НУ ОЧЕННО ПОПАХИВАЮЩАЯ НОРМА.
Первая напечатанная книга Владимира Сорокина - "НОРМА". Год 1984. Капитализмом ещё будто не пахнет. Но дружба с Западом заявлена, ракеты стали пилить непонарошечному. Страна будто оголила миру зад свой обезьянний. Кто его знает зачем. Недовольства по городам и весям сколько хошь и какого хошь. И новое непонятно с чем кушать, и старое поднадоело - особенно фальшью. И жрать не стало. Вдруг! Отчего? Почему?
Горбачёвская перестройка с её "гласностью", "демократией", "предпринимательством", "кооперативами" всколыхнула верхи, прилипших к креслам стариков и зачерпнула с низов - молодых и пожилых. порядочных и жульё.
Особенная грязь попёрла из гнилой интеллигенции. Утаиваемые ранее гной, перхоть, сопли, геморрой, завывания о свободе в творчестве выперли наружу единовременно и приличным слоем фекального вида размазались по СССР.
Я бы книгу Сорокина "Норма" переназвал бы так: "НОРМА (начинающего, но уже передового) ГОВНОЕДА СОРОКИНА". Уж извините за фольклор, но сяк оно точнее будет.
Откуда у малОго монструозо такая манера - рыться в советских и своих фекалиях да ещё получать за это бабло, и не маленькое, - бес его знает.
Однако, ведь, удалось! Учуял перспективы и попёр! У клиентов психотерапевтии такое бывает. Случаются и гении. Вот он такой талантливый говноед. Роется-роется, пишет-пишет. И печатается шельмец! МНООООГО - премного. Возглавляет авангард андерграунда.
60 лет с гаком говноеду, красавцу. Цветёт! Синим пламенем, пышно и всяко. Стёбно и пошло. Вкусно по помоечному. Помойка описана великолепным классическим языком.
Любят его за язык в АСТе и кругом. Все издательства без исключения. Прорыв якобы. Светоч постмодернизма. Ниспровергатель догм: выплеснем из корыта ребёнка. Революционер в литературе, неприхотливый нигилист.
Любимчик либералов, Дмитрия Быкова, прочих чернушников и мудрецов - манипуляторов букв и слов, вожак парнокопытных и длинношеих постпостмодернистов, концептуалистов и дыр, и пыр.
Книжку эту "Норму" - днём с огнём не сыскать - библиографическая редкость. Охота прочесть и оценить. Пока не судьба.
Но отзывы о ней есть. Есть и ролик с чтецами. Покажу это.
-----------------
Использую несколько выдержек умной и молодой Елены Макеенко (неживой теперь, рак у неё был).
// Дебютная книга Сорокина - камень в окно советской литературы. Автор выворачивает наизнанку её фальшивый язык и ходульные образы, создавая универсальную метафору жизни в эпоху застоя: чем бы ты ни был занят, ты должен ежедневно съедать свою «норму» дурно пахнущего продукта... //
КОММЕНТАРИИ: ЕЛЕНА МАКЕЕНКО
О чём эта книга?
«Норма» состоит из восьми разнородных частей, объединённых общей сюжетной рамкой: мальчик в школьной форме читает на Лубянке папку с рукописью «Норма», которую только что изъяли у диссидента вместе с другим запрещённым самиздатом. Самая известная часть, с которой ассоциируется вся книга, — первая: три десятка сценок, описывающих, как советские граждане съедают пакетик детских фекалий — ежедневную «норму». Вместе все части книги складываются в концептуальную мозаику о страхе и ненависти советского застоя и о насилии коллективного языка над индивидуальностью...
Когда она написана?
В 1979–1984 годах. В 1979 году 24-летний Сорокин окончил Московский институт нефтехимической и газовой промышленности, занимался живописью и графикой, год проработал художественным редактором в журнале «Смена» (этот опыт он, очевидно, использовал в финальной части книги, «Летучке»). Первая часть «Нормы» была написана в 1980-м и распространялась как отдельное произведение в самиздате. К этому времени Сорокин был вхож в круги художников второго авангарда, там также был известен текст писем Мартину Алексеевичу — Дмитрий Пригов и Андрей Монастырский читали его на публике; исполнение Монастырского сохранилось в аудиозаписи.
Отказываясь от «затёртого» звания писателя, Владимир Сорокин готов принять статус ведущего монстра новой русской литературы, а также её основного небожителя
ВИКТОР ЕРОФЕЕВ.
Как она написана?
Как серия не связанных общими событиями и героями текстов в разных жанрах. Первая часть — тридцать одна реалистическая сценка поедания фекалий («нормы») представителями всех классов советского общества. Вторая — перечень словосочетаний с определением «нормальный», описывающий жизнь среднестатистического советского гражданина: от «нормальных родов» до «нормальной смерти». Третья часть — рассказ в классическом тургеневско-бунинском стиле о возвращении потомка Тютчева в родовое поместье, с начинкой из рассказа о карательно-пропагандистской операции в колхозе. Четвёртая — цикл наивной лирики «Времена года», прорываемый нарочито грубыми «площадными» вставками. Пятая — саморазрушающаяся к финалу эпистолярная проза, известная как «Письма Мартину Алексеевичу». Шестая — набор не то лозунгов, не то фраз из букваря со словом «норма». Седьмая — стенограмма речи обвинителя и цикл рассказов обвиняемого искусствоведа, поклонника Дюшана; рассказы построены на буквальном прочтении советских стихов и песен. Восьмая — «Летучка», стилизующая производственную прозу (летучку в журнале), где содержание речи персонажей заменяется на бессмысленное звуковое письмо.
Что на неё повлияло?
Советский стиль во всевозможных речевых жанрах. В начале восьмидесятых Сорокин начинает общаться с группой художников и поэтов (Илья Кабаков, Эрик Булатов, Виктор Пивоваров, Комар и Меламид, Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов, Всеволод Некрасов и другие), которые войдут в историю искусства как московские концептуалисты (сам этот термин ввёл в обращение искусствовед Борис Гройс). Общим методом концептуалистов стало художественное осмысление знаков, лишённых своего содержательного наполнения, — в том числе устойчивых речевых формул советского времени. Как сформулировал Лев Рубинштейн, «если применить пространственную метафору, то можно сказать, что то место, тот пункт назначения, где встретились поэт, стремящийся к визуальности, и художник, стремящийся к вербальности, и можно назвать концептуализмом». Благодаря концептуалистам Сорокин, изначально увлечённый западным авангардом, открывает для себя советскую эстетику и соц-арт ;, который умеет с ней работать. Исследователь творчества Сорокина Максим Марусенков предполагает, что этому эстетическому откровению посвящена седьмая часть «Нормы», в которой подсудимый из-за переизбытка впечатлений от авангарда бросается печатать рассказы, построенные на буквализации метафор из хрестоматийной соцреалистической поэзии.
Когда мне говорят — как можно так издеваться над людьми, я отвечаю: «Это не люди, это только буквы на бумаге»
ВЛАДИМИР СОРОКИН
Герои первой части «Нормы» едят фекалии. И что это значит?
Первая часть книги состоит из трёх десятков микрорассказов, в которых студенты, рабочие, инженеры, чиновники, маргиналы съедают свою «норму»: пакетик со спрессованным в брикет детским калом (одна из зарисовок посвящена процессу его производства). Кто-то просто ест, кто-то пытается замаскировать субстанцию в более привычной еде, кто-то по-диссидентски рискует выбросить, но так или иначе перед читателем разворачивается весь спектр советского социума, объединённый одним и тем же ритуалом. По изящному выражению Александра Гениса, «Норма» — это «советский «Декамерон», но о дерьме». Дмитрий Бавильский, описывая функции фрагментов первой части, предложил сразу несколько сравнений: от «листочков в календаре», которые «представляют «широкую панораму народной жизни» и «мысли народной», до ячеек, подобных отсекам в многоквартирном доме, в котором можно разглядеть срез общества и его мнимое многообразие.
«Норма» — это советский «Декамерон», но о дерьме.
АЛЕКСАНДР ГЕНИС.