А Томоёси на девицу глянул, так и приклеился. Всё помочь норовил, даже воду для коней подавал, а когда тела перетаскивали, всё за одежку возле белых девичьих ручек ухватить норовился.
А девица, прямо скажем, не то, чтобы хороша слишком, а так, что приглядываться непременно надо. То, что «югэн» называется, красота под толщей воды. Ехала девица на встречу с суженым, к замужеству в мыслях готовилась, с тысячу раз обряды по ночам прорепетировала, мужа будущего по-разному себе представляла, деток его во сне качала.
Если два клана решили породниться через сюзерена, через его благословение, так часто бывает, что молодые друг дружку до помолвки и не видят. Хорошо, если возраст совпадает, да изъянов в будущих супругах нету. А бывает, что есть, и часто бывает.
Потому вот и рвется сердце девичье. Рядом спаситель сегодняшний – молод, красив, храбр. И не из бедных, судя по одежде. Но ведь и суженый где-то ждет. Потому и рдеют щеки у девицы, а потом, как Томоёси отвернется, взгляд, огня полный на него бросает. Да такой, что ежели листок из рисовой бумаги меж ними поставить – непременно загорится.
Так она на коне вороном, позади Томоёси в город и спустилась. Сначала всё стеснялась руками покрепче взяться, а после Томоёси осмелел, за руку ее перехватил, ладони нежные девичьи к своей груди прижал, говорил, мол, нельзя по-другому в горах – опасно.
Верный друг Кэндзабуро сначала хмурился, на них глядя, а потом улыбаться начал, даже кивнул девушке украдкой. А потом и говорит Кэндзабуро: «К Сакамате идти – не миновать, прямо здесь всю историю со всех сторон вспомнить надо, чтоб потом не путаться, поскольку расследование будет, как пить дать будет».
Каждый тут свою версию и рассказал, по минутам все события восстановили. Дошла очередь до девицы, она и поведала, как ехала к жениху, на благословение брака князем. Что ни разу его не видела в жизни, что связали ей руки и завязали глаза, что шаги считать, повороты запоминать пробовала, да потом сбилась. Как ночью коней волки спугнули, убежали краденые лошадки, как временно развязали её, когда она по делу житейскому отпросилась отойти, как в тот самый миг и напали охотники на бандитов, а потом деликатно так поинтересовалась, как жених ее выглядит.
Тут и Хамбэй голос подал, сказал, что, мол, никак уже он не выглядит, что убит ее жених накануне, про то, как убит, сейчас расследование ведется. В лице переменилась девушка, отвернулась, ладошки, в саже испачканные, к лицу поднесла.
Заплакала, горько-горько, в три ручья, но без крику. Успокаивал-успокаивал ее Томоёси, успокоил, наконец. Под конец пути девушка голову на плечо его крепкое положила, задремала, да так и приехала к крепости. Девушку, опять же по приезду, к Хамбэю проводили, двух слуг приставили, да жену привратника хамбэевского из дому подняли.
А женщинам в ее возрасте, кроме внучат, новости-сплетни развлечение первое. Сами же охотники в полном составе, к Сакамате, на доклад. Нет, не в полном составе, Гэмбу, Черта-На-Палке, теперь в другом приказе, да в другой канцелярии допрашивают. В том приказе, который не то, чтобы Токугаве или там Хидэёси не подчиняется, а самого сёгуна Ёсиаки из рода Асикага на допрос в свое время вызвал.
Мрачнее бога войны Хатимана сидел у себя Сакамата. Первым принял Хамбэя, потом – Кэндзабуро, а Томоёси напоследок оставил.
Нахмурился, пуще прежнего, Сакамата, выслушал рассказ Томоёси, выслал в горы отряд из «барсуков», велел привезти в замок тела. Вернутся барсуки с телом Черта-На-Палке, двоих убитых бандитов привезут, только убийцу Черта так и не найдут барсуки, хоть и будут рыть землю носом. То ли река отнесла, то ли зверь дикий потравил.
За едой вновь застывать начали у Сакаматы палочки у рта, вновь вспомнилась ему та встреча с Томоёси, когда он решил мальца проверить. Он тогда за даосом, отшельником Бяо, знакомцем своим старым, человека верного выслал. И девицу у Хамбэя забрать велел, как помоется, конечно.
Знакомство Сакаматы с даосом Бяо началось еще тогда, когда Сакамата-сан еще только конной сотней командовал, той, что из панцирной, а не легкой кавалерии. Про то рассказ позже будет, скажем только, что с самого первого раза вместо приветствия отшельник Бяо одни и те же слова произносит: «Я уже здесь, и спешить тебе некуда».