Предлагаю ознакомиться с видео версией на YouTube:
https://www.youtube.com/watch?v=IyeLkq89Bjc&t=2694s
Третий день к ряду лил сильный нескончаемый дождь. Грунтовая дорожка к трактиру, который стоял поодаль от Домициевой дороги, раскисла и превратилась в месиво. Стояла промозглая погода, солнце никак не могло пробить толстую пелену туч. У самой Домициевой дороги стояла почтовая служба, в ее распоряжении было много лошадей, которых меняли гонцы, бывало, по несколько раз на дню, оставляя уставших и заезженных животных в стойлах на отдых, а сами мчались дальше, чтобы передать важное поручение или новость как можно скорее.
Так же здесь проезжало много разных важных персон с охраной, державших дальний путь; постоянно сновали легионеры, проходя длинной многочасовой вереницой на очередную войну или возвращавшихся с нее, и обычный плебс, докучавший посетителям попрошайничеством.
Патриции недовольно воротили нос от условий, в которых приходилось спать и есть, но это была последняя из самых ближайших остановок и не было выбора у путника, кроме как пополнить тут запасы, подкрепиться и отдохнуть, прежде чем двигаться дальше через Альпы.
В почтовой гостинице была своя каупона, но она не пользовалась популярностью, во многом благодаря высоким государственным ценам и многие посетители стремились к трактиру неподалеку. Измазываясь и проваливаясь в грязь, ругались и проклинали, что пошли туда, но упрямо продолжали идти, ибо трактир, с поэтичным названием "Римский путь", прославился тем, что туда не чурались заходить разного рода патриции, богатые плебеи, известные люди, хотя им могло это стоить политической карьеры. Но подобное правило для богатых скорее действовало в Вечном городе, чем здесь - в предгорье Альп, ибо само по себе добраться сюда значило провести в пути долгое время, что так выматывало путника, что ему становилось все равно на политическую карьеру на этом краю мира. Это было место, шутливо прозванное местными - форумом, где два разных пласта сословий, хотели они того или нет, но непременно нет-нет, но встречались.
- Я испачкал себе все сапоги! И если здесь будет кислое вино, клянусь Юпитером, я спалю эту грязную забегаловку! - доносилась громкая ругань с улицы. Люди, сидевшие ближе всех к двери, обернулись, остальные ничего не услышали из-за музыки, которую играли бродячие музыканты.
Трактир представлял собой двухэтажное здание, грубо собранное из неотесанных досок и бревен. От этого вид здания был покосившимся и заброшенным. Из небольшой каменной трубы беспрерывно валил дым, разнося запах яств. Во дворе трактира сновал люд, уже изрядно перебравший и ищущий путь домой.
Дверь с грохотом распахнулась. Духота ударила в нос. Пахло разным сумбуром из пота, еды и еще непонятно чем. Вошли трое крепких вооруженных мужчин, облаченных в плащи из дорогой ткани и остановились у входа, осматривая тускло освещаемое помещение. Мужчины прошли к небольшому столику по скрипящему деревянному полу, оставляя позади себя грязный шлейф от плащей, и комья грязи и листьев от сапог. Они тут же прогнали зеваку, занимавшего единолично целый стол. Стол и скамья по чистоте едва уступали полу.
К преторианцам, прихрамывая, подошел хозяин трактира, на вид старик, но в нем прослеживалась былая удаль и сила, увядшая с годами, но не смотря на это солдатская выправка присутствовала.
- Приветствую уважаемых гостей в моем скромном трактире, могу предложить вам вино и мясную закуску, щедро сдобренную гарумом, зовут меня Ауфидий, - быстро протараторил он и выдавил уставшую улыбку. Впалые его глаза безжизненно обсмотрели троих мужчин, в которых он признал преторианцев. Уже немного заросшие их лица расплывались в противных улыбках.
- Давай, старик, неси, мы такие голодные, что можем съесть целого быка! Да побольше вина! - остальные кивнули в такт.
Старик ушел. Затишье в таверне прекратилось и послышался привычный шум возни. Несмотря на позднее время, казалось, никто уходить восвояси и не собирался.
Вскоре появилась миловидная девушка, небольшого роста, на вид ей было около четырнадцати лет, на ней был одет засаленный фартук, из-под которого торчала уже прохудившаяся одежда. Преторианцы и не заметили, как перед ними уже стояли большие кружки с вином. Девочка так же быстро ускользнула из виду.
Бывший самым разговорчивым и языкастым в компании, преторианец по имени Луций Ноний Аспренат, был склизского вида, его лицо не могло принять какого-то одного выражения, меняясь и перестраиваясь ежесекундно было сложно понять, что у него на уме. Его не сходившая ухмылка раздражала тех, кто был к нему непривычен. Разговаривал он дерзко, хлестко, но при этом его взгляд бегал, куда угодно, но никогда не останавливался на собеседнике дольше, чем на пару секунд. Большая массивная челюсть лишь добавляла его лицу неприязни.
Был он среднего роста, но сутулился. Благодаря острому уму и известности своего рода, но не силе и отваге, стал служить он в личной гвардии императора. Это было два разных человека на службе и вне ее. Хитро и усердно прислуживая тем, кто его выше, с таким же противоположным озлоблением и снобизмом ему были отвратительны те, кто был его ниже.
Флавий Волькаций Тулл, второй преторианец, сидевший посередине стола и придирчиво оглядывавший весь этот сброд, как он считал, был человеком в большей степени ведомым, от мнения двух своих сослуживцев, ибо он был самым молодым среди всех, но старался отстаивать свою точку зрения, или по крайней мере, ее озвучить, даже если заранее знал, что его мысль будет отвергнута. Высокий и статный, его юное лицо было немного женственным и изнеженное богатством. Воспитанный лучшими учителями, он имел прекрасное образование, но ему приходилось потакать старшим преторианцам по долгу службы, что было для него невыносимо, зная, что он знатностью превосходит всех их вместе взятых, но он терпел. Часто Флавий покупал себе послабления по службе за немалые деньги, коих в его распоряжении имелось много, отец не скупился на просьбы единственного сына. Копившуюся злость, он мог спокойно выплеснуть на рабе, забивая его досмерти, он был жесток, но никто никогда не видел, чтобы он проявлял храбрость или смелость, лишь трусливую осторожность.
Третий, Секст Долабелла, был небольшого роста, но коренастым мужчиной, огромной физической силы и ловкости. Будучи глуповатым, но наглым, грубым, неуступчивым, он умел требовать с сослуживцев дисциплины, когда надо и не надо, да и всячески приставать к ним и выяснять отношения, вновь доказывая всем свою суровость. Лишний раз связываться с ним было очень проблемно, поэтому никто не хотел иметь с ним никаких дел.
Всем он говорил, что был из обедневшей семьи плебеев, чем непременно вызывал насмешки за спиной сослуживцев, о чем постоянно имел переживание, но ничего поделать с этим не мог, лишь копил свою ненависть и умножал злопамятство. Про свою семью он не рассказывал ничего, ибо сам никогда ее не видел. Он с самого детства был солдатом, сколько себя помнил. Казарма была его домом.
- А здесь совсем даже ничего, если приглядется! - громко засмеялся Луций, провожая взглядом уходившую девушку и жадно запивая вином.
- Даже не рассчитывай на нее, она будет сегодня моей! - скривился в улыбке Секст, в деталях рассказывая, что с ней сделает.
- Она выберет меня! - еле слышно сказал быстро охмелевший Флавий
Услышав это, двое других расхохотались.
Их стол быстро наполнился яствами, и они сразу же набросились на еду, как саранча. Добавляя себе в тарелку побольше гарума, от которого пахло подтухшей рыбой. Народ потихоньку начал расходиться. Музыканты вяло доигрывали знакомые мелодии. Наевшись, преторианцы откинулись на скамью и принялись за вино. Молодая девушка представилась им Пласидой. С каждым новым подходом к столу она слышала в свой адрес все более похабные и откровенные речи.
- Эй Пласида, я щедро тебе заплачу если ты скрасишь вечер со мной! Ха-ха.
- Нет! Не слушай его, я тебе предлагаю цену больше той, что он тебе заплатит!
Испуганные глаза девушки лишь раззадоривали пыл преторианцев, и один из них попытался тронуть ее ниже талии. Девушка вскрикнула и убежала, что вызвало у них лишь громкий смех.
Через несколько минут неспеша подошел старик, до него доносились отдельные слова про службу, женщин и оружие. Старик навис горой над их столиком и сверкнул каждому в глаза. Разговор притих. Старик держал в одной руке гладиус, а в другой кинжал-пугио.
- Кто из вас собак тронул мою дочь?! - властно проговорил он, и нацелил острие на Флавия, сидевшего посередине.
Мужчины непонимающе переглянулись, хмельное сознание туманило рассудок, но потом, через несколько секунд, они потянулись было за оружием, старик проревел:
- Кто дернется - убью на месте! - его умелая хватка и крепкая стойка придавали его словам веса. Преторианцы подняли руки, продолжая осознавать, что происходит.
- Вы мне сразу не понравились, - он еще раз вгляделся в каждого, - да точно, на ваших лицах лишь отпечаток увеселений, вы из под материнской полы недавно вышли, а уже, небось, чувствуете себя господами?! Кто посмел тронуть мою дочь?! - проорал истерично старик и со всей силой ударил гладиусом по столу.
- Успокойся, успокойся, - затараторили преторианцы.
Шум привлек остатки людей, что не успели покинуть трактир. Слышались перешептывая: "Он их точно покалечит", "Их покинула сама фортуна", "Неповезло им..".
- Я не трогал твою дочь, клянусь Юпитером Статором! - сказал Луций.
- И я! И я не трогал! - чуть ли не прорыдал Флавий.
- И я, - скупо выдавил Секст.
Старик плюнул на стол:
- Вы видели? Народ честной свидетель - вы трусы, вы бабы, которые не отвечают за свои поступки. Пошли отсюда, чтобы я вас больше здесь не видел! Вы не достойны служить в почетной страже императора.
Освистанные преторианцы встали и быстрым шагом направились в сторону двери и вышли.
Свежий ночной воздух привел их в чувство.
- Собака! Да я его голыми руками разорву! Да если бы не вино и пиво, я бы с ним разделался прям там же! - сокрушался Секст.
- Не надо было тебе с Луцием лапать ту девку! Проблемы нам лишние не нужны! Вы уже верно забыли про наше важное поручение?
- Заткнись, Флавий! Или ты не видел, что девке самой нравилось? Тут, похоже, дело не в ней. Какой отец плебей, будучи в своем уме, не отдаст свою дочь самим преторианцам? А, ну скажи, Секст?
- Верно, да они сами подсовывали нам своих дочерей за вознаграждение!
- То были потаскухи! А их отцы презреннейшие из существующих! Этот же не нуждается в ваших деньгах, он имеет свое дело! Вы видели его выправку? А как он управляется с мечом? - рассуждал Флавий, - но все же он нанес мне оскорбление, чего я не потерплю!
- Остынь уже, ты еле стоишь на ногах! Нееет, здесь не все так просто, нам надо узнать про него.
Секст тут же поймал первого попавшегося зеваку:
- Поведай нам, что знаешь про трактирщика? Он крепко треханул его, но пьяница лишь испугался и начал нести бессвязный бред. Второй пойманный смог поведать им, что владелец трактира - уважаемый человек, не только здесь, но вроде бы и в Риме. Дальше что либо выпытать у вдрызг пьяного, еле вяжущего слова прохожего, не удалось. И Секст бросил эту затею.
- Он сегодня понесет заслуженное наказание, - процедил Луций. Он размахивал кулаками и говорил, что он сделает с ним сегодня. Секст же скрипел зубами, и перебивая Луция, вставлял свои версии расправы. Флавий сидел с широко открытыми глазами, и его бросало в пот, но темнота скрывала от всех его страх, от которого у него начали трястись руки. Он изредко поддакивал, когда требовалось его мнение.
Они дождались, когда уйдут все посетители. Но свет в трактире не гас. Они прождали еще с получаса для верности.
Проверив свое боевое облачение на всякий случай, они зашли в трактир. В помещении было темно, за исключением одного столика, на котором стояла свечка; за столом сидел тот самый старик.
- Я вас уже заждался.., - не успел трактирщик договорить фразу, как с ярыми криками на него бросились трое преторианцев, попутно доставая из ножен гладиусы.
Старик задул свечу, и тьма поглотила последний его образ, запечатлев в памяти обстановку. Луций сразу остановился и присел. Секст упал на рядом стоящий стол, споткнувшись о сломанную половицу. Послышался грохот и ругань. Флавий нечаянно пнул присевшего Луция с такой силой, что тот распластался на полу, но сам Флавий устоял на ногах. Лунный свет слабо просачивался сквозь заколоченные досками окна, но его не хватало, чтобы что-либо разглядеть, ибо сквозь высокий и густой лес ему было не пробиться.
Послышались стоны. В темноте, у выхода резко появился свет, неровно освещавший лицо старика.
- Если кто из вас двинется с места, я его прикончу на месте!
Послышались шоркающие шаги, доносившиеся, как казалось преторианцам, отовсюду одновременно, и от этого еще более нагнетавшие обстановку.
- Как же ты собираешься нас прикончить старик в такой-то темноте? Зажег бы свечу что ли? - язвительно сказал Луций, нащупывая меч.
- А мне и незачем к вам идти, за меня все сделает моя собака.
Затем в темноте разнеслось рычание, которое заставило всех подчиниться.
- Ты не подумай старик, мы к тебе пришли просто поговорить, - сказал Секст, тяжело дыша - он при падении ушиб ребра, - Ты оскорб..
Флавий не дал договорить Сексту и перекричал его:
- Просто дай нам уйти, по-добру по-здорову, мы более сюда не вернемся, клянусь Юпитером!
Старик начал смеяться и противно закашлял:
- Это вы диктуете мне условия? Вы вломились ко мне, задумали зло и еще хотите, чтобы я вас отпустил? Ха - ха. Я не преступник и не собираюсь им быть, но по нашим древним законам - вора или грабителя и тем более разбойника - полагается убивать на месте. Без суда.
Воцарилась тишина. Луций не смог найти свой меч в темноте и взял кинжал- пугио. Секст сидел в паре метрах от Луция, но подойти к нему не решался, боясь шумом спровоцировать собаку.
Флавий стоял и боялся пошевелиться, он был ближе всех к двери и дальше от своих товарищей. Он схватился за рукоятку меча, прислушиваясь в тишину, боялся пропустить каждого шороха. Тишину разрезало лишь тяжелое мужское дыхание, да периодичный рык собаки.
- Ты тоже нарушаешь древние законы, - вдруг произнес Луций.
Старик удивился.
- Какие же?
- Римские граждане не могут быть растерзаны собаками как рабы, им положено больше чести - их казнят.
Старик покряхтел и вздохнул, обдумывая ситуацию.
Секст решил тоже вставить свое слово:
- Ты все равно бессилен против нас троих, даже со своей вшивой шавкой!
Последовала череда молний, следом прозвучал раскатистый гром.
Комната озарилась ярким светом.
Молния осветила на другой стороне зала старика, держащего два пилума, он гладил огромную псину, которая размерами была с самого сидящего старика, она сидела положив морду на скамью. Остальные скамьи трактира были перевернуты и поставлены на столы. Трое преторианцев, наконец, смогли сориентироваться в пространстве на миг, но потом комната снова погрузилась во мрак.
Секст любил оружие, как ничто на свете, даже на относительно хмельную голову его взгляду хватило тех мгновений молнии, чтобы зацепиться за пилумы в руках старика. Он не мог себя сдержать:
- Откуда у тебя такие пилумы? - Секст знал, что гладиусы можно было купить на черном рынке, частенько солдаты продавали трофейное снаряжение, но редкостью были пилумы, они не пользовались популярностью, слишком специфичным было это оружие для обывателей. И даже не это поразило Секста, а то, что такие пилумы не использовались уже давно в римской армии, лет сорок, после очередной реформы Императора Октавиана Августа.
- Мне надоело здесь с вами попусту болтать! - старик терял терпение и чуть было не вскочил со скамьи. Собака, почуяв это, залаяла.
- Имей честь старик! Мы тебя не тронем, и не хотели трогать. Отпусти нас! Прошу прощения за своих сослуживцев, но я не виноват, клянусь. Мой отец очень богат и имеет связи, он тебе щедро заплатит! - пытался скрыть всхлипы Флавий, его слова еле вырывались из-за подступившего кома в горле.
- За себя проси прощения болван! - прошипел Луций.
- А ну прекратить! Я вас сейчас двоих..!
- Мы тут по твоей вине! Не лапал бы ты кого попало, не было бы нас тут!
За громким лаем было тяжело что либо разобрать. Все слилось в один громкий шум.
- Да много ли вы знаете о чести? - прокричал старик, все притихли, - Сколько вы варваров порубили за свою жизнь? Сколько товарищей спасли на поле брани? А сколько лиг истоптали ваши ноги в натирающих калигах? Продажные шкуры! Даже сейчас, вместо того, чтобы забыть все обиды и объядиниться, вы готовы перегрызть друг другу глотки. А будь вы в гуще сражения? Да вас бы перерезали всех как кур! Ох, беда ждет отчизну с такими то сынами! Твой папочка будет тоже тебя вызволять из лап жестоких варваров? Эй! Я к тебе обращаюсь! - лишь барабанный стук капель о крышу раздавался в тишине, - И в мое время было много разного, на это я не жалуюсь, но глядя на вас, мне становится непонятным, как, например, галлы второй раз, до сих пор еще не взяли Капитолий? И кто вам сказал, что нести ответственность будет тот, кто лапал мою дочь? Вы все ее понесете заслуженно.
- Оскорбления, исходящие из твоих уст нам ясны, ты просто в данный момент в удачной ситуации старик, окажись дела наоборот, уверен ты бы уже молил о пощаде, - сказал Луций
- Я был даже в самой худшей ситуации, которая вам могла когда либо присниться! - закричал старик.
- Если ты нас не отпустишь по добру, то я буду твоей самой худшей ситауцией, - дерзил Секст, сжимая рукоятку меча.
Старик его перебил.
- Разве может испугаться римлянин, честно отслуживший родине много лет и пробывший во многих жарких сражениях, какого то сопляка, который не был ни разу даже в мало-мальской битве?
Секст замолчал, ответить на эти слова ему было нечем. Он встал. Вытащил из ножен меч.
- Хватит с меня этой комедии! Давай трави на меня свою собаку, я тебе покажу, что такое римский дух!
Но тут же Секст вскрикнул, его меч упал, а сам он присел. Копье, которое метнул старик, вонзилось Сексту в руку.
- Ааа, ублюдок! Я тебя разорву в клочья! Тебя и твою собаку!
Луций вскочил и вытащил было гладиус, застрявший в щели между подгнившими половицами. Раздался громкий голос старика:
- Сядь и выкинь меч! Иначе мое копье пронзит уже тебя на сквозь! Вы думали я с вами сюсюкаюсь?
Луций выкинул меч и ругнувшись сел. Флавия бросило в дрожь и его ноги сами посадили тело на пол.
- Не заткнете своего дружка, то придется его заколоть!
Луций с Флавием принялись затыкать рот Сексту, но тот укусил чью то руку. Луций вскрикнул и пнул тяжелым сапогом его в бок. Постышались стоны. Флавий наощупь принялся делать перевязку. Сверкнула молния и он увидел, как два пальца у Секста отсутствуют.
- Если ты не заткнешься он нас всех убьет!
Секст замолчал только после перевязки, продолжая скулить и браниться.
Настала тишина. Преторианцы окончательно убедились в серьезности слов старика, и никому больше не хотелось его злить.
- Да кто ты такой? - Луций внимательно вглядывался в темноту, но видел лишь смутные очертания старика и собаки. Он хотел разговорить и раздобрить старика, чтобы выиграть время, немного успокоиться, придумать план, но в голову ничего не приходило. Секст скулил от боли, но вскоре его стало не слышно. Он отключился.
Ауфидий был словоохотливым человеком, он любил рассказывать о событиях прошлого, никогда при этом не хвастаясь и специально не докучая своими рассказами, только лишь по просьбе или при особом случае. Недаром все в округе знали его историю и прониклись уважением, хотя были и завистники умалявшие его заслуги перед Римом.
Ауфидий вздохнул.
- Хорошо, я расскажу вам, но за это вы уберетесь отсюда сразу же, как я закончу. А пока идет дождь, вы по моей милости можете переждать здесь.
Луций с Флавием согласились.
- А этому будет уроком, как хапать мою дочь, если я не отсек ему всю руку - его фортуна, но воином ему отныне с такой раной не быть - это точно. А вы радуйтесь, что я вас не зарубил еще при входе.
- Служил я в ХVIII Победоносном легионе, на тот момент давно, порядка 15 лет. Кидали нас с песков Сирии, до болотистых мест Реции. Много где я успел послужить. Я не был центурионом или даже опционом, я был обычным солдатом, как и мой отец, который сгинул еще до моего рождения, в стычке с иберами - так рассказывала моя мать, которая уже, наверно, давно умерла. Я не видел ее уже несколько десятков лет - старик перекинул ногу на ногу, сел поудобнее и продолжал рассказ, попутно окунаясь в те давние события.
Тогда были совсем другие времена - времена великого Августа, отца римского народа. Да-а, мы солдаты любили его, наверно, как и он нас, ведь армия всегда опора власти. Нашим военачальником был Публий Квинктиллий Вар - совершенно непригодный к войне человек, лишь власть и золото владели им. Будучи легатом Сирии, мы под его командованием подавили восстание евреев, после смерти царя Ирода. Вот тогда он и показал свою жестокость, нам было приказано распять множество людей, среди которых были старики и даже женщины, участие которых в восстаниях были не доказаны и туманны. Их мольбы и стенания, когда забиваешь им в руки гвозди, до сих пор стоят у меня перед глазами и часто снятся по ночам. Многие из нас делали это со слезами на глазах, а тех кто не подчинялся, избивали палками до смерти, а выживших увольняли с армии.
Потом нас перебросили на далекие германские земли, на покорение племени херусков.
Они были сильны, но наши легионы смяли их сопротивление. На их землях мы чинили римское право, под властью Вара. Многие безобразия он там творил, насилие, кровь и грязь - а мы подчинялись безропотно, ибо к тому моменту Вар обрел большую власть, сблизившись с Августом, женясь на его племяннице.
Наведя порядок, мы готовились к зиме. Понаприбыло множество народа с соседних близлежащих селений. Они начинали строить дома и торговать с нами. Так постепенно многие солдаты в тайне начали обзаводиться женами. А некоторые женщины даже прошли от Сирии до германских земель с детьми на руках, вместе с солдатами, стойко преодоливая походные лишения.
Вар закрывал на это глаза, предоставляя солдатам немного личной жизни в лагерях, для поднятия духа, что потом вышло нам, как оказалось, боком.
Марсы подняли восстание, и мы двинулись на его подавление. Мы все рассчитывали всё докончить до зимы. В войсках были хорошие настроения, все шли как на прогулку, зная, что враг не силен и численность его небольшая.
Чтобы сократить путь, Арминий - командир конной алы германских ауксиллариев - как мы потом узнали, нашептал Вару про некий путь, и тот повел легионы в совершенно другом направлении в неразведанной местности. И этот путь лежал через проклятый Тевтобургский лес..
Старик закряхтел и прокашлялся. Дождь продолжал барабанить тяжелыми каплями по крыше. Где-то в зале протекала крыша сразу в нескольких местах, и вода неприятно капала. Пока старик стих, Луций сказал Флавию ждать его сигнала, и тогда они должны были побежать разделившись и выбежать из таверны.
- А как же Секст?! - шепот Флавия чуть было не перешел в крик.
- Тише, дурак! - прошипел Луций, - Ты что, не знаешь его? Очнись он сейчас, и драка неминуема, Секст даже безруким пойдет на старика, тебя и меня он не послушает, и ты это знаешь! Вступаться за него я не буду! А с одной его рабочей рукой шанса победить пса и свихнувшегося старика-легионера у него нет!
Флавий ничего не успел ответить, старик продолжил рассказ.
- Наша походная колонна сильно растянулась, женщины и дети пошли с нами. Женщины не хотели терять своих мужей, они шли сзади, тормозя наше продвижение. В тот роковой день Вар отправил на разведку контуберний, но никто из него не вернулся. С разных концов колонны стали поступать все больше сообщений, что германцы наносят удары и скрываются в густой растительности, где их не поймать.
Удары германцев учащались, и численность их все возрастала. Паника охватила сначала обычных людей. Они пытались бежать с конца, поближе к войску, тем самым создавая сумятицу, на, и без того узком и тесном, проходе в лесу. Вскоре войско дрогнуло. Паника передалась легионерам. Командованию основная масса войск уже не подчинялась. Все части были разрознены. Простые солдаты не знали, что делать, поэтому мы все начали прорываться вперед, туда - где путь был более свободным.
Но потом паника достигла пика, когда наша небольшая часть, которой еще руководил наш центурион, встретила на своем пути римских солдат, в основном романизированных германцев и галлов, перешедших на строну Арминия и германцев.
Меня охватил поначалу ужас. Драться с римскими солдатами, пускай и галлами, которые знают тонкости римского боя?
Раньше я всегда был уверен в непобедимости нашего порядка, дисциплины и наших приемов. Но тогда моя вера во все это пошатнулась в ту секунду.
Повсюду был хаос. Крики, стоны, плач - все это смешалось в один громкий звук, приказы центуриона были еле слышны, хотя видно было, что он рвал горло.
Нашей манипуле помешали выстроиться германцы. Они налетали на нас со всех сторон. Мы встали в круговую оборону. Град копий посыпался на наши головы, я видел как мои товарищи падали наземь, но я не мог к ним подойти. Потом начался жаркий рукопашный бой.
Все смешалось. Мы путали в бою друг друга. Нас спасла потрепанная манипула центуриона Целлия, которого убили в этом бою, и мы вместе с ними продолжили путь.
На всем протяжении нашей растянувшейся армии происходили бои и никто не знал о ситуации в целом. Мы пробивались дальше. К нам прибивались отдельные легионеры, кто смог вырваться из локального окружения. Нашего центуриона убили со спины. Слишком большое внимание привлекала их красочная форма. Германцы старались заколоть сперва центуриона, нежели легионера. Командовать стало некому. И вот тогда я взял командование на себя. Что-то заставило в тот момент меня это сделать, времени на раздумья не было.
Дорога превратилась в жижу, все увязали в ней, местами по пояс. Те, кто вовремя не бросил все лишнее - погиб. Многие пытались оборонять повозки, но их всех перерезали. Жизнь была в движении, нельзя было останавливаться ни на секунду - иначе смерть. От нас времененно отстали, они окончательно окружили остальные остатки армии и принялись истреблять всех, кто был в кольце. Мы шли уже двое суток в быстром темпе, гонимые страхом, все в грязи, голодные, уставшие и холодные. Наш отряд стремительно таял. Но заботиться о раненых мы не могли.
Никто не понимал, как такое могло случиться, да и не те мысли нас занимали тогда. Мы хотели выжить. Нас осталось двадцать человек.
Теперь вы понимаете, почему я не проложу хотя бы доски к таверне?
Потому что людям служит напоминанием, что мы сражались в таких условиях. И многие мне говорят - это невозможно! Но я им отвечаю - я перед тобой, стою невредимый.
Все, кто приходит ко мне, с каждым разом проникается уважением все больше и больше, преодоливая эту грязь здесь - не спеша и в мирных условиях.
Это мой символ тех событий.
- А что стало со всеми остальными? Как вы выбрались? - завороженно слушал Флавий.
- Ха- ха, если бы ты имел опыт войны, то не задал мне такой тупой вопрос, мальчик. Всем известно что из Тевтобургского леса не выбраться живым.
- Но ты старик здесь?! Тогда как? - выпалил Луций, невольно заинтересовавшийся рассказом.
- Нас взяли в плен.. Да-да в плен. Ты бывал в плену? А в шкуре раба?
- Нет, мой род очень знатен и...
- Плевать мне на твой род! Тогда ты неженка и неуч! Едва мужчина! Вы в своей гвардии только ходите собак да кошек распинываете сапогами в стороны от императора! Врага больше амбарной мыши и не знаете! Старик сплюнул и продолжил.
Итак, мы вымотались вкрай. Настала смертельная усталось. И вот тогда нас взяли в плен после короткого боя. Тогда уже было все равно на свою жизнь, многие уже смирились со своей смертью. Никогда римский дух еще так не был унижен и посрамлен. Тогда я почувствовал себя ничтожеством. Я понял, что наша непобедимость лишь вопрос времени, что найдется такой враг, который способен будет разгромить нас. Я пожалел тогда, что не выбрал плуг и соху в свое время, как мой отец.
Германцы собрали нас в кучу, сняли доспехи и оружие. Мы стояли в осенний дождливый холод в одной одежде. Наши глаза потускнели и померкли в тот час. Вот тогда и проявлялась сила римского духа, вместе с его ничтожестью.
Кто-то из легионеров вопил о пощаде и предлагал все деньги мира за свой откуп; излишне плаксивым отрезали языки на месте, кто-то пытался стоять твердо и решительно, насколько это было возможно, но они были скорее запуганы, что им не хватало даже духа вопить, а кто-то проявлял истинный героизм, как мой товарищ Кальд Целий. Именно он достоин прославления на все века. После того как нас заковали в цепи и раздели, чтобы провести под ярмом - позорнейшим из наказаний для римлянина, Кальд стеганул себя по голове тяжелой цепью, дабы размозжить ее: рабство было для него хуже смерти. Как и для нас всех и каждого на гражданке или вдалеке от войны; там все клянуться не попадать в рабство к варварам, но исполнить обещание смерти в таком случае не у многих.
И вот с первого раза Кальд разшиб себе голову, но не до конца, лишь левый его глаз и левая сторона головы превратились в месиво. Тогда он тут же ударил себя повторно, что было силы, и достиг желаемого - он размозжил себе голову напрочь, что мозги его разлетелись во все стороны, окропив нас. Германцы ужаснулись такой храбрости, но глядя на ноющих римлян восстановили свой дух и повели нас под ярмом к своим. Я был до глубины души поражен отвагой моего друга. Да простит мне Янус мою трусость тогда!
Луций хотел уже подать сигнал к бегству Флавию, но что-то его останавливало. Слова старика заставляли задуматься, но он все равно испытывал странную смесь из презрения и уважения. Он себе обещал бежать, пускай даже он один, но ему хотелось дослушать рассказ.
Флавий же был полностью поглощен рассказом, он так вжился в роль старика, что его тело слегка подрагивало, ему было очень интересно. Он проникся большим уважением к Ауфидию.
Секст по-прежнему был без сознания.
Ауфидию было все сложнее говорить, его голос дрожал.
- Нас согнали к остальным пленным, которых удалось поймать в округе. Мы увидели какой ужас творили варвары с нашими. Вопль чудовищной боли, криков и смерти витал над темным лесом вместе с воронами. Мне до сих пор снятся кошмары каждый день и передо мной стоит та самая картина. Даже римляне, которые сохраняли лицо и самообладание с выдержкой, подверглись животному страху, полностью утратив человеческий вид. Все готовы были умолять варваров, сделать всё, все их просьбы, чтобы не подвергнуться участи своих товарищей.
Офицеров приколачивали за руки и за ноги в живую к деревьям, некоторые из них срывались с гвоздей под своей тяжестью и падали головой вниз, и их поломанных все равно, по новой, тащили на дерево приколачивать - это была жертва их богам. Особо жестко распралялись с судьями - с них заживо снимали кожу, уж очень не любили их германцы.
Мне повезло, хоть я и взял командование на себя - на мне не было отличительных знаков офицера, это меня и уберегло. С тех пор я и не люблю вычурность и роскошь.
У многих отрезали головы и прибивали к стволам деревьев в честь богов, да в назидание таким, как мы. Проведя все свои ритулы германцы с оставшимися пленными ушли к себе в глубь чащобы, в числе которых был и я.
Я уже не помню, сколько мы шли, но нас привели в какой-то варварский городишко, где нас выставили на продажу в рабство. Вечером варвары закатили пиршество, и продолжалось это целую неделю. Нас десятерых купил богатый германский вождь, и мы еще неделю добирались до их земель.
А там мы стали рабами... Нас заковывали в толстые цепи, дабы не сбежали и нагружали тяжелой работой, за неподчинение или проявленную усталость, да и за просто так, нас пороли до мяса. Некоторые не выдерживали этого и умирали.
Целых шесть лет! Шесть страшных, унизительных лет моей жизни я провел там на работах.
Поэтому я понял цену рабству, когда человек оскотинивается, человек теряет все свои признаки, забывает свою гордость, лишь страх очередной порки владеет им и бессильная ненависть к хозяину, когда даже ребенок может делать с тобой все, что захочет.
И я больше не держу рабов, я держу хозяйство сам, а людей нанимаю на работу к себе.
Секст начал приходить в себя, старик продолжал:
- Но в один прекрасный день я подговорил всех бежать. Мы планировали побег почти год и продумали все до мелочей. Нас осталось всего пятеро. И вот мы, усыпив их бдительность, крадучись, пошли на выход. У нас в лесу было место, где мы должны были встретиться и ждать полчаса; если не успел к этому моменту - беги.
Мы сделали подкоп в хлеву, в котором жили и дали деру кто куда, в рассыпную. Я последним выбрался из ямы. Когда я убегал, то увидел малолетнего сынка вождя, который стоял рядом со входом в дом. Охрана куда-то отлучилась, чего никогда почти не случалось, и я, не долго думая, прихватил ребенка с собой. Я бежал без оглядки к назначенному месту, где меня уже ожидали. Все без лишних слов поняли меня, когда я принес мертвого ребенка - я, видимо, слишком сильно, от страха, сжимал ему рот, а он трепыхался. Мы бежали дальше, затем шли без остановки. Мы знали, что за нами охотятся и нам несдобровать в случае поимки: с нас, как с беглецов должны были живьем снять кожу. У нас не было ни еды, ни воды. Мы даже не знали куда идем.
На седьмой день бегов нас поймали. Наш часовой уснул. Мы были обессилены сопротивляться, что-либо делать. Мы предались судьбе всецело, мы все знали что умрем, но как?
Нас крепко избили, мне сломали все ребра. Идти было невыносимо, но я терпел. Не знаю зачем, но видимо так было угодно богам.
Вскоре нас привели в их городок. А там была паника. Народ сновал туда-сюда. Все готовились к чему-то страшному. Многие собирали вещи и уезжали куда подальше, тех, у кого не было возможности - покрепче запирали землянки.
- Римляне! Римляне идут!
Мужчины оставались на защиту. Как только мы услышали, что идут наши, в душе снова начал возгораться забытый уголек надежды. Я забыл про усталость и боль, лишь бы увидеть своих, хотя бы в последний раз, прикоснуться к чему то родному. Нас всех заперли в хлеву. Слышались разные звуки приготовления: лязг металла, ржание лошадей, шум повозок, уезжающих из города. Вскоре город опустел. Наступило затишье перед боем.
Доносились с разных сторон перекличка командирами солдат.
Что произошло потом, не помню, ибо меня сразил крепкий сон на сутки. Но видимо наши крепко потрепали варваров. Войска Германика карали германцев за прошлые поражения. Меня уже разбудили наши, надо сказать не очень дружелюбно. Скорее их смутил мой облик: грязный, вонючий, опухший и обросший.
Я даже не мог нормально говорить, мое лицо после избиения напоминало кровавую кашу. Кое-как мне удалось объясниться.
Как сейчас помню, после моего рассказа, у всех отвисли челюсти. Когда опомнились, нас тут же отправили в лазарет: накормили, напоили, умыли и одели. Никогда еще я не был так счастлив! К нам в палатку заходило много солдат, послушать чудесную историю спасения, но вскоре запретили это паломничество. Меня вызвали, когда я более-менее выздоровел, к Германику!
Такая честь для меня, сидеть у полководца, а еще какого! Он подчинил тех самых херусков, отомстил им, за наши павшие легионы в Тевтобургском лесу. Германик выслушал меня внимательно, жестами приказал открыть сундук. Там лежала голова Квинтиллия Вара!
- Я ее с почетом верну в Рим, где ее захоронят в их семейном склепе, - сказал он, - всех, кого смогли найти мы там - воздав почести, захоронили. Оказывается германцы не взяли никаких трофеев - по их поверьям вражеские вещи брать нельзя. Как поведал Германик:
- Почти весь лес был в костях, поросших травой и занесенных землей и листьями - жуткое зрелище.
После же, Германик отправился с войском в дальнейший карательный поход. Нас пятерых он отправил в Рим с охраной - рассказать народу и сенату про ту страшную резню..
Старик закончил свой рассказ, разразившись кашлем.
Луций с Флавием были впечатлены рассказом Ауфидия, пропитанным несгибаемой стойкостью этого человека, волю которого не сломили сложные перипетии судьбы.
- Наше почтение отец, ты достойный сын римского народа, - проговорил Флавий.
Луций кивнул про себя.
- Отец, ты прости нас, дай нам уйти, не вреди нам, твой рассказ вдохновил нас и мы рады, что нам удалось встретить такого героя, как ты.
Преторианцы замешкались немного, доставая из карманов спрятанные денарии, положили их в мешочек и кинули в сторону Ауфидия. Мешочек грузно упал.
- Будем считать, что твоя обида, причиненная нашим товарищем, заглажена, хорошо? Мы не хотели тебя тревожить. Мы уходим.
Повисло молчание, которое насторожило преторианцев.
- Не так быстро! Я должен проверить, то, что вы мне бросили. Я старый, но я не дурак! Ауфидий что-то тихо прошептал. Через минуту в темноте завиднелся уголек, который удерживали щипцами. Он зажег первую свечу. Осветилось морщинистое лицо старика и пилумы, которые он держал рядом. Огонь свечи тускло осветил комнаты, видны были лишь очертания предметов.
- Вот, возьми тот сверток, - старик сказал бесформенной массе, находившейся рядом с ним, похожей на собаку.
И к великому удивлению преторианцев, эта бесформенная куча встала, откинула черный плед, которым укрывалась, сняла маску головы собаки. Перед всеми предстал обычный человек. Он принес старику сверток.
Преторианцы переглянулись. Даже Секст окончательно пришел в себя и привстал.
- Так ты нас обманывал? Это была все это время не собака, а твой раб?
- Это не раб, это Липидий - актер, как он вас, а? - сказал старик пересчитывая денарии в кошельке, а потом он и с Липидием засмеялись, - Он еще хорошо пародирует медведя!
Через несколько секунд старик нахмурился:
- Этой суммы недостаточно, для компенсации оскорбления!
Преторианцы стыдливо смотрели друг на друга. Испугаться актеришку! Преторианцу? Неет! Такому не бывать! - проносились мысли в их головах. И каждый задумался, а что если об этом узнают все вокруг? Честь будет попрана!
Секст пришел с дикую ярость, ему было не по себе, ему было очень обидно, что он боялся даже не собаки, а человека, что он споткнулся, не довершив убийство старика, и еще ему отсекли два пальца.
- Ах ты сукин сын! Ублюдок! Я тебя вызываю на поединок, посмотрим, какой из тебя воин.
- Я просил вас успокоить этого буйного дурака?!
Секст вскочил, вытащил меч, взял его в левую руку и побежал на старика, правая его рука ныла от боли.
Старик задул свечу. Зал наполнился криками, лязгом и грохотом.
- Флавий! Сюда! - крикнул Луций, открывая дверь. И они оба, не оборачиваясь, убежали прочь.
Они еще бежали какое-то время без оглядки по лесу. Дождь прекратился. Запыхавшиеся присели у дерева. Оба не могли поначалу сформировать мысли, что же все таки произошло.
- Нам надо бы вернуться за ним.. , - пропыхтел Флавий.
- Поздно, Секст уже мертв.
- А если нет? Что тогда?
- Он сам нас втянул в это дерьмо, пусть сам и разгребает!
- А как же наша клятва преторианца?!
- Плевал я на твою клятву! Ты хочешь выжить или еще раз связаться с тем ненормальным стариком?! А?! Что замолчал? Ну иди, иди, вызволяй Секста, но я туда не пойду.
Флавий молчал. Он понимал Луция и, был с ним согласен, но клятва не давала ему покоя, его тщедушность вскоре взяла вверх и он поддался уговорам Луция.
Они вдвоем собрались как можно быстрее и под покровом ночи убили конюха, который набивал себе цену за молчание и не хотел идти на уступки, пытаясь выпросить больше золота. Он шантажировал Флавия и Луция, что крикнет и разбудит работников Каупоны; они быстро ускакали дальше по Домициевой дороге, гонимые собачим лаем.
*****
- О, нет, Тит! Мой сын! - заплакал старик, его сердце сжималось от боли. Старик сел рядом с телом, гладил холодное лицо сына и плакал. Два дня и две ночи горе полностью овладело им, сковало; а потом, утерев слезы с покрасневших глаз, он резко помрачнел, казалось, обрел вновь былую силу и вышел, хлопнув дверью.
****
Охрана префекта Луция грубо расталкивала толпу зевак, собравшихся после представления, устроенным бродячими актерами, чтобы еще раз взглянуть на животное.
- Я не успел на представление! Покажи, что она умеет, - приказал Луций одному из них, - У меня очень мало времени, но пропустить такое я не могу из большого интереса, везде об этом только и говорят!
Бродячие актеры устало переглянулись и начали показывать представление заново. Публика была в восторге за такую представившуюся возможность - как еще раз бесплатно поглазеть на страшную, уродливую, безрукую, похожую не то на человека, не то на зверя обезьяну - такая была у него кличка.
Луций с отвращением смотрел на это зрелище. Обезьяна была на удивление умной, выполняла все команды и получала взамен кусочек хлеба. У нее не было рук, но все трюки она ловко выполняла ногами.
- Нет, это животное в человечьем обличье, - рассуждал Луций. Ее рост выше моего, на теле нет волос, как на животном, лишь длинные лохмы волос, да косматая длинная борода, глупый животный взгляд, полный пустоты и обреченности. Его грязное худое тело было покрыто рубцами и шрамами. Одна рука отсутствовала, на другой были лишь три скрюченных пальца, которыми он и делал трюки.
Представление закончилось, публика разразилась восхищением. Обезьяну закрыли в клетку, Луций с охраной подошли вплотную к клетке. Нос почуял тошнотворный запах.
- Где вы нашли столь мерзкое животное? - с нескрываемым отвращением спросил Луций.
- Да мы его нашли случайно, господин, проезжали как-то мимо леса, здесь недалеко, а он и выбежал к нам, худой как ветка, махал своими культями и радостно прыгал. Мы поначалу испугались, но потом до нас дошло, что он хочет есть. Он осторожничал, боялся нас, но потом мы его поймали и посадили в клетку. А он почти и не сопротивлялся. Кстати, он понимает нашу речь, многие слова, мотает головой на "да" или "нет", но сказать ничего не может.
Луций смотрел не сводя глаз, как этот человек ест хлеб гнилыми зубами, держа хлеб ногами.
- Я куплю у вас его, - после недолгого молчания сказал Луций.
- Но это невозможно господин! Он нам приносит доход и ..
По толпе прошел ропот удивления и недовольства.
- Я вам заплачу щедро, не волнуйтесь. Он мне нужен, я покажу императору этого мерзого человека, считайте это приказом, - Луцию в руку один из охранников протянул мешочек с золотом, а он кинул его на небольшую деревянную сцену.
Обезьяна разозлился и начал дергать свою железную клетку, попутно крича что-то бессвязное, показывая всем видом, что что-то ему не понравилось.
- Императору определенно понравится! - обрадовался Луций, стуча по клетке гладиусом.
Под недовольные возгласы людей, охранники повезли в обозе обезьяну, которая не сводила взгляда с префекта, скалясь на него и пыша злобой.
Под вечер Луций с охраной пришли в лагерь, где он юркнул в свои покои, куда доставили и будущий подарок императору.
- Стража! Приведите рабов! Помойте его! Не покажу же я его в таком виде!
Луций сел в импровизированное кресло, напротив обезьяны, слуга тут же налил ему в бокал вина. Палатка Луция была очень просторной.
Пришли двое рабов. Пока они носили банные принадлежности, стража открыла клетку. Человек сидел забившись в угол и не шевелился.
Стражники брезговали и не могли определиться, за что следовало его хватать чтобы поднять.
Луций разразился смехом.
- Спурий, Цецилий! Чего вы мнетесь? Тащите уже его мыться.
Скорчив на лице гримасы отвращения, легионеры подняли обезьяну и вывели его из клетки. Обезьяна, завидев воду, начал сопротивляться, отталкивая легионеров. Они применили силу и начали бить его, тот катался по земле и скулил.
В палатку зашел высокого роста, красивый и статный мужчина в блестящих, начищенных доспехах. Будучи помощником префекта Луция, он был его правой рукой во всех вопросах. Поскрипывая сапогами, он подошел к Луцию.
- Что у вас тут происходит? Эти крики и возню слышно на улице!
- Это мой подарок императору. Ну как тебе Флавий? Помытым и причесанным, по-моему, он будет смотреться куда лучше! Это дикарь циркачей, он знает много трюков, - не без гордости ответил Луций.
- Опять тебе в голову приходят бредовые затеи! - Флавий покачал головой. - Напоминаю, что для строительства помоста для императора не хватает досок, тебе надо распорядиться, чтобы выделили деньги из казны легиона на покупку хороших досок. Благо здесь есть вольноотпущенники, кто этим занимается, и вроде цена за древесину у них не высокая. Ты слышишь меня Луций?
- Да кто так бьет? - резко встал Луций с кресла и подошел к сопротивлявшейся обезьяне и с ходу сильно пнул его в живот, что тот закряхтел и согнулся пополам, - Вот теперь все! Ваши удары слабее неженок греков!
- Луций! - нервно крикнул Флавий, - Император..
- Да знаю я! Знаю! Я дам распоряжения!
- Кстати, все забываю тебе сказать, здесь неподалеку в лесочке легионеры нашли сгоревшие руины дома, я осмотрел их и сразу вспомнил!
Флавий подошел близко к Луцию и сказал ему шепотом на ухо:
- Это таверна того старика, которую мы сожгли двадцать лет назад.
Луций выпучил глаза. Он припоминал те неприятные события, как им тогда сильно досталось за потерю сослуживца, но все это удалось замять благодаря связям семьи Флавия.
Они оба предпочитали не вспоминать о тех давних событиях, считая их нечто вроде неприятного сна, который следует забыть.
- Готово, господин! - сказал один из рабов.
- А ну-ка покажите мне этого красавца! - жуя ответил Луций.
Он и Флавий ели мясо только что приготовленного на вертеле кабана.
Привели обезьяну. Он ступал неровно, на полусогнутых ногах и нехотя встал напротив господ, постриженный и побритый.
Повисло молчание.
Флавий застыл с полным ртом еды. Луций щурился и хмурился, дабы отчетливее всмотреться в обезьяну. Прошло две минуты. Луций махнул рукой. Обезьяну увели.
Луций с Флавием не могли отойти от увиденного, забытый страх овладел ими.
- Это же Секст! Клянусь Юпитером, это старина Секст! - ходил по палатке Флавий и рассуждал.
- Чушь! Секст погиб! А этот просто очень на него похож и все!
- Нет! Ты не заметил? У него такая же татуировка как и у нас на руке, там, где у него культя! Такие делают только преторианцам! - Флавий хватался за голову, слезы текли из его глаз.
- Да брось ты! - не находя себе места протараторил Луций, - это какая то ошибка! Этого не может быть! Надо поспрашивать у местных, может что они припомнят!
На том и порешили. После бессонной ночи они наутро обошли всю деревушку и кое-что разузнать им удалось.
После того, как трое бандитов ворвались к Ауфидию, после встреченного отпора, двое из них скрылись, а один из них был ранен. В стычке был убит друг Ауфидия - Липидий, а так же сын-конюх - Тит, на конюшне. После этого оказалось, что преступник жив, даже после полученных ран, и Ауфидий его стал лечить, думая, что придут его напарники и выкупят своего друга, и он закроет частично свои долги на похороны сына, но никто так и не пришел. В один прекрасный день люди предупредили Ауфидия, что здесь рыщет большой отряд легионеров и ищет трактир. Ауфидий, не долго думая, собрал все, что смог, забрал дочку и Секста и скрылся в неизвестном направлении. Легионеры обыскали трактир, но ничего и никого не найдя спалили его. А Ауфидий пытался продать Секста, которому отрезал язык, чтобы тот не проговорился, но никто не хотел покупать калеку-раба. В отместку за это Ауфидий вымещал всю злость на Сексте, крепко его бил, каждый день, и ему удалось превратить его из человека в животное, пока, в один прекрасный день он не сбежал в лес, да там, видимо, и одичал.
- Что будем с ним делать?
- Нам надо его убить, он лишний свидетель, если он когда-нибудь, каким-нибудь способом выдаст нас и себя - то нам несдобровать, сам понимаешь! И тогда мы лишимся не только наших должностей, но и жизней.
Флавий закрыл глаза, из которых текли слезы:
- Я понимаю, я согласен.
Луций подозвал к себе охранников.
- Убейте обезьяну, только тихо.
Охранники удивленно переглянулись и ушли.
Всю ночь Флавий с Луцием сидели без настроения, в подавленном состоянии, погрузившись в ворох мыслей.
Послышались тяжелые шаги. К ним в комнату зашел охранник.
- Ну как? - вскочил со стула Флавий.
- Да, убили, господин.. , - уставше выдавил из себя охранник.
- А чего так долго копались?! - прикрикнув спросил нетерпеливый Луций.
- Господин, обезьян оказался очень ловким и сильным. Видимо, он почуял что-то неладное и начал драться. Мы не могли его поймать, даже в клетке.., - охранник начал мямлить.
- Ну-у, дальше говори!
- Ваш сын, господин..
- Что с моим сыном! - вкричал Луций и схватил охранника.
- Он изъявил желание самому казнить обезьяну, он нам приказал это сделать - передать полномочия ему, на наш отказ допускать его к этому делу, он уверил нас, что он только что от Вас и что Вы разрешили ему провести казнь, а если мы не дадим ему это сделать, то он сказал: отец вас сильно накажет.
- И-и?! - заорал нечеловеческим голосом Луций.
- Когда мы дали ему меч, обезьян, которого мы держали вдвоем, вырвался и набросился на вашего сына. А до этого он что то кричал, плохо различимое на слух, кажется: Фл и Лус. Он повторял их снова и снова, пока мы его не закололи.
- Что с моим сыном! - Луций ударил охранника в лицо, оттолкнул его и вместе с Флавием побежал к своему сыну, который находился в палатке, что была на отшибе лагеря.
Два лекаря сидели рядом и пытались оказать помощь сыну Луция. Его живот, лицо, руки были изуродованы. Повсюду была кровь. Рядом с сыном Луция сидел солдат, держащийся за вытекший глаз, другой держал ободранную в мясо руку. А обезьян лежал в луже крови.
- Что с моим сыном?! Отвечайте! Он жив, да?
- Он только что умер господин...
09.10.2019