МАЙ АВГУСТ
А Н Г Е Л Н А Г Е Л
Шестикрылый Ангел света, отступился от Господа, похожий на пылающую летучую мышь – ты виновен, и это бесспорно, как и моя вина бесспорна – восставшего с непониманием: за что ты отверг светом сияния глаз свет духовный, пронзающий Вселенную?
В нём нет ничего ангельски-типового: невзрачный партийно-аристократического вида мужчина.
-- Вы соблюдаете нейтралитет между Богом и Люцифером?
-- Это интервью?
-- Это наглость. Я определённо молился Богу. Не сатане. И что за фокусы? Нейтральное лицо.
-- Но вы не можете напрямую контактировать с Господом. По крайней мере -- до смерти. И с Дьяволом. Есть Святая Церковь, есть Её иерархи, есть таинство, в конце концов.
-- Таинство рукоположения? Вы не имеете в виду, что РПЦ – это структура КГБ?
-- Таинство – не тайна.
-- Ну, спасибо… Всё-таки, далеко не всем везёт и с вами вот так повстречаться, верно?.. Однако, в чём суть нейтралитета между Добром и Злом? Почему я удостоился? Такой же грешник, как и все, как любой поп – и вот на тебе.
-- Увы… Все праведники, к несчастью, лицемеры: они вчерашние… Вечером грешат, а утром каются… Господь милостив, а мне противно.
-- А сатана?!
-- В этой схеме ему места нет… Ему нужен искренний грешник – ну, кого совесть мучит за то, что вся искренность его раскаяния – прах перед скалой завтрашнего греха.
-- Послушайте, послушайте! Мистер … э, как вас?
-- Ангел Нагел.
-- Вот-вот… А воскрешение? Ну, плоти, плоти?:
-- Да раз плюнуть.
-- Нет, а если не плевать? Скажем: как вы синтезируете РНК?
-- Кому это надо. Просто: чудо.
-- Могу ли я понимать так: нет никакого РНК?
-- Безусловно.
-- А… Вот, плоть -- это кладовая греха… Там болит, здесь хочется…
-- Нет, нет – ничего такого.
-- А я, допустим, вот что хочу после смерти: встретиться с теми, о ком всю жизнь скучаю, и чтобы лучшие моменты жизни, и чтобы был лёгкий аромат прелого сена и вкус вина…
-- Стоп-стоп. Повтора не будет… А что касается прелого сена… Это сколько угодно.
-- Но! Это же не будет сенная палочка, микроорганизмы, тля всякая, вши?.. Или вся эта нечисть … перевоспитается?
-- Никакой нечисти, никакой экологической взаимосвязи.
-- Стоп! Но… Чем же тогда та плоть будет сходна с этой? Электроны, протоны…
-- Нет. Никаких электронов - фотонов.
-- И … Масса, энергия?
-- Нет.
-- Квантовое число? Физиологические удовольствия?
-- Только чудо.
-- Постойте, постойте! Это же подлог!
-- Это чудо. Учите физику здесь. А там всё будет просто хорошо. Не будет драк с соседями. Денег, коммунистов, государства. Подсиживаний по службе. Подлости. Оскорбления.
-- О! И я не буду никого оскорблять? Даже тех мерзавцев… Но… много ли во мне кроме пороков? Откровенно говоря…
-- Не нужно чрезмерных откровений. Не больше, чем на святой исповеди, всё ясно и так.
-- Я – не – буду – костерить – тёщу? Она не будет меня попрекать, что я испортил жизнь её дочери?
-- Не будет, -- без удивления подтвердил Нагел.
-- То есть моногамия будет – а я не буду облизываться по сторонам?
-- Не будете.
-- Та-а-ак… Я -- не буду? Представим, пройдёт мимо красотка – я не оглянусь?
Тьфу ты, чёрт – мимо нас в самом деле прошла красотка.
Мы оба оглянулись и с минуту смотрели ей вслед.
-- «Ничего в ней нет», -- процитировал я.
-- Тут насчёт вас большая проблема, -- проворчал Нагел. – Я не по чину нейтрален между Добром и Злом. А вы?
-- Это компромисс?
-- Столкновение, компромисс – вот вам и мятеж.
-- Что же не устроило Светнесущего?
-- Да кто его знает? Что мир без Зла? Рай.
-- Нет, как бы, стимула к благопристойности? Но каков психологический портрет райского человека?
-- Боюсь, насчёт психики…
-- А сознание? Эмоции?
-- Ну, -- с затруднением сказал Нагел. – Этого же, ясно, не будет…
-- А что будет? – грубо спросил я.
-- А вот так я и сказал, -- надменно посмотрел НАГЕЛ. – Толпы идиотов бьются лбом, пытаясь заглянуть до смерти за смерть.
-- И стоило вам прилетать? Спрошу попов – они охотно отвечают.
-- Заковыка в вашем «Лучезарном»… Вас решено всё же из потустороннего мира известить, что там ваши вирши не относят к восхвалению Люцифера…
-- Ну, слава Богу!
-- Вот именно.
-- Признаться, до встречи с вами мне кое-что было ясно.
-- Ну вот! Все говорят это. А какие сложности? Чу--до.
-- И мне сказать: «это ясно»?
-- Не надо, -- согласился Ангел.
Я достал пачку сигарет, неловко повертел, предложил ему.
-- Сам, вроде, не курю.
-- Правильно, -- одобрил Ангел, беря одну сигарету и косясь на небо. – Вам жить-то осталось…
-- Сколько? – быстро спросил я.
-- Ах, оставьте, -- поморщился Нагел, доставая зажигалку. – Будто неясно: я не могу знать.
-- Чудо, -- процедил я. – Ангел не может врать… А понять фразочку про « осталось»?
-- Трактуйте это как причуду бессмертного. Или: сорвалось.
-- Фикушки. Знать – знаете. Да не разглашаете.
-- Не все же болтуны! -- вспылил Ангел.
-- Намекаете?
-- Не изображайте профессионального дуэлянта.
-- Обмен колкостями.
-- Да что мне ваши остроты!
-- Значит – насчёт «Лучезарного» -- установлено? Так им и передать? И всё?
-- Мне очень жаль, если после нашей встречи у вас представления станут совсем сумбурными…
-- Ну! Вы же реальный представитель нереального мира! Это же прямое доказательство Веры, Бога!
-- Вы думаете? – Нагел посмотрел с каким-то сомнением. - А свидетели?
-- Иеговы? Ну не надо, -- теперь я поморщился. – Не начинайте только внушать мне сомнений. Их, что, мало у меня?
-- Хватает. Но и никто не может ставить вас в привилегированное знание. А то на смерть будете плевать.
-- А разве способа смерти – мало боятся?
-- Мало! – раздражённо махнул сигаретой Нагел. – Другие, значит, холодеют от ужаса, что закрыть глаза – и всё! Ку-ку! А вы, значит, посмеиваетесь – хоть на сковородке – но живой! Да не живой!
-- Ну, -- неопределённо согласился я. – Вечные муки… Полное исчезновение «Я»… А не выкинете трюк с «провалом памяти»?
-- И зачем тогда вся эта канитель? У вас и без того с памятью хреново. Да нет. Вот, скажем, «Лучезарный» -- это плод вашего воображения?
-- Это вопрос?
-- А как другие? Одни возмущены: дурацкий вымысел! Другие…
-- Не будем о других.
-- Другие хуже. Ну, и зачем отбивать вам памороки?
-- Ну, чтоб я в своей душе не знал, умираю полностью – или до воскресения.
-- Воскрешения… А это мысль.
-- Только не молотком по башке!
-- Это совсем удачная мысль… Соблазнительная… Ой, не тяните ко мне руки! Щупать мужика… Мои хромосомы всё равно не проанализируете пальцами...
-- Ладно. Есть ещё вопросы. Правильно ли я называю марксизм и фашизм ипостасями Сатаны?
-- Ну, если не о точности терминологии – правильно. Но вас, как Кассандру, никто и слушать не будет… Поймите, самые усердные верующие ограничены в рамках собственного духовного кокона… Для каждого из них чёрт – это то, во что он верит. Если он верит в рога и копыта – не сомневайтесь – там козёл шастает и бодает его реально, соблазняет. Такого человека невозможно представить самостоятельным: он как Буриданов осёл между соблазном вечной райской и сладостей сию-минуты соблазна нечистого… Возможно, его парадигма проста: сперва отхватить пук сена – от Сатаны, потом покаяться и – пук сена – от Господа.
-- Да я замечал.
-- Ясно? Ваш «Лучезарный» -- об этом.
-- На небе, значит, поняли, -- горько сказал я. - А тут , я вижу, через кокон не достучишься.
-- Не впадайте в уныние, это грех, -- заметил Нагел, гася окурок. – Люди используют художественные произведения, как молоток для по своему лбу… Глядишь… Впрочем, есть ведь проницательные читатели. Да и в будущем – стоит вам помереть – начнётся.
-- Представляю, -- раздражённо сказал я. – Видел я! Памятники, вокруг которых сборище ослов. Пусть и Буридановых. А суть не в ослах! А в умниках, которые позади толпы гульдены подгребают.
-- Ну, не вам о памятниках беспокоиться, -- холодно осадил меня Нагел.
-- Почему это?
-- Ясно! Вы вместо постамента завещаете ведь поставить каркас – представляете толпу, глядящих друг на друга ослов?
-- Как будто без моего постамента…
-- Без постамента – это другое, -- отрезал Нагел.
-- Весёленькое будущее, -- поёжился я. -- Умирать не захочешь.
-- Слава Богу.
-- Слава Богу, -- кивнул я.
-- Вот, вы пишите обо мне… Пардон: о себе, -- поправился Ангел. – Смысл в чём? Вы всех разочаровали именно бессмыслицами… А в вашей долбанной России вполне и Правительства с Президентом хватит… Да – и с Думой.
-- Совет Федерации, губернаторы, независимые суды, пресса…
-- Не надо ёрничать.
-- … Силовые структуры и внутренние органы.
-- Остановитесь. Вы можете, в конце концов, не писать чепухи?
-- Да ради чего? Можно подумать, что я способен заменить дорожных строителей и телевизионщиков.
-- Вы намекаете на дураков и дороги?
-- Вот именно! А говорите: нет смысла.
-- Так и назовите прям: «Дурак на бугре»… Тьфу ты, чёрт… «Дурак на дороге».
-- Это о нас?
-- Не только.
-- Самобичевание, -- вздохнул я. – Мазохизм. А людей не вдохновляет.
-- Будто ваши сочинения расправляют крылья страждущим!
-- Но «Дураки на дороге»… Может, я попытаюсь это маслом…
-- Нет, нет, ни маслом, ни сахаром – вы всё равно кроме ручки и рюмки… Маслом и сахаром в России столько кремлят пишет… Только не надо неприличных жестов! Здесь нет публики. Девушка не в счёт! Девушка – проходите! Ничего особенного: дурак на дороге. Ну, поэт.
Девушка заинтересованно остановилась.
Ангел сообразил, что ошибся.
-- Мы пьяные, -- довольно убедительно изобразил он.
Девушка отступила на шаг, с сожалением посмотрела на меня.
Ангел Нагел выглядел куда лучше. А, красивые любят образин…
Я же забыл побриться и теперь бесполезно было кашлять в кулак, пытаясь прикрыть пегую щетину на шее.
Я молчал, а Нагел тоже, поняв, что молчание красноречивее...
«Правда, что ли?» -- подумала девушка, мотнула головой, повернулась и пошла прочь.
-- Красиво идёт, -- сказал я громко.
Нагел дёрнул меня за рукав – материален! – восхитился я – и впился вдруг губами мне в губы – когда девушка обернулась. И плюнула.
-- Может перепишите? – сказал он, когда девушка отошла подальше. – Друзья вам советуют.
-- Ну да. Знаете, как у Михалкова? Слон рисовал… ну, что-то там, типа «Герои целинники возле полыхающей домны»… Но тут он послушался друзей и добавил всякой хреновины. Даже Нил. Ну, Асуанскую плотину. Представляете. Тут герои соцтруда – а их крокодилы хавают на фоне пирамид?
-- А вы не прибавляйте. Убавьте.
-- Да и то, -- фальшиво согласно подхватил я. – Вот я разъясняю другу – Очарову… А он говорит: так и пиши! Ну, я и написал: наступает эра Милосердия и Надежды. И всё! Одна фраза. Он говорит: неясно.
-- Но вы же утрируете.
-- А не утрировать – хорошо, вот, я пишу: «Ангел Нагел». Тут я всё и объясняю.
-- Да это совсем другое!
-- Кому это надо! Но ни один дурак не может войти в одну лужу дважды. Только в две. Однажды.
-- Чепуха, чепуха!
-- И всё же – вот, вы – почему бы прямо не продиктовать? Было бы уже откровение. Я жду, значит, четыре десятка лет, не считая детства, с неба голос, и что? Три раза ворона гадила – и ведь не разбогател! Только и всего, что рубашка не отстиралась. Пятно – хоть рекламу снимай.
-- Да будете вы богат. Скоро.
-- Духовно? А сорок лет? – обиженно сказал я.
-- Сами виноваты. Если б водку не пили, а? Уже…
-- Ну и что «уже»? То есть, начинать в старости на водке экономить?
-- Как с вами люди разговаривают, -- покачал головой Нагел. – Я вам про Фому, вы мне – про Ерёму…
-- Только не надо про Фому, - убедительно вознёс я руки горе. – Мне все почему-то про Фому. А я чем не Фома? Во что я не верю? В Господа? Или в дураков, которые на заборе гадят и кричат: вот Лик Господа!
-- Вот снова: Библия вам уже - «на заборе»?
-- Да не Библия! Дураки на заборе.
-- «Дураки на дороге», «дураки на заборе» -- у вас целая драматургия, как у Луначарского в девятнадцатом… Пишите, ради Бога.
-- Эх, я же не пророк – а знаю наперёд как моих «Дураков» встретят.
-- Многознание – грех.
-- Ещё бы! А скажи я, что не ведаю руки своей, воздух берущей?
-- Эк хватили. Поймите, ну разве это авангард, когда автор сам не знает, о чём говорит?
-- А Господь?
-- Что – Господь? – подозрительно оглянулся Ангел.
-- Он знает, какую руку я подниму?
-- Софистика! Схоластика! Скептицизм. Цинизм. Нет, всё-таки слава Богу, что люди такие идиоты… Ну, давайте прямо. Вы пишите строго бессмысленные тексты. Но сплетаете слова приблизительно – по правилам синтаксиса, семантики, фразы у вас как будто что-то значат! А стоит взять сразу две фразы – и никакого смысла!
-- А в мире?
-- Что -- в мире?
-- Смысла – много?
-- Но…
-- Помните: чудо?
Ангел замялся.
-- Да я подскажу, -- засмеялся я. – Немного риторики – и мир можно представить осмысленным. Например: Бог есть смысл. Есть возражения?
Ангел покачал головой.
-- Что ж, -- сказал он недовольно. – Вы чудеса творите?
-- Не буду на себя брать много. Но определяйте же сами мой жанр.
-- А чем же вас «фантастический реализм» не устраивает?
-- А вот чем! Моя фантастика в том, что коммунизм – это царство Сатаны.
Ангел почесал подбородок.
-- Скоро зима, -- напомнил он.
-- Ну и что? Мрачно спросил я. – Ну, напишу я ваших «Дураков»…
-- Ваших.
-- О, моих, -- сыронизировал я. – Уж конечно! не Господь ли их сотворил?
-- Общество. А вам -- позволил молоть языком, -- усмехнулся Ангел. – Он всем позволяет – самозваным поэтам!
-- Вы намекаете, что я дурак?
-- Пишите автобиографию.
-- А я что делаю? Я же не зеркало рисую! Себя! И что видят те, кто заглядывает?
-- Это демагогия.
-- Мне так и сказали на первом допросе в КГБ. Кстати, мой следователь, случаем, не в РПЦ теперь? Небось, Благочинный?
-- Это неважно, -- сухо сказал Нагел.
-- А если честно? Слабо?
-- Честно? Благочинный. Но… Это не означает, что вы умный, согласитесь.
-- Соглашаюсь! А это не глупо ли – соглашаться?
Нагел прикусил губу.
-- Ладно, насчёт дурака я, конечно утрирую… Скажем так: вы – это новый путь в русской словесности.
-- Спасибо… Всё-таки, русские дороги гораздо милее иных дураков. По сути – русские дороги – это самореализация русских дураков…
-- Вы это не предложите в качестве национальной идеи?
-- Зачем? Есть гимн России! Его многослойность доказывает, что не дураки, а подлецы – действительная проблема России.
-- У вас уже концепция романа складывается.
-- Роман, повесть… Чувствую, что напечатает его небесная канцелярия клавишами дождя!
-- Поэтично, -- одобрил Ангел. – Серьёзно: вас начнут переписывать от руки через сто одиннадцать дней.
-- Это случайное число?
-- Скажем так: не простое.
-- А… Делить на три?
-- На три, на семь, на девять, на двадцать семь.
-- Три, семь, девять, двадцать семь… Бессмысленные числа. К тому же – с остатком.
-- А что вы хотели? Другой бы расхохотался: мои бредни – переписывать? Да зачем это людям надо?
-- Правда, зачем? Может быть…
-- Нет – нет – нет. Не из-за глупости. Конечно, я заранее выражаю вам сочувствие: о себе вы такое услышите… Я б не хотел.
-- Ладно, послушаю. Всё же – глория мунди.
-- А вы думали – слава – это ванна из киселя? Нет, батенька…
-- Но вы подтверждаете… подтвердите уж, не сочтите за труд…
-- Что это? – Ангел недовольно посмотрел на меня.
-- Ну… Что я не славлю Сатану.
-- Нет! – как-то довольно возразил Нагел. – Нет! Это уж вы сами! Это ваша прерогатива! Нет! Уж старайтесь, милейший. Кто клялся: «я – рыцарь!»? «Рыцарь Поэзии и Человечности»!
-- Меня подставили, -- мрачно возразил я.
-- Вот как? Бес под руку?
-- Седина в ребро, -- извиняющее попытался я.
-- Поздно.
-- Но ведь это смерть!
-- Не вы первый: Сократ смертен.
-- Но ведь не так быстро!
-- Бывает и быстрее… А если медленнее… Порой… Да не сожгут вас на костре Саванаролы.
-- Бруно.
-- «Всё-таки вертится?»
-- Но я не пойму самой идеи! Значит, я открываю людям глаза: Ленин – Антихрист, Сталин – сын Сатаны. И мне же самые близкие и доброжелательные люди упрекают: ну чего ты Сатану воспеваешь? Ну что я должен делать? Может, вытатурировать на пОпе личину чёрта? В знак презрения?
-- Нет, -- подумал Ангел. - Это будет точно прославление.
-- А когда мы с вами?.. Ну, на девушку смотрели?
-- Это другое дело, -- невозмутимо отверг Нагел.
-- У меня не хватает положительного героя. Алёши-дурачка.
-- Ну, сделайте попытку.
-- А, в самом деле: дороги, дураки…
-- Что такое поэт? Начало творящее. Рожайте.
-- Да я уже столько накорябал – и …
-- Нет! Ну, разве это испытание? Тот пошутит, тот доброжелательно упрекнёт? А если пару раз по роже? А если толпа, улюлюканье? А если ваши «му-му» закон издадут о том, что вам писать запрещается?
-- Да, туфта всё это, не испытание…
-- А кое-кто стрелялся, вешался…
-- Без помощи?
-- А у вас нет помощников?
-- Типун вам на язык!
-- У ангелов типунов не бывает.
-- Ага. За счёт безукоризненной правды.
Мы помолчали.
-- Я думал, мы быстрее обсудим, -- задумчиво сказал Нагел. – Да ещё и не начали...
-- Хватит, -- устало ответил я, наблюдая, как образ его тает и остаётся постороннее сияние, -- ясно, лукавого…
Собственно, мир – готовое сочинение, и что привношу в него я, слуга железной пишущей машинки?
Мелькнула мысль: а насколько скоро я стану богат? Ведь было б кстати: на лекарства, потом, окно застеклить, ещё бумаги купить. Да. И ленту для пишущей машинки. Или компьютер? Ну, если богатство будет не слишком маленькое – можно.
У меня гелевая ручка – прозрачная.
А гель-то заканчивается.
Лучше чуть оставить – мало ли что – вдруг лыко пойдёт в строку.
Не, умное что-нибудь. Наконец.
Только ещё одно: ладно, я же и сам назвал свои сплетни бессмыслицами… Неужели, всё же, в подсознании тешил себя: о нет – здесь величайший смысл!
Возможно: иначе, зачем столько я пытал бедного Ангела?
Да! И всё- таки, допустим, если спросить у лица незаинтересованного, у читателя: ну… как… здесь, у меня… насчёт смысла?
***