Для некоторых выражение «расслабиться вдали от цивилизации» обретает самый что ни на есть буквальный смысл. Тишину и уединение они находят в таких местах, которые считаются одними из самых удаленных и изолированных уголков на Земле.
И бухта Тихая привлекательная но, интересен и Горячий пляж — уникальное место, аналогов которому нет нигде в мире. Пляж расположен у подножия вулкана Менделеева: сквозь песок просачиваются струйки горячего пара, а в прохладную погоду побережье окутано густым туманом. Рядом с удивительным пляжем находится водолечебница «Горячий пляж» с целебными источниками, купание в которых помогает при самых различных заболеваниях.
И оказывается этот Горячий пляж недалеко от Южно-Курильска и порта Корсакова.
На самом деле я там не бывал, но представляю, ибо в молодости у меня была такая возможность но я им не воспользовался. Потом Бог послал еще одну и я тоже промахнулся. Третье уже, наверно не дано.
Хотя мечтаю...
И вспоминаю то, что давно было.
Из воспоминаний А. Чехова. В дороге он простудился и сильно закашлял. В Екатеринбурге Антон Павлович остановился в гостинице. 29 апреля Чехова посетил Симонов - редактор и издатель газеты «Екатеринбургская неделя», 30 апреля они гуляли по городу, а 2 мая Чехов отправился на поезде в Тюмень. Из Тюмени предстоял путь на лошадях до Томска. А 4 мая Чехов прибыл в Ишим, пересек реки Пышма, Тобол, проехал Ялуторовск, а 5 мая на пароме переправился через реку Ишим. Немного передохнув, Чехов ночью выехал из села Абатского. 6 мая перед рассветом случилось небольшое дорожное происшествие - столкнулись повозки, к счастью, Чехов не пострадал. Пока чинили возок, писатель остановился в доме крестьянина Ильи Ивановича.
7 мая утром Чехов и вольный мужик Федор Павлович отправились в путь в повозке, пробираясь в половодье по залитым рекой лугам. У Чехова промокли валенки. Пришлось ночевать в избе перевозчика. 8 мая возчики отказались везти Чехова на пароме через Иртыш. Погода была ужасная. Под проливным дождем писатель добирается до села Пустынное на лодке и целый час ждет лошадей на берегу.
9 мая в 5 часов утра в селе писатель снял комнату, чтобы отдохнуть и просушить одежду. 11 мая Чехов едет в почтовой повозке, на станциях читает жалобные книги. 12 мая он уже в Колывани и ждет лошадей. Их не дают, потом писатель едет в сторону от тракта, проезжает Вьюны, Красный Яр. 13 мая в Красном Яре несколько часов ждет лодку, но лодки нет. Чехов ночует в доме мужика Андрея. Наконец, 14 мая утром вернулась лодка, и Чехов плывет по Оби до Дубровина. На станции в Дубровине пьет чай, дожидается лошадей и отправляется до Томска. Возле реки Томь опять ждет лодку, потом плывет по реке с почтальоном.
15 мая вечером Чехов прибыл в Томск. С 16 по 21 мая он знакомится с городом. 20 мая Чехов купил повозку за 130 рублей у купца и 21 мая выехал из Томска с попутчиками. По пути повозка ломается два раза, но после починки Чехов едет дальше и 25 мая прибывает в Мариинск, 27 в Ачинск. Недалеко от станции повозка с писателем опрокинулась, пока ее чинили, Чехов отдыхал на станции Чернореченской.
28 мая приехали в Красноярск. Там Чехов остановился в гостинице «Бристоль». Об этом он оставил запись в гостиничной книге: «Доктор А. П. Чехов из Москвы проездом на Сахалин».
Писатель восхищен Красноярском и пишет о нем сестре Марии 28 мая:
"Красноярск - красивый интеллигентный город. Улицы чистые, мощеные, дома каменные, большие, церкви изящные, а горы около Красноярска, как высокие стены, окружают город. Енисей широкая, быстрая, гибкая река; красавец, лучше Волги. И горы, и Енисей подарили мнe такими ощущениями, которые вознаградили меня за все пережитые и которые заставили меня обругать Левитана болваном за то, что он имел глупость не поехать со мной».
Еще в книге «Из Сибири» имеются такие строки: « На Енисее жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась. Так по крайней мере думал я, стоя на берегу широкого Енисея и с жадностью глядя на его воду, которая с страшной быстротой и силой мчится в суровый Ледовитый океан. На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том – горы, напомнившие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!»
На пароме Чехов переплывает Енисей и отправляется дальше на тарантасе до Иркутска.
31 мая он уже в Канске и едет дальше по Сибирскому тракту, переправляется на паромах, проезжает много маленьких станций, скучает по родным и в дороге пишет письма.
4 июня Антон Павлович прибывает в Иркутск, останавливается в гостинице « Амурское подворье». С 4 по 11 июня он знакомится с городом, продает свой тарантас и отдыхает от дальнего пути. Ведь дорога была очень тяжелой, и переносить все тяготы пути по бездорожью было нелегко.
Вот как он пишет об этом И. Л. Леонтьеву-Щеглову:
«Ехать было тяжко, временами несносно и даже мучительно; разливы рек, холод, питание исключительно чаем, грязная одёжа, тяжелые сапоги, невылазная грязь – всё это имело для меня подавляющее значение».
5 июня 1890. Иркутск.
И в тот же день письмо брату Александру:
«Сибирь есть страна холодная и длинная. Еду, еду и конца не видать. Чувствую и переживаю много. Воевал с разливами рек, с холодом, с невылазною грязью, с голодухой.
В общем я своею поездкой доволен и не жалею, что поехал».
Иркутск Чехову понравился, он пишет сестре Марии 6 июня:
« Иркутск - превосходный город. Совсем интеллигентный. Театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы».
Отдохнув в Иркутске, 11 июня Антон Павлович отправляется дальше по бескрайней Сибири. Ему хочется скорее увидеть Байкал.
13 июня он опять пишет Маше:
« Ехали мы к Байкалу по берегу Ангары, которая берет начало из Байкала и впадает в Енисей. Зрите карту. Берега живописные. Горы и горы, на горах всплошную леса. Погода чудная, тихая, солнечная, теплая; я ехал и чувствовал почему-то, что я необыкновенно здоров; мне было так хорошо, что и описать нельзя».
Станция Лиственничная.
Дальше Чехов сел с попутчиками на пароход и поплыл по Байкалу, который изумил его своей красотой. О Байкале он пишет редактору Н. А. Лейкину 20 июня:
« Я переплыл Байкал и проехал Забайкалье. Байкал удивителен, и недаром сибиряки величают его не озером, а морем. Вода прозрачна необыкновенно, так что видно сквозь нее, как сквозь воздух; цвет у неё нежно –бирюзовый, приятный для глаза. Берега гористые, покрытые лесами;
Кругом дичь непроглядная, беспросветная. Изобилие медведей, соболей, диких коз и всякой дикой всячины, которая занимается тем, что живет в тайге и закусывает друг другом. Прожил я на берегу Байкала двое суток».
Полюбовавшись Байкалом, Чехов отправляется дальше по Забайкалью на перекладных и в Верхне-Удинске встретился с однокурсником, врачом Н. В. Кирилловым. Встреча была неожиданной и радостной.
17 июня Чехов прибыл в Читу и остановился в гостинице «Даурское подворье». 18 июня он снова в пути, 19-го в Нерчинске в гостинице «Даурия» и вечером отправился к пароходу.
20 июня он приезжает в Сретенск за час до отхода парохода «Ермак», занимает место и отправляется по реке Шилке к Амуру.
21 июня возле Усть- Стрелки, где Шилка сливается с Аргунью, пароход «Ермак» налетел на камень и получил пробоину. 22- 23 июня пароход сидит на мели. После ремонта 24 июня пароход плывет по Амуру и 27 июня прибывает в Благовещенск. Там Чехов купается в Амуре и с дороги пишет письмо сестре Маше:
« Проплыл я по Амуру больше тысячи вёрст. Люди на Амуре оригинальные. Не боятся говорить громко. Жизнь здесь интересная, не похожая на нашу.
Я в Амур влюблен. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России».
Из Благовещенска Чехов отправляется на пароходе « Муравьев- Амурский» в Хабаровск. 30 июня он уже там и знакомится с городом. Вечером просматривает дневник и везде тщательно записывает затраты в дороге. Их много, ведь позади сорок пять станций сибирской дороги.
Антон Павлович устал, дальняя дорога утомила его, но надо ехать дальше, и с 1 по 5 июля он плывет на пароходе до Николаевска, города, который был основан Геннадием Невельским в 1850 году.
Сам Чехов пишет так:
«5 июля 1890 года я прибыл на пароходе в Николаевск, один из самых восточных пунктов нашего отечества. Амур здесь очень широк, до моря осталось только 27 вёрст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем.
Здесь раньше селились поселенцы, наезжало много всяких русских и иностранных авантюристов, прельщаемых необычайным изобилием рыбы и зверя.
Теперь же почти половина домов покинута своими хозяевами, полуразрушена. И темные окна без рам глядят на вас, как глазные впадины черепа. Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь и вообще живут впроголодь, чем бог послал. Пробавляются поставками рыбы на Сахалин, золотым хищничеством, эксплуатацией инородцев, продажей пантов, то есть оленьих рогов, из которых китайцы делают возбудительные пилюли.
На пути от Хабаровки до Николаевска мне приходилось встречать немало контрабандистов; здесь они не скрывают своей профессии. Один из них, показывающий мне золотой песок и пару пантов, сказал мне с гордостью: « И мой отец был контрабандист!» Эксплуатация инородцев, кроме обычного спаивания, одурачения выражается иногда в оригинальной форме. Так николаевский купец Иванов каждое лето ездил на Сахалин и брал там с гиляков дань, а неисправных плательщиков истязал и вешал.
Гостиницы в городе нет. В общественном собрании мне позволили отдохнуть после обеда; на вопрос же мой, где я могу переночевать, только пожали плечами. Делать нечего, пришлось две ночи провести на пароходе, когда же он ушел назад в Хабаровку, я очутился как рак на мели: камо пойду? Багаж мой на пристани; я хожу по берегу и не знаю, что с собой делать».
Из путевых записок А. П. Чехова.
Вот так неприветливо встретили писателя в Николаевске. А между тем подул ветер, и Амур заволновался, как море. Не найдя приюта, писатель отправился на пароход « Байкал», который стоял в двух верстах от берега. Несколько раз в течение лета этот пароход возил почту, солдат, арестантов и пассажиров на Сахалин.
Наступил вечер, тяжелые волны Амура бились о берег, отчаянно выли собаки. Чехову стало не по себе.
« Зачем я сюда поехал? Да еще не имея ни одного рекомендательного письма? - спрашивал себя Антон Павлович. Но вот, наконец, два гиляка согласились перевезти его на утлой лодке из трех досок к пароходу. Капитан и его помощники оказались добрыми людьми и приветливо встретили писателя на борту «Байкала».
8 июля в тихий и ясный день «Байкал» снялся с якоря. На пароходе плыли три сотни солдат под командой офицера и несколько арестантов, причем одного сопровождала пятилетняя дочка, которая, когда отец поднимался по трапу, держалась за его кандалы. За одной каторжной добровольно следовал ее муж…
Они плыли по Амуру до его устья, затем вошли в Татарский пролив, и на другой день оказались в бухте Де-Кастри - единственном месте, где могли в то время во время бури укрываться суда, плавающие по проливу. Чехов пишет о ней: « Бухта прекрасная и устроена природой точно по заказу. Это круглый пруд версты три в диаметре, с высокими берегами, защищающими от ветров, с нешироким выходом в море. Выход в море сторожат три острова, или, вернее рифа, придающие бухте своеобразную красоту».
10 июля в девятом часу вечера бросили якорь у берегов Сахалина. С волнением Чехов всматривался вдаль и увидел в потемках страшную картину. На берегу в пяти местах чудовищными кострами горела сахалинская тайга, из-за гор высоко к небу поднималось багровое зарево от пожаров, на вершине мыса ярко светился маяк, а внизу в море недалеко от берега пароход встречали три остроконечных рифа – «Три брата».
К пароходу подошел катер, таща за собой на буксире баржу. На ней привезли каторжных для разгрузки. Они работали всю ночь, а Чехову пришлось ночевать на пароходе. Часов в пять утра его разбудили и писатель уехал на катере, тащившем за собой на буксире две баржи с каторжными.
На Сахалине Чехов оказался в Александровском посту - небольшом городке на три тысячи жителей. Здесь находилась и резиденция начальника острова генерала Кононовича.
Писателя привезли в Александровскую слободку на квартиру к крестьянину из ссыльных, а потом он поселился у доктора на главной улице Александровского поста, основанного в 1881 году.
На другой же день генерал Кононович принял Чехова и говорил с ним любезно. Он обещал полное содействие писателю, но предупредил, что жить здесь на острове тяжело и скучно.
- Отсюда все бегут, и каторжные, и поселенцы, и чиновники. Мне еще не хочется бежать, но я уже чувствую утомление от мозговой работы, которой здесь так много, - сказал он Чехову.
Чехов остался в Александровске и, когда просыпался по утрам, слышал звон кандалов каторжников. Каторжные ходили здесь по улицам свободно толпами и поодиночке, с кандалами и без. Они служили здесь у чиновников кучерами, сторожами, поварами, кухарками и даже няньками. Здешние дамы нередко отпускали своих детей гулять с няньками бессрочно каторжными. Иногда рано утром просыпался писатель от какого-то шороха, поднимал голову от подушки и видел, что к его постели крадется каторжный.
- Что такое? Зачем? – спрашивал Чехов.
- Сапожки почистить, ваше высокоблагородие, - отвечал арестант.
Такая близость с каторжными первое время смущала писателя, но потом он привык. Вскоре после приезда Чехова на остров прибыл приамурский генерал-губернатор Корф на военном судне «Бобр». Корф целых пять лет не был на Сахалине и ожидал увидеть хорошие изменения. После молебна и парада, устроенного в честь губернатора, Корф принял Чехова и разрешил ему бывать где угодно, пообещал дать свободный пропуск во все тюрьмы и поселения, кроме общения с политическими заключенными.
Вечером в Александровске была иллюминация. По улицам толпами гуляли солдаты, поселенцы и каторжные. Тюрьма была открыта. В саду играла музыка, и пели певчие. Стреляли даже из пушки, которую разорвало. Но веселья не было. Не слышно было гармони, люди бродили, как тени, и молчали. А музыка на каторге наводила смертную тоску на арестантов.
Иногда Чехов посещал местных чиновников, обедал у них, слушал их разговоры.
Но главным занятием для него всегда оставалась работа.
Здесь на Сахалине, чтобы поближе узнать жизнь населения, Антон Павлович решил сделать перепись и побывать во всех населенных местах острова. Эту работу Чехов провел в три месяца. Для переписи он использовал карточки, которые ему напечатали по заказу в типографии при полицейском управлении. Каждую женскую карточку Чехов перечеркивал красным карандашом. Писатель ходил из избы в избу один, редко его сопровождал какой-нибудь каторжный или поселенец. Иногда на некотором расстоянии за Антоном Павловичем следовал, как тень, надзиратель с револьвером.
В карточках в первой строке Чехов записывал пост или село, во второй номер дома, в третьей –звание: каторжный, поселенец, крестьянин или свободного состояния, в четвертой – имя, отчество и фамилию, в пятой строке –возраст. Некоторые поселенцы своего возраста не знали. Один армянин ответил так: « Может, тридцать, а может, уже и пятьдесят».
Всего в карточке было четырнадцать строк, и записать каждого был огромный труд.
Переписывая этих, обездоленных судьбою людей, Антон Павлович в каждом видел прежде всего человека. Так на перевозе через реку Дуйку Чехов познакомился с каторжным Красивым, не помнящим родства. Писатель описывает его так: « Ему 71 год. Горбат, лопатки выпятились, одно ребро сломано, на руке нет большого пальца и на всём теле рубцы от плетей и шпицрутенов, полученным им когда-то. Седых волос нет; волосы как бы полиняли, глаза голубые, ясные, с веселым добродушным взглядом. Одет в лохмотья и бос. Очень подвижен, говорлив и любит посмеяться.
Летом он живет в юрте около перевоза. В юрте у него лохмотья, каравай хлеба, испорченное ружье, которое стоит только для виду. Зимою он превращается в дровотаска и живет в конторе на пристани. Однажды я видел, как он, высоко подсучив панталоны и показывая жилистые лиловые ноги, тащил с китайцем сеть, в которой серебрились горбуши, каждая величиною с нашего судака. Я окликнул его, и он радостно ответил мне».
Жизнь простых людей всегда интересовала писателя. Многое стало известно ему о жизни на каторге.
За время своего пребывания в Александровске Чехов узнал, что здесь процветает тайная торговля спиртом, дача денег в ссуду за очень высокие проценты, азартная игра в карты на большие куши – этим занимались мужчины. А женщины, ссыльные и свободные, добровольно пришедшие за мужьями, промышляли развратом. Когда одну женщину свободного состояния спросили на следствии, откуда у нее деньги, она ответила: «Заработала своим телом».
Вскоре после приезда Антон Павлович побывал в Александровской ссыльнокаторжной тюрьме. Ворота тюрьмы были всегда открыты, и около них ходил часовой. Двери у всех шести деревянных бараков тоже были открыты настежь. В общих камерах посередине тянулись нары, где спали арестанты в два ряда. Постелей у них совсем не было, спали они на жестком или подстилали под себя рваные мешки, свою одежонку и всякое гнилье, чрезвычайно непривлекательное на вид. Чехов прошелся по камерам и везде арестанты стояли руки по швам и молча глядели на него.
В камерах была та же ужасная нищета и сарайная жизнь. Но арестанты этой тюрьмы пользовались относительной свободой. Они не носили кандалы, могли выходить из тюрьмы без конвоя. И только подследственные и недавно возвращенные после побега сидели под замком в кандальной. Оборванные, немытые, в безобразной обуви, отощавшие, они спали на голых нарах и обязательно в кандалах.
В одной из одиночных камер сидела известная мошенница Софья Блювштейн по кличке Золотая Ручка. Она была осуждена за побег в каторжные работы на три года. Вот как ее описал Чехов: « Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом. На руках у неё кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у неё мышиное».
Чехов глядел на Соньку и ему, не верилось, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею.
На Сахалине она первое время, как и все присылаемые на остров женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире. Сонька пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но была задержана и подозревалась в новых преступлениях, как участница или пособница. Пока она была на воле, в Александровском посту убили лавочника Никитина и украли у богатого поселенца Юровского пятьдесят шесть тысяч денег.
За вольности Соньку регулярно секли розгами публично. При Чехове её заковали в кандалы. Золотая Ручка была настолько популярной, что ее снимали и фотокарточки продавали пассажирам на пароходах. А ведь ее судьба могла сложиться совсем по - другому. Сонька знала несколько иностранных языков, прекрасно играла на фортепиано, но стала знаменитой на всю Россию аферисткой.
Золотая Ручка получила долгожданную свободу в 1898 году и стала жить на станции Иман. Но и там ее не оставляли в покое - филер следил за каждым шагом и писал донесения, хотя она вела законопослушный образ жизни, но тосковала по своему сахалинскому сожителю Кириллу. Сонька вернулась в 1899 году на Сахалин, крестилась, обратилась в православную веру. Ее нарекли Марией. Умерла она на Сахалине в 56 лет и осталась там навечно на одном из кладбищ.
Чехова в тюрьме интересовали не только судьбы каторжных, их содержание и питание, но и вентиляция, кубическое содержание воздуха в казармах. Он замечал всё – какое белье носят арестанты, оно было насквозь пропитано потом, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, портянки с удушливым запахом пота, сам каторжник, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом.
Бывая в казармах, Чехов видел огромное количество клопов, которых арестанты давили пальцами на нарах. Всё это делало казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешались в воздухе с водяными парами и от этого запаха даже у надзирателей душу воротило.
В тюрьме Чехов подолгу беседовал с каторжниками. Он так сумел расположить их к себе, что тюремные надзиратели удивлялись - арестанты, которых они считали хитрыми и чрезвычайно лживыми, просто и откровенно рассказывали молодому писателю о своей жизни, отвечали без утайки на все вопросы.
Летом 1890 года в Александровской тюрьме числилось более двух тысяч каторжных, но в тюрьме жили 900. Зимой и летом они выполняли тяжелую работу – рубили и таскали на себе бревна за восемь километров из леса, строили дома, добывали уголь. Зимой арестанты часто отмораживали руки и ноги и даже замерзали, не дотащив бревно до поста. Много каторжан находилось в услужении у господ чиновников.
Писателя интересовало, за какие преступления попадали сюда люди? Оказалось, в основном за убийства, но были и политические. Таких на острове оказалось 40 человек.
На Сахалине отбывали каторгу члены «Народной воли». Благодаря безупречному поведению, они работали в школах, канцелярии, больнице, учили детей. Общаться с ними Чехову было строго запрещено. Было даже секретное предписание начальника острова Кононовича начальникам округов Сахалина : «Поручаю вам иметь неослабное наблюдение за тем, чтобы Чехов не имел никаких сношений с ссыльно-каторжными, сосланными за государственные преступления и состоящими под надзором полиции».
Чехов внес их в карточки, всё-таки узнал об их судьбе и писал потом другу: « Настроение у них угнетенное. Были случаи самоубийства».
За три месяца на острове Чехов вдоль и поперек изъездил Северный и Южный Сахалин.
Побывал он на метеостанции, в школах и больнице и вот что написал: В
"В Корсаковке есть школа и часовня, был и больничный околоток, где вместе помещались четырнадцать сифилитиков и трое сумасшедших; один из последних заразился сифилисом. Местные больничные порядки отстали от цивилизации по крайней мере лет на двести».
Избы поселенцев везде поражали Чехова своей бедностью, недаром здесь женщины ходили в тюрьму продавать себя арестантам за гроши.
Вот как описывает Чехов жизнь в семьях каторжных: « В одной избе, состоящей часто из одной комнаты, вы застаёте семью каторжного. С нею солдатскую семью, двух-трех каторжных жильцов, тут же подростки, две-три колыбели по углам, тут же куры, собака, а на улице около избы отбросы, лужи помоев, есть нечего, говорить и браниться надоело, на улицу выходить скучно – как всё однообразно, уныло, грязно, какая тоска! Вечером с работ возвращается муж-каторжный; он хочет есть и спать, а жена начинает плакать и причитывать: «Погубил ты нас проклятый! Пропала моя головушка, пропали дети! – «Ну, завыла!» - проворчит на печке солдат. Уже все позаснули на одной сплошной наре, дети переплакали и тоже угомонились давно, а баба всё не спит, думает и слушает, как ревет море; теперь уж её мучает тоска, жалко мужа, обидно на себя, что не удержалась и попрекнула его. А на другой день опять та же история.
По этим варварским помещениям и их обстановке, где девушки 15 и 16 лет вынуждены спать рядом с каторжниками, читатель может судить, каким неуважением и презрением окружены здесь женщины и дети, добровольно последовавшие на каторгу за своими мужьями и отцами».
Но самое страшное место на Сахалине тех лет была Дуйская тюрьма. Там содержались тяжкие преступники. На вид это были самые обыкновенные люди с добродушными и глуповатыми физиономиями. И преступления у них были в основном за убийство в драке, потом они убегали, их ловили, они опять бежали, пока не попадали в бессрочные и неисправимые.
И только один старик Терехов произвел на Чехова тяжелое впечатление. У него были мутные оловянные глаза и большой, наполовину бритый, угловатый, как булыжник череп. Этот старик по рассказам арестантов убил на своем веку 60 человек. И глядя на него, Чехов верил, что этот человек способен на такое душегубство.
В Дуэ каторжные работали на угольных копях, и царили здесь невежество, равнодушие и жестокость. На работы в руднике каждый день назначались 350-400 каторжных. На работу они выходили в пятом часу утра. Работать приходилось в темных сырых коридорах, пробирались по которым ползком. Уголь добывали кайлом. Зимой вывозили его на санях. И в течение многих лет видел каторжник только рудник, дорогу до тюрьмы и море. Работали на руднике и поселенцы.
Возле конторы рудника стоял барак для поселенцев. Чехов писал о нем: « Я был тут в 5 часов утра, когда поселенцы только что встали. Какая вонь, темнота, давка! Головы разлохмаченные, точно всю ночь у этих людей происходила драка, лица желто-серые и, спросонья, выражения как у больных или сумасшедших. Видно, что они спали в одежде и в сапогах, тесно прижавшись друг к другу, кто на наре, а кто и под нарой, прямо на грязном земляном полу. Между тем это было как раз то время, когда на Сахалине ожидали холеру и для судов был назначен карантин».
Неподалеку от Дуэ находилась Воеводская тюрьма. Там содержались каторжники, прикованные к тачкам. Каждый из них кроме ручных и ножных кандалов на цепи был прикован к небольшой тачке. Это были рецидивисты, судившиеся по нескольку раз. Среди них были больные чахоткой.
Каторжных женщин тогда на Сахалине было гораздо меньше, чем мужчин, и из них женщин, осужденных за убийство - 57% . Это были в основном жертвы любви и семейного деспотизма. Но на остров попадали не только женщины - преступницы. Жены с детьми следовали за мужьями и родителями добровольно и, как оказывалось потом - «ехали жизнь мужей поправить и свою потеряли».
Лет 15-20 до приезда Чехова каторжные женщины по прибытии на Сахалин сразу же поступали в дом терпимости, там они служили « потребностям и пили мертвую».
Чехов в 1890 году записал на острове 697 женщин свободного состояния, а каторжных и поселенок -1041. « Женщины даже свободного состояния промышляют проституцией», - напишет позже Чехов в своей книге «Остров Сахалин»…
10 сентября Антон Павлович уезжал из Северного Сахалина на Южный опять на пароходе «Байкал». Он стоял один на корме и мысленно прощался с этим мрачным миром каторжного острова навсегда. Вот, позади остались мыс Жонкиер и рифы « Три Брата», вскоре и они исчезли во мраке, лишь за кормой бились волны, пароход уходил всё дальше от этого страшного берега. На море Чехову даже воздух показался свежее, дышалось легко и свободно.
12 сентября пароход вошел в залив Анива и пришвартовался в бухте Лососей в Корсаковском посту. Чехова приветливо встретили здесь местные чиновники и офицеры. Поселился он на квартире у секретаря полицейского управления.
Погода портилась. Море глухо шумело, надвигался шторм. Задул холодный норд-ост, и на море поднялась сильная буря. У хозяина был гости и ушли только во втором часу ночи. Утомленный Антон Павлович лег спать, но долго не мог уснуть. В комнате стало холодно и сыро, словно в погребе. А утром, когда Чехов вышел на улицу, показалось еще холоднее. Лил дождь, ревело море, порывы ветра пронизывали насквозь. Пароходы вернулись и стояли на рейде. И такой оторванной от России показалось писателю жизнь здесь на Сахалине!
Особенностью здесь были и частые отравления борцом в селениях южного округа. В селе Мицулька у одного поселенца свинья отравилась борцом, он пожадничал и поел её печенки и едва не умер. Чехов навестил этого человека с сине-багровым опухшим лицом . А недалеко в этом же селе стоял пустой дом старика Конькова, который перед этим тоже отравился борцом и умер. Отравленных борцом было в южном округе немало. Во время приезда Чехова здесь из-за любви к замужней ссыльнокаторжной женщине отравился борцом крестьянин Вукол Попов - богатырского сложения человек, еще молодой и красивый.
Чехов в южном округе переписывал окрестные сёла с названиями: Мицулька, Большая Елань, Владимировка, Хомутовка, Поповские Юрты, Кресты, Такоэ, Галкино-Враское, Сиянцы, Дубки – во всех побывал писатель и провел огромную работу переписчика.
У места впадения реки Найбучи Чехов стоял на берегу холодного Тихого океана.
Океан ревел, высокие седые волны бились с огромной силой о берег. Направо и налево в тумане виднелись высокие мысы. На том берегу реки каторжные строили новый дом и надзирательскую.
А здесь кругом не было ни души, и даже птицы не пролетали. Чехов стоял, слушал рев океана и думал о пустоте этих мест. Когда же закипит жизнь на этих берегах? И будет ли она здесь счастливой?
Переписывая население Сахалина в южном округе, пришлось Антону Павловичу познакомиться с коренными жителями.
Коренное население Южного Сахалина и Курильских островов были айны, и было их не так много - всего две с лишним тысячи человек. До занятия русскими Южного Сахалина айны находились у японцев почти в крепостной зависимости.
Главной пищей их были рис и рыба. Русские с уходом японцев не принесли им рису. Айны стали испытывать голод, болеть и вымирать. А потом постепенно стали переселяться в Японию.
Интересно и подробно описывает их Чехов: « Айны смуглы, как цыгане; у них окладистые бороды, усы и черные волосы, густые и жесткие. Роста среднего и сложения крепкого. Бородатые айны очень похожи на русских мужиков. Тело их покрыто темными волосами, которые на груди растут густо, пучками, так что казаки, бравшие с них ясак на Курильских островах, называли их волосатыми. Айны никогда не умываются и ложатся спать не раздеваясь. Кроме рыбы, мяса и риса они едят дары моря и разные растения. Это кроткий добродушный, доверчивый и вежливый народ».
С большой любовью великий писатель – гуманист рассказал о детях Сахалина.
Взрослых уроженцев Сахалина из ссыльных, для которых остров был родиной, при Чехове не было, хотя рождаемость на Сахалине была в то время высокой. Несмотря ни на что у каторжных рождались дети. В тюремной больнице им давали рубашку. Чехов писал в путевых заметках: «Рожают старухи и даже такие, которые в России были бесплодны и не надеялись уже иметь когда-либо детей. Женщины точно торопятся населить Сахалин и часто рожают двойней. Голод, тоска по родине, порочные наклонности, неволя - вся сумма неблагоприятных условий не исключает у ссыльных производительной способности. Удовлетворение половых инстинктов является часто единственным возможным развлечением.
Над колыбелью каждого нового человека в семье здесь не поют песен, а слышатся одни только зловещие причитывания. Отцы и матери говорят, что детей нечем кормить, что они на Сахалине ничему хорошему не научатся, и « самое лучшее, если бы господь милосердный прибрал их поскорее». Если ребенок плачет или шалит, то ему кричат со злобой: « Замолчи, чтоб ты издох!»
Но всё-таки самые полезные, самые нужные и самые приятные люди на Сахалине – это дети, и сами ссыльные хорошо понимают это. В огрубевшую, нравственно истасканную сахалинскую семью они вносят элемент нежности, чистоты, кротости, радости. Несмотря на свою непорочность, они больше всего на свете любят порочную мать и разбойника отца. Дети часто составляют то единственное, что еще привязывает еще ссыльных мужчин и женщин к жизни, спасает от отчаяния, от окончательного падения».
За три месяца пребывания на Сахалине Чехов видел всё кроме смертной казни. 9 декабря 1890 года он писал издателю А. С. Суворину:
«Сахалин – место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. Мы сгноили в тюрьмах миллионы людей варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч вёрст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и всё это сваливали на тюремных, красноносых смотрителей.
По воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом.
Сделано мною немало. Хватило бы на три диссертации. Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано. Я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения. Мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым. На Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной».
Вот так писатель подытожил свой труд. Мне он кажется подвижническим.
А отзывчивости и доброте Чехова не было конца. Одному ссыльнокаторжному Хоменко Чехов на Сахалине подарил телку, и тот писал ему позднее:
«Телка, которою вы меня наградили в 90-м году, растет. Смотрю на тоё животное, ежедневно благодарю Вашей милости, и вечно буду благодарить Вас за такую великую для меня несчастного человека, сделанную Вами награду».
Так появилась у бедного ссыльного корова-кормилица для детишек.
В трудах и хлопотах прошли три месяца и два дня, и наступил день отъезда.
13 октября 1890 года Чехов отплыл с Южного Сахалина на пароходе «Петербург», который через Владивосток следовал в Индийский океан с остановками в Гонконге, Сингапуре, Коломбо, Цейлоне, Порт-Саиде. В Южно-Китайском море путешественников настиг тайфун, но всё окончилось благополучно. Писатель увидел Южно-азиатские теплые страны с роскошной растительностью.
На берегу теплого Индийского океана Чехов стоял в белом костюме со своим спутником. Сахалинский ад казался ему теперь дурным сном. Шумели и накатывались волны на белоснежный песок, колыхались на легком ветру верхушки экзотических пальм, роняя невиданные плоды, солнце нежно ласкало своими лучами. Тропический Цейлон показался Чехову раем после каторжного Сахалина. Там он купил удивительных и ласковых зверьков - мангустов и решил привезти их к себе.
Но плавание было долгим, и Чехову хотелось скорее увидеть и обнять своих родных. Наконец, 5 декабря пароход прибыл в Одессу.
Через три дня карантина писатель сел на поезд и вернулся в Москву, куда привез и мангустов, купленных на Цейлоне, а еще сундук всякой тюремной всячины, фотографий и рукописей для работы - материала для будущей книги о Сахалине.
Книга о каторжном острове вышла в 1895 году, и правдой о Сахалине Антон Павлович Чехов сумел прикоснуться к сердцам многих людей.
Эта книга буквально потрясла всю читающую Россию. Царское правительство вынуждено было считаться с громким общественным резонансом. Сразу после первой публикации глав из книги «Сахалин» в 1893 году телесные наказания для женщин были отменены. Следом власти отменили для каторжан смертную казнь и улучшили содержание ссыльных женщин.
10 апреля 1906 года уже после смерти Чехова вышел закон об упразднении каторги на Сахалине.
А в 1908 году остров был объявлен свободным для вольного заселения. Каторга просуществовала на Сахалине почти 40 лет с 1869 года и была одним из самых мрачных мест в России.
Я перепечатал эти строки, многие со страницы Татьяны Шмидт (12.06.2021 19:21)
Благодарен ей за эту возможность окунуться в это невероятное прошлое острова Сахалин!