А что взамен? Этим вопросом нужно задаваться, когда удача вдруг ласково набрасывает тебе на плечи волшебную шаль и все идет по самому невероятному сценарию. Что захочет судьба, какую плату потребует? А ты не сможешь ни убежать, ни избежать.
- Однажды в каком-нибудь темном переулке ко мне подойдет мрачный незнакомец и скажет, кого надо убить, - шутила я в первые месяцы нашего странного счастья.
А он смеялся:
- Слишком высокий ценник за меня. Еще скажи – обокрасть нищего или отнять у слепого палку.
Тогда он думал, что самая тяжелая плата – выживать друг без друга, терзаться ожиданием неделю за неделей, месяц за месяцем. Короткие встречи, болезненные расставания, долгая разлука, короткие встречи – наша история развивалась по длинной спирали.
Шло время, новые счета никто не предъявлял, и я тоже решила, что это и есть самая высокая цена. Но, оказалось, незагаданное счастье идет у судьбы по особому тарифу.
В середине холодного лета случилось то, что бывает у двоих, трепещущих от каждого шороха и от того безудержно беспечных. Поверить в это было невозможно, но это теперь существовало само по себе, независимо от наших желаний и веры в него и могло нечаянно погубить нас, неразумных.
Моросил мелкий дождь, покрывая стекла машин, витрины магазинов и линзы очков водяной сеточкой. Глаза его были холодны, он старался смотреть куда угодно вокруг меня, но ни разу не встретился с моим взглядом, чтобы не потерять контроль над собой. Внешний агрессивный мир всегда отталкивал его – не доверять ни в коем случае, не принимать в себя. Лишь внутри нашего уже почти родного убежища мы могли становиться теми, кем являлись друг другу. Но что-то сломалось - я чувствовала себя заигранной куклой с треснувшей фарфоровой головой и из всех слов могла только повторять его имя.
Он держал мои руки в своих чуть крепче, чем обычно, с усилием, словно заранее был готов к моему бегству. В это лето, растерянное, всклокоченное, с поднятым воротником-стойкой, бегство могло стать идеальным решением. Выскользнуть из дома на рассвете с клетчатым чемоданом и так идти сквозь влажную дымку по направлению из города, слушая отзвук собственных шагов на мокрой мостовой...
- Мы так хотели наверстать годы, делали большие глотки, широко шагали, но далеко широким шагом не уйти, - сказал он.
Иногда мне было трудно понять его слова, но теперь я, кажется, понимала, о чем он говорил.
- То есть мы снова на исходной, в начале, да? Можно соприкоснуться и считать часы до новой встречи? А можно холодно пройти мимо? Ты об этом? - тонкая кожица треснула на пересохших губах, и я почувствовала во рту соленый вкус крови.
- Я не знаю, - он раздраженно покачал головой. - Но если так, нельзя начинать со лжи.
- Перед ними?
- Перед собой. Думаю, это самое важное.
- Тогда скажи! - голос сорвался в слезы.
Внутри него уже был ответ, но он боялся влиять на мое решение. С самого начала у него были ответы на все мои вопросы. Но он жалел меня, не хотел, чтобы я жила с этим знанием. Впрочем, жила ли бы я тогда?
От нарастающей тревоги и печали глаза его становились темнее. И эта непроницаемая чернота, которую в последние месяцы я видела в каждую встречу, пугала. Но пока еще я находила подтверждения его болезненной и мучительной потребности во мне. Он часто писал. То серьезно о надуманном, то удивительным языком нежного любовника. Он звонил, совершенно не глядя на часы, и с первыми звуками его голоса вся жизнь, работа, время вокруг меня замирали. Когда мы наконец вырывались из семейных миров, чтобы соединиться в своем, у него внутри отключались все защитные механизмы. Так были сделаны все наши ошибки.
Просыпаясь после долгой восхитительной любви, я всегда поворачивалась, чтобы в свете лампы — днем мы зашторивали окна, чтобы солнечный свет не разрушил хрупкость нашей связи - посмотреть на его красивое умиротворенное лицо. Но все чаще встречала уставший задумчивый взгляд. Он не спал, а в комнате пахло тонким табаком. Когда мы познакомились, он твердо намеревался бросить это «баловство». Но с некоторых пор сладковатый аромат стал для меня его запахом, как и едва уловимый Армани.
- Интересно, как живется тем, у кого на небе три луны? - спросил он меня той первой осенью. - Они занимаются любовью со своими женщинами или только и делают, что смотрят в телескопы и спасаются от наводнений?
Помню, что почему-то инстинктивно взглянула на часы, как будто для таких вопросов есть специально отведенное время. Минутная стрелка подползала к 2.40. В темноте за окном хлестала холодная вода – в окутанном тучами городе не наблюдалось ни одной луны.
- Хм… - я подняла голову с его груди и заглянула в сосредоточенные глаза. - То есть, если бы нам сейчас светило три луны и не было романтического полумрака, ты бы не лежал со мной в постели, а сидел в обнимку с подзорной трубой?
В ответ он только тихо рассмеялся и поцеловал меня горькими губами. А я подумала: может быть, и правда, какой-нибудь злой колдун подвесил между ярко-синим небом и нашими головами полог – мрачный, серый, из которого постоянно идет дождь. И каждый день неизменная пытка начинается заново.
Нам казалось, что мы отличаемся от других грешников. Между нами было нечто большее, чем всепоглощающее влечение – встречаясь два раза в месяц, мы не переставали мечтать друг о друге. И хотя никогда – никогда – не говорили о будущем, оба верили, чтобы будем вместе в иной жизни. В одну из одиноких бессонных ночей мне попалась в книжке фраза «Бог никогда не запирает дверь, пока не откроет другую». Я запомнила ее и потом повторила ему - он снисходительно улыбнулся моей наивности и сказал:
- Ты не думаешь, что та, другая дверь откроется лишь одному из нас?
Лютым холодом темных ночных вод веяло от этих слов. И почему, чем ближе человек к старости, тем больше его речи пронизаны обреченностью, предчувствием так или иначе худшего исхода?
И вот сбылось. Открыта новая дверь, в которую может войти либо он, либо я. И этот жалостливый взгляд, каким одаривают только голодных котят и брошенных женщин - где он только ему научился? – давал понять, что дальше я должна идти одна.
- Пусть бы на сотни километров не было ни одного исправного телефона, чтобы я не дозвонилась тебе, чтобы ты не остановил меня...
- Но мы не можем утолять жажду одними только иллюзиями, - тихо сказал он.
Он не терпел женских истерик, как и любой суеты, которая заставляла нервничать, и я боялась, что вот сейчас он разожмет свои руки. И я начну падать: быстро, бесшумно, безвозвратно. Мое спасение заключалось в тех самых трех словах из скупого мужского набора, но он их уже использовал много лет назад, и переходить означало оказаться за гранью игры, которой он так дорожил. Никто не виноват, никто не прав.
Из двух вариантов, которые он мог предложить, я выбрала третий - судьбу. Возможно, чтобы найти свою лестницу к той самой двери в небо, надо сначала спуститься с чужой. А не совпадем, так всегда можно развернуться и уйти туда, где в небе три луны.
Утро у любовников редко бывает запоминающимся, оно как кубик сухого льда, который случайно оказался в ладонях, и люди перебрасывают его из одной руки в другую. Быстрый секс, бодрящий душ, ранний завтрак, двойная порция кофе и висящее в воздухе неловкое молчание утыкано иглами коротких, острых взглядов — мысленно двое уже снова принадлежат каждый своему миру и стремятся как можно скорее расстаться.
В нашей истории с самого начала не заладилось с завтраками и кофе. Обычно мы встречались днем, а вечером поезда уносили нас друг от друга в противоположные стороны. Он был серьезен и строг, а я растеряна и напугана возвращением в реальный мир. Он просил меня: «Будь сильной», а я шептала на прощание, что люблю его.
Но в этот раз, после тяжелого разговора он не смог уехать, и мы остались. Каким же сумасшедшим, безудержным и трогательным может быть мужчина, узнавший то, что знал он! Какой безграничной властью обладает женщина, которая сообщила ему об этом! В ту ночь мы оба ощутили особый вкус к любви... Когда он сжимал мои запястья за головой, когда капельки пота с его лба падали в мои спутанные волосы, мне казалось, что потолок и стены осыпаются над нами в виде разноцветных конфетти.
- Давно не видел тебя такой расслабленной и счастливой, - улыбнулся он, когда я утром вышла из ванной с мокрыми волосами и без макияжа. - Тебе очень идет...
Но и его глаза светились каким-то новым нежным и теплым светом, он будто ласкал меня, не касаясь, потому что боялся повредить.
- Скажи честно, это что-то изменило в твоем отношении ко мне? - спросила я, стараясь не краснеть.
- Это что-то изменило во мне, - усмехнулся он. – Я стал сентиментальным.
До дрожи мне хотелось знать, представляет ли он себе, как бы это могло быть - мы вместе каждое утро, просто МЫ, вопреки всему. Я так и не смогла его спросить.
Моим последним подарком от него тем догоревшим утром был поцелуй в висок - очень интимный и домашний, такое не показывают в кино про жгучую страсть и не рисуют на обложках бульварных романов, такое бывает у людей, между которыми все давно сказано, такое увидишь лишь в семье.
Последние недели лета, изорванные ветром, размокшие от дождя и полинявшие, висели на проводах, валялись под ногами. И я села в поезд до его города. Без причины. Просто чтобы еще раз убедиться, что он существует. Наверное, это и меня сделало сентиментальной. Но кто-то подмешал в воздух непозволительные мечты, и голова закружилась.
Я помню много белого вокруг. Белые стены, белые ткани, белое лицо подруги. Не его. Не твое. Тебя не было рядом. Ты так и не узнал, что ту дверь открывали для нас обоих.