Мам, я дома!

Поступив в университет, я переехала жить из деревни в город. Две недели учёбы тянулись мучительно долго. Так долго, что, казалось, не будет конца и края моей разлуке с мамой и папой, с котом, собакой и где-то в этом списке ещё и с братом тоже. - Горючими слезами ещё за друг-другом плакать будете! - при каждой нашей с Андреем ссоре говорила мама (именно "за", а не "по"). Мы хоть и не плакали, но скучали всё же. Очень уж я тосковала и по дому в целом, где всё такое родное. Ещё на въезде в Казачинское я подошла к водителю автобуса и попросила остановиться на автостанции. Водитель буркнул мне что-то типа: "Сам знаю, где надо останавливаться!". Я отвернулась и просто стала смотреть на мимо пролетающие дома деревни. Так и ехала стоя до автостанции, ни разу не взглянув в сторону водителя. По-детски надула губы и даже в голову не могло мне прийти, что однажды, может быть, тоже так отвечу кому-то, сидя в офисе, уставшая, обложившись бумажной скучной работой и задену ответом чьё-то ранимое сердце... Было часов восемь вечера. Уже смеркалось. Почти в каждом доме горел свет. Сердце билось от волнения и мне не терпелось скорее приехать. Я вышла и вдохнула глоток воздуха. Совсем он другой, не такой, как в городе. Красноярск южнее на 200 км, там ещё было лето, а здесь уже сладко пахло опадающей листвой. Папа встретил меня довольный. Никогда не поймёшь улыбается он или нет, мешают усы, а вот глаза всегда выдают. Пока дошли до дома, совсем я околела в своей дермантиновой "кожаной" куртке - обдергайке, как говорила мама, не прикрывающей, то заветное, что должно находиться в тепле. Но, самое интересное, сколько бы раз я не приезжала, всегда в доме что-то менялось. Так это было непривычно. Вот мама купила мне домашние тапки. В помине у меня их никогда не было. Вот обвязала цветочные горшочки оставшейся пряжей. Папа впервые вырезал вазу из берёзового капа. На кота надели ошейник от блох. И вообще, его стали даже как-то больше любить и уважать. Вон, в миске корм, а не скисший суп. Многое за две недели стало другим. Родителям необходимо было восполнять тоску по мне и брату и, видимо, они старались забыться в работе, увлечениях, а кот отчасти приобрёл статус ребёнка. Так было каждый мой приезд. То новые шторы на окнах. То новый рецепт помидоров на зиму... Каждый раз что-то менялось и преображалось в доме, во дворе, в огороде и в самих родителях. Потом я стала приезжать раз в месяц, иногда раз в два месяца. Изменений прибавилось. Приехав на каникулы я не обнаружила в своей комнате постеров "Арии", "ДДТ", "Кино", "Сплина". Мама отмыла зеркало, где помадой было написано: "Панки хой!". Навела порядок в шкафу и я не сразу нашла свою любимую футболку. С каждым годом в доме становилось меньше фломастеров, школьных тетрадей и наших рисунков, теперь это всё покоилось в коробках на веранде. Со временем и вовсе ликвидировалось. Родители начали больше любить тишину. К концу пятого курса я и сама стала тише. Уже не хотелось трубить всему свету о сложных предметах и экзаменах, о несправедливости педагогов, местами задевающих самолюбие, о новых знакомствах, особенно с мужским полом. В это время я начала понимать, что и к маме с папой можно прислушаться, дельные советы иногда дают. А, как оказалось, даже не иногда... В наших жизнях менялся уклад и мысли. Только неизменным оставался фотоальбом. В нём мама до сих пор хранит наши с братом фото и открытки, нарисованные для неё к восьмому марта. "Мама я тэба лублу" написано там рукой шестилетней девочки. Да, многое изменилось, кроме этого альбома и того, о чём гласит открытка.