня брат в Воронеже пять лет живёт, он там в институте учится, скоро приедет. Там его все знают, уважают. Мурадом завут.
- Проверим.
- А ты крутой? Так говоришь.
- Да уж какой есть, - усмехнулся Юрченко, поглядывая на товарищей.
- Юрченко, кончай трепаться, отпускай машину, - скомандовал Брагин, на секунду оторвавшись от бумаг, и оглядывая Ниву, притёртую к БТРу. Уже это одно выглядело подозрительно с точки зрения безопасности, но не толкать же её. Да и заподозрить парней пока было не в чем. Обострять ситуация на фоне нескольких мешков ворованной картошки Брагину не хотелось, к тому же, между местными и военными были относительно мирные отношения: в станице не стреляли, и русских жителей в последнее время не убивали. Это были типичные сынки повоевавших родителей, вполне возможно, убитых на войне, наверняка без работы, да и не привыкшие к таковой, ехали с полей, которых вокруг станицы было великое множество, где убирали урожай. Тоже вообще-то была история, поскольку среди работающих на полях наверняка были рабы, которых в разное время наворовали с окрестных республик, и теперь заставляли под разным предлогом и способами батрачить. Об этом знали все.
- А ты не Юран?
- А что? – как бы не удивившись, спросил Юрченко, с самодовольной улыбкой поглядывая в сторону друзей.
- Говорят, нюх у тебя, как у собаки, в темноте видишь.
- Как у волка.
- Ты на гражданке кем был?- Парень как бы между прочим достал складной нож из внутреннего кармана, и стал отрезать от яблока небольшие кусочки, нехотя отправляя их в рот, словно дразня солдата. Запах от спелых яблок действительно отличался ароматом. Юрченко незаметно сглотнул слюну, но не повёлся. – Интересно, что ли?
-Ну да, типа.
- Браконьером.
- Чо, в натури? - оба чеченца переглянулись. – И на кого охотился?
-На тигра.
Парни долго не могли переварить информацию:
-И сколько подстрелил?
- Не считал.
- Не страшно было? Не жалко? Красивый зверь. Шкуру куда? Дорогая, наверное?
- А чего их бояться? Воров и разбойников надо уничтожать. Убил и закопал, и дышать легче. – Юнцы ухмыльнулись, но было заметно, как Юрченко словно придавил их своим коротким ответом, и от непринуждённой раскованной беседы уже не осталось и следа. Парень перестал отрезать полоски от яблока, и уже просто ковырял его концом лезвия.
-Говорят, ты и Грозный брал?
Желваки Юрченко шевельнулись, а глаза неподвижно остановились на подростке.
- И кто говорил?
Юноша получил незаметный тычок от водителя, и отвёл глаза: -всё, брат, поехали мы, работать надо.
-Погоди братан, ты не ответил на поставленный вопрос. Кто тебе сказал? –Заглядывая в салон, Юрченко заметил как побелели от напряжения костяшки пальцев водителя на баранке руля. – Давай, вылазь, - скомандовал Юрченко. – Их надо осмотреть, товарищ старший лейтенант. Мне они не нравятся. -Брагин раздосадовано покачал головой. В это мгновение дверца Нивы захлопнулась, завалив на бок пакет, яблоки рассыпались по асфальту, а Нива со свистом резины, резво, словно водитель хотел выпендриться перед бойцами, понеслась в сторону Чернокозово. Одни яблоки удалялись, быть может, навсегда, другие остались валяться на дороге.
- А ну стоять! - закричал Юрченко, вскидывая автомат. Брагин подумал, что в этом есть что-то неестественное, надуманное, или даже, комическое, как вдруг раздался крик Юрченко.
-Атаз! Граната!
Брагин до последнего медлил, окидывая взглядом пост, в надежде увидеть эту самую гранату, словно хотел убедиться, что все в безопасности, как в этот момент под самым колесом БТРа раздался взрыв, вырывая вместе с асфальтом ошмётки резины. Взрыв оказался двойным, от чего в ушах долго шумело. Нива уже превратилась в сероё облачко, а на посту только считали потери. Никто не пострадал, кроме самого Брагина, и рядового Сорокина, как на удивление, воронежца. Осколок попал ему в лицо, когда он, в самый неподходящий момент, высунул голову из выкопанного им укрытия, в надбровную дугу, едва не выбив глаз; можно сказать, что ему повезло. Хотя, сказать можно было и по-другому.
Сперва Брагин и не почувствовал, что ранен, осколок попал ему под самую ягодицу, кости были, вроде бы, целы, ранка размером с бусину сочилась темной густой кровью, которая вскоре остановилась; на первых порах пластыря было достаточно. Самсонов до последнего следил сверху за Нивой, пока та не скрылась в пылевой дымке горизонта на въезде в Чернокозово. Тищенко докладывал по рации о нападении на пост, ещё двое бойцов возились с колесом, Черня перевязывал Сорокина, а Юрченко внимательно разглядывая на асфальте рисунок, оставшийся от протектора дерзкой Нивы, в порошок растирал дарёные сигареты:
- Хрен вы от меня теперь уйдёте, даже если машину перекрасите. Из-под земли достану гадов. Хорошо не лимонку кинули, товарищ старший лейтенант. Было бы хуже.
- Пи…еть надо меньше, балабол, -не сдержался Брагин, в то же время понимая, что в происшествии виноват сам.
Пока меняли колесо, переднее на второе, подкатила шестидесятка, которой командовал капитан Звягинцев, недавно прибывший из Грозного. Сорокина погрузили к Звягицеву, чтобы доставить в госпиталь, а Брагину оставалось устранять неисправность, и дождавшись смены, так же следовать в расположение бригады. Всё так и было после того, как прибыл новый наряд, и пост был сдан, пока Юрченко «ковыляя» на семи колёсах, не увидел при въезде в Наурскую на одном из перекрёстков след от Нивы. Как уму это удалось, одному богу было известно, но след принадлежал именно Ниве, и удержаться от погони и мести за кровь боевого товарища, ловя на себе горящие глаза бойцов, Брагин не мог.
БТР катился плавно, собирая большими колёсами мелкие камушки с накатанной поверхности безлюдной улицы. Станица казалась вымершей, но так именно казалось. Несмотря на то, что сдача Наурской была мирной, и станица миновала разрушений во время зачистки, в каждом окне могли наблюдать за военной машиной, из-за каждого поворота могли выстрелить, или кинуть под колёса взрывчатку, колючую проволоку, металлического ежа, или даже, дохлую собаку, потому что война всё ещё продолжалась. И ежу было понятно, что никто из местных не был рад русским солдатам. А те, кто их ждал, либо потеряли надежду, либо жизнь.
По какой-то непонятной традиции, быть может, в детстве наглядевшись фильмов про Великую Отечественную, бойцы, почти все как один, подобно пчёлам, налипли на стенках брони машины. И если её толщина что-то значила, когда дело казалось ведения боевых действий, каждый из них, вопреки здравому смыслу, предпочитал быть снаружи, а не внутри. А те, кто был под её защитой, чувствовал поверхностью своей кожи, на сколько уязвим был солдат в этом гробе на колёсах. Может именно из-за этого чувства, а не пыли и жары, которые душили любого, кто оказывался в БТРе, солдаты предпочитали находится снаружи.
Солнце уже стояло в зените, опаляя невидимым жаром землю, но на зной уже никто уже не обращал внимания. Ехали молча, передавая из рук в руки фляжку с водой: измотанные службой десантники понимали, что дело к обеду, а значит, их накормят горячим супом и густой кашей, и ещё один день в Чечне, быть может, будет прожит. Ценой за этот прожитый день должен стать особый ритуал, когда кто-то из бойцов польёт эту землю своей кровью, чтобы когда-то на ней взошли ростки мира и благополучия, и так было всегда, и так будет.
Станица погружалась в полдневное замирение, затишье, когда всякая живая душа ищет укрытие от палящих солнечных лучей. Но где-то мычали коровы, работала бензопила, даже играла музыка, словно войны и не было. Но в сорок первом в немецких окопах тоже играла музыка; немцы любили Катюшу, однако, это не мешало им убивать русского Ивана. Чеченцы тоже с удовольствием слушали русскую музыку, любили русских женщин, раскатывали по бывшим казачьим станицам на Нивах советского производства, и так же, с удовольствием резали и взрывали неверных, когда подворачивался случай.
-Она по Терской проехала. А потом свернула куда-то, – раздувая ноздри, словно чувствуя запах крови от раненной жертвы, - выкрикнул Юрченко. –Гадом буду, она на Лесную свернула.
Брагин тоже почувствовал непреодолимое желание свернуть на Лесную.
-Юрченко стоп.
БТР остановился как вкопанный посреди дороги, но никто не пошевелился, солдаты, привычные к подобным манёврам, хорошо держались за выступы, как будто специально предусмотренные конструктором этого лёгкого танка на резиновом ходу. Одна лишь лобовая часть машины оставалась чистой, словно её берегли для особого случай. Этот случай вскоре представился, но перед этим была снова тишина, и раздумье посреди дороги, как у рыцаря, оказавшегося на перепутье. Конечно, можно было и не гоняться за Нивой, которая, судя по едва заметному на высохшей луже узору колёсной резины, прошмыгнула в станицу. Но та повела себя настолько дерзко, что даже солдаты жаждали расквитаться за ранение своего командира и товарища. Ей бы и скрыться навсегда, имея фору в целый час, пока у БТРа меняли колесо, но боевой машиной управлял младший сержант Юрченко, обладавший особым чутьём видеть на дороге всё, даже гусеницу, и различать след протектора даже на гравийном покрытии. На гражданке Юрченко был простым деревенским парнем из Приморья, и наверное, бухал и курил в свободное от работы время, щупал баб, и тёр коноплю, но в то же время он сам, и его отец, и брат, и дядья, тоже чем-то похожие на Юрченко, все они имели одно общее отличие от обычных людей города, они были охотниками, лесными браконьерами и вообще, крутыми мужиками. Ходить на зверя, читать следы, и не только звериные, видеть их даже в абсолютной темноте, тем более, разбираться в машинных протекторах, было обязательным в условиях, где надо было выживать. А в тайге каждый день надо было выживать. Здесь в Чечне Юрченко оказался на вес золота со своим чутьём охотника и отсутствием страха перед опасностью, заражая этим своих товарищей. И взорванная граната под его машиной была результатом мести местных бандитов, по сути, таких же браконьеров как и он, но охотившихся уже не на зверя, а на людей. Подростки мстили не только за родителей, но и за его боевой дух.
-Давай потихоньку, как можно тише, понял? - скомандовал Брагин, морщась от острых болевых уколов, проходивших по всей ноге. БТР словно кошка, скрадывавшая добычу, бесшумно пополз по дороге, все, кто находился на броне, слились с машиной как единое целое, устремив взоры вперёд. В мирную тишину снова врывалась война, со всем набором привкусов и запахов, страха и азарта, и бойцам уже было не до отдыха, надо было просто смотреть.
… – Ну и где она, Юрченко?– Брагин шарил взглядом дома и дворы, выискивая зелёное пятно, в то же время понимая, что шансов увидеть Ниву, припаркованную к дому у них нет. Её давно простыл след, и на месте бандитов, пусть даже ещё не зрелых, надо быть полным идиотом, чтобы разъезжать по станице на засвеченной Ниве. Кто-то выходил на связь. Через помехи прорвался голос Звягинцева: -Оса, ты где? Не вижу тебя.
- Росомаха, всё нормально, движемся в сторону расположения.
-Пилот вертолёта сообщил, что при посадке видел зелёную Ниву в станице, но улицу точно не запомнил, где-то на севере.
-Уже хлеб, значит, Юрченко не ошибся. Что с Сорокиным?
- Сорокина доставили, парень молодец, держится достойно. У тебя-то как?
- Терпимо. До вечера доживу как-нибудь. Броник хорошо помог, весь в желудях был, но вот один вишь как... Коротка кольчужка оказалась. Была бы чуть-чуть по длиннее, чтобы хоть задницу закрывало…
-Ага, давай уж до самых пяток, и чтобы с подогревом, - привычно пошутил Звягинцев. - Давай бросай, это дело. Шкуро собирает штаб, надо план действий составить. В одиночку ты можешь дров наломать, а местные бандиты только и ждут от нас. Может это провокация, чтобы вызвать нас на столкновение с мирными. Давай кубышку в гараж, Нива никуда не денется, всё равно дороги перекрыты.
- Какие дороги? Ночью по тёмной выгонят в пустырь какой-нибудь, и бросят. Ищи потом хозяина. Она без номеров была. Да и не смогу, бойцы кровь почуяли, так просто не оставят. Да и нельзя такие вещи спускать, они ж тогда совсем страх потеряют.
-Оса не спеши, подожди, я уже на подходе. Вижу твою копоть, скоро буду. У меня приказ Шкуро прикрывать тебя. Ну, погоди пяток минут.
–Росомаха, какие пять минут...
-Товарищ командир, клянусь автоматом, она по Лесной поехала, во дворе где-нибудь заныкалась, - закричал из машины Юрченко.
-Дорогу держи, следопыт, курицу смотри не задави. Семёнов, ты что-нибудь видишь необычное?
- Кажись да. Вон люди выбежали из дома, как будто напуганы чем-то. Может туда Нива заехала. Да точно! В стекле что-то зелёное мелькнуло. Нива это, за воротами прячется. Точно, там она, зелёная.
- Юрченко, давай к тому дому, не жмись к забору. Все на правый борт!
Женщина с ребёнком уже успела скрыться, как одно из окон дома, мимо которого проезжал БТР, распахнулось, точнее, разлетелось осколками стекла.
-С брони все! –заорал Брагин, хватаясь за обруч люка, уже предвидя манёвр, и зная молниеносную реакцию водителя. В это мгновение из окна вылетела стрела снаряда противотанкового гранатомёта. Коснувшись рикошетом лобовой брони БТРа, уже успевшего развернуться мордой к атакующему, снаряд отскочил, словно теннисный мячик, слегка изменив траекторию, и угодил в окно дома, как раз того, где скрылись люди. Прогремел взрыв, через мгновение, из дома синхронно со всех окон вылетели стёкла. Бойцы уже успели слететь с брони, и без приказа поливали короткими очередями по окну, из которого вёлся огонь.
- Из граника шмальнули, товарищ старший лейтенант, из восемнадцатой, а она только за двадцать метров взрывается. Волки позорные.
-Серёжа, не стой, не стой, сейчас второй прилетит, давай во двор! – закричал Брагин, держа под прицелом окно. Юрченко с рёвом въехал во двор, сметая, словно картонные, железные ворота, а заодно и зелёную Ниву, прятавшуюся за их створками. Нива кувыркнулась несколько раз по двору, словно бабочка хлопая незакрытыми дверями, и замерла, каким-то чудом снова оказавшись на колёсах. Никто не удивился, если бы она снова завелась и поехала: ни вмятин, ни царапин, одни только покорёженные двери и размочаленные в паутину стёкла.
Все быстро рассыпались вокруг дома, кто-то благоразумно занял огневой рубеж под той самой Нивой; бойцы во всю и без команды, но уже одиночными поливали по окнам, делая из стекла мелкое крошево, потом возникла пауза; так же дружно все меняли рожки. Из дома уже никто не стрелял, хотя по разлетевшимся по двору кускам рамы одного из окон, было понятно, что изнутри тоже какое-то время велся огонь. В углу двора вокруг собачей будки, беснуясь, кружилась большая лохматая собака, от рывков которой будка ходила ходуном. Бойцы с недоверием оглядывались на собаку, опасаясь, что она порвёт цепь. Стать жертвой её зубов было, наверное, страшнее, чем оказаться под огнём автомата.
– Может её застрелить, товарищ старший лейтенант. Порвёт цепь ненароком, - предложил Юрченко, выглядывая из своего люка, непонятно каким образом видевший собаку; кто-то успел уже взять овчарку на прицел.
-Отставить. Самсонов, Бычков, проверить дом, под ноги смотреть, могут быть мины.
-Может гранатку бросить? На всякие пожарные.
- Гранату отставить, после вас тут людям жить. Сошников проверь за домом. Тищенко на связи, доложи в штаб о нападении. Черня со мной.
Надо было проверить дом, куда угодил снаряд гранатомёта, там наверняка были жертвы, которые, почему-то волновали его больше чем тот, кто мог скрываться в доме. Хотя, судя по тишине и количеству выпущенных патронов, там уже никого не было: сражаться один против семерых было в духе русского мужика, но не чеченца. Впрочем, эта дерзкая пара пацанов невольно вызывала уважение, и не только тем, что выстрелила из гранатомёта в БТР даже не соблюдая дистанции; чеченцы вызывали восхищение своим хладнокровием, когда непринуждённо вели беседу со своими кровными врагами, в то же время держа под ногами, или под мешками, боевое оружие, за которое могли получить срок. Брагин с усилием вытащил раненную ногу, и сполз с машины, одной рукой отряхиваясь от пыли, в другой держа АКМ. Немного привыкнув к тому, что застряло в мягких тканях, он уже выходил за ворота, как неожиданно услышал звонкий крик за спиной – командир, атаз! Краем глаза он успел заметить летящего на него пса: реакция сработала машинально. Брагин выкинул в сторону автомат, закрывая тело, зубы собаки с силой клацнули по металлу вороненого ствола, чудом не задев пальцев руки. По инерции пролетев мимо ушедшего в сторону Брагина, овчарка в мгновение ретировалась, чтобы бросится в ноги, но тот уже был к этому готов. За долю секунды Брагин сдёрнул предохранитель, и почти не целясь, спустил курок. Собаку отбросило на метр, она издала пронзительный вой, и в агонии закувыркалась в траве, накручивая на себя обрывок цепи. Зрелище было не из приятных, наблюдать, как умирает живое существо. Собака всего лишь выполняла свой долг, охраняя дом, но в данный момент она была не просто домашним животным, а грозным оружием, которое могло сработать так же, как и те собаки, которых использовали во время войны для подрыва танков и поездов. Брагин растерянно смотрел на подыхающего пса, раздумывая, добивать или нет, ноги и руки его были ватными от пережитого стресса, превратив бывалого вояку в студенистое желе.
-Я же говорил, что её надо шлёпнуть, -улыбаясь во весь рот, назидательно произнёс Юрченко, демонстрируя свои белоснежные зубы. Он вскинул автомат, собираясь добить собаку, но Брагин остановил его. – Почему покинул свой боевой пост?
-Ну, товарищ командир, вас хотел прикрыть, да куда она уедет без меня? - заныл Юрченко, едва не пуская слезу, на своём чёрном как кирзовый сапог лице. – Весь день в этой погремушке сижу. Мне орден положен, вообще-то. Ребята вон дом зачистили, каждому по медали дадут, а я в этом гробе на колёсах оглохну когда-нибудь, уже ни хрена не слышу.
В это время из проёма двери появилась колоритная фигура Самсонова, обвешанная оружием; в одной его руке висело длинное полено ручного противотанкового гранатомёта. -Командир… В доме чисто, один трупп, другой, ушёл, скорее всего с оружием. Те самые.
- Тищенко, доложи в штаб, что есть убитый террорист, пусть приедет местная милиция. Самсонов санитарную сумку из бэтээра тащи, может понадобиться помощь. Юрченко марш в машину, один наряд вне очереди, и чтобы к утру колесо стояло.
- Есть колесо и наряд вне очереди. Вы-то как, товарищ старший лейтенант? Вам самому аптечка нужна.
-Выполняй, не подлизывайся. На войне как на войне.
В это время в начале улицы появился трактор, за ним болталась тележка, доверху набитая сеном. Заметив на дороге десантников, трактор немного притормозил: несколько секунд водитель раздумывал над ситуацией, затем круто развернулся почти на месте, как это мог делать только Беларус. Наверное, водитель даванул газ на полную, из-за чего трактор встал на дыбы; от опрокидывания его удержала тележка; огромные колёса трактора крутанулись так, что выдали сноп пыли и камней, которые словно из пулемёта, обстреляли бойцов. Тележка послушно понеслась за трактором, едва удерживая равновесие, не один из рулонов не упал: судя по всему, водитель был асом.
- Всё, хорош глазеть, цирк окончен, - скомандовал Брагин. – Кто не со мной, оружие на предохранитель, смотрим за дорогой, с местными не разговаривать, в дом никого пускаем, в разговоры не вступать. Самсонов, сколько я бужу ждать. Юрченко ты ещё не в машине? Давай со двора. Смотри воротину не зацепи, будешь выезжать, хватит нам возни с колесом. Всем бойцам приводить себя в порядок. Самсонов, Черня со мной.
Улица стала наполняться людьми. Самое неприятное было в том, что для солдат это были не потенциальные противники, а мирные граждане родной страны, которые, однако, в самих бойцах вполне могли видеть врагов. Чеченцы кто с чем, кто с лопатами, кто с топором, а кто с вёдрами, выползали из домов, и уже, казалось, готовы были наброситься на солдат, как один из местных, уже пожилой мужчина, по виду, скорее всего русский, заговорил:
-Нам бы машину пожарную с водой по рации вызвать. Дом-то, гляди, полыхнёт. – Старик заговорил на чеченском, обращаясь к двум подросткам, указывая на разбитое окно, те смотрели на солдат не скрывая своей ненависти. Неизвестно, во что могло вылиться это немое противостояние, если бы на дороге не появился второй БТР. Ощетиненный как ёж бойцами, он оттеснил толпу к обочине, плотно прижавшись к уже выкатившему Юрченко.
-Оса, что там у тебя? Помощь нужна? – вышел на связь Звягинцев, уже давая указания своим бойцам. Те молча рассредоточились вокруг дома.
- Всё под контролем, помощь не нужна. Здесь есть погибшие. Двое стариков, и женщина молодая. И ребёнок. – Потом возникла пауза. – Ребёнок, вроде живой. Саня скажи на ферму, пусть медик будет наготове. Всё, я работаю, сюда не лезь, потолок на соплях висит.
В доме не было внутренней стены, в которую, прошив окно, словно шило, угодил противотанковый снаряд. От взрывной волны все стёкла высыпали наружу, кроме одного, вокруг которого весь пол был усыпан осколками. Противный хруст под ногами отдавал по нервам, бойцы обследовали дом, состоявший из небольшой кухни и двух комнат, превратившихся в большой зал. Посреди него, погружённая в облако пыли и вонючего дыма, лежала разбитая мебель, и тела убитых взрывом людей.
- Товарищ командир, - малец, вроде как дышит, живой вроде, - доложил Самсонов, с трудом высвобождая тело мальчика трёх или четырёх лет из под посудного шкафа.
-Не спеши Иван, осторожно вытаскивай, не поломай ничего ему. Ты шкаф приподними сперва, погоди один. Руку высвободи сначала, потом тяни, я держу.
-Да чё я, не понимаю что ли. Тут дышать нечем, товарищ старший лейтенант.
- Командир… Потолок того гляди рухнет, балка-то висит на соплях.
- Не паникуй Черня, медсумку давай, стол расчисть, и положи одеяло какое-нибудь, что ли. Ваня осторожно клади его на стол.
- У него голова, товарищ старший лейтенант.
-Ты работай, я и сам всё вижу. Действуй, действуй, не мне тебя учить как первую помощь оказывать.
-Уходить надо, - командир. Потолок рухнет же.
-Не каркай Семён, лучше проход очисть, чтобы не споткнуться. Ещё две минуты, никуда твой потолок не рухнет, если ты, конечно, не чихнёшь случайно, устами, которые не говорят по фламандски.
Костеновской шутку, разумеется, никто не догнал, и на немой вопрос Черни Брагин похлопал себя по здоровой части задницы. –Ну, Сёма, не будь таким тугодумом. Или твои уста могут говорить?
Солдаты дружно расхохотались, но в это мгновение сверху что-то хрустнуло, и посыпалась штукатурка, возникла тишина ожидания. – Не отвлекайся Самсонов. -Брагин достал сигарету, спичек как всегда не было. Черня полез в карман за спичками, и когда чиркал, освещая уже погружённую во мрак и дым комнату, Брагин обратил внимание на чёрное пятно под ногами.
- Всё товарищ командир, готово, жить будет.
Брагин сделал шаг здоровой ногой, едва удержавшись, почувствовав что-то скользкое под ногами. Приглядевшись, он заметил пятно крови на полу, сразу же вспомнив, что в этом месте только что лежал ребёнок. Это была свежая кровь. Размер пятна никак не вязался с той раной, которая, хоть выделялась ярким пятном на белом свежем бинте, но по всему была не значительной, точнее, не смертельной, не фатальной. Эта же кровь была как будто живой и пульсирующей.
– Самсонов, ты хорошо осмотрел тело? Кровь откуда? Тут лужа крови. - Брагин стал стягивать с ребёнка курточку, и залез в тёплое, даже горячее месиво липкой крови. Обхватив в темноте тонкую ручонку, он даже почувствовал как пульсируя, кровь выливается из распоротой раны: у ребёнка чуть ниже локтя была разрезана артерия. Горло вмиг перехватило нестерпимое чувство жалости и безысходности, всё тело прошила вибрация страха, отнимая последние силы. Брагин понял, что вопрос жизни этого человечка это часы, или даже минуты. Он вмиг увидел то временное пространство, в котором произошли пролетевшие события, выходило не меньше пяти минут. Этого было достаточно, чтобы потерять половину крови, а это уже смертельно. Но ребёнок был жив, а значит, что-то сдержало кровь. Этим сдерживающим фактором оказался посудный шкаф, упавший на ребёнка, и пережавший ребром артерию.
-Шнур давай! – заорал Брагин, выплёвывая сигарету. – Бинт скрути, скорей давай Черня, живей! У парня вена разрезана. Самсонов, куда глядел?
- Ничего ж не видно, товарищ…
-Пережми артерию, да не скули, темно ему. -Брагин задрал локоть, пытаясь приостановить давление крови, - я держу, передавливай, двумя, двумя пальцами, вот так, держи, молодец. Ну где ты там, Семён? – Брагина охватило отчаянье, он словно кожей почувствовал, как из тела ребёнка вместе с кровью, которая сочилась даже через сжатые пальцы Самсонова, выходила жизнь.
- Черня жгут. Куда отвернулся? – смотри, на ус мотай, воин. Первое кольцо как следует затягивай, но без дури, потом послабее. Бумагу, карандаш, живее. Сёма пальцы не отпускай. Черня бумагу, вон тетрадка. Пиши время, время точное, когда жгут наложили. Смотри, чтобы артерия зажалась, а ткани нет, там тоже вены, по ним кровь должна поступать. Понял? Листок под жгут, всё. Давай на выход.
Перетягивать, по большому счёту было нечего, и без того тонкие ручонки мальца казались прозрачными нитками, но кровь остановилась. Ребёнка закутали в одеяло, чтобы оставшееся тепло не вышло вконец, и бесшумно, на глазах опешивших людей вынесли из дома. По какому-то сигналу балка треснула, и за спиной солдат обрушился потолок. Но это уже не вызвало никакой реакции у Брагина. Солдаты мотыльками повзлетали на броню, кто-то принял свёрток. Освободив руки, Брагин, стиснув зубы вскарабкался на БТР, и Юрченко, даже не получив команды, а повинуясь всё тому же природному инстинкту браконьера, что мол, пора рвать когти, дал газу. Машина взревела, оставляя позади молчаливую толпу, и тех, кто стоял в отцеплении; где-то в начале улицы уже мигала машина местной милиции.
Они возвращались на базу, не победившие, и не побеждённые, но снова оставшиеся жить на этой чужой, и наверное, грешной земле.
Бригада стояла на южной окраине станицы, буквально в двух шагах от Терека. Несколько одноэтажных строений, принадлежавших некогда местному совхозу, разбросанных по территории пустыря, были приспособлены под штаб и госпиталь. Палатки, где жили солдаты, а вместе с ними и большинство офицеров, были разбиты на несколько рядов, при этом образуя внутреннюю поляну, на которой солдаты соорудили подобие футбольных ворот, где происходили разводы и построения. Бойцы толпились вокруг костров, кто-то бренчал на гитаре. В отдалении под охраной стояло две вертушки, вокруг которых копошилсь лётчики. Весь периметр пустыря был заставлен боевой техникой, половина которой готовилась на замену обратно в родные части, там непрестанно возились карданы – те, кто обслуживал военную технику: и в дождь, и мороз, и жару они не вылезали из-под машин, обеспечивая и манёвренность, и жизнеспособность войск, и внешний вид боевой техники. Кто-то гонял футбольный мяч: солдаты были не только воинами, готовыми воевать, но и простыми людьми, и даже, детьми. Игра в данном случае позволяла хоть на короткое время забыть о войне, о смерти, и обрести человеческое начало.
На въезде в расположение батальона несколько бойцов занимались укладкой фундамента под стационарные ворота. Зная, что потом времени не будет, Брагин остановил БТР сразу за воротами, уже не в силах сдерживать нужду, на ходу отдавая приказ Юрченко: - давай сразу к госпиталю, я сейчас. Пацана сразу Зорину, сразу. – Потом с облегчением проковылял мимо полевой кухни, где толпилась рота мабутовцев. Он уже хотел присоединиться к очереди, как его позвали. Прихрамывая, он поковылял в сторону штаба. В округе вторые сутки не было электричества, потому что кто-то злоумышленно обрезал провода, и вполне возможно, для сдачи цветмета. Поэтому у входа в «штаб» без отдыха молотила ДЭСка, и в окнах бывшей консервной фабрики горел свет, без которого врачам невозможно было бы оперировать раненых, а их всегда было в избытке. Пройдя мимо госпиталя, он поинтересовался здоровьем Сорокина. Хирург равнодушно пожал плечами, давая понять, что всё что мог, он сделал.
В штабе от него ждали рапорта о том, что произошло на Лесной, но до этого у Брагина ещё не дошли руки. Он и сам едва доковылял до штаба, и встретив перед собой неприступную стену, точнее грудь комбата, на словах стал отчитываться о проведённой боевой операции, за результаты которой ему по всем статьям выходил выговор. А именно, за открытую стрельбу в жилом секторе. «Хорошо хоть за дохлую овчарку не высказали» - про себя подумал Брагин, с трудом сдерживая не то досаду, не то боль. Конечно, майора Ужкуриса больше интересовали детали нападения на блокпост, где бойцы, как и он сам, оказались не просто на не высоте, а в Жопе, как выразился сам комбат. И в этом он был на все сто прав.
…-Поэтому ты Брагин и ранен в заднее место. Ты хоть понимаешь, что натворил? Вся станица на ушах стоит. Ты забыл, чего нам стоило договориться с местными? Дуй в госпиталь, потом будем решать, что с тобой делать. Вояка хренов.
Майор Ужкурис, судя по фамилии, был прибалтом, и не смотря на суровый и непредсказуемый характер, нравился Брагину, но за вынесённый выговор было обидно. Как-никак, а Ниву они догнали, хотя, что она решала в общем концерте Чеченской войны… Ровным счётом ничего. И не догони они этих юнцов, то и люди бы остались живы. И ребёнок был бы цел и невредим, и вырос бы из него такой же дерзкий и кровожадный чёрт… Брагин поймал себя на мысли, что далековато ушёл в своих размышлениях о том, чего вполне могло бы и не случится в будущем. Но в одном, всё же, он соглашался, несмотря на то, что в неудобном месте его тела торчал осколок от гранаты, пусть крохотный, но очень болючий, - никакие благие намерения не оправдывали смерть ребёнка.
В госпитале хозяйничала медсестра Варя, и капитан Зорин. Были ещё медбратья, но всем было не до Брагина. Док быстро осмотрел ранение, заставив Брагина несколько раз взвыть от боли, за что получил порицание в виде устыжения, после чего длинно вздохнул. – Мне здесь делать нечего.
- В смысле?
- У тебя Олег задет нерв, судя по всему, и если я своими плоскогубцами полезу вытаскивать осколок, который размером не больше булавочной головки, то ты можешь стать инвалидом. И ни о какой звезде героя тогда не может быть и речи.
- Кончай чепуху городить, Док. Какая звезда. Осколок что ли сам вылезет?
- У тебя нерв задет, седалищный нерв, - почти закричал Зорин. -Тебя в настоящий госпиталь надо везти, я тебе не помощник. Иди к Шкуро и доложи. Всё. Я с ребёнком не знаю что делать, а у меня ещё две операции. Ты только время отнимаешь. Только ради бога, не обижайся. С утра уже так замудохался… С этими Варями и Тонями не то что каши не сваришь… Иди, не мешай, иди на перевязку, можешь костыли взять потом, но только на время. – Варя, готовь перевязку, осколочное ранение в голо… Ой, что я говорю. В … В верхнюю часть бедра. И укол вколи, от столбняка, не помешает.
Выйдя из перевязочной, Брагин натолкнулся на суету. Ужкурис что-то выслушивал от Зорина, и судя по уверенным интонациям медврача, тот ставил задачу комбату, но ни как наоборот.
-Брагин, ко мне! –Голос комбата словно рык, на мгновение остановил движение во всём госпитале; динамики и усилители звука комбату были не нужны. – Собирайся, от тебя всё равно никакого толку. – Брагин немного опешил, ещё не совсем отойдя от процедуры и спиртового раствора, часть которого он принял вовнутрь благодаря щедрости Вари. –Будешь сопровождать ребёнка, которого вы спасли, если можно так выразиться. А что от тебя спиртом несёт?
-Это дезинфекция, товарищ майор.
-Ты за дурака меня не держи! – забасил Ужкурис, нависая над Брагиным, хотя и тот был не малого роста. – Тебя, вообще-то, - заговорил комбат придавленным густым баритоном, как будто не для всех, - на гауптвахту надо, а потом под суд, за самовольство. Но ты ведь человека спас. Выполняй приказ, глаза бы мои тебя не видели, пьянь. И фамилия у тебя…
Брагин поднял глаза и безучастно посмотрел на командира, понимая, что добавить уже нечего, ни ему, ни тому.
… -Ладно, забыли, пока. Но шкуру я с тебя сниму. «На то ты и Ужкурис» - уже хотел произнести Брагин, но смолчал. – Военный билет при себе, надеюсь. Давай к вертолёту. Сорокина и ребёнка в Ставропольский госпиталь доставишь, головой за жизнь отвечаешь! Через минуту взлёт.
Здесь комбат нисколько не ошибся, и Брагину пришлось почти бежать, на ходу выслушивая инструкцию Зорина:
- Олег пожалуйста запомни, и обязательно сделай так, как я сказал. Иначе всё будет бесполезно. Ты всё правильно сделал, что записал время. Ровно через десять минут, не позднее, ослабь жгут и…
-Да знаю я, Володя, всё сделаю как надо. Ослаблю жгут и буду придердивать артерию пальцами.
-Потом ещё раз, сорок минут, не больше. Всё, с богом, спасибо тебе.
Сорокина и ребёнка уже успели погрузить, и вертолёт уже начинал подниматься, когда Брагина буквально втянули внутрь. Сзади его толкал Зорин, дверь задвинулась, после чего вертушка поднялась почти мгновенно, и немного завалившись на бок, понеслась в сторону России.
Уже через час с небольшим они приземлялись на пустыре, напротив гаража, где для этого на асфальте была очерчена специальная разметка, трое санитаров бежали к вертолёту, двое из них несли носилки для Сорокина, который уже был без сознания. Третий подставил своё плечё Брагину, что было кстати. В приёмном покое его осмотрели, и снова сделали перевязку, исколов всю ногу обезболивающими и противоинфекционными препаратами. Дело было за малым сделать рентген, для пущей ясности.
Он сидел на кушетке, ожидая, когда придёт дежурный рентгенолог, как подошла симпатичная медсестра, даже красивая, от фигуры которой Брагин на какое-то время остолбенел.
-Вы группу крови свою знаете? – немного запыхавшись, спросила медсестра, немного смутившись от пронзительных голубых глаз офицера.
Брагин без вопросов закатал рукав гимнастёрки, обнажив наколотый ещё в училище номер своей группы.
-Ой, как хорошо, у вас первая. Ребёнку, который прилетел с вами, нужна кровь срочно. Его сейчас готовят к операции.
-Что с его рукой, - спросил Брагин, уже следуя за сестрой, и едва поспевая.
-Так это вы его из разрушенного дома вынесли? Нам звонили, мы всё приготовили, но кровь нам привозят из лаборатории. Пока привезут, а дорога каждая минута. Как хорошо что вы подвернулись.
- Ага, под руку, - пробурчал усмехнувшись Брагин. – Да ничего, я только за, крови во мне на десятерых хватит. Качайте сколько надо.
Его переодели в халат, оставив в одной набедренной повязке, за что было немного неловко перед медсестрой, но та, как будто и не заметила конфуза, целиком растворившись в процессе подготовки. Брагина положили на кушетку рядом с ребёнком, потом уже было не интересно, и он уснул. Когда проснулся, был уже вечер, он лежал в больничной палате, рядом кто-то стонал замотанный в бинты. Позже Брагину сказали, что это боец из тоже Чечни, получивший ожёг третьей степени, в Грозном, где уже почти не стреляли: кто-то закинул в люк водителя БМП бутылку с горючей смесью. Брагин хорошо знал, что такое ожёг, особенно солярой, которую не так просто потушить. И сразу после ожога, и когда тело заживает, боль нестерпимая, потому что ожег это сплошное живое мясо, до которого невозможно дотронуться, а оно зудит и горит, и даже когда рану затягивает плёнкой, та всякий раз при движениях лопается. А когда затягивает коркой, и кажется, что заживает, корочка трескается, и снова нестерпимая боль. И так до тех пор, пока ожог не превратится в апельсиновую кожуру розового цвета. У парня всё лицо и руки были в бинтах, и стало быть, самым ненавистным в будущем для этого человека будет смотреть в зеркало. Осознав ничтожность своего ранения, Брагин выполз из-под простыни, и поковылял в сторону туалета. Хотелось курить. Осколок давал о себе знать, и не давал полноценно наступать на ногу. Рядом с туалетом в открытое окно курили два солдата; а кому было ещё находиться в военном госпитале. Один, не спрашивая, протянул Брагину сигарету.
- Откуда бойцы.
- Из Грозного, -в один голос доложили парни, немного ухмыльнувшись. Им было по девятнадцать двадцать лет, но война для обоих была уже в прошлом, и глядя на ребят, Брагину подумалось, что они ещё хорошо отделались. Руки и ноги были целы, у одного, правда, судя по повязке, не хватало двух пальцев на ноге.
-Мина ?
-Да… - Немного смущённо отозвался паренёк. -Завал разгребали, оружие искали после чичей. Ну и… Проглядел лягушку в одном доме.
- А у тебя что?
Боец откинул полу халата, и растянулся во весь рот, наверное, испытывая удовольствие. Посреди исхудавшего тела стояла большая заплата из пластыря. Парень повернулся, показывая такую же заплату на спине. Брагин догадался, что у бойца было сквозное ранение, судя по расположению, правого лёгкого. «Ещё один инвалид в будущем», - подумал про себя Брагин, стискивая зубы.
- Сквозное. Снайпер. Третий месяц лежу. Обидно, уже и не стреляли. Грозный-то в феврале зачистили от чичей. А меня весной, как раз на день рождение. Ничего, считай что повезло, дембельский подарок. Скоро выписывают.
Брагин нехотя поведал о своей болячке, на удивление не вызвав ни смеха, ни иронии. – Не повезло, - посочувствовал тот, у кого не хватало пальцев. Когда парни уходили, Брагин без зазрения совести попросил ещё парочку сигарет, ведь чтобы купить самому, требовались деньги, а их у него не было. Вообще ничего не было, кроме военного билета, который он сдал на склад вместе с хб и берцами. Когда подошёл военврач держа в руке негатив его осколка, Брагин пускал в форточку дым, размышляя о своей судьбе, о том, что в Чечне его батальон ведёт тяжёлые бои с местным населением, и проч.
-Я бы вам не советовал курить, это кстати запрещено. И ходить вам не рекомендуется перед операцией. Вы забыли, что у вас с утра операция?
-Я знаю, простите, -кивнул Брагин, уже собираясь выкинуть окурок в форточку, но передумал. Вместо этого предложил сигарету врачу:
-Хотите курить?
- Давай, - кивнул военврач после недолгого размышления, опасливо оглянувшись по сторонам. Они некоторое время молчали, выпуская по очереди дым, потом синхронно выкинули в форточку окурки и рассмеялись.
- А если серьёзно? Вы же взрослый человек, офицер. Приказы обязаны выполнять, не так ли?
Брагин кивнул, жестикулируя ладонью, словно отмахиваясь: - Меня больше беспокоит мой боевой товарищ, а на мне всё заживает, как на собаке.
- Не скажите, ваш осколочек ещё даст о себе знать. А за Сорокина не беспокойтесь, у парня крепкая голова. Осколок удалили, так что, домой приедет героем. Ваш товарищ легко отделался. Что касается ребёнка… Это же вы его спасли?
Брагин нехотя кивнул.
-Кто вас инструктировал? Я хотел сказать, откуда вы знали, что надо каждые полчаса ослабевать жгут? И со временем записанным…
-Нас готовили к войне, - немного задумавшись, ответил Брагин, внутренне испытывая удовлетворение. – Капитан Зорин. Он давал инструкцию, вообще-то.
- Мда. Дело в том, что пережатие магистрального сосуда приводит к нарушения трофики нижней части конечности, и при превышении допустимых сроков, как в вашем случае, в тканях накапливаются недоокислённые продукты, из чего вытекает масса проблем, связанных с работой сердца и почек. И если этот процесс рассматривать на фоне большой потери крови, то можете представить, какая задача стояла перед нашими хирургами.
-Вам было проще отрезать руку?
- Вот именно.
- Что с ним сейчас?
- Мы ему ввели большой объём плазмозаменителей, ну и интенсивная терапия. Тромбоза пока не наблюдается, будем бороться.
-Спасибо вам.
- Вам спасибо.
-Вообще-то ему повезло, - хлопнув по плечу Брагина, закончил рассказ военврач. – По-больше бы таких офицеров во время штурма Грозного, сколько бы пацанов наших осталось бы при своих руках и ногах. Если вы не против, я буду держать вас в курсе, телефон свой я у медсестры оставлю для вас. Звоните. Ну, если вам это интересно.
Брагин полуравнодушно кивнул, ещё до конца не понимая, какой ему интерес в здоровье чеченского малыша. Врач ушёл, а Брагин остался переваривать информацию, восстанавливая в памяти курс по медицине. А ещё надо было докурить последнюю сигарету, чтобы собраться с силами, и готовиться к операции.
Потом была операция, которой он, разумеется, не увидел, после чего было самое приятное - отходняк от наркоза, и самое неприятное - нестерпимое желание отлить. Кто-то из больных, точнее выздоравливающих, кажется прапорщик их стройбата, которому на голову упал кирпич, и это была нелепая случайность, посоветовал отлить в бумажный пакет из-под молока, предложив свой. Это было кстати и вовремя.
Отойдя окончательно от наркоза, Брагин договорился с дежурной медсестрой, и позвонил домой. Жена прибежала на следующее утро вся заплаканная, но увидев кондыбающего на костылях Брагина, успокоилась. Потом были друзья из части, в которой он служил, и откуда был командирован в Чечню. Из-за друзей Брагина едва не поймали со спиртным, но всё обошлось.
Через неделю, как и ожидалось, его выписали, с обязательным условием дальнейшего обследования, которое, после нескольких визитов к терапевту и неврологу, показало, что у Брагина проблемы седалищным нервом, как и предрекал капитан Зорин. Обдумывая однажды перед телевизором своё положение, в то время пока жена стряпала на кухне ужин, Брагин вспомнил о ребёнке. Дотянувшись до телефона, он набрал номер, который лежал в военном билете, и ждал своего часа.
- А, это вы… Хорошо что позвонили…
Военврач рассказал, что ребёнка увезли в Москву, что у того оказывается, серьёзная черепно-мозговая травма, и теперь над ним колдуют московские врачи. Ещё он дал координаты клиники, если Брагину будет интересна дальнейшая судьба мальчика.
Потом была Москва.
С её толчеёй, народоскоплением, и неосознанным желанием куда-то бежать, когда Брагину хотелось кричать на каждом углу – люди, куда вы летите, вы хоть в курсе, что в Чечне людей убивают. Никто Брагина не услышал бы, и не слышал, лишь с удивлением говоря – мужик, мы всё знаем, ты едешь или как? И Брагин ехал, садился и ехал, и бежал, точнее хромал, в метро, трамвае, кафе, телевизоре… Ритм незаметно захватывал его, делая частью уже не войны, а мирной жизни, с её самыми разными сторонами, так же, как и в сороковые годы, когда одни миллионы замерзали под Сталинградом, а другие ковали победу в тылу, и не факт, что не в ресторанах. Но ведь не это главное.
В главном госпитале, после осмотра ранения, Брагину неожиданно выдали вердикт – не годен к строевой. И война в том виде, которую он знал, закончилась для него, раз и навсегда. Потом был долгий запой.
На Матросской тишине, в штабе воздушно-десантных войск, в одном из кабинетов с толстыми шторами, долго листали его дело, потом неожиданно успокоили, вернее, удивили, хотя, в Москве бывают всякие чудеса.
Не принюхиваясь к выхлопу молодого, но уже бывалого, судя по опухшим векам офицера, кабинетный червь, как в первую минуту окрестил Брагин седого как лунь майора, ухмыляясь произнёс: - А вы нам подходите. Вас, собственно, что удивляет? Или вы думаете, что меня дедушка генерал сюда за руку привёл? – Я ведь тоже после ранения попал в эту структуру. Афганского. А у вас прекрасный послужной список, отличная характеристика от командира полка…
-Брагин от удивления вытаращил глаза, и открыл рот.
-А чему вы удивляетесь? Три года в Чечне, Грозный… Это знаете ли не на кухне под гармонь казачьи песни петь. Я лично разговаривал с вашим командиром, по телефону, как его… У него не наша фамилия, не русская, я имею в виду.
-Ужкурис.
- Именно так. Он о вас очень хорошо отзывался. Вам, кстати, награду присвоили, по его ходатайству, между прочим.
-А что хоть за структура, - хрипло спросил Брагин, проглатывая новость, и оглядывая кабинет, на одной из стен которого висел портрет ……….
-Ну… А вы не догадываетесь? Пошевелите мозгами, подсказка за спиной у вас.
Брагин немного растерялся, потом неуверенно предложил рассказать анекдот. Майор пожал плечами, но согласился. –Давай, только не длинный, время на обед, -как-то без предупреждения перешёл он ты.
-В призывном пункте, заяц, волк, медведь… Медведя первого вызвали в кабинет, где приёмная комиссия. Выходит, пожимает плечами, рот до ушей – в стройбат. Заяц задаёт вопрос медведю – а что они спрашивали? Да кирпич из шкафа достали, что мол за предмет. Чо я не знаю что ли, кирпич. Вызывают зайца, результат тот же самый. Волку тоже хочется в стройбат, там же деньги можно заработать. Заходит, ему пулемёт показывают, он дурака включил,
головой мотает. Тельняшку, парашют, автомат, молчит. Те в растерянности, думают, что волк от армии косит. Ты служить-то хочешь? Да. А куда мы тебя возьмём, если ты ничего не знаешь? Волк им предлагает – а хотите, я угадаю, что у вас в шкафу на верхней полке лежит? Комиссия в недоумении. Ну, давай. Волк типа глаза закрыл, носом повёл. А у вас в шкафу кирпич, лежит, на верхней полке. О… Этого в разведку, у него нюх есть.
- Мда…. -Немного посмеявшись, как бы давая понять, что анекдот с бородой, майор встал, открыл шкаф, некоторое время смотрел на полки, словно выискивая озвученный предмет, потом достал начатую бутылку коньяка и две рюмки. Потом вдруг заливисто рассмеялся, заразив Брагина, долго вытирал глаза платком, после чего спросил: -Вы наверное подумали, что я за кирпичом пошёл?
У каждого в России кто-нибудь проживает в Москве. У Брагина в столице жили родители. Отец был первым, кому Брагин рассказал о чеченском мальчике, которого после долгих поисков он отыскал в одном из санаториев, куда со всей России свозили детей с черепно-мозговыми травмами, если у тех не было родителей. Брагин старший, в прошлом тоже офицер, слушал внимательно, краем глаза поглядывая в соседнюю комнату, где притихла жена. У сына и отца, конечно же, не было желания скрывать что-то от матери, но разговор требовал только двух собеседников.
-То, что ты рассказал, это страшно, Олег. Как страна и люди могли к такому прийти? Но люди все разные, и мы с тобой не имеем права винить весь чеченский народ в том, что происходит там. А мы с тобой военные, наша задача выполнять приказы. Но если бы всё держалось на их исполнении. Этого ведь мало. И ты только что показал, как должен вести себя русский офицер. Ты не пожалел своей крови. И я знаю, что ни один русский её не пожалеет, если понадобиться спасти кому-то жизнь. Пусть они ведут себя как ведут…. Бог им судья. Но что ты думаешь на свой счёт? Я говорю про этого мальчонку. Может так он, Бог, перед тобой вопрос ставит. Ведь на ребёнке и твоя кровь, и ты не уйдёшь от ответа. Ты, конечно, его спас, но ты и разрушил семью, сделал ребёнка сиротой. Жить с этим… Я советую тебе подумать над этим, сынок. А за нас с матерью не беспокойся, мы в любом случае тебя поймём.
Мальчик всё ещё не говорил, но уже носился в числе десятка таких же сорванцов по палате, смотрел в окно в ожидании родителей. И в начале, когда высокий незнакомый дядька в белом халате и военной форме появился с полным пакетом сладостей, даже не мог вылезти из-под одеяла. Однако после нескольких визитов он начал узнавать Брагина, и даже смеяться; они ходили по коридору, и мальчик с удовольствием держался за руку, тыча пальцем в разные предметы и новых друзей, о которых так хотелось рассказывать, но он не мог. И когда Брагин в очередной визит вытаскивал из сумки новые игрушки, в зелёных живых глазёнках уже появились огоньки радости. Брагин брал мальчика на руки, осторожно, под присмотром врача, и показывал всем, что у парня есть защита, есть человек, который никому не позволит обижать этого ребёнка.
Лечащий врач тоже оценил офицера, чья военная форма, которую Брагин умышленно надевал при каждом визите, имела особое значение и влияние.
Вскоре выяснилось, что мальчика звали Микой, фамилии своей он не знал. Врач долго не мог сообразить, что это за имя. Он, конечно же был в курсе, что ребёнка привезли из Чечни, и естественно, его кругозор в области мужских имён Кавказа был ограниченным, кроме, разве что - Руслан, или Тимур, ну и ещё двух трёх.
-Так это же Миха, Михаил, Миша, -догадался Брагин, в один из визитов, когда сообщил врачу что хочет усыновить мальчика. Врач так же удивил Брагина: он был безумно рад, и даже расплакался, когда услышал эту новость, ведь врач был женщиной. А кому бы ещё возиться с дошколятами, да ещё сиротами, дорога которых в будущем проходила через приюты и детские дома. Ольга Николаевна не могла не понимать, что ребёнку, для того, чтобы выйти из последствий контузии, необходима забота и любовь, нужны близкие люди, нужен уход и помощь специалистов. Брагин появился вовремя. Дело было за малым – собрать документы, и сказать - теперь я буду твоим папой. А это было вопросом времени. Так Миша стал русским и одновременно москвичом, а Брагин военным разведчиком.
-Ну вот мы и приехали, Олег Михайлович. Давайте ваши вещи.
-Благодарю, я сам. –Брагин вылез из микроавтобуса, и осмотрелся. Ему показалось, что он угодил в какую-то современную арабскую страну; о том, что помнило его сознание, уже не говорило ничего. Это был Грозный, и это была Чечня, политая кровью молодых солдат, его боевых товарищей, которые даже не знали тогда, для чего это делают. Они просто стояли за други своя, ибо есть ещё что-то для солдата выше приказа. Из этой крови выросли новые дома и деревья, скверы и площади, на каждой из которых гордо возвышалась величественная мечеть.
Брагин шёл к открытой двери его будущей конторы, и размышлял над тем, что всё это значит: его работа, этот город ,и эта земля с её народом, в которой он снова должен оставлять частицу своей души, часы своей жизни, быть может снова жертвуя , ради блага и процветания России.
… -Примерно так, товарищ полковник, обстоят дела на сегодняшний день, - подытоживая перечень основных проблем, закончил подполковник Жиленков, с которым Брагину на новом месте службы предстояло работать. Отрывая взгляд от окна, он сделал озадаченное лицо и понимающе покивал головой. – Кое-что мне понятно, Андрей Иванович. Здесь как бы ничего нового. Было бы наивным думать, что проблемы решаться сами собой.
- Но кое что всё-таки происходит, уверяю вас. Ни всё так плохо. Кстати, мы приготовили для вас список частей в порядке первоочерёдности, с которых надо начать. Не спеша начнёте работу…
- Правильнее сказать, продолжу, - не скрывая иронии, перебил Брагин.
-Разумеется. Извините, это Чечня, как говориться, восток, дело тонкое. Так ведь вам не привыкать. Как в пословице, из полымя да в воду. Вроде так?
- Из полымя да в огонь, - поправил Брагин, пересматривая список. Там были номера и адреса дислокации частей спецназа, разбросанных по республике и её границам, и он, как представитель главного штаба, как человек из Москвы, должен был обеспечить не только контроль за подготовкой личного состава, но прочувствовать общий пульс той крови, которая текла по жилам этих специфических вооружённых сил. Выбрать из коренных чеченцев самых достойных, для того, что бы превратить не только в безупречных воинов, но и патриотов своей Родины, которой всегда была и оставалась Россия. Это была самая важная и трудная задача. Понять кто из местной военной элиты действительно на стороне Москвы и России, и работает на благо народа, а кто только играет роль, но на самом деле ждёт удобного случая, что бы вернуть прежние времена, и стать новым Масхадовым или Дудаевым. Это была сверхзадача, требовавшая и тонких продуманных ходов и решительных действий. Годами в республику уходили колоссальные средства на поддержания порядка и безопасности, и войска спецназа как никакие другие обеспечивали его. Но что происходило внутри, за воротами частей, и кабинетов военных чиновников, и даже в умах и сердцах бойцов и командиров? Это было большим вопросом. Кумовство, порука и подкупы, воровство и откровенные запугивания, при условии их национальных особенностей, были бичом этой армии, и создавали непреодолимые препятствия для Брагина, ибо даже для него самого эта безопасность становилась злободневным вопросом. Вторгаясь в устоявшиеся порядки и традиции, не смотря на то, что войска состояли в большинстве своём из российского контингента, Брагин как засланный казачёк, оказывался в положении источника проблем.
…-В общем, работы у вас впереди не початый край, товарищ полковник.
-Андрей Иванович, ну мы же договаривались.
- Извините, привычка. И ещё, на сегодня последнее, пожалуй. Мой адъютант даст вам коды доступа. По ним вы сможете уже просматривать самостоятельно все личные дела. Разумеется, работать с ними вы можете только в стенах этого учреждения.
- Понятно, - согласился Брагин. –Это хорошо, очень хорошо.
-Я вам не завидую, это ведь тысячи людей.
- И у каждого своя история… Мне не привыкать. Ну, тогда всё, на сегодня? Для первого дня, полагаю, достаточно, - Брагин поднялся, и снова уставился в окно, за которым кипела жизнь. Некоторое время он молчал, потом, всё так же не отрывая взгляда, негромко произнёс: –В России деревни исчезают, школы нечем топить, а здесь… А тут…Просто душа радуется.
- Олег Михайлович…
- Да это я так, мысли в слух. После Сирии перед глазами развалины стоят, а тут такое царство прогресса и религии.
-Я вас понимаю, но пожалуйста, с этим поаккуратнее. Мы здесь…
- Гости, - досказал Брагин, захлопывая папку, и отправляя её в сейф, ключи от которого не задолго до этого ему вручил Звягинцев.
-В качестве, так сказать, культурной программы, я тут список мероприятий составил, на ближайшие дни, в целях, ознакомления. Вы как к религии относитесь?
- В каком смысле? – спросил Брагин, указывая взглядом на окно, где за линией домов возвышалась раскрашенная в зелёный цвет свеча минарета. – Вы имеете в виду ислам? Вы хотите пригласить меня в мечеть?
Звягинцев негромко рассмеялся. – Почти угадали. В православный храм. В Наурской недавно открыли православный храм, и я предлагаю вам, в качестве почётного гостя туда прокатиться. Не пожалеете, это совсем рядом с Грозным.
- Я знаю, благодарю.
-Так вы согласны? - уловив холодный тон Брагина, - спросил Звягинцев.
-Ну, разумеется.
-Вот и замечательно. А сегодня прошу ко мне, жена по случаю пирожков напекла. Не откажите, товарищ … Брагин. –Они оба рассмеялись.
-Сработаемся.
Дорога от Грозного до Наурской заняла не больше часа, и пока микроавтобус катил неслышно по гладкой как стекло дороге, Брагин неотрывно смотрел в окно. Попутчики шутили, что-то рассказывали про мирную жизнь, подтверждением чему были уже не БТРы и танки, с колоннами солдат вдоль дорог, а трактора и комбайны на полях, и просто люди, улыбающиеся друг другу, живущие по законам мирного времени. Видя эти лица Брагину хотелось открыть окно и спросить – чьи поля косите, жнецы, чей урожай собираете. Ответом напрашивалось известное из сказки – Маркиза Карабаса. Но так ли было важно кому принадлежали поля, если ни одно из них не было заросшим и брошенным как когда-то; земля дышала теплом и благодатью.
В пути он не увидел унылых лиц, как и неухоженных разрушенных домов: станицы купались в солнечном свете, нарядные и убранные, словно к празднику, с разноцветными крышами домов и зелёными садами. Нигде не было ни мусора, ни свалок, ни привычных для столичных дорог автомобильных пробок и брошенных деревень; всё было наполнено жизнь. И когда автобус въехал в Наурскую, Брагин долго не решался выходить, настолько ошеломлён он был тем, что увидел, относительно того, что хранила его память, и к чему он сам готовил себя перед поездкой.
Храм был вторым потрясением, и первое, что наворачивалось на ум – иллюзия, обман. Он хорошо помнил пустырь посреди станицы, прекрасно зная, что когда-то на его месте стояла церковь, которую разломали в тридцатых годах. Уже само то, что пустырь никто не застроил за эти годы, было чудом, и то, что на его месте вновь отстроили церковь, тоже было из ряда вон выходящим явлением. Но храм был настоящим, он дышал силой и красотой, раз и навсегда изменяя пространство, став центром мироздания для тех, кто находился рядом.
Купола и кресты сияли золотом, ослепляя глаза, а красные стены дышали временем, словно проявились из прошлого. Потом Брагин узнал, что баснословно дорогой кирпич везли с Урала, и это был непростой кирпич, а специально обработанный, состаренный. Потом была встреча с иконостасом, к которому Брагин уже был готов, но тот всё равно ослепил его, заставил раствориться в образах, и все они смотрели именно на него, немые, но наполненные смыслом.
-Откуда? – был немой вопрос. Ответ пришёл потом, сам собой: - пришло время.
Потом была служба отца Амвросия, ещё совсем молодого священника, и весь храм был заполнен людьми. Это были казаки, русские люди, разные по возрасту, пришедшие не просить и вымаливать, но прозревать, а ещё вселять друг в друга силу надежду.
Уже перед тем как выйти из храма, Брагин неожиданно остановил взгляд на одном, как ему показалось необычном человеке. Это был чеченец. Тот стоял неподвижно перед иконой Николая Чудотворца, седой, высокий и сухощавый, чисто выбритый, и натянутый как струна, держа в руках горящую свечу. Это было так неожиданно и необычно – видеть горца перед православной иконой в христианском храме, что Брагин, уже после того, как служба закончилась, обратился к батюшке с вопросом. Тот долго смотрел в угол иконостаса, где находилась икона, словно всё ещё видел этого человека, потом удивил своим ответом: - Святые приходят к любому, если есть вера и надежда, независимо от религии. Они приходят не в храм, но в сердце. Церковь лишь делает этот путь короче.
-А как же его вера? – по инерции спросил Брагин, даже не успев подумать над вопросом.
- Вы имеете в виду ислам? Бог никому не желает зла, и не может мстить, мы все для него родные дети. Когда люди это поймут, на земле наступит благодать.
-Я имею в виду людей, друзей, близких… Как они к этому относятся. Ведь раньше…
- Время изменилось, мир уже другой. Разве вы не видите? –Как бы доказывая свою правоту, батюшка смиренно обвёл глазами церковь, и остановил взгляд на иконе богородицы, затем совершил крестное знамение, после чего низко поклонился. Продолжать диалог уже не было смысла.
Потом был праздничный концерт, разумеется, не в честь приезда дорогих гостей, хотя и их было не мало. Люди сияли радостными лицами, удивляли яркими и нарядными костюмами, женщин отличало то, что все были в платках, длинных платьях и юбках. И не смотря на то, что станица праздновала исключительно казачий праздник, который ещё называли Бабьим праздником, среди присутствующих было много чеченцев. Впрочем, это-то как раз и не должно было удивлять.
У Наурской, наверное, как и у любой другой станице на Северном Кавказе, была своя особая история, конечно же неразделимая с терскими казаками. Особенностью этого праздника было то, что главными его героями, точнее героинями, были женщины, жёны казаков, наравне с казаками когда-то давшие отпор восьми тысячной турецкой армии. Об этой странице истории Брагин узнал ещё в дороге, любуясь пейзажами, и теперь ему оставалось, так сказать, лицезреть кульминацию этого незаурядного события.
Зал ДК был забит до отказа, и если бы Звягинцев не занял место заранее, то Брагину пришлось бы стоять между рядов. В памяти ещё хранились картины прошлого, когда ДК, серый и неухоженный, был приспособлен под нужды церкви. Глядя на перемену, Брагин снова подумал, что его кто-то дурачит. На сцену великолепно украшенного зала, под неугасаемые аплодисменты выходили грациозные нарядные юноши и девушки, среди которых уже почти невозможно было отличить русских и чеченцев. Они пели и плясали, доказывая всему миру и тем, кто его не желал, что единственное место, где люди могут показать своё превосходство, это сцена. Но никакого превосходства конечно не было, а была сила и красота, молодость и любовь, к искусству, к этой земле, к самой жизни.
Терек вовсе не казался грозным, как об этом пелось в старинной казачьей песне. Полноводный и немного мутный, он спокойно нёс свои воды мимо берега, на котором, скинув обувь, сидел Брагин. Первые впечатления праздника уже улеглись, как и основные мероприятия дня, и ему лишь оставалось ждать. Мимо него праздно ходили люди, на многих были одеты ещё не успевшие вылинять, казачьи костюмы. Брагин постепенно стал привыкать к этим нарядам, хотя первое впечатление от пёстрой толпы было не самое приятное. Было понятно, что большинство только играло в казаков, не понимая и на сотую часть тех задач, которые могли стоять перед казаками. Но эта игра тоже была необходима, ибо поверив в неё, человек незаметно приобщался к настоящему. Однако настоящим для казака всегда была военная жизнь, и в этом как раз и крылось одно из противоречий происходящего. Люди мечтали о мире, о домашнем уюте, но настоящими могли быть лишь с оружием в руках. Но это время ушло, так во всяком случае казалось, из-за чего Брагин вдруг подумал, что ни он, ни его профессия уже не нужны. И пройдёт быть может ещё пара десятков лет, и в памяти этих людей не останется ничего от прошлого, от войны. Мир изменился.
Он слышал русскую и чеченскую речь, звучала музыка, смешивая национальные мотивы: Россия снова возвращалась на эту землю. Это происходило не только потому, что люди надели казачьи мундиры, а женщины стали рожать детей, и даже не потому, что в центре станицы выросла православная церковь. Была ещё скрытая причина, но наверное, не менее сокрушительная, чем все остальные. Она выражалась в том, что Россия, с её неизмеримой глубиной пространства, и несчётным количеством городов, нравов и традиций, в очередной раз втянула в себя окраину, яркую и самобытную, порой агрессивную и враждебную, давая не только работу и образование, но и то незримое вещество, которое собирало всех в единый узор, название которому была Россия. И каждый, кто соприкасался с этим веществом, незаметно, но неизбежно, становился русскими. Так же, как и тысячу лет назад стали русскими разрозненные племена славян. И наверное, за тысячи лет до этого происходило то же самое. Россия была вечным знаменем света, но для того, чтобы прозреть его в своём сердце, требовались жертвы. Неожиданно для себя Брагин понял, что будущее для России происходит в том числе и здесь, и оно в том, чтобы любить эту землю, и поливать её уже не кровью солдат, но солёным потом и любовью.
Втягиваться пришлось недолго, и пока жена собиралась с переездом из Москвы в Чечню, Брагин с головой ушёл в работу, лопатил архивы, связанные с войной, ездил по частям, встречался с нужными людьми, на работе сидел до последнего, стараясь как можно больше сократить отрезок времени от прихода домой до постели. Было непривычно после московской серой слякоти находиться в температуре, близкой кипению, приходилось привыкать. Квартира его, состоявшая из двух комнат, ещё пахла свежей краской, от чего находится в ней одному было вдвое неуютней. К тому же, микрорайон, недавно отстроенный, был где-то на задворках: с работы его обычно подвозили. Но иногда приходилось добираться самостоятельно, заказывая такси. Однажды Брагин захотел прокатиться на автобусе, это вышло спонтанно: они шли со Звягинцевым к площади Минутка, откуда обычно Брагин садился в машину; автобус остановился под самым носом, и как раз нужного маршрута. Андрей покачал головой, давая понять, что идея не совсем правильная, точнее совсем не правильная. Водитель словно догадывался, что пассажиру надо время, чтобы принять решение, и пока они решали ехать или нет, люди спокойно сидели, и смотрели в окна. Потом, на работе, разумеется, был серьёзный разговор, но здесь прилюдно, Звягинцев только покачал головой, бросив тихо вслед – обязательно позвони, когда доберёшься.
Из русских в салоне был только он и пожилая женщина, смотревшая всё время в пол. Все остальные смотрели в свои айфоны, кто-то звонил, у кого-то громко играла музыка, разумеется, лезгинка. «Слава богу что танец не устроили в мою честь» -подумал Брагин, понимая прекрасно, что музыка как раз в его честь. Разумеется, он должен был «отдуплять», как выражались продвинутые московские парни, где и среди кого находится. По привычке он стал всматриваться в лица, конечно же, мужские, хотя среди женщин была одна очень симпатичная чеченка, если не сказать красавица, чью грацию ещё больше выявлял шёлковый платок, без которого чеченские женщины не могли появиться на людях. Это на самом деле для Брагина было актуальным, поскольку на днях приезжала жена, и напрашивался серьёзный разговор.
Небольшая прогулка до площади вызвала привычную ломоту в бедре, из-за чего приходилось прихрамывать. Ему хотелось присесть, но мест свободных не было. Брагин вспомнил о кавказской учтивости в отношении к старшим, и усмехнулся, разумеется, про себя. Неожиданно за его спиной кто-то что-то произнёс на чеченском; Брагин вспомнил, что на входе стоял рослый, и достаточно зрелый молодой человек. В мгновение паренёк лет семнадцати вскочил, сделал традиционный кивок головой, как бы в дань уважения, и даже извинился, при этом щёки его от волнения сделались не красными, а бледными. Брагин тоже сделал кивок, и сел, после чего встретился взглядом с тем, кому принадлежала фраза. Тот смотрел миролюбиво, даже немного улыбался, словно давал возможность узнать себя. Но лицо благотворителя Брагину ни о чём не говорило. Он мельком взглянул на руки, по которым было понятно, что это были руки бойца.
Они вышли одновременно, было ещё светло, ещё гуляли люди, но идти по улице в сопровождении такого попутчика Брагину не очень хотелось, и он немного ускорился: дом уже был недалеко. Парень по-прежнему непринуждённо шёл следом, мурлыкая какую-то русскую мелодию. «Ну, хотя бы» - подумалось Брагину. Он, конечно, не боялся, но было немного неуютно. Когда подъезд уже был в зоне досягаемости, а парень всё ещё плёлся позади, словно был на привязи, Брагин осмелился и спросил. – Молодой человек, а можно вас на минутку?
То пожал плечами и подошёл, уводя глаза в сторону.
-Такое чувство, вернее впечатление, что вам поручили меня охранять в этой дикой стране. Или я ошибаюсь?
Парень ухмыльнулся, пожал плечами и огляделся. – Вы здесь гость, вы русский. Мало ли что.
Брагин чуть не расхохотался.
-Вы хотите сказать, что здесь русских не любят.
-Всякое бывает.
Говорил парень практически без акцента, и это многое объясняло в понимании того, с кем говорил Брагин. – И вы специально шли за мной, что бы так сказать…
- Вообще-то мне еще одну остановку ехать. Не хочу, что бы вы подумали, что в Чечне и вправду на русских охота, просто…
- Под настроение.
Парень рассмеялся, выдавая не слишком острый ум, но открытый и сильный характер. Потом возникла немного натяжная пауза, говорить и вправду было уже не о чем.
-Ну, желаю что бы все, - неожиданно произнёс чеченец, непринуждённо протягивая руку для прощания. Уже по одной этой фрезе, Брагин догадался, что парень был скорее всего военным, и много общался с русскими, в том числе и за столом, но прояснять это, разумеется, не стал.
-Честь имею, -отрапортовал со спокойной душой Брагин. «Вот бы все чеченцы такими были».
На следующий день было плановое посещение одной из частей МВД, точнее знакомство. По такому поводу пришлось надевать форму.
Это было элитное подразделение спецназа, куда могли попасть лишь самые самые. И действительно, наблюдая со стороны за силовиками, у Брагина в сознании возник лишь один вопрос, - где выращивают таких здоровяков. По долгу службы ему нередко приходилось встречаться со спецназовцами, и не только в Чечне, но эти всё же отличались. Их командир, судя по акценту и усам, тоже чеченец, был на голову ниже своих подчинённых, но в работе столь же ловкий и сильный, в своё время проходил подготовку в Софрино, и имел бесспорное влияние на каждого из бойцов. Разумеется, это были показательные выступления, или даже смотрины, удовольствие от которых, получали обе стороны. Отрабатывали как обычно, приёмы рукопашного боя, работу с ножом и против ножа, а так же слаженные действия в группе. Уже не впервые присутствуя на подобных мероприятиях, Брагин понимал, что эта сторона подготовки бойца хоть и эффектная, но далеко не самая важная. Куда сложнее было привести в слаженное действие целый батальон, или хотя бы роту. На это требовалось немало времени. Другим важным аспектом проявленного мастерства была спаянность и взаимопонимание, та дружба, при которой каждый мог пожертвовать собой ради своего товарища. Для этого когда-то в далёком детстве ватаги пацанов собирались на пустырях, или за деревней, и просто дурачились, с головой погружаясь в бесчисленные игры, до пота, до соплей, хрипоты, а иногда и до крови. Стенка на стенку, один против всех и все против одного, в подзаборного, чехарду, в жука, в пружину, в живой плетень, гибкий мост, червячок...
Уже после третьей забавы, в которые неожиданно втянул Брагин профессиональных бойцов, бывалые вояки превратились в озорных детей, но при этом азарт борьбы приобрёл такой накал, что даже их усатый командир, чем-то похожий на Чапаева, влез в игру, и спорил заразительнее других. Гвоздём программы была знаменитая чехарда, без которой когда-то не проходила ни одна школьная перемена. Но ещё большее удивление и интерес, словно игроками были десятилетние ребятишки, вызвал подзаборный, когда вставшего в круг все остальные должны толкать словно пьяницу, придавая ему новое движение. Эта игра вырабатывала не только устойчивость того, кто был в круге, но и чувство меры и силы у тех, кто толкал. В довершение этого необычного занятия Брагин предложил посостязаться лично с ним, встав в импровизированный круг с обычной палкой, при помощи которой надо было вытолкнуть соперника из круга. Это было конечно лукавство с его стороны, поскольку в этой игре работала не сила, а способность ей управлять. И когда пять здоровяков один за другим повалились, словно мешки с картошкой на пол, уже ни у кого не было сомнения в серьёзности тех забав, в которые втянул полковник разведки бывалых спецназовцев. При этом Брагин прекрасно понимал, что каким бы упражнениям не обучил бы он этих универсальных солдат, и какое бы впечатление не произвёл как мастер единоборства, большинство из них, если не все, будут продолжать видеть в нём пришельца, и даже чужака, и единственное, что могло в его случае разрушить эту преграду, это была его предельная честность и откровенность. Но это-то как раз с точки зрения разведчика, было недопустимым. И всё же цель стоила того, чтобы рисковать.
-Я хочу, чтобы вы научились не только побеждать, но и играть при этом. А играть в одиночку невозможно. Ведь так? Для игры нужен соперник. – После этих слов Брагин сделал паузу, как бы осматривая бойцов, и убеждаясь в том, что они смогут воспринять его слова. Он некоторое время думал, стоит ли продолжать мысль, в которой он и сам ещё до конца не был уверен, но бойцы смотрели открытыми глазами и ждали откровения. Теперь они видели перед собой не просто полковника, но человека, владеющего знанием, и которым он безвозмездно поделился. И Брагин по долгу службы обязан был им поделиться.
… -Я хочу что бы вы знали, ребята. Это очень важно понять, всем нам, независимо от того, чья кров течёт в наших венах. В моих казачья, а значит русская, в ваших кровь горцев, с которыми казаки и воевали и роднились, было всё. Мои предки когда-то стали русскими, и я не знаю уже, кем они были до этого, дикими одинокими бродягами, или слепым и послушным стадом. Но когда-то им пришлось сделать выбор, и присягнуть в верности, ибо для воина нет ничего выше верности. Но став русскими они обрели не только князя, которому надо было подчиняться, но и идею, смысл, который сплотил всех в одно целое, сделал монолитом. Сделал единым разные народы, разные веры. Но вера на самом деле одна, она в добро, в справедливость, в любовь. И без них наша жизнь ничего не стоит. И если мы научимся этому в простой игре, я уж не говорю про саму жизнь, и не будем нарушать этих простых правил, то наш боевой товарищ никогда не предаст нас в бою, и в жизни. И даже злейший враг превратится в соперника, а поединок с ним будет уже не борьбой за жизнь, а простым испытанием на прочность. Самая большая тайна, которую вы должны знать, ребята… Когда в нас не будет ненависти, страх исчезает, и мы становимся неуязвимы. – Брагин вдруг сделал нарочито встревоженное лицо, и поднял к губам указательный палец: - но это по секрету.
Продолжение следует.