"В ванной я находился уже около получаса, но лампочка всё ещё подрагивала , как сломанный маятник. Кран хоть и был новый, но уже плевался в усеянную сколами раковину. Он с потолочным солнцем вскоре синхронизировался. Стены, цвета арбузной мякоти,перемежались белёсыми подтёками от постоянного влажного сквозняка. Помесь керамической мозаики с грязной, клейкой крошкой устилала пол. На нём располагался ребристый ,мятного оттенка коврик, поддетый темно-синим кроссовком. С медной рейки , под самым потолком , спускалась тонкая, как пенка на молоке, занавеска. Держалась она на двух когтеобразных кольцах. Сам потолок напоминал снимок местности с высоты полёта: невнятные пятна, борозды сырости на штукатурке , леса плесени. Стены стального гамака, в котором я пребывал, перекатывались от бледно-серого до небесно-черного. Из-за скромных размеров этого модернистского корыта, в нём можно было занимать лишь два положения: полулёжа , упираясь в противоположный конец ногами, либо лёжа, но со свисающими за бортом ногами. Второй вариант был не по мне , так как очень быстро затекали ноги. Да и бирки на палец у меня не имелось , для полноты картины. Одежда на мне была в тон телоположению. Плотная голубая кофта ,с распущенными на концах шнурками и поехавшими буквами, толстые синие джинсы с тугими карманами и заплаткой на колене, и вторая часть дуэта темно-синих. В руках у меня разместилась конусообразная бутыль , схожая с той, что получают с необитаемого острова.
Из диспозиции оставалась только приоткрытая сквозняком дверь.Она принимала на себя свет из пролётов заоконной лестницы , создавая атмосферу то ли ожидания , то ли безумия. Большей смысловой , а вместе с тем и художественной ценностью, как не странно , обладали настенные пятна. В зависимости от настроения и ракурса , здесь можно было рассмотреть Будду с газелями и аскетами , Сократа в его предсмертной камере , штурм зимнего дворца красной гвардией , склоны Эвереста и полевые баталии времен отечественной войны. Христос с апостолами и Конфуций тоже захаживали. Но сегодня ничего не появлялось. Первое время я силился вызвать в себе какие то ассоциации и образы , но без успешно. Пятна сходились , переходили одно в другое , уходили во фрактальность , извивались и будто бы даже меняли оттенок. Через какое-то время взгляд мой обмяк и расфокусировался ,явив мне всю стену целиком. Хаос, разворачивающийся хаос, хаос переходящий в хаос , хаос провоцирующий свое воспроизводство. Хаос в такой его явленности , что отличить его от порядка было сложнее, чем от самого хаоса. - подумалось мне.
Сложив листок вдвое и тщательно разгладив концы , я опустил его в предварительно заготовленный конверт.
-Иван Дмитриевич, дорогой , поторопитесь , у меня в 4 консилиум. Там будет Федор Михайлович , и мне не коим образом не пристало быть опаздывающим. - сказал серьёзный , но все же добрый голос за спиной.
-Да, да, извините, ещё секунду.
Конверт я тщательно запечатал и ,поддевая с пальца на палец липкую марку , приклеил её по соседству со строчками местоположения.
Марку мне эту дала Настенька, местная медсестра , она часто приходит с разными гостинцами. Больше всего я люблю пряники и чай.
-Только вы обязательно отправьте , отправьте Василий Степаныч , мне Филький звонил , сказал что у них в редакции уже ждут. Вы непременно отправьте. - сказал я подрагивающим голосом, передавая письмо заведующему.
"Г. Москва. Улица Звездочётов 159. Издательство "Мираж" Главному редактору. Филькину. В.В. от Ивана Дмитриевича Грозова" гласила обратная сторона конверта.
-Сия непременно отправим, дорогой , отправим , а вы ложитесь , ложитесь , дорогой , отдыхайте, вам покой нужен. Настенька к вам зайдет после обхода , проведает вас. Она говорила вы ей обещались стихи декламировать , говорила ...
Но я уже не слушал его. Расположившись на своей койке у стены, я подобрав ноги под себя и сцепив руки в замке уставился в окно.
Там вьюга танцевала с деревьями , а небо было им арьерсценой. Ребятня катались с овражной горки на санках и ледянках. Позади курились дома , уходя друг за друга в пасмурную даль. Но я уже больше ничего не слушал.