Приключения моего друга

 
1.ЗА СТАКАН САХАРА
Имя у него распространенное. В моем окружении среди детворы было два Вовки.  Один моложе меня года на три, а этот, о ком хочу рассказать, старше меня, видимо, тоже на столько же лет.  Я в те годы интересовался только ловлей рыбы на удочку. А он в рыбалке не отставал, но уже интересовался девочками.  Однажды и меня втянул в неприглядную историю.

Девочек на нашей улице было не меньше, чем мальчиков. В основном родственницы. И была среди них одна, которая не была Вовке родней. Звали ее, условно скажем, Нинкой. А может - Надькой? Мы с ней учились в одном классе начальной школы. Девчонка она быстрая, расторопная, не по годам развитая. Некоторые ее ровесницы еще в куклы играли или в продавцов магазинов, а она уже метко стреляла глазками. Вот в Вовку она и попала.

Мне-то – лишь бы не мешали, когда мы на берегу озера. Я сосредоточенно гляжу на поплавок, но все слышу, о чем они говорят за моей спиной. Можно сказать, был свидетелем первого флирта моего приятеля. А он заливался соловьем! Пересказывал сценки из кинофильмов, которые изредка привозила к нам кинопередвижка. Рассказывал о чем угодно, но возбужденно и с подтекстом. Приглашал ее домой, напрашивался в гости.

Да, я забыл сказать, что дело было или в последний военный год, когда мне исполнилось девять лет, или в первый послевоенный. В то время кроме нас на улице никого не было. Взрослые трудились с утра до вечера в поле и на ферме. Так что мы были предоставлены сами себе. И если бы не обязанности по дому, то и не разлучались. Но в какой-то момент каждый вспоминал, что нужно полоть в огороде и поливать грядки. И мы расходились до следующего дня.

И вот в какой-то светлый летний день после основательной лирической подготовки Вовка пошел в атаку. То, о чем он говорил, вылетело у меня из головы. Но четко помню, как у парочки пошел торг. Вовка решил заплатить за любовь.

- Я тебе дам стакан сахару! – говорил он на полном серьезе.

Здесь следует кое-что пояснить. В своей семье мой приятель был самым младшим. Его мать и две старшие сестры почти все лето трудились на обработке сахарной свеклы. И по каким-то условиям колхозницам, выращивающим свеклу, выдавали натуроплату – сахаром. Наша мама тоже работала на свекле. При расчете привозили домой мешок сахара. Он стоял в комнате, доступный каждому. Зимой, бывало, ничего съестного в избе нет, только вот сахар. Когда голод становился нестерпимым, мы брали сахар в горсть и съедали. Иногда растворяли в кипятке. Так что к весне от него в нашем доме оставались лишь одни воспоминания.  Да и у других тоже. А вот у Вовки сахар был и летом.

- Полный стакан сахару дам,- соблазнял он девочку сладким.

И через несколько дней уговорил. Отвлек меня от рыбалки и попросил:

- Ты вон там, на пригорке, сиди и никуда не уходи. А если кто появится, ты нам крикнешь. Хорошо?

Чем только не пожертвуешь для друга. Меня, и это чистая правда, совсем не интересовало, зачем Вовка с Нинкой скрылись за бугром. Даже малейшего любопытства не возникло. Я посидел немного и стал дремать. И вдруг кто-то рванул меня за волосы, и мимо бросилась за бугор соседка – тетка Прасковья, Нинкина мать. Проворонил я ее, продремал. А она настигла парочку и щедро раздавала оплеухи и пинки, сопровождая их громкими ругательствами.

Значит, она давно наблюдала за ними из-за какого-либо укрытия? Бывает так, что домохозяйки отпрашиваются с работы и тихонечко что-то делают дома. Я поспешил ретироваться, чтобы на обратном пути соседка  снова не набросилась на меня.
 
2)ВОДА ХВАСТЛИВЫХ НЕ ЛЮБИТ 
Стали возвращаться с войны мужчины. Вернулся и Вовкин отец, Гавриил Ильич. Это был веселый человек, его знала вся округа. Особенно интересно проходил у него банный день, хоть зимой, хоть летом. Когда он с женой находился в бане, то визг и хохот раздавались далеко по улице. Подростки даже подползали к запотевшему окошку, чтобы посмотреть, что там происходит? Но так ничего и не узнали, скорее сами были опознаны и бежали прочь, чтобы не быть наказанными.

У Гавриила на войне была повреждена нога, и он хромал. В колхоз он вернуться не захотел, а через краевой военкомат устроился охранником на железную дорогу в Барнауле. Ему полагалась и квартира, но не было ее в наличии. Вместо нее инвалиду выдали железнодорожный деревянный вагон. Гаврила Ильич обустроил его для жилья и перевез всю семью: жену, дочерей Надежду и Настю, и, конечно, Вовку. Такого жилья в краевом центре тогда, после войны, было много. Старший сын, военный летчик, после демобилизации устраивался со своей семьей сам. Так что в новом учебном году Вовка уже учился в городской школе. И как только окончился учебный год, он моментально оказался у нас в деревне, и мы первым делом отправились с ним не куда-нибудь, а на озеро.

А какой красоты нам еще нужно? Берег со стороны села сплошь оторочен многолетними ивами, ветви которых защищают и от ветра, и от солнца. Вдоль берега – аир, растение невысокое, с чудесным запахом. А молодые плоды его – огурчики - очень вкусные, мы всегда их объедали. У берега – мелкие лопушки, а дальше – белые и желтые кувшинки с роскошными листьями и цветками.  А потом – чистая от растительности гладь озера.  Вода везде прозрачная, а на глубине – темная, загадочная. Самый длинный шест не доставал там до дна.

А над озером – птичий гомон. Это днем. А вечером и ночью – необычные звуки выпи. Будто бы бык кричал над озером. Мы не знали названий многих птиц, а выпь называли «бучило». Комары, конечно, водились в достаточном количестве. Лично я трижды болел из-за них малярией. Но все равно любил озеро, не смотря ни на что!

Вот поэтому мы с Вовкой сразу пошли к озеру. У нас в нижнем огороде подход к воде удобный: широкая доска лежит на кольях, вбитых в грунт. С нами кто-то еще из ребят пришел. Мальчик прошел до конца доски, где уже глубоко. Вовка проследовал за ним, а я с краю. Всем хватило места. Стоим, любуемся, слушаем звуки жизни.

 У тех, кто живет у озера, укоренился обычай вымачивать кадушки и другую деревянную посуду в озерной воде. Все запахи исчезают, посудина пахнет первозданной свежестью. На этот раз у платков был подтоплен деревянный бачок емкостью ведра на четыре.

Вовке некуда было девать энергию, и он стал крутить этот бочонок. Набирал в него воду, отливал. Потом перевернул его, так что на поверхности осталось только дно. Он пробовал его приподнять, но и вода никуда изнутри не девалась. Одна попытка, другая. Все-таки четыре ведра воды в посудине – вес немалый. Мы сидим рядом на корточках, наблюдаем.

- А я сейчас его подниму вместе с водой! - сказал расхрабрившийся Вовка. Он поднял бы бочонок, мы уже поверили, но руки у него соскользнули. Он, чтобы удержать равновесие, взмахнул ими. И сшиб нас и сам упал рядом с нами. Стоим в воде и хохочем. Веселье началось – Вовка приехал!

А в послеобеденное время отправились со всеми купаться в реке Алей. Вода в ней тогда была быстрая, чистая, да и плавать в текущей воде, нам казалось, легче. Мы все – и мальчики, и девочки – раздевались догола, только и разница, что держались отдельными группками. А между нами часто, да и на этот раз, отдыхала учительница младших классов, наша соседка. Она только что закончила десятый класс, и ее направили преподавать в младших классах. Она не стеснялась нас, купалась голая. А потом, выйдя на берег, садилась на корточки и ждала, когда обсохнет, чтобы не мочить одежду.

Вовка был ошарашен увиденным. Но тоже разделся. На нем оказались трусики. Городской ведь теперь. Тело его было бледным, не то, что у нас. Он присел неподалеку от учительницы и незаметно, как ему казалось, посматривал на зрелую молодую женщину. А она не смущалась, сидела, слегка раздвинув ноги. И там, внизу, что-то пульсировало в такт биению сердца. Мы не присматривались – народ воспитанный!

Вовка, взбудораженный, поднялся, и прямо с берега кинулся в воду головой вперед. Ясное дело – выпендриться! Мы так и ахнули! Но не зря говорят: «Не зная броду, не суйся в воду». В прошлом году у этого берега действительно было глубоко. А сейчас до глубокого места надо идти метра четыре: песку нанесло.

Поднялся Вовка самостоятельно. Песок был у него в волосах, на лице, на плечах. Он отчаянно моргал, стараясь понять, где находится. Потом стал промывать глаза.  Обошлось – ничего не повредил! Сделал еще шаг и оказался на течении, где было глубоко. Учительница за это время накинула легкое платьице и ушла.

Вечером наш приятель прибился к отчаянным подросткам. В клубе он увидел изумительной красоты вдову фронтовика Дубского и стал за ней ухаживать. Потом отправился ее провожать. На другой день жаловался нам:

- Ну что ей скромничать? Я и так, и по-другому. Ни в какую! Нет – и все!

Днем Вовка с нами купается или спит в тенечке, а вечером – с женщиной. Уже август заканчивался. Тут он спохватился, что нигде не добился успеха: ни в любви, ни на рыбалке.
 
3)НАСТУПИЛИ ХОЛОДА
 Говорит мне:

- Пойдем сегодня ловить рыбу в Алее. На то проверенное место, где старик рыбачил.

Таких мест я и сам знал много, но раба в Алее привередливая. Не на всякую наживку она клюет, а на червяков и смотреть не хочет. В илистых берегах глубоко под водой живет бесчисленное количество личинок бабочки-поденки. Только на них рыба и клюет. Мы добывали их, ныряя. Набирали пригоршнями на глубине материковый грунт, а потом вымывали из него личинок и складывали в баночки с водой. Целый день, а то и несколько, они оставались живыми. Так за три-четыре погружения и набиралось достаточно наживки, чтобы порыбачить.

О каком «проверенном» месте Вовка говорил? Однажды мы с ним, отыскивая уловистое место, наткнулись на сидевшего почти у самой воды деда Рогозина. Он удил рыбу на течении, а мы всегда отыскивали заводи. Забросит удочку навстречу течению, ее несет почти мимо его ног. На крючке – личинка бабочки-поденки. В наших краях этих личинок звали «бурмашами». Берег под водой в этом месте отвесный, поэтому крючок старик опускает в воду метра на полтора. Течение быстро проносит наживку вдоль отвесного берега. Но как только леска натягивается – следует поклевка. И дед кладет в сумку очередного крупного чебака. Значит, рыба задерживается там, где в норках сидят личинки? И ждет, когда какая-нибудь высунется? А мы об этом не догадывались! 

- А где наживку будем брать? Вода уже холодная.

- Ерунда! Я холода не боюсь. Нырнем раза по два-три, нам и хватит.

Не первый раз добывали мы наживку из-под воды. Дело привычное. Разделись, и давай нырять. Но вскоре оба посинели, стали стучать зубами. Несколько личинок вымыли из грунта и решили на этом закончить.

А сами синие, даже зеленые. Одежда у нас летняя – рубашка да штаны. Вовка сразу оделся. Я предлагаю:

 - Давай побегаем по лугу, согреемся движением.

- Я и так согреюсь.

Не стал я одеваться, поднялся наверх, на скошенный луг, и давай бегать! До тех пор бегал, пока дыхания хватало. Обсох на ветру. Потом спустился к Вовке, оделся, и мне сразу стало тепло. А сине-зеленый Вовка, дрожа всем телом, с трудом нацепил наживку на крючок и уже закинул удочку. Минут на пять его хватило.

- Пошли домой! Клева сегодня нет!

Мы не шли, мы бежали домой. Благо, это недалеко. Вовка стал жаться к натопленной печи. А мне было и так тепло.

Уехал он в свой Барнаул. А через  месяц получаю я письмо. В нем Вовка пишет: «Где только мог - сел чирей, я весь в зеленке и пластыре». А у меня последствий от того купания и последующей рыбалки не было. Бегать надо, если сильно охладился. Еще не раз это спортивное упражнение спасало меня от простуды.

4)ПОХОЖДЕНИЯ ПРИЯТЕЛЯ
Мне было тринадцать лет, когда родители развелись. Мама сразу же отправила меня с этим известием к старшему брату в город Чесноковка, теперь переименованному в Алтайск. Брат только что окончил ПТУ и еще не заработал даже себе на приличную одежду. На что рассчитывала мать? Брат жил в общежитии. Я переночевал у него, сообщил плохую новость и отправился в Барнаул, в гости к Вовке. Это на другой берег Оби, на «наш».

Не скажу, что мне сильно обрадовалась Вовкина семья, но и не прогнала. Все-таки почти целую жизнь прожили рядом. Но уже на другой день нас с другом «отпустили» в гости к дяде Лаврентию. К нему нужно было добираться сначала на трамвае, а потом километров десять идти пешком. И мы отправились. Были ли у Вовки деньги – не знаю, но в трамвае я ехал без билета.

Уже «городской» мой приятель миновал контролеров, а я как стоял на задней площадке, так и предстал перед проверяющими.
 
-Нет у меня денег, - объясняю я.

Тут меня стали стыдить. Особенно запомнилась нелепая фраза одной молодой женщины:

- Такой большой, а без билета. Как не стыдно.

Мне хотелось сказать: «Ну заплатите за меня, если такая сердобольная». Но я промолчал и на следующей остановке вышел. Отправился по шпалам по направлению, куда ушел трамвай. Прошел половину остановки, ни на что не надеясь. Гляжу – Вовка бежит навстречу. Смеется!

- Учиться надо ездить без билета!

После он уже не умолкал, все что-нибудь рассказывал.

- Вот видишь этот одноэтажный дом за дорогой? Однажды ночью я хотел в него залезть. Там живет такая красивая девчонка! Я как увидел ее - просто влюбился, спать не мог. Мучился так с неделю. Каждый день приходил сюда, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее. Жизнь моя превратилась в ад. Поэтому однажды среди ночи я встал с постели и отправился сюда.  Пешком. Трамваи еще не ходили или уже не ходили. Я знал, в какое окно нужно залезть, чтобы к ней попасть. И был твердо намерен это сделать.

- А она об этом знала?

- Нет, конечно. Я видел ее только издали. Подошел я к дому, и до меня стало доходить, что я ее только напугаю. Меня примут за вора, квартиры в городе часто обворовывают. Да и окно может оказаться закрытым изнутри. Целый час бродил я поблизости и решил, что нужно действовать как-то по-другому. Надо днем придти, позвать ее, познакомиться. Это тоже не просто: она всегда среди людей. Но преступления в этом никакого нет.

- После таких мучений мне неожиданно повезло. Собралась в нашем доме гулянка. Сестры мои устроили. Пили водку и вино, песни пели. Мне стопку дали. Уже поздняя ночь, я спать укладываюсь. А одной девушке идти очень далеко. И ей говорят, показывая на меня:

 - Вот с Вовкой ложись. Он еще ребенок, ничего не понимает.

И она улеглась. Все уже спят, а девица ворочается. И я не сплю. Думаю: «Будь что будет!» Открыл одеяло, ласкаю. А она не сопротивляется. Тогда я осмелел, и у нас с ней получилось!  Наутро ее спросили, как переночевала? Она сказала: «Хорошо. Ребенок у вас спит крепко!» А сама на меня смотрит и глазами смеется.

Мы уже были далеко за городом и шли по светлому сосновому бору. Среди сосен стоял большой красивый дом.  Мы обошли его стороной.

- Здесь живет академик. Дом охраняется круглосуточно. Вот где справедливость? Одному – такой особняк, а другим и жить негде.

- Значит, у него перед страной большие заслуги. Может он такое что-то изобрел, что тысячам людей жить стало легче.

Молчать долго Вовка не мог. Он стал повторять слова «Дядя Лаврентий! Дядя Лаврентий!» Все веселей и веселей. Нашел в этом словосочетании что-то смешное. Скажет «Дядя Лаврентий» и хохочет! Я попробовал сказать то же самое. Пресно и скучно. И приятель на меня накинулся:

- Ты не говори так, как я. Это мой дядя – «Лаврентий!»

 Может он думал о том, что его дядя – тезка Лаврентию Берия? Попробуй, догадайся, что его так смешило?

Вернувшись от дяди, у которого переночевали, мы снова решили отправиться в город. Прошло всего лишь пять лет после окончания войны. На путях встречались открытые вагоны, доверху нагруженные стреляными гильзами от винтовок, автоматов и пушек. Стояли целые эшелоны со свидетелями боев. Латунь блестела на солнце. А там, где только позволяла местность, зеленели посадки картошки, отделенные друг от друга низенькими изгородями, кому что Бог послал. Были кое-где тропинки.   

Между огородами шел такой же по возрасту, как Вовка, парнишка. При виде его мой друг твердо сказал: «Сегодня я ему надаю!» И пошел наперерез. Встретились они шагов в тридцати от меня и вцепились друг в друга. Схватились за руки и держали, не давая возможности ударить кулаком. Заблокировали друг друга. Пытались достать коленями, головой. Вовка, похоже, был слабее. Вскоре парень разбил ему нос. А я до этого времени ждал, когда состоится: «Сегодня я ему надаю!» Сказал бы «Мы ему надаем»-  другое дело. А так я оказался не у дел. Но когда я увидел кровь, я подбежал к ним и закричал: «А ну, прекратите! Чего вы не поделили?» Парни как будто только этого и ждали. Моментально отпустили друг друга и разошлись.

Нам пришлось вернуться, чтобы Вовка умылся. В это время его сестра Настя смотрела на меня волком, будто бы я во всем виноват. Но у нас всегда действовало правило: «Двое дерутся – третий не лезь!» Я же не дал разгореться драке, сразу вмешался! 
Впрочем, девушка сама вскоре испытала жуткую несправедливость. Но это уже другая тема.   

5)ЛЮБИМАЯ ПОЧТАЛЬОНКА
Послевоенная жизнь развивалась бурно. Обе Вовкины сестры быстро влились в городское общество. Да и какое оно городское? В краевой центр правдами и неправдами хлынула сельская молодежь. Шли учиться в институты, техникумы и ПТУ. Шли на предприятия разнорабочими, грузчиками или конюхами. Бесконечные налоги подорвали у сельского населения доверие к колхозам, и родители с радостью благословляли старших детей на переселение в город. Там труд оплачивают деньгами, а не считают трудодни. Там можно получить специальность, благоустроенное жилье. Отток молодежи из села совпадал с задачами страны по восстановлению народного хозяйства.

Старшая сестра, Надежда, вышла замуж за серьезного человека, бывшего фронтовика, получившего после ранения инвалидность третьей группы. С Гаврилой Ильичем они быстро сдружились. Молодая семья ушла на квартиру, а потом приобрела жилье.
Бойкая, курносая Настя пригласила в дом Федю. Родом он был из Поволжских немцев, и это привело в бешенство фронтовика, получившего в боях с нацистами увечье. Он ругал дочь, проклинал всех немцев подряд и гнал Настю из дома, если она выйдет замуж за «фашиста».

Вся семья приняла сторону Насти, помня о том, что она совсем не красавица и что с таким коротким носом ей светит остаться незамужней. Девушка отчаянно спорила с отцом, доказывая, что Федя никакой не фашист и что он сам пострадал от войны, как и все население страны. Когда Гаврила кричал и выходил из себя, Федя уходил, а вместе с ним и Настя. Сделав выдержку, парочка приходила снова, но, получив очередной приступ ярости, исчезала на неделю-другую. Так продолжалось и год, и дальше.  Никакие уговоры на старика не действовали.

Тем временем Вовка подрос и выглядел симпатичным парнем. Он поступил в железнодорожное училище, чтобы получить специальность машиниста паровоза. Он по-прежнему умирал за каждой юбкой, постоянно в кого-нибудь влюбляясь.

Тут объявилась молоденькая почтальонка. После нескольких встреч Вовка объявил, что они поженились. Отец не одобрил такого поспешного решения, и молодые ушли к кому-то на квартиру. Им отвели комнату, но молодые облюбовали чердак и ночевали там с весны до осени.

Почтальонка действительно была писаной красавицей. Вовка в ней души не чаял.  С наступлением холодов их жизнь кардинально изменилась: молодая женщина была на последнем месяце беременности. Гаврила Ильич приютил женатого сына – самого младшего и самого любимого в семье.  Вскоре будущий железнодорожник отвел жену в роддом.

Мать отправилась на съемную квартиру, чтобы забрать личные вещи молодых. Ей все выдали и показали чердак, где любили ночевать постояльцы. Она поднялась туда веселой и спокойной, а вернулась бледной и подавленной. В руках у нее был увесистый мешок. Он оказался наполненным письмами, открытками, денежными переводами и даже повестками в суды. Прихватив еще и подушку и сообщив хозяевам, что за одеялом и матрацем она придет следующий раз, женщина понесла неожиданную ношу домой.

Узнав о том, что почтальонка не разносила почту по квартирам, а сбрасывала на чердаке в мешок, Гаврила Ильич возмущенно кричал:

- Нашел себе пару! У обоих – ни ума, ни совести, ни ответственности. Вот что теперь делать? Люди узнают – засудят или просто прибьют!

Родители долго горевали над грудой писем. А потом, глядя на штемпеля, стали раскладывать конверты и сообщения по датам, по улицам, по домам. Трудились, пока не получили стройную систему почтовых отправлений. Тут им пригодились Настя со своим немцем. Острота отношений к ним родителей сразу сгладилась. С этого дня они, а также мать,  стали незаметно подбрасывать почту по адресам. Старались засунуть ее куда-нибудь так, чтобы удалось найти, но чтобы было похоже на шалости детей. 

Невестку из роддома родители приняли неласково. Гаврила разъяснил голубкам, что они совершили преступление перед людьми и что начинать совместную жизнь с этого просто отвратительно. Но долго «пилить» невестку не пришлось. Она забрала ребенка и уехала в деревню. Вовка несколько раз побывал у тещи. Тестя не было – погиб на войне.

 А потом встретил очередную пассию, влюбился и забыл о почтальонке. На этот раз, прежде чем жениться, познакомил невесту с родителями, побывал у нее дома. От такой подготовки брак их продержался аж пять лет. Но тут очередной раз накатила любовь! Вовка не привык сопротивляться чувствам.

Веселым и беззаботным, почти таким же, как прежде, приехал он в свои родные места. Я был уже семейным, жил в райцентре. Как раз в этот период мы с женой по какому-то поводу рассорились и не разговаривали.
- Да брось ты ее! – советовал приятель. – Что, девок мало? Сейчас жениться – раз плюнуть!

А сам, между прочим, носил на сердце обиду. Он уже работал помощником машиниста, получал приличную зарплату, но до родителей его деньги не доходили. А старики нуждались. Надо было заботиться и о ремонте жилья, и о топливе на зиму, и о пропитании, в конце концов. Гаврила Ильич долго терпел, все ждал от детей помощи, но все же вынужден был подать в суд на алименты. На заседание суда пришли старший сын - военный летчик Василий, дочери Надежда и Анастасия, и Вовка тоже.
Он, придя ко мне, все еще был под впечатлением от суда.

- Посмотрел бы ты, как выкручивался наш летчик! Какие виражи он закладывал, какие глупости говорил! Мы с Настей, которая за Федей как за каменной стеной,  сразу согласились со всеми условиями. Надю освободили от алиментов: муж – инвалид. Я теперь и без исполнительного листа подбрасываю папе с мамой деньжат. В самом деле: совестно. Четверых нас вырастили, а сами в нужде.

Наступившей зимой моей маме захотелось навестить родственников в Барнауле. Адреса у нас были, поэтому мы наметили маршрут: сначала к Наде, потом к Насте, а под вечер к Гавриле Ильичу с его Марьей. Надежда обрадовалась нам какой-то непонятной радостью. Раздела нас, усадила за стол, чем-то угостила. А сама все приговаривает:

- Тетка Елена! Сам Бог послал тебя ко мне. Вот померьте это пальто. Почти задаром отдам. Мне оно маловато.

Мама, смущаясь, пальто надела и подошла к зеркалу. Вещь сидела на ней безукоризненно. Смущал только беличий воротничок.

- Вам пальто все равно покупать, а вот – готовое. Воротничок небольшой, не выделяется. А цену скину в два раза.

Ушли мы от Надежды в новом пальто и к Насте не пошли.

- Они теперь городские. Им обязательно что-то надо продать. А разве от них отвяжешься?

Гаврила Ильич и Марья встретили нас радушно. Они были разговорчивыми, встретив родственные души, и во многом дополнили мой рассказ. Особенно эмоционально вспоминали они почтальонку и тот ужас, который испытали, найдя мешок с письмами.
- Вовка тоже живет отдельно. Теперь мы уже и сами не знаем, который раз он женился. Все ждем, когда он угомонится.

Грустно было писать эти заметки. Тех, о ком я вспоминал, уже нет на этом свете. И друг мой Вовка уже не позовет меня на рыбалку. Всему свое время. Всему есть начало и конец.