Она тихо сидела у окна и, подперев рукой голову, вспоминала прошлое. То далекое и в то же время такое близкое. Последний год она часто возвращалась мыслями к детству, юности. И ей казалось, что не было вовсе этих восьмидесяти с лишним лет, промелькнувших, как один миг…
… Шел 1944 год. Ей было одиннадцать лет. Семья жила в глубокой сибирской деревне, далеко-далеко от войны. И хотя они не знали ужаса боев, не слышали грохота орудий, голод и лишения испытали в полной мере.
Валя осталась самой старшей в семье, когда забрали на фронт ее любимого брата Ваню, который всегда был для нее защитой и опорой. Старшая сестра Люба уехала в город, поступила там в училище. На детские плечи Вали легли недетские тяготы работы по дому, огороду и уходу за младшими сестренками. Мама работала в колхозе от зари до зари, девчонки видели ее только ближе к ночи, и то, если еще не спали. Тогда все работали под лозунгом «Все для фронта, все для победы!», не жалея ни сил, ни времени, только для того, чтобы хоть как-то помочь Родине, Советской Армии победить в этой страшной войне.
Хозяйство у семьи было небольшое. Это сейчас Валя так считает. А когда тебе одиннадцать, и на твоем попечении находятся корова, теленок, которого откармливали для сдачи на мясо за налог, пять кур, от которых нужно было сдавать сто яиц в год , огород, то хозяйство кажется огромным. Зерна на откорм практически не было, но налог есть налог, и скотину и птиц приходилось кормить, чем придется. Особенно тяжело приходилось зимой.
Чтобы хоть как-то облегчить работу Вали, мама распределила курочек среди сестер. И теперь они выхаживали своих подопечных, как могли. А потом ревностно следили за тем, чья курица первая снесет яйцо, бегали проверять в сараюшку даже ночью. Ох и визгу было от младшеньких, когда они доставали из-под своих несушек маленькие, еще теплые яйца, и несли их в дом, как драгоценность.
У Валюши тоже была своя подопечная, она даже имя ей придумала – Мурка. Почему именно Мурка, она уже теперь не помнит. Может быть потому, что кудахтала она как-то по-особенному. Если все куры «разговаривали» одинаково: «куд-куда, куд-куда», то Мурка сначала протяжно «произносила» «муур», и только потом - «куда». Вале всегда это казалось забавным, она могла бы часами слушать веселое «муур-куда, муур-куда», если бы у нее были эти свободные, беззаботные часы.
Очередная зима выдалась более суровой, чем предыдущая. Курам в сараюшке было холодно, и девчонки забрали их в дом, сделали для них небольшую клетушку. Тесно было не только семье, но и этим несчастным несушкам. Кормили, чем придется, но в основном шелухой от картошки. От такого корма у кур начинался понос, от голода они начинали клевать друг друга, ощипывая почти наголо, с перьями оставались только крылья.
Валя тайком подкармливала свою Мурку остатками еды, припрятанными специально для нее. Мурка с благодарностью «муур-кудахтала» и ходила вокруг своей кормилицы, то и дело тычась клювом в старый подшитый валенок, будто пытаясь сказать «спасибо». Мурка ходила по пятам, разговаривала с хозяйкой на своем курином языке, иногда даже мешала Вале работать.
С первыми теплыми весенними лучами солнца девчонки выносили своих ослабленных, декольтированных курочек на улицу, рассаживали на завалинке. Завалинка – это насыпь вдоль наружных стен в основании деревянного дома, которая служит для предохранения от промерзания зимой. Насыпь эта засыпалась золой, землей, камешками, что курам как раз необходимо для пищеварения. От таких отощавших, но все еще живых курочек, дождаться яиц было сложно.
Мурка, казалось, с неприкрытой радостью накидывалась на крупинки золы, земли, камешки – соскучилась за зиму. А Валя наблюдала за ней с улыбкой, но в голове, перегоняя друг друга, крутились мысли о весне, о посадках в огороде, о помощи матери, которая в последнее время сильно исхудала, стала более молчаливой.
В тот день ранним утром мама, как всегда, ушла в поле, Валя хлопотала по хозяйству, то и дело выбегая во двор. Младшие сестренки еще спали, и Валюша старалась работать как можно тише, иногда прикрикивая на Мурку, которая буквально наступала ей на пятки.
И как она не заметила, закрывая дверь, что Мурка бежит следом! Тяжелая дверь резко стукнула, Валя услышала только короткое «мур». Обернувшись, она увидела трепыхающееся тельце своей любимицы, зажатое дверью. С криком отчаяния, боли и страдания Валя кинулась спасать несчастную курочку, но та в агонии бросилась бежать, ее головка болталась чуть ли не возле самой земли.
От матери Валя знала, что если курице сразу не отрубить голову, то в пищу она будет непригодна. Она схватила топор и побежала следом за Муркой. Валин крик был настолько сильным, что его было слышно на конце деревни. Этот крик исходил из глубины души, сердца, где боролись чувства жалости, боли, страдания, страха перед матерью, если курица сдохнет, вины перед своей любимицей из-за предстоящей расправы.
Валя догнала Мурку, нечеловеческим усилием занесла топор над несчастной и…
Дальнейшее происходило как в тумане. Девчонки со страхом ждали возвращения матери с работы. Иногда за ними приглядывала бабка Акулина, которая всегда про всех все знала и рассказывала возвращавшимся с работы матерям о проказах их ребятишек. Матери, конечно, наказывали своих чад. Вот и Валя сейчас со страхом ожидала, что скажет мать, ведь она не уберегла курицу, кормилицу.
Еликанида, мама Вали, была малограмотной, но мудрой и понимающей женщиной. Войдя в дом и увидев заплаканные, испуганные, замусоленные лица девчонок, она молча села рядом с ними, обняла их своими худыми, но крепкими руками и тихо выдохнула «Ничего…»
… Тихо катятся слезы по щекам, от воспоминаний перехватило горло: «Когда успела пролететь жизнь? Как один год, один день, одно мгновение. Сколько будет еще таких воспоминаний?»
Я пришла ниоткуда, ухожу в никуда.
Мне казалось, на свете буду жить я всегда.
Но Господь нам отводит жизни только года.
А какие и сколько, не узнать никогда…
(Тетя Валя)