Свобода есть тайна.
Николя Мальбранш
Может быть, «свобода есть осознанная необходимость», как утверждали сначала Барух Спиноза, а затем Вильгельм Гегель, Фридрих Энгельс и Карл Маркс?
(У некоторых «гигантов мысли» прошлого и настоящего запала в мозгу мысль, что призвание какого-нибудь Спинозы — «выделывать ногами разные кренделя»:
https://www.youtube.com/watch?v=8iVEeEQSgis
Просьба не путать Гоголя с Гегелем, Бабеля с Бебелем, а нидерландского философа Баруха Спинозу (1632–1637) с танцовщиком труппы Большого театра в 1869–1872 годах Леоном Эспиносой!)
Бенедикт (Барух) Спиноза утверждал, что свобода является неотъемлемым достоянием единой субстанции по имени Природа, она же — Бог (лат. «Deus sive natura» — «Бог, или природа», «Бог, то есть природа»). Божественная субстанция не только свободна по определению, не только обладает существованием, но также вечна и бесконечна. Человек же является лишь модусом, то есть способом существования божественной субстанции по имени Природа. У любого модуса субстанции нет ни само-существования, то есть самобытия, ни свободы, ни вечности, ни бесконечности.
Свобода человека, как представителя одного из модусов божественной субстанции, Спинозой отрицается изначально, превращая человека в некий разумный автомат. (В наши дни сказали бы «робот», точнее, «биоробот»). Вместо свободы выбора — рационально осознанная необходимость. Необходимость — штука посильнее красоты. О её несокрушимой власти говорил ещё Фалес Милетский:
«Сильнее всего необходимость, ибо она имеет над всем власть».
Согласно Марксу и марксистам, у которых субстанция Спинозы называется просто материей, эта осознанная необходимость в виде движения и смены общественно-экономических формаций якобы приводит в царство свободы посредством человеческого разума и освобождения труда. Именно «Освобождение труда» носила имя первая российская марксистская организация, основанная в конце XIX века. Гуманистический принцип нового, коммунистического общества, по мнению самого Маркса, будет таков: «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». (Стал ли он таковым в советской действительности, где свободой и не пахло?)
Или свобода есть следование долгу, как считали Иммануил Кант на Западе и Конфуций на Востоке? Долгу не денежному, но долгу моральному, категорическому императиву, выросшему из золотого правила этики — не делай другому того, чего не желал бы себе.
В своё время Кант пришёл к выводу, что существует антиномия (от греч. — antinomia), то есть противоречие в законе: либо свобода есть, либо свободы нет, есть только причинная необходимость. Кант считал, что оба тезиса верны, но каждый в своей области применения. Одновременно сосуществуют и царство необходимости, и царство свободы. Свобода существует в мире трансцендентном, мире ноумена, а в царстве феноменов существует лишь причинная необходимость, имеющая власть над всем и вся.
Чтобы жить, человеку необходимо дышать, пить, есть, спать, быть в тепле, но не в обжигающей жаре. По мере удовлетворения простейших физиологических потребностей возникают новые, более сложные и возвышенные. Эта иерархия потребностей в своё время была оформлена в виде диаграммы, известной под названием «Пирамида Маслоу».
Так как человек одновременно относится и к миру трансцендентного (ноумена), и к миру имманентного (феноменов), то он одновременно и свободен, и несвободен. У Канта свобода вытекает из допущения независимости разумного существа от чувственного, материального, падшего мира, где всё определено физическими причинами или банальной выгодой. Свободный человек волен действовать не по законам мира материи или мира денег (феноменов), а по законам трансцендентного мира ноумена, который Кант называет умопостигаемым миром. А этот трансцендентный мир живёт по моральному закону, а не по физическим и юридическим законам мира феноменов.
Таким образом, понимание свободы у идеалиста Канта и материалиста Маркса диаметрально противоположно.
По Марксу, свобода есть осознанное рабство в мирке необходимости, где бал правит материальное бытие, а непреодолимые законы развития общества утверждают якобы свой высший промысел, ближайшая цель которого — коммунизм.
По Канту же, свобода таится по ту сторону мирка материальных феноменов. Это внутренняя, метафизическая свобода, неразрывно связанная с моральным законом и моральным долгом. У Канта нет раба бытия, у него есть свободный человек, живущий по Высшему Закону.
Подобным образом именно чувству космического долга были послушны и античные стоики, которые утверждали, что свободен только тот человек, который не является рабом своих прихотей и страстей. Великий стоик Сенека учил, что раб своих привычек — даже худший раб, чем раб на галерах, который не свободен физически. У него в кандалах страстей оказывается не только тело, но и душа.
Нечто подобное утверждали и средневековые рыцари, и «глыба», «матёрый человечище» по имени Лев Николаевич Толстой, и почитатели Бхагавадгиты, и сторонники Карма-йоги, девиз которых на различных языках сводился к одному и тому же:
«Делай, что должно, и будь, что будет».
Подобным образом «благородный муж» Конфуция поступает так, как велит ему этический долг, а не руководствуется в своих действиях и поступках ни жаждой наживы, ни страхом смерти. Правда, Конфуцию была чужда как метафизика, так и мистика. Его этика базировалась на преданиях седой старины, на мифическом Золотом веке прошлого, в котором в обществе правили гуманность, ритуал, справедливость, благоразумие и искренность.
В Китае, родине Конфуция, на протяжении тысячелетий считают, что свобода — это внутренняя, душевная гармония, органическая связанная со вселенской, духовной гармонией. Быть свободным — это быть самим собой, жить в согласии с собственной природой. В китайском менталитете свобода исходит из собственной сущности, из собственной природы.
В случае, привычном для Запада, свобода как постоянное и вечное расширение возможностей, ограниченных только свободой другого человека, означает гражданские права и свободы человека. Свобода — это Парламент, свобода — это представительная демократия, «свобода — это право делать всё, что дозволено законом» (Шарль Луи де Монтескьё). Больше свободы, больше прав, больше возможностей — вот лозунг этого понимания свободы. Свобода каждого ограничена только свободой всех:
«Свобода состоит в возможности делать всё, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Пределы эти могут быть определены только законом» (Декларация прав человека и гражданина 1789 года).
Это индивидуалистическая свобода Запада, которую олицетворяет знаменитая Статуя Свободы в Нью-Йорке, свобода гражданина в обществе, торжество прав человека, либерализма и демократии. Идея западного либерализма не очень прижилась на Востоке. Восток, как известно, — дело тонкое.
На Востоке, в Индии, понятие свободы и освобождения от уз бытия стоит в центре философских школ. Эта свобода и это освобождение находятся по ту сторону всех общественных отношений, всех либеральных и демократических ценностей, пресловутых прав человека. Все эти отношения, ценности и права относительны, а Великое Освобождение имеет дело с вечными ценностями. Это не социальное, а метафизическое понимание свободы, которым буквально пропитана атмосфера Индии в течение тысячелетий.
«Как же понимается освобождение от сансары, часто уподобляемой в индийских текстах болоту, в котором живые существа увязают, или океану, в котором они тонут? Очень по-разному: для недвойственной веданты освобождение — это обретение мистического гносиса, знания тождества истинного "я", подлинной самости человека (атман), и абсолютного духа (Брахмана), для санкхьи это разотождествление духа и материи, для теистической веданты — единение с личностным Богом, подобное единению влюбленных, для джайнизма — освобождение души от связи с неодушевленным миром, с материей, для буддизма Тхеравады — угасание страстей и влечений, пресечение неведения, для буддизма Махаяны — постижение своей собственной природы как природы Будды и осознание пустотности (понимаемой как отсутствие самобытия) сущего. Но в любом случае, это выход из круговращения сансары, прекращение перехода из одного существования в другое, конец страдательности и постоянной обусловленности одного состояния другим, выход из мира претерпевания в мир свободы (мокша, нирвана, кайвалья, мукти). Именно свобода, абсолютная и трансцендентная, и образует высшую и безусловную ценность традиционной индийской культуры» [1].
Эта свобода безгранична и вечна! Само её понимание недоступно жителям либерального Запада, где свобода есть, но она имеет свои естественные границы, которые очень чётко очертил в своё время Евгений Торчинов:
«Главным плодом просвещения оказалось превращение человека в запрограммированного социокультурного робота, свободного лишь в рамках, оставленных для него языком, культурой и социальной ролью» [1].
Запад ставит во главу угла внешнюю, социальную свободу, свободу выбора и возможностей, которая по сути дела есть лишь свобода биоробота. А в сообществе роботов на планете Земля есть как роботы-исполнители, так и роботы-вершители. И те и другие управляемы кармой.
Великое Освобождение Востока предполагает освобождение от неумолимых уз сансары и кармы, бесконечной череды жизни-смерти, сопровождаемых неизбежным страданием: рождение — страдание, болезнь и расстройство здоровья — страдание, смерть — страдание, присутствие того, кого мы ненавидим — страдание, отсутствие того, кого мы любим — страдание. Короче, пятичленная привязанность к существованию — страдание», — провозгласил Будда первую благородную истину своего учения, Дхармы.
Однако помимо биороботов есть на Земле и духовно свободные люди. Можно быть закованным в кандалы, но при этом оставаться внутренне свободным человеком. Можно быть обездвиженным смирительной рубашкой, но парить Духом. Социальная, внешняя свобода активна, она переделывает общественные отношения под себя, духовная, внутренняя свобода пассивна, она ограничивается не общественными отношениями, а собственным сознанием.
Внутренне свободная личность порой предпочитает «в царство свободы дорогу» прокладывать не грудью, не булыжником и не винтовкой. Путь из пожизненной каторги в релятивистском королевстве кривых зеркал и платоновском царстве теней, из темницы незнания, из оков порабощения собственным невежеством лежит через освобождение собственного сознания. Закованное в «железо» невежества в кощеевом царстве тьмы, порабощённое сознание путём длительного напряжённого труда, путём многолетней упорной работы над собой способно «перепилить» свои чародейские кандалы и обрести свободу. Как сказал великий русский поэт:
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
Оковы рушатся, и освобождённое сознание воспаряет Духом из темницы невежества и Платонова царства теней к свету истинного Знания, результатом чего служат истина и свобода:
«и познаете истину, и истина сделает вас свободными», — говорится в Евангелии от Иоанна.
И если обретение истины тождественно обретению свободы, то Абсолютная Свобода равнозначна Абсолютной Истине.
С этой возвышенной христианской точкой зрения солидарна и тонкая восточная мудрость. Она сводится к тому, что в насквозь относительном мирке материальных иллюзий Абсолютную Истину можно найти только путём Пробуждения сознания, которое превращается в Высшее Знание, Гносис. Значит, обретению Абсолютной Свободы соответствует абсолютное и окончательное освобождение сознания и превращение его в Высшее Знание.
Подобную истину провозгласили не только люди, но и чайки, стремящиеся к совершенству:
«Прежде всего, — медленно сказал он, — вы должны понять, что чайка — это воплощение идеи безграничной свободы, воплощение образа Великой Чайки и всё ваше тело, от кончика одного крыла до кончика другого, — это не что иное, как ваша мысль» [2].
Это аристократическое, гностическое понимание свободы, невостребованное обладающими интеллектом биороботами из царства приматов, которые озабочены лишь различными общественными «измами» (капитализм, коммунизм, либерализм...), основанными на инстинктах биовыживания.
А как обстоят дела в России, которая находится на перепутье Запада и Востока, Европы и Азии?
Евроазиатской России на протяжении веков ближе идея бессодержательной и иррациональной воли (в смысле — вольная воля, анархия — мать порядка, что хочу — то и ворочу), чем прагматичной и целенаправленной свободы Запада, свободы, понимаемой как права человека. Помните роман Василия Макаровича Шукшина о крестьянском восстании под предводительством Степана Разина «Я пришёл дать вам волю»?
Единственным свободным сословием в течение полутора веков в императорской, той самой пресловутой «царской» России, которую так жаждал разрушить Ленин, было дворянство.
В 1917 году тектонические исторические процессы разрушили-таки царскую Россию. Пали тяжкие оковы царизма. Рухнули царские темницы. Только по иронии исторической судьбы советского человека вместо свободы встретили органы внутренних дел, ГУЛаг и второе крепостное право (большевиков). Сокращённо — ВКП(б). За что боролись — на то и напоролись! На обломках самовластья написали имя Ленина, Сталина и иных «пламенных революционеров». Только вот свободы слова, мысли, совести, вероисповедания, передвижения по миру в тоталитарном СССР не было ВООБЩЕ ни для кого. Господствовала одна монолитная идеология.
«Ценность свободы и необходимо с нею связанная ценность индивидуального своеобразия личности, требующая свободного исследования истины, свободы совести, свободы мысли, политической свободы, — всё это решительно отвергнуто советскими коммунистами, — писал Николай Онуфриевич Лосский в 1957 году в книге "Характер русского народа". — <...> Практика, соответствующая такой идеологии, состоит в борьбе с религиею, в подавлении свободы не только в политической жизни, но даже и в области науки и всех видов искусства».
В Российской Федерации все эти свободы есть для всех, но граждане РФ свободе в смысле прав человека явно предпочитают стабильность и достаток. А уж Высшее Освобождение Востока им и вовсе по барабану. Не по барабану бессмертия, в который бил Будда после Пробуждения, дабы основать царство истины, а просто — по барабану.
Такую человеческую склонность, присущую не только россиянам, тонко подметил Эрих Фромм в своей книге «Бегство от свободы», написанной им ещё в 1941 году и выдержавшей десятки переизданий:
«Современный человек всё ещё охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам — или потерять её, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат».
В России традиционно популярна не идея свободы, а идея социального равенства и сакральной, освящённой Богом власти. То в виде царя-батюшки, то в виде генерального секретаря ЦК КПСС, радеющего о народном благе, то в виде Президента всея Руси.
Так было. А как будет? Это зависит от выбора граждан России.
Делайте свой выбор, свободные граждане свободной России! Осознанная необходимость или следование долгу? Освобождение плоти или освобождение духа? Юридические свободы или гностическая свобода? Освобождение от социального гнёта или Великое Освобождение от космического страдания череды жизни-смерти? Свобода как смысл жизни или бегство от свободы?
_________________________________
P.S. «Источник силы или бессилия общества — духовный уровень жизни, а уже потом — уровень промышленности. Чистота общественных отношений — основней, чем уровень изобилия. Если в нации иссякли духовные силы — никакое наилучшее государственное устройство и никакое промышленное развитие не спасет её от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всех возможных свобод — на первое место всё равно выйдет СВОБОДА БЕССОВЕСТНОСТИ: её-то не запретишь, не предусмотришь никакими законами» (Александр Солженицын «Как нам обустроить Россию»).
Примечания:
1. Е.А. Торчинов «Пути философии Востока и Запада»
2. Ричард Бах «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»
Иллюстрация со статуей Свободы, озаряющей мир (“Liberty Enlightening the World”), взята из интернета