После Октябрьской революции, гражданской войны и последовавшей через десять лет по ее окончании коллективизации, подавляющая часть народонаселения нашего
Отечества оказалось в противоречивом положении.
Враги сами себе - в этом формула средства поражения, как сознания, так и практического существования русского человека .
При этом оставались зоны избежавшие напасти, где дух оставался свободным, и в действительном мире - мире грубо материальном сохранялись свободные поля для возделывания, работы не всегда благодарной, но привычной.
Почему «враги сами себе»? Потому что Россия была крестьянской страной, то есть страной населенной «архаическим» классом, - так называл крестьянство Маркс , - классом «особенной трудящейся буржуазии», классом «политически неустойчивым», - характеристики, данные крестьянству Лениным.
И гражданская война была, по сути, крестьянской войной, в которой крестьянство большей частью воевало с крестьянством же, только ряженым в форму белых и красных, что убедительно доказал Игорь Ростиславович Шафаревич, перечислив крестьянские восстания, покрывшие в те годы всю территорию страны. Участники восстаний, поднятых против большевистской продразверстки и красного террора, получили от советских историков ярлык белобандитов. Тех крестьян, кому посчастливилось поднять восстания против белых именовали красными партизанами. Исключение составили махновцы, в силу своей многочисленности, соприкасавшиеся и с белыми, и с красными, поэтому вынужденные воевать и с теми, и с другими.
Победить крестьянство не удалось ни белым, ни красным. Как математически точно заметил Шафаревич, это была, возможно, единственная в истории человечества крестьянская война, в которой крестьянство не было побеждено. Без единого командного центра, без идеологической базы, оборонной промышленности выйти победителем оно тоже не могло, но «отбиться» сумело.
Десять лет в отношении крестьян большевики ограничивались только налогообложением, а вместе с ним, надо признать, просвещением, равно как и одариванием иными благами цивилизации, включая лампочки Ильича. А крестьяне вернулись к привычному семейно-трудовому укладу сельскохозяйственного производства.
Радикальная борьба с «политически неустойчивой», «трудящейся буржуазии» возобновилась с коллективизацией. Одновременно с террором большевики начали и капитализацию села. Террор - состоятельному частнику единоличнику, капитализация - коллективному собственнику, с поголовным уничтожением первого и полным поражением в правах последнего, на четверть века.
Заветы Ильича оставались в силе и после того, как колхозники были уравнены в правах с остальными гражданами Союза.
Один тракторист, колхозник, из донских казаков, работавший по двенадцать часов круглый год, практически без выходных, получал сто рублей в месяц. Как-то раз тракторист оказался в городе Ростове-на-Дону, на мебельной фабрике, и обнаружил, что его коллега, развозивший на тележке с помощью такого же трактора плиты дсп и прочие пиломатериалы в течение восьми, а с перекурами и простоями - шести часов, зарабатывает сто семьдесят рублей в месяц. Плюс – благоустроенная общага с горячим душем,множество иных городских радостей и удовольствий.
Колхозник перебрался в Ростов и устроился работать на мебельную фабрику.
Рублем и наганом, точнее, сначала наганом, затем рублем, переведенным в трактора, автомобили и минеральные удобрения, большевики с согласия народа воевали с самим же народом, сокращая «политически неустойчивый» класс, и пополняя им другой прогрессивный любезный сердцу Ильича класс рабочий. Индустриализация пожирала мужика, переваривая бедолагу в работягу, отчего он, признаем, выигрывал материально, выигрывал интеллектуально , обогащаясь, по заветам Ильича, всеми знаниями какие накопило человечество.
Разумеется, не хлебом единым жив человек. Только ли насилием и иными мерами принуждения, а вместе с ними экономическими средствами, соблазнами более высоких зарплат и комфортом городской жизни, как в случае с упомянутым трактористом, организовали большевики всю эту социально-экономическую метаморфозу? Крестьянский труд, тяжелый, но творческий. Крестьянин сам решает, когда пахать, когда сеять, когда убирать, когда свозить… Сам, а не пьяный бригадир поутру. Да, хоть бы и трезвый! Да хоть бы и вполне обоснованно требующий начала работы, но… Решение принимает он, пьяный-трезвый, дурень-неглупый, знающий-неуч бригадир, председатель или агроном, а не собственно скотовод и земледелец. Без свободы выбора творчество немыслимо, а свобода выбора оставалась за сельхоз-большевиками, насколько это им позволяли Космос и марксистская схоластика.
Советский Союз уничтожен Космосом, а не меченым придурком, умудрявшимся в одной фразе несколько раз изменить тему высказывания. «Легкость мысли необыкновенная» и политическая хлестаковщина Горбачева не есть главные, сущностные причины гибели великого государства.
Ибо крестьяне живут в ритмах Космоса лицом к лицу со стихией. Его ближнее рукотворное окружение: дом, двор, инвентарь и прочее личное хозяйство - рукотворны. Все прочее: почва, весна, лето, зима, от Бога. Они не могут быть рукотворны и искусственны. Этим явлениям крестьяне вынуждены подчиниться, равно, как и их использовать.
Государство это тоже разновидность стихии, и не только в отношении крестьянина. Государство, так же, как и народ, и цивилизация, суть явление природы.
Понятно, общество и государство в лице сельской общины, императора или генсека - это не совсем Космос, не несущие животворное благо весеннее солнце и летний ливень. И как бытие отдельного крестьянина согласованное с мировым порядком, и государство, и общество должны бы пребывать в согласии с этим мудрым и прекрасным порядком и гармонией Космоса.
Таковое согласие случалось не всегда. Правитель терял сходство с Красным Солнышком, а управляемая им государственная машина давала сбой, и вместо того, что бы, подобно июльскому дождю, напоить почву животворной влагой, как насос выкачивала из нее все соки.
Иногда крестьянин, под чутким руководством какого-либо из стихийно возникших вождей, например Степана Тимофеевича Разина, пытался откорректировать таковые несоответствия, увы, безуспешно.
Оттуда, где диссонанс между природой и государством, между Логосом и налоговым кодексом становился нестерпим, крестьянин бежал, выбирая природу и Логос. Двигался на Волгу, на Дон, на Терек, за Урал навстречу стихиям, уравновешенным в божественном порядке Космоса, прочь от скрипучего громоздкого и жестокого казенного механизма. Их называли казаками.
Когда географические пространства были пройдены, были нанесены на карты последние вершины и отроги Хребта Черского, осталось одно – лететь прямо в космос. И мужик махнул в Космос. Между Ермаком Сергеем Павловичем Королевым и Юрием Алексеевичем Гагариным есть много общего.
Королев и Гагарин – двуединый Ермак, казак ХХ века.
Если одолеть или сбежать от державной, железной и суровой бетономешалки государства было невозможно, приходилось принимать и ее тоже, но в качестве стихии. Ибо, как и стихию, ее было невозможно одолеть.
«Со стихией царям не совладать», – сказал Александр Сергеевич Пушкин устами Александра Благословенного.
С царями не совладать мужикам. А если такое и случается, откуда ни возьмись, появляется новый самодержец, и уж с ним-то совладать стократ труднее, чем с его поверженным предшественником.
Тем временем большевики, эти костоправы-алхимики, подрывники и гинекологи истории, казалось, уже добились своего. Полет Гагарина они занесли себе в актив, не в состоянии понять, что это был акт отчаяния русских интеллигентов и крестьян. Миллионы последних были приняты в ряды могильщиков остатков мировой буржуазии.
Но тут случилась перестройка. Чего никак не желают видеть нынешние мыслители от истории и политики, включая яйцеголовых МГУшных либералов и неистовых патриотов-почвенников, так это природу этого события, - природу крестьянского восстания, но восстания без вил, топоров, дубин, кулацких обрезов и отрытых к сроку максимов.
Не имея возможности противостоять машине прогресса, со всеми ее научно-техническими, административными, военно-полицейскими составляющими, а так же идеологическим чадом, русский человек, имевший многовековой опыт взаимодействовал с Космосом, отнесся к этому чудовищному механизму как к составляющей, начал потихоньку ею пользоваться как садом, огородом или полем с взошедшими злаками.
Был ли эпизод с мешком муки, который Леонид Ильич Брежнев, разгружая в студенчестве вагоны, не забывал припрятать для себя, выдумкой политического обозревателем Бовиным? Если это был клеветнический фейк информационного прораба перестройки, то пусть он останется на совести Бовина, однако это фейк - весьма правдоподобный. И, если Леонид Ильич действительно приворовывал, то, несомненно, именно он стоял у истоков перестройки и ельцинских реформ. Но даже если это и выдумка Бовина, то выдумка весьма характерная для советского отнюдь не ленивого,- работящего, сильного и надежного человека, верного друга и крепкого семьянина.
Изобилие созданной большевиками системы было сродни изобилию Космических даров. Лишь малую толику солнечного света использует пахарь для своего поля. И лишь малую толику муки из железнодорожного состава присваивал себе сильный рослый чернобривый красавец, каким был в молодости Леонид Ильич.
Добавим, запрещающий красть, закон Моисеев был существенно поколеблен атеистами большевиками, противопоставившими ему законы диалектики Гегеля, Маркса и Энгельса.
Какой-нибудь Любимов, во всем выше названном не увидел бы ничего кроме материала для ехидно-визгливой таганской сатиры.
На деле же, в этом неподчинении предписаниям парадигмы Маркса Ленина заложен более высокий смысл, чем просто кража.
Не желание вписываться в механику, - или электронную схему на полупроводниках,- чудовища, искусственно созданного одержимыми адептами экономических сатанинских сект, марксистских ли , либерально рыночных – вот, что присутствовало в этих припрятанных мешках, обсчетах и обвесах и тд.
Возводить на героический пьедестал доперестроечных «завсклад- тувароведов», поварих и обсчитывающих кассирш..., равно как и персонажей недавнего прошлого и настоящего, всю эту новую русскую мерзость, всех этих предпринимателей из братвы, из комсомольцев и официантов их чиновных покровителей и партнеров, так же глупо как устанавливать памятник купчихе, покинувшей с возами добра Москву, перед тем как в первопрестольную во главе Великой армии вошел Наполеон, и тем самым обрекшей Велмкую армию вместе с великим завоевателем на полное поражение.
Тем не менее, в том, что казавшаяся неисчерпаемой хозяйственная система, как и следовало ожидать оказалась исчерпаемой, и неуклюже разворованной, есть и вина, и заслуга всей указанной публики, осененной могучими бровями Леонида Ильича.
Вина – потому, что все таки воровать нехорошо. И разрушив свою систему обитания, они основательно укрепили чужую враждебную нам забугорную систему.
Заслуга – потому что мы все таки не превратились в болты, гайки, шестерни и реборды, в чипы, платы и прочие детали бесовской машины.
Волк Есенина совершил свой ужасный прыжок. А волк не останавливается пока не вырежет все стадо, отсюда столько разрушений и падений в конце минувшего века, в начале и после обрушения Союза.
Наименее достойные уважения жадные, хитрые, ограниченные члены общества вдруг вместе с очевидным вредом обнаружили и некоторую пользу.
А лучшие, доподлинно лучшие, сыны Отечества, покинувшие мир аграрно-архаического творчества, и вошедшие в мир формул и уравнений, в мир науки , техники, музыки…, где творчество поет и вытанцовывает, невольно способствовали исчезновению отчего пространства, уподобившись янычарам, похищенным в детстве, выращенным и воспитанным кровожадными врагами родным домам, алтарям и очагам. И как янычары, безоговорочно верившие своим учителям в изучении Корана и во владении ятаганом, очарованные пением муэдзина, наши светила верили просвещению и науке, также очарованные библиотеками с корешками аккуратно расставленных волюмамов в дубовых шкафах и дубовыми балясинами в перилах университетских лестниц.
Мы уже не крестьяне. Мы в блокаде финансово-правовых фикций, и к тому же, как волки загонщиками, обложены электронными устройствами-надсмотрщиками.
Прорвем ли мы эти кольца окружения?
Остается надеяться на Космос, не смотря на то, что от Космоса мы удалены. И тем не менее, дабы не впасть в уныние закончим выборными строфами из стихотворения Владимира Солоухина .
Я вне закона, ястреб гордый,
Вверху кружу.
На ваши поднятые морды
Я вниз гляжу.
Я вне закона, ястреб сизый,
Вверху парю.
Вам, на меня глядящим снизу,
Я говорю:
— Меня поставив вне закона,
Вы не учли:
Сильнее вашего закона
Закон Земли.
Закон Земли, закон Природы,
Закон Весов.
Орлу и щуке пойте оды,
Прославьте сов!
Хвалите рысь и росомаху,
Хорей, волков…
А вы нас всех, единым махом,—
В состав врагов,
…………………………….
Для рыб, для птиц любой породы,
Для всех зверей
Не ваш закон —
Закон Природы,
Увы, мудрей!
Так говорю вам, ястреб-птица,
Вверху кружа.
И кровь растерзанной синицы
Во мне свежа.
Надежду оставляет то обстоятельство, что со стихией не совладать не только царям, но и президентам, и премьерам, пришедшим к власти вполне демократическим путем. Трагедии Нового Орлеана и Фукусимы тому подтверждение.