Я не люблю писать — не люблю все эти откровения. Да, нет желания кому-то понравиться, и дело даже не в том, чтобы просто нравиться кому-то, или, чтобы тебя читали. Нет, скорее всего, это некая потребность души размышлять с самим собой наедине и, чтобы всё это никуда не исчезло, записать, а потом перечитывать и, каждый раз удивляться:
— Неужели я так когда-то мыслил? — А удивление, в дальнейшем, перерастёт в корректуру, сначала орфографическую, затем стилистическую и морфологическую, если это не затянется на долгие месяцы, конечно.
Я размышлял бы и чаще, записывая всё это, но природная леность не могла меня подвигнуть на героизм написать что-либо и вся эта подготовка к писательству всегда меня сильно удручала. Может быть, даже не философская мыслительная сюжетная фантазия или отображение реальности в своих размышлениях, нет, скорее чисто механическая суетность: заставить себя сесть за стол, взять, чистый лист, найти карандаш, заточить его и, уже не хочется ни писать, ни размышлять. Не знаю, может быть когда-нибудь прогресс и наступит. Прилег на диванчик, закрыл глаза, вспомнил что-то и вот, все мысли, образы и воспоминания облекаются в слова, фразы и предложения, а ты лежишь такой счастливый с закрытыми глазами, и все твои мыслительные выжимки превращаются в рассказы и романы, романы в книги, книги в тиражи, тиражи в накопления. И ты уже великий писатель — повелитель умов, сердец и душ соплеменников. Да, но это пока только фантазии, реальность совсем другая — мне не хватает отшельничества, отрешённости, чтобы можно было преобразовывать свои мысли в слова без житейской суеты. Это постоянное движение, какие-то встречи: то ты кому-то нужен, то кто-то нужен тебе, даже простое желание "кушать" начинает преобладать над желанием поработать. Хотя понятно, надо работать, чтобы была возможность "кушать", но это затягивается, и надолго отодвигает творческий процесс. А что на работе? Коллектив хороший, конфликты сведены до минимума, привязанности к кому-либо нет. Хотя, я, наверное, себя обманываю, надо подумать, разобраться. Женщин, конечно много, и все они разные: хищницы в ласковом обличье, жертвы с заносчивым характером. А, вот одна, — надо к ней приглядеться. Мне кажется, я для неё какой-то более возвышенный, чем остальные, и она меня реально почитает или почитывает? Может быть, я даже бы за ней приударил, но возраст определяет моё сознание, а она, конечно не юная дева, но моложе меня будет. Я, хоть и в душе чувствую себя мальчиком не целованным, но, глядя в зеркало, отчётливо понимаю, что на протяжении жизни не молодею, и это красным маркером перечеркивает моё стремление сблизить наши отношения. Я не боюсь ухаживать за ней, тем более, это у меня лихо получается при моём неугомонно-язвительном характере. Любой женщине приятны комплименты, но я боюсь ошибиться. Даже, скорее всего, не ошибиться, я боюсь, что она неправильно меня поймёт, а я неправильно себя поведу, и моё желание физической близости с этой женщиной ею будет расцениваться как некое насилие над личностью. Я боюсь, что она перестанет мне доверять, почитать и её обожание перейдёт в ненависть:
— Я думала, он не такой, а оказалось, как все — похотливое животное!
— Да, похотливое, да, эгоист, эгоцентрист и хочу обладать красивой женщиной!
Я не хочу быть утешителем чёрных вдов и не хочу быть благодетелем несчастных особей женского пола. Я желаю, близости с той женщиной, в которой почувствую что-то особенное, то, что меня притягивает к ней, что с ударом молнии входит в моё сознание, потому что, это пронзительно и прекрасно. Есть ощущения, ради которых мы, наверное, живём и они изначально бесценны. Они настолько удивительны и настолько захватывают душу человека, что не думаешь о последствиях, а последствия — это всегда похмелье. Это всегда потеря, это всегда дикая душевная боль, с которой не расстаешься уже никогда, которая всепожирающим огнём проходит от сердца к мозгу и превращается в злосчастие. И уже не хочется жить, и уже не знаешь, как спасти свою бренность от этого огня. Тогда начинаешь принимать «дары Вакха», заглядывать в рюмку просто потому, чтоб не попасть в «Блажницу», а если попасть, то, хотя бы по другой причине. В тоже время, усиленно ищешь ей замену, ищешь долго и тщательно, но не находишь — постоянные сравнения с ней терзают душу. И всё больше и больше боишься других отношений: «А, обжёгшись на молоке, дуешь и на воду». После этого, в душевных муках начинаешь писать, рвать листки, ломать карандаши, пытаясь написать что-то чувственное, что-то глубокое, что-то из самых потаённых уголков души, но ничего не получается. Получается какая-то «нелепость», вечная пустота, никому ненужная и никому неинтересная, называемая мною «философские бредни». А потом начинаешь понимать, что любовь — это страшная болезнь человека и нет от неё иммунитета, а он должен быть. Наш Творец где-то просчитался. В первую очередь он научил нас, есть, пить, говорить, ходить, и должен был позаботиться о нашем душевном равновесии. Нет, конечно, он не должен был сделать из нас каких-то роботов безучастных, нет, сопереживание человеку свойственно всегда. Да, но вот предохранителя от внештатных ситуаций нет. А если есть, то он такой слабенький, что сразу перегорает от сильных волнений, от сильных эмоций душевных высокоамплитудных колебаний. Хотя, в прошествии лет, все эти мученические душевные кризисы превращаются в пищу для ума, в воспоминания, а эти воспоминания, раз за разом, насилуя память, проигрываются в мозговых извилинах в виде различных сценариев:
— Ах, если было бы вот так, или как-то по-другому? А почему она так поступила, почему изменила своему мужу со мной? Ведь, когда я её узнал, она не была девушка лёгкого поведения. Значит, что-то она нашла во мне! Нашла то, чего ей в этой жизни не хватало?
Может быть, она ошибалась, выдавая желаемое за действительное, и, когда встречалась со мной, она спасала себя в тот момент, А может быть не только себя — свою семейную жизнь! Я для неё был просто отдушиной, и ничего серьезного она со мной не планировала? Это для меня всё было серьёзно, а для неё — нет! Для неё это было просто спасение. Но, и в общении со мною, она непроизвольно тоже менялась, и её супруг, наверняка, это чувствовал — их отношения тоже менялись. Женщина сознательно идёт на измену тогда, когда хочет сохранить семью или, может быть наоборот, выскакивает из горящего поезда. Да, чтобы самой остаться в живых, а поезд, Бог с ним, пусть летит в тартарары. Трудно понять, и никто этого не скажет, даже, она сама себе:
— Мне некогда, думай, как хочешь!
— Я думаю, думаю!
Всё-таки, она была удивительная женщина. Сейчас, наверное, уже постарела, располнела и стала некрасивой, а тогда была просто «красотка» — такой она осталась в моей памяти, и я не хочу разрушить тот далёкий прекрасный образ. И, если бы сейчас мне бы сказали:
— Хочешь снова встретиться с ней?
Я бы ответил:
— Нет, ни в коем случае, не забирайте у меня из памяти моё прекрасное одиночество, мои прекрасные воспоминания, не надо!
Ведь она тоже старела и, может быть, как раз этот наш разрыв был предохранителем между мной и ей? Потом происходит у меня вторая встреча с девушкой, очень похожей на неё, только моложе. То есть, получается, в памяти, да, именно так, в каждой женщине я искал её образ, первоначальный, знакомые мне до беспамятства черты.
— Татьяна, не подумайте превратно…
Именно Татьяна думала, что играет мной, манипулирует. Это было какое-то соревнование, какая-то непримиримая месть с её стороны ко всем мужчинам. Мне это было понятно, но с другой стороны, я получал от наших взаимоотношений груз нерешённых проблем. Бесшабашное прожигание жизни — это реалия другой стороны «любовной праны». Тихое семейное счастье было перечеркнуто безудержным любовным весельем, сопровождаемым ароматом бордоского сотерна, амурными утехами, «как в последний раз», а там, дальше, будь что будет. Я балансировал на грани пропасти, как эквилибрист на тонком канате, протянутым через пропасть, давясь до тошноты этим безудержным разгулом. Неуёмный путь к конечной точке наслаждения, как детонатор гранаты, взорвал меня изнутри, и я покатился вниз, в пропасть, понимая, что апогеем наших взаимоотношений будет старость и житейская невзгода. Но я ничего не мог с собой поделать, абсолютно ничего — это всё происходило помимо моей воли. Я был вовлечен в страшную любовную игру, а она, глядя на то, как я принимаю условия игры, в глубине души посмеивалась:
— Вот, ещё одного сведу с ума и растопчу!
Она видела, как я желал её, добивался её любви и был бессознательно в неё влюблён — это было видно по мне, по моим поступкам, по моим откровениям. В какой-то момент беспрестанного раскручивания этого любовного маховика, я вдруг внял, что мне надо остановиться, мне нужно перестать её любить, заставить себя, её ненавидеть. Это было очень трудно, но это было необходимо. Я сначала думал, что она та самая бабочка, которая летит на огонь и сгорает в нём. Но правила игры со временем менялись, и получалось, что не она бабочка, а я тот самый махаон, обжёгший свои крылья в огне всепоглощающей любви. Правила незаметно для меня поменялись не в мою пользу, и надо было быть глубоким психологом, чтоб вовремя понять это. Во мне, в какой-то момент, щелкнула натянутая пружина, пружина самосохранения, и я, вдруг отчетливо понял — себя надо спасать. Внешне я остался тем же самым, но внутри сознания я заставил себя, её не любить. Я начал выискивать в ней недостатки. Это было очень трудно, но, потихоньку, я собрал несколько её главных недостатков и привел к общему знаменателю. И самым главным недостатком для меня, стало её прелюбодейство, даже не оно само, а то, с какой готовностью и легкостью она пошла на интимную связь со мною. Я сначала думал, что это черта моего характера — настойчивость в любви, в желании обладания этой женщиной. В глубине души я всё-таки надеялся, что её желание быть со мною происходило от того, что в какой-то момент она полюбила меня. И я обнадеживал себя:
— Она просто потеряла голову, — так бывает в первые минуты.
Так бывает, когда человек ощущает другого человека своим сердцем, это потом, уже, разум включается и начинается анализ, и любви становится немножко меньше. Но, ведь, уже всё произошло, уже сформировалось желание, которое со временем переходит в привычку и вплетается в органику взаимоотношений. Если рвать, то рвать приходится по живому.
Когда, в какой момент столкнулись эти бильярдные шары, ударившиеся друг об друга и, отскочив, приведшие в движение множество других шаров в этой непростой бильярдной игре, под названием жизнь? И там, где мы думали, что был точный расчёт, оказалась просто череда каких-то случайностей.
Самое страшное другое — «скриншот» прошлого постоянно напоминает о себе в дальнейшей жизни, преследует и ностальгически мучает, мучает невыносимо, душевно, без надежды обрести покой, оставляя глубокий порез на сердце и в душе. Рана саднит и остаётся внутри человека на протяжении всей его жизни, до самой кончины, в виде драгоценного сердцу образа.