Первые шаги

Владимир Дмитриевич Орлов
Родился я 20 июня 1936 года в селе 2-я Воробьёвка, Воробьёвского района, Воронежской области в семье сельских учителей.
Родители, дедушка и бабушка жили в маленьком домике в начале улицы Чкалова по нечётной стороне, в трёхстах метрах от школы.

В канун рождения, бабушка, Мария Андреевна, сходила в Райцентр, в лечебную амбулаторию. В амбулатории, со времён её основания, был  врач, медсестра и акушерка. Бабушка попросила акушерку вечером зайти к нам домой. Акушерка проверила свою амбарную книгу; убедилась, что в течение ближайших дней к ней за помощью никто не должен обратиться, и согласилась навестить маму. Пришла, осмотрела её и решила остаться на ночь.
Наша добрая тётя Груня, которая жила напротив, пригласила акушерку на ночлег. В 3 часа утра бабушка побежала за акушеркой, а в 4 часа 30 минут, я появился на свет.
Весил я 4,2 килограмма и рост у меня был 52 сантиметра. Бабушка заблаговременно попросила у кого-то деревянную кроватку, сделанную местным умельцем; в кроватке всё было готово для моего проживания в первые дни и месяцы.
Видимо заботами и питанием я не был обделён, так как на всех детских фотографиях, которые делал папа, можно видеть мои круглые щёчки; я был довольно упитанным ребёнком.
Мой дедушка, Пётр Викторович, уделял мне много внимания. Он во мне души не чаял. Очень любил гулять со мной. “Вот внучок, так внучок, не то, что Симин Женька!” – говорил он всем знакомым и не очень знакомым людям (Женя – бабушкиной младшей сестры сын). В бабушкиной укладке нашлись красивые пелёночки с вышивкой и ришелье, чепчики, одеяльца; «упаковка» у меня была буржуазная.
Бабушке ещё на свадьбу подарили швейную машину “Зингер”- она была хорошей портнихой, но её любимым занятием было вышивание гладью и крестиком по канве в пяльцах. Бабушка каждый год ездила в Москву к сестре Серафиме Андреевне на 10 дней.  Ежедневно там посещала церковь Николая Чудотворца, что в Столпах, в Армянском переулке. На Маросейке и Мясницкой, бабушка покупала мулине, канву, швейные иголки и другие вещи, необходимые для рукоделия и в портновском деле.
 Когда дедушка собирался гулять со мной, он надевал свои лучшие одежды, а бабушка меня красиво упаковывала. В 11 месяцев я начал ходить, а в 12 – начал понемногу говорить.
     Благодаря дедушке, уже в три года, я познакомился с маслобойкой и её устройством; я знал, как давят постное масло из семечек, что такое сычики и макуха. В четыре года я видел, как выделывают кожу из шкур крупного рогатого скота. Мне очень нравилось бывать в сапожной мастерской.  Запах кожи, дратвы, клея, подогретых на противнях деревянных шпилек, мне был очень по душе.
     Большое впечатление на меня производили огненных дел мастера – кузнецы. Дедушка любил с ними общаться, так как знал в этом деле толк, да и покурить и потолковать в компании, было делом почётным.  Он дружил со старым кузнецом (по-уличному его звали дед  Коваль), что жил на правой, противоположной стороне улицы  у  колхозных  амбаров  (коморь).
Дедушка водил меня в кузню, что была на общем дворе колхоза имени 1-го Мая. Кузнец  Данила Лазько был просто ювелир своего дела. Его тяпки были необыкновенной красоты и работали без заточки целый сезон. А как он ковал лошадей?! Мне казалось, что подковы, которые создавал кузнец  Данила для лошадей, очень нравились им. Лошади стояли на трёх ногах в специальном стойле, не шелохнувшись, когда кузнец Данила, зажав на кожаном фартуке между своих колен копыто, какими-то кривыми, очень острыми приспособлениями, ловко обрабатывал его, удаляя наросты и загрязнения. Потом крепил подкову красивыми белыми гвоздями пирамидальной формы прямоугольного сечения, загибая их при выходе на боковую поверхность копыта, и откусывал лишнюю часть специальными кусачками.  Затем обрезал копыто по форме закреплённой подковы. И так, все четыре копыта. Лошади выходили из стойла, пританцовывая!
Со своими подручными дед Данила делал много необходимых деталей к сельскохозяйственным машинам и устройствам: зубья к боронам, направляющие сложной формы для лобогреек, предплужники и режущие части лемехов к плугам и даже зубья для колёсных тракторов ХТЗ, которые часто терялись. Кроме того, делал засовы и щеколды для дверей и калиток, обручи для вёдер, которые цеплялись к журавлям общественных колодцев и массу всякой всячины, которая требовалась колхозу и людям в повседневной жизни. Кузнец Данила был хорошим рассказчиком, знал много мудрых вещей о жизни.
     В 1938 году мы переехали в дом под соломенной крышей при Неполной средней школе. Папа с 1934 года в школе был директором; преподавал физику и математику, а мама преподавала естествознание и химию.
 Во дворе школы, в большом амбаре, была мастерская дедушки. Он хорошо владел работами по железу: чинил крыши, делал водосточные трубы, всякие украшения к ним; делал и чинил вёдра, ремонтировал домашний огородный инвентарь. Дедушка владел искусством восстановления топок самоваров; лудил сковородки и латунные чайники, заливал свинцом прохудившиеся чугунки, чинил примусы. Самой ювелирной работой считались висячие амбарные замки, которые заказывались в довольно больших количествах колхозами района, да и жителями села. Замок от моего дедушки никто не мог открыть без специального, для этого замка, ключа. В четыре года я уже стучал молотком по оправке, заправленной в большой верстак.
    Был я с дедушкой и на ветряной мельнице, что стояла на горе слева от крутой дороги, через Куток, на Никольск. Мне очень хотелось покататься на её громадных крыльях. На той – же горе мы наблюдали за полётами на планере планеристов ОСОАВИАХИМа. Это было красивое зрелище. Я мечтал, что когда вырасту, буду планеристом.
     В ноябре 1940 года, дедушка со своим приятелем перекрывал железную крышу в Райцентре и сильно простыл. Лежал дома, болел. В канун Нового 1941 года, внезапно умер от сердечного приступа. Похоронен дедушка на нашем деревенском кладбище, что в конце улицы Чкалова на взгорье, с левой стороны от пологой дороги на Никольск. В грустное состояние погрузился наш дом.
     31 января 2013 года.  г. Москва.