Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2019/10/06/1560
О чём ветер поёт в пустом сердце моём?
О том поёт, что огонь сжёг всё в сердце моём...
О чём ветер поёт в пустом сердце моём?
О том, что вечный лёд сковал сердце моё...
О чём ветер поёт в пустом сердце моём?
О том, что пламя и лёд вместе в сердце моём.
Дроги Аринрих. Лабиринты Ехо, том 2, автор Макс Фрай.
Покорный заклинанию, огонь с рёвом взметнулся ввысь, окутывая сверкающим коконом всё погребальное сооружение вместе с ладьёй и телами погибших.
Локи взирал на костёр со смешанным чувством скорби и отвращения. С одной стороны, в Асгарде также существовал обычай отправлять умерших в Высший Мир на огненных ладьях, ибо пламя – это наиболее быстрый способ разорвать связь души с телом. С другой – он не мог без содрогания смотреть, как старик и молодая женщина добровольно отдают свою жизнь в качестве дара духам судьбы, каким-то неизвестным Пращурам, от которых зависело благополучие их рода и которых следовало задабривать столь жестоким способом. Ещё больше его беспокоил и даже отчасти пугал тот факт, что один их этих «даров», а именно – «воля» старика Скегги, досталась ему. Вечный принцип «взял – отдай что-то взамен» в Йотунхейме действовал безотказно. Да и сам Локи не привык оставлять после себя долги. Он был асом до мозга костей, но это не отменяло тот факт, что в нём текла кровь йотунов, и не простая кровь, а королевская. А посему теперь от него чего-то ждали, но чего? Обещаний? Клятв?
В конце концов, помня о том, что именно здесь с помощью тёмной йотунской магии он получил назад и даже приумножил свою силу, Локи решил вернуться в Храм Солнца с тем, чтобы отдать минимум из того, что мог потребовать от него этот суровый и холодный мир. Какую-нибудь мелочь вроде неопределенного обещания «как-нибудь», «что-нибудь», «где-нибудь», «когда-нибудь»...
Под оглушительный треск погребального костра Локи произнёс короткую фразу, и в тот же миг оказался среди каменных истуканов, окружавших ложе низкого алтаря. Подойдя к нему, царевич увидел, что за прошедшую ночь камень весь покрылся сверкающей изморозью, похожей на осколки битого стекла. Положив правую руку на холодную и колючую поверхность алтаря и незаметно скрестив пальцы на левой руке*, он закрыл глаза и произнёс выдуманные на ходу слова:
– У меня нет ничего ценного, кроме меня самого, а посему я – Локи, сын Лафея, приёмный сын Одина, обещаю свой ум, силу и способности использовать во благо народа Йотунхейма.
В тот же момент что-то острое и горячее пронзило его ладонь. Отдёрнув руку, маг увидел, как несколько капель его крови упали на алтарь и потекли по его поверхности, заполняя выбитые в камне руны. Послышался тонкий, звенящий, почти неуловимый ухом звук, вслед за которым прямо перед царевичем возникла слабо светящаяся сфера, медленно заполняющаяся синеватой дымкой. Звук нарастал, превращаясь в басовитое гудение, туман внутри сферы стянулся в одну точку, образуя узкое горло зарождающегося портала
– Не ожидал... – с удивлением вымолвил Локи, рассматривая растущие врата.
Недолго думая, он сплёл заклинание перемещения, вложив в него всё свое страстное желание оказаться подальше отсюда – в тихом и спокойном месте, и шагнул в образовавшуюся воронку, бесшумно схлопнувшуюся за его спиной.
Внезапно наступившая тишина почти оглушила. Она была такой абсолютной, что принцу показалось на мгновение, будто он оглох. Осмотревшись, царевич с удивлением обнаружил, что его по-прежнему окружают исполинские сосны Железного Леса. Прямо перед ним, в нескольких десятках элей*, стоял занесённый по самые окна снегом дом Ангрбоды. Локи медленно закрыл глаза и снова их открыл. Нет, окружающий пейзаж остался тот же. Ничего не изменилось. Вот так вот: следовало более конкретно называть адрес при перемещении. Кто же знал, что дом лесной колдуньи и есть самое тихое и спокойное место.
Захотелось хлебнуть чего-нибудь очень крепкого. Вот прямо здесь. Не сходя с этого места.
Холодное солнце, едва выглянув из-за горизонта, тут же поспешило скрыться, словно ему, как и самому Локи, было невмоготу смотреть на покрытую снегом землю. Казалось, только что наступивший рассвет тут же плавно перетёк в закат, погрузив всё вокруг в какие-то тухлые сумерки и окрасив окружающий мир в один унылый сероватый тон.
Крепко выругавшись и отряхнув с головы белое снежное крошево, маг двинулся по наметённым за сутки сугробам к дому. Ступив на порог, он легко расплёл охранное заклинание Ангрбоды и, толкнув дверь, ступил внутрь. Дом встретил его непривычной тишиной и холодом. Принц пересёк сени и вошёл в комнату, показавшуюся особенно неуютной из-за остывшего камина.
Щёлкнув пальцами, он метнул в очаг маленький огненный пульсар. Результат превзошёл все ожидания – дрова в печи чуть не разлетелись в разные стороны, и вверх взметнулся огонь, взревев под стать кузнечному горну. Локи испуганно шарахнулся в сторону – следовало осторожнее обращаться со вновь приобретенной силой.
Ещё немного огненного буйства, и оранжевые лепестки пламени, рассыпая искры по очагу, медленно опали, возвращаясь к своему привычному виду. Постепенно тепло стало наполнять дом, а негромкое потрескивание поленьев вернуло ему уют и умиротворение.
Локи разместился на полу, прямо перед очагом, усевшись на расстеленные пушистые шкуры. Неторопливо стянув высокие мягкие сапоги и отстегнув плащ, он свернул его валиком и, уложив под голову, блаженно растянулся возле огня, закинув за голову руку с тонкими пальцами. Закрыв глаза, Локи сосредоточился, расставляя вокруг дома охранные сети, чтобы быть готовым, если кто-то вдруг решит заглянуть к нему на огонёк. А затем некоторое время лежал, наблюдая за язычками огня, то затухающими, то вновь вспыхивающими в очаге, упорно раздумывая о событиях последних дней. Пляшущее пламя выхватывало из темноты то его точёный профиль, то рассыпавшиеся по импровизированной подушке чёрные волосы, закудрявившиеся от резкой смены температуры. У него выдалась та еще ночка, а перед ней – на диво весёлый вечер, которому предшествовал донельзя интересный день. Кто бы знал, насколько он устал. Насколько ему хотелось верить, что всё, что произошло с ним за последнее время, было просто страшным, дурным сном, который рано или поздно просто обязан был закончиться. Ему так хотелось проснуться и узнать, что не было ни того безысходного разговора с Одином в Хранилище, ни его побега из Асгарда, ни встречи с Ангрбодой, ни драки с варгами, ни этого погребального костра. Все произошедшие события словно сломали его прежнего и слепили заново. Кто он теперь? Кем стал?
Он явился в Йотунхейм, как чужак, и это положение было ему на руку, ибо ни к чему не обязывало. Единственное, чего хотел беглый принц Асгарда – овладеть секретами тёмной йотунской магии для того, чтобы осуществить своё самое заветное желание, с которым он пришел в этот мир – убить Лафея, испепелить это чудовище, чтобы даже праха его не осталось, выжечь из памяти, соскрести с кожи, вытравить из крови саму память о нём. Он ненавидел этот холодный и неприветливый мир с его инеистыми монстрами и думал, что убив их вождя, своего так называемого отца, он докажет Одину, что он не один из них, заставит Всеотца гордится им. Локи мечтал увидеть, как остатки этих злобных тварей будут умирать от голода на руинах своих ледяных пещер. Никогда еще царевич так страстно не желал чьей-то смерти.
Повстречав Ангрбоду, он только и думал о том, как использовать её знания, её магию для осуществления своих целей. Но случилось непредвиденное. Прожив в Железном Лесу какое-то время, Локи вдруг понял, что Йотунхейм – это не только злобные ледяные монстры, и сама их земля – вовсе не сплошной холодный лёд и неприступные скалы. Этот мир полон своеобразной красоты: здесь есть и солнце, в лучах которого снег мерцает и искрится, как россыпи бриллиантов; и луны, заливающие дальние пики гор волшебным серебристым светом; невероятной красоты северная заря, сияющая в окружении звезд; густые леса с огромными и удивительными деревьями, что своими кронами подпирают небеса. А обитатели его оказались самыми обычными людьми. Молодые и старые, красивые и не очень, статные и обрюзгшие, мастера оборотничества и просто выглядевшие причудливо – все они вовсе не были монстрами, которыми пугали детей в Асгарде. Но всех их роднило одно: они смотрели на Локи с надеждой в глазах, так, как асы смотрели на Тора и никогда не будут смотреть на него. Этот мир страстно желал сделать его своей частью. И принц уже не мог с определенностью сказать, что эта мысль ему неприятна. Он не полюбил Йотунхейм, нет. Иногда он думал, что хотел бы никогда не знать правды о том, кто он есть и кем не является. Как прекрасно было жить во лжи. Сейчас принцу казалось, что тогда он был счастлив. Теперь же он здесь, в этом примитивном мире, и, наверное, он действительно в отчаянии, раз пытается найти здесь свой дом. Но эта земля всё ещё оставалась ему чужой.
Локи получил всё, что хотел. Магия плескалась в его венах из края в край, бурлила, неистовствовала и рвалась наружу, будоража кровь. Он почти смирился со своей второй сущностью и даже научился пользоваться её преимуществами: железными мышцами, мощными сухожилиями, пружинящим скелетом и лёгкими, работающими с утроенной силой. В облике йотуна он мог быть выше, мощнее, проворнее и жёстче. Его глаза могли видеть всё до мельчайшей пылинки, а слух улавливал шелест падения снежинки на снег. Локи мог использовать одновременно и йотунскую, и свою собственную магию. Он был силён, как никогда. Так почему же он до сих пор лежит на медвежьей шкуре в доме йотунской колдуньи вместо того, чтобы воспользоваться так удачно сложившимися обстоятельствами и оказаться в Утгарде, чтобы исполнить, наконец, свою заветную месть? Портал предоставил ему свободу выбора. Следовало только чётко обозначить конечный пункт. Однако в его голове царил такой первозданный хаос, что мироздание, не сумев разобраться в нём, переместило его именно туда, куда Локи стремился подсознательно.
Принц закусил губу, пытаясь подавить всплеск эмоций. Воспоминание об Ангрбоде вновь всколыхнуло на дне сознания нечто новое и непривычное – словно неистовый огонь встретился с мёртвым холодом. Ему казалось, что именно лесная дева не даёт ему выбраться из этого чужого мира, из этой невыносимой ситуации, из этого хаоса, что творился сейчас вокруг его жизни и внутри него самого. Прошлой ночью, когда он сидел в одиночестве в йотунском храме, пытаясь разобраться в природе своих чувств к Ангрбоде, неожиданно для себя самого он понял, остро и ярко, что его тянуло, неумолимо сильно тянуло к этой невыносимой колдунье. То был даже не инстинкт, а чувство, неподвластное описанию. Так зверь чувствует смесь первобытного трепета перед надвигающейся опасностью и любопытство, жажду по неизведанному. Так волка манит и пугает свет костра, тревожит холодное и прекрасное сияние луны на ночном небосводе. Перед его глазами вновь и вновь вставала картина их прощания в Храме: как вздрогнула, как посмотрела в ответ на его жестокие слова. И снова задавал себе один и тот же вопрос: а если бы?... если бы не оттолкнул? Если бы удержал? Всё равно хотелось перемотать время назад и попытаться что-то исправить. Слишком явно перед собой видел Локи её затуманенный болью взгляд. Наверное, поэтому он вернулся.
А время всё шло. В доме оставалось всё так же тихо и пусто. Стараясь не уснуть, Локи широко открывал глаза, глядя на пляшущие язычки пламени. Сияющие угольки багряными искрами отражались в малахитовой радужке, затухая где-то на самом дне зрачков. Он поймал себя на том, что прислушивается к своим охранным «сторожам» в надежде услышать долгожданный сигнал. Иногда ему казалось, что из сеней долетают какие-то звуки, но каждый раз, напрягая слух, он сталкивался всё с той же оглушающей тишиной, которая постепенно приобретала невероятные масштабы, и комната, которая раньше была всего лишь просторной, сейчас стала бесконечно огромной. Почему чем дольше эта несносная колдунья не возвращалась, тем сложнее было думать о чём-нибудь, кроме неё?
«Ты всё-таки дотянулась до моего сердца, лесная чародейка...».
В конце концов, усталость и бессонная ночь взяли своё. Он прикрыл веки, повторяя про себя:
«Я ненадолго, совсем на чуть-чуть», – и тут же провалился в темноту.
* * *
Стало холодно, но Ангрбода всё ещё продолжала стоять, глядя, как налетевший внезапно северный ветер развевает пепел погребального костра.
Тоскливый волчий вой расколол тишину зимнего леса, эхом рассыпался среди деревьев. Мать волков узнала голос Стерегущего в Ночи, затем к нему присоединилась Бегущая по Кромке Леса, а затем и вся стая, почувствовав тоску своей Хозяйки, затянула протяжную прощальную песню. С неба посыпались крупные хлопья снега, постепенно заметая угли погребального костра. Колдунья подняла лицо к серым небесам, чувствуя, как тают на коже снежинки, смешиваясь со скупыми слезами.
– Лёгкой дороги тебе, Скегги, – прошептала она. – Лёгкой дороги всем вам. И светлой памяти.
Волчьи голоса, допев поминальную песню, плавно затихли. Рахга неслышно подошла к товарке, приобняв за плечи, легонько коснулась её щеки, стирая дорожки слёз.
– Пойдем-ка ко мне, девонька, а то, глядишь, замерзла совсем.
Ангрбода как-то по-детски всхлипнула, утёрла лицо рукавом и в ответ обняла старую женщину. Так они и пошли вдвоём, обнявшись, прочь от чёрного круга остывающего пепелища.
Следом за матерью-медведицей колдунья зашла в просторную пещеру и уселась на ложе, где ещё недавно сама лежала без признаков жизни. Чувство беспросветной печали и невосполнимой утраты охватило её.
Хлопотавшая возле очага Рахга несколько раз оборачивалась, с тревогой вглядываясь в застывшую фигуру девы, что сидела, подавшись вперёд, бесцельно приникнув губами к кончикам пальцев сложенных шпилем рук. Она упорно молчала, а лицо не покидало выражение задумчивой отрешенности.
Когда вода в большом пузатом чайнике, наконец, закипела, ведунья, сняв со стены небольшой пучок высушенных трав, заварила их в кружке и поднесла Ангрбоде пахнувший лесной земляникой отвар.
– Пей, дочка, согрей тело и душу. Вижу, гнетёт тебя печаль не только по павшим собратьям. А где же гость наш отважный? Неужто не остался тризну справить по погибшим?
– Я думаю, Локи теперь далеко отсюда.
Она старалась говорить ровно и бесстрастно, но помимо воли в голосе сквозило горькое разочарование.
– Как это – далеко? – Удивилась Рахга. – Он же теперь вроде как побратим наш.
– Вот именно, что «вроде как», – резко ответила Ангрбода, сделав ударение на последней фразе. – Никакой он нам не побратим! Упрямый баран, которому по странной прихоти своей Матушка Природа подарила облик бессмертного бога!
И, не выдержав, рассказала о том, что произошло между ней и Локи этой ночью. Она нервно расхаживала по пещере, яростно жестикулируя, вспоминая эпизоды их разговора. Рахга слушала, не перебивая, удобно усевшись на своей застеленной шкурами постели. Она уже все поняла, даже не дожидаясь конца рассказа. Внезапно Ангрбода резко остановилась и замолчала, а затем бессильно опустила руки и буквально рухнула без сил рядом с сейдконой, спрятав лицо в ладонях. Ведунья подняла руку, мягко обняв подругу за плечи, качнула к себе, успокаивая.
– Не стоит тебе убиваться так, Ангра, – произнесла ласково, – эти асгардские боги совсем как дети малые. Эгоистичные и странные дети. А этот твой, вишь, ещё и обиженный. И с комплексами. Видно, у себя в Асгарде получил не один камень в свой огород, раз теперь так боится показаться слабым, признаться, что допустил брешь в защите и выпустил чувства наружу.
– Да какая теперь разница, – горько произнесла Ангрбода, выпрямляясь. – Он ушел. Вернулся в свой золотой город. Что теперь говорить о нём? Всё пройдёт. Всё забудется.
В этот момент снаружи раздался какой-то шум. В дверь кто-то усиленно скрёбся и царапался.
– Я посмотрю, – Ангрбода встала и, подойдя к дверям, отодвинула запор.
В то же мгновение тяжёлые дубовые створки распахнулись, и вместе с клубами морозного воздуха в пещеру буквально вкатился золотисто-чёрный, шипящий, рычащий и ругающийся клубок, размахивающий хвостами, лапами и крыльями. Дева едва успела отскочить, иначе её бы просто сшибло с ног. Обе женщины застыли в изумлении, отступив подальше от драчунов, в которых без труда признали Фенрира и Уну. Мгновение Ангрбода ошеломленно смотрела на это безобразие, а потом бросилась разнимать фамильяров.
– А ну-ка прекратите! Уна! Фенрир! Немедленно перестаньте! Прекратите сейчас же, или я вас сейчас огрею заклинанием!
Клубок тут же неохотно распался на две части – волк отполз к стене, обиженно зализывая поцарапанный нос, а мантикора прижалась к ногам хозяйки, фыркая, предостерегающе шипя и дёргая хвостом. В воздухе медленно кружились, оседая, перья и клочья шерсти.
– Да что с вами такое? – удивлённо воскликнула Ангрбода.
Это было нечто из ряда вон выходящее. Неразлучная парочка за всё время ни разу не поссорилась, и вдруг – настоящая драка.
«Я всего лишь хотел поиграть, только слегка куснул за ушко, а она просто накинулась на меня, как дикая кошка», – оправдывался Фенрир.
«А я и есть дикая кошка, понятно?» – зло огрызнулась Уна.
Ангрбода с сомнением смотрела на мантикору, не понимая причины её внезапной агрессии к другу, но вдруг какая-то новая мысль мелькнула в её голове, и, повернувшись к Фенриру, она спросила:
– Почему ты до сих пор здесь, разве Локи не забрал тебя с собой в Асгард?
«В Асгард? – удивился волк. – С чего ты взяла, что он в Асгарде? Локи здесь, в Йотунхейме. Если бы он был в другом мире, я бы не чувствовал его, а так я знаю даже, что он сейчас делает. Он где-то не очень далеко».
– Ты можешь сказать точнее, где? – колдунья почувствовала, как сердце её радостно встрепенулось.
«Сейчас попробую», – Фенрир сосредоточенно замер.
Закрыв глаза, он раскинул ментальную сеть по Ярнвиду, стараясь растянуть её как можно шире, как учил его хозяин, пытаясь определить его местонахождение. Но то ли принц был слишком далеко, то ли умений у Фенрира не хватило, но найти место, где он находится, волк не смог. На морде фамильяра появилось почти комичное, сконфуженное выражение.
– Ну, а хотя бы что ты чувствуешь сейчас? – не унималась Ангрбода.
Фенрир снова сосредоточился. Через минуту, показавшуюся колдунье вечностью, фамильяр поднял на неё округлившиеся от старания глаза, став при этом похожим на филина, и смущенно тявкнул.
– Что делает? – не поверила дева. – Спит? Спокойно спит? Всё! Я знаю, где он. Если только этот проклятый йотун не улёгся спать в лесу под ёлкой. Уна, Фенрир, за мной.
И Ангрбода решительно направилась к выходу. Вслед ей раздалось раздражённое шипение.
– В чем дело, Уна? – хозяйка остановилась, удивлённо оглядываясь на недовольную любимицу, которая даже не сдвинулась с места. – Ты сегодня не в настроении?
Фенрир на всякий случай попятился. Ангрбода внимательно посмотрела на мантикору, что-то прикинула в уме, перевела прищуренные глаза на притихшего волка, а затем подошла к Уне и опустилась перед ней на одно колено, коснувшись ладонью теплой бархатной головы.
– Девочка моя, если ты плохо себя чувствуешь, можешь остаться у матушки Рахги, вернёшься завтра или когда захочешь, – её голос звучал ласково и участливо.
Крылатая кошка глянула на неё искоса, растерянно и печально. Потом ткнулась большим мокрым носом в ладонь, словно прося извинения. Огромные крылья с лёгким шелестом развернулись и тут же повисли.
– Ладно, ладно, не переживай. Я сама загляну к тебе завтра. Присмотри за ней, Рахга.
– Не волнуйся, детка, пусть Уна отдыхает. И Фенрир пусть остается. Им сегодня тоже несладко пришлось. Я их накормлю, они выспятся, отдохнут, а завтра вернёшься на тризну и забёрешь их.
– Спасибо тебе, матушка Рахга. Пожелай мне удачи. Мне кажется, я знаю, где прячется наш гость.
– Иди-иди, дитя. Скатертью тебе дорога. И помни: что бы ты ни думала о нём, ты ему не безразлична. Иначе не оттолкнул бы он тебя с такой болью. Только не жди от него признаний. Просто некоторым вещам не суждено сбыться.
Дева вздохнула, обняла сейдкону и, выйдя из пещеры, свистнула Стерегущего в Ночи.
ПОЯСНЕНИЯ АВТОРА:
* Незаметно сложить пальцы крестом во время произнесения клятвы обычно означает, что выполнять клятву человек не намерен. В словаре распальцовок новоруского языка жест, представляющий собой руку со скрещёнными пальцами, средним и указательным, обозначает: «Всё лажа».
* Элле, эль, локоть (нем. elle) – старинная немецкая единица длины, значение которой варьировалось в зависимости от местности, но в общем равна приблизительно 60 см. Австрийский локоть был равен 77,92 см.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2019/11/14/2041