Обычная история о Любви.
Раньше их называли самой красивой парой в селе.
Но это было тогда, когда все еще было хорошо. Хорошо в самом житейском понимании этого определения. Хорошо – это когда Ираклис работал на стройке, а Диана хлопотала по хозяйству и ломала голову над тем, чем бы порадовать Ираклюшу (так она переиначила на русский лад его имя) к обеду. Хорошо – это когда он приходил уставший и голодный и Диана вилась подле любимого мужа как ласковая кошка у ног хозяйки. Хорошо – это когда они выходили «в свет» и люди провожали великолепную молодую пару восхищенными взглядами. Хорошо – это когда родился Никос, а два года спустя в семье появилась Изабелла.
Малышке было всего 3 месяца, когда наступил финал тому определению «хорошо».
День начался как обычно. Ираклюша выпив кофе и чмокнув на прощание жену, ушел на стройку. Диана занялась домашними делами. Завтрак детям, уборка, стирка-глажка – все как всегда.
Время близилось к обеду. Диана начала накрывать на стол. Обычный ритуал, который так нравился ей. Она любила готовить и затем смотреть, как уплетает её стряпню сильный и здоровый Ираклюша. В такие моменты она думала как подходит ему имя. Ираклис – Геракл.
Она смотрела на его руки и, глядя на бугры мышц, перекатывающихся под рукавами, чувствовала, как начинает волноваться ее женское естество. Диана вздохнула и подумала, что если влечение к мужу не остынет, двумя детьми они не ограничатся. Впрочем, это ее не пугало. В доме, благодаря Ираклису, был достаток. А ребячий гомон был отрадой в этой дружной и любящей семье. Раздался дверной звонок. «Кто бы это мог быть? Для Ираклюши рановато». Диана открыла дверь. На пороге стояла Георгия, сестра Ираклиса, никогда не унывающая хохотушка и задира. Она была бледна и напугана:
- Диана, отнеси детей маме, и поехали быстро в больницу.
- Что случилось? Ираклис? Что с ним? Он жив?
- Ничего толком не знаю. Его ударило током. Он в реанимации...
Диана, не дослушав, схватила детей в охапку, втолкнула их в объятья причитающей свекрови и помчалась к машине. В висках настойчиво пульсировала одна-единственная мысль: «он жив – жив - жив». По дороге в больницу Диана выслушала сбивчивый рассказ Георгии.
Ираклис и его отец поднимали второй этаж новостройки. Ираклис, присев на корточки, плел железную арматуру. Закончив, он выпрямился и поднял проволоку. Над головой проходили высоковольтные провода. А дальше события развивались с ужасающей быстротой. Возникшее напряжение «примагнитило» намертво арматуру и провода. 20 000 вольт пронзили Ираклиса. В пяти бесконечных метрах от него стоял отец и в онемении смотрел как содрогается и корчится тело сына под электрическим градом. Смертельная вакханалия оборвалась через нескончаемые пол минуты. Ослабевшие руки Ираклюши выронили прут. Пришедший, наконец, в себя отец подбежал к бездыханному сыну.
- Иракли! Ира-а-кли-и!!! Сынок, вставай! Очнись же! Ну, мальчик мой, поднимайся, - Ираклис не двигался и не подавал признаков жизни. Отец страшно закричал, воздев к небесам гневное лицо и руки, сложенные в жесте проклятья. Равнодушные облака бесстрастно взирали на горе такого сильного и такого беспомощного отца. Он оглянулся в поисках подмоги. Новостройка находилась на окраине села. Вокруг ни души.
Вдруг снизу послышался голос:
- Господин Никос! Что случилось? – это был Михалис, румын, работающий по найму у соседей.
- Быстро вызывай «скорую», - заорал отец, и стал делать искусственное дыхание Ираклису. Тщетно. Никос взвалил на себя тело сына и поволок его вниз к бочке с водой. После четвертого ведра воды, вылитого на голову Ираклиса, послышался слабый стон. Кирие Нико отбросил ведро, бросился, было к сыну и вдруг, отпрянул в ужасе. Его ребенок, его красивый мальчик, его гордость и отрада был черен как земля, на которой он лежал. Его сильные руки были скрючены страшной судорогой, и из них непрестанно сочилась кровь. Черная. Отец упал на колени и заплакал. Прижимая к груди голову Ираклюши, он молил небеса сохранить жизнь сыну...
...Прошло три года.
Утро началось как обычно. Диана отправила детей в детский сад. Вошла в спальную, где мирно спал муж. Присела на краешек кровати и погладила его правую руку. Левую ампутировали три года назад. Осталась одна правая, да и та – бесчувственная. Все нервные окончания были сожжены. Диана гладила эту изуродованную вначале током, а затем скальпелями хирургов сухую руку и почувствовала, как набегают слезы. Вспомнились вдруг долгие бессонные ночи в больнице, когда врачи делали все возможное, чтобы спасти руки тридцатилетнему здоровяку-красавцу. Вспомнились дикие крики от нестерпимой боли, когда открытые раны Ираклиса промывали дезинфицирующими средствами. Вспомнилось, как плакал навзрыд ее обычно сдержанный и терпеливый муж, когда хирург, пряча глаза, дал указание готовить Ираклиса к ампутации.
А затем, после ампутации наступило самое страшное. Привыкание. К новой беспомощной и такой бесполезной жизни, привыкнуть к которой не представлялось возможным. Это слово бес-по-лез-ность кромсало и выворачивало Ираклюшу. Господи, ну как же ему теперь жить? Да зачем и кому он нужен - безрукий. БЕЗРУКИЙ. Гвоздя не забьешь в собственном доме, не говоря уже о работе, которая кормила его, красавицу-жену и детей. Дети. Каждый раз при мысли о них Ираклюша глухо стонал. Как он теперь будет играть с Никосом, кто будет подбрасывать Изабеллу к потолку и наслаждаться ее счастливыми взвизгами?
В такие моменты Диана чувствовала, как Ираклис что-то напряженно обдумывает. Он как-то вдруг отстранялся ото всех. Просил, чтобы его оставили одного.
Приближался день выписки из больницы и Ираклис представить себе не мог, как он появится в селе уже в новом и таком страшном качестве – инвалидом. К тому же он очень боялся встречи с сыном. За два дня до отплытия на Крит, Ираклис как-то странно переменился: стал весел, много шутил и даже начал подтрунивать над своей культей. Диана и радовалась и… что-то смущало ее в этой уж слишком резкой перемене настроения. Вечером последнего дня в больнице Ираклис попросил Диану спуститься в периптер и купить ему “колы”. Странно, обычно он не отпускал жену ни на шаг. За покупками всегда ходили другие.
А тут…
Диана выглянула в коридор, чтобы подозвать медсестру и услышала за спиной:
«Иди сама спустись», Диана в недоумении уставилась на мужа, - «да что это с тобой?» «Иди-иди», уже нетерпеливо произнес Ираклис, в его голосе явно слышалась досада и раздражение. Ладно. Она нарочно долго возилась с сумочкой и украдкой посматривала в сторону мужа. Он нервничал. Беспомощные его руки жалобно продолжали мощный рисунок плеч. Диана еще пыталась оттянуть время ухода, чтобы понять причину столь внезапной потребности в «коле», но уже бешеная ярость в голосе мужа подтолкнула ее к выходу.
Бесшумно раскрылись двери лифта, и Диана занесла, было, ногу, чтобы вступить в кабину, как вдруг она все поняла и совершенно четкая картинка пронеслась в ее воспаленном от двухмесячной бессонницы мозгу. Она бросилась назад, крича на весь этаж в исступлении:
-Не делай этого, Иракли, прошу тебя не деееееееелааааааай…
Она успела. Успела в последний момент, когда тело любимого опасно накренилось над перилами балкона. Схватив изо всех сил его за брючный ремень, Диана рывком оттянула мужа от влекущей высоты. Он еще пробовал сопротивляться и пытался вырваться, но Диана держала его мертвой хваткой, а руками он помочь себе не мог. Тогда, обессилевший, раздасованный, тем, что не смог противостоять слабой женщине, он упал на плиточный пол и заплакал. Горько и безутешно. Как ребенок. Диана прижала его голову к груди и тихонько раскачивалась из стороны в сторону. Тихим и уставшим был ее голос когда Ираклис затих:
-Я всегда верила тебе. Не было причины сомневаться в твоих словах. Ты всегда помогал мне, выручал в трудную минуту… Почему же сейчас, сейчас, когда НАМ трудно ты решил оставить меня одну. Ты струсил? Не верю. Мне остается думать только одно – ты меня не любишь.
Ираклис попытался сделать протестующий жест, но чем? Его руки, вернее то, что от них осталось, вновь бессильно повисли… Диана продолжала
-Конечно, не любишь. Иначе, как бы ты смог прийти к этой дурацкой и предательской мысли. Ты, что же, решил уйти от всего: от проблем, от трудностей и оставить меня одну? Ты ведь не подумал о том, что станет со мной? Ведь меня нет, если нет тебя. Ты понимаешь это? Дурень ты мой ненаглядный.
Диана целовала мокрое от слез лицо мужа и почувствовала, как его губы выводят слова:
-Я хотел как лучше. Ты у меня молодая, красивая, зачем я тебе… такой. Ты смогла бы еще найти свое счастье. Да и дети со временем привыкли бы…
-Причем тут дети? – Диана рассвирепела – есть только я и ты! Понимаешь? И больше никого! Только ты и только я. Если тебя не будет, – не будет и меня, дубина ты стоеросовая. Ведь я люблю тебя, эгоист ты несчастный и не хочу я никого другого,
пусть у него будет хоть 100 пар рук. Я хочу только тебя, Господи, ну как тебе объяснить, что моя жизнь – это ты. Какой угодно – безрукий, безногий – ты мой, а я – твоя. И только Боженька может забрать тебя, а никак не ты – болван ты бесчувственный.
Диана уже не могла говорить. Она захлюпала носом, и Ираклюше приходилось напрягаться, чтобы расслышать
-Любимый мой… мой мальчик… мой славный маленький уставший ребенок… желанный мой… как же ты мог предать меня…разве ты не видишь, что никого не существует в этом мире….только мы… как же ты мог бросить меня… неужели я заслужила твое предательство… не хочу никого… мне нужен только ты… ты должен мне помочь
-Но как?! – к Ираклису снова вернулась злость – чем я тебе помогу? Вот этим???? – он потрясал перебинтованными культями, – вот этим я помогу? Это ты ничего не понимаешь! Ведь теперь я даже не могу почувствовать шелк твоих волос, бархат твоей кожи – да ты сама сбежишь от меня через год. Так как же я смогу тебе помочь??? – он снова заплакал:
-А ты живи… просто живи – мне больше ничего и не надо. Видеть тебя, заботится о тебе. Мы привыкнем… к нашей новой жизни. Я тебе обещаю, только не уходи, не оставляй меня… я очень тебя прошу – люби меня, будь со мной.
Диана крепко обняла мужа, и долго еще они плакали как дети. Но уже успокоено, умиротворенно…
… Послышался шорох. Диана быстро смахнула слезы. Иракли сонно взирал на свою цветущую, молодую жену. «Какая она у меня красивая, как редко я ей об этом говорю»
-Доброе утро, красавица, что это мы плачем с утра пораньше? Никак развестись решила и не можешь найти повод? А может, баранина закончилась и к обеду ничего не готово? Или…(голос Ираклюши посуровел) – ты не успела выгладить мою любимую рубашку, несчастная?
-Ой, вы поглядите на него, разошелся ни свет ни заря. И не плачу я вовсе. Ишь, размечтался. Слишком много чести. Смотри на него, разбуянился домашний Пиночет. Поднимайся, давай. Идем мыться.
Диана помогла Ираклюше умыться (как хорошо, что он сам научился чистить зубы. Спасибо протезу…), одеться, приготовила ему завтрак и глядя как уплетает ее стряпню по-прежнему сильный, пусть и безрукий муж, почувствовала как волнуется ее женское естество. Иракли вопросительно посмотрел на жену. Она обольстительно улыбнулась… Спустя некоторое время Ираклюша с удовольствием потягивал «фрапэ», а Диана подсовывала ему сладости.
-Ты кого хочешь мальчика или девочку?
Диана вздрогнула. Она тоже очень хотела третьего ребенка, но боялась говорить на эту тему с супругом. Его инвалидной пенсии едва хватало на семью из четырех человек. Но так же, Диана понимала, что Ираклюша не пустозвон. Раз он спросил, – значит, долго думал.
-Я бы хотела – мальчика. Ираклиса.
Ираклюша расхохотался щедро и заразительно.
-Ты не удивишься, если я скажу что хочу девочку – Диану? Знаешь, малышка, мы помешались оба, тебе не кажется?
-Да, любимый, мы помешались и мне это нравится. А ты не думал, что лучше завести и девочку Диану и мальчика Ираклиса?
-Я подумаю. Ты бы собиралась на работу, опоздаешь ведь.
Диана глянула на часы. Действительно, пора на завод, где она расфасовывала полиэтиленовые пакеты. Проверила холодильник. Все нормально. Ужин готов. Только разогреть. В доме чистота и порядок. Муж ухожен и доволен. Сейчас он пойдет в кафенио, поболтает с приятелями, затем заберет детей из садика. Свекровь разогреет еду. А вечером ее уставшую буду ждать три истосковавшиеся по ее нежности и вниманию мордашки: мужа, Никоса и Изабеллы.
Диана провела расческой по волосам. Нда, прибавилось в них седины. Ничего, закрасим. Главное, что жизнь наконец-то вступила в ту долгожданную и размеренную стадию, которой так подходит определение «хорошо». В самом житейском понимании…