РОКОТ СУДЬБЫ
- Никак нет, молодой господин! Не брали мы его, как есть, не брали. Да виданное ли дело – хозяйский колчан с места трогать. Виноват, молодой господин, виноват! Вот и он, нашелся. Нет, что Вы, стрелы все на месте, проверены: волосок к волоску, перышко к перышку. Да как же! Наконечники охотничьи, мелкие, перо яркое, в кустах искать удобно! - Вот так, с притворной перебранки, начался тринадцатый день первого месяца одиннадцатого года Тэнсё в покоях молодого господина Дабацу.
Еще до рассвета старый слуга Ёмода по кличке Мухобойка, снова проверил все
охотничьи принадлежности, а теперь закреплял их на коне. Мухобойка в Томоёси души не чаял. А после того, как тот почти десять дней провалялся в бреду, охваченный лихорадкой, и вовсе был рад как маленький щенок.
Весь первый день нового года Томоёси, сказавшись нездоровым, провел взаперти, а наутро следующего дня был обнаружен Мухобойкой у своих дверей скрюченным в три погибели. С почерневшим от боли лицом.
Мухобойка наскоро осмотрев своего молодого господина, не нашел в нем следов ранений, послал за доктором и затащил Томоёси внутрь. Томоёси молчал так, будто ни разу в жизни не произносил человеческих слов, лишь выражение лица и тихий стон выдавали его страдания.
Прибежавший лекарь только недоуменно хмурился, определил приступ сенной лихорадки, непонятно как случившейся в зимнюю пору. Может в Китае, откуда был родом лекарь, и есть места, где даже зима жаркая и душная, но здесь, на островах такого попросту не могло быть. Но было.
Томоёси висел на границе между жизнью и смертью десять дней, Мухобойка и его старая жена неотступно следили за ним, обмывали, меняли постель, поили отварами, что прописал доктор. В полнолунную ночь третьего дня их, вконец измученных сморил сон.
А на утро – о, чудо! Их господин, к которому они оба испытывали почти родительские чувства, вдруг поправился. И хотя еще выглядел бледным и похудевшим, был снова бодр и весел, будто просто проблуждал пару дней по окрестным горам без пищи.
Старый Дабацу-сэнсей, вернулся со своим князем из поездки в Киото как раз к моменту счастливого выздоровления сына приемного. Три года назад сам Хамбэй был меж жизнью и смертью. И подле него вплоть до выздоровления был Томоёси. Считай, его стараниями и вернулся старик к жизни.
После и подал старый мастер прошение князю на усыновление найденыша. Одобрил князь, разрешил возложить на мальца клановое имя Дабацу, вновь зажегся огонек надежды, что не угаснет со смертью старика этот древний род. Токугава в те поры приказал вассалам из клана Асаи привлечь дополнительные силы в объединенное княжеское войско, отказал ему глава клана, что было вызовом и по факту разрывом вассальной присяги.
И затеял Токугава штурм крепости Одани. Клан Асаи рассчитывал, что не решится он – женой у главы клана была сестра Токугавы. И жизнь ее и четверых ее детей стала разменной монетой в той игре. Князь Токугава, положившись на милосердие всех бодхитхарм, тем не менее, выслал кружным путем отряд самураев, чтобы попытались они вывести из осажденной крепости сестру князя и ее детей.
В том отряде и был тогда еще очень крепкий Дабацу, тогда еще просто господин Дабацу, а не Дабацу-сэнсей. Своим телом загородил он эту женщину, получил удар копьем в правую ногу, под панцирь, в сустав тазовый. Вырвались они с боем, выполнили наказ княжеский, только к концу штурма совсем плох стал старик.
На повозке, лежа на соломе, укрытый дерюгой, что пеплом сгоревшей крепости Одани осыпана, возвратился он домой. Никто не верил, что выздоровеет он. Кроме Томоёси.
Видно вера его крепка была, пошел на поправку старикан, только состарился как-то быстро, посох для верности походки таскать стал. Хромать-припадать на правую ногу начал, чрез пол года посох он бросил, только войско строевое, княжье, само собой, покинул.
Вот оно так и бывает в жизни – службу ратную потерял, а сына приобрел.
От дома Томоёси выезжали вчетвером: Томоёси, старый Хамбэй, Кэндзабуро, cакаматов племянник, и Гэмба, по прозванию Чёрт-На-Палке. Гулко стучат подковы, багровым восходит солнце над крепостным рвом. Висит в морозном воздухе дыхание коней, скрипит кожаная амуниция, светятся радостью глаза охотников.
Охота, она пуще неволи. Еще до нового года присмотрели егеря на горе Ико кабанчика, хорош кабанчик, сказали. Вот на того кабанчика и будет сегодня развлечение поохотиться.
Впереди старый Хамбэй на своем коне по кличке Ливень. Не тот Ливень, что на своей спине завез маленького Томоёси в замок Токугавы, а совсем другой конь, тот конь под хозяином пал через год, пуля пробила легкое, прирезать пришлось, нового завести.
Не желает по-разному своих коней кликать старикан, привык, видно к этой кличке, или из ума выживать начал потихоньку. Так и идут рысью друг за другом по тропе, петляют, от голых веток уворачиваются. Сначала старый Хамбэй на Ливне пегом, за ним Томоёси на вороном Кашкае, на белом в яблоках Ветре сакаматов племянник Кэндзабуро, и замыкает Гэмба, что по прозванию Черт-На-Палке, само собой, на Палке, так он свою кобылу рыжую кличет, едет.
Гэмба воин отважный, да уж больно Небеса при рождении его веселились – страшен, как Черт, лицо длинное, лошадиное, нос – громадина, волос пучками растет, как не приглаживай, не расчесывай – всё торчит в разные стороны. Один глаз у него карий, второй – с бельмом. Как ни красив Томоёси-тян, а Чёрта-Гэмбу увидишь – враз про красавчика Томоёси забудешь.
Только не унывает весельчак Гэмба, сам над собой смеется, и внешностью его задеть-обидеть никто не может.
- Эй, кто это там едет на коне, у кого это там лицо длиннее, чем у лошади?
- Ну так и неси нам с конем попить! Коню водицы ключевой, а мне – сакэ, чистого, прозрачного, да не в плошках ваших, а в ведре! Нам с конем из другой посуды пить зазорно!
Эх-хо, эй-хо, вперед, лошадки, аккуратно ступайте, седоков берегите.