Старик умирал. После укола боль ненадолго отпускала. И тогда, в промежутках, без боли, и от того почти счастливых, он думал о ней.
Они учились в одном классе: красивая, рослая, голубоглазая Лея и он: низкорослый, щуплый, горбоносый. У неё отец ведущий инженер машиностроительного завода. Мать учительница старших классов. Русский язык и литература. Оба коммунисты. Приметные, уважаемые. А он сын сапожника. Многое уже умел. Сапожником он, понятно, быть не собирался, но мало ли что? Не помешает.
Очень она ему нравилась, а она даже не смотрела в его сторону. Не замечала или делала вид. В любом случае - никаких шансов. И так все школьные годы. А потом. Потом началась война. Через месяц, кажется, после выпускного. Плюс-минус. Фронт приближался быстро. Отец Леи с утра до ночи на заводе. Эвакуировали оборудование на Урал. Сначала завод. Людей после. А у него дед с бабой даже слушать об отъезде не хотят. Помнили немцев в гражданскую. Отец с матерью колеблются. Семья Леи уехала последним эшелоном. Не повезло. Попали под бомбёжку. Большинство погибло. Они чудом уцелели. Вернулись в город. В городе уже были немцы. Довольно быстро все они оказались в гетто. Представьте и там люди пытались наладить какой-то быт, жить с каким-то смыслом. Мать Леи и там учила детишек. Он сапожничал.
У кого что было ценного обменивали на продукты, если удавалось.
И тут надо кое-что объяснить. Речь ведь о Белоруссии. Кругом леса. О партизанах, конечно, знали. Но в гетто они появлялись редко. И всё-таки появлялись. Уводили людей небольшими группками. Спасали.Но.. И в этом было всё дело. Ходили слухи, что был вроде бы негласный приказ евреев в отряды не брать. Кто знает? Может и был? А почему не бомбили Майданек, Освенцим, Бухенвальд, остальные? Ни русские, ни союзники. Тяжело об этом писать. Но, может, наплевать было и тем, и другим? А почему англичане топили корабли беженцев, добравшихся до Палестины и не разрешали людям сойти на берег? Почему американская квота на въезд в США была ничтожна мала по сравнению с количеством, нуждавшихся в ней, которых можно было спасти, в итоге обречённых на смерть. Масса вопросов. Не так ли?
Но я отвлёкся. Рассказ не об этом. Вот только скажу ещё вот что. В Белоруссии были и еврейские партизанские отряды, скорее всего, и возникшие именно поэтому. Вот они-то и выводили, в основном, из гетто, кого могли. Но это случилось позже. А тогда, в сорок первом их ещё не было. Брали выборочно: молодых, здоровых, сильных. Брали мастеровых, брали знающих немецкий. Взяли и его, потому что сапожничал. Очень нужен был такой в отряде. Взяли и Лею: заштопать, починить что-нибудь, сготовить. А главное.. Ну, вы понимаете. Это он уже потом понял. Приглянулась молодая евреечка командиру, очень приглянулась. А потом.. Потом она пошла по рукам. Никто не спрашивал: хочет-не хочет.
Иначе, как жидовкой, не называли. Или подстилкой для разнообразия. Он ревновал, мучился. Но что он, они могли сделать? Бежать? Куда? Кругом леса. К людям тем более нельзя. Евреев сдавали охотно. К тому же немцы платили. Так что, кроме всего прочего, даже выгодно выходило. Однажды ночью она пришла к нему. Разбудила. Они вышли.
-Аркадий, понимаешь, я беременна. Даже не знаю от кого. Да это и неважно. Ты не мог бы помочь мне вернуться в гетто?
- Зачем? -спросил он- Ведь там же убьют.
- Пусть. Я не могу больше. И потом, если мне суждено родить, пусть это будет там.
Он молчал. Не знал,что сказать. Понимал- выхода нет. Колебался.
А потом она тихо спросила: "Хочешь меня? Я ведь знаю, что ты любишь, любил."
- Я и сейчас люблю,- сказал он.- Но я не могу так. Понимаешь? Как плату.
Она молчала. И знаете, что он сделал? То, что она просила. Вернул её в гетто. Вернул на смерть. Осталось фото. Черно-белое, порыжевшее от времени, всё в трещинках. Она в белой праздничной школьной форме. Десятый класс. Длинная коса,бант.
А он вернулся в отряд. Потом, уже в Армии, воевал, дошел до Берлина. Вернулся. Так сапожником и остался.
Женился. Ни у него, ни у неё в живых никого не осталось. Детей у них не было. Так вот и прожили жизнь. Тихо, мирно, долго. Даже и не болели особенно. Год, как она умерла. Теперь, вот, его очередь.
- Что уж теперь?-говорил он себе.- Как сложилось, так сложилось. Кого винить? Судьба. В конце концов прожита не такая уж плохая жизнь.
Жалел ли он о чем-то? Знаете, вообщем-то нет. Старался не думать. Чем меньше, тем лучше. Обычно это удавалось. Но, если не удавалось, тогда, да, жалел.
О чём? О двух вещах.
Почему не переспал он с ней тогда? Одну ночь. Всего одну ночь, господи. Всего одну. И второе. Почему не остался там с ней в гетто? Ведь должен же был, должен.