(Окончание. Начало)
1. http://www.proza.ru/2019/09/28/1485
2. http://www.proza.ru/2019/09/28/1485
3. http://www.proza.ru/2019/10/03/104
4. http://www.proza.ru/2019/10/12/2002
5. http://www.proza.ru/2019/10/13/1317
Ладно, пацаны!
Погнали дальше. В мой неудачный секс опыт, в мою гиблую историю. Она похожа на взаимодействие раскалённой кочерги для помешивания углей в камине или в голландке в моём случае и воды. Вода отскакивает от железа жгучими каплями.
Сразу после развода мальчика своего трёхлетнего, я со всеми дорожными передрягами оттартал самолётом на туманный остров Сахалин, закрытую пограничную зону, под пригляд моих родителей. Эрик был их первым внуком. В качестве бабушки и дедушки они долго ещё пребывали в эйфории от их умненького да разумненького внучарика, засыпавшего их вопросиками. Даже у пивного ларька, куда дед Иван приводил своего любимчига похвастать перед сверстниками.
Содержать свою сиповку, как делал всё это минувшее время, я больше не мог.
Опальный литератор, я, пользуясь остатками своего влияния, рекомендовал её в райком комсомола секретарём-делопроизводителем.
Откуда она быстренько слиняла. Резон?
-Они там целуются в щёчку при встрече.
-Ну, не в губы же!
-Ещё чего!
-Ну, они же цивильные люди. Так сказать, по-французски. А кроме всего, они объединены общей идеей. Получается, по-братски!
-По-****ски! – резанула моя пассия.
И рванула работать в местную пекарню.
Теперь от неё исходил дурманящий запах свежеиспечённых сладких булочек. А её булки представлялись мне роскошью мира... Но, ни-ни!
В это время я начал сотрудничать с областным радио.
Просыпаюсь как-то утром от напористого баритончика из репродуктора, произношу с неудовольствием:
-И что это за мужик балаболит тут в моём дому?
-Так это же ты и есть!- с подчёркнутой интонацией крякает мне супруга...
С неудовольствием отправился я варяжить ещё дальше на север Твери, в Молоково, к Букину.
И знаете, я был в шоке от расставания с Сонковским районом. Тут было много прочитано и написано. Меня тут все знали и я знал тысячи. Рассекая свежий воздух на трескучем мопеде, я мотался, оглашая дремлющие деревни, осенённые старыми деревьями, удил рыбу, собирал грибы, шофера заправляли меня бензином и я с интересом записывал в блокнот их местные выражения и прибаутки. Их не смущала моя борода, лаковые чешки и нейлоновый плащ. Словом, я чувствовал себя своим и люди отвечали мне взаимностью.
В Молоково пришлось начинать всё на пустом месте. Район только-только образовался, газеты ещё не было, даже сигнальный оттиск не выходил; жилья не было, сотрудников набрали из местной интеллигенции, а мне предписывалось проживать в городе Кимры, в гостинице; вычитку материалов для номера и макетирование приходилось производить в редакции «Кимрской правды», где сидели старые замшелые бобры, неодобрительные ко мне. Хотя Лёня Букин и предупредил, что будут иметь дело со знаменитостью, которая пишет как б-г, одной левой!
И вот удивительное мое наблюдение над жизнью глубинки.
Среди местных лопарей, веси, вятичей и чуди проживает некий слой интеллигентных людей, как тонкий слой почвы на скалах. Слой этот – обрусевшие евреи. Всеми своими корнями, может, тысячелетиями, вросли они в местное население, сроднились. Разъединить – значит разрубить.И внешность у них как с чужого плеча, и фамилии у них заимствованные. Например, редактор «Сонковской правды» Семёнов или Ширшиков — ответ секретарь «Кимрской ...». Они на всех чиновничьих должностях, по загод-конторам, по загод-зерно, во всех комитетах и комиссиях... И местный диалект у них лёгким налётом держится. Как в царское время были управляющие имениями — шварцы у обломовцев.
Беда лишь в том, что характеры у них остались глубоко национальные: железновыйные и жестокосердные. Не я сказал!
Прикиньте, как ловко обставил меня, начинающего автора, на гонораре в тогдашних две тысячи Семёнов! Это был удар и зачаток комплекса творческой неполноценности... А кимрский Ширшиков спервоначалу напрягал меня жениться на его племяннице. Будучи директором завода молока и сыроваренья, она ещё умела чотко отбивать чечётку. Меня не соблазнил её прыгающий курдюк. После моего отказа Ширшиков мстительно изъял у меня редакционные ключи и отказал в рабочем месте.
Но молоковцы были добры ко мне. В первом же номере газеты я применил модерную газетно-квадратную вёрстку полос, требующую точного подсчёта строк. Вместо традиционной правдинской.
Взвыли и взроптали все – от партийной верхушки до всех районщиков.
Букин гордился: первый номер и всеобщее внимание. У нас – это у нас!
Особо отмечу вниманием нашего редакционного фотографа, недавноего выпускника средней школы. Он пригласил меня на Могочу, в его родную деревню на путях древних варягов и демонстрировал меня, как редчайшее явление. Я благодарен юному другу до сих пор. За возможность побывать в дремучем сердце России! И полюбить её и её людей.
Наконец, Лёня Букин получил партийное задание написать очерк о своём единственном на весь район воине Герое Советского Союза, командире полка истребителей, место проживание которого было неизвестно.
После публикации пришло письмо. Из Ленинграда. На моё имя.
«Здравствуйте, Володя!
Ознакомился с вашим сочинением.
Что вы там делает, в этой глуши?
Только большой город делает больших людей!
Приезжайте, встречу со всеми почестями.
Позабочусь как надо».
И – обратный адрес!
...Моё сердце возликовало. И, естественно, уже через месяц я стоял на Московском вокзале в Питере, сжигаемый любопытством к такому мощному человеческому поселению. Наикрасивейшему в мире!
Живой герой воздушных схваток с гитлеровцами произвёл на меня сильное впечатление, как и все фронтовики. Казалось, что они сделаны из какого-то другого теста, чем мы. Да и не казалось, а так оно и было.
Генерал-лейтенант тут же полез в шкаф и чуть ли не насильно переодел меня в свой гражданский костюм, сменив мой пёстрый камуфляж.
-Будешь возглавлять комсомольскую организацию. Выдержанный, дисциплинированный! – категорично заявил мой патрон. – Не удивляйся, я всё твое армейское досье прочитал от корки до корки. Нам такие люди нужны!
Может, и прав был мой генерал: старики, женщины и собаки любили меня!
Признаюсь в связи с этим, что несколько раз принимался я за чтение «Страданий молодого Вертера» старика Гёте, но из-за путаного изложения так и не одолел. Даже по рекомендованной институте программе зарубежной литературы. Зато молодой Растиньк, молодой, подчёркиваю, был у меня в чести да Жюльен Сорель — главный герой романа Стендаля в The Red and the Black. И как-то само собой, в моём воображении я стал подражать литературному герою. Как подражал Чайлд-Гарольду, Оненгину, Чацкому...
Впрочем, с армейских времён, выученный замполитом Смагиным, не вёл я дневников, чтобы ненароком не подставить кого-нибудь под беду.
Теперь из миновавшего помню: бывший начальник снабжения лётного полка, полковник в отставке и начальник одного из предприятий Главленинградстроя тютелька в тютельку выполнил распоряжение бывшего командира.
Временная прописка, комната в общаге, 120 рэ ежемесячно – желанное свершилось. Кроме всего, добрый человек обложил меня данью: ежемесячно писать в газеты инфу о деятельности «нашего» строительного треста.
-Пиши. Можешь мне не показывать. Я тебе доверяю, не наврёшь! – по-солдатски, как отправляя меня в разведку, заявил бывший воин.
А мне только подавай, моё молодое перо не знало удержу...
...Если подходит тут высокопарное слово «благодарю», то я благодарю в лице памятных мне живых воинов и всех погибших...