1956 год. Двери УФТИ: первое впечатление – знакомые по университету вздрагивают, увидев нас «внутри»!
Здравствуй, уфтинский сад!
1944 год. Детская площадка на территории разбитого УФТИ. Вдоль забора с институтом огнеупоров – незарытая траншея и простреленная каска. Мастерские забиты обломками стекла и металла. Но – цветут розы, серебрится лох, пышно раскинулся грецкий орех.
Академик Обреимов
Спустя много лет я узнал из первых рук многое о создании этого прекрасного парка, да и самого института. В связи с юбилеем АН СССР к нам в ИРЭ приехал на заседание Ученого совета первый директор и создатель УФТИ академик Иван Васильевич Обреимов.
Грузный, опирающийся на палку, с неизменной щеточкой усов, Иван Васильевич вошел в зал, где вразброс сидели члены Ученого совета. Подошел к С.Я. Брауде и, взяв его за плечо, пересадил поближе. Остальные тоже потянулись в первые ряды.
Рассказ Обреимова был очень интересен. В конце 20-х годов «папа Иоффе», создатель советской физики, начал расселять своих оперившихся учеников по просторам родины чудесной. К этому времени отношения Ивана Васильевича с Абрамом Федоровичем стали довольно напряженными и нужно было искать выход. Жена Ивана Васильевича каждый раз спрашивала Ивана Васильевича о развитии событий. Как-то раз Иван Васильевич в ответ на ее вопрос сказал: «Есть одно предложение, но ведь ты не согласишься». «А это смотря какие будут условия» — услышал он в ответ. И Иван Васильевич поехал в Харьков, в «Первую столицу» Советской Украины. Принял его нарком просвещения Николай Алеексеевич Скрипник, памятник которому украшает небольшой сквер на Пушкинской улице. Два раза в неделю несколько лет подряд я проходил мимо него по пути в «Ульпан», где занимался древним языком моих предков.
Когда Иван Васильевич собрался уходить, секретарь Скрипника бросился подавать ему пальто. «Что это Вы за мною так ухаживаете?» – спросил Иван Васильевич. «С моим начальником еще никто так не разговаривал, как Вы», – услышал в ответ. Добро на строительство Института было получено. Иван Васильевич привез с собой из Ленинграда своих друзей архитекторов П.И.Сидорова и В.И.Богомолова, и вместе они спланировали прекрасный современный институт. Потолки в криогенных корпусах могли подниматься при взрывах. (Это спасло их во время войны). Специально отыскали строительный камень (камышит), негорючий, прочный и легкий. И, наконец, сад, предмет личного внимания Ивана Васильевича. Семена и саженцы присылали друзья со всех концов мира, в том числе Пётр Леонидович Капица.
Оборудование добывалось самыми невероятными способами. Так, Иван Васильевич обратился к немецкой фирме в Йене по поводу приобретения большого магнита. Руководство фирмы согласилось при том условии, что такой первоклассный специалист, как Иван Васильевич отработает в Германии полгода, что и было сделано.
О заслугах Ивана Васильевича перед теоретической физикой написано много, в том числе и им самим. Пожалуй, самое главное – приглашение к сотрудничеству крупнейших теоретиков того времени (в Харьков приезжали Дирак, Паули, Бор, Эренфест, приезжая из Ленинграда работал по совместительству В.А,Фок) и переезд Ландау из Ленинграда в Харьков в качестве руководителя теоретического отдела. Непонимание роли теоретиков, а иногда и пренебрежительное отношение к ним – основная беда многих последующих руководителей.
И.В.Обреимову посвящена прекрасная книга А.В.Таньшиной «Иван Васильевич Обреимов – первый директор УФТИ». Там можно прочитать, в частности, что будучи арестован в 38-м году и оказавшись в лагере, И.В. «представился» как садовник и ему (после основной дневной работы грузчиком) доверили его любимую деятельность. Впрочем, после письма П.Л.Капицы начальник лагеря, узнав кем на самом деле является его «садовник», выделил И.В. стол для работы и за написанную за этим столом книгу о варке оптического стекла уже после освобождения И.В.Обреимов получил Сталинскую премию.
Месяц в Раю.
Итак, в 1944 г. мы, дети научных работников, инженеров, словом, харьковской интеллигенции оказались на месяц в раю. В том самом зале, где к столетнему юбилею Л.Д. Ландау был организован просмотр выступления А.И. Ахиезера (произнесенного им 10 лет назад на Совете в УФТИ, посвященном 90-летию Ландау) в 1944 г. стояли раскладушки, и днем у нас был «мертвый час». На месяц мы принесли с собою простынки и подушки. Нас кормили, о нас заботились, и это - в разбитом, голодном, всего лишь год назад освобожденном городе.
Через год мне опять посчастливилось посещать целый месяц эту детскую площадку. На входе в УФТИ с Юмовского тупика уже стоял милиционер, но детей он пропускал. Мы теперь располагались в здании Главного корпуса, в зале, в котором спустя много лет выступал сын Нильса Бора, специалист по капельной модели ядра Оге Бор. Это было время, когда посещения иностранными учеными нашей страны были событиями невероятными. Немудрено, что в зале яблоку негде было упасть. Гости задерживались. Наконец, в сопровождении руководства института она заняли места «в президиуме». О. Бор встал и прочитал первые слова по-русски: «Извините, что я не буду говорить по-украински». После этих слов раздался гомерический хохот в зале. Боюсь, что теперь острота этой вольной либо невольной шутки несколько поутрачена. «Я буду говорить по-английски, но все же это будет намного понятней, чем если бы я говорил по-датски». После этого он перешел к делу.
Алик Полтавцев.
Среди тех мальчиков и девочек, с которыми я познакомился на детской площадке УФТИ, многие встретились мне уже во «взрослой», точнее - в юношеской жизни во время учебы в университете. Об одном из них, Алике Полтавцеве, я хотел бы рассказать здесь. За пределами площадки бушевала отнюдь не райская жизнь. Пышно расцветал уголовный мир. По вечерам люди боялись ходить по городу. Мой близкий товарищ и сосед Толя Николаев, с которым мы вместе возвращались эшелоном в Харьков из эвакуации, за время моего пребывания на детской площадке вошел в дворовую банду подростков в гипросталевском доме Красный Промышленник, да так и остался на этом страшном пути. Среди мальчиков на уфтинской площадке был довольно агрессивный мальчик по кличке «Женя-морячок». Он носил тельняшку и, как оказалось, был связан с настоящим бандитом по кличке «Солдат». Как-то днем, когда вожатая увела младший отряд на речку, оттуда прибежал мальчик с криком «Схватили, схватили!». Схватили и уволокли в кусты вожатую, а дети в испуге разбежались. Мы бегали по территории лагеря, но, как назло, никого из взрослых не могли найти, да и детей тоже не было – все были на каких-то экскурсиях. Я думаю, Женя-морячок имел отношение к этой истории, по крайней мере, в качестве наводчика. И вот этот Морячок почему-то невзлюбил меня. Как-то от слов он перешел к делу и, сорвав длинный прут, попытался избить меня им. Мне удалось вырвать прут, но дело на этом не закончилось. То ли в этот же день, то ли на следующий меня позвали «на разговор». Об этом узнал Алик Полтавцев, мальчик куда более уверенный в своих силах, чем я, и пошел со мной. Мне он только сказал: «Дело серьезное. Молчи. Говорить буду я. Ежели что, мы должны быть спина к спине и держаться до конца». На полянке, куда мы пришли, сидел на бревне Солдат. В руке у него был железный прут. Рядом мельтешил Морячок. «Танцуй!» - приказал Солдат. «Он не будет танцевать - спокойно сказал Алик - поговорим». Мы сели на то же бревно. О чем был разговор, я не помню. В голове у меня звенело. Скорей всего, я даже не понимал смысла слов, обрывки которых слышал. Но то, как Алик вступился за меня, хотя мы даже не были очень близкими друзьями, я запомнил навсегда.
Алик стал философом, кандидатом наук. В самые мрачные годы, когда экзамен по философии использовался для расправы с неугодными, он никогда не поддавался нажиму партбюро. Давалось это дорогой ценой. Он погиб.
Когда пребывание в Раю закончилось, и я возвращался домой с подушкой и простынкой, меня остановил милиционер, который допытывался, не украл ли я то, что несу.
(Продолжение следует)
Эти воспоминания записаны по инициативе генерального директора современного УФТИ академика Николая Фёдоровича Шульги.