Вечером к храму прибыл паланкин знатной дамы, сопровождаемый служанками. Служанки несли светильники, заполненные живыми светлячками и накрытые шелком. Под широкополой шляпой, завернутой в тонкую расписную сетку от москитов, скрывалось суровое лицо начальника тайной службы.
- Так, где тут все?
- Я уже здесь, и спешить тебе некуда.
- Где малец?
- Тут уже. Вводить?
- Оставили нас все! Мальчик, как имя твоё?
- Тоёси.
- Детское имя какое-то. По-полному будет: Томоёси. Так и звать тебя буду. Давно ли ты, мальчик, с Нин-дзя общаться начал?
- С одиннадцати лет.
- Серьезный срок. Как они тебя нашли?
- Я сам их нашел. Когда из деревни убежал.
- Зачем бегал?
- Крестьяне, ваша милость, меня убить хотели. Избили сильно, связали, в амбаре заперли.
- Как убёг? Обернулся?
- Нет, для того нож надобен, и к нему же назад возвращаться нужно. Так, ногами и убежал. Меня охранять человека поставили, а его жена ему часто изменяла, он подозревал и с того мучился. Так вот, я его упросил путы ослабить в обмен на имя любовника жены. С подробностями.
- Помогло имя-то?
- Я бы на таких условиях четыре раза убежал бы, Ваша милость.
- Хы… Фу ты! Кхе-кхе. Наш человек, считай. А потом?
- Украл нож в соседней деревне, обернулся, полетел искать себе подобных.
- Это каких же таких подобных? Оборотней?
- У каких истинное лицо светится иначе, чем притворное.
- Хм…. Да… Из Тайной Службы таковых нет, подчас?
- У людей Ваших, Ваша милость, часто истинного лица нет совсем.
- Ты это, говори-говори, да не заговаривайся. Всё слышал, мил человек? Заснул, что ли?
- Я здесь. - Отвечает даос Бяо.
- Что дальше делаем?
- Погасите свечи, лампады, створки затворите, с ламп светлячковых покров снимите. А я пока вот эту штуку здесь закреплю.
- Что эт у тебя?
- Поющая чаша. Отцов наших духовных, с Тибета. Подарок.
- Это же котелок медный…
- А я о чем? Нам всем на этой земле еще звенеть и звенеть… Помоги, Ваша милость, подержи штырь, я укреплю.
- Может малой подержит?
- Не переломишься, говорю. Это же тебе результат нужен. Вот так, не больно, не больно, не притворяйся. Уколол, понимаешь… Ты ж самурай, не хмурь бровь. Кровь твоя нужна была. Вот бумага, не марай тут, вытри. В святом месте находимся.
- Ну, святость местную настоятель слегка подпортил…
- Ты же его сам и спровоцировал.
- Слаб человек, ибо человек он. Захотел пару сотен рё за здорово живешь рубануть. По легкому.
- Так ты ж его сам заманил, выигрывать поначалу давал.
- Неправда, я про него справки навел – он и на прежнем месте замечен был. Я ему, можно сказать, надежду подарил, что удача от него не совсем отвернулась.
- Нашелся тут Бог Удачи, Исэкай, понимаешь. Только уши у тебя слишком мелкие. (У божества удачи, Исэкая, уши с очень длинными мочками – признак удачливости)
- Чего дальше делаем?
- А мы тут не слишком при мальце-то разговорились?
- Не слишком. Ты же знаешь. В Службу вход – один мон, а выход – десять рё. Помолишься потом.
- О прощении души своей, что ли?
- Заупокой… Слышь, малой! Томоёси! Слышь, говорю! Ты не боись, мы тебя, не больно зарежем, если что. Чик, и ты уже на небесах.
- Я не боюсь давно. И на Небеса мне путь заказан. В Западном Аду, у господина Фэнь Гу, мне место приготовлено.
- Вот и славно! Как срок придет, так все рядышком и будем. А теперь – к делу. Мне нужно удостовериться, что ты есть тот, за кого себя выдаешь.
- Прямо здесь оборачиваться прикажете?
- Нет, братец, мы тоже, небось, гэта в удон не суём! (букв. Не лаптем щи хлебаем) Зрительного обмана разная другая нечисть напустить умеет. Мне доподлинно надо удостовериться, что ты есть Тэнгу. Начинай, отец святой.
Налилась, потекла тягучими струйками мелодия, закачались стены, затрепетало сердце. Вот уже и руки с трудом поднимаются, а веки – наоборот, сомкнуть невозможно.
Сидит Сакамата-сан, глаз от мальчишки отвести не может. Расширились зрачки у Сакаматы, испарина на лбу выступила. Сначала прояснилось в храме, будто луна взошла. И светит та луна на то место, где мальчик сидит. Глаза опустил мальчик, потупился, вроде как обижен на кого.
Два раза – будто тень промелькнула, стало лицо у мальчика сначала мертвенно-бледным, потом лиловым подернулось. И тут видит Сакамата, что не опущены глаза-то у пацана! Что смотрит он на него также пристально, как и Сакамата, только глаза у мальца огромные, совиные глаза, смотрит – не моргает. Ёкнуло сердце, вниз пошло, медленно, как якорь в воду опускается.
Раз-два! Раз-два! Быстро-быстро сомкнулись веки, одна пара вдоль, другая – поперек глаза. Как у рептилии какой. Только это и освободило внимание начальника Службы, мотнул он головой, наваждение стряхивая, надо же! Такое увидишь во сне – обмочишься.
К даосу Сакамата поворачивается, беззвучно головой в потолок вопросительно: чего, мол? А тот ему в ответ головой из стороны в сторону махнул, не то, мол. И подбородком его как-то всё назад возвращает, посмотри, мол. Проводил взглядом жест собеседника Сакамата-сан, да так и замер: самого главного не увидел он!
Над мальчонкой, завернувшись в крылья, как в плащ, сидел и дремал самый настоящий Тэнгу, прямо такой, каким его в преданиях да в сказках описывают: то ли ворон огромный, то ли еще какая птица. И перья у него – черные, с отливом лиловым.