Молодые львы - война по-американски

               

Ирвин Шоу задался целью написать произведение о войне, в котором будет его собственный взгляд на происходящее. Задача амбициозная для писателя, который прочел определенное количество книг о войне – и совершенно разных.

Проблема в том, что Вторая мировая война – особая, и при всем желании людей склониться к пацифистским убеждениям, в такой ситуации это выглядит как предательство Человечности как таковой. Пожалеть, понять, оправдать такого врага, как фашист, невозможно. Вместе с тем в обсуждениях этого романа люди иной раз  высказываются так: понятно, что герои-американцы пытались выжить и не горели желанием отдавать жизнь и совершать подвиги, ведь это же не на их страну напали. Уж на что я не оголтелый патриот или славянофил, но война – МИРОВАЯ, и фашистская идеология несла угрозу всему миру. А не только славянам, евреям и цыганам, как это пытаются представить. Вроде как, если на этих наплевать, остальные при фашистах могут жить припеваючи.

И до сих пор наши либералы ведут такие разговоры… при этом сами будучи по национальности именно теми, кого собирались уничтожать, согласно расовой теории. А это уже вообще за гранью!

Вот что говорит об этой войне один из героев романа (причем немецкий военный!):
«- Нынешняя война, - говорил он, - это уже не та простая, понятная всем война в рамках одной и той же культуры. Это нападение зверей на дом человека. Я не знаю, что ты видел в Африке и в Италии, но знаю, что я видел в России и Польше. Мы превратили в кладбище территорию в полторы тысячи километров длиной и в полторы тысячи километров шириной. Мужчины, женщины, дети, поляки, русские, евреи – мы не делали различия. В наших поступках не осталось ничего человеческого. Так делает только ласка, забравшаяся в курятник. Казалось, мы боимся, что если мы оставим на востоке хоть что-нибудь живое, оно когда-нибудь послужит свидетельством против нас и осудит нас».

Прошлую войну он называет «славной, понятной в европейском стиле»: «Это была война в рамках одной и той же культуры, когда одна группа цивилизованных христианских джентльменов сражалась против другой группы христианских джентльменов, с соблюдением одних и тех же, все предусматривающих правил».

Ирвин Шоу, хотя его предки и из России, сам здесь не жил. Каким образом он мог составить себе представление о русских, которых то и дело задевают в его романах, относясь к ним более чем скептически? Может быть все банально – он слышал разговоры и просто передавал их в своих книгах, цитируя слово в слово? Вполне могло быть. Личной неприязни к русским я у него не заметила, но и особой симпатии – тоже. Ему, скорее всего, они были попросту безразличны (как нам, например, жители отдаленных островов).

Роман его на самом деле очень талантлив. Писатель выбирает трех героев, двое из которых (Майкл и Ной) – американцы, а третий (Христиан) – немец. Майкл Уайтэкр – из мира искусства и артистической богемы, Ной Аккерман – совсем юный бедный сирота еврейского происхождения, Христиан Дистль – немецкий военный, видящий в фашизме возможность возрождения великой Германии (и личное возвышение, разумеется).

Возможно, Ирвину Шоу по-своему близки Майкл и Ной. Соотечественники. В какой-то мере – романтики, которые воспринимают войну как возможность испытать себя, узнать жизнь, отдать долг нуждающимся в защите. При этом Майкл – человек, жизнь которого в мирное время зашла в тупик, он пьет слишком много, находится в депрессивном состоянии, меняет женщин и не может в себе разобраться. Ему кажется, что война поможет ему что-то понять в самом себе. Но вплоть до самого конца войны он не сталкивается с настоящей опасностью, потому что с начала призыва до реального вступления Америки в войну и создания второго фронта проходит много времени. Американцы и англичане решили помочь русским только тогда, когда уже было очевидно, что немцы проигрывают. (В книге об этом есть только в самом начале – в одном из разговоров Майкла с его приятелем, который считает, что несправедливо на одних русских перекладывать всю тяжесть войны, а далее в огромном, семисотстраничном романе об этом – ни слова, как будто на самом деле войну выиграли американцы. После таких романов меня не удивляет, что американские школьники свято в это верят, а кто такие русские, возможно, не знают вообще. Но сам-то Ирвин Шоу прекрасно знал, кто выиграл! Как знал и то, о чем лучше не слишком много распространяться, издаваясь в этой стране.)   

Майкл просит перевести его туда, где реальная опасность, но армия как огромный механизм нивелирует человеческую индивидуальность, превращая людей в автоматы, роботы. Постепенно давя в них все, что мешает выполнению даже самого тупого приказа. (Ведь понятно, что не все военные  начальники – гении.) Именно этот процесс «роботизации» человека показан Ирвином Шоу очень интересно. Майкл на войне не находит новый смысл в жизни, а на самом деле теряет и то, что в нем до этого было и казалось естественным – сострадание к людям (вне зависимости от принадлежности к тому или иному враждующему лагерю), обычные рефлексы… Он перестает понимать, как себя вести вообще. И даже не знает, хочет он выжить на войне или нет. Думая о том, что после войны будет жалеть, что его не сразила пуля.

Ной Аккерман, юноша, который до войны казался мягким мечтательным и романтичным, встречаясь со своей невестой Хоуп и вступая с ней в брак (картины этой трогательной любви – одни из лучших страниц романа), в армии становится объектом издевательств из-за национальности. Многие еще из романа «Унесенные ветром» помнят, что жители южных штатов Америки сбивались в стаи и преследовали чернокожих. Толерантность к национальности – точно не черта южан. Во время Второй мировой войны они издевались над евреями. Не знаю, наблюдал это Ирвин Шоу или нет, но, поскольку он сам еврейского происхождения, думаю, о таких случаях слышать он мог.  Ной сталкивается с парнями именно из этих мест. Характер героя меняется до неузнаваемости, даже его юная жена пугается… он копит в себе ярость, чтобы разобраться со всеми своими врагами. Он открывает в себе стальную гордость, не позволяющую принимать помощь или жалость, впадает в такую ярость, что его начинают чуть ли не бояться, воспринимая как сумасшедшего.

На фронте, поведя себя достаточно мужественно и находчиво перед лицом опасности, он получает награду. Но теперь Ною, которого и после всего этого продолжают оскорблять, становится все безразлично – у него одна цель: выжить. Вернуться к жене и ребенку. Война скоро закончится – с ним или без него. Враг по большому счету повержен, Ной считает, что он достаточно для этого сделал. И у него нет желания, чтобы напоследок в него попала очередная пуля.  Он собирается скрыться, чтобы присоединиться к своим друзьям и знакомым, которые помогут ему благополучно пережить оставшееся время войны, а отправляться опять на бойню не хочет.

Самым интересным персонажем мне показался Христиан Дистль. Это был молодой человек, который считал, что фашизм – это вовсе не самоцель и свое членство в этой партии воспринимал как временное. У него была своя картина будущего великой Германии. Он думал, что надо поставить на место все остальные нации, запугать их угрозой жизни и имуществу и навсегда лишить возможности угрожать Германии и пытаться оспорить ее первенство в мире. Германия должна быть лидером, должна прийти к расцвету, к превосходству над остальными, и только тогда она отпустит вожжи… даст некоторое послабление, возможность другим задышать, пожить посвободнее, получше, получить некоторые привилегии и льготы… На практике это выглядело так: если французы полностью признают превосходство немцев, те готовы отнестись к ним снисходительно. То же касается всех остальных наций. Это была его личная позиция, но никак не позиция руководства Германии, которое было нацелено на реальное уничтожение целых народов. Христиан внушал себе, что эта жестокость – временная мера, чуть ли не хирургическая необходимость, без которой Германии не удастся поставить на колени весь остальной мир.

А когда это удастся, можно и проявить великодушие, жалость к поверженным… говорить с ними по-человечески, договариваться на выгодных для Германии условиях. Так он видел возрождение своей униженной (как он считал) страны.

И мы видим страшную метаморфозу Христиана, который до войны и в самом начале, когда немцы одерживали одну победу за другой, и им чуть ли не все сдавались, был настроен благодушно… миролюбиво. Не испытывал никакой неприязни к другим нациям. Мечтал о реальной опасности как о ощущении, которого еще в жизни не испытал, о настоящей войне. И на этой войне он обессиливает, с ним происходит тот же процесс «роботизации», превращения в автомат, который видит всю бессмысленность, затянутость, абсурдность происходящего, но продолжает тупо функционировать.

Он не утратил своей влюбленности в идею возрождения Германии. Сначала он влюбляется в прекрасную (с его точки зрения) немку, жену начальника (которого он ненавидел и считал недостойным такой жены). Это был его идеал женщины – арийская красота, ум, чувственность. Героиня немецкого эпоса. Он замечал в Гретхен мелкие настораживающие черточки (ее откровенное желание манипулировать мужчинами, принимать от них дорогие подарки), но считал, что такой, как она, все позволено. Она – высшее существо и вне каких-либо законов.

Потом на войне его начальник получает пулю в лицо и воспринимает свое безобразие с удивительным мужеством, мгновенно просчитав, что ему это даже выгодно – можно использовать как политический капитал. Христиан восхищен – теперь его идеалом становится муж Гретхен, он уверен, что и она будет восторгаться таким мужественным войном, стоиком. Но, вернувшись в Германию, узнает, что она, узнав об уродстве супруга, прислала ему письмо, в котором дала понять, что он ей такой не нужен. (Как она уверяла, письмо «тактичное».) И тот покончил с собой.

Христиан просто раздавлен этой ситуацией. Его мифы о людях рушатся один за другим, он разочарован в руководстве страной, в своих ближайших товарищах… Испытывает двойственные чувства по отношению к покоренным народам – с одной стороны, готов даже их пожалеть, с другой, презирает за трусость (как у него это было по отношению к французам, которых он считал за второй сорт по сравнению с немцами).

Когда уже ясно, что война скоро закончится, и немцы уже дезертируют один за другим – кто куда, Христиан в Париже оказывается у своего друга, фотографа Брандта, его невесты-француженки и их знакомой Франсуазы, необыкновенно красивой женщины. Она ненавидела завоевателей. Но теперь, когда немцы проигрывают войну, готова даже пожалеть противника и соблазняет Христиана, а потом откровенно насмехается над ним, как над поверженным зверем.

Христиан ожесточен до степени оскотинивания, он решается на изощренную месть. Тайно уходит из дома и сдает всех троих немецкому командованию – пока еще немцы сохранили власть в Париже и могут расстрелять за дезертирство и за укрывание дезертира. Его друга с невестой и Франсуазу уводят. Христиан ощущает в своей вконец опустошенной душе злобное удовлетворение.

Воинская служба требует такого же призвания, таланта, как любое другое дело, профессия. И из трех героев – Майкл, Ной, Христиан – именно Ной, как мне кажется, наиболее трезво и реально рассуждал, оказавшись на фронте в той или иной новой ситуации, тогда как Майкла и Христиана она выбивала из колеи. Он, если отбросить издевательства нескольких выродков, оказался способен преодолевать препятствия и справляться со своими страхами, приспосабливаться к разным ситуациям, проявлять находчивость и гибкость.

Ирвин Шоу пытается донести до нас очень сложную мысль: когда человек что-то внутри себя обретает, находит, как ему кажется, смысл жизни, конкретную цель, именно в этот момент он наиболее уязвим. Христиан все утратил, переплавив всю позитивную энергию в звериную ненависть к ничуть не пострадавшей в войне Америке, а Ной обрел. Он четко знает, чего хочет: присоединиться к своему фронтовому другу и после войны жить с ним в одном городе со своей семьей, работать в газете (у него обнаружился литературный дар). У него совершенно конкретные планы и абсолютное осознание своего «потолка», выше которого прыгнуть он и не стремится.

В то время как Майкл, который мечтал не о той Америке, в которой он жил, и Христиан, который грезил о совершенно иной Германии по сравнению со своей реальной родиной, живут мифами и страдают из-за того, что не могут воплотить их в жизнь. Но Майкл хотел сделать Америку добрее, а Христиан сделать Германию – сильнее всех (и только на этом условии был согласен и на доброту к поверженным противникам).

И как же должно быть обидно читателю, что гибнет именно наиболее определившийся из персонажей, - Ной. От пули Христиана, потерявшего всякую надежду на реализацию своего грандиозного сверхчеловеческого мифа, а потому находящего удовлетворение в мелких мстительных действиях по отношению к тому или иному противнику. А затем Майкл вынужден точно таким же выстрелом рассчитаться с убийцей. 

Мы расстаемся с самым внутренне запутавшимся персонажем – Майклом. Он пока еще жив, и, возможно, вернется с войны. В связи с этим мне хотелось бы процитировать то место в тексте, где мысли его наиболее ясны:
«Грохот орудий на дальних хребтах становился все слышнее и слышнее и Майкл чувствовал, что теперь, наконец, он найдет благородный дух равенства, открытые сердца, молчаливое согласие миллионов людей – все, о чем он мечтал, уходя в армию, и чего до сих пор ему не приходилось встречать. Ему чудилось, что где-то впереди, в непрерывном гуле артиллерии среди холмов, он найдет ту Америку, которую никогда не знал на континенте, пусть замученную и умирающую, но Америку друзей и близких, ту Америку, где человек может отбросить, наконец, свои интеллигентские сомнения, свой почерпнутый из книг цинизм, свое неподдельное отчаяние и смиренно и благодарно забыть себя… Ной, возвращающийся к своему другу Джонни Бернекеру, уже нашел такую страну; это видно, потому как спокойно и уверенно он говорил с сержантами и с генералами. Изгнанники, живущие в грязи и в страхе перед смертью, по крайней мере, в одном отношении нашли лучший дом, чем тот, из которого их заставили уйти. Здесь, на краю немецкой земли, выросла кровью омытая Утопия, где нет ни богатых, ни бедных, рожденная в разрывах снарядов демократия, где средства существования принадлежат обществу, где пища распределяется по потребности, а не по карману, где освещение, отопление, квартира, транспорт, медицинское обслуживание и похороны оплачиваются государством и одинаково доступны белым и черным, евреям и не евреям, рабочим и хозяевам, где средства производства – винтовки, пулеметы, орудия находятся в руках масс. Вот конечный христианский социализм, где все работают для общего блага и единственный праздный класс – мертвые».

Быть может, в живых остался именно тот, кто пока еще не нащупал для себя путь конкретного воплощения своих замыслов и не видит четкую картину своей жизни, потому что судьба (или Провидение) готовит для него определенную задачу  как раз той степени сложности, какая ему по плечу, и которую только он должен решить.

А жизненная программа Ноя оказалась завершенной – оставил потомство и спас Майклу жизнь.