Автор: Оникс
Утро в Нулевом городе многие начинают с одиночной партии в гольф: взмаха руки; единственного шара, попадавшего в лунку. Со стакана прохладной воды с газом, с немого приветствия соседей через дорогу. Нарочито бодрые, в выглаженных рубашках-поло и белой обуви. Словно по негласному правилу, каждый здесь бодр, приветлив и порядочен с 6:30 утра и до гробовой доски.
Я же просыпаюсь, когда повезет. Вместе со слезящимися глазами, паникой, истеричным звуком ногтей по тумбочке. Почти каждое утро чувствую, как несущее смерть нечто наседает мне на грудь; душит, пальцами давя на артерии. Осознание того, что следующий день может не наступить, стало твердым и очерченным.
Вся моя жизнь - астма. Так уж вышло.
***
Нам с младшей сестрой пришлось переехать из-за обострения болезни - приступы случались почти каждый день, а дышал я в последнее время с исходящим из глубины моего нутра хрипом. Голос до неузнаваемого осип от кашля.
Судя по симптомам, вычитанным однажды в медицинском справочнике, жить мне на тот момент оставалось дня три. Пожалуй, осознание данности и стало отправной точкой, подсознательным выключателем: вот пронзительно вспыхивает свет, освещая стенки гроба. Черного, угловатого и как никогда настоящего - астма душила день за днем, и вместе с тем все сильнее становилось ощущение: воздуха не хватало, потому что ребра уже сдавило могильной плитой.
Однако услышав просьбу о немедленной госпитализации, лечащий врач лишь усмехнулся, оголяя десну под верхней губой. Выписал с десяток лекарств, названия которых длинной с указательный палец, и посоветовал сменить место жительства, чтобы поближе к морю.
Астма ведь случается от плохой жизни, накладывают на себя руки часто по этой же причине.
Теперь я живу к набережной близко, насколько это только возможно. Послушно подхожу к самой кромке воды каждый день, вдыхая запах соли и хрипло вздымающиеся волны. Море своими костлявыми пальцами колупает гальку под ногами, жадно прячет камушки подальше, как только я пытаюсь их подобрать.
Назвать Нулевой город городом, как ни странно, довольно сложно: длинная, словно хребет, улица с несколькими переулками обрывалась уходящим в горизонт морем, темным и почти неподвижным. Вместо названий - три или четыре нумерованных сектора, что лишь усиливало ощущения безликости этого места. Словно коридор больницы, в котором последняя дверь - это уже морг.
Я все еще просыпался, содрогаясь в приступах кашля. Поза ортопноэ, слипшиеся от пота волосы. Когда сквозь накатывающие к глазам слезы смотрел в окно, казалось, птицы задыхаются вместе со мной. Из-за плотности туч даже небу не хватало воздуха.
Местные относились ко мне с некоторым недоверием: здоровались, но первые никогда не кивали. За спиной шептались - я был единственным, кто ходил на набережную, это их смущало. Но соседям нравился мой офисный стиль в одежде, факт того, что работал я на дому и всегда подолгу. Когда я прогуливался, меня неприкрыто разглядывали, в такие минуты белые рубашки и отглаженные брюки выстраивались в ровные линии.
(Шаг, и какая-то девушка кивает, перехватив мой взгляд через ограду. Другой - пожилой мужчина с посеребренными сединой волосами машет, будто салютует)
Все свободное время я проводил за ноутбуком. Точнее сказать, свободное от набережной время было рабочим: поставив на стол стакан теплой кипяченой воды, часами рисовал однотипные логотипы для однодневных компаний; оформления для сайтов, шрифты. От подобных занятий зрение давно испортилось, даже в очках теперь работать подолгу не получается. Лишь изредка я откидывался в кресле, чтобы протереть сухие и безжизненные глаза. Сестра в это время подливала воду мне в кружку и уходила.
Стремясь заниматься любимым делом, отчего-то боялся стать художником, уйти в свободное плаванье. Быть непонятым, неодобренным, остаться без денег. Теперь я стою на мели своей боязни, и прилив, кажется, будет совсем не скоро.
Приступы кашля своими зубами рвут мое горло. Так страшно, когда не можешь остановиться…
Таблетки в какой-то момент стали заканчиваться. Отчетливо помню: зияющие пробоины в упаковках напрягали, вызывали во мне подсознательную, глубоководную тревогу. Пришлось идти в аптеку под вереницу монотонных взглядов.
Уже приближаясь к своему дому с пакетами, переживавшими запястья, почувствовал:
кажется, снова приступ.
Легкие в целлофан, потом затянули. Он подкосил меня железной палкой под коленями. Дыхание учащенное, баночки покатились по тротуару. Кашель сухой, глубокий. Где ингалятор? Задержать бы дыхание, не могу. Духи? Машины? Кто-то неподалёку закурил? Нужно сесть, наклонить голову… Очень нехорошо…
Я перестал себя контролировать.
Не знаю, сколько это продолжалось, но не долго, наверное. Я лежал на тротуаре и задыхался, словно рыба, которая лежит на тротуаре и задыхается. Взгляд сфокусировать не получалось. Голова звенела, голова-ксилофон.
Отголоском отдалось осознание - кто-то вытряхивает мою сумку. Потом прямо на лицо, стукнув переносицу, упал ингалятор.
Облегчение было внезапным и оттого почти болезненным. Я впивался зубами в пластиковую трубку, хотелось заплакать. Внезапно стало так хорошо, что я было не рехнулся.
И в этот момент раздалось откуда-то сверху:
- Это что, без парилки тебя так разносит?
На меня смотрела невысокая, стриженная под каре девушка. Может, кореянка, может японка. С кучей цепей и пластиковых кулонов, в растянутой черной футболке и совершенно дурацкой вязанной шапочке.
- Меня зовут Кагами. Я уверена, имени вполне достаточно, чтобы дать мне попробовать эту штуку.
С ингалятора, почти отнятого; с глубокой затяжки и облачка пара началось наше знакомство.
***
- Серьезно? Не накидывался ни разу?
При этих словах девушка закинула в рот сразу несколько леденцов из гремящей банки. Жестяные звуки раздражали.
- С моим диагнозом даже нервничать особо нельзя, не говоря уже о том, чтобы курить траву.
- Я вообще-то о таблетках. Не знаю, я бы при желании приняла даже с дыркой вместо легких. Суть в том, готов ли ты быть вечно смелым после минутной смелости… типа того.
Приехав в Нулевой город, мы с сестрой так и не успели ни с кем познакомиться поближе, не хотели даже. Я по природе своей никогда не стремился к общению; Луиза, сестра, была слишком робка и стеснительна, чтобы сдружиться с кем-то.
А вот уже сейчас Кагами выплевывает содовую прямо на тротуар только потому, что напиток ей не понравился. Делает это с явным удовольствием, смакуя мысленно звук льющейся из губ жидкости.
Затем ведет меня, крепко сжимая руку, прямо по липкой пенящейся луже.
- Все, пошли ко мне. Будем кассеты слушать.
В ее случае, кажется, выбор уже был сделан. Не спрашивая нашего с сестрой мнения, приписали этого человека. С яркой биркой-наклейкой: «лучший друг».
Они с Лиззи действия нашли общий язык. Причем до странного быстро, даже поспешно: девушка карликовой породы, японский мини-автомобиль почему-то стал лидером двух наших мнений. Кагами подавляла своим существом, решала за нас, не давая выбора. Но в ее деспотичности было нечто такое, к чему тянуло. И мы подчинялись, давали завязать себе глаза и вести.
В городе к ней относились с презрением, смежным со страхом чувством. Когда мы гуляли втроем по пустующим трассам - японка походила в такие моменты на нашу младшую сестру - зрачки в спину становились едкими. Глазами люди шипели, поджатыми губами - кусали. Заставляли неприятно гудеть позвонки, чувствовать спиной легкий холод.
(Шаг, и мужчина при виде нас задвинул шторы. Другой - стоявшая во дворе женщина прикрыла глаза своим дочерям в белых платьях.)
Попытки улучшить условия жизни сошли на нет: новоиспеченная знакомая научила Луизу курить. И хотя дымили они на балконе во время моего отсутствия, целыми днями потом першило в горле, как если бы туда постоянно сыпали хлорку. Лишь стоя у черной водяной кромки я дышал полной грудью. Все комнаты в доме пропахли табаком и фруктовыми отдушками.
И все же, каким было мое отношение к ней? Я до сих пор так и не понял, если честно: при всей скверности ее характера хотелось находиться рядом. При всей болезненности знакомства позволить хоть раз выдохнуть мутноватое облачко дыма себе в лицо и сказать:
«Ты странная. А я хочу тобой задохнуться»
У Кагами дома, в здании с абсурдно черными стенами, мы втроем наматывали кассеты на шариковые ручки. Танцевали под техно, и кулоны на ее почти мальчишеской груди бренчали. Хаотичные звуки, обертки от шоколадок в углах, спертый воздух. Задернутые шторы, неоновые светильники - это были несколько квадратных метров чистой кислоты и концентрированного помешательства. Когда я смотрел на блаженное лицо уже пьяной сестры, понимал, что, наверное, выгляжу точно так же в этот момент.
Почему я до последнего цеплялся за нее? Терпел вульгарность, бездумные выходки и всеобщее осуждение?
Она была художником. Занималась этим лишь ради себя и оттого была такой настоящей.
( - Если нас запалят, - Кагами, выглянув за стену, встряхнула балончик с черной краской, - все бросай и беги.
- Я не могу бегать, - в то мгновение говорил с ней через платок, чтобы не вдыхать едкий запах, - может случиться очередной приступ.
Цокнула языком, раздраженно выдохнула. Принялась разукрашивать аптечную стену.
- Тогда не сдавайся им живым и умри во имя искусства. Не так уж и плохо погибать таким всем, эмм, таким всем не таким.)
Японка искренне верила в инопланетян и рисовала лишь их - маркером, жирными и кривоватыми линиями, словно ребенок. Этими каракулями были покрыты тротуары, дороги, потолки ее дома и стены всех зданий. Сидя вечерами на какой-нибудь крыше, мы слушали рассказы о том, как однажды пришельцы устроят в этом городе вечеринку тысячелетия. Со своего корабля они вынесут лучшие звуковые усилители; наркотики, похожие - Кагами уверяла - на лизергиновую кислоту. Эти существа с глазами, будто обтянутыми латексом, раскроют секрет настоящего космо-техно, а потом заберут девушку с собой, покорять галактику и закидываться блестящими таблетками.
И в моменты нашего общения, всех этих сумбурных вечеров я ловил себя на мысли: именно сейчас я проживаю свою юность. Настоящую, с эпилепсией под музыку, с особенным маргинальным удовольствием от порицания окружающих. С дикой головной болью субботним утром, со своими попытками…ммм…
( - Это Юдоку, - ткнула пальцем в одну из каракулей с пришельцем, - я выбрала это имя, потому что его кожа выделяет яды: стоит Юдоку появиться где-нибудь, как все вокруг начинают задыхаться и умирают в страшных мучениях. Еще он сам страдает от этого запаха.
Тогда я внимательнее посмотрел на рисунок: мазня. Зловонные испарения - облачки нарисованного маркером пара. Я рисовал примерно так же, когда мне было лет шесть.
Забавно все это. Может, я тоже являюсь кем-то вроде зловонного пришельца? Собственным ядом я не только отравляю окружающих (Луизу, да и тех же соседей), но и себя умертвляю? Делая это день за днем, размеренно, заливая в горло по капле ядовитого концентрата.
- Так, ты меня слушаешь? - японка с силой стукнула меня в бок. После этого невольно пришлось обратиться к ее рисункам. - Единственный друг Юдоку - призрак маленькой девочка Ши. И чтобы видеть ее, инопланетянин всегда носит тело Ши в небольшом целлофановом пакете.
- Зачем мне все это знать, Кагами? Вот на кой черт, правда?
Она посмотрела на меня глубоко и значительно. Узкие глаза на секунду показались необъятно огромными.
- Когда я улечу бороздить космос, кто-то должен продолжить рисовать их)
Временами мне действительно было тяжело. Плохо, даже хуже, чем раньше - неполноценность ощущалась еще более остро и болезненно. Просто теперь нашлось, с чем сравнивать; у меня появилось то, чего я действительно хочу.
Убегать с баллончиком краски, не сгибаясь вдвое от накатившего удушья. Дымить электронными сигаретами, не ингалятором, вливать в него приторную жижу с резкой и въедливой отдушкой.
И от всех этих тягостных мыслей в какой-то момент действительно захотел прикончить себя. Чтобы быстро, разом, чтобы больше не мучаться. Был в шаге от смерти, и я пытался шагнуть,
чтобы проснуться и глубоко зевнуть. Выкурить сигарету, лежа в постели; сделать утреннюю пробежку, пока на улице прохладно. Не бояться забыть дома сумку с лекарствами, не прислушиваться к собственному дыханию. И болезненно не ощущать свои легкие инородным отмирающим телом.
Познакомившись с Кагами я рискнул вдохнуть жизнь поглубже. И она мне понравилась.
Падать спиной в воду было нестрашно. Широко распахнув глаза, позволять черной мутноватой воде сливаться с цветом радужки. Одежда отяжелела, потянула меня на дно. Мысли приятно путались: я думал, как легкие сперва наполнятся водой, станут здоровыми и идеально правильными. А потом застынут.
Только вот едва пропитавшись водой, все мои ткани, вся плоть отторгнула ее, словно насос.
И я лежал на берегу, задыхаясь, вместе с привычным кашлем выплевывая солоноватую жижу. Не как рыба - дельфин. Которому ни под водой, ни на суше не дано дышать полной грудью.
Тогда я вернулся домой по коридору взглядов, до пугающего пустых. Не застав дома сестру, завалился спать, оставшись в мокрой одежде.
Мне снилось, как с натуры я маслом рисовал портрет пришельца. Уходя, тот заказал мне оформление сайта по продаже угнанных космических кораблей. От картины был в восторге - в благодарность отсыпал светящихся таблеток.
И приняв их, до самого пробуждения я танцевал на кровати посреди моря. Вода делала глубокие вдохи спящего и была черной, как нефть.
***
Закрывая глаза на произошедшее, я пытался жить как прежде: рисовать логотипы, банальные и простые; носить офисные белые рубашки, чтобы казаться всем ответственным и благоразумным. Со всеми здороваться, но ни с кем не спорить. Во все свободное от Кагами - «не высовываться». Получаться давно перестало.
Только вот в мыслях перестали укладываться привычные истины, для них уже не находилось места. Словно черная морская жижа до сих пор плескалась на дне желудка напоминанием о не наступившей смерти. Кусок черепной коробки снесло лопастями несуществующего катера - в голове все бессвязно, как после лоботомии.
Но и с девочками я уже не был так близок - Кагами стала еще более непонятной, чем раньше; Луиза реже появлялась дома. Словно они уже на космическом корабле, а я нет. И точно кто-то из нас троих уже умер, этот кто-то жив по ошибке.
Наверняка смеющийся врач обманул меня осознанно - он лишь дал в тот день отсрочку. Играя в бога, вылил стакан воды на задыхающуюся рыбу; продлил мучения, а не избавил от них.
Его слепящие лошадиные зубы, мясистые темные десны - было ли все минувшее спланированной издёвкой? Я до не уверен и до сих пор не конкретен.
Доктор, соседи, Кагами и даже Луиза - все эти люди заставили меня стыдиться собственного недуга. Словно бы я стою с фотографией собственных легких: «Смотрите, какие уродливые!», «Ох, лучше бы он их никогда не показывал…»
Вся история получилась короткой и сумбурной: месяц, два - сколько длилось все это? Чем чаще я ее вспоминаю, тем она кажется мне длиннее и нереальнее.
В тот день я стоял в аптеке, хорошо это помню: громко работал вентилятор, некоторые люди из очереди нудно кашляли время от времени. Через окно я видел, как наши каракули на стенах закрашивают белой краской. Мой сотовый зазвонил, вся очередь обернулась - не выключать звук здесь не принято. Через зрачки они резко втянули в себя весь кислород, душный и спертый воздух ударил мне по вискам. Под раздражающий звук телефона, под десятки взглядов я вышел. Только потом взял трубку и:
«Вода вылилась из стакана: всемирный потоп начался, - в трубку монотонно вещал какой-то бесполый, почти механический голос. - Сотни черных паучьих нитей не хватило, дабы удержать тяжесть вдоха. Змеи шипят вокруг того, что корчится на полу. Ощущение чужого присутствия рождается трупом лакричной конфеты под твоей кроватью. Любимую драм-машину на ее месте ты уже не найдешь, осталась лишь лужа неонового бензина. Даже не пытайся содрать оплавленный латекс со своих пальцев - замерший предмет не начнет больше двигаться. Просто смирись, чтобы потом не пришлось оборачиваться»
А потом сбросили. Одним из ушей я слышал дрожащие и визгливые гудки, другим - как встряхивают тяжелые белые покрывала, как неторопливо ходят по тротуарам люди. Вся моя черепная коробка стала одной бездонной полостью. Темной и абсолютно бездонной; от несуществующих стен все сторонние звуки раздавались эхом.
Тогда я еще ничего не знал, еще большего просто не понял. Но где-то внутри (как раз в области больных легких, будто опухоль размером с мяч для гольфа) появилось чувство - за моей спиной стоит странное, и это «оно» уже произошло.
Кагами повесилась.
Вздернула себя на дверной ручке в собственной спальне - я так и не понял, как у нее получилось. Это выяснилось спустя почти час, а тело все это время стыло и коченело.
Японка включила в тот день все свои неоновые лампы, в комнате громыхал магнитофон, воняло краской. Абсолютно ничего не изменилось, ни одной детали - словно самоубийство было неотъемлемой частью ее ухода за собой, а мы об этом просто не задумывались. Умыться, почистить зубы. Затем убить себя, и только после этого идти заниматься делами.
Узкие глаза, теперь апатичные и пустые, смотрели на увешанную рисунками стену. При мыслях об этом терпеливом ожидании смерти становилось не по себе. Губы Кагами поджаты, зубы крепко сомкнуты. Я уверен, в последний момент этой девушки не прозвучало ни одного лишнего хрипа, лишь магнитофон звучал с характерным для него легким потрескиванием.
Наверное, этот свежий труп был пропитан каким-то особым ядом. Запахом апатии, вдохнув который я заразился. Вместе с оцепенением сошли и остальные эмоции. Вслед за плескавшимся внутри меня морем утекло ощущение происходящего. Словно мою кожу подобно латексному костюму надели на полый металлический каркас.
События стали казаться обрывочными, подобными пленке старого фотоаппарата: приезд медиков, тело обматывают тонкой прозрачной пленкой. Во время похорон Кагами кладут в квадрат белой коробки. Море штормит, сестра скололась, все рисунки на стенах наконец закрасили. Белый порошок на дорогах, в аптечке закончились таблетки. Слез нет, я заливаю себе в глаза воду из-под крана. И вообще ничего не чувствую.
Я очнулся от этого забытья спустя несколько дней. Все это время валялся у Кагами дома, обложившись ее рисунками, заслушивал старые дребезжащие кассеты. В свете неоново-лиловых ламп глаза совсем отвыкли от дневного света.
Дребезжанием будильника отдался в голове очередной приступ. Задыхался ли я так сильно за это
время, хоть однажды?
Благодатная асфиксия. С каждым глотком воздуха, столь алчным, возвращалась и жажда жизни. Глаза заслезились, рот наполнился влагой слюны. Ни разу до этого мне не хотелось сделать так многого, ни разу я так не жалел о потерянном времени.
Лишь перенеся несколько неудачных попыток встать на ноги, болезненных падений о плитку, я нашел ингалятор. Вместе с первым вдохом вспомнилась и наша с ней первая встреча. И пусть мне все так же больно, но…
- Все еще хотел бы ты задохнуться?
- Извини, теперь очень хочется подышать.
Как только получилось вновь сфокусировать взгляд, я по-другому взглянул на эту комнату: в ней ведь пусто. Несколько лампочек перегорело, едкий и сладостный запах выветрился. Все эти вещи имели смысл, пока была жива их хозяйка. Сейчас это мертвая молодость, похороненный протест; все то, чего уже не поймешь спустя время.
Очень долго я не мог понять простой истины - Кагами никогда не была приспособлена к этому миру, вульгарный и непосредственный ребенок. Подобно эфиру, слишком легкому, своим существом она вступила в химию со мной, с Луизой. В этом мире имеют смысл только ее идеи, все эти безумные рисунки - самой девушке оставаться в живых вовсе необязательно.
Стоя посреди главной улицы, представляю, как следуя друг за другом по коридору из осуждающих взглядов, две темноволосые девушки идут к морю. Как, расставив крыльями руки, поочерёдно бросаются в воду. И та радушно принимает их, темное неподвижное море заходится брызгами.
(Шаг - если свернуть ту бледную шею, ее хозяйка мертвее не станет. Другой - мужчина, ваши сероглазые дети внутри абсолютно полые)
Кагами вложила в меня все, что нужно для жизни. Луиза, будучи лучшей идеальной младшей сестрой, тактично исчезла, дабы не лишить столь нужного воздуха. Каждая наша встреча, каждая кассета и каждый баллон с краской были ступенями длинной лестницы.
Пусть ингалятор так и не исчез из моей сумки - я знаю, что болезнь не помешает мне. Чернеющие легкие - блестящие мысли.
Теперь стоял у самой кромки темной, мерно вздымающейся воды. Вся моя предыдущая жизнь, весь будто бумажный город - оно осталось далеко позади. В руках рисунки, незаконченные работы - все их сюжеты я давно выучил наизусть. За спиной два внимательных женских взгляда.
Я чувствовал, как все происходящее вокруг наполняется отныне особой, сакральной значимостью.
и пар в голове.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2019
Свидетельство о публикации №219090600876
http://www.proza.ru/comments.html?2019/09/06/876