1
Несмотря на то, что у Георгия от усталости слипались глаза, он не хотел ложиться спать, не перечитав заключительную главу недавно написанного им приключенческого романа. За окном было темно, лишь тусклое мерцание и еле слышное гудение неисправного ночного фонаря, висевшего над воротами соседнего дома, досаждали засыпающей улице. Сидя в кабинете за письменным столом, освещенном бледно-голубым светом лампы, беллетрист мысленно проклинал живущего внутри него педанта, периодически мешающего дышать свободной грудью. В коридоре за дверью скрипнула половица, и раздался звук поворота дверной ручки. Писатель прервал чтение и обернулся. В комнату вошла жена.
– Дорогой, иди в постель, – произнесла она сонным голосом. – Ты еще не настолько окреп, чтобы работать, как прежде.
– Хорошо, Анюта, – Георгий улыбнулся натянутой улыбкой. – Еще две страницы и все… Честное слово…
Анна подошла к супругу и, облокотившись о спинку кресла, сказала обиженным тоном:
– Гоша, ты же обещал не нарушать рекомендаций врача, а также прислушиваться к моим просьбам «ограничиться двумя-тремя часами работы в день… и не курить столько».
– Сигареты помогают мне сосредоточиться, – оправдывался писатель, пытаясь выдать слабость, которую он питал к хорошему табаку, за необходимость, вызванную издержками профессии, но, почувствовав скверное настроение своей пассии, решил не накалять обстановку и положил портсигар в ящик стола.
– Извини меня за придирки, – взволнованно сказала жена, – но ты в последнее время ведешь себя очень странно: дни и ночи напролет пишешь, практически ничего не ешь, редко откликаешься, когда я тебя зову или о чем-то спрашиваю. Более того, ты даже не всегда замечаешь мое присутствие.
– Аня, я просто…
– Не перебивай, прошу тебя, – с нарастающей дрожью в голосе отрезала супруга. – Последние несколько месяцев у меня такое чувство, словно рядом – не ты, а кто-то, кого я совершенно не знаю.
– Да что ты такое говоришь, Анюта! Милая моя… – Георгий встревожился и взял свою суженую за руку.
– А курение?! – продолжила Анна. – Ведь до аварии ты не курил, – по щекам девушки потекли слезы. – Знаешь, – она перешла на полушепот, стараясь таким образом сдержать плач, – мне иногда кажется, что у тебя не все в порядке с головой. Ты должен повторно пройти обследование.
– Если ты считаешь, что это необходимо, я проверюсь еще раз, – заверил жену Георг. – Но лишь после того, как издательство примет мою рукопись. – Он умоляюще сложил руки. – Обещаю исправиться, позволь только закончить шлифовку текста!
Расстроенная девушка, не говоря больше ни слова, вышла из кабинета.
– И спасибо тебе большое, – громко прозвучали слова мужа, когда она подходила к спальне, – что так беспокоишься о моем самочувствии!
В ту ночь Георгий засыпал с мыслями о предстоящем визите к редактору и чувством легкой эйфории от проделанной работы, его сон наполнялся фантазиями о горизонтах новых возможностей, которые могли открыться перед ним в ближайшем будущем.
2
Как вы думаете, дорогие читатели, мог бы человек знать настоящую цену своим достижениям, полученным на пути к успеху, и гордиться ими, если бы подолгу не стоял в длинных, утомительных очередях за спелыми плодами садов искусства, науки или техники, если бы не делал долгосрочные привалы вперемежку с незначительными остановками на спусках и подъемах, ведущих по этому самому пути к вершине горы, название которой «мастерство»? Ведь именно во время вынужденных ожиданий нам предоставляется возможность удостовериться или усомниться в правильности выбранного направления, закалить нервную систему и воспитать волю к победе.
Эту мысль, довольно спорную, с какой стороны на нее ни взгляни, автор не собирается развивать в данном рассказе и никоим образом не будет доказывать ее верность, придумывая специальные диалоги своим героям. Она не имеет прямого отношения к сюжету произведения. Автор просто не смог удержать ее и случайно рассыпал в начале второй главы. Но он, конечно же, и не отрицает, что некоторые из его читателей, возможно, заметят тоненькую ниточку, соединяющую эту мысль с теми событиями, о которых пойдет речь далее.
– Прошу вас, не стучите пальцами по столу! – сделала Георгию замечание сотрудница издательства «Литера». – Вы мешаете работать.
– Извините. Я просто немного волнуюсь, – ответил писатель и перестал настукивать непонятную мелодию. Но не успела девушка приступить к своим прерванным обязанностям, как приемная наполнилась новыми звуками, отдаленно напоминающими чечетку.
– Да прекратите вы, наконец!
– Еще раз прошу прощения, – спохватился Георгий и крепко сжал руками колени, чтобы зафиксировать нижние конечности.
– Да не волнуйтесь вы так, – ободряюще сказала сотрудница, не отрывая взгляда от монитора и не прекращая делать пальцами быстрый точечный массаж кнопкам на клавиатуре. – Ни вы первый, ни вы последний. Борис Валерьевич скоро освободится и пригласит вас.
«Скорее бы уже», – подумал беллетрист, но вслух произнес:
– Я буду ждать столько, сколько потребуется.
Спустя двадцать мучительных минут ожидания главный редактор начал принимать посетителей. Зайдя в кабинет, Георгий занервничал еще сильнее. Ноги почти не слушались его, во рту пересохло. Писатель сел на предложенный ему стул и замер.
– Вы по какому вопросу? – спросил Борис Валерьевич, сортируя на столе какие-то бумаги. Потом взял небольшую стопку аккуратно сложенных листов, смял их и со словами: «Ну, это вообще никуда не годится» швырнул в мусорную урну. Георгий побледнел и сглотнул слюну, дабы смочить горло, но, видимо, сделал это слишком громко, так как редактор прекратил возню, посмотрел на задыхающегося от волнения посетителя и беззвучно засмеялся. – Я вас внимательно слушаю.
– Да вот, – начал беллетрист, набрав полную грудь воздуха, – принес рукопись романа… приключенческого… Думаю, его прочтение не оставит вас равнодушным… Работа проделана достаточно серьезная, и, поверьте, моя рукопись заслуживает того, чтобы… чтобы…
Георгий не на шутку растерялся. Он все не мог отвести глаз от урны. Редактору такое поведение показалось забавным.
– Это просто неудачные копии, – объяснил Борис Валерьевич, кивая в сторону горки из разорванных и смятых листов, и мягко улыбнулся. – Скоро отремонтируют шредер и такого беспорядка не будет. Так на чем мы остановились?
Взяв себя в руки, Георгий лаконично сформулировал цель своего визита:
– Я хочу издать роман.
– Роман, говорите? – без особого интереса переспросил редактор, продолжая наводить порядок на столе.
– Да, – уверенным тоном сказал писатель. – Я считаю, моя рукопись заслуживает того, чтобы стать книгой, которую без сомнения захотят прочесть тысячи, а может, и десятки тысяч любителей жанра.
По лицу редактора скользнула ироническая усмешка.
– Простите, уважаемый, как вас зовут?
– Георгий Алексеевич.
– Так вот, уважаемый Георгий Алексеевич, если бы мне платили по одной копейке всякий раз, когда я слышу от авторов высказывания подобного рода об их литературных детищах, я давно уже стал бы миллионером. Но, к сожалению (или к счастью), автор не может быть до конца объективным в том, что касается его творчества. Я сейчас говорю не о вашем произведении, ведь еще не просматривал текст рукописи, но поймите, за двадцать три года работы я от многих «непризнанных гениев» слышал приблизительно такие же слова, какие сейчас были произнесены вами.
– Но вы хотя бы прочтете?
– Издательство письменно уведомит вас о своем решении, – мягко ушел от ответа редактор и демонстративно встал, дав тем самым понять посетителю, что разговор окончен.
После дальнейшей беседы, которая длилась еще несколько минут, но не была описана в нашем рассказе, так как не содержала в себе никакой интересной информации, Борис Валерьевич пожал руку начинающему беллетристу, положил рукопись в одно из отделений рабочего стола, бросив сверху несколько толстых конвертов с материалами, присланными по почте другими искателями литературного признания и широкой известности, и пообещал не медлить с ответом.
Неудовлетворенный разговором и слегка расстроенный из-за недостаточно уделенного внимания своей персоне и произведению, Георгий отправился домой.
3
Автор все никак не может выкинуть из головы проблему «хронических» заблуждений. Находясь в их власти, путник частенько сворачивает с основного пути на извилистые тропы, ведущие в густые заросли терния.
Нужно признаться, что это отступление вызвано лишь накопившейся усталостью автора, из-за которой он периодически пытается смешивать несмешиваемое и сочетать несочетаемое, за что искренне просит прощения. Хотя… не исключено, что данное произведение может оказаться в руках у читателя с очень богатой фантазией, и он увидит в отступлении некий намек на сложную ситуацию, в которой скоро окажется главный герой.
Однажды утром (спустя несколько недель после событий, описанных во второй главе) зазвонил телефон. Георгий взял трубку и, услышав милый голосок секретаря, просящего его как можно скорее заехать к редактору, обрадовался. «Неужели, – подумал он, – свершилось? Время мучительных ожиданий закончилось, и наконец-то «Литера» вспомнила обо мне».
Немедленно явившись в издательство и зайдя в кабинет главного редактора, писатель застал Бориса Валерьевича за чтением, но тот, увидев его, отложил листы в сторону, снял очки и с очень недовольной миной предложил ему присесть.
– Скажите мне, уважаемый Георгий Андреевич…
– Алексеевич, – поправил начинающий беллетрист.
– Неважно! – огрызнулся редактор. – Знакомы ли вы с таким человеком, как Станислав Заболоцкий?
– Никогда не слышал о таком, – ответил Георгий и недоумевающе уставился на Бориса Валерьевича.
– Вот как?! Хорошо. Тогда скажу прямо. Вы, Георгий Ан…Алексеевич, – плагиатор!
– В смысле?! – возмутился писатель. Его лицо стало белее первого утреннего снега. – Да как вы смеете говорить такое?!
– К превеликому сожалению, мне иногда приходится общаться с подобными вам личностями, – продолжил редактор, игнорируя негодование посетителя, – но это мне не доставляет никакого удовольствия. Я, конечно, мог бы сообщить о своем решении относительно рукописи (язык не поворачивается сказать «вашей») письменно или по телефону, но у меня к вам есть несколько вопросов.
– Что за чертовщина здесь происходит?! – снова вспыхнул Георгий. – Это мой роман! Как вы можете в этом сомневаться?! Ведь я две недели назад лично принес вам рукопись!
– И я это прекрасно помню, молодой человек. Но я также отчетливо помню и то, что уже прошло несколько месяцев с того дня, как Заболоцкий Станислав Георгиевич, замечательный автор и преданный друг, принес (тоже лично) и положил на мой стол рукопись этого романа. Вот, взгляните. – Борис Валериевич достал из верхнего ящика стола аккуратно прошитую стопку листов и подал ее опешившему клиенту. – Вы можете объяснить появление такого вот двойника?
– Пока нет, – спустя полминуты подавленным голосом ответил Георгий, судорожно перелистывая страницы и то и дело встречая знакомые имена персонажей и их диалоги.
– Поймите, меня волнует создавшаяся проблема не только как редактора, но и как друга этого человека. Я непременно должен разобраться, ведь данный роман, кроме меня, никто не читал и даже не знал о его существовании. – Редактор встал из-за стола и начал ходить по кабинету из угла в угол. – Установить истину, – продолжил он, подойдя к окну, – было бы намного проще, если б Стас присутствовал здесь во время нашего с вами разговора, но, к несчастью, это невозможно. Он не так давно скончался (пусть земля ему будет пухом) от сердечного приступа.
– Это мой роман! – настаивал писатель. – Я несколько месяцев работал над ним. Ежедневно и еженощно. У меня сохранилось множество черновиков. Я же не сумасшедший! Я-то знаю, что это мое произведение!
– Но я ведь тоже не коллекционер сказок, – злобно усмехнулся Борис Валерьевич, – и тем более не любитель мучных изделий, особенно лапши. Один из вас – вор. И я склонен считать, что это – вы, Георгий Алексеевич.
– Я ничего не крал! Да и как я мог это сделать, если вы сами утверждаете, что о существовании рукописи никто не знал! К тому же мы с вами не были знакомы до моего недавнего появления в вашем кабинете. И никогда не встречались ранее.
– Именно это обстоятельство и не дает мне покоя, вынуждая ради поиска правды вести нелепый разговор с нечистым на руку человеком. Еще раз повторяю: мне во что бы то ни стало необходимо выяснить все детали относительно рукописи.
– Уверяю вас, мне теперь это необходимо ничуть не меньше, чем вам, – одновременно сердито и растерянно сказал Георгий. – Я требую тщательного разбирательства! Вашему приятелю уже все равно, а мне – нет.
– Я не позволю чернить имя Заболоцкого! – возмущенно парировал Борис Валерьевич. – Когда вы закончили работу над романом?!
– Если не считать вычитки, за несколько недель до того, как в первый раз пришел к вам.
– А рукопись Станислава Георгиевича лежит у меня, как я уже говорил, не один месяц. Я неоднократно собирался пустить ее в работу, но автор постоянно находил недочеты и правил некоторые главы. – Редактор достал с полки одну из книг умершего писателя и показал Георгию фото, напечатанное на обложке. – Посмотрите внимательно. Вы точно с ним не знакомы?
– Впервые вижу это лицо, – сухо сказал Георгий, недовольно покосившись на фотографию. – Теперь я уже совсем ничего не соображаю.
– Не вы один, – вздохнул Борис Валерьевич. – Выходит, мистика какая-то, а я склонен доверять лишь фактам. – Он ненадолго замолчал, и по выражению его лица было видно, что он хочет сказать что-то важное, но не знает, стоит ли это говорить. Взвесив как следует пока еще не выпущенные на волю слова, он продолжил: – Знаете, Георгий Алексеевич, а ведь ваша рукопись намного качественней. Роман пестрит множеством важных деталей, которые отсутствуют в материале Станислава Георгиевича.
– Так рукописи отличаются?! – внезапно ожил начинающий беллетрист.
– Да. Но не настолько, чтобы считать их разными произведениями.
– Я прошу вас дать мне на время рукопись Заболоцкого! – воскликнул Георгий. – Я должен прочесть ее. Может, я смогу хоть что-нибудь понять в этой темной истории.
Редактор задумался. На несколько минут в кабинете повисла напряженная тишина, душащая, лишающая способности мыслить в правильном русле. Георгий посмотрел в окно. На небе сгущались черные тучи, намекающие городу о скором начале сильного ливня. Поднялся порывистый ветер, и деревья стали махать ветвями, издавая шелест бесчисленного количества листьев. Редкие прохожие ускоренным шагом двигались по тротуарам, явно желая успеть добраться до своих уютных жилищ или временных укрытий до того, как небо с громом и молнией обрушит на город тонны воды.
Мрачная картина улицы напомнила писателю о смерти, и он прервал тишину вопросом:
– Когда умер Заболоцкий?
– Утром 16 мая, – машинально ответил Борис Валерьевич, все еще о чем-то усиленно думая.
Георгия словно ударили тяжелым предметом по голове. Ему стало не по себе, но он не подал виду.
– Можно мне взять рукопись вашего друга? – переспросил он еще раз.
– Что? Ах, да, – опомнился редактор. – Я попрошу сделать вам копию нескольких глав, тех, в которые вы внесли большую часть правок и дополнений.
4
Дождь неистово барабанил по стеклам и крышам домов, и, казалось, даже не собирался утихать. Потоки грязной воды несли мелкий мусор по крутому асфальтированному спуску к пруду, застывшему свинцовым пятном на теле центрального парка, расположенного в конце улицы, на которой жил Георгий.
Сильно захмелевший в результате работы очень неплохого помощника в борьбе со стрессом – неразведенного виски, начинающий беллетрист любовался через панорамное окно поглотившей город стихией и размышлял о случившемся казусе. Мысли двигались в его голове вдоль колеи неразрешимых вопросов. Конечной целью их движения была дата, названная редактором в кабинете: «шестнадцатое мая». Ведь именно тогда (в день смерти Заболоцкого) Георгий из-за пережитой им автокатастрофы, случившейся днем ранее, впал в непродолжительную кому.
Писатель закрыл глаза и с фотографической точностью воссоздал в своей памяти события последних минут перед ударом его машины о бетонное заграждение. С такой же точностью он мог описать все, что чувствовал, когда находился в бессознательном состоянии.
Пребывая посередине между этим и тем миром, Георгий словно побывал во многих местах, наблюдал за поведением разных людей и слушал их разговоры. А после выписки из больницы он принялся выплескивать услышанное и увиденное на бумагу, придавая тексту художественную окраску. Но уверен ли он в том, что авторское право на получившееся в итоге произведение принадлежит ему? Несомненно, Георгий писал роман своей рукой. Но кто управлял ею?
Вскоре писателя начали мучить странные предположения мистического характера.
«Хороший план, Станислав Георгиевич, – подумал он вслух, поглядев с горькой, но в то же время иронической усмешкой на страницы чужой рукописи, хаотично разбросанные на мраморной глади журнального стола. – Решили немного отредактировать текст? – потом глубоко вздохнул и залпом осушил стакан, наполненный до краев лекарством семилетней выдержки. – Рад был помочь… Наверное, для вас эти правки имеют существенное значение, иначе бы вы так не суетились. Но не переживайте, я завтра же попрошу редактора принять «мой» вариант рукописи под вашим авторством. Вы ведь этого добивались, не так ли? Думаю, никто не будет возражать. Тем более что материал, принесенный мной, Борису Валерьевичу понравился больше».