Начало повести, Пролог, – http://www.proza.ru/2019/09/30/578
* * * * *
Бабушка встретила Пелагею недобрым взглядом:
– Где это тебя спозаранку носит!.. – и повернулась к печи...
В жарком устье стояли две чугунные сковородки, а в глубине бурлил чугунок с молодой картошкой в мундире. Бабушка попеременно подцепляла шкворнем одну сковороду за другой, то наливая кисель белоснежного теста, то снимая румяный тонкий «листик». Работа кипела! И на столе уже высилась, аппетитно паря, стопка тонких блинчиков. Рядом – мисочка с пенкой от малинового варенья, что варили вчера вечером, неизменная крынка с молоком, пяток яиц вкрутую, а в деревянной миске – свежие огурцы и душистая молоденькая морковка.
Девчонка юркнула в свою комнату и вышла из неё уже причёсанная и переодетая. Бабушка, натужно пыхтя, сливала в помойное ведро воду из чугунка...
– Картоху будешь? Поспела, – высыпала для просушки горячие клубни на стол, на расстеленное полотенце, и вновь спросила, – Куда бегала? Хватилась, а тебя-то и нет...
– Да я у Кирилловны была, – Поля бабушку не боялась, но тон был неприятен, – Она малины насушила три противня! А мы почему не сушим?
– Ой, держите меня! Спозаранку проверяла соседские припасы!.. – бабуля рассмеялась, понимая, что внучка лукавит, – А принесла чего?..
– А сметанки нет?.. – Полина, пропустив вопрос мимо ушей, села за стол.
– А за сметанкой надо в посёлок идтить, – бабушка тоже села к столу, поставив пару фарфоровых тарелок, себе и внучке, – Сегодня опять некогда. Малина пошла, а я ещё макушек не нащипала.
Поля знала, что бабушка сушит макушечки малиновых веток с ещё зелёной завязью ягод для лекарственных сборов. До осенних холодов весь чердак должен быть увешан букетами и букетиками, веничками и вениками травяных сборов: «от головы» и «для живота», «от ломоты» и «для бодрости», «от бессонницы» и «для радости», «от мужского бессилия» и «для материнства», «для любви» и «от злобы»… Словом – от всего и для всякой всячины! Для людей и скота, для детей и стариков…
– А баб-Кира тебя опять ведьмой назвала, – Поля прихлебнула из кружки, оставив губами на её белоснежном краешке малиновый отпечаток варенья.
– Так я ведьма и есть, – бабушка покатала варёное яйцо по столу и стала неспеша его лущить, – а она и хотела бы, да бог не дал.
– Не дал чего? – Поля подняла глаза на бабку.
– Ведьма – это «ведающая мать». Надо быть матерью и ведать, знать немало, что матери положено. А Кирилловна бездетна! И по моей вине тоже. Прости, господи, грех неотмоляемый!.. – бабка меленько перекрестилась, а девчонка перестала жевать.
– Как это?..
– Решила она, что рожать рано, дескать, дом не достроен! Правду сказать, они тогда старый пятистенок раскатали и жили в сараюшке. Вот я сдуру и помогла – дала отвар дикой рябины…
– Так нет домашней…
– Пижму так зовут. Вот теперь хоромы стоят, а жить в них некому, – бабушка вздохнула и покачала головой.
Какое-то время женщины жевали молча. Поля вспомнила соседский дом с просторной кухней и несколькими комнатками «для большой семьи», в которых теперь живали лишь редкие постояльцы.
– А мне Джамик краски подарил. И бумагу для акварели… – сказала смущённо, зная реакцию бабушки.
– Для акварели… Это как?
– Ну, она не размокает от воды! Краска-то с водой. Я нарисую большую картину…
– Вот только не сегодня! Я уж всё приготовила, пойдём в медвежью падь, там затиношек – зелёной малины должно быть вдоволь.
– Ну бааа… – заканючила девчонка.
– Ни бааа, а закругляйся! Роса уж просохла, вернёмся – нарисуешься! А Джамалу отнеси банку малины. Нехорошо у чужих брать подарки! – бабуля решительно встала из-за стола и пошла одеваться для выхода в лес.
* * * * *
Солнце уже скатилось с зенита, когда Бабушка и внучка с корзинами, полными спелых ягод, и малиновыми веточками, в мешках из старых наволочек, спускались по тропинке к Русалии. Уже поверх крон березняка были видны крыши крайних домов, а поверх трепещущих маковок осин блеск речной глади, как тропинка слилась с другой, сбегающей с Горюн-камня. По ней неспешно спускался Джамал с этюдником на плече и большим полотном на подрамнике. Заметив женщин, он приветливо помахал рукой и ускорил шаг. Полина остановилась, поджидая, и бабушка поставила корзину на земь, выпрямив затёкшую спину.
– Здравствуйте, уважаемая, – парень чуть склонил голову и уже в сторону девчонки, – с тобой виделись.
– Здравствуй, лоботряс, – бабушка откровенно не одобряла парня, считая его занятие «пустым», – Ещё одну намалевал?
Но тон был миролюбивым, и Джамал не обиделся:
– Да, вот закончил!.. – художник осторожно повернул холст, давая возможность зрителям увидеть картину.
На переднем плане пейзажа – наклонный камень похожий на огромную ладонь, раскрытую к белёсому небу; справа и слева, подобно театральному занавесу, причудливо переплелись ветви берёз и сосен; а задний план растекался нежностью вечерней зари над ширью тёмного леса и алой гладью озера. Картина поражала покоем неба и тревожностью простора под ним, словно рассказывала о какой-то неведомой кровавой тайне, что, однако, не смутила небесного чертога…
– Нехорошее место, – бабушка подняла корзину.
– Где?.. – Полина присела, чтобы увидеть мнимый недостаток в изысканном изображении, и не заметила ненароком просыпанных ягод...
– Горюн-камень нехорошее место, – бросила бабушка уже через плечо, двинувшись вниз по тропинке.
Джамал лишь улыбнулся. Поставил этюдник на землю, прислонил полотно к стволу сосны рядом с ним и склонился, собирая ягоды просыпанные из корзины девочки.
– Не слушай её, – Полина опустилась на колени, поднимая ягоды и почему-то кладя их в рот, – место, как место. А картина очень красивая!
– А как твоя?.. – парень поднялся, ягоды были собраны.
– Так мы в малиннике были. Завтра нарисую и покажу.
Джамал, уже с этюдником на плече, бережно поднял картину и, стараясь не задеть ею ветви кустов, двинулся следом за «строгим критиком» своего творения.
– Завтра я уезжаю, – парень даже не оглянулся и не заметил – как девочка споткнулась на ровном месте и вновь просыпала ягоды!..
Полина стояла и смотрела художнику вслед. Вот он нагнал бабушку. Вот они, остановившись на развилке, о чем-то переговариваются. Вот парень засмеялся, а бабушка по-старушечьи погрозила ему пальцем, и они разошлись, каждый в свою сторону. А Полина всё стояла, как оглушённая словами «завтра» и «уезжаю»»… И вдруг в шуршащей тишине леса каркнул ворон! Девчонка очнулась. Не заметив, что наступила на горсть упавших ягод, заспешила к дому, с уже готовым планом действий в голове…
* * * * *
Наскоро отобедав холодным отварным лещом с горячей обжаренной на топлёном масле картошкой, хрумкая пахнущим укропом и смородиновым листом молосольным огурцом, и запив всё компотом из малины с кислыми яблочками-дичками, Пелагея заспешила в свою комнату.
Бабушка собрала посуду в эмалированный таз, вынесла его на крыльцо и залила студёной колодезной водой – внучка вымоет позже. Обмыв из ведра босые натруженные ноги и обтерев их о траву, стараясь ступать на цыпочки, прошла в свою комнату и, не снимая платья, прилегла на высокую кровать, накрывшись тонким шерстяным пледом привезённым дочерью из Финляндии.
А Полина вынесла на обеденный стол большой лист дарёной бумаги, краски, кисти и карандаши, поставила баночку с водой и принялась рисовать нечто подобное прошлому рисунку с троллями и калужницей. Чем больше заполнялся лист, тем меньше рисунок нравился художнице! То ли естественно не хватало мастерства, то ли автор был излишне требователен к себе, то ли постук топора и треск раскалывающихся поленьев со стороны подворья Кирилловны мешали быть более кропотливой; но заполнив лист лишь намёком желаемого пейзажа, Полина бросила рисование и стала копаться в ящиках комода, где хранилась всякая мишура. Найдя искомое, и, оставив на столе всё как есть, осторожно, стараясь не разбудить бабушку, выскользнула в сени, вновь обула неизменные для леса резиновые сапоги, надела тёплую кофту и повязала голову платком. Выйдя из дома, решительно направилась за калитку, по дорожке на звук колки дров…
Джамал наколол уже целую кучу смолистых чурок. Полина, не зная с чего начать, стала складывать их возле высокой поленницы, и не сразу была замечена парнем. Но вот он остановился и, широко улыбнувшись, подмигнул:
– Отрабатываешь подарок? Бабушка меня уже отругала…
– Ой, я варенье забыла! Бабуля приготовила для тебя, – метнулась в сторону дома, но остановилась на полушаге и повернула назад, – Я хотела спросить…
– Ну спроси, – подбодрил запнувшуюся девочку.
– Я хотела спросить… – Полина сунула руки в карманы кофты и, нащупав там свои «сокровища», осмелела, – Ты вернёшься?
Парень понял, что волнует ребёнка, улыбнулся, но врать не захотел:
– Не знаю… Но хотел бы. Как-нибудь…
– Я могу сделать так, что вернёшься обязательно!
Джамал отошёл к крыльцу, поднял ведро с водой, отлил в траву половину и попросил:
– Слей!
Полина стала лить воду из ведра на потную спину своего приятеля, не переставая тараторить, что она, ведьмина внучка, тоже знает наговоры и хитрости, которыми можно руководить судьбой; может сделать так, что Джамал обязательно вернётся, если сегодня станет слушаться её во всём; что уже всё приготовила и времени у них совсем мало... Обтираясь полотенцем, парень с улыбкой слушал сбивчивые слова девчонки, и ему становилось всё интереснее! Вещи были уже собраны, хозяйке чем мог он уже подсобил, и, в принципе, вечер был свободен. Почему бы не поучаствовать в каком-то местном обряде! Молодой человек в Судьбу не верил, но запальчивость ребёнка растрогала, и он опрометчиво согласился:
– Хорошо. Значит надо взять свою какую-нибудь тряпочку... Могу оторвать полоску от банданы, ношу уже давно. Сейчас оденусь!..
Полина ждала с таким нетерпением, пока парень оденется и обуется для похода в лес, что впервые в жизни испытала дрожь по всему телу! Страха, что он передумает, не было – ей казалось, что собственной волей она на расстоянии руководит этим взрослым чужим человеком. И это чувство кружило голову и «отрывало» от земли!..
– Ну, Сусанин, идём. А то уже вечереет… – Джамал налегке сбежал с высокого крыльца.
Полина схватила его за руку, чтобы вдруг не повернул назад, и торопливо повела по тропинке в сторону Горюн-камня...
* * * * *
Продолжение следует.