Утро жемчужной дымкой завесило линию горизонта. Вдалеке медленно плыл рыболовецкий сейнер, громоздкий и неповоротливый. Из-за мыса, что ограничивал слева бухту, высыпала стайка белых парусных яхт, похожих на сложивших крылья мотыльков. А в небе кружила взбудораженная стая чаек, оглашая окрестности тревожными резкими криками. Вдоль пляжа по изумрудным волнам скользили на своих досках серфингисты.
Подставляя лицо свежему ветру, Марина стояла на верхней палубе. На ее лице все еще были заметны следы бессонной ночи и слез. Поэтому, когда капитан Санчес подошел к ней сзади, она не повернула головы, демонстративно всматриваясь в морскую даль.
- Все готово к отплытию, сеньора, - вежливо произнес капитан, - ждем только вашей команды.
Марина вздохнула, так тяжело было на душе. Надо было отплывать, ведь здесь ее уже больше ничего не держало. Но странная ночная сцена с деньгами не давала покоя, камнем тяготила душу. И язык не поворачивался дать команду к отплытию.
- Скажите, Санчес, как переводится слово «керида» с испанского? – вдруг спросила она.
- «любимая», сеньора.
- А «те кьеро»?
- Это признание в любви. Обычно так говорят, когда искренне любят кого-то.
- …Спасибо, Санчес.
Марина поднесла левую руку к лицу и прижала пальцы к губам. Показалось, что в их глубине что-то пульсирует, как забытое в ладони сердце. «А если Люсинда не права? – вдруг, внутренне холодея, подумала Марина. – Если это только она – Люся, Гришаевы, Альбина со своим Германом, да такие, как Лернер живут по новым, ими же и придуманным правилам? Если Мигель, простой, бесхитростный парень, даже и не слышал о них? Если он, в отличии от них, способен испытывать любовь? Если у него живая, по-настоящему живая душа, еще не загнанная в клетку этих убогих правил, не отравленная цинизмом и пошлостью? Помножьте все это на гордость и чувство собственного достоинства, свойственное испанцам, и тогда предложенные ему вчера деньги – это страшное, сокрушительное оскорбление!»
- Господи, что я наделала? – прошептала Марина по-русски, прижимая руку к груди.
- Что вы сказали, сеньора? – переспросил капитан. – Когда отплываем?
Она резко повернулась к Санчесу и схватила его за рукав.
- Подождите, капитан, совсем немного подождите. Мне надо только сбегать на берег, встретиться с одним человеком. Я вернусь, и тогда поплывем.
Санчес растерянно смотрел на свою странную хозяйку, уже отчаявшись получить четкий осмысленный приказ. Ох, эти женщины! От всплесков их эмоций можно сойти с ума, а логику их поступков вообще понять невозможно. А сеньора Марина опрометью бросилась вниз по трапу, взмахнув подолом голубого шелкового платья.
Она бежала по скрипучим доскам пристани, по выложенной тротуарной плиткой дорожке, еще прохладной, еще не раскаленной жарким солнцем. Выбежав на набережную, метнулась к знакомой хижине, под крышей которой красовалась вывеска с названием бара «Морской черт».
- Вы не видели Мигеля? – бросилась к знакомому официанту, протиравшему стаканы за барной стойкой.
- Видел, сеньора. Но выступает он только вечером. Сейчас же еще нет посетителей.
- Где он?! – почти выкрикнула она в нетерпении, а он растерянно заморгал и протянул руку в сторону террасы.
Мигель сидел за крайним столиком и смотрел на море. На нем были неизменные шорты и распахнутая на смуглой груди белая рубаха с короткими рукавами. На столе перед ним стоял полупустой стакан, на дне которого темнела полоска то ли виски, то ли коньяка. Ветер теребил его черные, давно ждущие стрижки волосы.
- Мигель, - тихо произнесла Марина, не решаясь подойти близко.
Он услышал и повернул к ней лицо. Несмотря на выпитый алкоголь, оно казалось серым от разлившейся под слоем загара бледности. От темных кругов – следов бессонной ночи – глаза казались огромными и пустыми. Темный огонь, что всегда светился в их глубине, погас.
- Мигель, мне нужно с тобой поговорить, - пробормотала Марина, неуверенными шагами приближаясь к столу. Он казался таким чужим, таким незнакомым, что ей стало страшно.
- Что вы хотите, сеньора? – в голосе был такой холод, что она невольно поежилась. – Мне не о чем с вами говорить.
- Мигель, прости меня пожалуйста, я не хотела тебя обидеть, - заговорила она сбивчиво, стараясь успеть вложить в слова все, что кипело в душе.
- Мне не о чем с вами говорить, - повторил он веско, роняя слова, как капли расплавленного свинца. – Уходите, сеньора, я не хочу вас видеть.
Она открыла рот, но осеклась, проглотив готовую сорваться с языка фразу, словно споткнувшись о мертвый, безразличный взгляд. И, опустив безвольно руки, повернулась и медленно побрела обратно, в сторону пирса и пришвартованных яхт. Больше не было ее Мигеля, улыбчивого, безбожно красивого шалопая, с веселыми, бесстыжими глазами и дерзкими руками, плавно и невыносимо сексуально покачивающего бедрами под зажигательный ритм сальсы. Был совершенно чужой, незнакомый ей человек, повзрослевший за одну ночь лет на двадцать.
Синдром отмены, как и предупреждала Люсинда, накрыл ее с головой, десятикратно усиленный чувством вины и непоправимой ошибки. «Морская звезда» торопливо уходила от причала маленького курортного городка, оставляя за собой пенистый след в изумрудных волнах. А душа Марины корчилась в болезненных судорогах запоздалого раскаяния, переживая разлуку с Мигелем, как мучительную наркотическую ломку.
Она почти ничего не ела, целыми днями не выходила из каюты, не сходила на берег, когда в очередном порту останавливались, чтобы пополнить запасы топлива, воды и пищи. Лишь ночью она замирала на верхней палубе, обессиленно уронив голову на сложенные на перилах руки, потому что находиться в постели, еще помнящей тепло его тела, было совсем невозможно. В мозгу ее бессонными ночами прокручивался бесконечный оправдательный монолог. Она пыталась подобрать все более убедительные слова, перестраивала английские фразы, переходила на русский, каялась, униженно просила, умоляла. Но все было бесполезно, потому что перед глазами все еще видела его безразличный потухший взгляд.
А тело, как жизненно необходимую дозу наркотика, жаждало прикосновений его рук, то скользящих и нежных, то грубовато-властных. До крика, до хрипоты мучительно хотелось вновь ощутить тяжесть его тела и горячую пульсацию внутри своего. Снова вдохнуть запах его кожи – запах солнца, прогретого песка и морской соли. Зарыться пальцами в густые, черные как смоль, гладкие как шелк, кудри. Губами ловить солоноватый вкус его поцелуев – вкус южного моря и соленого ветра.
Она сжимала в ладони его последний подарок – каменное сердце с пулевым отверстием в центре и, ощущая подкатывающий к горлу ком, понимала, что по глупости, невольно, роковой выстрел сделала сама. И через такую же дыру из трепещущего искреннего сердца Мигеля безвозвратно и неотвратимо вытекло что-то настоящее, живое, теплое, без чего и его и ее жизнь уже никогда не будут прежними. Она отчаянно пыталась отогреть ладонями, оттаять своим теплым дыханием окаменевшее сердце. Но камень оставался камнем. И нечем было закрыть сквозную рану в его середине.
«Прости меня, мой мальчик» - шептали ее губы. Холодные брызги, срывающиеся с пенных гребней волн, оставляли на них горький привкус раскаяния. А в криках пролетающих мимо чаек мерещилось безнадежно-печальное: «те кьеро». Марина долгим немигающим взглядом всматривалась в сине-зеленую бездну, по поверхности которой легко скользила «Морская звезда». И ей отчаянно хотелось упасть в ее безразличную глубину, чтобы все забыть, перестать думать и чувствовать, перестать быть самой, раствориться в ее безбрежности, как кристаллик морской соли.
Конец первой части.
http://proza.ru/2020/05/16/702