Почему я пишу

               
           ( Исповедальная запись графомана)

Теперь, октябрьской осенью, я чаще всего живу в городской квартире. Окна квартиры направлены в проем между домами, где рядом лес, неподалеку городской дендрарий, заросшие овраги, а за ними – скрытые в осенней сини поля, перелески, просёлки и широкий лог, весь в сизой наволочи.

Мой пес Жорка скучает по деревенской жизни, заползает на подоконник и, с почти человеческой тоской вздыхая, всматривается слезливыми глазёнками в дальние дали, за которыми, невидимый, тонет в ракитовой дремучести наш деревенский домик.
Теперь стараюсь я отрешиться от заоконного городского шума, создавая некую воображаемую тишь, то иллюзорное одиночество, которое позволяет мне не отрываться от роящихся дум, облекать их в словесную ткань и, ласково касаясь клавиатуры, вводить слова в предложения на белое полотно экрана ноутбука. Я не стараюсь ощущать в себе мучительность этого действия. Понятно мне давно, что писать о чем-либо – это вовсе не отрада, а мучение, но отказаться от этого мучения уже невмоготу: я навеки «подсел» на обязательное письмо, на эту манию «графо», как наркоман на наркотики. И ведь знаешь же, что мои письмена, скорее всего, никому не надо.

Но даже мой пёс Жорка из жалости ко мне не мешает моему добровольному рабству чего-нибудь царапать, изображать, писать и похрапывает себе рядом. И как это ни странно, я всегда ожидаю наплыва этого добровольного рабства, понимаю уже, что мне без него нельзя, усталая душа жаждет этого ощущения и радуется, что оно рядом и во мне. Я не хочу, чтобы оно меня покинуло навеки, особенно в те моменты жизни, когда весь мир кажется тебе зыбким, тревожным.

В перерывах между печатанием мы с Жоркой смотрим, что делается за стеклами окон. Листья с кленов и лип опали почти все, и стали видней осенние дали. Они такие кроткие в своей печали, такие родные, что душа захлебывается от любви к ним. Мне кажутся они ужасно беззащитными, поэтому я живу с постоянной, не гаснущей никак тревогой в душе. И уже кажется мне, не пыль поднимается над городской дорогой, а серая пороховая гарь, наплывающая с юго-востока, где рвутся снаряды, истекают кровью наши братья из Русского мира и разлетается во все стороны мусор от порушенных жилищ…

Я знаю, что моё время весьма быстротечно.   Боюсь ничего не успеть. Поэтому судорожно ловлю мысли, чтобы затем сердечным словом хоть кого-нибудь в жизни согреть, утешить, оборонить, подставить плечо ослабевшим душой…