Еду в Сибирь, как и десять лет назад. Прямой поезд, дальняя дорога, предчувствие встреч и добрых впечатлений…
«Санкт-Петербург – Новокузнецк» пришел к нам ночью. В ожидании дважды выходила на перрон, постояла у дверей Николая Чудотворца, помолилась на дорогу. Холодно, как в предзимье, хотя только третья декада сентября. Что-то в этом году и лето было, как осень, и осень торопится навстречу зиме. Рядом встал встречный из Екатеринбурга. Вышли редкие пассажиры: легко одетая мамочка, поеживаясь от холода, не оглядываясь, быстро покатила чемодан в здание вокзала. За ней семенил пацаненок лет восьми с рюкзаком за плечами: «Мам, мам, подожди! Совсем не похоже на Шарью, правда?»
Правда, малыш. Ты приехал в город металлургов на Шексне. А я уезжаю.
Засветлело уже в Костромской области. Красиво: лес тронут желтым и красным, иней на траве, речка с высокими берегами. За окном поплыл перрон и вокзал городка Шарья, о котором я услышала ночью. Здание чем-то похоже на наше, череповецкое – приземистое, с такими же арочными высокими окнами. Одна дорога – один стиль. А каково название! Шарь-я! Как камушек-голыш, обкатанный волной. Или легкий воздушный шарик. Мелькнул выкрашенный серебрянкой низенький бюст Ленина, с задушевным прищуром смотрящего на восток - по ходу движения нашего поезда. И снова замелькали перелески, деревянные дачные домики, платформы, на которых скорый дальнего следования даже не тормозит.
В вагоне шла своя жизнь. Пенсионеры разгадывали кроссворды. Молодые смотрели на телефонах фильмы. Остро пахло химическими приправами к лапше Ролтон, которую периодически заливали кипятком все: и пенсионеры, и молодые. Пьяный парень сидя спал, положив голову на боковой столик. Молодая проводница с накладными ресницами просила нас «его потерпеть», потому что он тихий: «Буйного уже сняли, а этого жалко. Я за него поручилась перед начальником поезда – слышала, как жена по телефону отчитывала. Пусть хоть какие-то деньги домой довезет». Мы согласились: пусть довезет. Действительно, что мы - изверги какие? Едет вахтовик с Севера, сел в Вологде, выйдет в Тюмени – расслабился в пути. Нельзя его ссаживать – пропадет. Кто ж виноват, что жизнь теперь такая у русского мужика – не каждый может дома заработать. Ездит вон в какую даль, да по месяцу живет без семьи, мыкается по общежитиям. К счастью, проводница оказалась права: парня, в конце концов, уговорили забраться на свою полку, где он и проспал до самого родного города.
Северная железная дорога плавно перетекла в Горьковскую. Поезд вошел в Кировскую область. Пейзаж зримо изменился. С обеих сторон тянутся красные вспаханные поля – земля цвета охры. Холмы, перелески. Большой город Киров с перрона почти не видно – вокруг высотки, по хмурому небу плывут тучи. Со стороны вокзала старая застройка сталинских времен: желтые облупившиеся по фасадам дома, на одном – большая реклама Вятка-Банка, на другом – Вятского кваса. К поезду вышли немолодые женщины с мягкими игрушками, кожаными перчатками, тапочками. Пассажиры товар заинтересованно рассматривают, примеряют, но покупать не спешат. И тут подходят проводники, сразу берут несколько пар перчаток. «Ага, - смекнули мы. - Это народ опытный, много ездят, цены знают. Значит, надо брать!» Торговля сразу же закипела.
Вдоль железной дороги своя инфраструктура. Закончился город, пошли маленькие станции и полустанки с однотипными домами и домиками железнодорожных рабочих – разница только в том, что одни обшиты сайдингом, а другие нет. На одном успела прочитать: «Улица 1165 км № 5». Интересно, откуда это расстояние считается? От Москвы, что ли?
На станции Балезино в Удмуртии стояли долго. Знающие люди сказали, что здесь меняют тепловозы. Поразили стаи бездомных собак, шныряющих около вагонов. Собаки тихие, боязливые, очень грязные. Две стали есть даже булку, которую вынесли пассажиры. Прямо на платформе прилавки с местным товаром. Кое-где торгуют. Мужчина с поезда тихо спрашивает водку. Ему также тихо отвечают: «Триста рублей». Проводник проверят у вахтовиков пакеты, с которыми они возвращаются в вагон. Спиртное конфисковывается и складывается в стенной ящик в тамбуре. «Не бойтесь, не пропадет. Выходить будут – свое получат», - сказала проводница, заметив мой недоуменный взгляд.
Не знаю, как вас, а меня путешествие по железной дороге всегда привлекало интересными разговорами. Тут я люблю не столько исповедальные монологи незнакомых попутчиков, сколько рассказы о местечковой жизни: как живут люди, чем занимаются, какие проблемы решают? Хотя как раз в этом поезде пришлось услышать анекдот про нашу всеобщую российскую одинаковость: «Мужик встретил одноклассника, которого не видел много лет. «Ну, как дела?» - спрашивает. «А ты не знаешь, что ли? В одной стране живем!»
Рядом ехала семидесятилетняя женщина в Березники под Пермью. Охотно рассказывала о родном городе, уникальном в своем роде. Там находятся крупные месторождения калийной соли, нужной, оказывается, во многих отраслях промышленности и в особенности в сельском хозяйстве. С ней мы удивлялись огромным просторам России. Вот уж сутки едем, а все еще находимся в бассейне Волги: я живу на притоке Волги Шексне, а она - на Каме.
Урал проехали ночью. В Екатеринбурге дождь. Сели новые попутчики до Калачинской: супружеская пара с самолетными наклейками на чемоданах. Прилетели из Италии. Муж с удовольствием курил итальянские сигареты, которых хватило ровно до места назначения. Кстати, о курении. В тамбурах теперь не курят – об этом не устают информировать проводники каждого вновь прибывающего в поезд. Зато курят на остановках, стоя плотной стеной около вагона, и людям некурящим деваться совершенно некуда. Захочешь подышать свежим воздухом на перроне, а воздуха-то и нет. Все удобства предоставлены курильщикам. Труднее всего приходится проводникам, потому что они вынуждены неотлучно стоять у вагона все время остановки и дышать дымом.
Утро второго дня застало нас на тюменском направлении. Теперь этот поезд ходит через город нефтяников, а не через Курган, как бывало раньше. По времени примерно одинаково, зато минуется Казахстан и связанная с этим пограничная проверка. За окнами бледно-коричневая от засохшей травы равнина и желтые березы – других деревьев нет. Березы не такие, как у нас – приземистые, сучковатые, но красивые ярким осенним нарядом. Прошли дожди. Лужи стоят на дорогах, вода в низинах на полях. Редкие неширокие речушки. Деревянные храмы вдали золотеют куполами.
В Тюмени села вторая попутчица. И снова рассказ. Да, город хорош, быстро развивается. Только раньше было лучше – при Собянине, который теперь мэр Москвы. Она пенсионерка, а вот племянник работает на нефтяном промысле, так и зарплату задерживают, и бытовые условия оставляют желать лучшего. На все наложила руку Москва - тюменцы в этом твердо убеждены. Город современный, старины из вагонного окна не видно. Вантового моста через Туру тоже увидеть не пришлось, но магнитик купила. Будет теперь висеть на холодильнике рядом с нашим символом города – череповецким вантовым мостом через Шексну.
Отвлекаемся от созерцания пейзажей: женщина из первого купе понесла в туалет девочку лет десяти. У девчушки церебральный паралич. Инвалидное кресло сложено у проводников. Едут из Питера домой, в Омск. Чтобы маме было удобнее нести, девочка обхватывает ее шею спереди и повисает. Ноги почти волочатся по полу. Движения мамы выверены и спокойны. Обе улыбчивые, доброжелательные, не требующие сочувствия от случайных попутчиков: вобщем, люди, давно привыкшие к своей беде. Вечером в Омске их встретила медицинская бригада. Санитары вынесли девочку из вагона и посадили в кресло. Впервые видела на платформе лифт, который поднимает пассажиров до крытого перехода через пути.
Чем ближе к Новосибирску, тем становится теплее. Вагонное табло высвечивает уже 20 градусов за бортом. На остановках с удовольствием вдыхаем сухой воздух Барабинских степей. Куда-то сюда – «в степной край», по преданиям, переехала из Харьковской губернии семья моей прабабки Елизаветы Кутовенко в конце 19 века. Равнина – сколько хватает глазу, колышется на ветру нескошенная трава. Вдоль дороги растет вездесущий борщевик.
В четыре утра, еще в полной темноте прибыли в Новосибирск. Город в огнях. Широкие разливы Оби. На въезде тянется длинная промзона. «Новосибирский металлургический завод», - прочитала я слева не то чтобы радостно, но с понятным моим землякам удовлетворением. (Это когда местные будут говорить, что я приехала из дымного Череповца, скажу им: «А у вас-то самих тоже есть!»)
Обратная дорога была нескучной, несмотря на повторяемость природных и городских пейзажей. Вагонные работники все сплошь из Новосибирской области – разговорчивые и не только по долгу службы (как хочется верить) приветливые. Начальник поезда – крупная блондинка лет пятидесяти - обходила пассажиров раз в день, жалоб не было – наоборот, все были благодарны за то, что проводники не хамят и протирают влажной тряпкой пол, то есть по сути дела выполняют свою работу. Но так уж устроен русский человек – он обязательно должен поблагодарить и даже записать эту благодарность в книгу, которую потом почитают ревизоры. И это, конечно, правильно.
Вахтовики ехали теперь на запад. Бравые башкирские парни, строящие шахту в районе Рубцовска Алтайского края, возвращались к себе домой после месяца работы. Шахта, как они сказали, «серебряная», то есть по добыче руды, содержащей серебро. Работой довольны: зарплата приличная, все проездные расходы оплачивает предприятие. Пить в поезде опасались – больше спали и смотрели фильмы. Вышли в Тюмени, дальше – на Челябинск и Уфу. В вагоне сразу стало просторно, но ненадолго: на каждой станции садились все новые и новые пассажиры. «Все-таки в Европу едут почему-то больше, чем в Азию», - решили мы, возвращающиеся туда к себе домой.
...Те же собаки прибежали к вагону в Балезине, а в Кирове по-прежнему торговали оленьими перчатками.