О.С.
Олег всегда приходил по праздникам, словно Дед-Мороз, Единорог, Ворона с апельсинами или ещё какой-нибудь волшебник в голубом вертолёте. Нет, уж Прощеное воскресенье он точно ещё ни единожды не пропустил – как можно, ведь святой день, как-никак. По таким дням не спускают с лестницы и, скрепя сердце, всё равно пускают на порог.
Ольге намедни приснилось, что он, неухоженный, с разбитым носом и пьянющий вдрабадан, опираясь на соседские заборы, тяжело ползет к себе домой. К бабке не ходи: коли приснился - значит, вскорости, объявится.
Она встала пораньше обычного – замесила тесто к пирожкам, состряпала свеженького борщичка, заранее завернула в шуршащий пакет кусок мяса, банку соленых огурцов и две, еще не раскрытые, пачки круп – поди, голодает как волчонок, пусть хоть маму помянёт.
Сердобольная хозяйка выдохнула и взялась дотошно перетряхивать вещевой шкаф. Без этих цветастых простыней вполне можно будет обойтись. Две, три… – угадать так, чтоб попользовался и на стопку у цыган «излишки» постельного белья не выменял. Что это виднеется, скукожившимся как испуганный дикий зверек, на верхней полке? Дотянувшись с табуретки, подцепила свёрток металлической клюкой с изогнутым пластмассовым удобным набалдашником, оставшейся от мамы – на вырост: «Иди-ка сюда, тебя-то я и искала». В руках запыхавшейся женщины прижухла плотно скрученная фуфайка на несколько размеров превышающая обладательницу. Спецодежду на работе каждый год дают. Разве же она одна её износит? Опустившись на пол, Ольга ослабила острым концом старых ножниц узелок туго затянутых женских колготок, окольцовывавших спецовку, распластала добычу на всякий случай перед собой - наверно, должна быть в пору. Последыш зимы морозным выдался, скоро ли еще по-настоящему тепло придет? Фуфайка хорошая, ни разу не одёвана, долго послужит – лишь бы в лето всё-таки не прОпил.
Слетевшая с крючка ставня нервно застучалась в низкое окошко глиняной мазанки, как непрошеный утренний татарин-гость. Шмыгнув в неуютно холодные тапочки, Олег выглянул в освободившуюся половину окна – у соседнего дома на удивление рано толпились какие-то громкоголосые бабы. В горле отвратительно першила чрезмерная сухость. На обратном пути через центр комнатушки привычно задев низко висящий плафон, и, еще более привычно, обматерив того вредителя, который невесть сколько лет назад в нетрезвой памяти своими собственными золотыми ручками его туда повесил, Олег подцепил, опустевший под утро, чайник, латаный в двух местах пайкой, и поймал на себе, неодобрительно зыркнувший на матершинника, взгляд триптиха запылившихся старинных икон, почти с основания мира обитающих в переднем углу его конуры, на давно не стираном и от того малость пожелтевшем, вытканном в девичестве Олеговой прапрабабкой, кружевном рушнике. Хозяин высунулся на веранду за водой, в дом зябко пахн;ло холодком. Окончательно продравший тяжёлые и тугие глаза от гулкого беспамятного сна, Олег заново растопил печь, прогоревшую за ночь, оглядевшись, колупнул черенком ложки, плотно сидящую на своем месте, металлическую крышечку старой, практически раритетной, баночки из-под кофе, с наслажденьем потянув в себя освободившийся, как джин из лампы, аромат, хорошенько тряханул тару, взбивая внутри сыпучую перину душистых сушеных трав, собранных прошлым летом, и, определив пригоршню этого богатства в глубокую кружку, намерился завтракать.
Ветер по-прежнему лениво шваркал пошарпаную ставню согласно своему невидимому хотению. Пришлось натягивать верхнюю одежду - выползать во двор, чтобы ненароком не остаться без стекла. У допотопного, еще армейского, бушлата звонко отскочила пуговица и задиристо покатилась по щелистым деревянным полам, окончательно улизнув от цепкого взгляда где-то под просевшей металлической сеткой холодной кровати. Величая добрым словом всю текстильно-челночную родню беглянки, Олег в пылу погони отбил левый мизинец о ножку кровати, подпертой снизу для устойчивости, обложкой престарелого журнала, сложенной вдесятеро, и зашелся пуще прежнего, всё выше поднимаясь в совершенстве навыков словообразования. «Это всё Куканиха колдует, чтоб её».
Беглая пуговица всё-таки была изловлена и совершенно намертво пришита к отведенному ей на бушлате месту. Олег умаслено пристроился на шатком краю своего ложа и вытянул перед собой избитые руки с аккуратнейшее остриженными чистенькими ноготочками, лишенными малейших заусенцев, расцеловал кормилиц: «Ручки мои золотые, всё-то вы можете, все-то вы умеете - цены вам нет».
Когда Олег не спеша спустился во двор, солнце уже распекалось. Походя, он заглянул в прохудившуюся бочку для дождевой воды: залатать или… ладно, всё равно сейчас её на руках не упрешь, да и моток медной проволоки еще в сарае под замком своей очереди дожидается. Мужики с вечера звали на кладбище ночью прогуляться – вот где добра никому ненужного не початый край под ногами валяется – побоялся. Мать-покойница за такое убила бы, коли была б жива. Нет, мужики, без меня на такие дела. Вы зря Олега считаете до такой степени сквасившейся синюшной мордой, Олег – бывший погранец, не смотри, что фуражку на праздник в том году где-то посеял. Да и сами не ходили б на такое дело – все живем под Богом. Разругались, как обычно с пьяни, в пух и прах – до очередной надобности на стол совместно скидываться. На смех подняли струсившего перед мертвяками растяпу и разошлись каждый по своим ночным делам.
Во дворе через дорогу, не здороваясь, как будто крадучись, шмыгнула из кухни в дом соседка. Вот, вишь, люди, все себя порядочными считают. Мережкины вчера свинью резали, бабка говорила, приходи, копыта, то-сё, я тебе отдам, а сама уже куда-то сбагрила всё мясо, ни хвоста не досталось. Всё детям-внукам суёт. Что они сами не купят? Молодые, здоровые, в городе живут, работают. Оно им нужно её мясо? Собаку, поди, им кормят. А цыганка вообще пообещала денег дать, чтоб ей забор поправить, а потом говорит, ещё и воды натаскай – тоже нашла дурачка. Чтоб еще хоть раз с этой нацией жуликов дело иметь – да пусть за деньги свои удавятся. Надо сегодня еще раз к Мережкиной бабке сходить, может, постесняется, да хоть что-то отдаст, карга бессовестная. Эх, с утра что-то уже нос чешется. Гаврики эти ещё - до сих пор не заходит никто. Как денег нет - так идут, стучат к Олегу, а как ночью разжились - так утром без товарища праздновать свой улов поехали. Забыли Олега за ненадобностью. Что с ним, простаком, лишний раз делиться.
Облокотившись на редкий забор, и привычно, за неимением сторонних собеседников, плотно бубня себе все свои беглые думы под нос, делец пораскинул мозгами: соседей вчера вроде всех обошел – не дадут они сегодня ничего. Сунулся рукой в карман, перебрал на вес монисто позвякивающей мелочи, надо бы съездить – на день заработать: на дачи или по гаражам. Мир не без добрых людей, да и сам своё возьму. Понахапают и держатся за всякое барахло. А мне-то оно нужнее. Они себе еще купят – не обедняют, умники.
На остановке маршрутка, да чтоб ей ни дна ни покрышки, проехала мимо, словно и не было рядом машущего руками человека. Небо предательски заволакивало увесистыми наливными густыми тучами. Ледяной безбожник - снег с дождем - колко шуранул путнику за шиворот. Чтоб ему ни дна, ни покрышки. Ко времени следующего рейса подтянулись две молоденьких цыганки в своих неснимаемых, длинных в пол, увесистых балахонах – вместе с ними в машину и влез, пристроившись на крайнее от двери сиденье, позади водителя. В тепле глаз; подзаволокло и пассажир, прищурившись, зашмыгал носом, неудобно извлекая из карманных закромов разнокалиберную мелочь непослушными с холода пальцами. Протянул добычу, увлеченной своим телефоном, соседке: «Посчитай, а?» Женщина послушно наскребла из железяк оплату за проезд – хватило, протянула удивленному водителю, тот, не считая, звякнул россыпью монет в закрепленную на передней панели коробочку, улыбнулся: «Надо же, два раза бесплатно вожу, на третий платишь». Женщина вступилась: «Не, Вить, в этот раз всё честно, без обмана». Водитель приухмыльнулся одной стороной рта: «Сегодня куда тебе?» Олег призадумался: «До малых дач подкинь». Женщины, вздохнув, переглянулись: знамо, что такой забыл на дачах в эту пору.
Машина резко на всём ходу затормозила. На пути стояла пробка, промелькнули две машины ДПС. Дальше поплелись почти на месте, еле-еле: хоть бы засветло потом домой вернуться. В дверь проползающей по затору маршрутки постучались: запрыгнула Танька-почтовичка. С новостями. Три дружка олеговы навеселе с крутой горы под поворачивающую фуру въехали.
Свой совместный путь односельчане продолжали молча. Видно было, что хотели бабы и про пьянку, и про дурь высказаться, да косятся на осевшую сутулую фигуру у дверей и всё как-то стесняются.
Встрепенувшись, как озябший воробей на ветке, Олег тормознул маршрутку перед поворотом к Ольгиному дому. Встретить её, словно белого котёнка, всегда было к какой-то случайной радости.
2014