Неукротимость. Часть первая. Мальчик

НЕУКРОТИМОСТЬ

ПРОЛОГ

Через два часа после вылета из Гонконга эйфория от победы ушла, и я понял, что чудовищно устал.
Три дня переговоров, заключение договора, и я отправился в обратный путь.
Головокружение.
Компания гонконгских ребят располагалась на Бог знает каком этаже небоскреба на острове Виктория.  Иногда я вставал из-за стола, заставленного компьютерами, и подходил к уходившему в пол окну. За стеклом открывался пейзаж другой планеты.   Гонконг всегда казался мне местом из другой реальности. Спускаясь в метро, второй Гонконг, подземный, стерильно чистый,  прохладное царство ярких магазинов и кафе, я порой думал, что где-то в хитросплетении веток метро затерялась скрытая от непосвященных станция, с которой можно было уехать в параллельное измерение.
Миша, финансовый директор моей компании, задержался в Гонконге еще на два дня. В поездку он взял с собой подругу, милую девочку чуть моложе нас с ним; он то собирался, то не собирался на ней жениться, но, к счастью, делился своими сомнениями только со мной, не давая  ей никаких обещаний.  Девочка казалась вполне довольной статусом Мишиной девушки, возможно,  потому, что свободное время они с Мишей проводили, большей частью погрузившись в свои ноутбуки. Нам - под тридцать. Под тридцать, и мы очень хороши  в том, что делаем.  Мы занимаемся кибер-безопасностью, каждый из нас в свое время, не такое уж давнее, учитывая наш возраст,  а в команде нашего проекта многие ребята моложе меня, так вот, каждый из нас  нашел свою призрачную станцию метро и уехал в мир, где преступление совершается за секунды, даже за доли секунд, а преступник оставляет за собой постоянно меняющиеся закрученные цепочки ложных следов, по которым мы и идем.
В Москве мы решили, что, если заключим договор, обратно полетим первым классом. При наличии мест.
Для меня место нашлось, и я расположился в уютной кабинке, дававшей мне иллюзию уединенности.  Вытянулся на разложившемся в диванчик кресле, заказал себе бокал вина. Есть  вначале не хотелось, но ко второму бокалу появился аппетит. Я исхлопотал себе рыбку, витиевато описанную в меню, и пирожное.
Для Миши и его девочки таких мест не осталось, и они переехали в люкс той же гостиницы, где вначале скромно обитали в стандартном номере. 
В этом году мне исполняется двадцать восемь, и я чувствую себе зрелым мужчиной, взрослее многих сорокалетних, с которыми так или иначе встречаюсь по делам. Возможно, это объясняется тем, что я очень, очень рано  полюбил женщину намного старше себя.

Где бы я ни был, она всегда со мной; так, должно быть, истинно верующие ощущают присутствие Бога  - Он везде, им пронизано все мироздание, каждый порыв ветра, каждый восход Солнца, улыбка родного человека, трель ночной птицы, летний дождь, январская метель – все это Он.
 
Так и Она одухотворяет мое существование, придавая ему высший смысл.

Я никогда не позволю ей обрести свободу и уйти, чтобы жить без меня, никогда. Она заточена в моей душе, и я удерживаю ее в неволе силой своей неукротимой любви. 
 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАЛЬЧИК

Меня вырастила и воспитала мачеха.

Знаю, что, вспоминая свое детство и юность, я смотрю на события тех лет  глазами взрослого человека. Конечно, мальчиком, да и юношей,  я не мог так ясно осознавать свои чувства, кроме того, любовь, определяющая мою жизнь, всю мою жизнь, изменила мое нынешнее восприятие прошлого   

Если бы я рассказывал свою историю, то начал бы так.   

Моя родная мать погибла, когда мне исполнился год. Несчастный случай. Что-то тяжелое, связанное с водой. Я так и не узнал, что с ней произошло. Рассказать было некому. Три года мой отец, состоятельный деловой человек, принадлежавший к первой волне новых русских бизнесменов, оставался вдовцом, а затем женился на женщине намного моложе себя. Мной занимались няни. Отец прожил с новой женой полтора года. Он умер, не дождавшись второй годовщины их свадьбы. Не проснулся утром.

Помню ужас первых дней после смерти отца. Смятение. Постоянно звонящий телефон. Заплаканные глаза няни. Душный черный костюмчик. Похороны. Гроб с приукрашенным телом. Прощальные слова. Слезы. Я больше никогда не увижу отца. Поминки. Чужие люди в доме. Табачный дым. Шум незнакомых голосов. Равнодушие. Многие из пришедших на поминки, очевидно, не знали, кто я. После похорон няня растворились в воздухе, поняв, что платить ей не будут. Дедушка и бабушка со стороны матери разорвали отношения с отцом после гибели единственной дочери. Не думаю, что кто-то сообщил им о смерти ненавистного зятя.  Дед со стороны отца и сам был женат во второй раз,  тоже на женщине намного моложе себя. В то время они ждали ребенка. Первый сын умер, однако второй был на подходе. Внук приходился некстати. Дед пролил слезу, держа за руку жену с уже заметным животиком, и уехал.  Второй моей бабушки в живых не осталось. Ни дядьев, ни теток – отец и мать были единственными детьми.

Где-то среди взрослых затерялась Аглая, моя мачеха. Она мне нравилась. Легкая, быстрая, молодая.  Она очень красиво смеялась. Позднее я понял, что отец страстно любил ее, чудесную птичку, залетевшую в его невеселую жизнь. Со мной Аглая общалась мало – они с отцом проводили много времени в загородном доме, я оставался с няней в пятикомнатной городской квартире, но, когда мы с Аглаей так или иначе встречались, она была неизменно приветлива.

Отец уснул своим последним сном в городе. По дороге из дома в морг, затем – в крематорий, и, наконец, домой, Аглая была в окружении людей. Я старался держаться поближе к ней, чтобы про меня не забыли и не оставили в страшном месте. В разгар поминок я отправился на  поиски Аглаи и нашел на кухне, где она сидела на краешке столе, нервно помахивая ножками. Я остановился в коридоре, дожидаясь, когда Аглая меня заметит. Лицом к ней, спиной ко мне стояли две женщины, и одна из них наставительно говорила Аглае:

- Отдай его в интернат, отдай в интернат и устраивай свою жизнь. У тебя перед его сыном никаких обязательств быть не может. Абсолютно чужой ребенок.

- Тебе такая обуза ни к чему, уж поверь мне, - подхватила вторая женщина, - будут
свои дети, вот и станешь их растить. Интернат, и точка.

Аглая чуть выпрямилась.

- Я официально усыновила мальчика полгода назад. Герман предложил, я согласилась. Возможно, он предчувствовал, - голос Аглаи дрогнул, - предчувствовал скорую смерть. А я проглядела.

- Не кори себя, -  первая женщина покачала головой, - думай о будущем. Двадцать пять, впереди вся жизнь.  Узнай, можно ли отказаться от родительских прав.  К тебе его сын никакого отношения не имеет.

Услышав эти слова, я пошел собирать свои вещи. Мне показалось, что Аглая заметила меня, но ничего не сказала.

В детской я поплакал по отцу. Немного поспал. Проснулся. Осторожно приоткрыл дверь. Чужие люди не уходили. Я начал собирать свои игрушки. Потом сообразил, что, скорее всего, в интернат меня с ними не пустят. Я не очень хорошо представлял себе, что такое интернат. Но, раз туда сдавали ненужных детей, хорошего там ждать не приходилось.

В детскую вошла Аглая.

Никогда не забуду то, что последовало.

- Иван, - Аглая подошла ко мне и взяла из моих рук машинку, - послушай меня. Я видела, ты слышал, что мне говорили.

Она присела на мой стульчик, очень бледная и красивая в глухом черном платье, оттенявшем ее русые волосы и прекрасные серо-зеленые глаза, тогда обведенные красным от слез.

- Мне советуют от тебя избавиться, - продолжила она и повторила, - избавиться.

Я кивнул головой, соглашаясь с ее словами. Отдать меня в интернат.

- Я этого не сделаю, - произнесла Аглая, - я никому тебя не  отдам.

Ее глаза вспыхнули яростным огнем.
- Я способна тебя воспитать. Они не правы. Но я не справлюсь одна.

Аглая пытливо посмотрела на меня.

- Мне будет нужна твоя помощь, Иван. Вместе мы выстоим. Вместе. Согласен? Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я вновь кивнул головой и застенчиво сказал:

- Понимаю. Я должен всегда хорошо себя вести.

Аглая искренне рассмеялась:

-   Ваня, мальчик не может всегда хорошо себя вести. Ты должен стать победителем, вот что мне нужно. Пообещай мне только это, пообещай стать победителем - и она серьезно посмотрела на меня, - Так ты мне поможешь?

- Да, - твердо ответил я, - я стану победителем, если ты хочешь.
- Отлично, - и Аглая протянула мне руку, - скрепим наш договор рукопожатием.

Я осторожно пожал ее руку.

- Когда ты жмешь кому-то руку, - сказала Аглая, - смотри этому человеку в глаза и сдержанно улыбайся.  Вот так. Молодец.

Затем она вздохнула.

- Скоро все начнут уходить, и мы с тобой спокойно поедим. 

Она заметила пакет чипсов, который я утащил с кухни.

- Сегодня и завтра можно есть, что захотим, - она улыбнулась, - а потом займемся питанием. Мне нужно вернуться к столу. Ненадолго. Поиграй. А игрушки хорошо бы разобрать в любом случае. Мы с тобой отсюда скоро переедем. Нам не нужно столько комнат. Да и, скорее всего, эту квартиру  заберет твой дед. Или квартиру, или дом. Я, конечно, поборюсь за нас.  Отстою, что смогу, - и ее глаза снова вспыхнули жестоким огнем. – Мы с тобой со всеми поквитаемся. Когда придет время.

С этими словами Аглая поднялась о стульчика и вышла из детской.

Позднее, годы спустя, я понял, что внутренним стержнем Аглаи, той осью, вокруг которой закручивалась ее судьба,   было желание восторжествовать над теми, кто, по ее мнению, недооценивал ее, считая легкомысленной красоткой, и отомстить им . Не могу представить себе красоты более обманчивой, чем красота Аглаи. Одним из ее врожденных качеств, со временем отточенных до совершенства, являлось умение полностью контролировать свое прекрасное тело и восхитительное лицо – ни жест, ни взгляд, ни движение губ никогда не выдавали ее истинных намерений. Я не льщу себе, говоря, что всегда был и буду единственным человеком, с которым Аглая  откровенна, потому что ей не за что мне мстить. Так и есть. Я – ее творение; искорка ее огня когда-то занялась и во мне, став искрой не божественной любви, а божественной мстительности, яростного честолюбия, желания подчинить себе мир и вознестись на гребне успеха к моей богине, в равной степени способной и создавать, и разрушать.   

Но в тот июльский день я радовался тому, что оставался с Аглаей. Следуя ее словам, я весьма толково разобрал свои игрушки: самые дорогие для меня отложил в одну сторону, те, с которыми было не жаль проститься – в другую. Отдельно собрал книжки. Осенью я должен был пойти в подготовительный класс гимназии.

Пока я занимался сборами в новую жизнь, приглашенные на поминки начали стали расходиться.

Последних из них Аглая провожала вместе со мной. Мы стояли в холле, ее рука лежала на моем плечике.

- Спасибо, что пришли, - спокойно говорила Аглая при прощании. – Герман очень тепло к вам относился.  Тяжелейшая утрата.

Ее рука, однако, дрожала.

В конце концов, мы остались вдвоем в квартире. После поминок остался ужасающий беспорядок, пахло едой, табаком, водкой.  В ванной кто-то оставил незакрытым кран с водой.

- Помоги мне убраться, пожалуйста, - Аглая решительно направилась в гостиную – Наведем чистоту и пойдем поесть.

Я послушно пошел за ней, чихнув по дороге от табачного дыма.

- Чрезвычайно невежливо курить в чужом доме, - заметила Аглая, открывая окно, - никогда так не делай, Иван, если не курят сами хозяева. Смотри, как мы поступим.

Она огляделась, решая, как взяться за уборку, и объяснила мне:

- Начнем со стола. Грязную посуду относим на кухню. Я запущу посудомоечную машинку. Бутылки складываем в пакеты. Скатерть придется выбросить.  Завтра вернем соседям табуретки и стулья.  Итак, за дело!

Такой подход оказался очень эффективным.  Не переодеваясь, как были, Аглая – в траурном платье, я – в тесных брючках и темной рубашке, мы убрали посуду,  подмели и протерли пол, собрали в отдельный пакет пустые бутылки. Гостиная обрела свой прежний вид.

- На днях я разберу вещи Германа, - сказала вполголоса Аглая, когда мы вынесли из квартиры последний мусорный мешок и присели передохнуть на диван, - на днях.

Она на мгновение закрыла лицо руками, глубоко вздохнула и опустила руки на колени.

- Еще минутка, и пойдем в пиццерию, - она серьезно посмотрела на меня, - ты умеешь приводить себя в порядок? Принимать душ? Я совсем тебя не знаю, - добавила она. – Нам нужно познакомиться.

- Умею, - гордо ответил я, - душ и ванну. 
На самом деле, я не очень хорошо управлялся со смесителем воды в своей собственной душевой кабинке, но Аглае знать об этом было совершенно незачем. 

- Папа научил меня завязывать шнурки, - продолжил я и тут же вспомнил, что папы больше не было.

- Да, я знаю, Герман рассказывал, - Аглая непривычным для нее жестом погладила меня по голове.

Позднее, уже в юности, вспоминая те часы и дни, я осознал, какой беспощадной волей была наделена Аглая.   Она любила моего отца, и его смерть, то, как он ушел, мертвое тело рядом с ней в супружеской постели, должны были сломить ее. Аглая же держалась стойко, и невнимательный или недобрый наблюдатель решил бы, что она равнодушна. В  пятнадцатую годовщину смерти отца я спросил ее, откуда в те дни она черпала силы для  жизни.

- Не хотела тебя пугать, - объяснила мне Аглая. – Выплакаться можно было и позже,- она улыбнулась мне, - Нужно было выстоять. Продержаться день, затем другой день. Идти вперед шаг за шагом. 

Тогда же мы перевели дух, Аглая переоделась, сменив черное платье на легкое, в цветочек, я с облегчением надел светлые шорты и футболку,   и мы отправились в пиццерию в соседнем доме.

В те годы в Москве только начинал складываться образ жизни, ставший привычным сейчас. Появлялись первые квартиры, отделанные в европейском стиле, возводились первые загородные дома с бассейнами, открывались первые демократичные рестораны, предназначенные не для торжеств или особых случаев, а для ежедневных обедов и ужинов. Я  взрослел вместе с эпохой.    

- Что ты ел в эти дни? – спросила меня Аглая по дороге. – Няня приходила сегодня? Бесконечный день Я была словно во сне, - пояснила она, не став уточнять, что сон был кошмаром.

- Ел на кухне, - ответил я, - няня пришла утром, собрала меня и ушла.   

Подумав, добавил:

- Я буду тебе помогать, Аглая.

- Спасибо,- просто сказала Аглая. – Мы с тобой можем победить только вместе. И мы победим. И ты, и я.

Я так хорошо помню тот жуткий день, потому что в те часы закладывались основы моей будущей жизни, основы наших отношений с Аглаей. Мы стали товарищами по оружию в битве против наших врагов. Именно так; Аглая не использовала меня, хотя так поступили бы многие другие женщины в ее ситуации, и кто осудил бы их, если бы  они справедливо сетовали на жестокую судьбу, лишившую их мужа и оставившую  с маленьким пасынком?! Разве не было бы естественно для молодой вдовы ждать помощи от своих родных, подруг, да ото всех?! Я же не стал ни щитом Аглаи, ни ее карающим мечом – я стал ее союзником.

Я не помнил свою родную мать. В каждом человеке заложена глубочайшая потребность в материнской любви и в материнском одобрении; если мы не получаем их в детстве, то ничто в нашей последующей жизни не может возместить нам недополученное тепло, каких бы успехов мы ни достигли. Как и любому ребенку, мне хотелось, чтобы у меня была мама, однако неосознанно, не умом, в любом случае умом пятилетнего мальчика, а душой я знал, что Аглая не станет мне мамой, ласковой и всепрощающей. Аглая могла стать мне Матерью в высшем смысле этого слова, дать мне второе рождение, шанс на жизнь, в которой мое стремление к успеху не сдерживал бы ее страх потерять меня. Какая мать не стремится всеми силами присутствовать в жизни своих детей, пусть и взрослых, не потому, что она нужна им, нет, а потому, что они нужны ей?! То же, чего хотела Аглая – вырастить меня победителем и отомстить своим врагам, изначально предполагало наше расставание, ибо победитель не может существовать в чьей бы то ни было тени, он сам отбрасывает тень.  Аглае предстояло отпустить меня, предоставить самому себе, как только я  с ее помощью обрету немного собственных сил.

При входе в пиццерию я осторожно взял Аглаю за руку.  Мне уже доводилось бывать в ресторанах, но не часто. Я немного оробел. Аглая неожиданно показалась мне очень хрупкой.  Она же спокойно осмотрела зал, выбирая лучший столик, и именно туда мы сели, хотя нам попытались сказать, что это место было забронировано.

- Мы ненадолго, - улыбнулась Аглая, -  поужинать. К восьми уйдем.

Аглае  подали меню. Я очень любил пиццу, ее по праздникам заказывала нам домой няня, и я знал, что самая вкусная – с колбасками, но Аглая решительно отклонила этот выбор, как неподходящий для вечера. Затем я заговорил о какао – моем любимом напитке. Оказалось, однако, что Аглая имела некоторое представление о детях и, к моему огорчению, знала, что много шоколада и какао нам вредно.

- Ты умеешь сам готовить какао? – как бы невзначай спросила меня Аглая.

- Конечно! – гордо ответил я, и она также легко спросила:

- Сколько чашек ты сегодня приготовил?, - и я, только выпалив: «Три» понял, что попал впросак.

Мы посмеялись и сошлись на пицце с помидорами и свежим сыром, лимонаде и салате для Аглаи.

-  Я скоро вернусь на работу, - сказала она за едой, - поэтому с осени мы найдем тебе гувернантку на день. Утром ты будешь в гимназии, днем – с ней. Но по вечерам тебе придется оставаться одному. Справишься?

- Справлюсь, - решительно ответил я . – справлюсь.

- Мы переедем в квартиру поменьше, - продолжила Аглая, - но в этом же районе. Герману нравилась та гимназия, куда ты пойдешь. Значит, так и будет.

Я, в свою очередь, рассказал Аглае о своей подготовительной группе. Мы знакомились, как она и хотела.

Затем, хотя этого не хотелось ни ей, ни мне, настало время возвращаться в огромную квартиру, прекрасно обставленную и навсегда покинутую моим отцом. Мне стало жутко. Со дня его смерти мы еще не оставались там с Аглаей вдвоем – у нас ночевала ее старшая сестра, одна из тех двух женщин, которые советовали Аглае отдать меня в интернат. Я спал с включенным ночником, тревожно, прислушиваясь к звукам мелкой и душной июльской ночи. Боялся призрака отца. Он мог вернуться.

Прогулка по магазину, недавно превратившемуся в супермаркет, и мы дома.


Тишина. 

Горячий воздух.

Нас только двое, я и Аглая.

Ничто никогда не будет по-прежнему.

Минуту мы молча стояли в холле, предоставленные сами себе, молодая женщина, потерявшая мужа, и маленький мальчик, оставшийся без отца.

- Я лягу в кабинете, - сказала мне Аглая, сбрасывая мокасины, - попозже. Принимай душ и укладывайся, Ваня.  Пойду разберу пакеты. Потом покажу тебе, как это делается. А сейчас отдыхай.

- Можно, я оставлю ночник? – спросил я, расшнуровывая свои кроссовки. Меньше всего мне хотелось казаться маленьким трусишкой, но ужас надвигающейся ночи оказался сильнее желания понравиться Аглае.

- Можно, - Аглая пошла было на кухню, затем повернулась ко мне,- боишься темноты?

- Призрака, - смущенно ответил я и шепотом добавил,- призрака папы.

- Давай присядем и поговорим, - Аглая поманила меня рукой, - подожди меня на кухне, только включу кондиционер в гостиной. Так душно, что все призраки разбегутся, - рассмеялась она.

Я послушно прошел на кухню, прихватив по дороге один из пакетов, оставленных Аглаей в холле.

В глубине квартиры, в  гостиной раздался шелест – это начал работать кондиционер, отец установил их в квартире и загородном доме прошлым летом, и прохлада в жаркие дни была роскошью.  В те годы кондиционеры только начали появляться в жилых домах, также, как и водонагреватели, предназначенные для трех летних недель отключения горячей воды.  Я знал, что на кнопку пульта нажала Аглая, но вздрогнул. В свете только-только начинавшихся поздних июльских сумерек мир казался мне зловещим.

Аглая, с остальными пакетами в руках, вошла на кухню и очень быстро переложила продукты в холодильник.

Я тихо сидел на высоком табурете, стараясь не двигаться, чтобы не привлечь внимание  злых духов.

- Иван, отец тебя очень любил, - спокойно сказала Аглая, присаживаясь напротив меня, - даже если призраки и существуют, если твой отец, Герман, может к тебе вернуться, он никогда не сделает тебе ничего плохого.

Она говорила так уверенно, что я мгновенно расслабился; прошли годы и годы, прежде чем я понял, что в тот вечер Аглая интуитивно нашла единственно верные слова, чтобы меня успокоить. 

- А другие призраки? -  уточнил я на всякий случай. – Злые?

- Твой папа их прогонит, - также спокойно и уверенно ответила Аглая, - он сейчас в очень хорошем месте.

С поразительным самообладанием она продолжила:

- Он встретился с твоей мамой, они вместе и, уж конечно, не дадут никому тебя обидеть. Ты их сын.       

Аглая говорила так, словно трагедия произошла со мной, но не с ней.

- Что значит, ты меня усыновила? – поинтересовался я, вспомнив разговор на кухне.

- Это значит, что формально я твоя мать, - Аглая улыбнулась, -  так нам будет удобнее жить. Но у тебя была родная мама, ты знаешь, что она погибла.

Она чуть слышно вздохнула и сказала:
- Твоя родная мама была очень красивой и доброй. Она тоже хотела, чтобы ты вырос сильным человеком, победителем. Поэтому учись не бояться. 

Затем она добавила:

- Но можешь оставить ночник. Или не опускай жалюзи.  Принимай душ, я к тебе приду перед сном.

Я принял контрастный душ, вполголоса ругаясь на смеситель, почистил зубы и разобрал свою кроватку – все это я умел делать. Надел пижамку. Задернул шторы. Включил ночник. Прихватил книжку.


Ко мне заглянула Аглая.

- Хочу проверить твое постельное белье, - она легко провела рукой по простыни и подушке, - хорошо, свежее. Очень милый ночник.

Аглая присела на мою постель. Помедлила. Вздохнула и мягко произнесла:

- Ваня, помни, любовь твоих родителей всегда будет с тобой, - вспоминай их с теплом и прости, что они так рано ушли.

С того вечера прошло более двадцати лет. Слова Аглаи о прощении множество раз так или иначе всплывали в моей памяти, придавая мне сил в сложные моменты, а таких моментов случалось предостаточно. Аглая расколдовала меня, превратив из жертвы судьбы в героя, подчиняющего себе обстоятельства.

Дар прощения.

Простить родителей?

Простить родителей, приняв их несовершенство, означает простить и Творца, создавшего нас незавершенными, недолговечными, уязвимыми. Да, наш Творец нуждается в прощении своих творений; Он ждет не поклонения, ни возведения храмов, ни песнопений, ни жертв – Он ждет прощения, ибо оно приносит свободу, свободу от созданного и возможность творить и дальше.

Те слова предназначались моей душе.

Аглая, сменив тему разговора,  немного поболтала со мной о гимназии и ушла, оставив меня одного.

Я полистал книжку, повертелся и уснул, только чтобы проснуться около трех ночи, в жуткий час абсолютного одиночества, пробуждающего в душе лютую тоску по утраченному единству с миром. Дети ощущают ее как страх от увиденного кошмара, взрослые – как страх смерти.

Я очнулся с мыслью, что Аглая тоже умерла, и я остался один.   


Меня охватил ужас.

Я быстро встал, вышел из своей комнаты, покинув спасительный свет ночника,  и по темному коридору побрел к кабинету. Мне казалось, я шел вечность, но, в конце концов, передо мной оказалась приоткрытая дверь. 

Я осторожно заглянул внутрь и тут же услышал глубокое дыхание Аглаи. Она была жива и спала, постелив себе на диване. Тихо работал кондиционер, поставленный на ночной режим.  В те минуты я впервые ясно уловил запах Аглаи – цветочный аромат лосьона для тела, и с тех пор жасмин всегда успокаивает меня, как бы взволновал я ни был, достаточно понюхать растертую в ладонях каплю масла, полученного из его лепестков.

Аглая вздохнула во сне, и я испугался, что разбудил ее. Но нет, она не проснулась. Я постоял, успокаиваясь, затем, по уже нестрашному коридору, вернулся в свою комнату, снял с кроватки матрасик и тихонько перетащил его к кабинету. Мне показалось неловким устраиваться спать внутри, поэтому я, как средневековый рыцарь у покоев прекрасной дамы, лег спать снаружи, у двери.   

Утром Аглая встала раньше меня. Она не стала передвигать мой матрасик, а дала мне выспаться, перешагнув через мирно спящего мальчика, чтобы выйти из кабинета.
Я же проснулся около девяти часов и не сразу понял, где очутился за ночь. Потом вспомнил свое путешествие по коридору и встревожился  - не разозлилась ли Аглая, обнаружив меня под дверью?! Я тихонько утащил матрасик обратно в детскую, застелил, как сумел, кроватку, быстро умылся и, волнуясь, пошел к Аглае.

Она, в домашнем спортивном костюме, разбирала документы в гостиной, разложив их на низком кофейном столике.

- Доброе утро! – застенчиво сказал я, не зная, что мне ответит Аглая. Не передумала ли она воспитывать меня после того, как обнаружила под дверью кабинета?!

- Привет! – Аглая подняла на меня взгляд, - Хорошо выспался?

- Да, - и я робко объяснил, - испугался ночью. А потом уснул.

Аглая кивнула мне:

- Позавтракай. В холодильнике – йогурт, на столе – хлопья, - и объяснила, - полезная еда. Я приду через пять минут. Дочитаю и приду.

Я отправился на кухню. Мне сразу же понравились новые хлопья, напоминавшие раскрошенное вкусное печенье. Я быстро съел йогурт, насыпал хлопья в пустую баночку, чтобы брать их оттуда понемножку, и стал ждать Аглаю.

- Задержалась, - она стремительно вошла, вернее, влетела в кухню. – Вкусно?

- Вкусно, - закивал я. – Аглая, прости, что я спал под дверью.

- Что тебе приснилось? – она насыпала немного хлопьев в ладонь левой руки и прислонилась к дверце холодильника, внимательно и не недружелюбно глядя на меня.
– Что испугало?

- Не приснилось, - честно ответил я. – Проснулся и испугался, что и ты умерла.

- Послушай, - Аглая покачала головой, - твой страх естественен, учитывая, что произошло. Но, Иван, я не собираюсь умирать, - и она добавила, задав развитие моей последующей жизни, - уж точно, пока  не дождусь правнуков.

Поняв, что я не знал слово «правнук», она добавила:

- Правнуки – это дети твоих детей. Ты вырастешь, у тебя появятся дети, мои внуки, а когда вырастут и они, уже их дети станут моими правнуками.   

Она рассмеялась:

- Из меня выйдет чудесная прабабушка.

Я до сих пор не знаю, откуда пришли слова,  которыми я тогдашний, мальчик пяти с половиной лет, ответил Аглае:

- Если у меня не будет детей, ты будешь жить всю мою жизнь.
- Когда-нибудь у тебя будут дети, Ваня. А пока доедай завтрак. Выйдем прогуляться, потом я займусь делами, - Аглая отправила в рот пригоршню хлопьев.- Вкусно.

Так началась наша с Аглаей жизнь вдвоем.

***

Жизнь вдвоем, без моего отца. Я начал учится в подготовительном классе гимназии; первого сентября на торжественной линейке перед зданием школы я то и дело оглядывался через плечо, ища глазами Аглаю.  Она стояла среди других родителей, немного отрешенная от происходившего – шел раздел имущества отца. В конце концов, Аглая заметила, что я вертелся, и с улыбкой помахала мне рукой. Я успокоился.

Новый год встретили тихо. Нарядили маленькую елочку, поставили на стол торт-мороженое. Нас окружала пустота холодных комнат, поглощавшая праздник.

До февраля мы с Аглаей оставались в большой квартире, а затем перебрались в двухкомнатную, в девятиэтажном панельном доме  напротив гимназии.

- Нам очень повезло, - объясняла мне Аглая, когда мы раскладывали наши нехитрые вещи по оставшимся от прежних хозяев стенным шкафам, - теперь тебе не нужно будет тратить время на дорогу. А так топали с тобой минут пятнадцать. Квартира прекрасная. Изолированные комнаты. Не будем друг другу мешать.

К переезду Аглая успела организовать легкий косметический ремонт нашего нового жилья, и в небольших комнатах оставался легкий запах краски и клея.  В ванной комнате, к моей тайной радости, смесителей воды для душа не было – их заменяли два крана, с которыми я быстро подружился. Вслед за Аглаей я полюбил чистоту.

С октября Аглая работала. Она прекрасно знала английский язык и быстро нашла себе место секретаря в инвестиционной компании. У Аглаи было высшее образование – юридическое, но начинающему юристу платили намного меньше, чем секретарю. 

- У меня хорошая зарплата, - объяснила мне Аглая, - но рабочий день будет долгим. До семи, восьми вечера.  Иногда и допоздна. У нас большая разница во времени с Америкой, когда у нас в Москве вечер, в Нью-Йорке только полдень, и наши партнеры звонят нам в офис. Нужно им отвечать, переводить звонки.  Ваня, нам с тобой важно, чтобы я работала. И не менее важно, чтобы ты учился. Давай попробуем со всем справиться.

Из гимназии меня забирала Юля, моя гувернантка. В ее обязанности входило привести меня домой, проследить, чтобы я пообедал, пообедать самой, убедиться, что я начал делать домашние задания. Юля училась на вечернем отделении Электротехнического института, поэтому занимались мы вместе, разложив книги и тетради на кухонном столе. Посуду после обеда мыл я. Ближе к вечеру Юля уходила. Я закрывал за ней дверь и начинал ждать Аглаю.

В прежней квартире, один в пяти комнатах, я чувствовал себя неуютно. Мы с Аглаей договорились не закрывать дверь в спальню, самое жуткое для меня места несчастливого дома. Перед уходом Юля включала там свет. И все же в одиночестве я цепенел; мне не мерещились призраки, нет, скорее, меня охватывала неосознаваемая тоска по теплу семьи, по присутствию в моей жизни родных людей. Отчаянно не хватало так и не узнанного мной материнского объятия. Или я приписываю ребенку свои более поздние чувства? Несколько раз я пробовал устраивать автомобильные гонки своими игрушечными машинками. Звук крошечных колес только усугублял окружавшую меня пустоту. Я устраивался на диване в гостиной, представляя себе, что это корабль, плывущий через океан к неизведанным островам, и еще раз проверял, все ли домашние задания были сделаны.  Каким-то образом у меня оказалась познавательная книжка по математике для детей более старшего возраста.  Я, конечно, скорее рассматривал ее, чем изучал; меня завораживали цифры, и я мечтал решить все примеры, все уравнения на свете, не осознавая, что стремился упорядочить хаос неподвластного мне мира . Где-то в городе работала Аглая. Она педантично звонила мне перед выездом домой. Трель телефона тут же поднимала во мне волну счастья. Но когда Аглая входила в квартиру, я стеснялся ее обнять; она же, сдержанная по натуре, быстро гладила меня по голове и говорила:

- Привет!  Что интересного произошло за день? 

Новая квартира была милосердно свободна от теней прошлого. Там едва умещались мы с Аглаей, для призраков и привидений не оставалось места. Из окон я видел здание своей гимназии, сверху доносились звуки музыки – там жила семья с сыном-подростком, поклонником тяжелого рока. Проезжал лифт, кто-то из соседей выносил мусор. Я был и один, и не один. К тому же, так как в маленьких комнатах все так или иначе оказывалось на виду, Юля заметила мою заветную книжку по математике, чрезвычайно удивилась, посоветовалась, как я узнал позднее, со своими преподавателями из института, рассказав им, что ее подопечный первоклассник вместо сказок  «читает» про алгебру и геометрию, и начала со мной заниматься по  одолженной ей другой книжке, как раз подходившей для меня.

Разделавшись с уроками, я начинал хозяйничать. Телевизор, по уговору с Аглаей, я мог смотреть до девяти часов вечера. Под голоса телеведущих, не вслушиваясь в то, что они говорили, шумную рекламу и непонятные мне сериалы я наводил порядок в нашей с Аглаей квартире. Включал маленький пылесос, протирал пыль там, куда мог дотянуться. Осторожно запускал стиральную машинку. Обычно Аглая приходила домой к половине десятого, зайдя на обратном пути  в магазин. Принимала душ и начинала готовить обед на следующий день.  Я собирал свой школьный рюкзачок и укладывался спать.

Утром Аглая поднималась в шесть часов.  Пока я спал, делала гимнастику, готовилась к новому рабочему дню.  Гладила наши вещи – утюжком мне пользоваться не разрешалось . В семь просыпался я. Завтракали мы вместе. За окном летел снег. В восемь выходили из дома. Аглая провожала меня до гимназии и уходила, легкая и целеустремленная, в дорогой шубке, сохранившейся у нее от недолгой жизни с состоятельным мужем.

Через много лет я узнал, что отец оставил после себя долги. Завещания не было. Загородный дом ушел кредиторам.  Автомобили отца оказались оформленными на его компанию.  Дед, как и предполагала Аглая, заявил права на часть пятикомнатной квартиры покойного сына. Аглая пригрозила свекру тем, что устроит в ней коммуналку. Жизненный опыт подсказал деду, что война с  Аглаей оказалась бы затяжной и жестокой. Произошел размен, не совсем выгодный для деда – он, как и мы, получил двухкомнатную квартиру.  У Аглаи оставался ее личный счет в банке, драгоценности и повседневные вещи. Денег в банке было не так уж много, их Аглая старалась не трогать.  Она продала свои меха, не сумев расстаться лишь с любимой шубкой, два прекрасных кольца с сапфирами и отнесла вечерние платья в комиссионный.      

Аглая  не теряла присутствия духа. Она интуитивно знала, что судьба даст ей возможность достичь благополучия своими собственными силами .  Так и вышло.

В один из зимних вечеров, когда Аглая, уже после восьми вечера, печатала документ в комнате секретарей, туда заглянул исполнительный директор инвестиционной компании, американец по имени Питер.  Тогда в Москве работало много иностранцев.

Прежде Питер и знать не знал о существовании Аглаи. У него была своя собственная помощница, но  в тот день судьба предусмотрительно отправила ее к зубному врачу сразу же после обеда.

Аглая повернулась к Питеру и вежливо спросила:

- What can I do for you? Что я могу для вас сделать?

Питер подошел к ее столу. Там стояла моя фотография. Когда Аглае становилось тяжело, она смотрела на запечатленного на снимке кареглазого мальчика, доверенного ей  самим роком, и напоминала себе, что у нее была цель, что в ее жизни был смысл, и следовало двигаться вперед, опираясь на саму себя.

- Nice kid,- заметил Питер. – Симпатичный малыш.

Затем он понял, что симпатичный малыш ничуть не походил на Аглаю, и ему стало любопытно, чье фото стояло у компьютера милой сероглазой девушки, которую он прежде совершенно непростительно не замечал.

Аглая поняла замешательство Питера и пояснила:

- My late husband`s son  Сын моего покойного мужа.

Питер, мужчина уже под сорок лет, отец двух сыновей, внимательно посмотрел на тоненькую Аглаю. Его вдруг задела ее красота, глубокая и тревожная красота славянки, загадочной обитательницы Гипербореи, так непохожая на кукольное очарование американок.

-Must be tough, to raise the boy by yourself, - он присел напротив Аглаи, - должно быть тяжело одной воспитывать мальчика.

- You bet,- рассмеялась Аглая, - еще бы!

Они немного поговорили о том, о сем. Аглая прекрасно говорила на английском; она умела великолепно шутить и легко заставила Питера расхохотаться, рассказывая какой-то эпизод из жизни офиса. Затем Питер вспомнил, что ему, собственно говоря, нужно было позвонить в Нью-Йорк по конференц-связи.

- Can you do this for me? – спросил он Аглаю.- Можешь мне с этим помочь?

-Sure,- отозвалась она, - конечно.

Телефонный звонок прошел удачно. Питер оставался в офисе, Аглая тоже не спешила уходить. Она позвонила мне, сказав, что занята, принесла Питеру кофе, распечатала для него кое-какие документы. К Питеру заехала его жена, Аглая принесла кофе и ей.  Пока Аглая хлопотала на офисной кухне, Питер быстро рассказал жене, что скромная русская девушка осталась одна с сыном умершего мужа.

- Nice girl,- сказала об Аглае жена Питера, втайне недолюбливавшая яркую ассистентку мужа. – Pleasant  and well-mannered. Милая девушка. Приятная и с прекрасными манерами. 

Со следующего дня Аглая работала исключительно на Питера. 

Теперь, когда Аглая задерживалась в офисе допоздна, ее привозили домой на служебной машине.  Оставалось решить, как быть со мной – кто-то должен был за мной присматривать и после того, как Юля убегала на занятия,. чтобы Аглая спокойно работала.  Помощь ее родных исключалась.  Однако к весне Аглая познакомилась с  нашими соседями по дому и узнала, что  в квартире этажом ниже тихо существовала чета интеллигентных пенсионеров немногим за шестьдесят. Внуков у них не было, и соседка оказалась рада подниматься ко мне по вечерам, чтобы проверить, как у меня обстояли дела.  Разумеется, Аглая изящно платила ей небольшую, но не лишнюю в бюджете пенсионеров сумму. 

Повзрослев, я понял, что Аглая никогда не была болезненно гордой.

- Гордость – не лучшее качество, - как-то сказала мне Аглая в одну из наших бесед, начавшихся, когда я учился в институте, - далеко не лучшее.  Чтобы выстоять в жизни, Иван, нужно уметь искать и принимать помощь в решении самых важных для тебя вопросов. Принимать от тех, кто достоин тебе помочь, от тех, кто сильнее тебя. А за помощь в житейских делах нужно платить.  Поступать так – правильно, мой опыт это доказывает.

- Твои родные были недостойны нам помочь? – спросил я. – Разве не мать должна была поддерживать тебя, Аглая?! Разве не мать, не сестра?!

- Нет, они сделали бы меня слабее, сломали бы. К тому же, подаяние и подачка – разные понятия, - ответила она. – Подачка -  унижение. Не всякий  человек умеет дать, поделиться, помочь.  Это  дар своего рода, свойство развитой личности – способность поддержать и направить другого человека, чтобы тот сделал нужный шаг.         

Думаю, многие простодушные в лучшем смысле слова люди ужаснулись бы легкости, с которой Аглая рассталась со своей родной семьей. То мать, то сестра некоторое время звонили ей, ожидая от Аглаи жалоб на тяготы жизни. Аглая неизменно отвечала им, что дела у нас «шли своим чередом». Однако она не преминула как бы невзначай сообщить сестре, что устроилась на работу в американскую инвестиционную компанию, а позднее – что перешла в офис исполнительного директора.  Сестра Аглаи, старшая, чахла на невнятной третьеразрядной должности в недрах МИДа, и звонкая должность младшей сестры – «ассистент-переводчик», не могла не уколоть ее.

- Мы справляемся, - Аглая говорила по телефону с матерью, - полностью справляемся.  Я взяла Ивану гувернантку, вечером заходит соседка.  Очень одаренный мальчик. Нет, не приедем, спасибо за приглашение. Работаю как раз в эту субботу.

Аглая действительно часто приезжала в офис по субботам.  После пяти напряженных дней рабочей недели, Питеру нужно было в тишине и покое разобраться с накопившимися документами, обдумать важные вопросы, поговорить с другими руководителями инвестиционной компании, тоже заглянувшими на работу, просто посидеть  в своем просторном кабинете, попивая приготовленный Аглаей кофе.  Аглая научилась печь очень вкусную яблочную шарлотку и по субботам приносила Питеру большую часть пирога, приготовленного поздно вечером в пятницу. Вторая помощница Питера работать по субботам не любила. Ее нужно было просить прийти в офис, Аглая же сама спрашивала, нужна ли она Питеру в субботу.

- Ivan is at school till two. I might just as well come to the office, - говорила она Питеру. – Иван учится до двух часов, я вполне могу прийти в офис.

Как раз к двум часам, иногда – к трем, за Питером заезжала его жена. Аглая неизменно откладывала ей кусочек шарлотки, очень мило оберегая его от коллег Питера, которым никто пирогов не пек.

Аглаю любили старшие партнеры компании, секретари же относились к ней прохладно, удивляясь легкости, с которой тихая молодая женщина прибрала к рукам нервных, резких, влиятельных мужчин. Но что могли поделать те девочки?!   Научиться печь пирожки?! К тому же Аглая очень быстро начала разбираться во внутренней жизни компании. Она помнила, кто работает над тем или иным проектом, кому нужно несколько раз напомнить о приближающейся дате предоставления отчета,  знала, с кем следовало шутить, а с кем – говорить строго по делу,  кому можно было улыбнуться,  кого следовало подбодрить -  словом, Аглая стала тенью Питера, его негласным доверенным лицом, той, с кем стали считаться. Прежняя помощница Питера не вынесла конкуренции и перешла в отдел ценных бумаг с фиксированной доходностью.  Весной Аглая выбрала помощницу самой себе, сразу объяснив недавней студентке, какое место той отводилось:

- Ты будешь помогать мне. Питер занят, характер у него сложный. Здесь решаются судьбы десятков миллионов долларов, иногда- сотен миллионов. Поработаешь здесь, затем сможешь перевестись в другой отдел, - и спокойно добавила, холодно глядя на девочку- главное, не мешай мне.  Я в одиночку поднимаю сына. Встрянешь между мной и Питером, уничтожу. Как и твою предшественницу. Зарплата хорошая, так что старайся.

С помощницей или без нее, Аглая чудовищно уставала.

У нее оставался всего лишь один день – воскресенье, когда она могла перевести дух. Всю рабочую неделю я ждал этого дня, начинавшегося с долгого позднего завтрака. Я помогал Аглае готовить нам французские тосты – она доверяла мне взбивание яиц  и, пока мы хлопотали на маленькой кухне с газовой плитой, расспрашивала меня о прошедшей неделе.  Аглая помнила не только детали рабочих дел. Она знала по именам моих приятелей-одноклассников, не забывала, что моей соседкой по парте была Света, удерживала в своей памяти подробности моей детской жизни.

Ничто в жизни не могло подготовить Аглаю к тому, что в двадцать пять лет она останется вдовой с неродным ей маленьким мальчиком на руках. Но Аглая и не играла «в маму». Она разговаривала со мной, как со взрослым человеком, и могла, например, спросить:

- Почему тебе нравится дружить с Колей?

Такой вопрос был искренним. Выживание самой Аглаи, а, следовательно, и мое, зависело от ее способности строить отношения с самыми разными людьми, от соседки по дому до американского миллионера. Аглаю интересовало, как воспринимал людей я. Действительно, почему я дружил Колей?!

- Коля любит математику, - отвечал я.  -  Он тихий.

- Попробуй подружиться с Ашотом, - Аглая ловко перевернула тост, - знаю, он тебе не нравится. Шумный мальчик из очень большой семьи. Но все же, попробуй. Возьми и подружись. Пусть это станет упражнением. Твоим школьным заданием. Найди что-то общее с Ашотом. У него нет друзей-москвичей, скорее всего. И он очень хочет подружиться с таким одноклассником.  И его родители хотят стать здесь своими людьми.  Постарайся, Иван.

- А Коля? – спросил я.

-  Коля никуда не денется, - Аглая с холодной улыбкой посмотрела мне в глаза, - дружи с ними обоими, Иван.

Затем она вздохнула.

- Ваня, у тебя нет выбора, как и у меня. Мы с тобой должны выжить.  Но не просто выжить. Мы – часть стаи, огромной человеческой стаи, где каждый из нас играет роль. Знаю, ты не понимаешь меня.  Не понимаешь сейчас. Запомни, что я говорю – ты поймешь меня позднее. Мы должны пробиться на самый верх. Мне очень, очень жаль, Ваня. У тебя не будет счастливого детства. Оно уже несчастливое. Но твоя последующая жизнь определяется сейчас, именно в эти дни. Ты хочешь стать победителем?

- Хочу, - от волнения я встал с табуретки, - Аглая, я хочу стать героем. Для тебя.

Она рассмеялась.

- Если хочешь, пригласи Ашота к нам. В любую субботу.

Я быстро подружился с Ашотом. Подошел к нему, задиристому и одинокому одновременно, на перемене и спросил, не хотел ли он в субботу после уроков поиграть у меня дома в машинки? Ашот с восторгом согласился. Его родители, в высшей степени интеллигентные, образованные армяне, оказались польщены вниманием не менее интеллигентного маленького москвича с их младшему сыну. И вот удивительно, я все еще поддерживаю связь и с Ашотом, и с Колей. Ни один из них не в обиде на другого. Привожу обоим сувениры из путешествий, пью с ними обоими вино, а с Ашотом - великолепный армянский коньяк, под который так хорошо говорить о жизни, был на их свадьбах, держал на руках новорожденного сына Коли. Аглая сказала мне дружить, и я дружу.

В те далекие воскресенья мы с Аглаей, позавтракав, отправлялись гулять по Москве.  Могли зайти в музей или пройтись по торговому центру. В людных местах я брал Аглаю за руку. В метро за руку меня брала она сама. Мне нравился подземный торговый центр у метро «Охотный ряд». Или тогда та станция метро называлась по другому? Не помню. В торговых центрах мы всегда договаривались, где встретимся, если я потеряюсь, но такого ни разу не случилось - я не упускал Аглаю из виду. В выходные дни Аглая не экономила деньги. Не покупала лишнего, но и не отказывала нам в удовольствиях. Чашка кофе для нее, пирожное для меня, пицца для нас двоих. Иногда днем Аглая встречалась с кем-нибудь из ребят и девушек, с энтузиазмом работавших в инвестиционной компании. Всем было известно, что сдержанная красавица стала настолько близка к руководству, что начала вести протоколы закрытых встреч партнеров, где принимались наиважнейшие стратегические решения. Раннее вдовство придавало ей мрачное очарование в глазах избалованных домашних, по сути, девочек и мальчиков.

- Мой сын Иван, - представляла меня Аглая, и ей могли ответить:

- Сын? Очень круто, - добавив, обращаясь уже ко мне, - Дай пять, Иван.       

Порой мы  с Аглаей ходили в кино. Во время сеанса, чтобы ни происходило на экране, она время от времени засыпала.

Когда я вспоминаю свое детство, то ужасаюсь тому, как уязвима была Аглая, и восхищаюсь ее мужеством. Она шла к своему триумфу, своему торжеству над матерью и сестрой  шаг за шагом, спокойно, упорно, ни на миг не теряя веры в свои силы.  И все же, хрупкая женщина в равнодушной Москве, где в эпоху перемен оставалось все меньше и меньше человеческого тепла и участия друг к другу.

К вечеру мы возвращались домой. По воскресеньям Аглая долго принимала душ и рано ложилась спать, порой – раньше меня, чуть ли не девять часов.

- Устала, - объясняла она мне, - нужно выспаться. Собери рюкзачок, пожалуйста.
Захочешь перекусить, возьми в холодильнике сыр.  И сам укладывайся в десять. Спокойной ночи! – и закрывала за собой дверь своей, большой комнаты.



В середине мая отпраздновали мой день рождения, и не дома, а в кафе, что, конечно же, было весьма дорогим удовольствием – пятеро моих одноклассников и одноклассниц, включая мою первую большую любовь, ту самую Свету – соседку по парте, пришли с родителями. Помню Ашота, Колю, Свету, но кто были двое других ребят, забыл.

Утром в день рождения Аглая подарила мне набор игрушечных фигурок "Пиратская бухта", сделанный в Китае по американской лицензии . Сто разноцветных пиратов! Две специальные игровые подстилки с морем и островами! Четыре пиратских корабля, один большой и три маленьких! Гребные лодки! Четыре пушки! А также деревья, кусты и заграждения! Мечта, да и только. Я пришел в такой восторг, что исполнил перед Аглаей импровизированный пиратский танец. Фигурки по просьбе Аглаи привез из Америки Питер.

- Будешь играть со своими друзьями,- сказала мне Аглая, похлопав моему выступлению. - Мне кажется, интереснее, чем игровая приставка у Коли. Можно использовать воображение. 

На празднике Аглая очаровала и детей, и взрослых. Родители Ашота припомнили о некоем холостом родственнике зрелых лет, оставшемся в Ереване – уж не стоило ли ему как бы невзначай приехать в Москву и познакомиться с Аглаей?! Мама Ашота собралась с духом и заговорила на эту тему с Аглаей, но та сослалась на траур:

- Позднее, Сюзанна, я пока не готова ни с кем встречаться. Но признательна за заботу. Очень признательна. Дайте мне время.

Позднее Аглая рассказала мне, что и у наших соседей-пенсионеров, как оказалось, был живший отдельно от них сын, уже успевший жениться и развестись, и что соседка как бы невзначай то и дело упоминала его в разговорах с Аглаей.

Аглая же и не поощряла такие разговоры, но и не прекращала их. Она только начинала свою великую жизненную битву и хотела предусмотреть возможность для отступления, перегруппировки сил, поэтому изящно поддерживала интерес к себе, как у молодой женщине, стойко переносящей трагическую потерю мужа.

На июнь и июль соседи увезли меня к себе на дачу. В моей памяти остался двухэтажный домик в дачном кооперативе, окруженный кустами малины и  смородины; по вечерам мы пили чай со смородиновым листом и хрустели сухим печеньем «Юбилейное» или «Земляничное» - до сих пор я все еще не пробовал печенья вкуснее, такова великая сила детских воспоминаний. Играли в лото, смотрели телевизор. Мне отвели комнатку на втором этаже, с чудесным полукруглым окном. На ночь окошко следовало закрывать, чтобы не налетели комары, но днем ветерок превращал простенькую кисейную занавеску в парус, и я вновь отправлялся в плавание, вооружившись сборником задач по математике и учебником английского для детей, со множеством картинок. По утрам я катался по дорожкам дачного поселка на велосипеде, с незапамятных времен оставшимся у соседей, играл с мальчиком, жившим через два домика от нашего, ходил с ним и его отцом на озеро, на рыбалку. Отец мальчика курил, и запах табака напоминал мне о моем собственном отце. Со мной, сиротой, все взрослые обращались очень бережно, понимая, что легкой судьбы у меня быть не могло. В воскресенье утром приезжала Аглая и оставалась до пятичасовой электрички. Несколько раз в выходные дни родителей навещал сын, добродушный мастеровитый бородач, очень похожий, как я сейчас понимаю, на геолога- романтика из какого-нибудь черно-белого фильма семидесятых; он чрезвычайно стеснялся Аглаю, не зная, как себя с ней вести, и от волнения все время что-то переустраивал и перекрашивал на маленьком, и без того  опрятном участке: укреплял заборчик, переносил телевизионную антенну, менял лейку душа в летней душевой и так далее, и так далее. Думаю, Аглая могла бы в два счета выйти за него замуж.

В один из июльских дней рано утром мы с соседом отправились в Москву. На вокзале нас встретила Аглая, и мы с ней поехали на кладбище, где был похоронен мой отец

Со дня его смерти прошел год.

Мы с Агоаей положили цветы рядом с лаконичным надгробием, постояли в тени деревьев, держась за руки, а затем Аглая сказала мне незнакомым глухим голосом:

- Ваня, отойди немного, пожалуйста. Подожди меня на аллее. Я недолго.

Я послушно вышел на аллеею.

За моей спиной дико, яростно, пронзительно разрыдалась Аглая. Я замер, не зная, как поступить, не решаясь вернуться к ней, сгорая от желания утешить ее.  Рядом со мной остановился чистенький старичок и спросил:

- Кто у тебя здесь, мальчик?

Я, интуитивно поняв вопрос, ответил:

- Отец.

Старичок покачал головой и сказал:
- Сейчас твоя сестра успокоится. Выплачется и успокоится. Вдвоем остались?

Я  кивнул, не став уточнять, что Аглая приходилась мне не сестрой. 

Плач затих. Старичок покачал головой и ушел.

Минутой позже Аглая вышла ко мне на аллею. Она была очень бледной, но улыбнулась мне, давая понять, что страшные минуты прошли.

- Я вернусь на работу к вечеру, - сказала она, - Дмитрий Васильевич подхватит тебя на вокзале в четыре часа. Давай прогуляемся в центре.

В моей памяти неожиданно всплывают имена соседей: Дмитрий Васильевич, Антонина Семеновна. Аглая, кстати,  платила им за мое пребывание на даче, и я узнал об этом от нее самой.

- Ваня, то, что ты поедешь на дачу – не одолжение для нас с тобой, я  буду платить за тебя каждый месяц  Хотя соседи, конечно же, предлагали взять тебя бесплатно. Но нам милости не нужны. Поэтому, если тебе что-то не понравится, скажешь мне.
Тогда же она добавила:

- Ваня, помни, никто из взрослых не имеет права тебя трогать. Никто. Это - правило.

- Только ты? - уточнил я.
 
- Только я, - подтвердила Аглая, - и никто не имеет права грубо с тобой разговаривать. Ты - маленький человек, у тебя есть достоинство.   

Мне нравилось на даче, но в тот день, в годовщину смерти отца, я не хотел расставаться с Аглаей и застенчиво спросил:

- Можно, я останусь в Москве, с тобой? До воскресенья?

Аглая покачала головой:

- Нет, Ваня, придется вернуться на дачу. Ты не сможешь целыми днями сидеть взаперти. Да и я буду волноваться.

Затем она улыбнулась:

- Но скоро, в августе,  мы с тобой поедем отдыхать. Хотела сказать тебе прямо перед поездкой, но можно и сейчас.

Я подпрыгнул от восторга:

- Куда?!

Аглая гордо ответила:

- В Испанию, на две недели. Вернемся как раз к первому сентября. 

Та поездка стала большой победой Аглаи – она и зарабатывала деньги, и умело строила бюджет так, что, без жестокой экономии, мы смогли позволить себе отдых на море. 

Испания. Коста-Брава. Городок Бланес.

Мы остановились в гостинице на некотором отдалении от пляжа, но в просторном номере, где, помимо большой кровати, стоял маленький диванчик, на котором я сладко спал всю поездку. Я не был родным сыном Аглаи, и она не воспринимала меня, как сына; то, что естественно для матерей – делить на отдыхе комнату со своим ребенком, для Аглаи представлялось не совсем удобным. Поэтому она и выбрала нам номер побольше, чтобы, как я сейчас понимаю, мы друг другу не мешали, или, откровенно говоря, чтобы я не мешал ей.

В  Бланесе я впервые увидел море.

Мы прилетели во второй половине дня (и мне очень понравилось лететь в самолете), приехали в отель, распаковали наши чемоданчики и отправились на первую прогулку.
Улочка с уже открывшимися после сиесты магазинчиками и кафе; солнечный жар Средиземноморья, так не похожий на знакомый мне подмосковный; Аглая в легком сарафане; ветерок. И неожиданно, ниоткуда, через дорогу от нас – вода, вода, уходящая до горизонта, уходящая за горизонт, море, окутанное вдали от берега нежной дымкой, сливающейся с небом.

Я подпрыгнул и ахнул.

- Аглая, это море? Море! Ура!

Аглая рассмеялась.

- Да, это море, Ваня.

И она обняла меня и легко прижала к себе:

- Две недели свободы, Ваня. И послушай, послушай, как шумят волны. Боже, я счастлива.

Затем, тихо:

- Жаль, как жаль, что с нами нет Германа.

Мы прогулялись по пляжу, вернулись в отель и до ужина плавали в бассейне – я уже тогда умел плавать.  Помню ужин, показавшийся мне роскошным – столы и столы соблазнительной еды, «шведский стол».

- Ваня, не клади себе на тарелку больше, чем съешь, - строго сказала мне Аглая при входе в ресторан, - и не спеши. Будем есть, не торопясь. Это отдых.

Я послушно кивнул.

Нас посадили за столик для двоих  Аглая заказала себе бокал вина, мне – лимонад, и мы, не торопясь, как и хотела Аглая,  с чувством, толком и расстановкой, время от времени вставая из-за стола, чтобы прогуляться к открытым стойкам с салатами, горячим и десертами, съели в три раза больше еды, чем обычно. Аглая принесла мне чашку с какао, с улыбкой сказав:

- Аппарат для кофе делает горячий шоколад. Но только эту чашку, Ваня.

После ужина мы прошлись по набережной, расцвеченной огнями кафе, и послушали рокот моря.

В номере, пока я плескался в душе, Аглая постелила мне на диванчике.

- Тебе не мешает свет? – спросила она. – Я хочу немного почитать перед сном.

- Нет, не мешает, - сонно ответил я . – Вот бы нам с тобой отправиться в плавание на настоящем корабле, Аглая!

- Что же, дело за тобой, - Аглая остановилась в дверях ванной комнаты и повернулась ко мне, - вырастешь, арендуешь нам яхту. Договорились?

-Договорились, - я помахал Аглае рукой, - спокойной ночи! – и уснул.

Почему я то и дело вспоминаю  тот трагичный и вместе с тем прекрасный год, когда началась моя жизнь с Аглаей?

Ответ прост. Я тоскую по утраченному раю детства, каким бы тяжелым оно ни было, потому что рай, истинный рай – это незнание, это блаженное непонимание сложности жизни; мне было отведено десять спокойных лет быстрого взросления близ Аглаи, прежде чем я понял, что люблю ее, и я пал, став сначала влюбленным юношей, а затем – любящим мужчиной.

Те две недели Аглая принадлежала мне безраздельно.

По утрам мы обстоятельно завтракали и шли на пляж. Аглая, не считаясь с дополнительными расходами,  брала нам два лежака под большим зонтом.  Плавали мы вместе, у берега. Устроившись в тени зонта, Аглая читала детектив на английском языке, я же решал примеры или тоже читал на английском– адаптированные для младшего школьного возраста рассказы и сказки.  Или только рассказы?! Позднее мне почему-то никогда не встречались английские сказки, и я даже не уверен, существуют ли они вовсе. Помимо явных способностей к математике, у меня уже тогда проявилась и способность к иностранным языкам. Я не упомянул выше, что, начиная с Нового года,  два раза в неделю со мной занималась учительница английского языка из моей гимназии.  К часу дня мы с Аглаей возвращались в отель на обед, а после обеда перебирались к бассейну. В бассейне я мог плавать один. Аглая дремала.  День завершали ужин и прогулка по набережной.

Не скучала ли Аглая, не жалела ли, что приехала на курорт с маленьким мальчиком?

- Ты был очень важным, - сказала мне Аглая, когда я, уже взрослый, спросил ее о той поездке в Испанию, - и повсюду ходил с учебником по математике. И, если помнишь, ты тогда буквально за три дня разучил десяток фраз на испанском. С тобой было невозможно скучать. И каждое утро, каждый вечер – какао. Ты так благоговейно нес нашему столику стаканчик с какао, что мне каждый раз  хотелось встать из уважения к твоей церемонии.

Тогда же, в Испании, Аглая обратила внимание, что я щурился, смотря вдаль – например, пробираясь к ней с своим драгоценным какао в ресторане. Она не стала пугать меня расспросами, но в сентябре отвела к окулисту в частном медицинском центре. Так мы узнали о моей близорукости.      

На отдыхе мы с Аглаей не только купались, ели и спали. Мы ездили на экскурсию в Барселону и два раза отправлялись на местном автобусе в соседний городок Ллорет-де-Мар. Кроме того, в Бланесе мы ходили гулять в Ботанический сад.  Тогда еще не появились социальные сети, и Аглая, при всем желании, не могла сразу же показать матери и сестре, в каких красивых местах мы отдыхали.  Она делала снимки маленьким фотоаппаратом, и несколько раз другие туристы  фотографировали нас с ней вдвоем – у моря, в Барселоне,  на набережной в Бланесе. Есть фото Аглаи без меня, сделанное как раз в Ботаническом саду. Тоненькая светловолосая женщина, очень молодая и очень красивая, спокойно, чуть улыбаясь,  смотрит вдаль, в будущее, видимое только ей и подвластное только ей. Однако я все же присутствую на снимке – там есть моя тень.

***

… Я приехал в Бланес один, оставив свою подругу в Барселоне. Она попробовала было обидеться, но обижаться на меня было настолько бессмысленно, что это поняла даже она, не самая чуткая молодая женщина на свете.

- Приеду к вечеру, - мы завтракали в ресторане нашего отеля в центре города, - пройдись по магазинам. Загляни в «Корт Инглес».

Она начала было что-то говорить, но тут же осеклась и умолкла.

В номере, перед выходом на вокзал, я дал ей триста евро. Не много, не мало, достаточно, чтобы провести день без меня.

- Купи себе что-нибудь милое. Не люблю шоппинг, но ты наслаждайся,  - я поцеловал ее в щеку, вложил купюры ей в ручку и вышел, тут же забыв о самом ее существовании.

Электричка унесла меня прочь из города, на свидание с Аглаей.

Все мои свидания – свидания с Аглаей, встречи с другими женщинами – дань мужской природе.  Когда-нибудь, возможно, я встречу ту, которой можно будет рассказать о любви всей моей жизни, о том, что я – верующий, я верю в Аглаю, это нужно принять, осознать, что я никогда не смогу полностью принадлежать никому другому. Я хочу любить Аглаю вечно, жизнь за жизнью, всегда находить ее, узнавать среди тысяч и тысяч других существ, узнавать и преклоняться ей, благосклонной и непостижимой, недосягаемой, как Бог, одухотворяющей мое существование уже одним только присутствием в суетных, мелких мыслях обыкновенного человека. Если существует женщина, способная понять меня, то я бы очень хотел ее встретить. Аглая не принадлежит мне, не принадлежит никому; я слаб, мне нужен кто-то, способный поддержать меня в моей неукротимой страсти, кто-то, с кем я смогу свободно говорить об Аглае, кто-то, с кем я смогу отдыхать, становясь обыкновенным человеком, раздражительным мужчиной со своими нудными ритуалами, например, чашка с какао должна непременно стоять на блюдечке,  ручкой вправо, начиная писать код, необходимо потереть левое запястье, и так далее.

Поверхностные отношения, в которых обо мне ничего не узнают, утомляют.  Но и не длятся долго.  Думаю, я не приношу своим подругам ничего хорошего, и они с облегчением вздыхают, когда, так или иначе, роман завершается. Ничего хорошего, но и ничего плохого. Я выше среднего возраста, спортивного телосложения, не похож на программиста, люблю путешествовать, могу под настроение приготовить что-нибудь вкусненькое, прекрасно разбираюсь в винах, меня можно смело представлять подругам и маме, которые позднее скажут моей бывшей возлюбленной, что они уже тогда, в первые минуты знакомства, распознали во мне эгоиста, но из деликатности не стали ничего говорить.  И я совершенно точно могу очень быстро привести в порядок любой планшет, любой коммуникатор, любой гаджет.  Просто у меня есть Аглая.

По дороге в Бланес я практиковал присутствие в настоящем моменте. Сидел у окна и смотрел на пейзаж за стеклом, именно смотрел,  приказав уму молчать, смотрел, стараясь не думать, не называть увиденное, не разговаривать ни с самим собой, ни с воображаемыми собеседниками – остановить внутренние монологи и диалоги.  Но часть моего сознания продолжала работать, ища решение проблемы, поставленной заказчиком в Москве пять дней назад.   Первые варианты решения, сходу предложенные моей командой,  выглядели  топорными, я же искал изящное решение. Изящное. В моей сумке-мессенджере лежал планшет, но я мог писать код и без планшета. Я сам стал сверхмощным компьютером, работающим двадцать четыре часа в сутки, семь дней  в неделю.

В Бланесе я взял такси и сразу же поехал в Ботанический сад. Городок уже проснулся. Он, конечно же, изменился со времен моего детства, но все же я узнавал его, припоминая, где располагался наш с Аглаей отель. Не знаю, почему говорят, что не стоит возвращаться в места, где был счастлив. Я вернулся именно в такое место и чувствовал нежность и любовь к женщине, которая чуть больше двух десятилетий назад привезла меня в Каталонию. Пусть я изгнан из Рая детства, я могу помнить о Рае и обретать силу в этих воспоминаниях.

Войдя в сад, я позвонил Аглае, тут же вспомнив, что звонил ей утром в субботу.
Разница во времени. Час, но все же. Одиннадцать здесь, десять там.

- Иван, - ее голос звучал глухо, - привет. Ты в порядке?

- В полном, - ответил я. – Бланес. Помнишь этот городок?

- Конечно, - голос Аглаи потеплел, - мой первый отпуск, наш первый отпуск.  Ты там?

- Да, приехал погулять.

Эзотерики называют подобное «прямой линией к Богу». У меня есть такая линия, я звоню Аглае.

- Море и Солнце, - рассмеялась она. – Правление  вчера  шло до часу. Думали перенести заседания на среду, но тогда пропадает утро четверга. Уж лучше в пятницу. Можно выспаться в субботу.   

- Вспомнил про заседание, уже набрав номер, - вздохнул я. – Чем займешься? Встретишься с Алексеем?

-Вечером, - Аглая сладко зевнула, - днем у меня тренировка, - и по голосу я понял, что она потянулась, гибкая и сильная, кошка, которую невозможно приручить.

Я встречал Алексея на прошлом дне рождения Аглаи. Обычно я не присматривался к ее «друзьям», принимая факт их существования, как неизбежное зло. Когда мне исполнилось девятнадцать, Аглая решительно отправила меня в отдельную квартиру и с тех пор жила одна.   Ей нравился сам образ жизни независимой состоятельной женщины, никому и ни в чем не обязанной отчетом,  и, парадоксальным образом, именно ее свободолюбие магнитом притягивало мужчин. К своим романам Аглая относилась философски-спокойно.  В ней всегда оставался неуловимый девственный холодок, соответствовавший ее знаку Зодиака – Деве, и пробуждавший в мужчине завоевателя . Завоевателя, обреченного на поражение – Аглая никем не увлекалась надолго, никогда не собиралась выйти замуж во второй раз, мой отец оставался ее единственным мужем. Однако Алексей мне понравился.  На несколько лет моложе Аглаи, он занимался чем-то, связанным с рекламой. Аглая уже много лет невозмутимо представляла меня новым знакомым по имени, не добавляя: «Мой сын» или «Сын моего покойного мужа», или что-нибудь в этом роде.  В глазах Аглаи, однако, а я знаю каждое выражение ее холодных серых глаз, в такие моменты вспыхивала мягкая насмешка: попробуйте, угадайте, кто этот молодой мужчина.  Знакомя меня с Алексеем, она так и сказала:

- Алексей,  позволь тебе представить Ивана.

На мгновение приятное худощавое лицо Алексея исказила тень безотчетной ревности. И это мне понравилось; Аглаю следовало ценить, воспринимая само знакомство с ней, как незаслуженный подарок судьбы. Усилием воли Алексей заставил себя вежливо улыбнуться. Я быстро взглянул на Аглаю, и, получив от нее негласное разрешение, сказал:

- Приятно познакомиться. Я – приемный сын Аглаи.

Аглая искренне рассмеялась:

- Да, мы с Ваней, можно сказать, выросли вместе.

Ей тогда исполнилось сорок шесть, мне – двадцать шесть. Я чувствовал себя намного старше. 

Алексей так явно успокоился, что мне стало его жаль. Сколько времени ему понадобится, чтобы понять, что я, действительно, приемный сын, не родной, что нас а Аглаей не связывают узы крови, сейчас мы с ней– женщина и мужчина, не мать и сын, мы – друзья, а дружба между женщиной и мужчиной – великое чувство, не исключающее близость. И так далее, и так далее. Или ревнивец – это я сам?! Но нет, никто из мужчин никогда не поймет Аглаю так, как понимаю я, никто не узнает ее так близко, как я; мы, действительно, повзрослели вместе. Если когда-то мы и играли роли мачехи и пасынка, то давно ушли от них, отбросили готовые сценарии, отказались произносить слова, не имевшие для нас смысла. Искренность. Мы всегда были абсолютно искренни друг с другом.      

Алексей задержался в жизни Аглаи. Их связь стала союзом зрелых, занятых людей, готовых проводить друг с другом выходные в очаровательных европейских городках, но не жить изо дня в день в общем пространстве.

- Привези мне, пожалуйста, вина, - напомнила Аглая, - и, самое главное, хамона, - она хихикнула, - побольше.

- Привезу целиком окорок, чего уж там, - рассмеялся и я. – Хорошо. Еще день я в Барселоне, потом еду к морю. Коста Дорада.

- Я помню, - Аглая снова потянулась, - Ла Пинеда. Работаешь, конечно же.

- Да, есть над чем поразмыслить, - согласился я. – Аглая, что, если в моем коде есть скрытый изъян?! Проект все еще может не получиться.

- Получится. – уверенно ответила Аглая. – Хорошо, Ваня, я буду вставать. Хорошего тебе дня в Бланесе!

- Хорошей субботы, - я чуть вздохнул, понимая, что разговор завершался, - привет Алексею. Я тебя люблю, Аглая.

- И я тебя люблю. Пей вино и отдыхай, хотя бы по два часа в день, - она рассмеялась и отключилась, завершив разговор.

Я медленно побрел осматривать Ботанический сад, погружаясь в благоухание растений.

Становилось знойно. Начало августа. Мой любимый месяц года; когда я вернусь в Москву, в воздухе появится чуть горькая дымка, предвещающая окончание лета.  День рождения Аглаи. Она уже много лет праздновала свой день рождения дважды: сперва – формально, с коллегами из банка и деловыми партнерами, неделю спустя – с людьми из ближнего круга: со мной, своими друзьями, часто бывшими в тот или иной момент ее возлюбленными,  с избранными знакомыми из мира бизнеса. Подруг у Аглаи не было, но, как и подобает внимательной хозяйке, на свою личную вечеринку она приглашала двоих-троих более-менее симпатичных ей женщин, чтобы не собирать только мужчин. Аглая очень давно пробила пресловутый «стеклянный потолок», войдя в руководство очень крупной финансовой группы, и поняла, что стала одной из крайне немногих женщин, добившихся высоких постов. Ее приятельницы с интересом смотрели на Ивана, неизменно сидевшего за праздничным столом справа от Аглаи. Интересный молодой мужчина. Кто же он?! Они оставались в неведении относительно моего положения до тех пор, пока Федор, давнишний друг и соратник Аглаи, любезно не пояснял:

- С Иваном осторожнее. У них с Аглаей давняя любовь. Уже лет двадцать, ты уж прости меня, царица моей души, Аглаечка. Ни у кого нет шансов. – И добавлял, - Так утешим друг друга!

С Алексеем Аглая познакомилась через общих знакомых за несколько недель до своего сорок шестого дня рождения  и пригласила его в свой интимный круг. Интуиция не подвела ее.

Праздновали всегда весело, пили много вина в выбранном Аглаей ресторане, смеялись, дурачились. Аглая никогда не позволяла себе охмелеть на людях, даже среди близких. По хорошему пьяной ее знаю только я.

В этот раз я собирался подарить Аглае шелковый платок. Упакованный в изящную кремовую коробку, он ждал своего часа в на полке моего шкафа в Москве.

Прогуливаясь по саду, наслаждаясь великолепной зеленью, я вышел к смотровой площадке с беседкой. Передо мной искрилось Средиземное море. И меня охватило чувство счастья, полного, великого счастья, чувство настолько сильное, что от него захватывало дух. У меня увлажнились глаза. Я постоял у ограждения, вознося единственную известную мне молитву, очень короткую. Я говорил «спасибо» Создателю, или Творцу, или Богу за то, что встретил Аглаю.            

***   

Осень. Я начал носить очки (позднее их сменили линзы). Продолжил заниматься английским, теперь уже с преподавателем с курсов иностранных языков . Весьма содержательно побеседовал с учителем математики в гимназии и получил приглашение на заседания школьного математического кружка. Два раза в неделю, по средам и воскресеньям, отправлялся на тренировку в детскую группу у-шу, найденную Аглаей. Моя жизнь усложнилась, и Юля уже не поспевала за мной. Ее сменила взрослая приятная женщина, которую, по-моему, звали Мария Николаевна. Или Мария Ильинична? Как бы то ни было, она оказалась очень толковой, организованной и крайне прохладно относилась к соседке, иногда вечером поднимавшейся к нам по старой привычке – проверить, все ли со мной в порядке. С понедельника по пятницу мы с Марией то и дело или шли на одно из моих занятий, или  откуда-то возвращались, или делали дома домашние задания, которых никто не отменял.  Она благоговела перед Аглаей и говорила мне:

- Твоя мама удивительная женщина, Ваня. Удивительная. Цени ее. Цени и радуй своими успехами.

У меня появилась собственная игровая приставка Sony PlayStation. Думаю, с ее и началось мое увлечение техникой в целом и цифровыми технологиями в частности  Помню, как на глазах немного встревоженной Аглаи, и подарившей мне приставку, но не ладившей с кабелями, разъемами, а также с розетками и выключателями, я весьма быстро подключил консоль к телевизору.

По субботам, вечером, ко мне приходили друзья. У меня мы могли спокойно и сосредоточенно играть, пока Аглая отправлялась в маленький спортивный клуб, недавно появившийся в нашем районе. 

По воскресеньям она отводила меня на занятия у-шу. Тренировка начиналась в двенадцать, мы выходили из дома в одиннадцать. Нам нужно было проехать три остановки на метро  и немного пройтись пешком. У меня появился легкий рюкзачок для формы и особых мягких тапочек, купленных мне Аглаей в магазине экипировки для восточных единоборств. Мы успевали позавтракать, как у нас было заведено, а затем выходили из дома. Аглая брала с собой термос с чаем. Пока шло мое занятие, она читала, сидя на не очень удобной скамеечке в вестибюле техникума, сдававшего в аренду маленький спортивный зал. Иногда мы, как раньше, отправлялись погулять в центр, но чаще, перекусив по дороге в кафе, возвращались домой и укладывались на часок подремать. Теперь за неделю уставали мы оба. Вечером, пока в духовке запекалась курочка,  Аглая  отдыхала, полулежа перед телевизором,  с неизменной книжкой в руках; она убавляла звук до едва слышного и читала, но время от времени поднимала невидящий взгляд на экран.  Я тихонько повторял движения у-шу в своей комнате или перебирал специальные карточки с английскими словами. Вполголоса разговаривал по телефону с Колей и Ашотом. Жужжала стиральная машинка, подрумянивались окорочка. Мы с Аглаей были вдвоем, одни  во всем равнодушном мире. После ужина я аккуратно мыл посуду и расставлял ее на полочке для сушки. Выносил пакет с мусором – Аглая не любила запахи в квартире.  К половине десятого Аглая укладывалась спать, а вслед за ней и я.

Промелькнули осенние месяцы, началась зима, приблизился Новый год.  Тридцать первого декабря мы с Аглаей отправились в гости. Питер, ее американский шеф, собирал на  подмосковной даче, как он любил называть свой особняк на Рублевском шоссе, большую компанию друзей и приятелей. Те из них, кто успел обзавестись детьми, брали их с собой. Приглашение получила и Аглая. Помню, как удивился Питер, когда я уверенно поздоровался с ним на английском. Думаю, в ту ночь веселья, танцев и фейерверков я впервые ощутил превосходство над нарядными, воспитанными и скучными детьми состоятельных людей. Я уже перенес величайшую утрату, какая только может быть у человека – потерю в раннем возрасте и матери, и отца, и жил дальше, взрослея с каждым днем и обгоняя своих ровесников. У меня была Аглая. Ближе к часу ночи детей уложили спать в одной из комнат на втором этаже, постелив нам на подогреваемом полу удобные матрасики  и дав целую кучу одеял. Снизу доносилась музыка. Там наслаждалась весельем  Аглая, прекрасная в единственном сохранившемся у нее выходном платье.   Она похудела, и платье отдавали ушить. С ней весь вечер беседовал недавно приехавший из Америки трейдер, крупный специалист в своем сложном деле.   Хочу, чтобы Аглая стала счастлива, быстро подумал я, засыпая, и очень тихо прошептал магическую фразу: «Аглая, я тебя люблю».

Новый год принес нам с ней перемены.

В марте Питер и его партнеры-американцы всерьез задумались о слиянии с крупным российским банком, заинтересованным в развитии своего инвестиционного подразделения. Думаю, Питеру сделали предложение, от которого невозможно было отказаться, не потеряв своего положения на российском рынке. Слияние же должно было пойти на пользу всем заинтересованным сторонам.

Аглая знала о предстоящем слиянии с самого начала переговоров. Питер всецело доверял ей, больше, чем двум своим соратникам, которые, как он опасался, могли уйти и начать собственный бизнес, прихватив с  собой некоторых клиентов компании. Время настало сложное.

В офисе Питера появлялись новые люди. За плотно закрытыми дверями решалась судьба сделки. Помощницу Аглаи временно отправили в общий зал, Питер не хотел, чтобы кто-то посторонний мог услышать хотя бы обрывок разговора в его кабинете. Аглая приезжала домой очень поздно, порой – за полночь, водитель провожал ее до дверей квартиры. К тому времени я уже спал. Утром, когда я просыпался, Аглая все еще не поднималась – та же машина забирала ее в девять часов.  Я сам собирался в гимназию; Аглая вставала в восемь, как раз, когда я выходил из дома. Ее ждал приготовленный мной завтрак, возможно, неуклюжий – под руководством Марии я научился печь сырники, их оставалось только разогреть, но это было единственным, чем я мог поддержать Аглаю.

- Я перебывала в Бог знает скольких мишленовских ресторанах, - говорила мне позднее Аглая, - и говорю искренне: те сырники – самое вкусное, что я когда-либо ела в жизни. И полный порядок в квартире. Все на своих местах, мусор вынесен. Понимаешь, у меня был всего час, чтобы набраться сил перед новым рабочим днем.  И это час полностью принадлежал мне.  Если бы не ты, думаю, я бы сломалась и перешла в другую компанию. Работать сутки напролет! Адски тяжело. Но ты вел себя, как взрослый мужчина. Нет, не взрослый. Как зрелый мужчина.

В один из апрельских дней в офис Питера неожиданно вошел председатель правления банка, с которым шли переговоры о слиянии. Этого человека не ждали, он приехал неожиданно, без предупреждения, чтобы познакомиться с тем самым американцем, о котором ему говорили молодые владельцы банка.  С первого этажа офисного здания Аглае позвонили встревоженные охранники: на третий этаж, где находился кабинет Питера, решительно направлялся некий Николай Михайлович, сопровождаемый двумя телохранителями.

- Питер, у нас гость, - успела крикнуть Аглая, прежде чем дверь распахнулась, и в небольшую приемную стремительно вошел высокий, под метр девяносто, седой мужчина с пронзительными голубыми глазами.

Вошел и на мгновение замер.

В шестьдесят семь лет  он представлял собой  в высшей степени влиятельного человека с огромными связями. Всю свою жизнь, а ее большая часть прошла во времена Советского союза и КПСС, Николай увлекался женщинами, за что его когда-то едва не исключили из партии.  В тот миг, когда он впервые увидел Аглаю, легко поднявшуюся навстречу гостю, колоссальный опыт романтических встреч и расставаний подсказал  ему, что перед ним – исключительная женщина.

Николай, сам того не осознавая, уловил в Аглае темную сторону, увидел тень – желание отомстить, восторжествовать, низвергнуть своих врагов.  Неистовая мрачная сила ее души, обманчиво хрупкое тело, великолепные бездонные глаза, все это, вся Аглая, какой он ее увидел, заворожили его.

Николай с некоторым усилием припомнил, где он находился. Ах, да, американцы, будь они неладны.

Из кабинета вышел взволнованный Питер. Нагрянувший к нему старик мог силой своего влияния существенно усложнить сделку, и без того непростую.  В равной степени, могущественный гость мог способствовать ее завершению.

- Очень рад вас видеть, - по-русски сказал Питер , - проходите, пожалуйста, - и жалобно улыбнулся Аглае за спиной гостя.

- Говорите на русском? – заметил Николай, оглядываясь.

- Не очень хорошо, - признался Питер. – Аглая, моя помощница, помогает. Переводит.

- Ну что же, Аглая, переводи, - с улыбкой, но властно распорядился Николай. – Мы тут с Петей побеседуем.

И спросил:

- Она в курсе дела, твоя помощница? Знает, что происходит? А, красавица?

- Знаю, - ответила Аглая.  – Будете чай или кофе, Николай Михайлович?

Вот так, по имени-отчеству, поняла, кто я, одобрительно подумал Николай. Чай или кофе. Скажите пожалуйста.

- Чай с сахаром, - сказал он, проходя за Питером в кабинет. – И печенье, если есть.

- Конечно, - Аглая сняла трубку телефона на своем столе, - Питер, что принести вам?
- Кофе, - вздохнул Питер, пропуская Николая в кабинет. – Help me. Aglaya. It is frightfully important. Forward the calls to someone. Помоги мне, Аглая. Это крайне важно. Переключи на кого-нибудь телефонные звонки.

Николай пробыл у Питера почти час.  Он бы просидел и дольше, так ему понравилась Аглая, но нужно было возвращаться в банк. На прощание он пожал Аглае руку.

- Спасибо, красавица. Платят тебе американцы хорошо?

- Отлично платят, - отозвалась Аглая. –  Кормят. Отвозят домой на машине, когда я
задерживаюсь, - она искренне рассмеялась, - только работай.

Вечно у этих иностранцев какие-то особенные девчонки в приемной, подумал Николай в лифте, спускаясь на первый этаж. А у нас – кикиморы. Ну, не кикиморы, конечно, но все похожи одна на другую.  Аглая. Красивое имя.

Николай в то время был женат в третий раз. Его супруга и дочь-подросток жили в Лондоне, и он ощущал себя холостяком, как, впрочем, и всегда в своей жизни. Женщины, женщины, вечно желанные женщины не раз едва не подводили его под монастырь в прежние времена, и они же теперь дарили ему иллюзию вечной  молодости.

Николай снова заехал к Питеру два дня спустя, снова без предупреждения, рассудив, что Аглая будет на работе.

Он увидел ее, выйдя из лифта; она, с пачкой бумажных листов в руке,  быстро шла по коридору к своей приемной.  Что-то почувствовав, Аглая обернулась, увидела Николая и улыбнулась. У того на миг мелькнула жуткая и, вместе с тем, прекрасная мысль, что, возможно, эта молоденькая женщина – его последняя большая любовь. 

- Привет, красавица, - поприветствовал ее Николай, - американец свободен?

- У Питера сейчас конференц-звонок с Лондоном, - сказала Аглая,  - добрый день, Николай Михайлович.  Не смогу его прервать.  Минут десять-пятнадцать он будет занят.

- Ну, я с тобой посижу, - Николай вошел в приемную. – В твоем офисе, - он рассмеялся.

- Чай с сахаром и печенье? – улыбнулась и Аглая.

- Точно, - Николай присел в кресло. 

Приемная была небольшой комнатой, примыкавшей к просторному кабинету Питера. Окон не было, за прозрачной стеной напротив входа кипел общий зал с рядами столов и компьютеров. Одна молодежь, отметил Николай. Зачем они нам? Что могут эти дети? Я же говорил своим, хотите развивать ваш инвестиционный бизнес, так приглашайте опытных специалистов. Вот, бегают, хохочут. Работают как бы между делом. Что за странное время. Ну да ладно.

Принесли чай.

Николай сделал глоток и прямо спросил Аглаю, печатавшую программу ближайшей командировки Питера:

- Замужем?

Она также прямо ответила:

- Нет.

- Поехали в выходные со мной за город, - сказал Николай, - отдохнешь на свежем воздухе, - он рассмеялся, смягчая свое предложение, - а то тут у тебя даже окошка нет.

Аглая внутренне ахнула.

Еще в первый визит Николая она поняла, что заинтересовала его. Но за город, сразу же! 

Усилием воли Аглая  заставила себя ответить спокойно, словно идея выходных с только что встреченным человеком была совершенно обычной и не носила оскорбительного характера для нее, самостоятельной женщины:

- Была бы счастлива поехать, но я провожу выходные с сыном, - и теперь уже она шуткой сгладила свой отказ, - я – отец-одиночка, Николай Михайлович.

Но отказать не получилось.

- Так бери пацана с собой, - просто сказал Николай и добавил, - там усадьба, Аглая, дом отдыха для руководства нашей финансовой группы. Речка, мельница, бассейн. Маленький, но бассейн. Полетим на вертолете.

И Аглае вдруг захотелось поехать, вырваться на два дня из Москвы, прервать изматывающую гонку будней, даже если ее спутнику – порядком за шестьдесят, даже если она – всего лишь мимолетное увлечение.

- Согласна, - ответила она, понимая, что обратного пути не будет. – Спасибо.

- Я в пятницу в четыре пришлю за тобой машину, - распорядился Николай, - тебе пацана сюда смогут привезти? Надо засветло вылететь. Полетим на вертолете, - пояснил он.

- В четыре не смогу освободиться, - помрачнела Аглая, - Питер же.

- Справится Питер, - спокойно сказал Николай, - или улетит в свою Америку первым рейсом. Ты тут и так по двенадцать часов пашешь. Я с ним поговорю. Пиши мой телефон, личный. И свой дай, - он рассмеялся, - названивать просто так не буду.

Эти слова услышал Питер, собравшийся было выйти из кабинета к гостю. Услышал и похолодел. Уж не собирались ли эти русские избавиться от него, попросту отобрав бизнес? Питер представил себя в аэропорту, улетающим в никуда с одним-единственным чемоданом;  его жена подает на развод, сыновья полны презрения к отцу- неудачнику, навечно изгнанному из великой России. Он заканчивает свои дни в Америке, в каком-нибудь городке среди кукурузных полей, рассказывая в баре местным жителям, что когда-то работал инвестиционным банкиром, а те хохочут и угощают его теплым пивом. И Аглая, Аглая, роковая русская женщина!

- Очень рад вас видеть, - сказал Питер с притворной жизнерадостностью, выходя к гостю.  – Чем обязан?

Фразе «Чем обязан?» Питера научила Аглая, до этого он просто спрашивал: «Чего нужно?».

- Да я уже, собственно, еду дальше, - поднялся Николай, - заехал чаю попить.

Однако для приличия все же пришлось поговорить с Питером о делах, с помощью Аглаи.  Затем Николай взял из вазочки печенье и ушел, решив по дороге у лифту, что иностранцев в банке нужно обязать учить русский язык. 

Питер же постоял в маленькой приемной, глядя  в общий зал, собрался  духом и сказал Аглае:

- You`ve been working too hard, Aglaya. Take some time off. This Friday you may go home at four.  The girls in the general office will take my calls. I will go earlier myself,  now that I think about it. We will just close our office on Saturday.  Ты слишком много работаешь, Аглая. Отдохни немного. В эту пятницу можешь уйти в четыре. Девочки из секретариата ответят на мои звонки.  Я и сам уйду пораньше, как раз сейчас решил. В субботу просто не придем в офис.

- Отлично, - сдержанно ответила Аглая. – Excellent. Now, you have Charlie coming in ten minutes. Do not ran away, Peter, or I will have to chase you across the entire floor.  К тебе через десять минут придет Чарли. Не убегай, Питер, или мне придется ловить тебя по всему этажу.

Питер расхохотался и вернулся в свой кабинет. Аглая была… своей, человеком западного менталитета; если она и согласилась поехать за город с этим медведем Николаем, то только для того, чтобы преподать ему урок прекрасного воспитания.  Однако Аглаю следовало почаще поощрять.  Премия, возможно, оплаченные авиабилеты и гостиница  для нее и ее сына в Лондоне, например. Что-нибудь подобное.

Вечером того же дня Аглая рассказала Питеру о приглашении Николая. Питер совершенно очевидно слышал  разговор, иначе он никогда бы не отпустил ее днем в пятницу. Скрывать очевидное не имело смысла, но следовало соблюсти приличия.

- That guy from the bank, Nick, invited me to visit their corporate country house, - спокойно сказала Аглая Питеру, - тот Николай из банка пригласил меня посмотреть загородный дом отдыха для банковских сотрудников.  I think I will go, Peter, especially since you think we both  need some break. Я думаю поехать,
Питер, тем более, ты говоришь, что нам обоим нужно отдохнуть.

Питер восхитился тем, как изящно Аглая превратила неловкую ситуацию в приятное событие. И что она могла поделать, отказать старику?!  Невозможно. В некотором роде, Аглая жертвовала собой ради компании, ради него, Питера, разве не так?! 

- Ваня, в пятницу мы с тобой поедем отдохнуть за город, на два дня - сказала мне Аглая вечером, зайдя в мою комнату, где я уже собирался спать,- придется пропустить и гимназию в субботу, и воскресное занятие у-шу. Я поговорю с твоей учительницей и с мастером. Вернемся вечером в воскресенье.

Затем она присела на край моего диванчика:

- На работе я познакомилась с очень интересным человеком. Он нас и пригласил. Побудем на свежем воздухе.

- Здорово! – сонно ответил я, - поедем на электричке?

- Полетим на вертолете, - искренне рассмеялась Аглая.  – Как прошел твой день?

- Сегодня был английский, - я сел, - занимались почти два часа. Мария успела сделать прическу, - я хихикнул, - очень смешную.  Кудряшки.  Ашот совсем не разбирается в математике. За него проще решить пример, чем объяснить, как решить самому. Коле подарили хомячка. Он хотел собаку, но родители принесли хомячка.  Коля собирается принести его в гимназию и пугать девчонок.   

- Марии нравится твой преподаватель английского, - объяснила мне Аглая. – он обратил внимание на прическу?

- Не очень, - признался я и спросил Аглаю,- А тебе кто-нибудь нравится? Ты хочешь выйти замуж?

Это был вопрос ребенка, и Аглая могла ответить шуткой или не отвечать вовсе. Однако она спокойно сказала:

-  У нас в компании есть много приятных ребят. Помнишь, мы иногда встречались с ними в кафе? Но мне нужен исключительный человек.

Она смотрела вдаль, ясная, бледная от усталости, прекрасная и беспощадная в своей откровенности:

- Твой отец был исключительным человеком. Мне очень жаль, что он так рано ушел от нас. Я больше не выйду замуж, Ваня. Не хочу.

- Даже за исключительного человека? – уточнил я.

- Даже за него, - Аглая поправила мое одеяльце, - если когда-нибудь встречу.

- Что значит, исключительный? – я начинал засыпать.

- Сложный, по хорошему сложный, - Аглая улыбнулась. -  у него должна быть жажда к жизни. Но тебе пора спать, Ваня, мы вернемся к этому разговору позднее. Попробуй все-таки объяснять Ашоту, как решать примеры. У тебя дар к математике, у других его нет. Как назвали хомячка?

-Хомячка так и назвали, Хома.  Я могу стать исключительным? -  мои глаза уже закрылись, но я не хотел отпускать Аглаю.

- Да, ты можешь и станешь, - она выключила маленькую настенную лампу, - спи! И девочки не боятся хомячков.  Боятся крыс и мышей.  Их приносить в гимназию не надо.

В пятницу к четырем часам дня Мария доставила меня к офисному зданию на одной из московских набережных. Мы вошли внутрь, в просторный вестибюль с турникетами, через которые сотрудники разных компаний проходили внутрь, приложив свою карточку-ключ к считывающему устройству. Гостям выдавали пропуска. Мне очень понравилось эта система. Вот бы у нас в гимназии были такие турникеты! И в подъезде. И везде.

К нам с Марией спустилась Аглая с дорожной сумкой в руках.

- Машина уже здесь. Спасибо, Мария. Я очень ценю вашу помощь. Ваня, сходи в туалет, пожалуйста. Нам долго ехать до аэродрома, - в голосе Аглаи звучало волнение, предвкушение приключения.

Я прогулялся в туалет, предусмотрительно расположенный до пропускной зоны, и мы с Аглаей вышли на улицу. Она огляделась и, взяв меня за руку, направилась к огромной черной машине. Водитель вышел нам навстречу и открыл заднюю дверь. Сумка Аглаи и мой рюкзачок отправились в багажник.

- Заедем за Николаем Михайловичем, - сказал он, когда мы  с Аглаей устроились на просторных сиденьях, - потом – на аэродром. Вам удобно? Не холодно?

- Все в порядке, не холодно, - ответила Аглая. – Спасибо.

Она закрыла глаза и задремала. Я смотрел в окно. Помню, мне нравилось ехать на машине с водителем. Я не понимал сложности принимаемых Аглаей решений, не осознавал ее влияния на мою собственную судьбу – я беспечно предвкушал полет на вертолете и то, как потом расскажу о нем Ашоту и Коле.

Мы подъехали к еще одному офисному зданию, и в машину, рядом с водителем,  сел Николай Михайлович. Аглая проснулась.

- Как вы тут устроились, мои хорошие? – он повернулся к нам с Аглаей.

- Превосходно, - она улыбнулась, - очень удобно. Ваня, это Николай Михайлович, я говорила тебе, что познакомилась с ним на работе.  Иван– мой сын, - и представление свершилось.

Николай Михайлович с любопытством протянул мне руку. Я, сдержанно улыбаясь и глядя ему в глаза, ответил на рукопожатие.   

- Он на тебя непохож, - заметил Николай  Михайлович, - совсем непохож.

- Иван – сын моего покойного мужа, я – не родная Ванина мать, - спокойно объяснила Аглая.

- Вот оно что, - и старик с новым интересом посмотрел на Аглаю. – Я думал, ты в разводе. А ты, оказывается, вдова.  И давно вы с Ваней вдвоем?

-Летом будет два года, - мягко сказала Аглая и, меняя тяжелую тему разговора, рассмеялась, –Никогда раньше не летала на вертолете.

- Лететь недолго, а на машине чуть ли не полдня уйдет, - ответил Николай Михайлович.

Затем он довольно улыбнулся и достал из своего кожаного портфеля маленькую бутылочку коньяка:

- Ну что, Аглая, давай выпьем за знакомство! А тебе, Ваня, только шоколадка, пить рановато, - и он протянул мне шоколадку.

Первой глоток коньяка сделала Аглая, за ней- Николай Михайлович, одним махом допивший бутылочку, и выходные начались.

Помню свой восторг от полета на вертолете, помню поездку на внедорожнике через лес, от поляны, куда сел вертолет, до самой усадьбы, огороженной высоким глухим забором. За воротами, среди деревьев, окутанных нежной дымкой уже готовой появиться листвы, стоял просторный деревянный двухэтажный дом с широкой верандой. Вдали располагались домики поменьше, а за ними – современное  здание, обращенное к нам стеклянной стеной, как я узнал чуть позднее -бассейн.

Мне отвели собственную комнату на втором этаже, огромную для ребенка, с большой двуспальной кроватью, на которой я тихонько попрыгал, прежде чем отправиться на прогулку. Мне не пришло в голову поинтересоваться, где расположилась Аглая.  Я уже тогда привык спать один к комнате; эта привычка со временем стала непререкаемой потребностью в личном пространстве, гораздо большем, чем у других людей. Поэтому я спокойно распаковал свой рюкзачок и, спустившись по деревянной лестнице (подскакивая на некоторых ступеньках), вышел во двор.  Там меня перехватил охранник по имени Сергей и отвел к речке, самой настоящей речке, протекавшей через территорию усадьбы. Я оказался первым ребенком, когда-либо приезжавшим в то уединенное место для отдыха владельцев и высшего руководства финансовой группы, и обслуживающий персонал не очень понимал, как со мной обращаться: чем кормить, чем поить, как развлекать.  В ту пятницу мне приготовили отдельный ужин в небольшой комнате, примыкавшей к гостиной с камином. Я обстоятельно поел: бульон, котлетки с пюре, воздушное пирожное, нашел Сергея и еще раз вышел пройтись.  Перед сном, когда я перебирал свои карточки с английскими словами, ко мне заглянула Аглая.

- Тебе здесь нравится? – спросила она. – Комната хорошая. Душ принял?

- Душ принял. Здесь здорово, - ответил я,- и  тихо. А тебе нравится?

- Здесь чудесно, - отозвалась Аглая, разглядывая картину на стене, - и, согласна с тобой, очень тихо. Завтра, возможно, приедут другие люди. Но им тоже будет нужно отдохнуть, шуметь никто не станет.

- Ты счастлива? – я отложил свои карточки. – Тебе со мной не тяжело?

- Нет, не тяжело, я счастлива. И очень рада, что у меня есть ты, - Аглая ответила мне, как взрослому мужчине. – Высыпайся! Увидимся утром! – и она ушла, я слышал ее удалявшиеся шаги за неплотно закрытой дверью.            

Я еще  раз перебрал карточки, попрыгал на кровати, посмотрел в темное окно и уснул крепчайшим детским сном.

Утром, когда я спустился вниз, Николай Михайлович уже сидел за столом в гостиной и пил чай. Увидев меня, он приветственно помахал рукой:

- Ваня, иди завтракать! Садись! Чаю налить?

- Если можно, какао, - вежливо ответил я. – Доброе утро!

В центре стола гордо стояла вазочка с черной икрой.  К завтраку также подали копченую семгу, осетрину, красную икру, маринованные перепелиные яйца, булочки, сливочное масло и буженину. Я, конечно же, не знал названия этих деликатесов, а просто увидел блюда с незнакомой мне едой. Николай Михайлович на правах хозяина уже принялся готовить мне бутерброд с черной икрой, когда в гостиную вошла Аглая.

- Доброе утро! – улыбнулась она и, увидев, как Николай Михайлович передавал мне бутерброд,  крайне строго сказала, - Я убедительно прошу не баловать Ивана!

Николай Михайлович так испугался, что чуть было не отобрал у меня бутерброд, но в последний момент передумал.

- Я не балую, Аглая, завтрак же! Ну извини, извини! Только сегодня, честное слово!

Он изменился за ночь; его непоколебимая уверенность в том, что он мог получить каждую выбранную им женщину, если и не покорить, то купить привязанность, иллюзию чувства, его убежденность в своих силах исчезла. Аглая могла и уйти; она уже выжила после смерти мужа, с маленьким мальчиком на руках, без влиятельных родственников и знакомых. Что он мог предложить ей, чего не предложил бы другой, молодой мужчина?!

Аглая попросила приготовить мне омлет, и мы позавтракали, вернее, я поел и пошел гулять, оставив Аглаю и ее знакомого за столом.

Я исследовал усадьбу до обеда. В сопровождении охранника спустился к речке, заглянул в теплицу, посидел по очереди на всех деревянных скамеечках, увидел тир, походил по дорожкам. Я не знал, что такое скука; мне было знакомо само слово, но я не понимал, как можно скучать, когда есть много интереснейших занятий, например, чтение или логические игры. После обеда, поданного мне одному в гостиной , я взял свои книжки, шерстяной плед, горсть конфеток, принесенных кем-то в мою комнату, и ушел читать в беседку у речки. Аглая все время была где-то рядом, я несколько раз видел ее и Николая Михайловича, гулявших по дорожкам. Они казались поглощенными шедшим у них разговором, но раза два издали махали мне руками. Я к ним не подходил.

Ближе к вечеру, как и говорила Аглая, приехали другие люди.  К тому времени я, нагулявшись, поднялся в свою комнату. Еще утром я обратил внимание на широкий подоконник, на котором можно было превосходно устроиться с книжкой. Я  так и сделал.  Ужин мне принесли наверх, сказав, что внизу шумно:

- Там тебе будет неудобно, Ваня. Покушай здесь, - и горничная поставила на журнальный столик поднос с тарелками и тарелочками, - Николай Михайлович сам тебе собрал вкусненького. Мама не возражала, так что на здоровье!

У Аглаи уже тогда проявилось свойство легко очаровывать людей, так или иначе попадавших в ее поле зрения, если она считала нужным вызвать симпатию к себе и ко мне. Вот и та горничная задержалась в моей комнате, пока я ел запеченную рыбку, и поболтала о том, о сем.

- Мама твоя какая красивая, Ваня, загляденье! И ведь работает, умница, не ищет себе мужа побогаче. Николай Михайлович сказал, она переводчица.  У тебя, гляжу, тоже книжка на иностранном языке. Значит, в маму, пошел. Тебе здесь не скучно? – она, как и весь персонал усадьбы, была заинтригована появлением красивой молодой женщины с сыном, приветливой и серьезной, разительно непохожей на веселых барышень нестрогих нравов, порой составлявших компанию важным хозяевам-москвичам и их гостям.

Если на первом этаже и шло веселье, оно не помешало мне сладко уснуть ближе к десяти часам вечера. Я проснулся под утро, прогулялся в свою ванную, вернулся в комнату, подошел к окну и немного отодвинул штору. Небо светлело. За ночь, в неуловимый миг, как это бывает волшебной русской весной, пронзительной в своей прозрачной хрупкой красоте, почки на ветвях деревьев раскрылись, превратившись в первые нежные листочки, и уже знакомый мне незатейливый пейзаж усадьбы превратился в мягкую акварель. Очень довольный увиденным, я вернулся в кровать, забрался под одеяло и вновь уснул.  Не помню, кстати, что снилось мне в детстве.

В  воскресенье я завтракал один и увидел Аглаю только ближе к обеду.
Она подошла ко мне, когда я читал в беседке у речки, и с чудесной, искренней улыбкой сказала:

- Чудесно выспалась. Привет, Ваня! Как тебе здесь спится?

- Хорошо, - ответил я, поднимаясь ей навстречу, - здесь здорово, правда?  Вот бы еще сюда приехать, чтобы ты отдохнула!

Мои слова услышал подошедший к нам Николай Михайлович.

- Привет, Иван! Любишь читать? Смотрю, ты все с книжками. Молодец. Верно, твоя мама отдыхает. 

Затем он робко коснулся руки Аглаи, присевшей рядом со мной на скамеечку:

- Ты не озябнешь у воды? Давай схожу тебе за пледом. Тут есть плед из меха.

- Я могу сходить! – я начал было вставать, но старик остановил меня:

- Сиди, Ваня! Сам схожу. Тебе и не дадут тот плед.  Он из соболя.  Красивая вещь, как раз Аглае ножки укрыть, - и он поднялся и пошел к дому.

- Я бы мог сходить, - сказал я Аглае, - я аккуратный.

- Николай хочет за мной поухаживать, - спокойно объяснила мне Аглая, - ему нравится обо мне заботиться.

Затем она чуть вздохнула и беспощадно добавила:

- Но я хочу заботиться о себе сама. О себе и о тебе. Не хочу ни от кого зависеть. Ни в чем.

- Скажешь об этом Николаю? – спросил я.

- Скажу, но позже. Не сейчас. – Аглая улыбнулась. – Он счастлив. И пусть побудет счастливым.

Она помолчала, прикрыв глаза, затем осторожно потянулась и спокойно, в своей сдержанной манере, произнесла:

- Не знаю, Ваня, есть ли счастье, но существует иллюзия счастья. И ее, этой иллюзии, вполне достаточно большинству людей. Тебе знакомо слово «иллюзия»?

-  Что-то ненастоящее?

-  Человек может искренне верить, что счастлив, однако его чувства – самообман, - Аглая снова чуть вздохнула, говоря сама с собой, - и все же,  немилосердно лишать его этой веры. Если невозможно ответить на чью-то любовь взаимностью, почему бы не предложить доброе отношение?

Я не понял, о чем говорила Аглая; такое случалось, и ее слова, минуя мое сознание, отправлялись в недра моей неосознаваемой памяти, чтобы позднее, годы спустя, вернуться ко мне, как мои собственные убеждения.

- Позволь укутать твои ножки! – к нам подошел Николай Михайлович с великолепным пледом в руках.

- Пожалуйста, - рассмеялась Аглая. – Великолепный мех!

Что-то подсказал мне, что я стал лишним. Оставалось взять свои книжки,  собственный жалкий пледик и уйти. Я поднялся со скамейки.

-  Мы улетаем в Москву после обеда, - сказала мне Аглая, - ты, кстати, видел тир?

- Видел, - ответил я, - но ружье мне не дали.

- Пойдем-ка, покажу тебе, как стрелять нужно, - предложил Николай Михайлович. – Не против, Аглая?

- Буду рада, - отозвалась Аглая и украдкой зевнула, - я подремлю на свежем воздухе. Идите!

И я, вместе с могущественным стариком, отправился в тир.      

- Давно очки носишь? – спросил он по дороге.

- С осени, - ответил я.  – В очках удобнее. Раньше приходилось щуриться, чтобы читать.

- Что за штука такая, у-шу? – поинтересовался  Николай Михайлович. – Гимнастика? Спорт? Борьба?

- Все вместе,  - я посмотрел на своего собеседника снизу вверх, удивляясь про себя, что такой взрослый человек не знал об у-шу. – Есть боевое у-шу.  Аглая меня отдала в группу, чтобы я гармонично развивался.

Николай Михайлович расхохотался.

- Чтобы я не только математикой занимался и уроками, - пояснил я. – Мне нравится. По воскресеньям меня возит Аглая.  Самому пока рано ездить. И еще я занимаюсь английским.

- Родные матери так о своих детях не заботятся, как Аглая о тебе, - вполголоса произнес старик.  – Гармоничное развитие.  Математика и у-шу. Английский язык. Скажите, пожалуйста.

Мы подходили к тиру.

Николай Михайлович остановился и как бы невзначай спросил у меня:

- У Аглаи бывают гости?  По  выходным дням?

- Нет, - удивился я, - у Аглаи только воскресенье выходной день, - и добавил, - и то мы ездим на у-шу.

- Ну, хорошо, хорошо, - у Николая Михайловича так явно отлегло от сердца, что это заметил даже я, ребенок, хотя и не понял, отчего старик повеселел.

- Я умею все делать по дому, - сказал я, чтобы не казаться избалованным неумехой, - ну, почти все.  Убираться,  запускать стиральную машинку и готовить завтраки. – Я хихикнул и пояснил, - Не такие завтраки, как здесь. Сырники пеку. И делаю творожную массу с изюмом.

- Ну, я теперь спокоен, - улыбнулся Николай Михайлович. – Мужик у Аглаи в доме есть, она под присмотром, - и на этих словах мы вошли в тир.

Там Николай Михайлович открыл специальный сейф и показал мне имевшийся в усадьбе арсенал: карабины и пистолеты.  Затем он пострелял (как я понял позднее, из карабина Кольт М16), но мне оружие в руки не дал:

- Рано! А вот через годик поучу, даст Бог!

Когда мы выходили, Николай Михайлович  уже знакомым мне тоном, как бы между делом, попросил меня:

- Не говори Аглае, что я спрашивал про гостей  Решит, что я вмешиваюсь в ее жизнь.  Вспылит еще. Не скажешь?

- Не скажу, - ответил я, чувствуя себя взрослым мужчиной.

- Это не тайна, - объяснил мне старик, - я не прошу тебя Аглае соврать. Боже упаси! Да ей и бесполезно сказки рассказывать. Просто не говори нарочно.

Через пару шагов он добавил:

- У мужчин такое бывает, Ваня.  Поговорим о своем, а женщинам об этом знать не нужно.

Я кивнул, соглашаясь с его словами.  Мне нравилось принадлежать к миру мужчин, сильных и серьезных, но сам старик, или Старик с большой буквы, вызывал у меня сочувствие. Сам того не осознавая, я видел, насколько глубоко его очаровала Аглая, моя Аглая, и таким же непостижимым образом знал, что  любовь к ней несла и великую радость, и сердечную боль.

Мы улетели после обеда, прошедшего за большим столом в гостиной. Собрались все приехавшие в усадьбу; шумели, смеялись, пили кто -  вино, кто- ледяную водку из крохотных стопочек, ели запеченное мясо, румяные пирожки,  салат с крабом. Я сидел рядом с Аглаей. Она изящно делала то один глоток вина из большого бокала, то другой, мило улыбалась шуткам,  но ее жестокие глаза оставались холодными.  К десерту мне принесли чашку какао. Взрослые пили кофе с коньяком.

На обратном пути я уснул в вертолете, да так крепко, что телохранитель Николая Михайловича перенес меня в машину, и я проснулся уже у нашего с Аглаей дома.
Николай Михайлович поцеловал ей на прощанье руку и передал сумку, как выяснилось, с деликатесами.

Аглая искренне расхохоталась и впервые при мне назвала его по имени:

- Николай, совершенно излишне! Я более чем прилично зарабатываю, уж поверь. Боже, теперь будем завтракать икрой всю неделю.

- Ну и поешьте, - миролюбиво ответил Старик, - икра великолепная. Обоим только на пользу. А то вас с Ваней ветром унесет, ищи потом по белу-свету.   

- Отдохнули, а теперь время готовиться к рабочей неделе, - сказала мне Аглая, когда мы вошли в нашу квартирку, ставшую вдруг очень маленькой и тесной.

Моя комнатка показалась мне крошечной по сравнению с просторным номером в усадьбе.  Неожиданно для самого себя я вспомнил прежнюю квартиру, вспомнил отца. Возможно, я приписываю себе тогдашнему более позднее чувство пронзительной утраты, часто приходившее ко мне в ранней юности. Лет в тринадцать, четырнадцать я часто думал, что его смерть была неправильной, он не должен был умереть, Аглая не должна была остаться вдовой;  произошла ошибка, замысел Судьбы состоял в другом, меня ждали другие испытания, не сильнее и не слабее – другие. У Аглаи и отца появились бы дети, мои сводные братья и сестры; я бы то ревновал их к отцу, то радовался малышам; я прошел бы через неизбежный бунт против отцовского авторитета, возможно, пережил бы недолгую юношескую влюбленность в Аглаю. Порой мне дико, до злых горячих слез не хватало отца, которого я, по сути, не успел узнать. Каким он был?! К двадцати я успокоился и простился с отцом.   

Аглая поняла мое настроение и улыбнулась:

- Не унывай! Мы здесь не навечно. Выберемся. И, кроме того, в маленькой квартире намного проще убираться. 

 Я поборол свою застенчивость и обнял ее.

- Я тоскую по Герману, - Аглая погладила меня по голове, - не думай, что я его забыла.  Но мы не можем вернуться в прошлое, дорогой, не можем.  Нужно жить дальше, - и она легко освободилась от моих рук. – Давай сходим в магазин. Нужно купить обычные продукты, не есть же, нам, правда, всю неделю икру и семгу.   Будешь звонить своим друзьям? Они давно к тебе не заходили. Зови их в следующую субботу.

***

Мы с Аглаей вновь оказались в усадьбе две недели спустя. Пока я безмятежно гулял по уже знакомой территории, читал книжки и делал упражнения у-шу на прогретой майским Солнцем лужайке у речки, Аглая приняла решение, определившее ее, а, следовательно, и мою судьбу. 

В субботу, еще до окончания позднего завтрака, в усадьбу прибыли ее хозяева – владельцы финансовой группы и банка, правление которого возглавлял Николай Михайлович. Приехавших  было двое; один, рыжеволосый, высокий, очень нервный, стремительный, одновременно с прекрасными манерами и отъявленный матершинник, тотчас ушел плавать в бассейн (я плавал в бассейне до завтрака).  Второй, среднего роста, темноволосый, крепкий, склонный к полноте и железной волей державший себя в спортивной форме, сел к столу,   любезно поздоровался с Аглаей, рассеянно посмотрел на вазочку с икрой и блюдо с семгой, мельком взглянул на старика, чуть кивнувшего ему головой, и сказал, обращаясь к Аглае:

- Аглая Никитична, будьте любезны, пройдитесь со мной к речке.

Аглая тоже мельком взглянула на Николая Михайловича, беззвучно сказавшего ей: «Иди», и улыбнулась:

- С удовольствием, Олег Вениаминович.

- Просто Олег, - сказал тот, вставая, - для вас просто Олег.

Они вышли из дома и неторопливо двинулись к речке, миновав меня, поглощенного чтением.

- Аглая, - Олег смотрел вдаль, - Николай Михайлович чрезвычайно высоко отзывается о вас. Чрезвычайно высоко. – Он улыбнулся, - Думаю, даже обо мне он так хорошо не говорит.

Аглая  сдержанно улыбнулась в ответ. Олег повернулся к ней, и его обжег ее испытующий взгляд. Отбить бы ее у Старика, быстро подумал он, отбить бы.

- Так вот, Аглая, - продолжил Олег, - видите ли, я всю жизнь доверяю своей интуиции. Сейчас я чувствую, что со сделкой, с этим слиянием с вашей инвестиционной компанией, мы что-то делаем не так.

Он вздохнул. Как выходило, что они, богатейшие люди, спрашивали совета у скромно одетой девочки с жестокими глазами?! В чем заключалась ее сила?! 

-   Николай Михайлович, мы в своем кругу зовем его Стариком, так вот, Старик считает, что мы вообще делаем глупость. Не нужно слияния, лучше нанять своих специалистов.

Они вышли к речке, вдоль которой шла живописная тропинка. Постройки оставались за деревьями, на противоположном берегу зеленела лужайка; туда вел мостик, но между перилами висела цепь: когда-то на лужайке устроили барбекю, но неудачно, с небольшим, но суматошным пожаром, после чего разведение огня на открытом воздухе попало под строжайший запрет.

- С другой стороны,  Питер уверяет, что с вашей стороны проблем быть не должно. – Олег остановился. – Аглая, что происходит на самом деле? Что мы делаем не так с этими чертовыми американцами?

Аглая спокойно сказала:

- Олег, я по образованию юрист. Работаю секретарем у иностранцев, потому что мне нужно зарабатывать. Однако с великим удовольствием перешла бы в ваш банк. Думаю, смогу стать заместителем начальника вашего юридического управления. Для начала. Уверена, справлюсь.

Олег на миг вскипел, затем прислушался к себе и понял, что восхищен стоявшей перед ним женщиной. Старик предупредил ее о предстоявшем разговоре, и она решила, на что была готова обменять свою информацию.

- Николай сказал мне, о чем пойдет речь, - читая мысли Олега, мягко произнесла Аглая, - но я, разумеется, не  сказала ему, что вы делаете не так.

-  Хорошо, - Олег кивнул головой, соглашаясь, - будете заместителем начальника юридического управления. Начальника скоро пора менять. Пьет. У вас будет год, чтобы подготовиться занять его место.

Аглая протянула Олегу руку.

- По рукам? – она внимательно смотрела на своего собеседника.

- По рукам, - и Олег пожал ей руку.

- Вы договариваетесь не с теми людьми в нашей компании. Не  с теми и не о том, - сказала Аглая, смотря вдаль. Затем она перевела ясный взгляд на стоявшего перед ней мужчину.

- Поясните, - Олег медленно пошел вперед, -- пожалуйста, поясните.

- Двое партнеров Питера не знают о готовящемся слиянии, потому что могут уйти и забрать с собой своих клиентов. Вам нужны именно эти двое. Они готовы начать свой собственный бизнес в любой момент. Договаривайтесь с ними. У них собран хороший пул клиентов.

- Аглая, вы предлагаете нам свернуть уже начатую работу по подготовке слияния, - в величайшем волнении сказал Олег, - и выйти с нашим предложением на других людей? Я правильно вас понимаю? 

- Правильно, - согласилась Агоая. – Вам нужно выходить на других людей. Я вас и сведу. Но мне нужно будет сразу же перейти к вам в банк.  Питер…

- Питеру пора домой, в Америку, - Олег улыбнулся, - загостился он у нас.  Не беспокойтесь о нем.

Он на миг умолк, решая, говорить ли Аглае то, что пришло ему в голову, и сказал:

- Перед новой работой можете отдохнуть с сыном на моей испанской вилле. Пока тут все уляжется. – Олег обаятельно улыбнулся, - Отстоял виллу при разводе со второй женой. Зачем, не знаю. Из вредности. Стоит, пустует. Я распоряжусь, приведут в порядок. Мы вам выплатим суточные, как сотруднику банка.

Затем он серьезно добавил:

-Я своих не бросаю. Мне нужен свой человек, Аглая. Будете моим человеком?

- Да, - также серьезно ответила Аглая, - я вас понимаю, Олег. Буду вашим человеком.

- Уделите мне пару часов завтра, - Олег повернул обратно, - представлю вас Семену. Он виртуозно матерится, предупреждаю.   

- Хорошо, буду рада с ним познакомиться, - улыбнулась Аглая.

В джинсах и легком свитере она казалась совсем юной. Трудно было представить, что эта хрупкая женщина пережила смерть мужа и в одиночку растила своего пасынка. Еще более невероятной казалась ее власть над мужчинами – над в высшей степени непростыми мужчинами, каждый из которых пережил не один развод и не питал иллюзий по поводу вечной любви и верности.

- Пора возвращаться, - сказал Олег и рассмеялся, - Старик превосходно стреляет.

Они также неторопливо побрели обратно, к дому.

На обратном пути Олег обратил внимание на мальчика, сына Аглаи, который, сняв очки, серьезно отжимался от края скамейки. Рядом с очками лежали две книжки.

- Сильный паренек, - заметил Олег. – Любит читать?

- У Ивана огромные способности к математике, - ответила Аглая, подбирая с дорожки маленькую сухую шишку, - буду переводить его в класс с математическим уклоном. Он уже знаком с алгеброй.  У нас правило: позанимался интеллектуально, занимайся физкультурой.

Аглая, к веселому изумлению Олега, прицелилась и метнула шишку в мальчика, попав ему как раз в макушку. Мальчик, не прерывая отжимания и удерживая вес тела на одной руке, помахал освободившейся рукой взрослым.

- Очень самостоятельный, - Олег вспомнил своих детей, сына от первой жены, дочку – от второй, отправленных в английские школы. Браки не сложились; после второго развода Олег решил, что больше не женится. Он пришел к невеселому выводу, что сама жизнь с ним пробуждала в женщинах худшие черты характера: резкость, сварливость, душевную глухоту. И это при безбедном, изобильном существовании!

-Насколько я понял, Иван – не ваш родной сын? – спросил Олег. – Прошу прощения за личный вопрос.

- Не родной, - ответила Аглая, и по ее лицу прошла легкая тень, - сын Германа, моего мужа. Моего покойного мужа.

- Очень тихий мальчик, - Олег оглянулся и увидел, что Иван направился к речке. – И, должен отметить, очень воспитанный, к вашей чести. Не тревожит вас.

- Ивану приходиться быть самостоятельным, - Аглая подняла непереносимо светлые глаза на Олега, - я работаю. Гувернантка с ним не нянчиться.  И я – не мать, - добавила она, и Олег невольно поежился от ее беспощадных слов, - не родная мать. Нет кровной связи, нет ревности. У нас с Иваном есть договор. Вам это интересно?

-  Очень, продолжайте, - Олег не помнил, когда его увлекал разговор с женщиной, да еще о детях.

- Иван становится победителем – это его часть договора. А я оставляю его с собой. Мои родные советовали мне отдать мальчика в интернат и устроить свою жизнь, - Аглая рассмеялась, - но я решила по другому. Мне интересно воспитывать мужчину. Это странно?      

- Это прекрасно, - искренне сказал Олег. – Старик прав, вы – удивительная женщина.

- Николай идет к нам, - вполголоса заметила Аглая. – Была рада с вами познакомиться, Олег.

- Я тоже, - Олег на миг дотронулся до ее руки. – У нас общее дело. И вы – мой человек.

- Да, я - ваш человек, - и Аглая улыбнулась подошедшему к ним Николаю Михайловичу. – разговор состоялся, Николай Михайлович.

- Здесь все свои, Аглая, - ответил тот, - зови меня по имени.  Девочка, ты делаешь для нас великое дело. Где пацан твой? Доказывает какую-нибудь теорему?

Я, разумеется, и понятия не имел о важнейших событиях тех двух дней. В моем восприятии Аглая встречалась со знакомыми по работе. Она была спокойна, и я был спокоен; прошло много лет, прежде чем Аглая рассказала мне о начале своего головокружительного карьерного взлета.

Я видел, как мимо меня проходили Аглая и Олег, помню, как Аглая запустила в меня шишкой; затем я спустился к речке, названия которой никто в усадьбе не знал. Мне же хотелось проследить весь путь этой речки, найти ее на карте, посмотреть, где она впадает в большую реку.  Я прихватил свои книжки и погулял, прикидывая, что произойдет, если я проберусь по мостику на запретную лужайку, а, повернув обратно,  встретил на тропинке высокого рыжего человека, отчаянно ругавшегося в телефон очень плохими словами. Мне показалось невежливым просто пройти мимо, и я остановился, ожидая окончания его разговора. Незнакомец разразился гневной тирадой, спрятал телефон в карман и сердито спросил меня:

- Ты что за персонаж? В жизни тут не встречал детей.

- Я – Иван, - представился я и скромно пояснил, - приехал с Аглаей.

-С какой такой Аглаей? – также сердито сказал незнакомец. – А, с подругой Старика, - сообразил он, - не знал, что у них есть дети.  Думал, недавно познакомились.

- Аглая меня усыновила, потому что нам так проще жить, - оскорблено сказал я, - мой папа умер.

-  Жаль, - искренне вздохнул незнакомец, - без отца тяжело.

Затем он представился:

- Семен, - и мы пожали друг другу руки.

- Тебе здесь не скучно? Среди взрослых? – спросил Семен. – Усадьба – зануднейшее место. Меня угнетают среднерусские пейзажи.  Небо слишком высокое.

- Не скучно, - ответил я, - у меня есть книжки и задания. И я не среди взрослых. Я – сам по себе.

- Знаешь, многие люди за сорок такого не скажут. Сам по себе! Ладно, Иван. Хочешь на лужайку?

- Очень, - искренне ответил я.  – Можно?

- Нельзя, но мы проберемся, - удовлетворенно улыбнулся Семен. – Цепь трогать не будем Ты пролезешь под цепью, я попробую перешагнуть.

Мы так и сделали. Семен, немного переоценивший свою гибкость,  едва не упал и очень скверно выругался, но, в конце концов, мы оказались на лужайке. Оттуда открывался чудесный вид на усадьбу.

- Что читаешь? – спросил Семен, меряя лужайку шагами. Он, очевидно, всегда находился в движении.

- Это учебник по алгебре, - сказал я, шагая рядом с ним.

Семен вздохнул:

- Я, между прочим, заканчивал физмат МГУ. А занимаюсь всякой,  - он было начал произносить плохое слово, но вовремя спохватился, - всякой чепухой, - изящно закончил он фразу.

Мы еще немного погуляли вместе, а затем у Семена зазвонил телефон, и начался еще один разговор. Я понял, что мне следовало незаметно уйти, и так и сделал.

В тот вечер я ужинал за общим столом со взрослыми, но вежливо, как меня учила Аглая, попросил разрешения уйти к себе в комнату до десерта.

- Манеры у Ивана, как у английского аристократа, - заметил Семен. – Аплодирую тебе, Аглая, - он перешел с Аглаей на «ты», но Олег все еще обращался к ней на «вы».

В воскресенье ближе к вечеру мы все вместе улетели в Москву.

Меня ждал великолепный подарок.

Когда вертолет приземлился на московском аэродроме, Аглая достала из своей дорожной сумки фотоаппарат, а пилот с улыбкой повернулся к пассажирам. 

- Давайте мальчика сюда, пусть проходит к нам. Сейчас освободим тебе место штурмана, Иван.

Я хотел сфотографироваться на фоне вертолета, и не мечтая о снимках, сделанных внутри, еще в первую поездку в усадьбу.  Аглая объяснила мне, что наше путешествие было строго конфиденциальным, частным, подробностей о нем никто не должен был знать, поэтому фотографироваться запрещалось. Я мог только рассказать Ашоту и Коле, что летал на вертолете за город, но куда, с кем, говорить не следовало. Однако Аглая не забыла о моей мечте и накануне вторых выходных в усадьбе спросила у Николая Михайловича, можно было бы сделать для меня несколько фотографий.  Тот, конечно же, согласился, как согласился бы, отчаянно влюбленный, на любую просьбу Аглаи, далеко не такую невинную. У меня сохранились те снимки, причем на одном из них есть Семен, который не удержался и просунул свою рыжую голову в кабину экипажа.  Есть и редкая фотография, где я стою у вертолета рядом с Аглаей, спокойной и прекрасной, уверенно смотрящей на того, кто делал снимок. Не помню, кто это был, но улыбка Аглаи, богини, снизошедшей к смертным мужчинам, предназначалась именно ему.

***

Память причудлива.

Я очень хорошо помню лето того года, отдых на вилле Олега в Испании, долгие дни у бассейна – вилла располагалась на скале, к морю нужно было спускаться по ступеням, и Аглая не разрешала мне отправляться на маленький пляж одному, без нее. Мы плавали в море  раз в день, утром, а затем нежились наверху, в тени огромных полотняных зонтов. Нам готовил повар.В ближайший городок мы ездили на автобусе, сверяясь с расписанием, конечная остановка была чуть  в ниже по улице.   Впрочем, Аглая не искала развлечений.  Она собиралась с силами перед новой работой. Два или три раза приезжал Олег  Они с Аглаей вели долгие беседы, ездили на такси ужинать и возвращались, когда я уже спал.

За теми яркими месяцами последовали несколько спокойных для меня лет. Конечно же, происходили разные события  я перешел в школу с математическим уклоном, через два года мы с Аглаей еще раз переехали,  теперь в трехкомнатную квартиру в современном доме, я начал носить линзы вместо очков, у меня появился компьютер,  и так далее, но я не помню ничего примечательного.

Я все еще оставался в раю детства; если меня что-то и волновало, то занимавшие меня проблемы большей частью носили интеллектуальный характер и были связаны с моей учебой в новой школе. Там царила непривычная для меня и волнующая атмосфера состязания умов, и, помимо склонности к точным наукам,  требовалось упорство, чтобы развивать свой дар.

И все же, в неуловимый миг я, подвластный природе, требовавшей от меня возмужания, сделал первый шаг к взрослению, первый шаг прочь из рая.

   
(продолжение http://proza.ru/2019/12/19/1875 )
 
 

   
   
      
 
      
            
   


        .
 

   


    

   
    
-