Внимание! Глава содержит сцены насилия!
Родителей своих Валент побаивалась. Не то чтобы в семье процветало насилие — как раз наоборот, дисциплину старались наводить не оплеухами, а уговорами и объяснениями.
Конечно, случалось, что детей и наказывали, но это было редко. На памяти Валент, отец один единственный раз выпорол братьев Лигора и Ускора, когда они (еще маленькие, Лигору было лет десять, а Ускору, значит, девять) сбежали из дома за бродячим цирком, твердо решив стать знаменитыми акробатами. И Валент, которой тогда стукнуло целых шесть лет чуть не увязалась за ними.
Ей ужасно понравился юркий ручной хорек, который так здорово играл в мяч, дрессировщик даже дал ей погладить пушистого артиста и согласился взять Валент своей асте… систени..., в общем, помощницей.
Забирая у нее хорька и сажая его в клетку, веселый толстый дрессировщик так и заявил ей:
— У тебя талант! Пожалуй, я тебя возьму своей (тут-то он и произнес это загадочное неуловимое слово). Завтра, как только встанет солнце приходи и поедем с тобой прямо в Азранн, во дворец к Императору, он страсть как любит представления с Ушастым (так звали хорька). Только смотри не проспи! Правителей нельзя заставлять ждать, да и Ушастый тебя уже полюбил — будет скучать.
Валент с вечера приготовила себе на дорогу еды — стащила у Кармиссии просяную лепешку и решила не спать, чтобы цирк не уехал без нее случайно, и она ни за что бы не уснула, если бы Алесса не погнала ее пинками в постель, пообещав надрать уши, если снова перебудит всех.
Иногда Валент снились тяжелые сны, она пугалась их и плакала по ночам. В этот раз, лежа между своими братом и сестрой, она долго-долго таращила глаза в темноту, трясла головой, часто моргала, но все-таки заснула, а когда проснулась в окна вовсю светило солнце и постель была уже пуста — все давно встали.
Проспала.
В один момент Валент натянула на себя платье, сунула ноги в чьи-то ботинки и помчалась, не разбирая дороги, за калитку в воротах, плюя на крики Фодия и оставляя, где-то далеко за спиной, вопли Альмары.
Разочарованию Валент не было предела, когда она увидела пустую лужайку под двумя ивами.
Где вчера еще возвышался веселый круглый купол — сегодня была лишь вытоптанная трава, да небольшие кучки прелой прошлогодней соломы из клеток. Толстый дрессировщик уехал без нее и увез Ушастика!
От такого предательства Валент разрыдалась прямо на всю улицу, ни Фодий, ни Альмара не могли ее успокоить — уходить с притоптанной лужайки она не хотела: вдруг дрессировщик просто забыл про нее и вернется с минуты на минуту! Еле-еле Валар уговорил ее зайти домой умыться, как следует одеться и обуть свои башмаки, не пойдет же она в ботинках Ускора, они ей велики, да и брату будет не в чем ходить.
Дома она попала в теплые объятия матери, и та твердо пообещала выделить лично ей, Валент, маленького ягненка для дрессировки, как только тот родится, и тогда обманутая дочь успокоилась.
К обеду хватились двух братьев: ни сапог, ни заплечных мешков, а от целого противня лепешек на кухне осталось только две.
Отец с Фодием верхами поскакали куда-то, вернулись только к вечеру, Лигор и Ускор были с ними, хмурые и насупленные, потому что знали, что ждет. После того страшного вечера Валент целую неделю шарахалась от отца, боялась его, старалась не попадаться ему лишний раз на глаза, хотя ей и не досталось на орехи. Отец смотрел на нее, как на таракана — надо бы раздавить, да лень поднять ногу. Зато провинившихся братьев на следующий же день взял с собой перегонять лошадей в другой загон, от чего они ходили гордые и счастливые, несмотря на поротые задницы.
Как же Валент хотела, чтобы отец, хоть раз улыбнулся ей, как братьям и сказал бы:
— Ну что, доченька, когда же ты вышьешь мне воротник на рубашке?
За такие его слова она расшиблась бы в лепешку, исколола бы все пальцы, сидела бы с иголкой весь день, только бы заслужить его одобрительный кивок и увидеть веселые морщинки в уголках глаз.
Вот только никогда он ей не улыбнется.
За что-то, Валент не знала за что, отец ее не любил: не привозил подарки, как остальным своим детям, не улыбался ей, не хвалил и не наказывал, словно она здесь чужая.
Девочка вздохнула, вытерла глаза и прилипла лбом к окну, которое как раз выходило в сад, где шумела и гуляла свадьба ее брата.
Столы стояли прямо под окнами ее заточения, и маленькая Валент пыталась разглядеть, хоть что-нибудь.
Через все стекло пробегала тонкая змейка-трещинка, почти незаметная, небось, Ускор попал каким-нибудь камешком — от него вечно одни неприятности. Валент передвинула нос поближе к раме.
Прочные двойные стекла на окнах пропускали только слабые отголоски пьяных криков гостей, музыки и не смолкающих песен, а так хотелось потанцевать в круге с Валаром, попробовать вкусных праздничных блюд, над которыми трудилась два дня Кармиссия, попить любимого вишневого киселя, а еще там будет много сладостей — все это, видно, пройдет мимо нее.
И как же она не заметила этот ржавый гвоздь в скамейке?!
Посмотреть бы еще разок на брата и Мариссу, полюбоваться на ее красивое платье. Как ей повезло! Валар добрый и не станет ее обижать.
Тишина окутала Валент, словно ее накрыли подушкой, сидеть одной в большой комнате, где под полом кто-то шуршал становилось жутко, может быть, это мыши, а может, и нет.
Уже темнеет, еще немного и изо всех углов полезут мелкие злобные духи, от которых одно спасение — хороший амулет и дубовая ветка. Ею нужно обмахнуть все стены, чтобы отпугнуть и обмануть нечисть, направить их в другую сторону.
У Валент не было ветки. Зато ей пришла в голову отличная мысль открыть окно, тогда будет не так страшно и можно послушать песни, а может, и увидеть Валара. Точно!
Девочка забралась на широкий подоконник, встав коленками на порванный подол своего платья, и подергала железную скобку, удерживающую запор. Совсем несильно и дернула, но тяжелое стекло из внутренней рамы вдруг с со звоном посыпалось на пол, а с внешней стороны рухнуло разноцветным мелким дождиком вниз, прямо на праздничные столы. Было отчетливо слышно, как вскрикивали и ругались гости, выскакивая из-под опасного окна.
Валент похолодела.
Боже-Защитник, что она натворила! Но ведь это же вышло случайно! Разве она хотела испортить праздник?! Всего-то хотела музыку и песни послушать, да спастись от злых духов, которые уже лезли из всех щелей, из-под пола. А вот Ускор разбил стекло и никому не сказал, даже Фодию, чтобы тот заменил на новое. Это все он виноват! А скажут на нее и попробуй теперь докажи, что это не она схулиганила!
Быстро соскочив с подоконника, девочка кинулась собирать с пола осколки стекла и складывать их в кучку под окном.
Сердце билось в страхе, как птица, пойманная в силок. Отчего-то стало невыносимо жарко, воздух вокруг Валент приобрел густую вязкость, в нем вспыхнули резкие запахи, от которых захотелось закрыться руками.
К комнате подходил отец и он был не один — Валент ясно чувствовала присутствие других мужчин, трех чужих, судя по запахам.
В животе снова запрыгал желудок, и девочку снова затошнило. Шаги и запахи приближались.
Валент застыла возле окна — ждала, забыв положить на подоконник осколок и держала его в руках, маленькое сердечко билось, пропуская удар за ударом, и, когда щелкнул снаружи железный засов, оно беспомощно трепыхнулось и замерло вместе со своей хозяйкой.
Широко раскрытые глаза девочки, не моргая, смотрели на приближающихся мужчин, в нос ударило зловоние: смесь неприятных запахов пота, немытых ног, забродившего в желудках вина и пива.
Отец вырос над ней, как огромная черная гора.
— Это не я, — пискнула Валент, все еще сжимая в руке осколок стекла. — Это, наверное, Ускор разбил.
Она не двинулась с места, пока отец к ней подходил, только глубоко дышала и старалась справиться с подступающей тошнотой. Черная гора, окутанная душным винным запахом, приблизилась вплотную.
— Ускор разбил? — переспросил отец и голова девочки чуть не оторвалась от хлесткой оплеухи.
Щека Валент вспыхнула, что-то подскочило к самому горлу, и на новые штаны Тормилия выплеснулась дурно пахнущая жидкость из желудка его дочери. Нелюбимой дочери, которая одним фактом своего существования ставила под сомнение у всего поселка добродетель его жены; дочери, вызывающей обидные насмешки соседей, которые ему приходилось пропускать мимо ушей или превращать в шутку. Конечно, вслух никто из них ничего не высказывал — посмели бы только, уж он нашел бы способы воткнуть их слова обратно им в глотки, но разве можно запретить всем желающим перемыть кости ему и его жене возбужденно шептаться и осуждать его, Тормилия, который плохо присматривал за своей женщиной. Его нежная Вербения неверна ему! И пусть полоумная тетка Ирения пропилила всем все уши о какой-то там прабабке, такой же белобрысой, как это вот отродье, стоящее перед ним, Тормилий был уверен — Валентсия не его крови, и никто не заставил бы его думать иначе!
Увидев желтоватое пятно на коленке, он словно взбесился.
— Приблудная тварь!
Голова девочки мотнулась в другую сторону, остатки содержимого желудка вылились ей на лиф нового платья. Валент кашляла и рыдала, вытирая рот рукавом руки, в которой было зажато стекло. Увернуться или убежать она не догадывалась: стояла, принимая удары пьяного отца.
— Змея в моем собственном доме! Я вырву твои кишки и выброшу собакам! Скормлю свиньям твои потроха!
— Эй, эй! Сват, сват! — волновались позади новые родственники. — Ты бы полегче с девчонкой!
— Нет, все правильно, Тормилий! — орал еще кто-то от дверей. — Воспитывай дитя, пока оно лежит поперек колена! Потом будет поздно! Большие детки —большие бедки, вот локоток-то и не откусишь! — сыпали там народными мудростями.
— Это не я! Не я! — твердила Валент.
От боли и страха она начала икать, но почему-то никак не могла сдвинуть себя с места, словно ее гвоздями прибили.
— Еще и перед родней меня позорить! Отродье! Пришибу!
Словно со стороны глаза Валент наблюдали, как ремень взвился в воздухе. Удара она не почувствовала, просто на плече вдруг лопнула ткань платья, а по спине побежала горячая струйка.
Уши Валент слышали свист в воздухе, крики за дверью, а после началась невообразимая кутерьма в кабинете — это ворвался Валар, таща Мариссу за собой, рыдала и кричала мать, охали и ахали тетки, причитала где-то в подклети Альмара, громко сопели перепуганные братья — все это Валент отчетливо слышала.
Внутри нее во весь рост поднималась тварь, которую она не успела изгнать из себя. Девочка хотела крикнуть:
— Это не я!
Но вместо этих коротеньких слов из самой глубины ее существа вырвалось рычание. Визгливый смех рассыпался дробью под потолком и остался висеть там, отскакивая от одной стены и ударяясь в другую.
— Это не я! — кричала она, но тварь внутри нее издевалась над отцом, насмешливо щелкала, выла и хохотала.
Валент поняла, что ее внутренний мир в бешенстве и сдерживала его из всех своих сил.
* * *
Услышав крики со стороны дома, Валар прервал танец, тревожно оглянулся. Что там происходит?
Марисса обеспокоенно сжала ему руку — успокаивала, но сердце отчего-то стиснулось в комок и облилось кровью, чуя беду, ноги налились свинцом, по спине пробежали мурашки, стадо ледяных мурашек.
— Что-то там случилось.
Он хотел усадить жену за стол, в самому пойти разобраться в причинах этих криков, но вспомнил, что они все еще связаны и ходить им так, пока солнце не коснется линии горизонта, пришлось брать ее с собой. Позади них спешила мать, придерживая живот рукой.
— Пустите! Пропустите!
Валар раздвигал локтем соседей и то, что он увидел!.. словно его окунули в бочку со снеговой талой водой.
В своем кабинете отец бил Валент! Хлестал ремнем куда придется, а она даже и не думала защищаться, стояла маленькая и жалкая в своем зеленом платье, в руке зачем-то был зажат осколок стекла, только вздрагивала всем телом.
— Тормилий!
С силой, какой Валар никогда от нее не ожидал, мать оттеснила их с Мариссой от дверей, растолкала родню невестки и кинулась на мужа.
— Ты же убьешь ее!
Она хватала его за руки, но тот, распаленный собственной яростью, отшвырнул ее от себя, как котенка.
Под горячую руку Тормилию не следовало лезть никому.
— Шлюха!
Удар ремня пришелся ей по животу.
Муж уже не контролировал себя, злость и вино ударили в голову, и он хлестал собственную жену, вымещая теперь на ней свой гнев за многолетнее терпение к чужому ребенку в своей семье, за то, что много лет сдерживал себя и не отвечал на завуалированные насмешки соседей, когда надо было бить в морду; за то, что любил Вербению без памяти, а вот простить окончательно так и не смог; за то, что не сделал ее счастливой и от этого сам был несчастен — а виновата во всем была эта девчонка, которая посмела родиться у его жены от другого и посеяла в доме раздор.
— Отец, престань!
Валар повис на руке Тормилия. Марисса как могла отстранялась от взмахов ремня, но она была привязана к своему мужу и поневоле приняла на себя пару ударов. Валар пытался справиться с пьяным отцом, но что он мог — парень, почти мальчишка, только-только вышедший из поры юности, против рослого и сильного взрослого мужчины, привыкшего к тяжелой крестьянской работе.
Валар и Марисса кубарем покатились в сторону от него.
— Дурак! Она ТВОЯ дочь!
Вербения каталась по полу, к ней кинулись две сестры мужа. Вдвоем они старались поднять ее с пола, но она снова упала навзничь, не сдерживая стонов: внизу живота резала боль — последний ребенок рвался наружу, хотя сроки еще не подошли. Женщина чувствовала, как что-то надорвалось внутри и ливануло по ногам.
Она цеплялась за окруживших ее родственниц и надрывно кричала:
— Она твоя дочь! Никто, кроме тебя ко мне не прикасался!
— Плети кому другому! — шипел Тормилий на жену. Долго назревавший нарыв лопнул, больше он Вербению не жалел.
Он замахнулся было на нее снова, но поймал гневный взгляд своей сестры, полный осуждения, и снова повернулся к Валентсии.
Карающая рука снова занеслась над головой девочки, но опуститься не смогла, на обезумевшего от злости Тормилия навалились родня и стоящие поблизости мужчины, соседи.
Ремень отняли, но теперь что-то было не так с Валентсией: наглая девчонка, по-прежнему, не сдвинулась с места, губы кривились в плаче, но вместо обычного детского крика по кабинету разносились совсем другие звуки, глаза сверкали неожиданно яркой зеленью и, кажется, даже осколок в ее руке налился угрожающим блеском.
— Р-р-р! А-ха-ха-хах! — вырывалось изо рта девчонки. — А-ха-ха-хах!
Да ладно, девчонки ли?
Клочья зеленого платья кружили по комнате, звенел упавший на пол осколок стекла, а вместо жалкого, зареванного ребенка, перепуганного до смерти, на длинных ногах неуклюже покачивалась жуткая пятнистая уродливая тварь и смеялась визгливо, словно глумилась над собравшимися, над Тормилием, который стоял перед ней с пустыми руками — безоружный.
По кабинету пронесся изумленный выдох.
— Боже-Защитник! Это что ж такое-то?!
— Смотрите, смотрите!
— Как это? Это что же, Валентсия?!
— Обернулась она!
— Мать, мы за кого, девку-то отдали?!
— А я тебе говорила, старому дурню, уж больно все хорошо складывается!
На минутку в кабинете воцарилась тревожная тишина, все, кто там находился с ужасом уставились на Валент.
За дверями гости и домочадцы лезли друг на друга, стараясь понять, что же происходит в кабинете хозяина дома.
Зловещая тишина взорвалась полным боли криком Вербении — начались преждевременные роды.
Что произошло дальше было похоже на самый страшный кошмар, который редко кому привидится в беспокойном сне. Увидев перед собой непонятную тварь, отдаленно напоминающую собаку, с пастью, переполненной острыми зубами, с маленькими глазками, сияющими яркой зеленью, Тормилий будто бы даже обрадовался: не зря он тихо ненавидел эту девчонку — он оказался прав, сто раз прав! Вот когда истина-то вскрылась!
Он торжествующе глянул на жену, корчившуюся на полу в схватках.
— Ты принесла оборотня, добродетельная Вербения! — зло засмеялся он. — А кто лезет из тебя сейчас, подстилка для демонов?! Да мои ли все они?! Может, демон-то регулярно навещал тебя в моей постели?! Ведьма!
Носок сапога врезался в бок лежащей на полу жены. А потом еще раз. И еще.
— Ведьма! Ведьма!
Сестры Тормилия две дородные, богобоязненные бабы бросились под защиту своих мужей: помогать ведьме в родах — виданное ли это дело, теперь не отмолишься! Вербения осталась одна, в ногах попискивал родившийся младенец, у него не было сил издать свой первый крик, а у матери не было сил поднять его, из нее хлестала кровь — удары ногами что-то повредили внутри.
Марисса шарахнулась в сторону от своего мужа, но их руки были связаны бечевкой и убежать молодая жена не смогла.
— Марисса, послушай! — испугался Валар. — Любимая, посмотри на меня! Поверь, это все неправда! Не бойся, не слушай никого!
Он обнимал ее свободной рукой, заглядывал в глаза, но она рвалась от него, отворачивалась, словно это он стоял перед ней в облике собаки, странной, непонятной, с длинной шеей и редкими жесткими волосами на ней.
— Пусти, — шептали Валару губы, которые он надеялся поцеловать впервые сегодня ночью. — Не трогай! Ты сын ведьмы! Твоя сестра — оборотень!
— Нет, нет! — отчаянно оправдывался Валар. — Не знаю, что с ней случилось, но все не так, наверняка не так! С этим нужно разобраться!
— Твой отец забил ногами твою мать, — дрожала Марисса.
— Прости меня за него, я не знал, что он способен на такое — они всегда любили друг друга!
— Пусти!
— Марисса!
— Нет!
Валар взвыл, словно раненный зверь, вытащил складной нож из кармана штанов и полоснул по веревке с безнадежным отчаянием. Удерживать силой любимую девушку он не хотел.
— Иди, куда хочешь, ты свободна.
Марисса встала, пошатываясь, и поковыляла к дверям, где ее родители спешно собирали своих дочерей, чтобы уехать к себе домой. Хоть и опасно отправляться на ночь глядя, но в одном доме с ведьмой и оборотнем они не останутся.
— Марисса, поедешь обратно! — скомандовал отец.
Но в дочери вдруг все восстало против такого решения, хоть она и освободилась от свадебного связания раньше положенного времени и могла считать обряд незавершенным и недействительным, ведь здесь был замешан обман. Марисса оглянулась на бывшего мужа, с которым не успела разделить общую постель, окунулась в бесконечную любовь его взгляда, почувствовала своим сердцем его боль и бросилась обратно.
— Валар… я не могу уйти от тебя! И мне… все равно, кто ты!
Стоя на коленях, они обнимали друг друга.
Марисса вдруг поняла, до какой степени ей неважно, что Валар, возможно, оборотень.
Все отошло на второй план — самое главное только то, что он появился в ее жизни. Вторая половинка. Словно часть организма. Есть ли разница, какого цвета у него кожа или глаза? Обычный человек он или оборотень? Важно лишь то, что два сердца бьются рядом в унисон, что его губы ловят ее дыхание, что в объятиях любимого она купается в нежности.
— Посиди здесь, — Валар бросился к лежащей матери.
Маленький посиневший комочек рядом с ней уже не пищал, у родившегося малыша не было желания бороться за жизнь — его мать умерла и смерть, милосердная в своей жестокости, забрала и его.
Вербения неподвижно смотрела в сторону, туда, где припадало на передние лапы ужасное чудовище, в которое обратилась ее дочь.
Старший сын провел ладонью по ее лицу, закрывая глаза, и вернулся к жене.
* * *
Клёсс отключила сознание девочки и спрятала его в глубине своей сущности, заслоняя собой, — не могла больше спокойно наблюдать, как та беспомощно позволяет забить себя до смерти. Носителя необходимо было защитить: прекратить так рано свое существование не входило в планы Клесс, она еще не убила своего первого дракона, не напиталась его магией и, соответственно, не обрела еще достаточно силы, чтобы вернуться домой, в свой мир.
Следовательно, спасти носителя было жизненно необходимо — это значило спасти себя.
Существовать в чуждом измерении Пожиратель Драконов может лишь в качестве симбиота, правда это был не совсем обычный симбиоз, девочка не догадывалась о второй сущности в своем теле, а Клёсс всеми силами старалась незаметно уберечь ее от опасностей, посылая в мозг легкие импульсы, обостряющие восприятие, ну и потом, было просто жаль девчонку, такого же изгоя, как и она сама.
Вынырнув на поверхность из глубокого тоннеля темноты и обретя осязаемый облик, гиена слегка растерялась от обрушившейся на нее силы тяжести воздуха, от иного ощущения мира, ведь она впервые за десять лет решила оттеснить сознание своего носителя, поэтому ей было необычно и непривычно стоять на лапах, видеть окружающих ее врагов не мысленно, а через призму живого глаза.
Неуклюже покачиваясь, Клёсс привыкала к повышенной силе тяжести атмосферы, старалась побыстрее привыкнуть к телу и вступить в бой.
Она поняла уже, что живой ее не отпустят.
Кучка аборигенов этого мира, слишком разгоряченная вином, возбужденная видом смерти, жаждала крови.
Кровь уже пролилась: в этой комнате стоял густой завесой терпкий и острый ее запах, а два мертвых существа, лежащие на полу, добавляли в букет неповторимый сладкий аромат, дразнящий ноздри гиены-хищника. Для умершей женщины и ее ребенка это был самый лучший исход, ведь объявленную ведьмой ждал только один конец в этом жестоком мире — костер. Откуда это знала Клёсс? Вероятно, из сознания своей носительницы.
Сущность гиены ждала нападения: напряжены мускулы на ногах, чуть опущена шея — Клёсс готовилась к прыжку.
Ее первой и единственной целью был отец Валент — матерый и сильный самец, внутри которого все почернело от ненависти.
Своим особым зрением Клёсс видела, какими бешеными толчками бьется его сердце, как заполняет его черная аура смерти — он тоже ждал, ждал с радостью и готовился принять удар.
А еще он хотел убивать — это Клёсс тоже увидела. Вполне отчетливо.
Убитой женщины оказалось недостаточно для него, он хотел отомстить за свою разрушенную семью, за любовь, полетевшую коту под хвост. Ему было все равно кто первый подвернется под его руку.
Что ж, значит, бой!
Им дорого обойдется эта месть! Сознание девочки-носителя пока надежно заблокировано — это хорошо, не нужно ей видеть, что сейчас произойдет.
Клёсс грозно зарычала, предупреждая противника, и отступила на шаг назад. Толпа возбужденных аборигенов, потерявших чувство опасности, обрадованно приблизилась. Гиена приготовилась к прыжку.
Врагов много, поэтому надо попасть точно в основание шеи матерого — главного противника. Второго шанса ей могут не дать.
Клёсс устремила взгляд на бьющуюся голубую жилку, в которой сосредоточена жизнь противника и сильно оттолкнулась задними лапами, посылая напряженный клубок мускулов ее тела вперед. Уже в полете Клёсс поняла, что нужный момент она упустила, позорно прозевала — отец ее носителя успел прикрыть шею рукой и ее отчаянный, тщательно продуманный бросок пропал понапрасну. Обозлясь на себя, на свой промах, хватаясь за последний шанс, она выпустила на волю инстинкты хищника и острые, как бритвы зубы сомкнулись на локте врага. Челюсти, способные перемолоть в труху любые кости, словно топором перерубили руку Тормилия, оставив ее висеть на лоскутке кожи и на двух сухожилиях. Больше он никогда не сможет воспользоваться ею, мало того, ему и самому осталось жить совсем недолго — кровь его теперь заражена ядом из слюны гиены-хищника — он умрет в мучениях, как и должен.
— А-а-а!
Враг пошатнулся, Клёсс засмеялась, торжествуя если не полное уничтожение противника, то все-таки победу над ним. Неожиданно легкую.
Оскалив окровавленные клыки, гиена перемахнула через широкий подоконник, повалила праздничные столы, за которыми все еще сидели, те, кто дорвался до бочонков с вином. Вряд ли они заметили убегающего зверя, для них самым важным было добраться до дна, пока никто не мешает.
Клёсс неслась вперед неуклюжим галопом, но ее чуткие уши улавливали крик побежденного Тормилия, который все еще не хотел сдаваться:
— Тридцать золотых тому, кто приведет живой эту тварь! За голову отдам двадцать!
Пожиратель Драконов внутренне расхохоталась.
Эти особи на двух ногах, неприспособленных к долгому бегу, хотят поймать ее? Смешно!
Клёсс коснулась разума носителя, уловила ее страх и растерянность от беспомощного состояния, желание выбраться — девочка страдала там, в глубине их общего сознания.
Пожиратель послала легкие успокаивающие импульсы, просигналила:
«Потерпи еще немного».
Четыре сильных лапы, подрагивая литыми мускулами уносили их прочь от деревни.