Шёл 1999 год. Матвей наконец-то к сорока пяти годам выбрался на свою малую родину. Июль стоял жарким. Вот уже третий час они тряслись по бездорожью в старенькой «Ниве» младшего брата Ефима, пробираясь в деревню Туманиху. От Иркутского аэропорта это триста с лишним километров. Она располагалась почти у самого берега Ангары, на возвышенности, но до неё ещё предстояло добраться. На пути, вдоль берега попадались одни заброшенные мёртвые деревни. Мрачную картину представляли серые, пустующие дома, с заросшими бурьяном огородами. Что и говорить, картина была очень безрадостная. Знак с надписью «ПЕРВОМАЙСКОЕ» на проселочной дороге выглядел, как новенький, как будто его только поставили, а деревня уже отжила своё. Дома-без окон, двери открыты, и ни одной живой души. Уже на окраине братья заметили человека, и Матвей попросил Ефима притормозить. Это был мужичок в затёртой, грязной рубахе, сквозь дыры на рукавах виднелись локти. С виду мужику было лет пятьдесят-пятьдесят пять. Седые волосы на его голове, торчащие в разные стороны, были давно не чесаны и не стрижены. Мужчина сидел на лавочке у дома с открытой дверью. Во рту дымилась самокрутка из газеты. Уже подойдя, Матвей почувствовал едкий запах его табака.
«Только у нас в России можно увидеть мужиков, курящих махру, завёрнутую в газетную бумагу, да и вообще: махорка ли там?» - подумал он.
-Кого- то ищете?-поинтересовался абориген скрипучим голосом, выплюнув самодельную папиросу.
-Как вы тут выживаете?-спросил Матвей, подавая руку.
-Выживам как то!?-неопределенно ответил тот, протягивая чёрную с грязью под ногтями ладошку. При этом он улыбнулся, показав свой неожиданно беззубый рот.
-А где люди-то?
-А кто где, кто в город подался, кто в Туманиху, кто в Струнку, - ответил местный, и его затрясло, хотя было очень жарко.
Матвей присел рядом и сразу понял, от чего так трясёт беднягу. На фоне чистого утреннего воздуха выдохнутое этим несчастным показалось смесью застоялой браги с керосином.
-А где выпивку-то находите, до города ведь очень далеко?
-Так это дело привозят, в любой живой деревне можно купить. В нашу, конечно, не привозят, так мы в Струнку бегам.
-И сколько бежать-то?
-Тут три км всего, – вмешался, подошедший Ефим.
-Дак, были б деньги, чё не сбегать, - кивнул бедолага, трясясь.
-Повезло вам, значит, что там магазин-то есть.
Мужик громко засмеялся.
-Какой магазин, тут только автолавки ходят и то не всегда. Быват, из-за распутицы, по месяцу добраться до нас не могут.
-Тогда где берёте?
-Да тут в каждой деревне почти есть местный, который торгует водкой, – просветил Ефим.
-Хлеб здесь можешь не найти, а вот водку всегда найдёшь, тут это чётко поставлено, - добавил он.
-Но, я о том же и говорю, были бы деньги, - проскрипел местный абориген, кашляя.
-Можь, на похмел дадите сторублёвку?
Матвей рассмеялся, а после подумал: «Грустно, не смешно здесь всё».
-Ты один в деревне? - спросил у мужика.
-Нет, с братом, спит он.
-А что не уехали никуда?
-А некуда.
Он неловко пытался пригладить свои торчащие волосы, но ничего не получалось. Они привычно разваливались неопрятными прядями, было видно, что их давно не мыли.
Матвей достал из кошелька двести рублей и подал их мужичку. Тот от неожиданности охнул, встал, беря деньги, и стал радостно благодарить, сдерживая дрожь худого тела.
-Вы ведь всё равно через Струнку поедете, подбросьте меня, - попросил он, с надеждой смотря на братьев.
-Ну, что, подбросим?- спросил Матвей.
-Поехали, - ответил Ефим, глядя на мужика.
-Что пил-то вчера? – морщась, спросил он, когда уже метров пятьсот проехали, опуская при этом стёкла дверей своей «Нивы».
-Так, это вот «Дубинушку», что Горбун в Струнке продаёт.
-Выхлоп убойней, чем из моего глушака от тебя исходит, - сказал Ефим, обернувшись к своему пассажиру, сидящему на заднем сиденье.
-Что за «Дубинушка»? – поинтересовался Матвей.
-Водка так называтся.
-Это сто процентов палёная водка,-громко сказал Ефим.
-Тут в деревни другую и не завозят, я вот ещё до прилёта твоего самолёта в городе, в магазине взял по сто пятьдесят рублей, а эта «Дубинушка» у пройдох стоит семьдесят рублей. Вот и соображай, что это за «водка». Я как-то попробовал её у Ваньки, у кума, так потом три дня отходил. С тех пор её не покупаю, пусть она хоть двадцать рублей стоить будет.
-Тебе хорошо, ты в городе можешь взять. А мы там не бывам, нам и эта сойдёт, пробормотал из-за кресла ссутулившийся абориген.
Как-то не по себе стало Матвею от этих слов мужика. Заброшенные, покинутые деревни, в таких красивых местах с плодородной землёй! Когда то, когда он был мальчишкой, в этих краях были крепкие хозяйства, скотоводческие фермы. Огромные площади, засеянные кукурузой, свеклой, морковью, картофелем, капустой. Сейчас, Матвей видел совсем другую картину. Поля, заросшие сорняком с человеческий рост, луга без пасущихся лошадей, коров и овец. Только ветер гуляет среди сибирского разнотравья. Самое страшное, что государство напрочь забыло о людях, живущих в этих сёлах, оно их, можно сказать, бросило на произвол судьбы. Выживайте, как хотите. Вот они и выживают, как могут. Кто-то перебрался к родне в город, кто-то-в более крупные деревни, а кому некуда было податься, просто вымирали и спивались от безысходности.
«Вот потому-то этому мужику, как он сам говорит: "И эта «водка» сойдёт". Ему лишь бы день прошёл, а затуманив мозги палёной «Дубинушкой» он, глядишь, и забудет о проблемах, свалившихся на него. Всё таки зря я ему дал деньги»,- думал Матвей, когда они въезжали в Струнку.
-Ефим, давай подъедем к этому торгашу водкой Горбатому, - попросил он брата.
-Зачем тебе, я с города везу настоящую.
-Хочу посмотреть на эту «водку» и на него.
-Это же Сёмка Горбатов, да ты его знашь!
«Горбатов, Горбатов..., да, учился такой со мной в школе в Туманихе»,- вспомнил Матвей.
Струнка оказалась полу вымершей деревней. Из тридцати домов половина пустовала.
Это село ждала та же участь, что и «Первомайское».
-Вот к этому дому, где телега стоит, - подсказал пассажир водителю.
-Да знаю я без тебя, - недовольно ответил Ефим.
Остановившись у ворот, рядом с которыми стояла телега, он посигналил и вышел из машины. Следом выскочил трясущийся попутчик. Матвей остался сидеть в кабине. Через минут пять в калитке появилась бабуся лет восьмидесяти.
-Водки, чё ли?- тихо спросила она Ефима.
-Степановна, а где Семён-то?
Старушка подошла вплотную к Ефиму и через некоторое время спросила:
-Фимка, ты, чё ли?
-Я, баушка, Семён-то дома?
-На Ангаре он, милок, ещё по темну ушёл.
-Бабка, водки принеси,- не удержался изнемогавший пассажир.
Старуха сердитым взглядом смерила его с головы до ног.
-Сколько тобе? – после паузы спросила она.
-Две…, десять рублей не хватат до трёх-то. Давай три, а я тебе посля донесу.
Степановна, ни слова, не говоря, удалилась, сильно хлопнув калиткой.
Минут семь пришлось ждать.
-Мы-то чего ждём? Поехали, -Ефим подошел к Матвею.
-Успеем. Хочу посмотреть на эту «водку».
-Чё на неё смотреть. Там, дома уж стол накрыт, тебя ждут.
Бабка вынесла две бутылки. В правой руке она держала «водку», а в кулаке левой сжимала сдачу.
-Ну, чё две-то? Я же просил тебя три, – расстроился мужичок.
-Ничего не знаю, у тебя денег не хватат,- спокойно произнесла бабка.
Матвей вышел из машины и поздоровался с ней.
Та, отдав бутылки и сдачу, медленно удалилась.
-Мужики, десять рублей нынче не деньги, может, добавите до трёх-то,- попросил расстроенный попутчик братьев.
-Подохнешь, ведь-сказал Ефим.
-У меня там брат ещё. Чё нам будет-то.
-Дай-ка мне бутылку посмотреть, - попросил Матвей.
Мужичок протянул ему одну.
По внешнему виду «водки» сразу было видно, что она изготавливалась не на заводе. Пробка из фольги прокручивалась, этикетка наклеена криво. Почти нечитаемым мелким шрифтом был написан адрес изготовителя, просматривался только город Красноярск.
«Эта поддельная водка, под названием «Дубинушка», как вражеская дубина и уложит наш народ», - подумал Матвей.
-Добавь десятку, - вновь попросил мужик.
-Нет! - резко ответил тот.
-Если бы я раньше увидел эту «Дубинушку», я бы тебе ни гроша не дал.
В это время появилось ещё несколько уже подвыпивших старожилов. Один из них подошел к воротам и стал громко кричать:
-Сёмка, наливай!
-Ага, дождёшься. Что разорался? Деньги давай, - ответила, выглянувшая из калитки старуха.
-Степановна, давай ещё парочку, - попросил тот, протягивая деньги.
-Баушка, может, дашь в долг ещё одну? Долг-то небольшой,- вновь подошел к калитке приехавший с братьями.
-Петька, ты что ль? - крикнул один из подошедших.
-Во даёт и три км не помеха!
-Поехали-ка отсюда, - сказал Ефим Матвею.
-Поехали.
-Ну, бывай, Петр, - попрощался Матвей с мужиком.
-Спасибо вам, братцы!- поблагодарил тот, слегка поклонившись.
К собравшимся подошла молодая пара и тоже стала ждать хозяйку.
Дорога шла через село. Недавно пролили хорошие дожди, машину мотало из стороны в сторону. Навстречу попадались люди, по всей видимости, тоже идущие к Горбатому.
-Эти вот с Горянки идут, она отсюда в семи километрах. Сюда к Горбатому даже с Комрино ходят, оно вообще тринадцать км от Струнки, – разъяснял старшему брату Ефим.
-Струнка - вообще пьяная деревня, там все, кто сейчас в ней остался пьют. Семка на этой палёной водке поднялся. Катер у него, c ямаховским мотором. Купил себе новый УАЗ, - добавил он.
-Помню, он ещё в школе продавал пацанам папиросы «Беломор», которые крал у своего деда, -задумчиво произнес Матвей.
-Вот такие Горбатые у нас в каждом селе есть. Они и торгуют паленой водкой. В Туманихе Сыч, торгует ей. Помнишь Потапа Сычёва? -спросил Ефим.
-Как же, помню! Ещё тот жук! Правильно говорят: «Горбатого только могила исправит», - заключил Матвей.
-Ты-то как, рыбачишь?
-Но, а как без этого!?- ответил Ефим.
-Нынче Ангара да хозяйство нас и кормят. Небось, давно рыбу-то не ловил? Да и где там у вас ловить-то в вашей Москве. Завтра организую, отведёшь душу. Правда, у меня мотор не «Ямаха» а наш старенький «Вихрь». Я его недавно подшаманил, ещё послужит нам, –говорил Ефим, то и дело рулем выравнивая машину, скользящую по грязи.
До Туманихи оставалось пятьдесят километров. По такому бездорожью- как минимум, ещё два часа езды. Если не смотреть на дорогу, картина вокруг была прекрасная. С правой стороны тянулся стройный берёзовый лес, с левой- степенная Ангара несла свои воды. Деревца стояли, как на подбор: стройные, кудрявые, с качающимися серёжками. Матвею захотелось остановиться и пройтись по лесу, но он в этот момент вспомнил дни своего далекого детства. Вспомнил, как помогал отцу заготавливать сено на поле, вокруг которого стояли такие же вот красавицы берёзки. Вспомнил вечернюю рыбалку на Ангаре с лодки, когда ещё был совсем пацаном, как зазевался, а крупный окунь утащил его удочку. И как отец тогда смеялся над ним. Удилище они догнали и вытащили огромную рыбину.
Машину на бездорожье сильно встряхнуло. Матвей очнулся.
-Хорошо, однако, тут у вас, Ефим!
-А то, -ответил брат.
-Как предки-то?
-Мать, иногда, прибаливат, а батя- молодцом: бегат ещё вовсю. Помнишь, ведь у него нынче юбилей: семьдесят будет.
-Как сестрёнка-то наша?
-Надюха-красава, как второго пацана родила вообще расцвела, -улыбнулся Ефим.
-Как назвали?
-В честь деда назвали Степаном.
-Как живут-то они? - вновь спросил Матвей.
-Живут нормально. У них с Лёхой-пасека, да и хозяйство большое, -
Ефим на некоторое время замолчал, объезжая повалившуюся ель. Машину вновь стало мотать.
-Лёнька- молодец: и с пасекой, и со скотиной успеват, и на реку успеват, всегда они с рыбой, – добавил Ефим, когда объехал препятствие на дороге.
Матвей, слушая рассказ брата о младшей сестре, вспомнил случай из прошлого. Тогда он уже был студентом и приехал на каникулы в деревню. В один из июльских дней всей семьёй собрались по ягоды. Надюха же не любила это занятие, в ту пору ей было лет восемь.
-Я дома буду убираться, скотину напою, курям дам, - сообщила она с утра.
-Ну, оставайся на хозяйстве, –сказала мать, улыбаясь.
Вечером всю собранную землянику высыпали подсохнуть на газеты, уложенные на чисто вымытом Надюхой полу в зале. Мать готовила ужин, братья с отцом что-то мастерили во дворе. Наде захотелось ягод. Окна в зале были открыты и выходили в огород. Пройдя по нему, она залезла на подоконник, а земляника лежала у самого окна, и стала осторожно спускаться, да поскользнулась на ягоде и плюхнулась на неё животом. При этом так сильно вскрикнула, что даже было слышно и на кухне, и во дворе. Мать и братья с отцом, встревоженные криком, поторопились в зал. Ягода была подавлена и раскидана, а в комнате никого уже не было. Мать, улыбаясь, громко сказала в открытое окно, чтобы в огороде было слышно:
-Вот пошла бы с нами и наелась, бы тогда ягод, а ты захотела мыть полы. -
-Матвей вспомнил этот случай, сидя в подскакивающей на ухабинах «Ниве» и заулыбался.
В Туманиху заехали, когда уже стало смеркаться.
-Вот мы и дома, -громко сказал Ефим.
Матвей открыл глаза. Последние полчаса они ехали, молча, и он кемарил.
Ворота были распахнуты. Это говорило о том, что их ждали. Ефим въехал во двор, вышел из машины и стал доставать продукты из багажника. Матвей тоже вышел. В это время в дверях дома показался отец.
-Что-то больно долго вы, уже и не знам, что думать? - произнёс он, подойдя к Матвею и крепко обняв его.
-Дорога никакая, батя,–ответил Ефим.
-Если бы не она, родная не знаю, как бы вообще добрались,– добавил он, показывая на «Ниву», которая была вся в грязи.
-Давайте в избу, все уж заждались!–скомандовал отец.
-Идите, бать, я тут кое-что занесу,- ответил Ефим.
Войдя в дом, Матвей увидел спешащую ему навстречу мать. Они обнялись.
-Молодец, Мотя, что приехал, – радовалась она всхлипывая.
-Ну, будет тебе, мать. Давай лучше, Катерина сади сына за стол, он ведь с дороги, -вмешался отец.
Екатерина Матвеевна кончиком своего ситцевого платочка вытерла слезу на щеке и громко сказала, улыбаясь:
- Надя, неси пирог на стол, ужинать будем.
Откуда-то появилась Надежда и с криком бросилась на шею к старшему брату. Матвей нежно обнял сестру, прижал её к себе.
-Красавица-то какая стала,-сказал он, глядя на молодое румяное лицо своей сестрёнки.
Подошёл Алексей, муж Надежды, застенчиво протягивая руку Матвею.
-Мотя, каков стал-то ты огромный,–услышал гость старческий голос бабки Матрёны.
-О ,тётя, рад тебя видеть,–ответил он, подойдя к старушке и обнимая её за плечи.
Бабка Матрёна была старшей сестрой Екатерины Матвеевны, матери Матвея, и было ей уже восемьдесят с лишним лет, поэтому племянники звали её чаще баушкой.
-Как здоровье, дед Макар?–спросил Матвей, увидев сидящего рядом с тетей её мужа.
-А чё ему будет-то, здоров,–ответил дед, медленно поднимаясь со стула.
-Ну, давай обнимемся, что ль,–сказал он, глядя на молодого человека.
Матвей крепко обнял старика, слегка похлопывая его по спине.
-Сколько тебе лет-то уже?
-Молод ешо, только вот восемьдесят два будет,-рассмеялся тот, открыв свой щербатый рот.
-Здравствуйте, кого не видел,-громко сказал Ефим, занося продукты и водку, купленные в Иркутске.
Две бутылки он поставил на стол, а всё остальное отнёс на кухню.
-Давайте все к столу,-сказал отец,-пора ужинать, поздно уже.
-Степан, ты сам, давай, подсаживайся, мы давненько уже у стола,–ответил ему дед Макар, улыбаясь.
Старик взял бутылку водки со стола и стал рассматривать её внимательно.
-Это, похоже, настоящая водка: не то, что у Сыча,–заключил он после осмотра.
Надежда принесла в комнату большой рыбный пирог на деревянном подносе и поставила его на середину стола. От блюда исходил аппетитный запах по всей избе.
Выпили по первой за встречу и навались на рыбное блюдо. Давно Матвей не ел материнский пирог с ангарской рыбкой. С детства это было его любимое кушанье. Пирог мать начиняла картошкой с луком и свежей недавно выловленной рыбкой. Только вот сейчас он ощутил себя дома, среди своих близких. Вокруг сидели родные люди, сидели в отцовом доме. Эти стены отчего дома часто снились ему. Совсем недалеко несла свои воды родная река Ангара.
-Ну, как там у вас в Москве жизнь, Матвей? – услышал он голос деда Макара.
Старик выпил и его потянуло на разговоры. Он придвинулся ближе к гостю, предвкушая интересный разговор с ним.
-Да, тоже не всё нормально, дед.
-Ну, если там не всё нормально, где же то место в России, где всё нормально? Выходит, что нет такого места. У нас, к примеру, вообще дела дрянь.
-Да, я уж это понял, пока с Ефимом из города до вас добирались. Так, куда люди-то подевались с «Первомайского», со «Струнки»? -спросил Матвей.
-А кто куды, Мотя. Кто-в город, кто к нам прибился, те, кто ничего не придумал, вообще спились. «Первомайское» проезжал ведь, видел, там нет никого. Уехали, кто куды, а кто не уехал, те спились, многих из них уж нет на свете от пьянства. Пьют-то, ведь, гадость самодельную, её тута как специально развозят по деревням. Вот как будто цель кем-то поставлена народ угробить. Последний раз в прошлом годе ездил с Фимкой в город. Так вот произжам мы «Первомайское», а в нем почти все дома пустые, -старик замолчал.
-Там на всю деревню два человека теперь, – с грустью в голосе сказал Матвей.
-Слушай, давай-ка мы с тобой выпьем, дорогой, наливай, –и дед Макар пододвинул свою пустую стопку. Матвей, смеясь, взял бутылку и всем налил.
-Что и говорить, совсем хреново стало. Государство нас больше не поддерживат, техника вся на ладан дышит, –вмешался в разговор отец.
-Запчастей нет, много тракторов и комбайнов стоят ржавеют. Говорят, занимайтесь фермерством. Чтобы этим заниматься нужны деньги. Никто нам их не даст, а если и дадут, потом три шкуры сдерут и рад не будешь, что занялся ты энтим фермерством. Выживам, как можем, Мотя. Государство просто на просто нас бросило, мол, как хотите, так и выживайте. Вот и выживам, как можем – повторил он.
-Расскажи, расскажи, Степан, как мы тут мыкамся. Может, Мотя расскажет там кому надо, в Москве-то, -сказал дед Макар.
-На рынки не пробьёшься, там дань платить за место надо и немалую. Ни мясо, ни овощи с огородов продать нормально не можем. Скупщикам отдаём за бесценок. Проблемы страшные у крестьянина, Матвей. Это очень длинный разговор, сынок. Давайте, лучше выпьем, не так часто с тобой сидим за столом, –сказал отец и поднял свою стопку.
-Хорошо, что нас не забывашь, Мотя, –произнёс дед Макар, встав со стула при этом.
Все тоже встали по примеру старшего и, чокнувшись стопками, выпили.
-Почему у нас всегда простые люди-то страдают? Как ты думашь, Мотя? – спросил дед Макар, когда все сели.
-А может сам люд и виноват?!–вставил свое слово отец.
-Мы-то тут причём?–вмешался Лёха.
-Думаю, отчасти, и мы виноваты,–ответил Матвей.
-Правильно, Мотя, мы же допустили этот бардак в стране, мы же всех энтих Горбачёвых с Ельциными избирали!–почти крикнул дед Макар.
-Вот и докатились до такой жизни вместе с прорабом Ельциным, который постоянно под этим делом,–сказал отец, показывая на бутылку водки.
-Хватит об этом, надоело уже. Давайте, лучше споём, всё же сын приехал, –возмутилась Екатерина Матвеевна, которая до этого молчала, смотрела на Матвея и радовалась, каким красивым мужчиной стал её старший сын.
Он был выше ростом и отца, и Ефима, широк в плечах. Усы шли ему, с ними он очень походил на её отца, в честь которого его и назвали.
-Бог любит троицу, наливай, Степан, по третьей, посля и споём,–предложил громко дед Макар.
-Утихни, старый, постыдился бы, все тобе мало,-проворчала его жена.
-Чего мне стыдиться-то, Мотря, тут все свои,-парировал дед.
-Пирог у тебя, Катерина, чуть пальцы не съел,–добавил он, обращаясь к хозяйке.
-Его нынче Надюха готовила,–ответила та.
-Повезло тебе, Лёха с женой-то,–разошёлся старик.
-Зато тебе, Макарушка, не повезло,–вновь вставила своё слово раскрасневшаяся бабка Матрёна.
Дед засмеялся, опять показав свой беззубый рот.
-Повезло мне, так как повезло,–смеясь и обнимая жену, оправдывался старик.
- Ну, что, Макар скажи нам тост, ты мастак говорить-то,–сказал отец, налив всем водки.
-Энто мы могём .
Старик встал, держа стопку в руке, громко прокашлялся и начал.
-Вот что хочу сказать: не лёгкие времена ноне, но и не страшные. Войну пережили, а энти проблемы мирные в раз переживём. Главное тут вместе держаться и помогать друг другу, коли государству не до нас. Русский люд он и не то выдерживал, весь мир диву давался. Выживаемость людская особенно у нас в Сибири, высоченная. Выживем и на сей раз, мои родные, не пропадем еще и выводы сделам.
Дед замолчал, о чём-то задумался, потом сел и сказал:
-Вот за это давайте и выпьем.
-Молодец, дедуля! - подбодрила старика Надежда.
Все выпили и некоторое время молчали. Слышен был только стук вилок да ложек о тарелки.
-Пойду я, однако, покурю, – нарушил тишину Ефим.
Мужики засуетились. Кто курил, потянулись к выходу.
-Фима, у тебя папиросы есть?-спросил дед Макар.
-Есть, пойдём у меня они в машине.
В избе из мужчин остались только отец да Матвей, они не курили.
Надежда запела своим мелодичным красивым голосом:
«Чуть охрипший гудок парохода,
Уплывает в таёжную тьму.
Две девчонки танцуют, танцуют на палубе,
Звёзды с неба летят на корму»
Екатерина Матвеевна и бабка Матрёна стали ей подпевать:
«А река бежит, зовёт куда-то,
Плывут сибирские девчата.
Навстречу утренней заре,
По Ангаре,
По Ангаре»...
Матвей слушал и любовался своей красавицей сестрой. Любовался её молодым румяным лицом, её длинными волосами, заплетенными в косу, приятным нежным голосом.
-Надя-то какая у нас красавица стала, – тихо сказал он отцу.
-Но–о,-протяжно ответил тот.
-Пойдём, батя, во двор подышим,–предложил сын.
-Иди, родной, вот допоют, и я выйду.
Во дворе мужики о чём-то спорили. Хоть и темно было, а с крыльца хорошо просматривалась Ангара. Воды её белели, освещённые лунным светом.
«Вот она, красавица родная. Нипочём ей все беды людские, как несла, так и несёт свои чистые воды мимо. Так будет через сто лет и через двести. Поколениям только суждено меняться, деревням на её берегах исчезать и вновь возрождаться, а Ангара всё с тем же холодным спокойствием будет течь мимо, обдавая берега свои свежестью и прохладой», -думал Матвей, глядя на реку, уносящую свои воды в таёжную тьму.
Из дома слышны были слова песни:
«А река бежит, зовёт куда-то...»
Глядя на Ангару, Матвей ощутил какое-то спокойствие. Исчезло неприятное ощущение от мрачной картины, увиденной им по дороге сюда. Все беды людские показались ему временными, уходящими и приходящими по сравнению с этой вечной рекой.
Дни отпуска пролетели незаметно. Пришла пора возвращаться домой. Общаясь с родными, и пожив их жизнью эти несколько дней, Матвей ощутил в себе прилив новой положительной энергии, которой зарядил его родной уголок сибирской земли, его малая родина деревня «Туманиха».
«Такая вот подпитка необходима каждому человеку, который живёт далеко от своих родных мест. Хотя жить нужно там, где родился. Место это тебя наполняет энергией и оберегает», - думал Матвей, уже летя в самолёте.
Он любил свой сибирский край, обеспокоен был его проблемами, и сейчас где-то в глубине души поселилась тяжесть, от увиденных им мёртвых деревень на берегах Ангары, брошенных людей на произвол судьбы.
« Что-то ненормальное, неправильное происходит у нас. Такое может происходить только в нездоровом государстве», - с грустью думал Матвей.
Он не знал тогда, что пройдёт двадцать лет и в отношении села существенно ничего не изменится в России. В деревнях останутся только престарелые люди, так как работы там не будет, как и двадцать лет назад. Фермерских хозяйств, выживших останутся единицы, которые кое-как будут сводить концы с концами. Сдать крестьянам свою сельхозпродукцию будет ещё сложней, так как рынок захватят «Магниты» и «Пятёрочки», торгующие продуктами низкого качества, закупаемыми ими крупным оптом. Водка, как и двадцать лет назад, будет попадаться и "палёная," производимая подпольными цехами, на витринах магазинов даже появится самогон: от мутного-до прозрачного на любой вкус.
Правда, боевые ракеты станут самые передовые, но селу и сельским жителям от этого не станет лучше.