В маленькой кофейне – излюбленном местечке в самом центре города – тепло и уютно. Жаль, но сегодня совершенно нет времени присесть у окна и смотреть, как стекают капли дождя, превращая стекло в мутную пленку. Нельзя задержаться подольше, отогревая замершие руки. Нельзя испортить непорочно белые листы очередным наброском. Нужно отправляться в дорогу. Иначе она не успеет прибыть в Лимож засветло. Ехать в тёмное время суток – не разумно.
— Кофе с собой, пожалуйста.
Или, быть может, чай?
Память услужливо подсовывает глубоко запрятанные воспоминания.
Их первая встреча вышла такой же банальной, как любой сюжетный поворот в бульварном романе. Был январь — самый холодный месяц в году. Не обращая внимания на панораму приглушенных голосов, характерных для зимнего вечера в кофейне, она перелистывала скетчи будущих иллюстраций, осторожно отпивая горячий кофе.
— Вам не нравится чай?
Низкий голос незнакомца внезапно прикоснулся к барабанным перепонкам. Лола резко вскинула голову и встретилась с насмешливыми глазами, сверкающими по кромке синевой. Серый металлик дорогого костюма в приглушенном свете отливал серебром, от чего где-то на периферии сознания возникла ассоциация с волком, словно сошедшего со страниц её блокнота.
Даже по небрежным штрихам можно было узнать современную интерпретацию старой как мир истории. Венозный красный переплетался с глубокими мерзлыми оттенками. Сочные губы, волчьи глаза.
Мужчина без лишних церемоний отодвигает второй стул, специально присаживаясь напротив, и мажет наглым взглядом по женскому лицу, нарочито медленно скользя по линии шеи и ключиц. С губ его не сходит ленивая ухмылка.
— Нравится, — в его глазах пируют бесы. — Но не в вашей компании.
Незнакомец отчего-то не удивляется и даже не злится. Лишь склоняет голову набок в новом оценивающем жесте.
В приглушенном перешептывании — почти тишине — раздается его дразнящий смех. Её губы подрагивают, отчаянно стремясь растянуться в полумесяце улыбки, но Лола прячет нежданные эмоции за гладким основанием изящной чашки. Еще глоток. Горячий кофе обжигает горло, и она чувствует, что начинает согреваться.
Почему ей захотелось улыбнуться в ответ?
— Она может быть весьма приятной.
Пальцы ловким движением откидывают темную прядь, упорно желающую найти приют на лбу.
Лола и сама не замечает, как перестает злиться.
— Андрэ, — запросто представляется он, почувствовав её слабину.
Игра так игра.
— Пандора, — представляется она, вспоминая позабытое детское прозвище, которым её окрестил брат. В отместку на какую-то глупость, она открыла коробочку со всякой живностью, которую втайне от родителей коллекционировал брат, и выпустила насекомых гулять по дому.
— Да неужели, — он демонстративно приподнимает бровь.— Ложь вам не к лицу. Но пусть будет так.
Все это слишком противоестественно — сидеть, терроризируя глазами друг друга, и вести колкие разговоры ни о чем и обо всём сразу. Потрясающе неправильно.
— Ваша работа? – он смотрит прямо на рисунок так, словно на самом деле испытывает неподдельный интерес.
Блокнот в эту же минуту громко захлопывается. Она встает, ловко укутываясь в теплое пальто. Не самое лучшее время для флирта, когда стоишь на перепутье и не знаешь чего хочешь от этой жизни.
— Хорошего дня.
Он абсолютно расслаблен и не делает попыток остановить. Взять номер телефона. Назначить свидание. Да что угодно — Лола знает, как это работает.
— До скорой встречи, — в его взгляде горит обещание.
— Очень в этом сомневаюсь, — замечает Лола, оглядываясь через плечо. — Я здесь проездом.
Нет, не совсем так. Она собиралась задержаться в Париже как минимум на полгода, но эти дни будут заняты работой, а не развлечениями.
Но, как обычно бывает в таких ситуациях, Лола, конечно, ошиблась. Взгляд, под которым она чувствовала себя чёртовым редким экспонатом, скользил по ней в ночном клубе, картинной галерее, в темной комнате отеля. Пока все не растворилось в ярких лучах нового дня. Ему – на запад, ей на восток. И больше никогда – вместе. Отношения рассыпались как карточный домик от неверного движения.
— Ваш кофе, мадемуазель.
Лола вздрогнула от неожиданности. Вновь установилась омерзительная, уже давно позабытая тишина.
Все стало по-прежнему.