Как мы могли выжить?
На машину просто страшно было смотреть. Вся левая часть вмята внутрь, в салон. Не считая, конечно передней двери, которую вырезали пожарные, чтоб достать водителя. Он же отделался мелкими царапинами и ушибами. Впрочем, как и все мы. В отличии от внутренней обивки машины и миски с тортом. Её раздавило всмятку.
Он делал этот торт весь вчерашний день. Взбивал крем, месил тесто, готовил начинку.
О креме мы спорили. Он хотел добавить сливки. Меня же это почему-то раздражало. Разве можно портить такой удачный рецепт?
В результате — я не знаю были ли там сливки или нет. Торт мы попробовать не успели. Как и печёнку с картошкой в багажнике.
Нас увезли на трёх скорых. Мне казалось, что они ждали нас там заранее. На том перекрёстке.
Хотя… Вроде, какие-то люди с нами говорили. Что-то спрашивали. Кажется, принесли воду, которой я умывала сына. Он сидел посередине. И, как позже выяснилось, пострадал меньше всех. А в тот момент мне казалось, что я его потеряла.
До сих пор — в ушах его крики : «Живот! Мой живот!».
И я поняла, как матери сходят с ума.
Я многое поняла в тот момент. Например то, что в самолёте мне теперь никогда не будет страшно летать. Ведь это происходит очень быстро.
Всё произошло очень быстро.
Мы стояли на перекрёстке. Потом поехали потихоньку. И тут голос моего мужа : « О, чёрт!»
После этого страшный удар. Перед глазами всё в каком-то розовом цвете, и нас тащит куда-то.
Не думала, что это так громко. Это как будто разбить любимый сервиз бабушки целиком. И весь этот шум — внутри твоей головы. Но, не больно. Совсем не больно.
Только всё розовое. И стёкла летят. Медленно так. Как в замедленном кино. Кажется, что видишь каждое стёклышко в свете вечернего угасающего солнца.
Он винит себя. Хотя, в том, что случилось виноватых нет.