Изумлённое солнце, застыв на пути,
закатиться могло, но хотело взойти...
Истекали секунды, решенье тая,
но не двинулось вспять колесо бытия –
был печален и прост предрешённый ответ.
...От чего же закат так похож на рассвет?
Елена Зимовец
За долгую жизнь я слышал немало историй о первой любви. Эта деликатная тема волнует практически всех, потому, что память весьма избирательна: из тысяч событий мы запоминаем лишь несколько, которые отпечатались в душе несмываемыми красками.
Отчётливее всего реконструируем потрясения и переживания в драматической и комической тональностях. Это не удивительно: глубинные эмоциональные испытания оставляют в сознании яркий химический след.
Память по большей части ассоциативна. Много раз замечал, что волевыми усилиями проблематично чего-то вспомнить, разве что событие было настолько причудливым или ярким, что забыть его попросту невозможно.
Другое дело цепочка контекстных стимулов в виде определённых предметов или переживаний, напрямую связанных с интересным эпизодом. Я, например, чутко реагирую на сопутствующие воспоминанию тактильные ощущения и запахи.
Сладкие, пряные, терпкие, вкусные и противные, ароматные и удушливые, они моментально запускают цепочку некогда пережитых впечатлений, услужливо реставрируя основательно стёртые, выцветшие впечатления далёкого прошлого.
Разговорившись с соседкой, встреченной на автобусной остановке, на которой мы вылезли вместе, возвращаясь с работы, честно говоря, я и темы беседы не могу вспомнить, потому, что дальнейшая череда случайностей затушевала, размазала по холсту событий инцидент, сфокусировавший на себе весь спектр моего внимания.
Скорее всего, тема общения была увлекательная, раз я не заметил, как вступил ногой в нечто гадкое и омерзительное, непонятно как появившееся на тропинке к дому.
Почуяв резкий аромат человеческих испражнений, Верочка смутилась и покраснела.
Можете представить, что в тот момент чувствовал я. Мне хотелось провалиться сквозь землю, по крайней мере, я был готов убить на месте злополучного шутника с извращённым чувством юмора, который организовал эту диверсию.
Как я перед девушкой извинялся и какими шпионскими тропами пробирался к себе домой, пересказывать не хочется. Эмоциональный коктейль был взбит основательно.
Когда мне всё же удалось ликвидировать последствия аварии, немного упокоенный, я рассказал об этом происшествии жене.
Мы были молоды, лишь недавно создали семейную ячейку и довольно легко справлялись с любыми потрясениями. Естественно, что доверяли друг другу полностью, поэтому я не счёл достаточным основанием для того, чтобы скрыть происшествие, свой стыд.
Как же она смеялась.
Совсем недолго. Память предоставила Лизе сюжет из личных воспоминаний в той же тональности.
– Тьфу, какая гадость! Неужели нельзя было отойти несколько шагов в сторону? Если интересно, могу подобный случай из юности рассказать.
– Стоит ли развивать эту мерзкую тему?
– Не уверена, но всё же расскажу.
Мне пришлось слушать, потому, что Лиза неожиданно стала сосредоточенной и грустной: прикурила, закинула ногу на ногу.
– Ведь я совсем забыла о том случае. Наверно это была… да, точно, это была первая серьёзная влюблённость. Я принимала её за самую настоящую любовь. Мне было чуть больше четырнадцати. Голова и кровь переполнены сладкими романтическими переживаниями, причудливые фантазии разогревали сознание до точки кипения. Я болела необходимостью влюбиться, настойчиво искала повод испытать чувства, описанные в прочитанных книгах.
Я любил свою замечательную девочку, потому слушал внимательно: боялся спугнуть чувственный порыв.
У меня ведь тоже была первая любовь, даже не одна. Переживание тех событиях будоражили кровь, разогревали её изнутри до состояния ноющей боли, заставляющей сожалеть о том, что чистые, пусть и незрелые чувства я уничтожил неловкими душевными всплесками, что жизнь могла сложиться иначе.
Как именно, подсказывало изобретательное воображение, особенно если погружение в прошлое совпадало с мрачным настроением или душевными муками по поводу реалий сегодняшнего дня.
Стараясь не шуметь, не отвлекать внимание жены от воспоминаний, я приготовил нехитрый ужин, время от времени короткими репликами давая понять, что внимателен к её повествованию.
– Через три дома от нас жил Витя Смоляков. Он был старше меня почти на семь лет, даже успел отслужить в армии. Если хочешь, могу найти его фотографию.
– Не отвлекайся, рассказывай.
Лиза осуждающе посмотрела на меня, горестно вздохнула, послав в моё ранимое слабенький, но ощутимый импульс ревности.
– Для меня Виктор был идеалом. Видел бы ты его мужественный торс. Как ловко он умел играть объёмными, нереально развитыми мышцами, одновременно удивительно чувственным взглядом посылая лично мне (именно так я воспринимала его особенное внимание), сигнал, что я ему не безразлична. Его лицо при мне всегда озаряла улыбка. Меня он называл не иначе как Детка. Было бы обидно, если бы это произносил кто-то другой. Из его уст подобное обращение звучало комплиментом.
– Хотела бы вернуть те волшебные впечатления?
– Не перебивай, я под впечатлением. Не поверишь – словно вернулась в юность. Как же чертовски хорош он был! Вам не дано понять, как воспринимаем мы, девочки, чувственную мужественность и силу. Витька казался мне совершенством. Он строил дом рядом с родительским. Один, без помощников: обтёсывал и передвигал тяжеленные брёвна, делал это играючи, постоянно чего-то напевая. Я наблюдала за ним тайком, лёжа за кучей опилок.
– Как это похоже на тебя сегодняшнюю. Привычка подглядывать никуда не исчезла. Зачем ты читала мой дневник, ведь там интимные, очень личные записи?
– Не смей ничего от меня скрывать. Я должна знать всё… иначе не смогу делиться с тобой сокровенным.
– Человек ни перед кем не должен выворачиваться наизнанку, даже если это касается самых близких. Может наступить момент, когда личные тайны будут использованы в неприглядных целях. Я уже столкнулся, и не раз, с подобным обстоятельством. Прежде чем рассказать о чём-то непристойном, унизительным или запретным, десять раз подумай – не придётся ли об этом пожалеть.
– Только не мне. Ты ведь для меня самый родной, правда! Ладно, не об этом сейчас. Не знаю, видел Витька, как я за ним слежу и потому возбудился, или я в ту пору начала заметно взрослеть, неподдельный интерес ко мне начал проявляться повышенным вниманием. Соседушка по несколько раз в день “совершенно случайно” стал мне встречаться, и каждый раз находил повод для разговора.
– А ведь ты до сих пор его любишь!
– Глупости. Ты совсем не умеешь слушать, это нечестно! Я млела, впадала в его присутствии в ступор, невольно опускала глаза, не смея встретить ироничный или язвительный взгляд: он же относился ко мне как к деточке.
Кожа моя зудела крапивницей, покрывалась противными гусиными пупырышками. Я горела снаружи и холодела изнутри.
Витька говорил и говорил: мне было не важно, о чём. Уверенный, с взрослой хрипотцой голос оказывал странное влияние: я начинала парить над собой, замирала от страха, надеясь и одновременно страшась, что Витя до меня дотронется, или поцелует. Я мечтала как можно быстрее повзрослеть, чтобы иметь право надеяться стать любимой.
– Думаю, эти переживания одинаковы для всех.
– Могу не рассказывать, если тебе не интересно.
– Напротив, я весь внимание. Замечательно сознавать, что моя жена не соляной столб, а чувственная, сентиментальная девочка, для которой любовь – не пустой звук.
– Меня одолевали фантазии как я и он… впрочем, об этом лучше не рассказывать. Не ухмыляйся… совсем не то, о чём ты подумал. Витька признавался мне в любви, я от избытка чувств падала в обморок, он приводил меня в чувство… да-да – завидуй, ревнуй, самыми настоящими поцелуями. У меня тогда здорово получалось грезить наяву, даже лучше, чем теперь.
– А я… я тебе признался в воображаемой любви до или после первого свидания?
– Уже не помню. Слишком быстро мы перешли границу целомудренности.
– Вот как! По поводу его любви ты падала в обморок, а обо мне даже помечтать ленилась!
– Тогда всё было иначе: самые главные события развивались без его участия, в моём впечатлительном воображении. Это было так увлекательно, так волнительно. Азарт предвкушения желанных событий, трепетное томление с расплывчатыми контурами. Не было у меня нужды в практических занятиях, достаточно было грёз. Я лелеяла мечты о любви, о свадьбе, довольно долго, почти до середины зимы. До того дня, когда в сельском клубе крутили фильм “Звезда пленительного счастья”, после которого были танцы.
Представляешь, как это происходит в неотапливаемом клубе? Танцующие пары в ватниках и валенках. Умора!
– Знакомые ощущения. Приходилось танцевать на подобном балу. Правда, с влюблённостями никакой связи не припоминаю.
– Я мечтала, что Витя придёт в клуб и пригласит на танец, даже готова была для такого замечательного события скинуть пальто, под которое надела яркое платье.
Он не пришёл.
Это было до чёртиков обидно, я даже всплакнула. К тому времени я так замечталась, что реально считала его своим парнем. Оставалось только встретиться и произнести вслух самые главные слова.
– А он, ты уверена, что Витька чувствовал то же самое?
– Неважно! Для меня это не имело значения. Это были мои мечты. От него требовалось только прийти… и пригласить на танец. Больше ни-че-го!
А он не пришёл.
– Заинтриговала. Сам не пришёл, но отправил посылку с фекалиями, так что ли? Как я понял – ты хотела рассказать что тоже вляпалась в дерьмо.
– Дурак. Он ждал меня возле клуба… но после танцев. Стоял за деревьями и ждал. Подкрался незаметно, закрыл ладонями глаза. Я сразу его узнала. Он действительно поцеловал меня. Всего один разочек. Как же это было волнительно, как сладко!
– Рассказываешь с таким чувством, словно это происходит сейчас. Думаю, Витька игрался с тобой, как кошка с мышкой.
– Не знаю. Теперь не знаю. Тогда казалось, что исполнилась самая главная мечта. Я была по-настоящему счастлива. Мы постояли немного в обнимку, потом, не сговариваясь, пошли за околицу, чтобы с чувством молчать там, где никто не увидит. Я буквально таяла, ощущая на своём плече его тяжёлую руку. Сердце стучало с перебоями, предвкушая нечто запретное и невыносимо сладкое, что непременно должно было случиться.
– Не тяни резину. Дальше-то что было?
– Дальше ему расскажи… дальше я вляпалась! Так же как ты сегодня. Вот! Соблазнительный морок моментально растворился в ночной тишине. Мне было ужасно стыдно и гадко. Я расплакалась и убежала.
Тошнотворная вонь настолько глубоко въелась в войлок валенок, что избавиться от неё было невозможно.
Мои страдания были беспредельны.
Представь себе лунную морозную ночь, небо усыпанное звёздами… я на коленях у проруби, с остервенением полощу злополучные катанки. Руки отмёрзли до того, что согреть их никак не получалось. У нас же тогда не было запасной обуви, нужно было привести в годное состояние эту.
– Да, подруженька, намаялась ты. А как же любовь! Витька-то что?
– Витька… когда я заиндевевшая, на негнущихся ногах с отмороженными руками шла мимо его дома, мой миленький стоял у крыльца… с Риткой Колесниковой, взрослой женщиной, известной своей доступностью.
У неё было трое детей и ни одного мужа.
Они переговаривались, громко смеялись.
Я спряталась, чтобы ненароком не попасться на глаза. Витька притянул Ритку к себе, бесстыдно обхватил её за поджарый зад и впился в рот поцелуем.
Говорили они тихо, но мне удалось услышать предложение зайти в гости и вопрос, есть ли водка.
– Почему я не удивлён! Он взрослый, а ты… ты детка, несмышленый ребёночек. Думаю, тебе ой как повезло, что так удачно завершилось приобщение к таинству первой любви. Или было что-то ещё?
– Не было ничего, кроме слёз, переживаний… и воспаления лёгких. Мне было ужасно стыдно, за него стыдно. Я долго болела.
Как же мне было обидно и гадко. Я воспринимала события того вечера как измену. Это гораздо больнее, чем отмывать от дерьма валенки в ледяной воде.
Витька разорвал на мелкие кусочки моё сердце.
После он ко мне не раз подкатывал, но ответить ему взаимностью я не смогла.
– И всё-таки вспоминаешь его с ностальгией. Почему!
– Не знаю. Он был красивый, сильный. Я его любила. Если бы в тот вечер не увидела, как он Ритку охмуряет, Вите не пришлось бы меня долго уговаривать.
– Не думаешь, что мне обидно это слышать?
– Можно подумать, я у тебя единственная! Сам сказал, что до меня тоже влюблялся. Из песни слов не выкинешь. Первая любовь, даже такая несуразная, не забывается. Много раз представляла себе варианты. Я и Витя. Подумаешь, Ритка! Он взрослый, я – пигалица. Понятно же, что ему была нужна женщина, а не девочка. Если любишь – можно что угодно простить.
– С этого момента, пожалуйста, конкретнее. Что-то не пойму, куда ты клонишь! Это была не сказка, а присказка? Ты с ним встречалась, у вас что-то было!