~&~*~&~*~&~*~&~*~&~*~
Алексей Михайлович прожил с женой 30 лет, из которых 5 лет с любовницей Люсей. Семья, это пирог с разными начинками, не всегда со сладкой, иногда с кислой, бывает и с горькой, а Люся - это лакомство, торт из дорогой французской кондитерской. Люся - это 30-летняя блондинка с фигурой Мэрилин Монро и брежневской однушкой. А жена Тося, это приготовленные на пару котлетки, домашние супчики, диетические кашки, запеченный в рукаве сазан с овощами и заваренные целебные травки, потому что у Алексея Михайловича хроническая язва желудка. Тося - это дети, это повар, домашняя медсестра и парикмахер, и ещё много чего такого, почему он без Тоси как без рук. Но жизнь есть жизнь и в каждой семье наступает момент, когда чувства уже не играют праздничным фейервеком, а супруги срослись и сжились настолько, что понимают друг друга без слов. И в этом умирает прелесть ярких красок, душа уже не искрит.
Но у судьбы, как видно, свои планы. Однажды возвращался Алексей Михайлович из магазина, куда заскочил за сигаретами, а впереди идёт блондинка в легком платьице, бедрами призывно покачивает, юбочка по ногам колышется туда-сюда, каблучками цокает, у Алексея аж в зобу дыхание спёрло. Обогоняя незнакомку, повернулся взглянуть да офонарел от невиданной доселе такой приятной красоты. С тех пор засосала Алексея Михайловича двойная жизнь. Рабская какая-то зависимость от молодой горячей бабёнки, от тела её белого и знойного, что вся его жизнь до встречи с ней показалась ему блеклой. А Люся, будто дверь в другой чудесный мир праздника, безмятежной радости, театров, выставок, кафе, ресторанов, уютных интимных вечеров и недолгого отдыха в тёплых странах.
Люся - это скульптурная изящность ног в дорогом капроне и кружевах, это красные лаковые туфли на 15 см шпильке. У Алексея отказывал рассудок, когда он касался рукой гладкого Люсиного бока, её пышной груди или припадал губами к пухлым Люсиным губкам с ярко-красной помадой, пахнущей малиной. При виде шикарных ног в скользящем тонком кружевном нейлоне, в голове его начинала звучать кармен-сюита Родиона Щедрина, которую он посвятил ногам Майи Плисецкой. И везде и всюду аромат духов "Френч Кисс" от Герлен.
Люся, конечно, периодически ела ему мозг чайной ложечкой по поводу развода, но такой расклад Алексей Михайлович в расчёт не брал, ведь и так удачно карта легла: Люсе дублёнка, с роскошной длинноворсовой чернобуркой и Тосе - дорогая дублёнка на натуральном меху. Люсе, итальянские сапожки из кожи питона, на 10 см шпильке, и Тосе, сапоги из натуральной кожи, на небольшом устойчивом каблучке. Люсе, тортик из кондитерской от Манукяна, и Тосе, коробочка эклеров из магазина за углом. Да и к 8 Марта каждой по букету, коробке конфет и духам. Как-то приноровился Алексей Михайлович жить на два дома, не обделяя ни ту ни другую в своей заботе, благо средства и должность позволяли, что даже представить не мог, что он будет делать без Тоси и как жить без Люси. Но Люся вдруг решила по-другому: - Надоело мне стелить свою молодость тебе под ноги ковровой дорожкой, - заявила она. - 5 лет хожу в блудницах, или ты женишься на мне или мы расстаёмся. И отлучила Алексея от тела. Алексей неделю промучился без Люсиных объятий, и так прикидывал и эдак, но развод с женой похлеще ядерной войны - выжить невозможно. Тося - это дети, внуки, куча родственников, всего этого лишиться, как оторвать от себя значимо важный орган - сердце. Наконец, после долгих раздумий, Алексей написал заявление, что потерял паспорт.
С новым паспортом, и не без презента в конвертике, их с Люсей расписали. Люся цвела и пахла в белом платье и фате и после ужина в ресторане, пара благополучно отбыла в недельную "командировку" на Карибы. По приезду домой ничего не изменилось, Алексей Михайлович вечером отбыл к Тосе и детям. Люся достала из шкафа фату и растерзала её в клочья. Жизнь, сделав обманный крюк, опять покатила по тому же сценарию, что и предыдущие 5 лет. Алексей приходил 2 раза в неделю и в выходной к Люсе. Тосе он рассказывал, что якобы посещает закрытый шахматный клуб. Всё вернулось на круги своя, кроме разве того, что Алексей Михайлович стал двоеженцем.
Люся сидела на кухне у подружки Милки, держа ярко-красным маникюром чашку, обжигаясь пила кофе, оставляя на чашке красную каёмку от помады, и размазывая слёзы по щекам, жаловалась на свою неустроенную проблемную личную жизнь. После обличительных возлияний и рыданий в сторону коварного соблазнителя и загубителя, Люся, наконец, опустошила душу от накопившихся мук. Милка всё время сочувственно вздыхала, пытаясь утешить подругу, и в конце подкинула идею - пойти к жене Алексея и всё рассказать. Люся перестала плакать, стерла ногти, оделась в скромный голубенький плащик и неброский платочек, спрятав под него белые локоны, пошла к сопернице. Милка осталась поджидать в машине. "Квартира на 5 этаже", - рассчитала Люся, и зайдя в лифт, нажала этаж. Дверь открыла миловидная женщина со светло-русой аккуратной стрижкой лет 50-ти, с доброжелательным взглядом серых глаз. Люся растерялась и выпалила: - Мы собираем кто сколько может на корм для животных из городского приюта. И начала описывать в каком страшном голоде живут собаки и кошки в приюте. Женщина растерянно покопалась в кошельке и, протянув сторублёвку, заметила, что денег дать больше не может, но споро метнулась в кухню и вынесла Люсе пакет с банкой вчерашнего супа и завалявшимся фаршем, как она объяснила. - Вот возьмите, по местному новостному каналу показывали этот приют, действительно, там животные в плачевном состоянии, - сочувственно кивнула она, протягивая пакет. - А вы не хотите взять собачку или кошечку, - предложила Люся, исподволь оглядывая современную прихожую и добротный ремонт. - Нет, мы давно бы взяли, но у мужа аллергия на шерсть. Вы приходите ещё, - пригласила женщина, - я буду набирать вам продукты для приюта, - и она, выпроводив Люсю на лестничную клетку, закрыла дверь. Люся постояла в задумчивости, сомневаясь правильно ли она поступила, ничего не сказав, и решив, что обидеть эту женщину она бы не смогла, побежала к машине, плюхнув пакет с супом на заднее сиденье. Милка недоуменно уставилась на неё: - Ну как, сказала? - Ничего не сказала, там такая наивность, такая распахнутая довечивость и доброта, что бросить такую, что ребенка оставить. Нет, Лёша никогда её не бросит, он не сможет и Люся залилась новым потоком слёз.
Вечером Люся поставила перед Алексеем тарелку собачьего супа. Он жадно схомячил суп и пошутил: - Съел полпуда- сыт покуда, теперь как бы проведать, не станет ли кто обедать? Люся поставила перед ним налепленные котлетки (не пропадать же фаршу), и села за стол напротив Алексея, но мысли её были не с ним, а далеко, она размышляла о том, что её надежды на счастливую семейную жизнь расстаяли как рассвет над Мельбурном.
Через 2 месяца, получив развод, Люся уехала с новым мужем в Кишинёв. Алексей Михайлович, как раненный зверь, носился по дому не в силах вынести разлуки. Он с криком накидывался на безответную Тосю, придираясь к её разносолам, чего себе никогда не позволял, и отвешивал затрещины сыновьям: - Ишь, два мордоворота сбились в кучу, а ну пошли отсюда до своих жён и детей, свалили отсюда живо. Вытолкав сыновей в дверь, он лёг в постель умирать. Скрутив пуховое одеяло, прижимая его к себе, он представлял, что обнимает свою Люсю и залил слезами постель. Тося, глядя на его мучения, посчитала что у него очередной приступ язвенной болезни и вызвала скорую. После больницы сердечная рана Алексея не зарубцевалась, больно саднила, но уже не кровила, благодаря уходу и поддержке Тоси. Алексей даже купил Тосе кружевное бельё и красные туфли на шпильке, но почувствовать себя снова мужчиной так и не смог. Он как-то сразу постарел, полысел, купил удочки и проводил свободное время на рыбалке.
Пролетело 2 года, Алексей рыбачил на озере недалеко от дома, клева не было, на дне ведёрка сиротливо прыгали несколько карасиков. Стояла тихая багряно-янтарная бархатная осень. Природа как будто раздавала последние улыбки перед предстоящими дождливыми ненастьями, усыпав землю ковром из красно-жёлтых листьев, сделав подарок дню согревающими солнечными лучами.
Теплый ласковый ветерок, пригретый за день, коснулся щеки Алексея, такой же нежный как Люсино дыхание, у Алексея защемило сердце. Стало невыносимо дышать, нервно заглатывая воздух, Алексей не удержался на скользком склоне и упал почти сползая в воду. Он лежал на осенней, иссущенной солнцем траве и бил, бил, бил кулаками землю, не имея сил больше жить. Сколько он так пролежал, он не помнил. Наконец, он поднялся, сложил удочки, взял ведёрко и пошёл домой самой длинной дорогой через парк, только бы не идти домой, отсрочить это опостылевшее тоскливое однообразие.
***
А в парке на скамеечке в синих сумерках сидела с колясочкой Люся и на лице у неё было сплошное дождливое ненастье. Она неспешно катала колясочку со спящим сыном, а из глаз её падали слёзы, как пожухлые листья с дерев, потому что муж не смог оценить Люсину красоту по достоинству и ушёл к молодой сисястой секретарше.
Алексей не веря глазам, боясь поверить в реальность происходящего, как во сне присел к Люсе на скамеечку, и обняв, припав губами к белокурому локону на виске, выдохнул: - Если ты исчезнешь, я умру. Люся повернула к нему зарёванное бледное лицо и уткнувшсь ему в грудь, чуть помедлив, собравшись с силами, ответила: - Теперь я от тебя уже никуда не денусь...
А О С Е Н Ь играючи мела по тротуару радужную листву, которая кружилась и бесшумно взмывала в хаотичном хороводе, складывая листья во всё новый и новый узор калейдоскопа, и в каждом листочке был спрятан секрет: оцветшего лета пряный привет...
Р.S. Для вас музыка, под которую О С Е Н Ь метёт своим подолом и кружит листья All Alone Tony Lee King, под которую я писала этот рассказ. Иллюстрация выше американского художника Уолтера Поппа.