Оглавление
«… Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»
I. Начало «пути»: мечтатель
II. Сибирский период
III. Возвращение в Петербург
IV. Пророк в Отечестве
Источники и литература
«… Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком»
Великие идеи Ф.М. Достоевского глубоко и многогранно раскрыли разнообразнейшие оттенки российской действительности XIX века, приоткрыли тайны человеческой души. Его творчество, став достоянием последующих поколений, повлияло на формирование будущего общества, его духовно-нравственной атмосферы, социальных и нравственных качеств личности.
Творчество писателя отражает его жизнь и судьбу. Произведения не возникают из ничего, из ниоткуда. Его порождают жизненный опыт, окружение, взгляды, чувства и мысли автора, использованные в совокупности с творческим даром. Такие произведения, как «Записки из Мертвого дома» и «Игрок» по сути являются автобиографическими. В каждом романе, в каждом герое отражаются черты характера, присущие самому Достоевскому: он одновременно и Голядкин, и подпольщик, и князь Мышкин, и старец Зосима, и Дмитрий, и Иван, и Алеша Карамазовы. Остается только удивляться многогранности его личности, разнообразию идей, глубине мыслей, восхищаться необыкновенным талантом мыслителя и художника. Видимо это притягивает к произведениям и личности Федора Михайловича внимание миллионов людей, вызывает интерес все новых и новых поколений, не только в России, а и за ее пределами.
Приближается 2021 год – особый, связанный с личностью и творчеством Ф. М. Достоевского. В 2021 году мировая и российская культура отмечают 200 лет со дня рождения мыслителя, 140 лет со дня его смерти. Эти даты вновь и вновь приковывают внимание исследователей, специалистов, всех любителей творчества великого писателя.
На долю Достоевского выпали невероятно тяжелые жизненные испытания, которых могло бы хватить на несколько жизней, но они вместились в одну его – не очень продолжительную – всего 59 лет.
Историю развития социально-политических взглядов Достоевского можно с определенной долей условности разделить на четыре этапа. Первый этап – юность писателя – романтический период его творчества, охватывающий период с начала 1840-х до 1849 года (арест). Он отмечен такими художественными сочинениями, как «Бедные люди» (1845 г.), «Двойник» (1846 г.), «Хозяйка» (1847 г.) и др., в которых сформировалось духовно-нравственное своеобразие творчества, отразившее черты личного восприятия молодым писателем окружающей действительности.
Второй этап – наиболее тяжелый, драматический в жизни Достоевского (1849-1859 гг.), включивший арест, заключение, каторгу, жизнь в Сибири в ссылке, службу в армии. Он продолжался до возвращения писателя в Петербург в декабре 1859 г. События данного этапа в наибольшей степени повлияли на философские, религиозно-этические, политические воззрения мыслителя. К произведениям данного периода относятся «Дядюшкин сон» (1858 г.), «Село Степанчиково» (1859 г.) и др. Пребывание Достоевского на каторге (1850-1854 гг.), служба рядовым в Семипалатинске оказали сильное влияние на взгляды писателя, изменили его мировоззрение. В августе 1859 г. Достоевский приехал в Тверь, а в декабре того же года в Петербург.
Третий этап (1860-е годы) творчества Достоевского включает время возвращения в Петербург и до 1870-х годов. Это наиболее плодотворный и продолжительный по времени этап, когда были созданы основные выдающиеся произведения «Преступление и наказание» (1866 г.), «Идиот» (1868 г.). Кроме этих, сделавших писателя великим, в это время им были написаны «Униженные и оскорбленные», «Записки из Мертвого дома», «Игрок» и др.
Четвертый этап – 1870-е годы – знаменовал собой расцвет творчества Достоевского, вершину эволюции его социально-политической мысли. Именно в это время были написаны три романа из «великого пятикнижия» – «Бесы» (1871 г.), «Подросток» (1875 г.), «Братья Карамазовы» (1880 г.), знаменитый «Дневник писателя», включивший социально-политические, духовно-нравственные размышления писателя. Публицистика «Дневника писателя» существенным образом дополняла и углубляла идеи Достоевского, высказывавшиеся им в художественных произведениях.
Кроме этих этапов его реальной жизни, можно выделить еще один очень важный этап, который следует обозначить как жизнь в творчестве, выходящий за пределы исторического времени. Ведь остаются актуальными его идеи и все более востребованными становятся его произведения. Нельзя забывать и о пророческом даре Достоевского, который ярче всего проявился в романе-предсказании «Бесы». Но невозможно ограничиться простой иллюстрацией предсказаний Достоевского, трагическими картинами прошлого, XIX века, необходимо понять социальную и политическую философию творчества, – то в его взглядах, что выходит за рамки и того, и нашего времени, предметом познания чего является вечное.
Творчество Ф.М. Достоевского проникнуто стремлением не просто понять природу человека, определить его место в мире, но и попасть в глубины человеческой души, вывернуть ее наизнанку, осмотреть, ощупать со всех сторон, а затем посмотреть на внешний мир изнутри, из самой сущности человека и возлюбить увиденное, невзирая на его мерзость и бездуховность. Еще в начале жизни в письме своему старшему брату Достоевский так определял стратегическую цель своего познания человека: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» [1.1, Т. 28: Кн. 1., С.63].
Русская литература во все периоды ее развития в лучших своих проявлениях строилась вокруг человека, стремилась разобраться в оттенках человеческой души. А.М. Горький позже отметил это качество у всей русской литературы: «Наша литература – наша гордость, лучшее, что создано нами как нацией. В ней – вся наша философия»[2.9, С.4] . А.А. Блок значительно расширил данное утверждение: «Россия – молодая страна, и культура ее – синтетическая культура. Русскому художнику нельзя и не надо быть «специалистом». Писатель должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте… Так же, как неразлучимы в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга – философия, религия, общественность, даже – политика. Вместе они и образуют единый мощный поток, который несет на себе драгоценную ношу национальной культуры» [2.14,Т.4, С. 422].
Творчество Ф. М. Достоевского стало именно таким «единым мощным потоком», сконцентрировавшим в себе идеи и мысли целого поколения пореформенной России, кумиром которого являлся Достоевский.
Начало научному осмыслению мировоззрения Достоевского было положено его современниками – представителями различных идейно-политических кругов – общественными и литературными деятелями, писателями, критиками, философами. Данный пласт исследований целесообразно разделить в зависимости от идейно-политических позиций, с которых велась оценка взглядов Достоевского – консервативно-охранительные (К.П. Победоносцев, А.А. Григорьев, Н.Н. Страхов (первый биограф Ф.М. Достоевского), К.Н. Леонтьев, В.С. Соловьев и др.); либеральные (И.С. и К.С. Аксаковы, М.Н. Катков и др.); революционно-демократические (В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, М.А. Антонович, Д.И. Писарев и др.).
Для представителей указанных идейно-политических течений были характерны своеобразные восприятие и оценка мировоззрения Достоевского. Представители консервативно-охранительного направления политической мысли в целом разделяли взгляды Достоевского, сочувственно относились к его идеям. Многие из них были лично близко знакомы с писателем и его творчеством, поддерживали дружеские отношения. Идеи Достоевского оказывали огромное социальное и духовно-нравственное воздействие на окружение писателя, опосредованно и на политический курс правительства.
Отечественные мыслители, принадлежавшие к либеральному направлению (славянофилы, западники), по ряду позиций имели сходные взгляды с Достоевским по проблемам российской истории, современным политическим процессам. Более близки были идеи Достоевского и идеологов славянофилов. В почвенничестве Достоевский опирался на концепции и оценки славянофилов, в то же время расходясь с ними в отдельных подходах.
Более сложным были идейные взаимоотношения Достоевского с идеологами западничества. В противоположность им писатель резко критически относился к западничеству как социальному и духовному явлению, часто отрицательно оценивал западноевропейский исторический опыт, либерализм как идеологию европейской буржуазии, католицизм, неоднократно заявлял об их неприятии, враждебной в отношении России позиции. Критикуя европейский либерализм, Достоевский в то же время вел полемику с идеологами российского западничества.
Еще более сложными были идейные взаимоотношения Достоевского с представителями революционно-демократического лагеря. Длительное время советское достоевсковедение в системе отношений Достоевский – революционные демократы, позицию последних оценивали как исключительно положительную, поскольку они ставили целью революционное переустройство России, свержение самодержавия, отмену крепостного права, а позицию Достоевского – в большей мере как отрицательную – противника революции, сторонника сохранения российской монархии.
Идеи Достоевского подвергались критике со стороны революционных демократов. В.Г. Белинский, с восторгом встретивший появление Достоевского – писателя, давший ему путевку в большую литературу, предрекавший светлое литературное будущее, в то же время критиковал политические и философские воззрения молодого писателя.
В 1860-е годы революционные демократы резко высказывались о политических идеях Достоевского, высказывавшихся им в журналах «Время» и «Эпоха». Особо отличались в этом плане молодые идеологи радикализма М. Антонович и Д. Писарев. Полемика первой половины 1860-х годов приобретала характер, выходивший за рамки сугубо политической, переходивший на личности.
Творчеству Достоевского после его смерти уделяли внимание такие видные отечественные философы, литераторы, общественные деятели, как Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, Л.И. Шестов, Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский, Л.П. Карсавин, В.В. Верасаев и другие (См.: Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Жизнь и творчество. – СПб., 1901-1902: Т. 1-2; Шестов Л.И. Достоевский и Ницше. – СПб.. 1903; Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. – СПб., 1906; Бердяев Н.А. Мировоззрение Достоевского. – Прага, 1923; Лосский Н.О. Достоевский и его христианское миропонимание. – Нью-Йорк, 1953; Вересаев В.В. Живая жизнь: О Достоевском и Толстом. – М., 1991 (репринт. изд.))
Особого внимания заслуживает исследование Н.А. Бердяева, написанное в 1923 г., «Миросозерцание Достоевского», в котором философ подробно и обстоятельно раскрыл собственное понимание философских воззрений мыслителя. Бердяев стремился глубоко проникнуть в содержание духовных исканий Достоевского, в первую очередь связанных с существованием человека. Исследование Бердяева помогает проникнуть в духовный мир Достоевского, ощутить его социально-философские идеи.
Исследованию творчества Ф.М. Достоевского посвящена обширная отечественная литература. До второй половины 1980-х годов творчество Достоевского практически не исследовалось с позиций анализа социально-политических взглядов мыслителя. Над исследователями довлела ленинская оценка его творчества: вождь пролетариата резко отзывался о романе «Бесы», называя его не иначе, как «явно реакционной гадостью».
Ленинская оценка повлияла на исследовательские подходы к политическим взглядам Достоевского, в советский период, вследствие чего значительная часть политического наследия творчества писателя была надолго вычеркнута из жизни. Достоевский обвинялся в «отходе от социально-гуманистических тенденций», от «демократических принципов Гоголя и Белинского», в утверждении «реакционно-пессимистических» идей, в «реакционном мировоззрении», «отступничестве от освободительского движения» и т.п. [6.4, Т.15, С. 149]. С особой силой критиковались в советскую эпоху политические идеи писателя. Роман «Бесы» определялся как «яростный пасквиль, направленный против русского освободительного движения и ставший знаменем политической реакции» [6.4, Т.15, С. 150].
Во втором томе Философской Энциклопедии давалась такая характеристика мировоззрения мыслителя: «…В мировоззрении Достоевского причудливо переплетаются гуманистические и антигуманистические черты; он оказывается в заколдованном круге буржуазного сознания… Усматривая в революционном движении своей эпохи лишь бунт ожесточенных одиночек, попирающих законы морали, он видел в этом выражение материализм, социализма и атеизма, против которых постоянно выступал. Некоторые извращенные формы русского революционного движения 70-х гг.. в котором были анархистские черты (бакунизм и нечаевщина) он абсолютировал как идеи революции вообще»[6.1, Т. 2, С. 58] .
К счастью, отечественным исследователям творчества Достоевского удалось преодолеть односторонние, узкоклассовые оценки, переосмыслить характер его социально-философских и политических взглядов, более взвешено, объективно показать роль и место Достоевского в истории российской философской и политической мысли.
Труды до второй половины 1980-х годов, посвященные Достоевскому, не ставили специальной целью анализ его социально-политических взглядов, касаясь данных проблем в связи с изучением творчества Достоевского. При характеристике мировоззрения мыслителя исходной позицией являлась следующая. В молодости Достоевский увлекался идеями социализма, был близок Белинскому и его окружению, разделял некоторые идеи революционных демократов. Однако после каторги Достоевский переменил свои воззрения, отказался от революционных идей, перешел на позиции консерватизма, охранительной идеологии, почвенничества. Взгляды писателя на социально-политические процессы трактовались исключительно как реакционные, ему ставилась в вину критика революционного насилия, революционных демократов, социализма, увлечение христианскими идеями и т.п. Такая оценка страдала односторонностью и классовым подходом, исключавшим положительные подходы к политическим идеям Достоевского.
Характерны в этом отношении оценки, данные В.Я. Кирпотиным. «…Гуманизм Достоевского не был так последователен, как боевой гуманизм Белинского, его положительная оценка человека не так решительна, как оценка великого критика. В глубине души Достоевского жили сомнения, у Белинского их не было…» [2.56, С. 199-200]. Воззрения Достоевского сравнивались с политическим воззрениями революционных демократов, и если взгляды, оценки писателя отличались от взглядов и оценок последних, то это ставилось Достоевскому в качестве упрека, недостатка, вины! Идеология революционных демократов становилась критерием идейно-политических взглядов Достоевского, что, вне всякого сомнения, методологически необоснованно.
Несмотря на определенные ограничения для изучавших социально-философские и политические аспекты творчества Ф.М. Достоевского, ограничения классового характера, связанные со своеобразным односторонним восприятием его воззрений, и в советский период достоевсковедения появлялись значительные научные исследования, авторы которых стремились к максимально объективным оценкам взглядов писателя. К таким работам, вне сомнения, следует отнести труды В.Я. Кирпотина.
В изучении социально-политических взглядов Достоевского определенную роль сыграли труды В.С. Нечаевой. В первом из указанных исследований подробно изучен процесс формирования мировоззрения Достоевского в ранний период его творчества (до ареста в апреле 1849 г.), факторы, оказавшие влияние на его политические взгляды, идеи и образы первых художественных сочинений писателя. Исследование творчества Достоевского, в первую очередь его издательской деятельности, было продолжено В.С. Нечаевой в последующих монографиях.
В первой половине 1970-х годов В.С. Нечаевой были опубликованы две монографии, посвященные издательской деятельности писателя по возвращении в Петербург. Совместно с М.М. Достоевским Федор Михайлович издавал в 1861-1863 гг. журнал «Время», а в 1864-1865 гг. – журнал «Эпоха». В.С. Нечаева подробно проанализировала не только редакционно-издательскую деятельность Достоевского, но и раскрыла содержание его политических воззрений – на крестьянский вопрос и отмену крепостного права, проводившиеся в России реформы (особенно судебную), исторические судьбы России и Западной Европы и др.
В отечественной историографии политических аспектов творчества Достоевского, его методологии особо выделяются труды известного российского исследователя М.М. Бахтина, посвященные философскому, историческому и литературному наследию Достоевского, в первую очередь «Проблемы поэтики Достоевского». Книга М.М. Бахтина выдержала четыре издания (последнее – М., 1979), в ней прозвучала мысль о полифоничности (множественности, многоуровневости) романов Достоевского; тем самым автор раскрыл новаторство Достоевского как художника слова. Новаторство писателя, по мнению автора, заключалось в стремлении посредством анализа героя проникнуть во внутренний мир человека, найти «человека в человеке». Многие позиции М. Бахтина стали предметом оживленных дискуссий, заложили направления исследования творчества мыслителя.
Из работ 1960-1970-х годов, посвященных изучению творчества Ф.М. Достоевского, следует отметить труды Я.Э. Голосовкера «Достоевский и Кант», Н.М. Чиркова «О стиле Достоевского», М.С. Гуса «Идеи и образы Достоевского», В.Е. Ветловской «Поэтика романа «Братья Карамазовы», М.Г. Фридлендера «Достоевский и мировая литература», Е.И. Семенова «Роман Достоевского «Подросток» (проблематика и жанр)» и др. В указанных произведениях преимущественно затрагивались литературоведческие проблемы творчества Достоевского.
Так, в фундаментальной книге М.С. Гуса «Идеи и образы Достоевского» подробно рассмотрено становление писателя, начиная со второй половины 1840-х годов, завершая январем 1881 г. Автор раскрыл эволюцию идей Достоевского, не выделив, однако, социально-политические идеи в самостоятельный объект исследования.
Интересна книга Б.И. Бурсова «Личность Достоевского», в которой автор показал эволюцию личности писателя, его взглядов на человека, его природу и сущность. Книга написана в манере свободного повествования, размышлений автора о личности Достоевского и его героев.
Несмотря на определенные ограниченности в анализе социально-политических воззрений Достоевского, указанные исследования сыграли значительную роль в изучении личности мыслителя, определенных сторон его мировоззрения. Они послужили основой развертывания новых научных изысканий в осмыслении социально-политических идей Достоевского, в них последовательно накапливался обширный теоретический, документальный, фактический материал о мировоззрении мыслителя.
Со второй половины 1980-х годов стали появляться первые научные работы, выдвигавшие объективные оценки социально-философских и политических взглядов Достоевского, свободные от односторонних подходов предшествовавшего периода. Среди них монография В.Н. Белопольского «Достоевский и философская мысль его эпохи: Концепция человека», посвященная анализу философских идей мыслителя. В ней рассматривалось восприятие Достоевским антропологических теорий представителей немецкой классической философии, утопического социализма, анализировалось его сложное, противоречивое отношение к христианству. Монография В.Н. Белопольского стала одной из первых работ в отечественном достоевсковедении, с новых, внеклассовых позиций трактующей философские воззрения мыслителя.
Философские воззрения Достоевского рассматривались в монографиях Ю.Г. Кудрявцева «Три круга Достоевского: (событийное, социальное, философское)»; Н.В. Кашиной «Человек в творчестве Достоевского»; Г.Б. Пономаревой «Достоевский: Я занимаюсь этой тайной», и др. Указанные научные труды сыграли значительную роль в углублении представлений о социально-философских воззрениях Достоевского.
В монографии Н.В. Кашиной «Человек в творчестве Достоевского» поднят значительный пласт размышлений писателя о человеке как ведущей темы его творчества. Н. Кашина стремилась показать процесс познания писателем сущности человеческой натуры, скрытых в ней нравственных качеств, в т.ч. социальных аспектов человеческой личности.
Значительный вклад в изучение творчества Ф.М. Достоевского внес И.Л. Волгин, посвятивший данной проблематике такие монографии, как «Последний год Достоевского: Исторические записки», «Колеблясь над бездной: Достоевский и русский императорский дом» «Пропавший заговор: Достоевский и политический процесс 1849 г.», и др. Анализируя жизнедеятельность, литературное творчество Достоевского, И.Л. Волгин касался и определенных аспектов формирования и эволюции мировоззрения мыслителя. Так, в книге «Пропавший заговор» И.Л. Волгин показал политические воззрения Достоевского в ходе процесса петрашевцев, внес вклад в дискуссию о степени революционности взглядов молодого писателя.
В фундаментальной книге И.Л. Волгина «Колеблясь над бездной: Достоевский и русский императорский дом» впервые в полном объеме поставлена проблема взаимоотношений писателя с представителями императорской династии Романовых, с некоторыми из них Федор Михайлович был знаком лично. Достоевский высоко ценил реформаторскую деятельность императора Александра II, порой идеализировал ее, нередко не видя реальных проблем и противоречий в проводившихся либеральных реформах (хотя по ряду аспектов судебной реформы Достоевский высказывал конструктивные, критические замечания).
Исследования И.Л. Волгина, его статьи о Достоевском в периодической печати играют весьма весомую роль в пропаганде творчества великого писателя, изучении его литературного, социально-политического и философского наследия.
Наиболее плодотворно в отечественном достоевсковедении исследовался период 1860-1881 гг., когда писатель после десяти лет отсутствия вернулся в Петербург. Это объяснимо, т.к. в это время писатель вступил в зрелый период своего творчества, издал наиболее значительные произведения – романы «Преступления и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы», знаменитый «Дневник писателя», вел большую издательскую деятельность. В это же время мировоззрение Достоевского приняло наиболее устойчивый, целостный характер, что получило отражение в вышеупомянутых сочинениях.
Гораздо меньше исследований выполнено по периоду каторги и ссылки (1850-1859 гг.), что вызвано отсутствием значительных художественных сочинений, написанных Достоевским в это время. Четыре года каторги (январь 1850-февраль 1854 г.), служба рядовым в Семипалатинске и Кузнецке (март 1854-ноябрь 1855 г.) далеко не способствовали литературному творчеству. Среди исследований, посвященных данному десятилетию, следует выделить книги В.С. Вайнермана «Достоевский и Омск», в которой показано пребывание писателя на каторге; В.А. Туниманова «Творчество Достоевского. 1854-1862»; статью В.А. Дьякова «Каторжные годы Федора Михайловича Достоевского (по новым источникам)» в книге «Политическая ссылка в Сибири XIX – нач. XX вв.: Историография и источники», и др.
Наиболее значительное из названных – исследование В.А. Туниманова, посвященное периоду пребывания писателя в Сибири и первым двум годам по возвращении в Петербург. Анализу подвергнуты повести «Дядюшкин сон», «Село Степанчиково и его обитатели», «Записки из Мертвого дома», «Униженные и оскорбленные». Глава II книги содержит анализ «Записок из Мертвого Дома» (замысла, рождения сюжета, жанра, художественных особенностей, характера и др.). Глава III повествует о романе «Униженные и оскорбленные». Книга Туниманова в большей степени литературоведческое, нежели социально-политическое исследование и проблемы эволюции общественно-политических взглядов занимают второстепенное место.
Небольшое по объему издание В.С. Вайнермана «Достоевский и Омск» раскрывает историю пребывания писателя в Омске, повествует о людях из окружения Достоевского. Через общение писателя с окружающими его в омский период людьми автор раскрыл некоторые стороны социально-политических оценок Достоевского.
Специальная глава «Каторга» в монографии В.Я. Кирпотина «Ф.М. Достоевский. Творческий путь» посвящена периоду пребывания Достоевского в Омском остроге в 1850-1853 гг.; в ней показаны впечатления от каторжной жизни, восприятия и оценки окружавших писателя людей, обстановки в целом, повлиявших на эволюцию его мировоззрения. В главе той же монографии «В Семипалатинске» содержится анализ семипалатинского периода ссылки Достоевского (конец февраля 1854 –ноябрь 1856 г.), когда писатель завершил написание повестей «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели». В.Я. Кирпотин подвел итоги сибирского периода творчества Достоевского: «Достоевский навсегда запомнил, что Сибирь подвела его к краю истории, к глухому тупику, где его подстерегала или физическая гибель, или духовная смерть»[2.50, С. 569-570].
Значительный интерес представляет проблема «Достоевский и православие», которая имеет косвенное отношение к анализу социально-политических воззрений мыслителя. Важен в этом плане сборник «Ф.М. Достоевский и православие» (Сост. А.Н. Стрижев), авторы которого с различных точек зрения раскрыли позиции мыслителя в отношении к религии. Это отношение было весьма сложным: в течение всей жизни писатель искал свое понимание православия, что находило отражение в его художественных и публицистических произведениях.
Специальная глава «Достоевский: его вера и его герои» содержится в монографии А.А. Звозникова «Гуманизм и христианство в русской литературе XIX века». В ней анализируются гуманистические традиции в творчестве Достоевского, его отношение к христианству, православной вере, т.е. те вопросы, которые еще мало исследованы в социально-философской и историко-политической литературе, либо являются дискуссионными.
Специально-научному анализу политических взглядов Достоевского посвящены монографии Л.И. Сараскиной. Л.И. Сараскина наиболее полно раскрыла социально-политическое содержание романа «Бесы», дала анализ его героев, их социально-политических взглядов. Особое внимание в книге «Ф. Достоевский. Одоление демонов» автор уделила анализу личности Николая Ставрогина. Подробное изучение отдельного героя, отдельного романа на фоне поистине безмерного творчества Ф.М. Достоевского, несомненно, полезно, в т.ч. и для осмысления социально-политических воззрений мыслителя.
Наиболее полно анализ социально-политических воззрений Достоевского нашел отражение в монографии В.А. Твардовской «Достоевский в общественной жизни России». Автор исследовала место Достоевского в истории русской социально-политической и философской мысли, проследила, как идеи общественной борьбы отражались в художественных и публицистических произведениях писателя. Исследование охватывает период с 1861 по 1881 г. и, к сожалению, не затрагивает анализ эволюции социально-политических взглядов писателя в 1840-1850-е годы.
Среди исследований, вышедших в последние годы и внесших серьезный вклад в изучение творческого наследия мыслителя, отметим монографии Н.Н. Наседкина «Достоевский: портрет через авторский текст» и «Самоубийство Достоевского: Тема суицида в жизни и творчестве писателя». В первой автор осветил проблемы персонификации героев художественных произведений Достоевского, в т.ч. проблемы суицида в его жизни и творчестве. Второе исследование Н.Н. Наседкина ставило задачей изучить тему самоубийства на протяжении жизни писателя, особенно в критические его периоды. Для этого автор анализировал тексты сочинений Достоевского, взаимоотношения с окружающими его людьми, причины, вызывавшие желание уйти из жизни.
К основополагающим трудам о Достоевском следует отнести опубликованную в 2003 г. в московском издательстве «Алгоритм» энциклопедию «Достоевский» (автор – Н.Н. Наседкин), состоящую из трех разделов, характеризующих соответственно художественные и публицистические сочинения писателя; основные персонажи художественных произведений; людей, связанных с Достоевским, географию мест, посещавшихся писателем, издания, в которых он сотрудничал или печатал свои произведения. Издание Энциклопедии стало важным событием в изучении творческого наследия Достоевского, хотя статьи, характеризующие социально-политические воззрения мыслителя (например, «Почвенничество»), крайне недостаточны для выражения и понимания его социально-политических идей, их эволюции.
Нельзя не отметить исследований общего характера, посвященных творчеству Ф.М. Достоевского, адресованных преподавателям, изучающим жизнь и деятельность писателя. Среди них – книга для преподавателей известного достоевсковеда С.В. Белова «Федор Михайлович Достоевский», учебное пособие Н.И. Якушина «Федор Михайлович Достоевский в жизни и творчестве». В данных работах отсутствует специальный анализ социально-политических воззрений Достоевского, да это и не входило в задачи авторов. Полезность их в популяризации творчества Достоевского, в ознакомлении молодых читателей с его духовным наследием.
Несмотря на значительное количество научных публикаций о Достоевском, определенная часть проблематики не получила освещения в исторической и социально-философской литературе. Это относится в первую очередь к истории формирования и эволюции политических воззрений Достоевского, к оценке восприятия им политических событий пореформенной России.
I Начало «пути»: мечтатель (формирование общественно-политических взглядов
Ф.М. Достоевского в сер. 1840-х – 1849 годы)
Формирование личности любого человека начинается в раннем детстве под влиянием окружающих его людей, в первую очередь родителей, которые предназначают ребенку будущий социальный, духовно-нравственный ход жизни. Не является исключением в этом плане и Ф. Достоевский, родители которого Михаил Андреевич и Мария Федоровна (в девичестве Нечаева) всеми силами стремились вывести своих детей в «лучшие люди», обеспечить им образование для дальнейшей жизни.
Отец – Михаил Андреевич Достоевский, начавший карьеру военным врачом в период Отечественной войны 1812 года, значительную часть жизни (с 1821 по 1837 гг.) прослужил врачом в московской Мариинской больнице для бедных, где 30 октября 1821 г. во флигеле родился второй сын Достоевских Федор. По настоянию отца Федор и его старший брат Михаил в 1837 г. были направлены в Петербург для поступления в Инженерное училище. Во время учения Федор неоднократно обращался к отцу с просьбами о помощи, главным образом материальной.
От отца Федор Достоевский унаследовал такие черты характера, как мнительность, внешнюю угрюмость, вспыльчивость, порой резкое отношение к людям. В то же время М. А. Достоевский был заботливым отцом, любившим детей и жену. Эту заботливость на фоне внешней суровости унаследовал и Федор Михайлович, трепетно и нежно относившийся к детям вообще и к своим в особенности. Тяжело переживал Федор смерть отца в июне 1839 г., возможно убитого крепостными крестьянами.
Иным было влияние на детей матери Марии Федоровны, привившей им любовь к книге (ее сохранял Федор Михайлович в течение всей своей жизни), к литературе, умение владеть пером (уже первые письма Федора родным свидетельствовали об особом литературном даре будущего писателя). Очевидно, от матери унаследовал необыкновенную доброту, человечность, утонченность чувств. К глубокому сожалению, Мария Федоровна рано ушла из жизни – в феврале 1837 года, когда Федору было всего 15 лет.
Определенное влияние на формирование личных качеств Ф. М. Достоевского оказал его старший брат Михаил, в письмах к которому на рубеже 1830 – 1840-х годов были высказаны цельные социально-философские мысли относительно устройства мироздания, места в нем человека, самой сущности человека. Федор поверял старшему брату многие душевные тайны, сокровенные чувства, видел в нем самого близкого друга. Именно такими близкими друзьями они и оставались до смерти М. М. Достоевского 10 июля 1864 года. После смерти брата Федор Михайлович взял на себя заботу о его вдове и детях, помогал им материально и поддерживал морально.
Огромное влияние на формирование социально-философских и политических взглядов юного Ф. Достоевского оказали произведения русской литературы, которыми зачитывался будущий писатель. Среди них первенство принадлежало А. С. Пушкину (впоследствии Достоевский гордился тем, что ему выпало почти 16 лет прожить в то время, когда был жив Пушкин), ставшему кумиром писателя на всю жизнь. Не меньшую роль в формировании мировоззрения юноши оказали сочинения Н. В. Гоголя, его социально – философские размышления о судьбах России и русского народа. Пушкин и Гоголь в течение всей жизни выступали эталоном литературного творчества Достоевского, многие мотивы его социальной философии, политических идей были созвучны идеям великих предшественников. Речь в первую очередь идет о постижении смысла и цели существования маленького человека с его огромным духовно-нравственным миром, которому было посвящено все творчество Достоевского. Вслед за Пушкиным и Гоголем Достоевский пытался ответить на извечный вопрос – где, в чем спасение, освобождение человека, каков путь к спасению?
С детства Достоевский был знаком с «Историей государства Российского» Н. М. Карамзина, стихотворениями Г. Р. Державина и В. А. Жуковского, историческими романами И. И. Лажечникова, К. П. Масальского, Д. И. Бегичева, М. Н. Загоскина и др. Отсюда, вероятно, огромный интерес Достоевского к российской истории, ее трагическим сюжетам; в исторических параллелях писатель черпал материал для размышлений о современных проблемах.
Решающее влияние на формирование мировоззрения Достоевского оказала духовная православная литература. С детства будущий писатель читал и перечитывал Библию, прекрасно знал ее содержание. Христианские законы и принципы организации жизни стали духовно-нравственными законами Достоевского, которым он старался не изменять. Христианство в православной форме составило содержание многих художественных сочинений писателя, нравственным идеалом его стал Иисус Христос, которым он мерил окружавших людей, их мысли и поступки. Многие евангельские притчи-законы осмысливались Достоевским, по ним стремились жить многие его герои, их автор постоянно приходил к необходимости осознания глубокого противоречия между действительностью и нравственным идеалом христианства. Вера многократно помогала Достоевскому преодолевать жизненные лишения, трудности, находить силы для новой жизни, возрождения. Порой Достоевский держался и спасался только православной верой.
Сильное влияние на формирование Достоевского-писателя оказало творчество европейских писателей и поэтов, особенно тех из них, кто стремился, как и Достоевский, проникнуть в природную, духовную сущность человека. Среди читавшихся молодым Достоевским были сочинения Шекспира, Гете, Шиллера, В. Скотта и др. Особенно увлекался Достоевский творчеством Бальзака, необходимым ему для изучения человека. Достоевский еще в Инженерном училище «прочел почти всего Бальзака», а в «Евгении Гранде» находил ценнейший материал для изучения характеров людей. В 1843 г. Достоевский осуществил перевод романа на русский язык, о чем с гордостью сообщал брату.
Герои литературных произведений Достоевского, как и он сам, постоянно читают. Герой повести «Вечный муж» изучал статью Аполлона Григорьева «О хищных и смирных типах», «читались романы Диккенса, что-нибудь из русских журналов, а иногда что-нибудь из «серьезного» [1.3, Т. 4, С. 501, 465-466]; Настасья Филипповна накануне смерти читала роман «Мадам Бовари» Стендаля; Рогожин – «Историю» С. М. Соловьева; Степан Трофимович Верховенский знакомился с новым романом В. Гюго «Человек, который смеется», перечитывал роман Чернышевского «Что делать?»; у Ставрогина на столе лежал иллюстрированный альбом «Женщины Бальзака»; Дмитрий Карамазов увлекался Ф. Шиллером; многие литературные герои Достоевского читали Евангелие. Круг чтения героев во многом определялся пристрастиями самого писателя, с ранних лет знакомого с сочинениями отечественной и зарубежной классики.
Не менее литературно-художественных сочинений влияли на Ф. М. Достоевского социально-философские труды российских и западноевропейских мыслителей, которые будущий писатель изучал в юности и которые сопровождали его в течение всей жизни. В сочинениях Достоевского встречаются имена Аристотеля, Вольтера, Гегеля, Декарта, Дидро, Канта, Конта, Паскаля, Платона, Руссо, Спинозы. К этим именам можно добавить социалистов-утопистов Кабе, Сен-Симона, Фурье и др. Достоевский был хорошо знаком с трудами видных представителей классической немецкой философии Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Фейербаха, Штирнера и др. О чтении Достоевским целого ряда трудов философов существуют различные мемуарные свидетельства, упоминания имен многих философов содержатся в письмах и черновиках писателя, в художественных и публицистических произведениях.
Не оставались вне поля зрения Достоевского философские и политические труды отечественных мыслителей – В. Ф. Одоевского, любомудров, славянофилов (взгляды писателей были во многом созвучны последним), петрашевцев, к кружку которых в молодости принадлежал Достоевский. Знавший писателя еще в 1840-е гг. по кружку Петрашевского, будущий знаменитый путешественник Семенов-Тян-Шанский отмечал, что он «был образованнее многих русских литераторов своего времени. Как, например, Некрасова, Панаева, Плещеева и даже самого Гоголя»[2.9, С. 5]. Речь в данном случае шла о знании Достоевским философии.
Дело не только в широкой философской эрудиции писателя. Он мог развить идею, конструируя новые, еще не появившиеся философские системы. Современные писателю «недоконченные теории» он доводил до логического конца. Так, из довольно неуклюжих философских построений Штирнера Достоевский не только вывел систему взглядов, близкую учению Ф. Ницше, но и дал им глубокую оценку. Им были предугаданы идеи экзистенциалистов, как западных, так и русских. Не случайно Н. Бердяев посвятил одну из своих крупных философских работ творчеству Достоевского. «Он был настоящим философом, – писал Н. Бердяев в книге «Миросозерцание Достоевского», – величайшим русским философом. Для философии он дает бесконечно много. Философская мысль должна быть насыщена его созерцаниями. Творчество Достоевского бесконечно важно для философской антропологии, для философии истории, для философии религии, для нравственной философии. Он, быть может, малому научился у философии, но многому может ее научить…» [2.11, С. 24].
Для молодого Достоевского, окончившего курс в Инженерном училище, неискушенного жизнью, открытого, доверчивого мечтателя-романтика начала 1840-х годов весьма важным было его человеческое окружение. Вероятно, можно вполне определенно говорить о целостном социально-философском и политическом восприятии молодым Достоевским окружающей, в том числе человеческой, действительности именно с осени 1843 г., когда почти 22-летний Достоевский был выпущен из верхнего офицерского класса и зачислен на службу в инженерный корпус при Санкт-Петербургской инженерной команде. С этого времени началась самостоятельная взрослая жизнь будущего писателя.
Приведенная нами дата осени 1843 года в значительной степени условна, т. к. воззрения мыслителя не являются раз и навсегда данными, они находятся в постоянном, непрерывном изменении, развитии. Мы берем эту дату как точку отсчета, от которой возможно изучение истории эволюции социально-философских и политических взглядов Достоевского.
Среди первых встреч в самостоятельной жизни Достоевского исследователи его творчества отмечают Ивана Шидловского (Достоевский встречался с ним в 1837-1840 гг.), Александра Ризенкампфа (1840-1843 гг.), Д. В. Григоровича (знакомство продолжалось с периода совместного обучения в Инженерном училище с осени 1836 г. по 1840 г.; с 1844 г. поселился на одной квартире с Достоевским, был первым читателем романа «Бедные люди»). Об отношениях Григоровича с Достоевским С. В. Белов пишет следующее: «…особенной близости между Григоровичем и Достоевским… не было никогда, даже в период их кратковременного проживания на одной квартире в 1844 – 1845 годах. Возможно, этому способствовало то обстоятельство, что вину за разрыв отношений Достоевского с В. Г. Белинским… Григорович возложил на Достоевского» [6.1, С. 213].
Социально-философские и политические воззрения Ф. М. Достоевского испытали не только литературное (русское и европейское) влияние, не только воздействие окружавших его в годы учения и службы людей. Судьба будущего писателя с 1837 г. оказалась связанной с Санкт-Петербургом – городом, наложившим глубокий отпечаток на личность Достоевского, на его произведения, их сюжеты, героев, на весь стиль его жизни. С конца 1841 г. Достоевский после окончания Инженерного училища и получения офицерского чина стал жить на частной квартире. В свободное от служебных обязанностей время Федор Михайлович уделял внимание изучению быта, нравов Петербурга, знакомился с жителями города, наблюдал их поведение, которое существенно отличалось от тех норм, к которым с детства привыкал молодой человек. В Петербурге Достоевский мог погрузиться в анализ всех сторон человеческих пороков и слабостей, наблюдать человека во всех его, далеко не лучших, проявлениях, поступках. Достоевский настолько свыкся с Петербургом даже в первые годы жизни в столице, что его в течение всей жизни неудержимо тянуло в этот город с тяжелым, сырым, вредным для его здоровья климатом. Писатель не мог надолго расстаться с Петербургом, ставшим органической частью его творчества, его самого, мировоззрения, чувств, настроений, поступков. Петербург жил в произведениях писателя самостоятельной, самодовлеющей сущностью, оттеняя впечатления литературных героев и их автора.
С августа 1843 г. по окончании полного курса наук в верхнем офицерском классе Достоевский полностью посвятил себя петербургской жизни, изучению Петербурга как явления. От города и его жителей исходила живая энергия, которую впитывал писатель, она насыщала энергией художественные сочинения, наполняла литературных героев реальным содержанием, почерпнутым из городских сцен, виденных в темных дворах-колодцах, на улицах, площадях, набережных, в глухих, окраинных переулках. Везде шла повседневная жизнь, захватывавшая разных людей, попадавших в поле зрения Достоевского. Он впитывал этот разный, противоречивый мир, сопоставляя его со своим внутренним миром, собственными чувствами и ощущениями. Переживания, страсти, волнения петербуржцев оказались очень близкими эмоционально восприимчивому молодому человеку, остро чувствовавшему разнообразные оттенки людских отношений, бурно реагировавшему на фальшь, ложь, измену, обман, лицемерие, ханжество.
Петербург многому научил Достоевского, прежде всего, чувствовать ритм жизни, более убыстренный, клокочущий, чем в остальной России, более контрастный – между великосветскими, пышными, торжественными явлениями и унылой повседневностью города трудового люда, к которому принадлежал сам молодой писатель.
Особое состояние человека в Петербурге отмечали многие современники Достоевского. Белинский в письме к Боткину в 1840 г. писал: «Питер имеет необыкновенное свойство оскорблять в человеке все святое и заставить в нем выйти наружу все сокровенное. Только в Питере человек может узнать себя – человек он или скотина: если Питер полюбился ему – будет или богат, или действительным статским советником…» [2.5, Т. 9., С. 418].
Натура Достоевского не лежала к военной службе с самого поступления в Инженерное училище, но Федор Михайлович мирился со своей участью, чтобы не расстраивать отца, вложившего немалые средства в его учение, для того, чтобы впоследствии, окончив курс, получить чин после сдачи экзаменов. «Служба надоела, как картофель», – жаловался Федор в письме брату Михаилу [1.1, Т. 28, С. 89].
19 октября 1844 г. Ф. Достоевский вышел в отставку от военной службы, чтобы посвятить себя литературному творчеству. «Подал я в отставку, – писал он в письме к М. М. Достоевскому, – оттого, что подал, то есть, клянусь тебе, не мог служить более. Жизни не рад, как отнимают лучшее время даром» [1.1, Т. 28, С. 100].
Отставка от военной службы позволила Достоевскому всецело сосредоточиться на литературном творчестве. Сочинения, созданные им в период учения, – драмы «Мария Стюарт» и «Борис Годунов», явились, скорее всего, подражаниями Шиллеру и Пушкину. Они не сохранились – Достоевский уничтожил их, видимо, чувствуя подражательность своих первых литературных опытов.
Главными действующими лицами дошедших до нас литературных произведений Достоевского стали такие же, как и он сам, «маленькие люди», похожие на станционного смотрителя Пушкина Семена Вырина, на мелкого чиновника Гоголя Акакия Акакиевича Башмачкина, на других подобных им, далеких от совершенства и величия. Первых своих героев Достоевский ставил в безвыходное, тупиковое положение, как бы разделяя их судьбу в собственном житейском опыте. Идеи несправедливого устройства жизни стали ведущим мотивом сочинений молодого писателя с середины 1840-х годов.
Пристальное, внимательное наблюдение петербургской жизни маленького человека с его повседневными заботами, тяготами позволило Достоевскому приступить к написанию своего первого литературного сочинения, принесшего ему литературную известность. В ноябре 1844 г. роман был окончен. Однако писатель требовательно отнесся к рукописи. Первый вариант не удовлетворил автора. 24 марта 1845 года Федор Михайлович писал брату Михаилу: «Кончил я его совершенно чуть ли еще не в ноябре месяце, но в декабре вздумал его весь переделать: переделал и переписал, но в феврале начал опять снова обчищать, обглаживать, вставлять и выпускать. Около половины марта я был готов и доволен…» В письме от 4 мая 1845 г. он вновь писал брату о романе: «Я вздумал его еще раз исправлять, и, ей-богу, к лучшему; он чуть ли не вдвое выиграл» [1.3, Т. 1., С. 665] .
В один из майских дней Достоевский читал рукопись романа «Бедные люди» Д. В. Григоровичу, восторженно оценившему произведение товарища. На другой день Григорович отнес роман Н. А. Некрасову, который по прочтении также высоко оценил произведение Достоевского. Утром того же дня Некрасов отнес рукопись романа В. Г. Белинскому со словами: «Новый Гоголь явился!» «У вас Гоголи-то как грибы растут», – строго ответил Белинский. Однако рукопись взял, а после прочтения вечером того же дня срочно потребовал привести к нему Достоевского. «И вот привели меня к нему, – вспоминал позже Достоевский – Белинского я читал уже несколько лет с увлечением, но он мне казался грозным и страшным, и – осмеет он моих «Бедных людей»!» – думалось мне. Он встретил меня чрезвычайно важно и сдержанно… но не прошло, кажется, и минуты, как все преобразилось. Он заговорил пламенно, с горящими глазами. «Да вы понимаете ли сами-то, – повторял он мне несколько раз и, вскрикивая по своему обыкновению, – что вы такое написали!.. Осмыслили ли вы сами-то всю ту страшную правду, на которую вы нам указали? Не может быть, чтобы вы, в ваши двадцать лет, уже это понимали… Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и будете великим писателем!» [2.88, С. 64].
Своим произведением Достоевский открыл для общества нравственную философию маленьких людей – обитателей петербургских окраин, ютившихся в темных углах, но удивительно сохранивших чистоту, непорочность души, не поддавшейся осквернению мрачной действительностью, пороком, грехом. В повседневной жизни простого человека писатель открыл огромную глубину чувств, доброту, желание прийти на помощь ближнему, такому же униженному и оскорбленному: «помаленьку живу, втихомолочку живу» .[1.3, Т. 1., С. 82.]
Нищета, убогость жизни съедают человеческую душу, искореняют из нее добрые начала. В полном объеме поставил автор в романе тему одинокого человека в большом городе, в окружении множества людей. Такое одиночество ощущал Макар Алексеевич Девушкин – главный герой романа. Его одиночество разделила героиня романа Варвара Алексеевна Доброселова – молодая девушка, живущая в доме напротив, такая же бедная, как и он. Они, преодолевая одиночество, жизненные невзгоды, вместе делят тяготы бедности, помогают друг другу добром. «Узнав вас, – писал Макар Девушкин Варваре Алексеевне, – я стал, во-первых, и самого себя лучше знать и вас стал любить; а до вас, ангельчик мой, я был одинок и как будто спал, а не жил на свете» . [1.3, Т. 1., С. 104]
Впервые публично Достоевский высказал в романе свое отношение к социальному строю России, роскоши одних, нищете других, увидел в этом расслоении общества вопиющую несправедливость. «…Нехорошо это думать, – говорил писатель устами Макара Девушкина, – что это вольнодумство; но по искренности, по правде-истине, зачем одному еще во чреве матери прокаркнула счастье ворона-судьба, а другой из воспитательного дома на свет божий выходит. <…> Это какая-то дрянь, а не люди, просто дрянь; так себе, только числятся, а на деле их нет, и в этом я уверен» . [1.3, Т. 1., С. 177-178]. Осуждая богатство, ничтожность существования богачей, Достоевский вместе с тем преклонялся перед человеком труда: «Нищий, нищий он, правда, все тот же нищий; но зато благородный нищий; он устал, он прозяб, но все трудится, хоть по-своему, а все-таки трудится. И много есть честных людей…, которые хоть немного зарабатывают по мере и полезности труда своего, но никому не кланяются, ни у кого хлеба не просят» . [1.3, Т. 1., С.178].
Достоевский показал невозможность для бедного, забитого человека примириться с несправедливостью, унижением, неправдой; трудности бытия не могут уничтожить его чистую душу, нравственные качества. Бедные люди гораздо выше по своим душевным характеристикам выросших в роскоши бесчувственных людей, несущих зло миру и простому человеку. Маленький человек Достоевского преодолевает все тяготы собственного существования. «Я привык, потому что я ко всему привыкаю, потому что я смирный человек, потому что я маленький человек…» – так говорит о себе и подобных ему Макар Алексеевич .[1.3, Т. 1., С.125].
Бедственное положение маленького человека Достоевский дополнил суровыми, порою жестокими картинами Петербурга, жизни большого города, в котором человек растворяется, не принадлежит сам себе. «Мы въехали в Петербург осенью, – рассказывала историю своей жизни Варвара Доброселова. – …При въезде нашем в город, дождь, гнилая осенняя изморозь, непогода, слякоть и толпа новых, незнакомых лиц, негостеприимных, недовольных, сердитых!» . [1.3, Т. 1., С. 97] Свое впечатление о Петербурге и его жителях передает и Макар Девушкин: «Дождя не было, зато был туман, не хуже доброго дождя. По небу ходили длинными широкими полосами тучи. Народу ходила бездна по набережной, и народ-то как нарочно был с такими страшными, уныние наводящими лицами, пьяные мужики, курносые бабы-чухонки, в сапогах и простоволосые, артельщики, извозчики, наш брат по какой-нибудь надобности; мальчишки, какой-нибудь слесарный ученик в полосатом халате, испитой, чахлый, с лицом, выкупанным в копченом масле, с замком в руке; солдат отставной, в сажень ростом, – вот какова была публика» . [1.3, Т. 1., С. 176]. Те же маленькие люди, что и герои романа.
Роман «Бедные люди обозначил заглавную тему всего творчества Достоевского – «увидеть человека в человеке», разгадать загадку его души, внешне простой, непритязательной, внутренне – богатой добротой, любовью, состраданием, милосердием. Значение «Бедных людей было весьма значительно для всего творчества Достоевского: в них обозначились глубокие социальные аспекты жизни российского общества на фоне изображения бедного люда, ведущего борьбу за свое существование, достоинство, справедливость.
Роман «Бедные люди» принес широкую известность молодому писателю, вдохновил на новые творческие искания. Слова В. Г. Белинского о будущем писателя оказались пророческими. В научной литературе, посвященной раннему периоду творчества Достоевского, особое внимание уделено взаимоотношениям начинающего писателя с известным критиком, степени влияния Белинского на формирование социально-политических воззрений Достоевского.
Взаимоотношениям Достоевского с Белинским посвящена монография В. Я. Кирпотина «Достоевский и Белинский». Влияние Белинского на молодого Достоевского было огромно. Молодой Достоевский был знаком с критическими статьями Белинского с 1840 г. и внимательно следил за выходом публикаций критика в журналах и сборниках. Под воздействием чтения критических статей вызрел у Достоевского замысел его первого романа, а высокая оценка «Бедных людей» критиком придала Достоевскому новые силы для осуществления творческих замыслов. Белинский, бесспорно, был кумиром молодого поколения 1840-х годов. В этом отношении первый период творчества Достоевского, формирование его социально-философских и политических взглядов происходило под несомненным влиянием Белинского. Привлекали Достоевского гуманизм критика, его подлинный интерес к судьбе маленького человека. Достоевский поддерживал Белинского в вопросах освобождения крестьян, отмены телесных наказаний, соблюдения законности в государстве. «Пора освободиться личности человеческой, и без того несчастной, от гнусных оков неразумной действительности…» – писал Белинский . [2.5, Т.12, С. 13]
Достоевский был одним из распространителей письма Белинского к Гоголю, разделял идеи критика об уничтожении крепостного права, защищал мысли о гражданском равенстве и справедливости. В мотивировку смертного приговора Достоевскому в 1848 году в качестве одного из ведущих входило обвинение писателя в распространении письма Белинского к Гоголю. Иными словами, Достоевский принял мученичество, страдания на каторге, в солдатчине из-за Белинского, разделенности его взглядов.
Однако при всей схожести взглядов Достоевского пугал и отталкивал атеизм Белинского, воинственное неприятие им религии, христианства, личности и учения Иисуса Христа. Вряд ли можно согласиться со мнением В. Я. Кирпотина, считавшего, что «в религиозности Достоевского всегда была натянутость, искусственность – это отрицающий голос Белинского не переставал звучать в его памяти, в его разуме, в его «душе»… .[2.60, С. 34.]
Тезис В. Я. Кирпотина об «искусственности» религиозности Достоевского явно надуман, выдержан в духе атеистического времени. Без религии, православия не было бы Достоевского-писателя, мыслителя, идеями Христа пронизано все творчество, вся жизнь, которая соизмерялась, сопоставлялась с христианским идеалом. Н. А. Бердяев подчеркивал: «Достоевский был глубоко христианский писатель. Я не знаю более христианского писателя» . [2.11, С. 138.]
Воззрения Достоевского на христианство не оставались неизменными. На первом этапе творчества писатель разделял идеи христианского социализма, был близок взглядам европейских социалистов-утопистов. В художественных сочинениях 1845-1848 годов отсутствуют выраженные христианские мотивы, они еще не оформлены в целостное религиозное мировосприятие, мироощущение. «Достоевский сам был своеобразным христианским, православным социалистом, но этот христианский социализм во всем противоположен социализму революционному, он обращен к грядущему Граду Божьему, а не к построению Вавилонской башни», - указывал Н. А. Бердяев .[2.11, С. 91.]
Христос у Достоевского исследуется с различных сторон в разных произведениях. В «Преступлении и наказании» главные герои измеряются автором через принятие (непринятие) ими евангельских законов, подсказавших выход из трагической жизненной ситуации. Образ князя Мышкина четко ориентирован на Христа, он не воспринимался обществом, как в свое время отчуждался от общества Христос. В Мышкине много от Христа и в то же время он – реальный человек, живущий среди других людей. Человек проверялся Достоевским через посредство соединения его с Христом. «Христианство есть доказательство того, что в человеке может вместиться Бог. Это величайшая идея и величайшая слава человека, до которой он мог достигнуть», – писал Достоевский .[1.1, Т.30, С. 28].
Отталкиваясь от христианской догматики, Достоевский создавал своеобразную философию религии и нравственности, не во всех аспектах совпадавшую с официальной религией. Он стремился раскрыть в православии идеи и дух раннего апостольского христианства, содержавшего идеи духовного равенства и братства, всеобщего единения людей. Герои Достоевского мучаются Богом (Кириллов в «Бесах», Дмитрий Карамазов). Сам Достоевский всю жизнь вел неустанный поиск истины, справедливости, т. е. Бога, Божественной основы в человеке. «Во имя Христа, из бесконечной любви к Христу порвал Достоевский с тем гуманистическим миром, пророком которого был Белинский», – отмечал Н. А. Бердяев .[2.11, С. 21.]
Многие из своих взглядов, сформировавшихся в молодые годы, Достоевский пронес через всю жизнь, а более всего – неизменную тягу «ко всеобщему общечеловеческому воссоединению», о чем свидетельствовала речь писателя о Пушкине . [1.1, Т.26, С. 148].
Для В.Г. Белинского в последний период его деятельности, отягощенной тяжелой, изнурительной болезнью, характерна вспыльчивость, идейная непримиримость, резкость оценок и суждений, в том числе последовавших за «Бедными людьми», сочинений Достоевского. В мартовском номере «Отечественных записок» за 1846 г. Белинский, защищая новое произведение Достоевского «Двойник» от критики, подчеркивал: «… «Двойник» носит на себе отпечаток таланта огромного и сильного, но еще молодого и неопытного: отсюда все его недостатки, но отсюда же и все его достоинства» .[2.5, Т. 9., С. 565.] «Судя по «Бедным людям», – писал Белинский, – мы заключили было, что глубоко человечественный и патетический элемент, в слиянии с юмористическим, составляет особенную черту в характере его таланта; но, прочтя «Двойника», мы увидели, что подобное заключение было бы слишком поспешно» . [2.5, Т. 9., С. 551.]
Категорически не принял Белинский последующих сочинений Достоевского – «Господин Прохарчин» и «Хозяйка», критиковал их за фантастический колорит и вычурность: «Фантастичность в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе» . [2.5, Т. 10., С. 41]. Такая стремительная перемена в оценках творчества Достоевского – от безудержного восхищения к беспощадной критике, вызывали глубокие переживания в ранимой душе писателя. Разногласия идейно-политические, философско-религиозные дополнились личной неприязнью, привели к прекращению личных отношений писателя и критика. Свои новые сочинения Достоевский передал не в «Современник», а в «Отечественные записки» А. А. Краевского.
Вместе с тем разрыв отношений с Белинским в начале 1847 г. не заставил Достоевского отказаться от уважительного отношения к своему старшему товарищу. Тяжело воспринял Достоевский смерть Белинского 26 мая 1848 года. Он пришел к своему другу врачу С. Д. Яновскому и сообщил о постигшем горе: «Батенька, великое горе свершилось, – Белинский умер» . [2.30, C. 52]. Интерес к Белинскому, воспоминания о нем Достоевский пронес через всю свою жизнь, хотя знакомы они были всего три года (включая период разрыва их отношений). О неоднозначности восприятия Белинского Достоевским свидетельствует одно из писем к брату. «Что же касается до Белинского, то это такой слабый человек, что даже в литературных мнениях у него пять пятниц на неделе. Только с ним я сохранил прежние добрые отношения. Он человек благородный», – писал Ф. Достоевский в письме к брату 26 ноября 1846 г. . [1.1, Т.28, С. 134].
Во второй половине 1840-х годов вслед за романом «Бедные люди» Достоевский продолжал исследовать тему «маленького человека». Писатель
приступил к работе над новым произведением летом 1845 года, однако работа над «Двойником» затянулась в связи со сложностью характера главного героя повести Якова Голядкина. Вместо кроткого, тихого Макара Девушкина героем новой повести оказался другой «маленький человек» – качественно иной характер, более продуманный, амбициозный, озлобленный, завистливый, и вместе с тем одинокий и беззащитный.
«Двойник» стал важным этапом в эволюции социально-философских взглядов Достоевского, обратившегося к проблеме раздвоения личности, т. е. к психологическим аспектам человеческого бытия. Каждый человек в той или иной степени испытывает состояние двойственности (раздвоенности), функционирующее на уровне – думаю – говорю – делаю, которое может выражаться в подсознательных проявлениях. Оригинальная идея Достоевского, поставленная в «Двойнике», предвосхитила многие психологические учения о личности. В 1877 г. Достоевский писал о «Двойнике»: «Серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил» . [2.39, С. 64]. Насколько важно было для него это произведение, видно уже из того, что он продолжал работу над ним по возвращении из ссылки, не завершив переделки повести, отвлеченный написанием «Преступления и наказания» и «Игрока».
Двойственность человека проявляется не сама по себе, а под воздействием определенных жизненных обстоятельств. В «Двойнике» главный герой – Голядкин таким образом защищается от окружающей враждебной ему действительности. Он мечтает о лучшей доле, но убеждается в том, что для достижения этой цели у него нет некоторых качеств характера. Таковыми являются: ловкость, хитрость, умение «интриги строить», ведь Голядкин видит, что все «успешники» уверенные, быстрые, нахальные и бессовестные люди. И несчастный Голядкин тоже хочет быть таким. Так появляется его двойник – воплощение воображаемого образа. Двойник, как и следовало ожидать, более успешен, чем Голядкин – оригинал и последний начинает радоваться осуществлению своей мечты.
Но тут происходит нечто совсем неожиданное: Голядкин-младший восстает против Голядкина-старшего, с легкостью подменяя его в реальной жизни. Начинается настоящий кошмар в жизни настоящего Голядкина. Протестуя против своей подделки, он начинает гордиться своей непохожестью на Голядкина-младшего: «А вот я сам по себе, да и только, и знать никого не хочу, и в невинности моей врага презираю. Не интригант, и этим горжусь. Чист, простодушен, опрятен, приятен, незлоблив…». Но действительно ли он рад этому, или просто утешает себя из-за того, что не смог добиться в жизни того, чего хотел? В этом заключается главное отличие двух «маленьких людей» – Макара Девушкина и Якова Голядкина. Макар Алексеевич не раздвоен, он честный, прямодушный, простой, бесхитростный человек. Голядкину же «повезло» меньше: он разрываем на части противоположными чувствами: отвращением к «интриганам» и в то же время стремлением быть похожим на них, жить такой же жизнью.
Идея раздвоенности личности Достоевского продолжала гоголевские мотивы петербургских повестей. Нос майора Ковалева заложил основание для постановки проблемы существования двойников человека, создававших различные трагические и комические ситуации в жизни героев. К Якову Голядкину-старшему складывается такое же двойственное отношение. С одной стороны, его жаль, он попал в необычную ситуацию двойничества, из которой не видит выхода. С другой, негативные черты самого Голядкина перешли на образ его двойника, выросли в Голядкине-младшем до размеров крайней низости, подлости, негодяйства, лицемерия. Яков Голядкин –старший в результате появления двойника, неспособности вписаться в новую житейскую обстановку объявляется сумасшедшим. Но так ли фантастичен образ голядкиных (о его фантастичности писал Белинский). Был же объявлен сумасшедшим образованнейший человек эпохи П. Я. Чаадаев, не принятый официальными кругами за открытое выражение своих взглядов в «Философических письмах». Ситуация, запечатленная Достоевским в «Двойнике», вполне реальна, жизненна, сопоставима с действительностью. В николаевскую эпоху люди, преследовавшиеся за взгляды, убеждения, вынуждены были раздваиваться – говорю одно, думаю другое, делаю третье. Разве нельзя считать раздвоенностью личности, сокрытием реальных позиций стремление писателя избежать поругательств цензуры, которая свирепствовала в то время.
Появление двойника Якова Голядкина можно рассматривать в качестве наказания главному герою, не отличавшемуся высокой нравственностью. Писатель наделил своего героя такими чертами, как грубость, пренебрежительное отношение к людям, заискивание перед начальством. Сталкиваясь со своим двойником – человеком, лишенным малейших нравственных начал и принципов, Голядкин-старший впадает в отчаяние, завершившееся повреждением ума. Его состояние вызывает сострадание.
Тема двойственности личности была новой в русской литературе. Поставленная Гоголем в повести «Нос», она была во многом не осмыслена критикой и общественностью. Во многом не понятой оказалась и повесть Достоевского, т. к. она требовала от читателя профессиональной подготовки, а не простого наблюдения за сюжетом и сопереживания. Двойничество у Достоевского явилось следствием разрушения человеческой личности, утраты ее целостности вследствие отсутствия нравственных качеств. Деформированная личность оказывается способной лишь воспроизводить собственное тотальное отчуждение, одиночество, которые заканчиваются разрушением личности и крахом жизненного пути героя. Раздвоенность натуры была порождена социальными противоречиями николаевского времени, которые Достоевский воплотил в явлении раздвоенности сознания. Данный мотив повести «Двойник» звучал весьма жизненно и актуально.
В «Двойнике» подробно запечатлен мир российского чиновничества, внутренний механизм российской бюрократической машины, к среднему звену которой принадлежал и сам Голядкин. Судя по фамилии, герой повести имел низкое происхождение, но стараниями и терпением вышел в чиновника средней руки (имел слугу, одежду для выхода, мог нанять экипаж, заходил в богатые магазины, правда, без покупок, питался в ресторане, содержал квартиру). Чиновничий мир у Достоевского крайне жесток, не прощает человеческих слабостей, оплошностей, отторгает от себя тех, кто не соответствует нормам поведения в этом мире. Этот мир живет и развивается по своим законам, зачастую противоположным законам человека. Сам мир бюрократии у Достоевского создает благоприятные условия для раздвоения личности, заставляя угодничать с начальством, пренебрегать подчиненными, зависимыми.
Раздвоенность личности присуща многим персонажам Достоевского: они мечутся между добром и злом, своим внутренним миром и окружающим бытием, между рабством и владычеством. В этом заключена трагедия существа человеческого. Очевидны социальная направленность и гуманизм первых художественных произведений писателя. Эти мотивы были продолжены в рассказах «Роман в девяти письмах» (ноябрь 1846 г.), «Господин Прохарчин» (сентябрь 1846 г.), повестях «Хозяйка» (осень 1847 г.), «Слабое сердце» (конец 1847-начало 1848 г.) и др.
Рассказ «Господин Прохарчин» вновь поставил в центр повествования полунищего обитателя петербургских трущоб, еще более бедного, чем Макар Девушкин. Фамилия «Прохарчин» происходит от «прохарчиться», «проесться», «истратиться на харчи». Сам герой не позволял себе полного обеда из первого и второго блюд, нередко выбирал что-то одно, что было вдвое дешевле, а порой отказывался от обеда, заменяя его хлебом с луком, с творогом, с огурцом. Однако после смерти Прохарчина в его матрасе нашли значительный капитал – около 2500 рублей ассигнациями. Деньги герой откладывал в течение многих лет, своим поведением и отношением к жизни напоминая гоголевского героя Плюшкина или бальзаковского Гобсека.
Достоевский раскрыл в рассказе страшные социальные условия, в которых вынужден выживать человек. Тяжелый быт героев усугублялся возможностью доноса со стороны одного из жильцов квартиры Зимовейкина, грозившего донести на «вольнодумца» Прохарчина. Доносительство в 1840-х годах стало составной частью общественно – политической жизни российского общества в период николаевской реакции. Цензура серьезно сократила размер сочинения, исключив из него даже слово «чиновник», что не могло не сказаться на затруднениях в его восприятии.
Повесть «Хозяйка» стоит особо среди ранних произведений Достоевского. В ней, как и в других произведениях писателя, показан быт низов петербургского общества – чиновника Василия Михайловича Ордынова, снимавшего дешевую квартиру в Петербурге. Он оставил службу и занимался наукой, что не способствовало его материальному достатку (очевиден намек Достоевского на социальное значение научной деятельности в России). Однако не социальные аспекты увлекали Достоевского в повести. Ведущим интересом стало внимание писателя к мистическим явлениям. В повести есть еще два героя, находящихся рядом с Ордыновым, – старик Илья Мурин и молодая красивая девушка Катерина. Мурин – колдун, чародей, злой волшебник, приковавший к себе чарами молодую девушку, которую полюбил Ордынов.
Социальное содержание повести размыто, скрыто обращением писателя к сюжету полусказочному. Очевидно сильное влияние гоголевской повести «Страшная месть» на Достоевского. Героиню его повести зовут, как и у Гоголя, Катериной, сам Мурин – колдун, наполнен многими сверхъестественными характеристиками.
В повести «Слабое сердце» писатель вновь вернулся к волновавшей его теме – жизни маленького человека – чиновника Васи Шумкова и его друга Аркадия Ивановича. Вася, стремящийся всеми силами выбиться из бедности, находится в состоянии раздвоенности. Он занят переписыванием срочного дела, предназначенного для его начальника Юлиана Мастаковича, что делает образ героя приземленным, даже малоинтересным. В то же время Вася строит фантазии относительно своей женитьбы, будущей счастливой жизни, покупает невесте богатые подарки, не имея достаточных средств для пропитания. Мечтания Васи и реальная жизнь, приведшие к раздвоению его личности, как и в случае с Голядкиным-старшим, привели героя в сумасшедший дом. Столкновение с действительностью оказалось слишком суровым испытанием для мечтателя-романтика.
В повести «Слабое сердце» наряду с маленьким человеком выведен крупный чиновник Юлиан Мастакович. В повести «Бедные люди» Достоевский указал на одного из хозяев жизни – г-на Быкова, за которого вышла замуж Варенька. Образ Быкова был дан без особой тщательности, общими выражениями, в которых писатель придал его характеру лицемерие, скупость, расчетливость. Образ Юлиана Мастаковича выписан более детально. Впервые писатель обратился к подробному рассмотрению образа героя – представителя высшего света петербургского чиновничества. На первый взгляд, Юлиан Мастакович щедр, доброжелателен, покровительствует слабым и бедным (он подарил Васе Шумкову из повести «Слабое сердце» к новому году 50 рублей, вызвав восторг последнего, – «слезы прошибли»). В действительности Юлиан Мастакович – хитрый делец, имеющий во всем собственную выгоду, материалист в худшем смысле, стремящийся к наживе, к приумножению капитала ценой женитьбы на юной девушке (рассказ «Елка и свадьба»). Он воплощал в себе образ нарождавшейся буржуазии с ее стремительной, железной хваткой, неуемной жаждой наживы, ради денег готового на любые действия, вплоть до преступления. И вновь наблюдается родственное сходство с известным гоголевским персонажем Павлом Ивановичем Чичиковым.
В декабрьской книжке «Отечественных записок» за 1848 год была опубликована повесть Достоевского «Белые ночи», посвященная другу писателя поэту А. Н. Плещееву. «Белые ночи» открыли читателю новое в Достоевском, чего не было в «Бедных людях» и в «Двойнике». Это – романтический образ мечтателя – своеобразного, особого типа человека. В этом произведении в особой мере проявился художественный дар и поэтичность Достоевского. Романтичность повествования дополнял образ милой девушки, легкая атмосфера белых ночей и призрачные картины Петербурга. Пожалуй, это самое светлое и нежное произведение Федора Михайловича.
Тема мечтателя волновала Достоевского всю жизнь. В нем самом, несмотря на внешнюю замкнутость, скрытность, неприветливость, было много романтического, возвышенного. Герой «Белых ночей» – бедный петербургский интеллигент, человек высокой духовной культуры. В тяжелой социальной атмосфере он чувствует себя неуютно, неуверенно. Он так описывает это состояние: «… Есть в Петербурге довольно странные уголки. В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое светит для всех петербургских людей, а заглядывает какое-то другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих углов, и светит на все иным, особенным светом. В этих углах… выживается как будто совсем другая жизнь, не похожая на ту, которая возле нас кипит… Вот эта-то жизнь и есть смесь чего-то чисто фантастического, горячо-идеального и вместе с тем… тускло-прозаичного и обыкновенного, чтоб не сказать: до невероятности пошлого» . [1.3, Т.2, С. 18-19].
Мечтательность у Достоевского – своеобразная форма протеста личности против тусклости и пошлости окружающего мира. В фантастическом мире мечтатель находит свой мир, отдохновение от действительности. «…Действительность, – отмечал Достоевский в фельетонах «Петербургская летопись» (1847 г.), – производит впечатление тяжелое, враждебное на сердце мечтателя, и он спешит забиться в свой заветный, золотой уголок, который на самом деле часто запылен, неопрятен, беспорядочен, грязен. Мало-помалу проказник наш начинает чуждаться толпы, чуждаться общих интересов, и постепенно, неприметно, начинает в нем притупляться талант действительной жизни. Ему естественно начинает казаться, что наслаждения, доставляемые ему своевольной фантазиею, полнее, роскошнее, любовнее настоящей жизни» [1.1, Т.20, С. 33-34].
Завершила первый период творчества Достоевского, формирования его социально-философских и политических идей повесть «Неточка Незванова» (начало 1849 г.). Главной героиней повести выступает молодая женщина Анна (уменьшительное имя – Неточка, так называла ее мать). Детство Неточки было трудным – нужда, граничившая с постоянной нищетой, вечной борьбой за кусок хлеба, ранняя смерть отца (девочке было всего два года), скандалы матери и отчима, пьянство отчима Ефимова – талантливого скрипача, человека амбициозного, тщеславного, и в то же время ранимого, доброго. Вновь писатель обратился к теме раздвоенности личности, но уже ребенка, вынужденного искать выхода между матерью и отчимом, приспосабливая детскую душу то к одному, то к другому.
Смерть матери и отца коренным образом изменили жизнь героини – она попала на воспитание к князю – человеку мягкому, доброму, заботливому. Однако обстоятельства вновь переменились, и Неточка оказалась в семье дочери княгини от первого брака. Здесь она столкнулась с доброй женщиной, – Александрой Михайловной, – которая заменила ей мать, а, с другой стороны, муж Александры Михайловны – Петр Александрович – человек из разряда дельцов, смотревших на окружающих людей через призму собственной карьеры.
Повесть «Неточка Незванова» осталась незавершенной: помешали арест, следствие и каторга. По возвращении в Петербург Достоевский намеревался внести изменения в содержание своего произведения, изменить отдельные части текста, которые после каторги стали восприниматься им иначе. Однако новые творческие планы, занятость писателя по воплощению иных художественных замыслов не позволили воплотить в жизнь ранее намеченное. «Неточка Незванова» не получила дальнейшего продолжения: взгляды писателя на мир, на человека претерпели значительные перемены.
Уже в первых художественных сочинениях, написанных в период 1845-1848 годов, Достоевский, изображая «маленького человека», вслед за Гоголем поместил своего героя в чиновничий мир России. Герои Достоевского произрастали на почве российской бюрократии, в среде мелкого чиновного люда, для которой характерны бездушие, лесть перед вышестоящими, унижения и оскорбления слабых, зависимых, постоянная бедность, сопряженная с нищетой. В этой бесчеловечной среде существовали гоголевский Акакий Башмачкин, герои повестей и рассказов Достоевского. Образы униженных и оскорбленных стали главными в последующем творчестве Достоевского. «Маленький человек», «ветошка» смирился с окружающим миром, правда, иногда склонен к мысли о сопротивлении, нежели к самому действию, о котором он и не смеет подумать. Вольнодумства не прощала чиновняя Россия, как она не простила его Достоевскому.
В первых произведениях Достоевского нашла воплощение еще одна сквозная тема его творчества, отражавшая мировоззрение писателя – тема детства, продолжавшая проблематику «маленького человека». Уже в «Бедных людях» эпизодически присутствует фигурка ребенка, просящего подаяние. Достоевский сосредоточил внимание именно на несчастном, униженном ребенке; через унижение и оскорбление ребенка писатель исследовал меру падения человечества в целом. В «Бедных людях» Достоевский ввел описание детства Вареньки, окруженной родительской заботой, воспитанной в доброте, в единении с природой. Изменившиеся обстоятельства, смерть отца-кормильца изменили и жизнь главной героини, оказавшейся в Петербурге с матерью без средств к существованию. Детство ребенка вошло в соприкосновение с миром взрослых, стремившихся использовать беззащитность детства в собственных корыстных интересах.
Высокий эмоциональный уровень восприятия Достоевским окружавшей его действительности, протест против социальной несправедливости постоянно заставляли писателя обращаться к теме обездоленных детей, тяжелого детства, через которую открывалась глубина осмысления мира взрослых. Эпизодически ребенок появился в повести «Слабое сердце»; в рассказе «Елка и свадьба» показан образ маленькой девочки – наследницы значительного состояния, на которую обратил (именно по этой причине) внимание Юлиан Мастакович и женился на юной девушке с целью приумножения собственного состояния. Достоевский продолжал тему незащищенности детства в условиях российской действительности. Всем существом своих героев писатель выражал протест против состояния безнравственности, бездуховности петербургского общества и его обитателей.
Повесть «Неточка Незванова» представляет собой повествование от лица главной героини – маленькой девочки-сиротки, рано лишившейся родителей. Дети у Достоевского всегда обездолены в крайней степени, максимально обижены жизнью, доведены до физического истощения. Писатель проводит героев-детей через самые тяжелые жизненные испытания. В то же время в первых художественных сочинениях Достоевского проявилось удивительно глубокое сострадание к своим маленьким героям, нежность к их чувствам, состоянию душевных переживаний. Ребенок в этих произведениях – всегда положительный, светлый образ. Достоевский ввел в литературу христианское восприятие ребенка. «Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Небесное. И возложив на них руки, пошел оттуда» (Матф. – 19, 14-15).
В силу обостренного чувства справедливости, правды Достоевский оказался восприимчив к идеям социализма. Во второй половине 1840-х годов среди петербургской молодежи распространялись социалистические идеи, трактовавшиеся, впрочем, совершенно с разных позиций. Часть молодежи стояла на традициях радикализма, революции, бунта, стремились продолжать дело, начатое декабристами. Другие склонялись к утопическим идеям европейских социалистов Сен-Симона, Фурье, Оуэна. Третьи разделяли революционно-демократические воззрения Белинского – кумира многих молодых людей тех лет.
К апрелю – маю 1846 г. относится знакомство Достоевского с М.В. Буташевичем-Петрашевским, оказавшим судьбоносное влияние на жизнь писателя. Достоевский вспоминал об этом следующее: «Знакомство наше было случайное. Я был, если не ошибаюсь, вместе с Плещеевым в кондитерской у Полицейского моста и читал газеты. Я видел, что Плещеев остановился говорить с Петрашевским, но я не разглядел лица Петрашевского. Минут через пять я вышел. Не доходя до Большой Морской, Петрашевский поравнялся со мною и вдруг спросил меня: «Какая идея вашей будущей повести, позвольте спросить?» Так как я не разглядел Петрашевского в кондитерской и он там не сказал со мною ни слова, то мне показалось, что Петрашевский совсем посторонний человек, попавшийся мне на улице, а не знакомый Плещеева. Подоспевший Плещеев разъяснил мое недоумение: мы сказали два слова и, дошедши до Малой Морской, расстались. Таким образом, Петрашевский с первого раза завлек мое любопытство. Эта первая встреча с Петрашевским была до моего первого отъезда в Ревель, и увидел я его потом уже зимою. Мне показался он очень оригинальным человеком, но не пустым; я заметил его начитанность, знания. Пошел я к нему в первый раз уже около поста, сорок седьмого года» . [1.1, Т.28, С. 138].
С конца января 1847 г. Достоевский начал бывать на пятницах у Петрашевского, пользоваться книгами его библиотеки. Среди причин сближения с Петрашевским, кроме любопытства, о котором говорил Достоевский, следует указать и схожесть некоторых взглядов, хотя близкими друзьями они не были. «Я никогда не был в очень коротких отношениях с Петрашевским, хотя и езжал к нему по пятницам, а он, в свою очередь, отдавал мне визиты. Это одно из таких знакомств моих, которым я не дорожил слишком много, не имея сходства ни в характере, ни во многих понятиях с Петрашевским, – показывал Достоевский в своих объяснениях по следственному делу петрашевцев. – … Мы никогда не были коротки друг с другом, я думаю, что во все время нашего знакомства мы никогда не оставались вместе, одни, с глазу на глаз, более получаса. Я даже заметил положительно, что он, заезжая ко мне, как будто исполняет долг учтивости; но, что, например, вести со мной долгий разговор ему тягостно. … Повторяю, у нас было мало пунктов соединения и в идеях и в характерах. … Повторяю еще раз, в слишком коротких отношениях с ним я никогда не находился» . [1.1, Т.28, С. 117-118].
Вероятно, во время следствия по делу петрашевцев, Достоевский вполне естественно стремился приуменьшить свои отношения с Петрашевским как главным фигурантом следствия, равно как умалить свое знакомство с Белинским, о связях с которым Достоевский также давал показания.
С конца 1848 г. наметился разрыв с Петрашевским, когда в декабре под руководством Н. А. Спешнева организовалось тайное общество из наиболее радикальных петрашевцев, в их числе был и Достоевский. Они ставили задачи «произвести переворот в России» . [1.1, Т.28, С. 194].
М. В. Буташевич-Петрашевский являлся действительно нестандартной личностью, способной собрать вокруг себя многих значительных людей своего времени. Достаточно назвать такие имена, как Н. А. Момбелли, Н. А. Спешнев, А. Н. Плещеев, Р. А. Черносвитов, С. Ф. Дуров, М. Е. Салтыков, Ф. Г. Толль, А. Н. Майков, Ф. М. Достоевский и др. Следует отметить большую долю литераторов и журналистов среди петрашевцев. А. Н. Плещеев был известным к тому времени поэтом; одним из самых близких друзей Петрашевского был А. П. Баласогло, поэт, прозаик, книгоиздатель. В 1846 г. кружок посещал еще один поэт – Ап. Григорьев, автор нескольких стихотворений радикального характера. С именами литераторов В. Н. Майкова и Р.Р. Штардмана связано книгоиздательское мероприятие, первый опыт печатной пропаганды «крамольных» идей. Нельзя не отметить М. Е. Салтыкова, будущего знаменитого Салтыкова-Щедрина. Многие из этих людей, входивших в разной степени в кружок петрашевцев, привлекали Достоевского, находились с ним в близких отношениях, имели сходство политических и философских взглядов.
В 1840-е годы в России существовало немало неформальных кружков, которые создавали благоприятную почву для развития просветительских идей. Ведь любые группы творческих личностей, да и просто интересующихся гуманитарными проблемами, даже если и ограничивали круг своих интересов наукой, литературой и искусством, невольно должны были переходить к социально-политической проблематике. Не приходится говорить о тех объединениях, которые и не стремились отгораживаться от таких вопросов. Их было очень много: тяжелое экономическое состояние страны из-за феодально-крепостнической системы и способы преодоления этого кризиса, судьбы русской деревни, пути освобождения крестьян от крепостной зависимости, неравенство сословий, угнетение женщин, административный и судебный произвол – эти и подобные им проблемы были чрезвычайно злободневны, но абсолютно запрещены для публичного обсуждения и печати. Таким образом, домашние собрания получили большое распространение.
Постоянные собрания относительно небольшой группы участников кружка Петрашевского начались с осени 1845 г. С самого начала они приняли просветительский и социалистический характер: Петрашевский активно пропагандировал принципы учений утопических социалистов, особенно Фурье и Сен-Симона, взгляды которых разделяли не только петрашевцы.
Следует отметить мощное влияние на русскую общественную мысль 1830-40-х годов идей европейского утопического социализма. Они были в это время популярны и в странах Западной Европы. После смерти Сен-Симона (1760-1825), самого раннего вождя утопического социализма XIX века, его произведения и его принципы широко популяризировались учениками, организаторами сенсимонистских журналов и обществ. Сенсимонисты создавали трудовые коммуны, кооперативные мастерские, которые, правда, просуществовали недолго из-за идейных и материальных трудностей внутри этих организаций и из-за репрессий со стороны государства, но они сыграли большую роль в пропаганде идеалов утопического социализма (общественная собственность, коллективный труд, справедливое распределение доходов, социальное равенство всех членов, в том числе и женщин и т. п.).
Шарль Фурье (1772-1837), второй великий французский социалист-утопист, отличался острым критическим умом, в своих произведениях он глубоко раскрыл противоречия и пороки феодальных и капиталистических систем. Вместе с тем он критиковал и своих предшественников-утопистов, например, сенсимонистов за преувеличение роли религии. Сам же Фурье ратовал за демократическую организацию больших коммун (фаланг), где, однако, преобладало бы значительное разделение труда исходя из вкусов, способностей членов и нужд общества и где сохранялись бы частная собственность и частный капитал. Но главное – Фурье обещал интересный и свободный труд, большие выгоды для всех и каждого благодаря разумной организации коллективного хозяйства, счастье и мир на земле, поскольку все человечество обязательно поймет преимущества социалистической жизни и всюду организует общины-фаланги.
Пропаганда Фурье и его учеников возымела действие: нашлось немало желающих участвовать в социалистических общинах (даже среди состоятельных лиц), были закуплены участки во Франции и в Соединенных Штатах Америки, были построены фаланстеры (дома-дворцы для совместного проживания). Большинство этих общин распалось через несколько лет: от неумелого ведения хозяйства, от притока любителей поживиться за чужой счет, от враждебного окружения. Но значение фурьеристских фаланг для пропаганды социалистических идей оказалось очень велико.
У русских социалистов-утопистов все обстояло гораздо сложнее. Так как они использовали многие идеи и формы западноевропейских систем, созданных в капиталистических условиях, а общественно-политический и экономический фундамент в России был весьма отличным от западноевропейских основ, почти не содержал капиталистических черт, то при прямом заимствовании соответствующие принципы и структуры трудно было реализовать на практике. Поэтому буквально использованные европейские идеи выглядели более абстрактными, оторванными от жизни – по сравнению, например, с французской почвой. Такая оторванность теории от русской практики стимулировала возникновение в рамках самих утопических социалистических групп заметное неприятие, протест, отталкивание, критику западных систем – с различных, впрочем, позиций.
Более активная социально-политическая позиция русских социалистов-утопистов в сравнении с их западноевропейскими предшественниками-учителями, точнее – их больший социально-политический радикализм, обусловленный тяжелым самодержавно-крепостническим гнетом в стране, заставлял искать выходы, по крайней мере в их желаниях, поскольку воплотить в жизнь большинство своих идей они не могли. Такими мыслителями были и многие петрашевцы.
Сам М. В. Петрашевский, человек высокообразованный, служивший переводчиком в департаменте внутренних сношений Министерства иностранных дел, мечтал о социальных преобразованиях в России, об уничтожении крепостного права и самодержавия, о политических свободах, в 1848 г. подготовил проект освобождения крестьян. Основу будущего общественного устройства России Петрашевский видел в социализме, а первым социалистом считал Иисуса Христа. Идеи Христа он рассматривал как социалистические, ставшие насущной потребностью людей. Петрашевский противопоставлял социализму буржуазный национализм – основу социального неравенства. Будучи проповедником крестьянской революции, он вместе с тем отдавал предпочтение более желательным для России реформам. Тем самым его позиция входила в противоречие с позициями радикальных петрашевцев во главе со Спешневым, отстаивавшим идею создания тайного общества, подготовки восстания.
Достоевского роднили с Петрашевским идеи социальной справедливости, всеобщего равенства, христианского социализма, однако отталкивали резкие оценки последним Иисуса Христа. Радикальная часть петрашевцев во главе со Спешневым решила выделиться в отдельную группу – тайное общество с целью произвести переворот в России. Среди наиболее решительно настроенных петрашевцев, кроме Спешнева, оказались Мордвинов, Момбелли, Филиппов, Григорьев, Владимир Малютин и Достоевский.
Достоевский был очень впечатлительным и эмоциональным молодым человеком. Его захватили революционные идеи, радикальные позиции его товарищей, поскольку в нем самом было заложено стремление к социальному равенству, справедливости, к улучшению жизни большей части населения страны. В кружке писатель оказался среди единомышленников. Он давал похвальную оценку всем участникам кружка Петрашевского: «Монстров» и «мошенников» между ними, петрашевцами, не было ни одного (из стоявших ли на эшафоте или из тех, которые остались нетронутыми, - это все равно)… Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма. Политического социализма тогда еще не существовало в Европе и европейские коноводы даже опровергали его», – писал Достоевский в «Дневнике писателя» за 1876 г. [1.1, Т.26, С. 204].
С энтузиазмом воспринял Достоевский идею о создании единой коммуны. В 1846-1847 гг. он объединился с братьями Бекетовыми. Вот что писал Федор Михайлович своему брату Михаилу Михайловичу 26 ноября 1846 года: «Они (Бекетовы – Авт.) меня вылечили своим обществом. Наконец, я предложил жить вместе. Нашлась квартира большая, и все издержки, по всем частям хозяйства, всё не превышает 1200 руб. ассигнациями с человека в год. Так велики блага ассоциации!» . [1.1, Т.28, Кн. 1, С. 134].
Несмотря на довольно замкнутый характер, Достоевский принимал активное участие в жизни кружка Петрашевского. Посещал собрания у Дурова, где читались произведения явно запрещенного характера. Плещеев, уехавший в Москву, прислал оттуда Дурову острое письмо, где давались нелестные оценки московскому высшему обществу, и даже будущий царский маскарад изображался иронически. Это письмо зачитывалось на вечере. Одним из главных преступлений членов кружка Дурова стал следующий факт: Ф. М. Достоевский дважды зачитал полученное от Плещеева знаменитое письмо Белинского к Гоголю, которое уже тогда приобретало всероссийскую известность и расходилось по стране «большим тиражом» копий. Это чтение стоило Достоевскому четырех лет каторги.
Первый период творчества Достоевского, формирование его социально-философских и политических взглядов, завершился арестом писателя в ночь на 23 апреля 1849 г. Вместе с ним было арестовано еще 34 человека – членов кружка Петрашевского, в том числе и сам Петрашевский. В Алексеевский равелин было помещено 13 арестованных (Баласогло, Дуров, Кузьмин, Петрашевский, Толь, Головинский, Белецкий, Филиппов, Ф. Достоевский – камера № 9, Шапошников, Катенев, Толстов, Ястржембский).
Период пребывания Достоевского в Петропавловской крепости с 23 апреля по 22 декабря 1849 года целесообразно выделить в особый период, отделявший первый период его творчества от второго. В это время четко еще не определилась будущая судьба Достоевского.
Следственная комиссия формулировала обвинения Достоевскому в том, что он принимал участие 1 апреля в прениях по вопросам свободы книгопечатания, освобождения крестьян и преобразования судопроизводства, считая главным вопрос освобождения крестьян. 15 апреля на собрании у Петрашевского Достоевский читал письмо Белинского к Гоголю.
Достоевский преуменьшал степень своего участия в кружке Петрашевского, старался умалить знакомство с другими членами кружка, что было вполне естественно, сводил участие преимущественно к обсуждению литературных вопросов. «Говорил я у него (Петрашевского – Авт.) только три раза или, лучше сказать, два раза. Раз о литературе по поводу спора с Петрашевским из-за Крылова и другой раз о личности и об эгоизме», – показывал Достоевский следственной комиссии .[1.1, Т.28, С. 128].
Что касалось чтения письма Белинского к Гоголю, то Достоевский пояснил: «Да, я прочел эту статью, но тот, кто донес на меня, может ли сказать, к которому из переписывающихся лиц я был пристрастнее? Пусть он припомнит, было ли не только в суждениях моих (от которых я воздержался), - но хоть бы в интонации голоса, в жесте моем во время чтения, что-нибудь способное выказать мое пристрастие к одному лицу, преимущественно, чем к другому из переписывавшихся? Конечно, он не скажет того. Письмо Белинского написано слишком странно, чтоб возбудить к себе сочувствие. Ругательства отвращают сердце, а не привлекают его; а все письмо начинено ими и желчью написано. Наконец, вся статья образец бездоказательности – недостаток, от которого Белинский никогда не мог избавиться в своих критических статьях и который усиливался по мере истощения нравственных и физических сил его в болезни» . [1.1, Т.28, С. 126-127].
Вряд ли в данном случае Достоевский был искренен. Он стремился снять с себя обвинение, оправдаться перед следственной комиссией. Отношение его к Белинскому, несмотря на глубокие между ними разногласия, критические оценки Белинским литературных сочинений писателя после повести «Бедные люди», достаточно резкие, оставалось уважительным. Отдаляясь от взглядов Белинского, Достоевский тем самым в его понимании старался усилить различия во взглядах, нежели сходство в них. В то же время, отдаляясь от идей Белинского, Достоевский стремился умалить свою роль и в кружке Петрашевского. «В литературном мире, – показывал Достоевский, – небезызвестно весьма многим о моей ссоре и окончательном разрыве с Белинским в последний год его жизни. Известна также и причина нашей размолвки: она произошла из-за идей о литературе и о направлении литературы. Взгляд мой был радикально противоположный взгляду Белинского. <…> Я прочел эту статью (письмо Белинского. – Авт.) ни более ни менее как литературный памятник, твердо уверенный, что она никого не может привести в соблазн, хотя она и не лишена некоторого литературного достоинства» . [1.1, Т.28, С. 127-128].
Следственная комиссия сочла достаточными для обвинения Достоевского его участие в двух апрельских собраниях петрашевцев, хотя располагала данными о посещении кружка Достоевским в течение трех лет. Достоевский ответил на вопросы комиссии в первую очередь относительно апрельских собраний. В то же время он осветил и такие свои взгляды на идейно-политические проблемы, как действия цензуры, судьбы России, значение деятельности Петра I, о революции в Европе и о социализме.
По поводу цензуры Достоевский показал, что цензура в России непомерно строга, что «на писателя, уже заранее, прежде чем он написал что-нибудь, цензура смотрит как будто на какого-то естественного врага правительству и принимается разбирать его рукопись уже с очевидным предубеждением. … Я именно подвергся подобному запрещению собственно за то, что картина написана была слишком мрачными красками» . [1.1, Т.28, С. 124]. Достоевский отстаивал свое право писателя изображать окружающую действительность такой, какой она была на самом деле. «Да и можно ли писать одними светлыми красками? Каким образом светлая сторона картины будет видна без мрачной, может ли быть картина без света и тени вместе? О свете мы имеем понятие только потому, что есть тень. <…> Самые понятия добра и зла произошли оттого, что добро и зло постоянно жили вместе, рядом друг с другом» . [1.1, Т.28, С. 125].Сложные отношения литературы с цензурой писатель объяснял недоразумениями по поводу объяснений определенных явлений жизни.
Давая показания о своих взглядах на судьбы России, Достоевский отмечал, что опыт Европы (Запада, Франции) не подходит для России: «…фурьеризм на нашей почве может только существовать или в неразрезанных листах книги, или в мягкой, незлобивой, мечтательной душе, но не иначе как в форме идиллии… Фурьеризм вреда нанести не может серьезного. Во-первых, если бы и был вред серьезный, то самое распространение его уже есть утопия, ибо до невероятности медленно. Чтобы понять фурьеризм вполне, нужно его изучить; а это целая наука» . [1.1, Т.28, С. 133-134]. Достоевский убеждал следственную комиссию в том, что, поскольку в России отсутствуют пролетарии, а фурьеризм может распространяться только среди них, то фурьеризм России не опасен, он был бы «уморительно смешон. Деятельность фурьериста была бы самая ненужная, следственно, самая комическая» . [1.1, Т.28, С. 134].
Достоевский разъяснял свои позиции по поводу освобождения крестьян. Он исходил из необходимости освободить крестьян с землей, что потребует вознаграждения помещиков, для чего нет средств. Освобождение крестьян без земли и без воли правительства невозможно. Защищая своего товарища Головинского, Достоевский показывал: «Весь этот разговор (об освобождении крестьян. – Авт.) слышал. Слова Головинского припоминаю; он говорил с увлечением, но окончательного вывода, того, где сказано, что освободить нужно бунтом, не припоминаю и утверждаю, что разошлись безо всякого решения на этот вопрос. Все окончилось большим спором» . [1.1, Т.28, С. 141]. В конце 1840-х годов вопрос об освобождении крестьян в какой бы то ни было форме, тем более обсуждавшийся публично, оценивался как революционный. «… Головинский не желает революционного и всякого насильственного образа действия, что, по моему окончательному мнению он только занят сильно крестьянским вопросом, потому что этот вопрос интересен…» . [1.1, Т.28, С. 145].
Наиболее сложным и важным, и с точки зрения следствия, и с позиции самого Достоевского, был вопрос о социализме. Сам феномен социализма весьма сложен, противоречив, имеет различные трактовки, подходы, оценки. Во второй половине 1840-х годов российское общество, прежде всего передовая, мыслящая часть интеллигенции, была знакома с идеями и теориями западноевропейского утопического социализма А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна. Именно такое содержание социализма в его утопической форме было характерно для оценок социалистических идей того времени. С научным социализмом (марксизмом) российская интеллигенция еще не вошла в идейное соприкосновение. Об утопическом социализме Фурье речь шла во время допросов по делу петрашевцев.
В ходе следствия Достоевский стремился показать, что фурьеризм не представляет угрозы для российского общества, что это учение сугубо мирное. «Фурьеризм, – показывал Достоевский следственной комиссии, –система мирная; она очаровывает душу своею изящностью, обольщает сердце тою любовию к человечеству, которая воодушевляла Фурье, когда он создавал свою систему, и удивляет ум своею стройностию. Привлекает к себе она не желчными нападками, а воодушевляя любовью к человечеству. В системе этой нет ненавистей. Реформы политической фурьеризм не полагает; его реформа – экономическая. Она не посягает ни на правительство, ни на собственность… Наконец, эта система кабинетная и никогда не будет популярною. <…> Но, без сомнения, эта система вредна, во-первых, уже по одному тому, что она система. Во-вторых, как ни изящна она, она все же утопия, самая несбыточная. Но вред, производимый этой утопией… более комический, чем приводящей ужас. Нет системы социальной, до такой степени осмеянной, до такой степени непопулярной, освистанной, как система Фурье на Западе. Она уже давно померла, и предводители ее сами не замечают, что они только живые мертвецы и больше ничего» . [1.1, Т.28, С. 133].
Достоевский весьма точно выражал сущность учения Фурье, его значение для российской общественной практики, его утопизм, оторванность от жизни, даже применительно к Западной Европе. Вряд ли можно считать, что мыслитель всерьез разделял утопические позиции фурьеризма, в котором он видел, скорее, констатацию существующих фактов, чем ответ на выдвигавшиеся обществом практические политические вопросы. «Что же касается до нас, до России, до Петербурга, то здесь стоит сделать двадцать шагов по улице, чтоб убедиться, что фурьеризм на нашей почве может только существовать или в неразрезанных листах книги, или в мягкой, незлобивой, мечтательной душе» . [1.1, Т.28, С. 133].
Вопрос о восприимчивости Достоевского к социализму, социалистическим идеям, о революционности его мировоззрения вызывал и продолжает вызывать споры, дискуссии среди достоевсковедов. Особенно это относится к первому периоду творчества, когда идейно-политические взгляды писателя только формировались. В научных исследованиях творчества Достоевского советскими авторами преувеличивалась степень революционности молодого писателя. В качестве доказательств использовались тезисы о влиянии на него Белинского, его социалистических и атеистических взглядов, участие в кружке Петрашевского и наиболее близкие контакты с радикальной частью кружка. В. Я. Кирпотин в книге «Ф. М. Достоевский. Творческий путь» писал, что в 1840-х годах писатель «теснее, чем когда-либо, примкнул к освободительному течению в русской общественности» . [2.56, С.73]. И далее: «Молодой Достоевский был врагом застоя… Он занял место в рядах тех, чьим вождем был Белинский, он стал передовым западником, а не славянофилом» . [2.56, С.175] Неприемлемы также тезисы о принятии Достоевским антирелигиозных воззрений Белинского [2.56, С.188], о том, что Достоевский был «одним из самых активных деятелей общественного движения десятилетия». [2.56, С.226].
В последние годы отечественные достоевсковеды стали подходить к проблеме молодого Достоевского более осторожно. Мировоззрение писателя на раннем этапе его творчества не было одномерным, оно соединяло в себе порою противоположные начала – веру в торжество равенства, справедливости, поиск правды, защиту обездоленных и оскорбленных, глубокие христианские идеи о нравственности человека. Инстинктивно Достоевский тянулся к революционной идее, ибо в ней содержалась борьба за социальную справедливость, революционная идея была созвучна настроениям писателя. Но он отходил от революции как средства достижения поставленной политической цели. В таком подходе заключалась противоречивость мировоззрения молодого Достоевского.
«Был ли Достоевский революционером? – задает непростой вопрос И. Л. Волгин. – Во всяком случае, он совершал такие поступки, которые не оставляют сомнений на этот счет. Но нет оснований сомневаться и в его искренности, когда в своих показаниях он неодобрительно отзывается и о перспективах «русского бунта». Он хотел бы искоренить «важные пороки» России – крепостничество, бюрократию, деспотизм. Он не может примириться с социальным неравенством. Но мы остереглись бы от утверждения, что он отвергает саму идею монархии – даже тогда, в 1849 году. Он желает совокупить русскую историческую власть с идеалами добра и правды, придать этой надчеловеческой силе иной – человеческий – облик… Не будучи правоверным фурьеристом, он поражен «изящной стороной» социалистических утопий, и эта тяга к красоте, неотделимой от истины, останется у него навсегда» . [2.23, С. 345-346].
Разделяем данную позицию И. Л. Волгина. Достоевский протестовал против пороков действительности, резко, ожесточенно критиковал их, стремился найти выход через совершенствование человека, просветление его души. В этом виделась ему истина, ведшая начало от Иисуса Христа и первых христиан, в этом христианство соединялось с социализмом. Поиск справедливости и правды жизни был определяющей идеей молодого Достоевского. Эта идея прошла через всю его жизнь и творчество.
Вспоминая в «Дневнике писателя» за 1873 г. о событиях второй половины 1840-х годов и своих взглядах тех лет, Достоевский отмечал: «Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до парижской революции 48 года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 46 году был посвящен во всю правду этого грядущего «обновленного мира» и во всю святость будущего коммунистического общества еще Белинским. Все эти убеждения о безнравственности самих оснований (христианских) современного общества, о безнравственности религии, семейства; о безнравственности права собственности; все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству, как к тормозу во всеобщем развитии, и проч., проч. – все это были такие влияния, которых мы преодолеть не могли и которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия» . [1.1, Т.11, С. 130-131].
Как и многие другие деятели литературы, культуры, Достоевский в юности был привержен идеям социализма, не принимавшем в его мировоззрении радикальных, революционно-демократических форм. В этом заключалась одна из ведущих причин расхождения политических воззрений мыслителя с концепциями русских революционеров-демократов. Достоевский с самого начала не мог принять насилия в любой форме – социальной, политической, нравственной, идейной, бытовой, сугубо отрицательно относился он и к носителям этой идеи, от кого бы она ни исходила. «Маленький человек» – герой Достоевского лишен каких бы то ни было намеков на вольнодумство, чурается его, сохраняет верность официальной идеологии, движется в одном направлении с большинством таких же, как он, людей. Писателя интересовал внутренний мир человека, который он стремился воссоздать, сохранить, а не разрушить.
Чуждость Достоевского политическому социализму проявилась в ходе следствия по делу петрашевцев. Писатель разъяснил свое отношение к социализму следственной комиссии. «…Я не принадлежу ни к какой социальной системе, а изучал социализм вообще, во всех системах его, именно потому я (хотя мои познания далеко не окончательные) вижу ошибки каждой социальной системы. Я уверен, что применение хотя которой-нибудь из них поведет за собою неминуемую гибель. <…> Наконец, вот вывод, на котором я остановился. Социализм – это наука в брожении, это алхимия прежде химии, астрология прежде астрономии; хотя, как мне кажется, из теперешнего хаоса выработается впоследствии что-нибудь стройное, благоразумное и благодетельное для общественной пользы…» . [1.1, Т.18, С. 126]. Даже если отбросить стремление подследственного обелить свои взгляды, бросается в глаза неоднозначное, неоднородное отношение писателя к социализму, в котором он, по его же словам, еще окончательно не разобрался. К тому же его воззрения выглядели достаточно искренними: он не отказывался от социализма вообще, видел в социалистическом учении возможности развития и совершенствования в будущем. Социализм Достоевский отождествлял со справедливостью, воспринимал социалистическую идею как способ достижения справедливого устройства общества, искоренения его пороков и язв.
С самого начала, указывает И. Л. Волгин, – «процесс заговорщиков превращался в судилище над инакомыслящими. Не обнаружив наличия преступных деяний… следователи невольно констатировали чисто идеологический характер расследуемого дела. Криминальными были сочтены не поступки, но мысли» . [2.23, C.345]. Николай I и его эпоха судили не действующих преступников, а людей, имевших идейные взгляды, отличные от официальных. Судили не практическое действие, а идею, которую проповедовали находившиеся под следствием. Николай I был в свое время настолько напуган восстанием 14 декабря 1825 г., идеями декабристов, что в течение всего царствования продолжал бороться с любыми проявлениями вольнодумства, панически боялся новых идей.
Вполне объяснимо стремление императора отомстить за вольнодумство, которое они допустили, ответить на него самой страшной карой, какую может устроить верховная власть – смертной казнью. Безусловно, идеи Достоевского не тянули на смертную казнь, он не был радикалом, революционером, не призывал свергнуть монархию. Ситуация усугублялась революциями 1848 года в ряде европейских стран, носивших буржуазный, антимонархический характер. Они заставляли российского императора настороженно воспринимать не только то, что происходило в Западной Европе, но еще более тщательно отслеживать и контролировать происходившее в России. Очевидно, по этой причине петрашевцы, в том числе и Достоевский, получили столь суровое, жестокое наказание.
Генерал-аудитор, рассмотрев обстоятельства по делу петрашевцев по докладу Следственной комиссии, признал 21 подсудимого виновными в «умысле на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка» и приговорил их к расстрелу. Николай I, ознакомившись с предварительным заключением по делу петрашевцев, изложенным в списке шефа жандармов А. Ф. Орлова, сделал вывод: «Я все прочел, дело важное, ибо ежели было только одно вранье, то и оно в высшей степени преступно и нестерпимо» . [2.10, С. 24.] По решению генерал-аудитора, Достоевский в числе первых десяти преступников «за участие в преступных замыслах» должен был быть «подвергнут смертной казни», замененной по воле императора ссылкой в каторжные работы в крепостях на четыре года.
Вместе с другими петрашевцами 22 декабря 1849 г. Достоевский на Семеновском плацу выслушал приговор о смертной казни расстрелянием. Первоначально приговор суда гласил: «Военный суд находит подсудимого Достоевского виновным в том, что он, получив в марте месяце сего года из Москвы от дворянина Плещеева (подсудимого) копию с преступного письма литератора Белинского, – читал это письмо в собраниях: сначала у подсудимого Дурова, потом у подсудимого Петрашевского и, наконец, передал его для списания копий подсудимому Момбелли. Достоевский был у подсудимого Спешнева во время чтения возмутительного сочинения поручика Григорьева под названием «Солдатская беседа». А потому военный суд приговорил его, отставного инженер-поручика Достоевского, за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева, – лишить… чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием» . [2.10, С. 24.]
Описание своего состояния во время казни Ф. М. Достоевский сделал в тот же день 22 декабря 1849 года в письме к брату М. М. Достоевскому: «Сегодня 22 декабря нас отвезли на Семеновский плац. Там всем нам прочли смертный приговор, дали приложиться к кресту, переломили над головою шпаги и устроили наш предсмертный туалет (белые рубахи). Затем троих поставили к столбу для исполнения казни. Я стоял шестым, вызывали по трое, след., я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих; в последнюю минуту ты, только один ты был в уме моем, я тут только узнал, как люблю тебя, брат мой милый! Я успел тоже обнять Плещеева, Дурова, которые были возле, и проститься с ними. Наконец, ударили отбой, привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что его императорское величество дарует нам жизнь. Затем последовали настоящие приговоры. <…> Я не уныл и не упал духом. Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть – вот в чем жизнь, в чем задача ее. Я сознал это. Эта идея вошла в плоть и кровь мою. Да, правда!» . [1.1, Т.28, Кн. 1, С. 161-162].
Минуты страшной казни, подготовки к ней оставили тяжелый, мрачный след в жизни Достоевского. Он воспроизвел эти минуты в повествовании князя Мышкина в романе «Идиот»: «Этот человек, – рассказывал князь о своем знакомом, – был раз возведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания; но, однакож, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут, или, по крайней мере, четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет. <…> Он помнил все с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет. <…> Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении… Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный… Ему все хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, – так кто же? Где же? <…> Невдалеке была церковь и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная мысль: «Что если бы не умирать! Что если бы воротить жизнь, – какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!» . [1.3, Т.6, С. 69-71.]
Приговор к казни, сама изуверская процедура казни стали водоразделом в эволюции социально-философских и политических воззрений Достоевского. Они завершали первый период его творчества, формирования мировоззрения. Самой судьбой мыслитель вынужден был окунуться в такие глубины жизни, в какие не погружался, пожалуй, ни один другой писатель-современник Достоевского. Именно граница между жизнью и смертью, тот неуловимый миг, отделяющий одно состояние человека от другого, душевное состояние на грани смерти, опасности, угрозы жизни стали доминирующей темой многих будущих произведений писателя. Одновременно стала четко осознаваться идея спасения, выхода из труднейших жизненных ситуаций, в которые попадал сам писатель и его герои. Это уже были люди, прошедшие через многочисленные испытания, отведавшие лишений, не романтики-фантазеры, а новые люди, к каким, несомненно, принадлежал и сам Достоевский.
В изуверско-изощренном характере процедуры смертной казни, в ее внезапной отмене проявилась вся натура императора Николая I, игравшего со своими жертвами, как кошка с мышью. Ведь еще 17 декабря император отменил смертный приговор, вынесенный петрашевцам 16 ноября, заменив его для Достоевского четырьмя годами сибирской каторги. Решение императора о помиловании сохранялось в строгом секрете, чтобы сделать процедуру казни более жестокой, а самого Николая I представить в качестве милосердного самодержца, не только в глазах российского, но и западноевропейского общества, а не «жандарма Европы», как охарактеризовала николаевскую Россию демократическая общественность европейских стран.
Достоевский мужественно перенес девятимесячное тюремное заключение в Петропавловской крепости, о чем свидетельствовали его письма к брату М. М. Достоевскому. «Ты мне пишешь, любезный друг, чтоб я не унывал. Я и не унываю; конечно, скучно и тошно, да что же делать! Впрочем, не всегда и скучно. Вообще мое время идет чрезвычайно неровно, – то слишком скоро, то тянется. Другой раз даже чувствуешь, как будто уже привык к такой жизни. Другой раз даже чувствуешь, как будто уже привык к такой жизни и что все равно. <…> У меня есть и занятия. Я времени даром не потерял, выдумал три повести и два романа; один из них пишу теперь…» – писал Ф. М. Достоевский в письме к брату 18 июля 1849 г. . [1.1, Т. 28, Кн. 1, С. 160]. Находясь в заключении, Достоевский много писал, читал присылавшиеся ему книги, просил о присылке «Отечественных записок». «Теперь небо уж хмурится, а светлый клочок неба, видный из моего каземата, – гарантия для здоровья моего и для доброго расположения духа», – писал Ф. М. Достоевский в письме к брату 14 сентября 1849 г. . [1.1, Т. 28, Кн. 1, С. 160].
Находясь в тюремном заключении, постоянно вызываемый на допросы для дачи подробных показаний по разным аспектам дела петрашевцев, вынужденный писать обстоятельные, детальные ответы на вопросы следственной комиссии, Достоевский продолжал заниматься литературным творчеством. Именно в Петропавловской крепости осенью 1849 г. он написал последнее произведение, относившееся к раннему периоду его творчества, получившее название «Маленький герой». Первоначально писатель хотел назвать свое произведение «Детская сказка», т. к. речь в нем шла о маленьком одиннадцатилетнем мальчике в мире взрослых. Повествование велось от имени самого героя.
«Маленький герой» как последнее произведение, относящееся к раннему периоду творчества Достоевского, несомненно, интересен для понимания его мировоззрения, сердцевину которого составляла вера в человека. Писатель продолжил изучение душевных переживаний ребенка, его страдания от столкновения с действиями и поступками взрослых. Душа ребенка чиста (через эту чистоту Достоевский анализировал все происходившее в мире), проникнута романтическим восприятием окружавших его людей. Маленький мальчик одержал победу над собой, не уронил себя в глазах близких ему людей, совершил подвиг и поверил в себя.
Написанный в каземате Петропавловской крепости, рассказ сохранил дух оптимизма, веры в будущее. Писатель хотел уверить в этом и самого себя в тяжелый период жизни, и своих близких родственников. Эти настроения нашли отражение в последнем письме к брату М. М. Достоевскому из Петропавловской крепости от 22 декабря 1849 г. «Никогда еще таких обильных и здоровых запасов духовной жизни не кипело во мне, как теперь. <…> Знай, что я не уныл, помни, что надежда меня не покинула. Через четыре года будет облегчение судьбы» . [1.1, Т. 28, Кн. 1, С. 163].
24 декабря 1849 г. вместе с Дуровым и Ястржембским Достоевский был отправлен в Сибирь на каторгу. Ровно в 12 часов – в рождественскую ночь 1849 г. на Достоевского впервые надели кандалы. Из подсудимого он превратился в государственного преступника, осужденного на четыре года каторжных работ в Омском остроге.
Чувствовал ли Достоевский себя государственным преступником, ощущал ли свою виновность за содеянное, раскаивался ли в нем? Вопросы сложные, требующие серьезных размышлений. Анализ настроений Достоевского, выраженных в ответах на вопросы следственной комиссии, в письмах из Петропавловской крепости, свидетельствует о внешнем признании писателем своей вины (еще более глубокий вопрос – в чем?); он демонстрировал в ходе следствия откровенность в ответах, подчеркивал желание содействовать установлению истины. Однако это внешнее проявление в тех обстоятельствах, в которых оказался Достоевский. Внутренне своей вины Достоевский, по нашему мнению, не признавал и не признал. Оправдывая свои позиции, взгляды в ходе следствия, писатель неоднократно подчеркивал, что он в своих оценках руководствовался исключительно стремлением к правде, осуждал социальную несправедливость, не видел в такой позиции ничего предосудительного. «Я желал многих улучшений и перемен. Я сетовал о многих злоупотреблениях. Но вся основа моей политической мысли была – ожидать этих перемен от самодержавия. <…> Я знаю, что законы охраняют всех и каждого; верую в то, но есть злоупотребления и, к несчастью, их много. И поэтому я изучал, обдумывал сам и любил слушать разговор, в котором бы знающие более меня говорили о возможности некоторых перемен и улучшений. Но во мне, повторяю, никогда желание лучшего не превышало возможного», – указывал Достоевский .[1.1, Т. 28, Кн. 1, С. 161].
Итак, к особенностям первого периода творчества Достоевского (1845-1849 гг.), его социально- политических взглядов, следует отнести следующее. Во-первых, для взглядов молодого писателя было характерно стремление к отстаиванию идей социального равенства, справедливости; эти идеи выдвигались в раскрытии образов «маленького человека» как следование пушкинско-гоголевской традиции (Макар Девушкин, Яков Голядкин, Семен Прохарчин, Василий Ордынов и др.).
Во-вторых, хотя мировоззрение писателя формировалось как религиозное, однако Иисус Христос, Бог, божественное начало не занимали в нем ведущее место. В первых художественных произведениях Достоевского отсутствует в качестве самостоятельного образ Христа, христианские, православные мотивы. Вместе с тем Достоевский защищал Христа, христианство от атеистических нападок Белинского, что послужило основной причиной разрыва отношений писателя и критика. Достоевский испытал разочарование идеалами гуманизма, воспринятыми в кругу В. Белинского и М. Петрашевского именно потому, что эти идеалы входили в противоречие с христианскими воззрениями писателя.
В-третьих, для данного периода характерно увлечение Достоевского социалистическими идеалами, сблизившими его с Петрашевским и членами его кружка. Петрашевский не был последовательным социалистом, не имел четкого плана антиправительственного выступления. В своих показаниях во время следствия Ф. Достоевский пояснял: «Трудно сказать, чтобы Петрашевский, наблюдаемый как политический человек, имел какую-нибудь свою определенную систему в суждении или определенный взгляд на политические события. …Петрашевский слишком далек от идеи возможности немедленно(го) применения системы Фурье к нашему общественному быту» . [2.10, С. 119.] В основном на его «пятницах» велись теоретические беседы о социализме и возможности его установления в России. Социализм в понимании Достоевского сливался с христианством. В те годы писатель толковал социализм как разновидность христианства.
В-четвертых, взгляды Достоевского в 1840-х годах во многом носили еще романтический характер, связанный с впечатлениями молодости, не доходили до того трагического состояния, которое было свойственно зрелому писателю. В ряде своих идейных и художественных позиций он шел вслед за Пушкиным и особенно Гоголем (мотивы гоголевских повестей четко прослеживаются в первых повестях и рассказах «Хозяйка» – «Страшная месть», «Двойник» – «Нос» и др.).
В-пятых, социально-политические воззрения Достоевского во второй половине 1840-х годов еще не оформились в целостную мировоззренческую систему, да и впоследствии мировоззрение писателя не отличалось устойчивостью, стабильностью, оно претерпевало изменения, что свойственно художественному, творческому типу мышления, а также воздействию внешних обстоятельств, как социального, так и личного характера.
В-шестых, социально-политическим взглядам Достоевского первого периода творчества характерна противоречивость. Писатель негативно воспринимал идеологию славянофилов, что нашло отражение в письме 1845 г., в фельетонах «Петербургская летопись» в 1847 г., в поддержке нападок А. Н. Плещеева на Хомякова и Аксакова. В то же время Достоевский на «пятницах» Петрашевского отстаивал общинные начала, выступал против любых насильственных действий в обществе. Наряду с этим Достоевский поддерживал идею создания тайного общества, это сближало его с радикалами – членами Петрашевского кружка, выражал мнение об освобождении крестьян даже посредством восстания.
В-седьмых, во второй половине 1840-х годов закладывались будущие основы идеологии почвенничества, которые окончательно оформились в мировоззрении Достоевского к концу 1850-х годов. В эти же годы складывалось негативное отношение Достоевского к западничеству, Западной Европе, которую он противопоставлял России.
II. Сибирский период(общественно-политические взгляды
Ф.М. Достоевского в 1850-е годы)
Период с января 1850 г. по декабрь 1859 г. был наиболее трагическим в жизни Достоевского. С января 1850 г. по февраль 1854 г. писатель находился на каторге – в Омском остроге, затем – с февраля 1854 г. по ноябрь 1855 г. служил рядовым в Семипалатинске и Кузнецке. Только 20 ноября 1855 г. Достоевский был переведен в унтер-офицеры, получил необходимое свободное время для возвращения к литературному творчеству, к полноценной жизни свободного человека.
Пребывание на каторге, служба в солдатах явились переломными моментами в жизни Достоевского, сыграли определяющую роль в формировании его социально-политических взглядов. Новые жизненные обстоятельства способствовали трансформации мировоззрения Достоевского, отказу от ряда прежних идей. Так, Достоевский оставил прежние социалистически-утопические мечтания, романтические настроения, проникся христианскими идеями, вынесенными из жизненного опыта тех суровых лет. Каторга разделила жизнь Достоевского на два отдельных этапа, когда он был свободным, уважаемым человеком, и в один момент стал бесправным, уничтожаемым, униженным. Долгие годы каторги оторвали его от прежней жизни, насыщенной живым общением, породили и углубили состояние душевного одиночества, что произвело во взглядах писателя огромный внутренний переворот.
Период 1850-1859 гг. в творчестве Достоевского исследован в наименьшей степени, что связанно с отсутствием достаточного документального материала. Во время каторги Федор Михайлович не имел возможности заниматься литературным творчеством в тяжелейшей атмосфере омского острога. Он накапливал материалы для дальнейшего осмысления человеческой природы, нашедшие воплощение в знаменитых автобиографических «Записках из Мертвого дома». Каторга дала писателю огромный опыт человековедения, использованный впоследствии.
Среди первых каторжных впечатлений Достоевского была встреча в Тобольском пересылочном пункте с женами декабристов Натальей Дмитриевной Фонвизиной и Прасковьей Егоровной Анненковой – великими подвижницами своих мужей, героев нравственного подвига. Узникам подарили по Евангелию. Этот поистине бесценный подарок Достоевский бережно хранил на каторге и затем в течение всей жизни, не расставался с ним до самой последней минуты, часто открывая наугад страницу для предсказания судьбы.
Достоевский прибыл в Омский острог 23 января 1850 года, пробыв в пути из Петербурга ровно месяц. Вспоминая впоследствии о первых впечатлениях от прибытия на каторгу, писатель отмечал: «Первое впечатление мое, при поступлении в острог, вообще было самое отвратительное… Самая работа, например, показалась мне вовсе не так тяжелою, каторжною, и только довольно долго спустя я догадался, что тягость и каторжность этой работы не столько в трудности и беспрерывности ее, сколько в том, что она принужденная, обязательная, из-под палки» .[1.1, Т.4, С. 19-20]
Пребывание в течение четырех лет на каторге дало Достоевскому суровый и вместе с тем многогранный опыт изучения человеческих отношений самого дна российского общества. На каторге он встретил разнообразные типы характера, личности. Там были закоренелые преступники – убийцы, насильники, грабители, выведенные им в образах героев «Записок из мертвого дома» – «И какого народу тут не было! Я думаю, каждая губерния, каждая полоса России имела тут своих представителей. <…> Надо полагать, что не было такого преступления, которое бы не имело здесь своего представителя» . [1.1, Т.4, С. 10]
В последующих романах появились образы, родившиеся во время нахождения в Остроге – Миколка – раскольник в «Преступлении и наказании», Федька Каторжный в «Бесах» и др. В основе этих образов лежали арестанты, с которыми пришлось встречаться Ф. М. Достоевскому на каторге: Газин – «ужасное существо. Он производил на всех страшное, мучительное впечатление. Мне всегда казалось, что ничего не могло быть свирепее, чудовищнее его» [1.1, Т.4, С. 40]; бездельник и трус Дутов; доносчик, бывший дворянин А-в, которого писатель называл «гадким существом», «чудовищем, нравственным Квазимодой». Были и многие другие отвратительные типы заключенных.
Книга о Мертвом доме, в котором четыре года находился Достоевский, была задумана еще в остроге, где он при малейшей возможности старался записать тюремный фольклор, конспективно-типичные образы, сюжеты, рассказы заключенных, диалоги, заносившиеся в специальную тетрадь. «Сибирская тетрадь» Достоевского во многом помогала ему в дальнейшей литературной работе, особенно в работе над повествованием о Мертвом доме.
Первые воспоминания об остроге содержались в письме Федора Михайловича к брату Михаилу Михайловичу от 22 февраля 1854 г. – тотчас по выходе с каторги. «С каторжным народом я познакомился еще в Тобольске и здесь в Омске расположился прожить с ними четыре года. Это народ грубый, раздраженный и озлобленный. Ненависть к дворянам превосходит у них все пределы, и поэтому нас, дворян, встретили они враждебно и с злобною радостию о нашем горе. Они бы нас съели, если б им дали. <…> Жить нам было очень худо. Военная каторга тяжелее гражданской» . [1.1, Т.28, Кн. 1, С. 19-20] Далее Достоевский описывал внешний вид острога, выполнявшиеся арестантами работы, выдававшуюся пищу, город Омск, окружавших его в остроге людей.
В конце 1855 – начале 1856 г. Достоевский осуществил первые наброски записок, не имевших еще ни названия, ни плана. В письме к А. Н. Майкову от 18 января 1856 г. писатель отмечал: «В часы, когда мне нечего делать, я кое-что записываю из воспоминаний моего пребывания в каторге, что было полюбопытнее. Впрочем, тут мало чисто личного. Если кончу и когда-нибудь будет очень удобный случай, то пришлю Вам экземпляр, написанный моей рукой, на память обо мне» [1.1, Т.28, Кн. 1, С. 207].
Достаточно долго Достоевский собирал мысли и чувства после каторги и солдатчины, чтобы воплотить их в глубокое художественное сочинение – новый для него жанр записок – воспоминаний – впечатлений.
Введение и первая глава Записок были опубликованы уже в Петербурге – в сентябре 1860 г. в еженедельнике «Русский мир». В январе 1861 г. издание Записок прекратилось на четвертой главе и в дальнейшем печатались в течение 1861 – 1862 гг. в журнале Достоевских «Время» Повествование записок, ведшееся от лица Александра Петровича Горянчикова, изданных неким издателем-сибиряком, отражало настроения самого Достоевского. Многие факты, судьбы героев, самого автора, автобиографичны. Очень четки ощущения ожидания свободы, восприятия окружавших писателя преступников, тюремного начальства, солдат охраны, местного населения. По сути Достоевский – не преступник, осужденный на каторгу за взгляды, идеи, убеждения, попал в мир настоящих преступников, на самое дно общества. Но и здесь, на дне, он вновь сумел разглядеть в человеке человека, продолжить изучение человеческой тайны, прятавшейся в глубинах души. Писатель отмечал в письме к М. М. Достоевскому от 22 февраля 1854 г.: «Поверишь ли: есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото. И не один, не два, а несколько. Иных нельзя не уважать, другие решительно прекрасны» [1.1, Т.28, Кн. 1, С. 172].
В остроге, в обществе преступников писатель сумел разглядеть светлые человеческие образы, воплотившиеся в героев «Записок из Мертвого дома». Одним из таких был Аким Акимыч, которого арестанты уважали за честность, аккуратность и умелость; другой – молодой арестант Сироткин, из солдат, убивший своего ротного командира. С симпатией описывал Достоевский лезгина Нурру, дагестанских татар-братьев, старика-старообрядца, арестанта Сушилова, услуживавшего автору не из корыстных, а из добрых побуждений, вдову Настасью Ивановну и др.
Писатель продолжил ту мысль, которую высказывал в письме к брату Михаилу перед отправкой на каторгу – везде есть жизнь. Даже в страшной каторжной атмосфере некоторые арестанты сохраняли в себе положительные нравственные качества. «Человек есть существо, ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение», – делал вывод Достоевский из наблюдений за каторгой [1.1, Т.4, С. 10].
В Сибири мировоззрение Достоевского, по общему мнению исследователей, претерпело глубокие изменения, которые значительно позже нашли воплощение в его творчестве. Дальнейшие перемены в его мировоззрении носили в большей степени эволюционный, вторичный характер, восходили к произошедшему в сибирский период духовному перевороту. В дальнейшей жизни Достоевского не происходило таких крупных перемен-потрясений, какие произошли в первой половине 1850-х годов. «А между тем характер мой испортился…» – замечал писатель в письме к брату от 22 февраля 1854 г. . [1.1, Т.28, Кн. 1, С. 180].
Четырехлетняя каторжная несвобода отрицательно сказалась на личности Достоевского, сделавшая впечатления от жизни еще более мрачными. Самым тягостным был для писателя первый день пребывания на каторге, закрывший от него прежнюю жизнь. «Вечером, уже в темноте, перед запором казарм, я ходил около паль, и тяжелая грусть пала мне на душу, и никогда после я не испытывал такой грусти во всю мою острожную жизнь» . [1.1, Т.4, С. 42].
Наблюдая за жизнью на каторге, Достоевский пришел к выводу, что и в тех страшных условиях человек оказывался способным сохранить человеческие качества, если он подчинит физическое состояние духовному, будет соблюдать нравственные христианские законы-заповеди. Если до каторги христианские мотивы занимали второстепенное место в творчестве писателя, то в «Записках из Мертвого дома» они зазвучали достаточно отчетливо. Это – и обучение дагестанского каторжника Алея грамоте по евангельским текстам, и сцены посещения собора арестантами, и подготовка к церковным праздникам, и др.
Достоевский воспроизвел в Записках собственное душевное состояние на каторге, глубоко и точно обрисовал все наполнявшие душу чувства, ощущения, среди которых самым острым оказалось уединение. «Помню, что во все это время, несмотря на сотни товарищей, я был в страшном уединении, и я полюбил наконец это уединение. Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь мою, перебирал все до последних мелочей, вдумывался в мое прошедшее, судил себя один неумолимо и строго и даже в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это уединение, без которого не состоялись бы ни этот суд над собой, ни этот строгий пересмотр прежней жизни» . [1.1, Т.4, С. 220].
Каторжная жизнь, уединение учили терпению, посредством которого человек приобщался к христианству. Христианское восприятие жизни, окружающей действительности особенно возродилось в Достоевском через принятие страданий от соприкосновения с каторгой. «Я походил на больного, – писал он в письме к М. М. Достоевскому от 13-18 января 1856 г. из Семипалатинска, – который начинает выздоравливать после долгой болезни и, быв у смерти, еще сильнее чувствует наслаждение жить в первые дни выздоровления. Надежды было у меня много. Я хотел жить» . [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 201].
Та же мысль нашла отражение в письме к Э. И. Тотлебену от 24 марта 1856 г., в котором Достоевский хлопотал о смягчении своей участи. «…Не было для меня мучения выше того, когда я, поняв свои заблуждения, понял в то же время, что я отрезан от общества, изгнанник и не могу уже быть полезным по мере моих сил, желаний и способностей. Я знаю, что я был осужден справедливо, но я был осужден за мечты, за теории… Мысли и даже убеждения меняются, меняется и весь человек, и каково же теперь страдать за то, чего уже нет, что изменилось во мне в противоположное, страдать за прежние заблуждения, которых неосновательность я уже сам вижу, чувствовать силы и способности, чтоб сделать хоть что-нибудь для искупления бесполезности прежнего и – томиться в бездействии!» . [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 224-225].
В противовес появившимся и укреплявшимся христианским мотивам в «Мертвом доме» писатель стремился раскрыть еще одну поражавшую его тайну человека – тайну вызревания, зарождения преступления. Не будучи сам преступником, не совершив никакого преступления против человека, не посягавший на его жизнь, здоровье, достоинство, имущество, Достоевский ощутил огромную внутреннюю потребность исследовать мотивы поведения человека в экстремальной ситуации – накануне преступления, феномен превращения обычного человека в преступника. «Об иных же преступлениях трудно было составить даже самое первоначальное понятие: до того в совершении их было много странного. Я именно потому говорю, что у нас в простонародье иные убийства происходят от самых удивительных причин. Существует, например, и даже очень часто, такой тип убийцы: живет этот человек тихо и смирно. Доля горькая – терпит. Положим, он мужик, дворовый человек, мещанин, солдат. Вдруг что-нибудь у него сорвалось; он не выдержал и пырнул ножом своего врага и притеснителя. Тут-то и начинается странность: на время человек вдруг выскакивает из мерки. Первого он зарезал притеснителя, врага; это хоть и преступно, но понятно; тут повод был; но потом уж он режет и не врагов, режет первого встречного и поперечного, режет для потехи, за грубое слово, за взгляд, для четки или просто: «Прочь с дороги, не попадайся, я иду!» Точно опьянеет человек, точно в горячечном бреду. Точно, перескочив раз через заветную для него черту, он уже начинает любоваться на то, что нет для него больше ничего святого; точно подмывает его перескочить разом через всякую законность и власть и насладиться самой разнузданной и беспредельной свободой, насладиться этим замиранием сердца от ужаса, которого невозможно, чтоб он сам к себе не чувствовал. <…> И случается это все даже с самыми смирными и неприметными дотоле людьми. Иные из них в этом чаду даже рисуются собой. Чем забитее был он прежде, тем сильнее подмывает его теперь пощеголять, задать страху. Он наслаждается этим страхом, любит самое отвращение, которое возбуждает в других. Он напускает на себя какую-то отчаянность, и такой «отчаянный» иногда сам уже поскорее ждет наказания, ждет, чтоб порешили его, потому что самому становится наконец тяжело носить на себе эту напускную отчаянность» . [1.1, Т.4, С. 87-88].
Философия и психология преступления, его мотивы стали центральной частью идеологии авторского повествования. Писатель стремился нащупать эту грань, которая отделяет обычного человека от преступника, часто невидимую, непредсказуемую. Одним из основных истоков преступления Достоевский видел социальное неравенство, несправедливость социальных отношений, деление людей на бедных и богатых. «Записки из Мертвого дома» стали в полном смысле социальным романом Достоевского, в котором он впервые вышел на осмысление и объяснение социально-политических проблем общества, в том числе посредством раскрытия причин и мотивов преступлений, причин поведения человека, приводящего его на каторгу.
Среди типологии преступлений, их причин и мотивов писатель особо выделял преступления, основание которых составили именно социальные причины. Некоторые герои Достоевского (Ломовы, дворянин-отцеубийца) попали на каторгу по наговору или по недоразумению; другие – за особо тяжкие преступления, в большинстве своем «политические» (бунт, эмоциональные состояния, вызванные социальной несправедливостью). Среди каторжников были пострадавшие за веру, бродяги, совершившие преступления (как правило, убийства) случайно. Небольшая часть преступников представляла собой закоренелых убийц, нравственных чудовищ, не подлежащих исправлению, «пауков в человеческом обличье».
Достоевский обстоятельно исследовал философские основы преступления. «Да, преступление, кажется, не может быть осмыслено с данных, готовых точек зрения, и философия его несколько потруднее, чем полагают. Конечно, остроги и система насильных работ не исправляют преступника; они только его наказывают и обеспечивают общество от дальнейших покушений злодея на его спокойствие. В преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивают только ненависть, жажду запрещенных наслаждений и страшное легкомыслие» . [1.1, Т.4, С. 15].
Достоевский говорил о нигилистическом, бунтарском начале в русском человеке, присущей ему всеобъемлющей потребности в отрицании, анархичности души. Состояние человека на каторге нередко выливалось в состояние катастрофичности, бунта, выплескивания воли за рамки даже искаженного арестантского бытия. С особой силой писатель поставил в Записках тему свободы. В заключении воля воспринималась как какое-то фантастическое явление, недостижимое в обычном состоянии. «…Вследствие мечтательности и долгой отвычки свобода казалась у нас в остроге как-то свободнее настоящей свободы. Арестанты преувеличивали понятие о действительной свободе… Какой-нибудь оборванный офицерский денщик считался у нас чуть не королем, чуть не идеалом свободного человека сравнительно с арестантами, оттого что он ходил небритый, без кандалов и без конвоя» . [1.1, Т.4, С. 230].
Состояние несвободы дополнялось внешними ее атрибутами – конвоем при хождении на работу и с работы, высоким забором вокруг острога, запиранием казармы с арестантами на ночь, установленным режимом поведения в казарме (спать дозволялось только на правом боку, запрещалось жечь ночью свет и проч.), одеждой и кандалами. Внешняя несвобода порождала состояние внутренней несвободы, при котором арестант свыкался со своей участью, с законами того мира, в котором он вынужден был находиться долгие годы. Свобода была для арестанта высшей, ни с чем не сравнимой ценностью, некоей абстрактной, плохо осознаваемой идеей, ради которой он жил и действовал. «А чего не отдашь за свободу? Какой миллионщик, если б ему сдавили горло петлей, не отдал бы всех своих миллионов за один глоток воздуха?» . [1.1, Т.4, С. 66].
Человеческое желание свободы нашло воплощение в сцене выпускания на волю степного орла. «Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли орла, зажав ему клюв рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до вала. Человек двенадцать, бывших в этой партии, с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу» . [1.1, Т.4, С. 194]. Ощущение свободы на каторге было настолько абстрактным, что не воспринимался в качестве свободы другой берег Иртыша, на стороне, противоположной той, где работали арестанты. Каторжный крайне остро чувствовал собственную несвободу. Данное состояние порождало понимание того, что человек слаб, ничтожен, бессилен в преодолении многого, что выходом из такого положения может быть смирение души, надежда, вера. Пребывание в Сибири, одиночество, оторванность от жизни, литературы, от культурных, образованных людей, давили Достоевского, иссушали его душу, обедняли чувства.
Смерть императора Николая I в феврале 1855 г., воцарение нового монарха, производство Достоевского в унтер-офицеры давали некоторую надежду на облегчение участи политического ссыльного [6.5, С. 218]. С начала 1856 г. Достоевский стал хлопотать о переводе в Европейскую Россию, ближе к культурным центрам. В письме к Э. И. Тотлебену от 24 марта 1856 года, Достоевский сообщал о своем желании «быть уволенным из военного званья и поступить в статскую службу <…> иметь позволение печатать» . [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 224-225].
Письмо было передано Э. И. Тотлебену в начале апреля 1856 г. через близкого знакомого Достоевского А. Е. Врангеля .[6.5, С. 221].
Хлопоты по делу Достоевского с участием Э. И. Тотлебена увенчались успехом: в сентябре 1856 г. Достоевский был произведен из унтер-офицеров в прапорщики «за оказанную им в службе ревность и прилежность». В апреле 1857 г. Достоевскому было возвращено потомственное дворянство. С возвращением права потомственного дворянства Достоевский тем самым получил разрешение печататься. Этого разрешения он ожидал в течение нескольких лет по выходе из каторги, оно сыграло исключительно важную роль в жизни писателя, получившего надежду на публикацию подготавливавшихся им новых произведений в центральных журналах. Более семи лет Достоевский был лишен самой возможности, надежды на издание своих литературных сочинений.
К осени 1857 г. тема свободы, теоретически, абстрактно осознававшаяся Достоевским, получила, наконец, вполне конкретное воплощение. Тема свободы человеческой личности продолжала интересовать писателя и в последующие годы. Он возвращался к ней в разных ракурсах, осмысливал с различных позиций.
Освобождение, как писал Достоевский в «Записках из Мертвого дома», могло возникнуть и в связи со смертью арестанта, как это произошло с Михайловым. «Но вот труп стали поднимать, подняли вместе с койкой; солома захрустела, кандалы звонко, среди всеобщей тишины, брякнули об пол… Их подобрали. Тело понесли. Вдруг все громко заговорили. Слышно было, как унтер-офицер, уже в коридоре, посылал кого-то за кузнецом. Следовало расковать мертвеца…» .[1.1, Т.4, С. 141].
Достоевский осудил острог как явление тотальной несвободы, уничтожавшее человека, его душу. «И сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо уж все сказать: ведь этот народ необыкновенный был народ. Ведь это, может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего. Но погибли даром могучие силы, погибли ненормально, незаконно, безвозвратно. А кто виноват? То-то, кто виноват?» . [1.1, Т.4, С. 231]. Достоевский одним из первых в истории отечественной социально-политической мысли поставил извечный вопрос российской жизни – «Кто виноват?» И пока только подходил к ответу на него, мучительно выискивая причины гибели человека, пути обретения человеческого содержания даже в состоянии безысходности. И в последующих произведениях писатель обращался к этой вечной теме.
Исследуя философию преступления, Достоевский неминуемо вынужден был обращаться к анализу причинно-следственных связей и отношений – к философии наказания. Если преступление у него чаще всего индивидуально, личностно, то за наказанием стоят представители государства, само государство, его политический курс. Писатель исследовал в романе образ палача-тирана, осуществлявшего наказания. В социальном основании личности палача, по мнению Достоевского, лежала власть над другими людьми. «Кто испытал раз эту власть, это безграничное господство над телом, кровью и духом такого же, как сам, человека, так же созданного, брата по закону Христову; кто испытал власть и полную возможность унизить самым высочайшим унижением другое существо, носящее на себе образ Божий, тот уже поневоле как-то делается невластен в своих ощущениях. Тиранство есть привычка; оно одарено развитием, оно развивается, наконец, в болезнь. Я стою на том, что самый лучший человек может огрубеть и отупеть от привычки до степени зверя. Кровь и власть пьянят: развиваются загрубелость, разврат; уму и чувству становятся доступны и, наконец, сладки самые ненормальные явления. Человек и гражданин гибнут в тиране навсегда, а возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен. К тому же пример, возможность такого своеволия действуют и на все общество заразительно: такая власть соблазнительна. Общество, равнодушно смотрящее на такое явление, уже само заражено в своем основании» . [1.1, Т.4, С. 154].
Писатель тонко подметил взаимосвязь социальных причин преступления личности и общества, эти преступления порождавшие и в определенной степени оправдывавшие. Он удивлялся несправедливости: почему за одно и то же преступление следовали различные наказания, порой существенно различавшиеся по срокам. Общество, порождавшее философию палачества, само больно тяжелой социально-нравственной болезнью невосприятия боли других людей. «Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке. Но не равно развиваются звериные свойства человека. Если же в ком-нибудь они пересиливают в своем развитии все другие его свойства, то такой человек, конечно, становится ужасным и безобразным. Палачи бывают двух родов: одни бывают добровольные, другие – подневольные, обязанные. Добровольный палач, конечно, во всех отношениях ниже подневольного, которым, однако так гнушается народ, гнушается до ужаса, до гадливости, до безотчетного, чуть не мистического страха» . [1.1, Т.4, С. 155].
И до периода ссылки Достоевский не был кабинетным, салонным писателем, окунался в гущу жизни, в самые глухие ее закоулки, был знаком воочию с бедностью, отчаянием, несправедливостью, подлостью, другими человеческими пороками. Но увиденное и прочувствованное в Сибири дало совершенно новые, невиданные ранее впечатления жизни, которых он, очевидно, не мог предположить. Их надо было не увидеть со стороны, извне, а пережить самому, прочувствовать изнутри. Об этом и писал он в письме к брату М. М. Достоевскому от 6 ноября 1854 г. – это надо было испытать. Достоевский прошел в каторге и солдатчине через все испытания, какие, возможно, могут выпасть в человеческой судьбе, он был близок к состоянию ада, описанного великим Данте, что выразилось в описании каторжной бани в «Записках из Мертвого дома». Да и вся жизнь на каторге была схожа с жизнью в аду.
Одним из ведущих мотивов «Записок» стала вечная для Достоевского философская тема соприкосновения жизни и смерти, их взаимодействия. Писатель ставил вопрос: что сильнее в человеке – стремление к жизни, к преодолению трудностей, испытаний, либо подавление личности, уныние, апатия, приближавшие человека к смертельному рубежу. На каторге ему встречались самые разные человеческие типы, однако больше было жизнелюбов, оптимистов, даже в суровых условиях острога находивших силы для поддержания жизни. На помощь самому Достоевскому, в течение четырех лет находившемуся на грани жизни и смерти (и физической, и духовной), приходило Евангелие, христианские законы-заповеди. В них он черпал жизненные силы для преодоления трудностей. Как явствовало из писем, написанных Достоевским в первые месяцы по выходу с каторги, он не был сломлен, сохранил в себе жизненную энергию для продолжения занятий литературным творчеством.
В марте 1874 г., вскоре после написания главы «Дневника писателя» «Одна из современных фальшей» Ф. М. Достоевский говорил Вс. Соловьеву: «…– Сибирь и каторга! Говорят: ужас, озлобление, о законности какого-то озлобления говорят! ужаснейший вздор! Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя понял, голубчик… Христа понял… русского человека понял и почувствовал, что и я сам русский, что я один из русского народа» . [5.6, C.17]. Соприкосновение с суровой действительностью уничтожило в Достоевском не только романтические настроения прежних лет, но и социалистические идеи и идеалы, разделявшиеся отчасти в ходе посещений кружка Петрашевского в Петербурге. В. Я. Кирпотин отмечал: «Он пришел в далекий край социалистом, и перед ним, с его недостаточно окрепшим миросозерцанием, с принудительной необходимостью встали многочисленные вопросы: как совместить все то, что было усвоено из книг, с реальным ходом вещей?» .[2.56, C.560].
«Записки из Мертвого дома» стали переломным произведением в творчестве Достоевского, отделив период литературных исканий 1840-х годов, пронизанный романтическими настроениями, от периода «зрелого» Достоевского – автора великих художественных сочинений. «Записки» по своему содержанию, социально-философским, общественным проблемам гораздо ближе к зрелому периоду творчества писателя; в них обозначились те социальные темы, которые получили развитие в сочинениях петербургского периода. «Записки» являются ценным источником, позволяющим проследить историю эволюции идейных, нравственных исканий писателя, изучить развитие его духовности.
Как писал в своих воспоминаниях А. П. Милюков, «Записки из Мертвого дома» производили потрясающее впечатление: в авторе их видели как бы нового Данта, который спускался в ад тем более ужасный, что он существовал не в воображении поэта, а в действительности» . [5.6, C. 272].
Особое место в творчестве Достоевского, в истории формирования его социально-политических взглядов в период пребывания в Сибири заняли две повести – «Дядюшкин сон» (впервые опубликован в журнале «Русское слово» в марте 1859 г.), «Село Степанчиково и его обитатели» (впервые напечатано А. Краевским в «Отечественных записках» в ноябре-декабре 1859 г.). Замысел этих не совсем свойственных для Достоевского произведений вызревал еще в начале 1856 г., когда писатель приступил к работе над комедией, переросшей затем в комический роман. «… До сих пор все писал отдельные приключения, теперь все сшиваю в целое», – отмечал он в письме к А. Н. Майкову от 18 января 1856 г. . [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 210].
«Дядюшкин сон» задумывался Достоевским как комедийное произведение. Сколько силы духа должно было присутствовать в нем, чтобы приступить вновь к художественному творчеству после двух лет выхода из каторги и года завершения солдатской службы. В повести Достоевского вновь воссоздавались гоголевские традиции – описание жизни жителей маленького провинциального городка Мордасова и появление в нем значительной фигуры князя К., вызвавшего переполох у горожан. Сюжет, весьма приближенный к гоголевскому «Ревизору».
В повести Достоевского нет ничего, что бы напоминало о четырехлетней каторге и солдатчине, она иронична, комична. Однако в ней продолжены прежние мотивы – влияние города, среды на образ жизни, мысли и чувства человека. Молодая девушка Зина противостояла бушующему обществу пошлости, низкой нравственности. Отсутствие в повести социальных мотивов объяснялось опасением писателя подвергнуться гонениям цензуры и длительным отсутствием литературного опыта. «Дядюшкин сон» стал первой пробой пера писателя после восьмилетнего перерыва. Сам Достоевский признавал эту свою вещь плохою. «Не нравится мне она (повесть. – Авт.), и грустно мне, что принужден вновь и вновь являться в публику так не хорошо, – писал он в письме к брату Михаилу от 13 декабря 1858 г. из Семипалатинска. – Грустнее всего то, что я принужден так являться. Есть и у меня в голове (и частию на бумаге) вещи, которыми я очень дорожу и которые, право, сразу бы мне составили имя… Но что делать? Нельзя то писать, что хочется писать, а пиши то, о чем, если б не надобны деньги, и думать бы не захотел. И для денег я должен нарочно выдумывать повести. А ведь это так тяжело» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 319].
И все же, несмотря на комедийный характер повести, в ней проскальзывали некоторые мотивы, получившие дальнейшее развитие в «Записках из мертвого дома». Это, например, фраза – «Тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». В данном контексте эта фраза относилась к семейным порядкам Марьи Александровны и ее мужа. Через несколько лет в «Записках из мертвого дома» она приобрела четкий социально-политический оттенок.
Повесть «Село Степанчиково» писалась Достоевским в 1858 г. одновременно с работой над повестью «Дядюшкин сон». Первую писатель завершил в середине 1859 г. и считал ее выше «Дядюшкина сна». Достоевского волновало отношение к его повести редактора журнала «Современник» Н. А. Некрасова, с которым во второй половине 1840-х годов в Петербурге он поддерживал литературное знакомство. Об этом Достоевский с волнением спрашивал своего брата Михаила: «... в сношениях с Некрасовым замечай все подробности и все его слова, и, ради Бога, прошу, опиши все это подробнее. Для меня ведь это все очень интересно» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 336]. Мнение Некрасова было тем более важно, что сам Достоевский достаточно высоко оценивал написанную им вещь: «Этот роман, конечно, имеет величайшие недостатки и, главное, может быть, растянутость; но в чем я уверен, как в аксиоме, это то, что он имеет в то же время и великие достоинства и что это лучшее мое произведение. Я писал его два года... Начало и средина обделаны, конец писан наскоро. Но тут положил я мою душу, мою плоть и кровь» . [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 326].
Некрасов, несмотря на ожидания Достоевского, повесть печатать отказался. Очевидно, сыграла роль слабая социальная ее сторона: накануне отмены крепостного права, когда русское общество было заряжено ожиданием крестьянской реформы, шли оживленные, острые дискуссии по поводу освобождения крестьян, Достоевский обошел эту тему. Отказ Некрасова печатать повесть в «Современнике» удивил Достоевского, считавшего, что в «Селе Степанчикове» «есть два огромных типических характера..., обделанных безукоризненно (по моему мнению), – характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 326]. Видимо, Достоевский переоценил значение своего нового произведения. Страну волновали новые идеи, от которых ссыльный Достоевский был далек. Отзыв Некрасова на «Село Степанчиково» оказался весьма категоричным и резким: «Достоевский вышел весь. Ему не написать больше ничего» . [2.26, C. 422].
На подобного рода оценке Некрасова сказалась, по всей видимости, оторванность Достоевского от общественно-политической жизни, настроений, преобладавших в обществе. Жизнь в Семипалатинске, в глуши, в отсутствие культурного общения не могли подвигнуть писателя к осмыслению злободневных проблем русской деревни накануне отмены крепостного права. Да и тема деревни, крестьянской жизни не была темой Достоевского, знавшего деревню, крестьянский характер по впечатлениям детства.
В повести «Село Степанчиково» писатель вывел столкновение двух главных героев – Фомы Опискина – жестокого, бессердечного человека, деспота, и, в то же время, ханжи, лицемера, издевавшегося с особой изощренностью над беззащитными окружавшими его людьми, в конце концов восторжествовавшего над своими противниками; и Егора Ростанева – человека открытого, сердечного, но нерешительного, безвольного даже в защите себя и своих близких, поэтому постоянно подчинявшегося Фоме. В столкновении этих характеров выигрывала жестокость, грубость, фальшь.
В повести получила отражение определенная эволюция идейно-политических воззрений Достоевского. Характеры героев повести мало связаны с характерами общественных отношений, с обстановкой дореформенной России. Уже здесь прозвучала идея неприятия насильственного действия даже в отношении такого мерзавца, как Фома Фомич. Раскрывая личность Фомы Опискина, В. Я. Кирпотин отмечал: «Опискин – это отчасти получивший власть добровольный шут Ползунков, но, что еще важнее, Фома Опискин – это вариант Голядкина, но Голядкина-удачника, Голядкина преуспевающего» .[2.56, С. 528].
Тиран Фома Опискин открыл новую страницу в социально-нравственной типологии Достоевского. Этот новый образ выписан более тщательно, детальнее, тоньше, чем образ Голядкина, тиранство Фомы более выпукло, наглядно, сильнее тиранства и жестокости Голядкина-младшего. Очевидно, на восприятии Достоевского сказался опыт познания внутреннего мира человека, почерпнутый на каторге, где писатель заглянул во все возможные закоулки человеческих отношений, внутреннего мира человека. В Фоме живет деспотическая страсть к постоянному унижению своих жертв, страсть эта утонченная, доведенная до «совершенства», садизма.
Еще одна социальная сторона повести Достоевского заключена в изображении явления добровольного рабства – нравственного унижения, взятого на себя Ростаневым и другими домочадцами, страдавшими от тиранства Фомы. Даже бунт Егора Ильича против Фомы носил половинчатый, стихийный характер и не был доведен до логического завершения – окончательного изгнания тирана Фомы из Степанчикова. Из-за слабости характера Ростанева тиран одержал нравственную победу, даже еще больше возвысившись над окружавшими.
Своими повестями «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково» Достоевский стремился преодолеть собственное «провинциальное отупление», возникшее в результате послекаторжной жизни в Семипалатинске, где отсутствовала культурная среда, столь необходимая для преодоления изоляции от литературной жизни. Писатель оставался в стороне от социально-политических дискуссий второй половины 1850-х годов, связанных с разнообразными подходами к реформированию России. Герои повестей на фоне возросшей политической активности общества представляли собой образы, скорее, прошлого, а не настоящего, а тем более, будущего. Достоевский замкнулся на нравственных, а не социально-политических характеристиках литературных образов.
Итак, сибирский период (начало 1850-х – июль 1859 г.) в творчестве Достоевского, в эволюции его социально-политических взглядов сыграл весьма значительную роль. Почти десять лет писатель находился в тяжелейших условиях каторги, солдатской службы, вне литературного процесса, оторванным от культурных центров, от контактов с близкими по духу людьми, это не могло не сказаться на личности Достоевского, его мировоззрении.
Несмотря на тяжелейшие условия жизни, сибирский период в творчестве Достоевского оказался весьма плодотворным не с точки зрения подготовки и публикации новых литературных произведений (писатель был лишен возможности даже читать книги, кроме Библии, в течение четырех лет каторги), а с точки зрения накопления новых идей, материалов, переосмысления прошлой жизни. Итогом стала его знаменитая «Сибирская тетрадь», в которую писатель записывал наблюдения в период каторги, военной службы. Эти материалы широко использовались им, в частности, при написании «Записок из Мертвого дома». Оценивая значение сибирского периода в творчестве Достоевского, исследователь В. Я. Кирпотин писал: «Сибирь породила в творческом сознании Достоевского много замыслов. Иные из них не проросли, другие нуждались, чтобы взойти, в иной почве, в иных впечатлениях, третьи на воле изменились до неузнаваемости или вовсе сменились новыми, более важными и зрелыми» . [2.56, С. 508].
Для нашего исследования интерес представляет в первую очередь процесс трансформации социально-политических воззрений Достоевского. Насколько каторга, солдатчина, тяжелейшие условия жизни изменили мировоззрение Достоевского? Вероятно, на этот сложный вопрос нет простого, однозначного ответа. Мыслитель оставил романтические настроения раннего творчества, свойственные многим его героям-мечтателям сочинений 1840-х годов. Суровая действительность разбила романтические идеалы Достоевского.
Сложнее обстояло дело с трансформацией его социально-политических идей. И до ареста Достоевский был, скорее, сторонником социализма инстинктивно, чем по убеждению, борясь (своеобразными приемами) не против общественного строя как такового, а против порождавшихся им несправедливостей, пороков, унижавших человеческое достоинство. В Сибири Достоевский понял бессмысленность, бесполезность противостояния государственной машине, которая в один момент может сломать человека, исковеркать его судьбу. Достоевский под влиянием каторги оставил социалистические мечтания, утопические идеи 1840-х годов. Тем более, начало либеральных преобразований Александра II со второй половины 1850-х годов, либеральные идеи были созвучны настроениям Достоевского, отвечали пониманию им целесообразности реформ сверху во избежание социально-политических потрясений общества, ведших к многочисленным жертвам.
В сибирский период, очевидно, можно говорить об окончательном торжестве православного христианства в мировоззрении Достоевского. До каторги писатель, воспитанный с детства на христианских традициях, еще не в полном объеме ощутил в себе христианское восприятие мира и человека в нем. В сибирский период христианские настроения стали определяющими в мировосприятии Достоевского, что вылилось в начальные оценки христианства на каторге в «Записках из Мертвого дома».
Не устаревшей представляется нам оценка эволюции мировоззрения Достоевского, предложенная В. Я. Кирпотиным. «... Не следует себе представлять, – писал В. Я. Кирпотин, – что в Сибири Достоевский просто отбросил все то, что привело его на каторгу, и заменил свой прежний духовный мир совершенно другим, не имеющим никаких точек соприкосновения с прежним. Достоевский находился все время в процессе, в котором причудливо переплетались старые сочувствия и антипатии, старые постановки вопросов с новыми полюсами тяготения и с вновь возникшими ответами» [2.56, С. 472].
Достоевский всю вторую половину 1850-х годов подготавливался к возвращению в полноценную творческую жизнь, к осмыслению своего нового места в русской литературной и общественной жизни. Отставание, происшедшее не по вине писателя, не могло не сказаться на его мировоззрении, восприятии новых социально-политических проблем. Настроения Достоевского конца 1859 г., когда писатель находился в Твери, были выражены в небольшой приписке в письме к М. М. Достоевскому от 9 октября 1859 г.: «Жизнь моя здесь ужасная...» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 352]. Силы были на исходе. А впереди – напряженная жизнь, работа, новый период творчества, связанный с Петербургом, с окончательным формированием социально-политических идей.
III Возвращение в Петербург (эволюция социально-политических идей
Ф.М. Достоевского в 1860-е годы)
1860-е годы стали важным периодом творчества Ф. М. Достоевского, периодом складывания целостной системы его социально-политических идей, продолжения и трансформации его прежних воззрений. Именно в этот период Достоевский сформировался как мыслитель, а его идеи приобрели характер цельного мировоззрения.
20 декабря 1859 г. после десятилетнего отсутствия Ф. М. Достоевский возвратился в Петербург. Начался самый плодотворный – петербургский период его творчества. За эти годы, несмотря на тяжелые испытания каторги и солдатской службы, писатель накопил огромный жизненный опыт, сумел возродить энергию для возобновления творческой деятельности. И он не только смог возобновить, но и поднять ее на качественно новый, еще не досягаемый ранее уровень.
1860-е годы в творчестве и в эволюции социально – политических идей Ф. М. Достоевского можно разделить на два периода. Первый охватывал 1861-1865 годы и был связан прежде всего с активной журналистской деятельностью – редактированием и изданием совместно с М. М. Достоевским журналов «Время» и «Эпоха» (после смерти брата в июле 1864 г. Федор Михайлович издавал журнал «Эпоха» один). Этот период был сопряжен с участием писателя в идейно-политической борьбе с революционно-демократическим (журнал «Современник»), с либеральным (журнал «Отечественные записки»), славянофильским (газета «День»), консервативно-охранительным (журнал «Русский вестник») течениями русской социально-политической мысли. Журнальная полемика принимала порой весьма острый, бескомпромиссный характер, ибо затрагивала глубочайшие, принципиальнейшие вопросы развития российского общества, государства, русского народа.
Социально-политические взгляды Ф. М. Достоевского в первой половине 1860-х годов отличались приверженностью к идеям почвенничества, державности, самобытности русского народа, которые разрабатывались и отливались в публицистических статьях на страницах издававшихся журналов «Время» и «Эпоха». Социальные мотивы получили отражение в значительных произведениях – романе «Униженные и оскорбленные» (1861 г.) и «Записки из Мертвого дома» (1861-1862 гг.), в повести «Записки из подполья» (1864 г.). Причем «Записки из подполья» были прямо направлены против революционно-демократических идей Н. Г. Чернышевского.
Начало второго периода связано с завершением издательской деятельности Ф. М. Достоевского и может быть определено второй половиной 1865 г. Это – один из наиболее сложных и в социально-политическом, и в житейском отношении отрезок петербургской жизни Достоевского, сопряженный со значительными материальными невзгодами после смерти М. М. Достоевского, с поиском новых духовных и социально-политических идей. Политические воззрения Достоевского приобретали все больший охранительный, консервативный характер, религиозную христианско-православную окраску, что уже в полной мере относилось к «Запискам из подполья».
В 1865-1866 гг. начался период написания больших романов – «Преступления и наказания» (1865-1866 гг.), «Игрок» (1866 г.), «Идиот» (1867-1868 гг.), социальная направленность которых очевидна.
Вместе с тем 1860-е годы подготавливали последний, заключительный период творчества Достоевского, формирования его социально-политической доктрины.
Идеологические ориентиры Достоевского рубежа 1850-1860-х годов были связаны с почвенничеством – общественно-политическим, литературным и социально-философским течением русской общественной мысли 1860-х годов. Почвенничество в значительной степени сформировалось уже в конце 1850-х годов в качестве самостоятельного идейного течения. В 1859 г. с циклом статей «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа «Дворянское гнездо» выступил А. А. Григорьев. В статьях прозвучала идея «почвы», почвенничества как нового теоретического направления литературной и общественно-политической мысли .[2.27, C. 326-327]. В последующих литературно-критических статьях Григорьева тема «почвы» получила дальнейшее развитие применительно к анализу творчества Н. А. Некрасова, Ф. М. Достоевского и др.
Почвенничество как социально-политическая и философская доктрина была положена Ф. М. Достоевским и его сподвижниками в основание идеологической платформы издававшихся братьями М. М. и Ф. М. Достоевскими литературно-публицистических, литературно-политических журналов «Время» (1861-1863 гг.) и «Эпоха» (1864-1865 гг.), стала предметом острых политических дискуссий первой половины 1860-х годов. Уже в объявлении об издании журнала «Время» в конце октября 1860 г. говорилось об идейной направленности журнала – «в примирении цивилизации с народным началом» [6.5, С. 298], хотя данное определение звучало весьма расплывчато и не выделяло новый журнал из среды других подобного рода изданий.
Самый пристальный интерес исследования социально-политических взглядов Ф. М. Достоевского первой половины 1860-х годов вызывает сам термин «почва». «Почва, – по пониманию Достоевского, - вообще есть то, за что все держатся и на чем держаться и на чем все укрепляются» .[1.1, Т. 10, С. 215]. «Почва» тесно связывалась Достоевским с народом, народным началом, воспринималась как исток народной жизни. Писатель ратовал за сближение с народом путем распространения в народе грамотности. В статье «Два лагеря теоретиков» он писал: «Народ оттого беден и голоден, что невысок у него... нравственный уровень, что он не умеет извлекать для себя пользу из тех огромных естественных богатств, какие у него под рукой. Значит, прежде всего нужно позаботиться об его умственном развитии» . » .[1.1, Т. 10, С. 215] Он считал необходимым для сближения с народом уничтожение сословных перегородок, сословных прав и привилегий, нравственно преобразоваться самим представителям высших сословий. «... Нужно открыть двери и для народа, дать свободный простор его свежим силам. Так мы понимаем сближение с народом» . [1.1, Т. 10, С. 215].
Еще раньше в «Ряде статей о русской литературе» [4.16, С. 1-34]. Достоевский использовал термин «почва» в связи с русским народным характером, разъясняя читателям позицию нового журнала . [1.1, Т.28, С.50]. «... «Почва» – это тот духовно-нравственный пласт общественно-политической жизни, на основе которого только и возможна встреча и органическое соединение интеллигенции и народа, образованности и народной нравственности; культуры и народности», – отмечал исследователь творчества Достоевского Ю.И. Селезнев . [2.90, С. 237].
Под почвенничеством как идейным течением 1860-х годов следует понимать совокупность разнообразных теоретических построений в рамках русского национального самосознания. «Почвенничество – литературное течение и направление общественной и философской мысли в России в 60-х гг. 19 в., основы мировоззрения которого восходили к идеям и концепциям, циркулировавшим в рамках т. н. молодой редакции журнала «Московитянин» (1850-1856)» .[3.20, C. 303].
Основополагающей была идея о «национальной почве» как основе социального и духовного развития России. В философском отношении почвенничество представляло собой консервативную форму философского романтизма, к которому относил себя А. Григорьев. Центральное место в теории занимало представление о «национальной почве», а нация являлась исходным принципом философской системы. «... Русская нация – необыкновенное явление в истории всего человечества» . [1.1, Т. 28, С. 54].
В последующих воззрениях Ф. М. Достоевского почвенничество получило религиозно-социальную окраску, воплощенную в христианском вероучении. «Вся история, – писал он, – как человечества, так отчасти и каждого отдельно, есть только развитие, борьба, стремление и достижение этой цели» . [1.1, Т. 10, С. 172]. Особую миссию спасения человечества Достоевский возлагал на русский народ, его религиозные верования. Размышляя над проблемами человеческого бытия, жизни и смерти, осмысливая собственный жизненный опыт, мужественно перенося потерю близких (в апреле 1864 г. скончалась жена, в июле того же года – брат), Достоевский неизбежно обращался к христианству, все более подчиняя свое миросозерцание христианским догматам. Воспитанный в духе христианского отношения к миру, к действительности, Достоевский все настоятельнее ощущал потребность целиком принять христианство, сделать его универсальным средством восприятия окружающего. В 1864 г. после смерти жены Достоевский впервые глубоко поставил вопрос о роли Христа в истории человечества, о его Богочеловеческой природе. «Христос весь вошел в человечество, и человек стремится преобразиться в я Христа как в свой идеал. Достигнув этого, он ясно увидит, что и все, достигавшие на земле этой же цели, вошли в состав его окончательной натуры, то есть в Христа. (Синтетическая натура Христа изумительна. Ведь это натура бога, значит, Христос есть отражение бога на земле)», – писал Достоевский в 1864 г. . [1.1, Т. 10, С. 174].
По-видимому, трудно с определенностью назвать точное время перехода Ф. М. Достоевского на позиции почвенничества. Эти взгляды вызревали постепенно, согласуясь с некоторыми духовно-нравственными позициями писателя второй половины 1840-х годов. Как концепция идея почвенничества получила оформление в начале 1860-х годов. Уже во второй половине 1860 г. в связи с подготовкой объявления об издании журнала «Время» Достоевский в основах разработал идеи почвенничества и его ведущие принципы . [1.1, Т. 28, С. 135-140]. В течение последующих лет концепция почвенничества развивалась писателем, обогащалась новыми подходами.
Во второй половине 1860 – 1870-х гг. почвеннические воззрения Достоевского все в большей степени наполнялись христианско-православным содержанием. В начале 1860-х годов христианские мотивы в творчестве писателя звучали довольно сдержанно. Не проявлялись они в полной мере в романах «Униженные и оскорбленные», «Записки из Мертвого дома», в публицистических, литературных статьях писателя. В почвеннических позициях Достоевского начала 1860-х годов основное место занимала идея державности России, ее самобытности, преимуществ социальных и духовно-нравственных характеристик русского народа в сравнении с западноевропейцами, что было обусловлено социальным содержанием переживаемой российским обществом эпохи, когда во всей мощи встал извечный вопрос – по какому пути развиваться России и русскому народу, какие идейные доктрины положить в основу развития. Тем более, либеральные реформы Александра II, последовавшие за отменой крепостного права, создавали для подобного рода дискуссий самые благоприятные условия.
Почвенничество ставило задачей объединить все идейно-политические течения тогдашней России вокруг идеи ее самобытности и самобытности русского народа, его ведущей роли в мировой цивилизации. «... Наша (теперешняя русская), заемная европейская цивилизация, в тех точках, в которых она не сходится с широким русским духом, не идет русскому народу. ... У нас есть свои элементы, свои начала, народные начала, которые требуют самостоятельности и саморазвития. ... Русская земля скажет свое новое слово, может быть, будет новым словом общечеловеческой цивилизации и выразит собою цивилизацию всего славянского мира. ... В элементах нашей народной цивилизации мы всегда видели признаки земщины, тогда как в европейской – признаки аристократизма и исключительности. ... Мы признаем, что мы, то есть все цивилизованные, по-европейски русские, оторвались от почвы, чутье русское потеряли до того, что не верим в собственные русские силы, не верим в свои особенности, падаем ниц, как рабы, перед петровской голландией, смеемся над словом «народные начала»... – писал Достоевский в статье «Ответ редакции «Времени» на нападение «Московских ведомостей» [1.1, Т. 10, С. 98-99].
Объединение сторонников различных идейных течений Достоевский предлагал на основании христианских законов: «Мы вовсе не такие почвенники, чтобы отвергать общечеловеческий идеал и, призывая к почве, – тупить людей, суживать их горизонт и стеснять горизонт. Мы потому, главное, не таковы, что христиане, вполне христиане. А первый догмат христианства – общность закона для всех, общность идеала, все братья», – писал он в записной тетради 1864-1865 гг. . [1.1, Т. 10, С. 92].
Наряду с выдвижением идеи о самобытности России, ее ведущей роли в эволюции человечества идеологи почвенничества обличали католический Запад, Западную Европу как социально-политическое и духовно-нравственное явление, хотя в то же время не отказывались от использования передовых идей запада для пользы России.
Основное отличие русского народа от немцев, англичан, французов, других народов Западной Европы Достоевский видел в утрате ими идеи «общечеловечности», объединявшей их «христианской связи» . [1.1, Т. 28, С. 54]. «…В русском характере замечается резкое отличие от европейского, резкая особенность, что в нем по преимуществу выступает способность высокосинтетическая, способность всепримиримости, всечеловечности. В русском человеке нет европейской угловатости, непроницаемости, неподатливости. Он со всеми уживается и во все вживается. Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и почвы. Он находит и немедленно допускает разумность во всем, в чем хоть сколько-нибудь есть общечеловеческие интересы. У него инстинкт общечеловечности» [1.1, Т. 28, С. 55]. Эти размышления, относившиеся к концу 1860 г., очевидно, и стали основной для эволюции концепции почвенничества.
Несомненно, доля истины в приведенных оценках русского народа есть. Однако присутствует его идеализация, восходившая своим началом к наиболее ранним периодам русской истории, особенно героическим ее страницам, связанным с победами русского народа над иностранными агрессорами (татары, германцы, шведы, французы и др.). С течением времени Достоевский все более противопоставлял русских западноевропейцам; последние все более подвергались уничижительной критике. Тому в значительной степени способствовала первая поездка писателя в Европу в июне-сентябре 1862 г. Еще до поездки Достоевский с предубеждением относился ко всему западноевропейскому, ставил его неизмеримо ниже всего русского. В результате поездки это мнение еще более укрепилось, несмотря на оговорку: «не считайте, что любить родину – значит ругать иностранцев и что я так именно думаю. Совсем я так не думаю и не намерен думать, даже напротив...» . [1.1, Т. 5, С. 55].
Очевидно, в собственном неприятии западноевропейского Достоевский оказывался чрезмерно жесток, бескомпромиссен, когда в любой оценке отдавал предпочтение русскому в сравнении его с европейским. «... К немцу надо особенно привыкать и что с непривычки его весьма трудно выносить в больших массах», – писал он в «Зимних заметках о летних впечатлениях» . [1.1, Т. 5, С. 54]. В оценке французов Достоевский воспроизводил характеристику Д. И. Фонвизина: «Рассудка француз не имеет, да и иметь его почел бы за величайшее для себя несчастье» [1.1, Т. 5, С. 50].
Критическое отношение Достоевского к Западу связывалось в первую очередь с отрицательным восприятием западничества как явления, подражательности Западу, навязыванию западноевропейских стандартов устоям русской жизни. С этих позиций мыслитель исторически осуждал западничество и политиков-западников (Петра I, например). Именно в эпоху глубинных преобразований Достоевский усилил критику западников, это иногда звучало и не во всем справедливо (например, критика Чаадаева). Достоевский стремился также своей критикой Запада, идеализацией русского народа разбудить доселе дремавшие в русском народе силы, доказать, ссылаясь на исторические примеры, способность русского народа двигаться по пути прогресса в авангарде других европейских народов. Применительно к первой половине 1860-х годов такая позиция Достоевского во многом была оправданной.
По всем идейным представлениям почвенничество было близко позднему славянофильству, хотя в ряде позиций отличалось от него. Сам термин «почва» не был принципиально новым в политическом лексиконе 1860-х годов, он использовался еще в 1847 г. славянофилом К. С. Аксаковым.
Оценивая исторические заслуги славянофилов, Достоевский в то же время не принимал ряд идейных позиций славянофилов. Так, он считал западничество таким же русским явлением, как и славянофильство, не отказывал Западу в прогрессе, цивилизации. Писатель высоко ставил творчество таких западников, как Белинский, Герцен, которых он знал лично и многие взгляды которых разделял.
В трактовке русской истории взгляды Достоевского также отличались от славянофилов. Достоевский не идеализировал допетровскую Русь («нельзя московскую, допетровскую жизнь признавать за истинное, лучшее выражение жизни народной»), не отрицал в полной мере реформ Петра I (идея Петра носила народный характер, но деспотизм, с которым проводились реформы, был антинароден). Достоевский требовал более конкретного отношения к земству, подчеркивал разницу в содержании земства XVI – XVII вв., когда центральная власть уже посягнула на их свободу, и земств первых веков русского государства.
В статье «Два лагеря теоретиков» Достоевский попытался четче определить отличия почвенничества от «московской теории» славянофилов. Резкость обвинений в ходе полемики, ее бескомпромиссный характер не позволяли Достоевскому признавать некоторые справедливые моменты, содержавшиеся в критике почвенничества. Соратник Достоевского в полемике со славянофилами А. Григорьев писал: «Славянофильство... не брало народ, каким он является в жизни, а искало в нем всегда своего идеального народа... Славянофильство в своем теоретическом ослеплении подавало руку шишковизму... Своего, идеального народа оно отыскивало только в допетровском быту и в степях, которых не коснулась до сих пор реформа» . [4.7, С. 176]. Подобного рода полемика вряд ли способствовала обнаружению истины.
И, тем не менее, несмотря на разногласия, Достоевский позже признавал близость своих взглядов идеям славянофилов. В письме к М. Н. Каткову от 25 апреля 1866 г. он признавался: «Откровенно говорю, что я был и, кажется, навсегда останусь по убеждениям настоящим славянофилом, кроме крошечных разногласий...» [1.1, Т. 28: Кн. 1. 154].
Своеобразие социально-политической концепции почвенничества заключалось в создании теории социального реформаторства, программы «постепенных» и «малых дел», вершиной которой объявлялось слияние «просвещенного общества» с народом в исконно русских формах организации быта, в первую очередь в земствах. Эта идея получила отражение в ряде публицистических статей Ф. М. Достоевского. В статье «Два лагеря теоретиков» Достоевский, оценивая реформы Петра I, делал вывод о неприятии русским народом навязанных сверху преобразований: «... Народ отрекся от своих реформаторов и пошел своей дорогой – врозь с путями высшего общества... Земство разошлось с служилыми сословиями. Последовавшие за петровской эпохой исторические обстоятельства только усиливали это раздвоение общества от массы народной. О народе – о главном – часто забывали, думали больше о самих себе» . [1.1, Т. 10, С. 15].
Средством достижения стратегической цели единения русского общества Достоевский полагал просвещение, которое относил и к основной массе русского народа, и к власть имущим. Эта идея, безусловно, носила утопический характер, исходя из авторской посылки об особости, «своеисторичности» русского общества, из идеализации реформ Александра II, которого писатель высоко ценил.
Почвенническая доктрина Достоевского не была целостной, носила во многом эклектический характер, хотя ее автор полагал свои взгляды новым словом в русской социально-политической и философской мысли. Отстаивая идеи почвенничества, Достоевский претендовал на третий путь – между революционными демократами и славянофилами – исторического развития России.
Возвращение Ф. М. Достоевского в Петербург произошло в период бурного общественно-политического подъема, вызванного ожиданием реформы отмены крепостного права, острыми политическими дискуссиями по поводу разнообразных подходов и оценок предстоящих преобразований. За время отсутствия Достоевского в столице, общественная жизнь резко переменилась: ушла в прошлое мрачная николаевская эпоха, в общественном сознании вызревали либеральные идеи, предвкушались крупные перемены во всех сферах общества. Писатель жадно ловил происходившие изменения жизни, соизмерял новое со своим накопленным опытом.
Достоевский активно включился в ход общественных споров, накопив за годы каторги и ссылки глубокие и обширные знания о чаяниях простых людей. Одним из первоначальных замыслов по возвращении в Петербург стало открытие собственного журнала, в котором можно было излагать собственные мысли и суждения. Идея издания собственного журнала оформилась у Достоевского еще в период сибирской ссылки. В письме к М. М. Достоевскому от 13 сентября 1858 г. Федор Михайлович писал из Семипалатинска: «У меня давно уже вертелась в голове мысль о подобном издании, но только чисто литературной газеты» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 135-140]. (очевидно, это отклик на сообщение М. Достоевского о программе еженедельного журнала, представленного в июне 1858 г. в цензурный комитет. М. Достоевский предполагал издавать политический и литературный журнал. – Авт.).
Новые настроения в петербургском обществе ускорили подготовку начинания. Накануне крестьянской реформы в столичных литературных кругах шли оживленные дискуссии по поводу освобождения крестьян. Не оставались в стороне от полемики и братья Достоевские. 18 июня 1860 г. М. М. Достоевский подал в цензурный комитет Санкт-Петербурга прошение о разрешении издавать журнал «Время» на основании утвержденной ранее программы, изменив срок выпуска с еженедельного на ежемесячный . 6 сентября 1860 г. было объявлено о подписке на журнал на 1861 г.
Приступая к изданию журнала «Время», братья Достоевские объявили весьма широкую программу, сохранив ее в неизменном виде в 1861 г. Она включала внутренние новости, иностранные новости, литературный отдел литературно-исторического и литературного характера, юмористические статьи, переводы иностранных авторов и др.
Центральной темой журнала «Время», как и других литературных журналов того времени, была подготовка крестьянской реформы, анализ ее содержания и последствий. Тема крестьянства была далека от Достоевского –городского писателя. Крестьянская тематика в идеализированной форме ставилась писателем в первой повести «Бедные люди» (воспоминания Вари Доброселовой о детстве в деревне), в повести «Село Степанчиково и его обитатели», где также мысли писателя были далеки от социальных проблем дореформенной крепостнической деревни. Однако насущность, острота вопроса заставляли поднимать его на страницах журнала.
Впервые Достоевский вплотную соприкоснулся с крестьянским вопросом находясь в Твери во второй половине 1859 г., когда либерально настроенные тверские помещики во главе с предводителем дворянства А. М. Унковским выдвинули наиболее прогрессивный в дворянских кругах проект «Положения о крестьянах» (август 1859 г.). Достоевский, знакомый со многими тверскими интеллигентами, оказался в курсе предреформенной политической борьбы. Эта борьба нашла отражение на страницах журнала «Время», в апрельской книжке которого появилась статья без подписи «19 февраля 1861 года», отражавшая позиции редакции, т. е. самого Достоевского. Содержание статьи сводилось к оценке реформы как величайшего исторического события наряду с крещением Руси, освобождением от татарского ига, реформами Петра Великого, Отечественной войной 1812 года. Главное значение реформы виделось автору в соединении разнородных частей народа в единое, гармоничное целое, в основе которого на одной почве создается единое целое – нация. Статья была проникнута пафосом, восхвалявшим реформу, начатую по инициативе лучших дворянских представителей.
В седьмой книге журнала за 1861 г. была напечатана статья Н. Н. Воскобойникова «Заметки по крестьянскому вопросу», посвященная роли третейских разбирательств в спорах между крестьянами и помещиками. Автор призывал добросовестных помещиков принимать на себя роль посредников в третейских судах, что способствовало бы знакомству крестьян с основными положениями реформ, разоблачало ложные слухи.
В осенних книжках «Времени» за 1861 г. публиковались заметки о противоречиях крестьянских и помещичьих интересов, появлявшихся в ходе начавшейся реализации реформы, нарушениях со стороны отдельных помещиков в отношении к крестьянам. В последнем номере журнала была представлена итоговая статья по крестьянскому вопросу, осуждавшая негативное проявление реформы, выступавшая в защиту крестьян.
При рассмотрении содержания и характера крестьянской реформы Достоевский уповал на возможность сближения различных сословий общества, преодоления социальных антагонизмов, становления нового этапа развития русского народа. Писатель возлагал большие надежды на верховную власть, позволившую начать отсчет народной жизни в новых условиях – самостоятельности и самодеятельности народа.
В первых номерах журнала «Время» за 1862 г. была продолжена дискуссия о крестьянской реформе в связи с позицией газеты «День» в защиту дворянства, попытками обосновать исключительное право дворян на ведущую роль в государстве. В мартовской книжке журнала «Время» была опубликована статья «Дворянство и земство (по поводу крестьянских толков)» без подписи, посвященная анализу исторической эволюции российского дворянства. Статья опровергала утверждение Б. Н. Чичерина об особых правах российских дворян. Автор статьи на место дворянства выдвигал земство, исходя из земского начала в истории российского государства. История земства восходила к традициям народного вече, земских соборов, общин, союзов, артелей, игравших значительную роль в русской истории. Главным мотивом статьи стала идея соединения дворянства с народом путем образования, просвещения последнего. Утопический, наивно-политический характер статьи был очевиден и вызывал критику со стороны демократических кругов.
В последующих номерах журнала «Время» анализ крестьянской реформы осуществлялся эпизодически в связи с усилением цензуры. В целом оценка крестьянской реформы журналом была положительная: реформа оценивалась как крупное историческое явление в жизни русского народа; при этом особо подчеркивалась роль императора Александра II. Реформа рассматривалась в качестве начала нового этапа в достижении единения российского общества. Вместе с тем журнал сочувственно относился к фактам угнетения, принижения крестьян помещиками, отстаивал их права, часто возмущенно писал о дворянском произволе.
Журнал «Время», выдвигая и отстаивая идею единения русского народа с общечеловеческой цивилизацией, основывал свою деятельность, опираясь на концепцию почвенничества, которую продвигали А. А. Григорьев, братья Достоевские и др. Особенно четко эта позиция прозвучала в третьем объявлении об издании журнала на 1863 г. Однако можно ли полностью характеризовать журнал «Время» как почвенническое издание?
В. С. Нечаева отрицала почвеннический характер и направленность журнала «Время», исходя из содержания публиковавшихся материалов и идейных взглядов сотрудников. По ее мнению, журнальные публикации не всегда соответствовали официальному курсу журнала, объявленному Ф. М. Достоевским, А. А. Григорьевым и Н. Н. Страховым [2.77, С. 314]. По всей видимости, нельзя однозначно определить содержание журнала «Время», причислить его только к почвенничеству. Содержание журнала выходило за идейные границы одного течения. То же самое можно сказать и относительно идейных взглядов сотрудников и авторов журнала. Среди постоянных авторов журнала были люди, по своим политическим взглядам близкие Ф. М. Достоевскому – Н. Н. Страхов, А. А. Григорьев, А. У. Порецкий, А. Е. Разин, Я. П. Полонский, А. П. Милюков и др., хотя, вполне естественно, не все они были единомышленниками, придерживались единых политических оценок и позиций, между ними возникали и серьезные разногласия, споры, противоречия. К сотрудничеству с журналом привлекались известные к тому времени литераторы Н. Щедрин, Н. Лесков, молодые писатели и поэты Вс. Крестовский, Н. Помяловский, М. Семевский, В. Костомаров и др. Все авторы придерживались разных идейно-политических позиций, поэтому мнение В. С. Нечаевой о характере журнала «Время» вполне оправданно. Очевидно и то, что за столь короткий срок и в столь сложное в социально-политическом отношении время издателям журнала было очень сложно оформить единое направление, как в литературно-публицистическом, так и в идейно-политическом плане.
О социально-политическом содержании журнала «Время» И. С. Аксаков писал в письме к Н. Н. Страхову от 6 июля 1863 г.: «Вы напрасно ссылаетесь на направление «Времени». Хотя оно постоянно кричало о том, что у него есть направление, но никто на это направление не обращал внимания. Оно имело значение как хороший беллетристический журнал, более чистый и честный, чем другие, но претензии его были всем смешны. Там могли быть помещаемы и помещались и хорошие статьи... – но все это не давало «Времени» никакого цвета, никакой силы. Ему не доставало высших нравственных основ, честности высшего порядка. Оно имело бесстыдство напечатать в программе, что первое в русской литературе провозгласило и открыло существование русской народности. <...> Все это волокитство за публикой, это желание служить и нашим и вашим, это трактование славянофилов свысока во «Времени»… Это уронило журнал в общем мнении публики...» . [2.77, С. 311-312].
Идеи почвенничества Ф.М. Достоевского и его единомышленников подвергались резкой критике со стороны революционных демократов Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, М.А. Антоновича и др. Особенно острой была литературно-политическая полемика с журналом «Современник». Ф.М. Достоевский полемизировал с «Современником» в своих статьях «Два лагеря теоретиков», «Журнальные заметки», «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах», «Чтобы кончить. Последнее объяснение с «Современником» и др.
В декабрьской книжке «Современника» за 1861 г. была опубликована статья молодого литератора М.А. Антоновича «О почве (не в агрономическом смысле, а в духе «Времени»)», остро критиковавшего «почвеннические» идеи братьев Достоевских и издававшегося ими журнала. Критика направлялась в первую очередь призыву Достоевского примирить народ и высшие, образованные сословия. Данный призыв оценивался как бессодержательная утопия, как набор прекраснодушных фраз, мешающих подлинному, революционному просвещению народа. Антонович отстаивал мысль о том, чтобы помочь народу, мало составить для него азбуку и читальник, а надо освободить его от гнета помещиков, обеспечить материальные условия народного быта, вести борьбу за улучшение условий жизни народных масс . [4.1, С. 180-188.]
На критику (во многом справедливую) молодого литератора Ф.М. Достоевский ответил эмоциональной статьей «Два лагеря теоретиков», опубликованной во втором номере журнала «Время» за 1862 г., главной идеей которой стал призыв к революционно-демократической интеллигенции сплотиться на единой основе «почвенничества». Со второй половины 1861 г. писатель от частной литературной перешел к жесткой социально-политической полемике с идеологами российского радикализма.
В определенной мере критика И. С. Аксаковым журнала братьев Достоевских была справедливой. Во многих случаях политическая полемика на страницах «Времени» сводилась к второстепенным вопросам общественной жизни, взаимные обвинения перерастали в оскорбления, уводя от сущностных, повседневных задач, силы растрачивались напрасно, не в интересах общего дела и общих целей. Будучи эмоциональным, легко ранимым, впечатлительным человеком, Ф. М. Достоевский все критические замечания, упреки принимал близко к сердцу, стремился ответить на мелочи, оставляя в стороне важные вопросы. Подобного рода полемика не производила благоприятного впечатления на общественность.
Жившему в течение десяти лет в отрыве от литературной и общественной жизни Достоевскому по возвращении в Петербург приходилось заново знакомиться с окружавшей его действительностью, новыми событиями и людьми. В обществе, в литературной среде укрепилось демократическое крыло, открыто отстаивавшее идеи крестьянского освобождения и революции. Революционно-демократическое крыло общественно-политической мысли группировалось вокруг журнала «Современник», резко полемизировавшего в первой половине 1860-х годов с «Временем» и «Эпохой» Достоевских.
Ожесточенная, доходившая до взаимных обвинений, оскорблений, полемика с идеологами радикализма приводила Ф. М. Достоевского к критике революционной теории и практики. В «Записной книжке 1863-1864 гг.» писатель прямо осуждал революционную партию: «Революционная партия тем дурна, что нагремит больше, чем результата стоит, нальет крови гораздо больше, чем стоит вся полученная выгода. (Впрочем, кровь у них дешева). <…> Вся эта кровь, которою бредят революционеры, весь этот гвалт и вся эта подземная работа ни к чему не приведут, и на их же головы обрушатся» . [1.1, Т. 10, С. 175].
Эти рассуждения писателя укреплялись в нем по мере развертывания в обществе революционной пропаганды, распространения, особенно в молодежной среде, революционных идей, призывавших к политическому насилию. Отвергавший насилие как средство переустройства общества, изменения человека, Достоевский не мог принять революционной идеологии и их носителей, даже если относился к некоторым из них с симпатией и уважением (Белинский, Добролюбов, Чернышевский). Приведенной выше фразой Достоевский поставил перед собой вопрос об отношении к революционному насилию и не принял его категорически.
Издание нового журнала, бурная социально-политическая деятельность совпали по времени с публикацией нового романа Ф. М. Достоевского «Униженные и оскорбленные» – первого литературного сочинения петербургского периода. Впервые о подготовке нового романа Достоевский упомянул в письме к А. И. Шуберт – жене друга Ф. М. Достоевского врача С. Д. Яновского от 3 мая 1860 г.: «Воротился я сюда (в Петербург. – Авт.) и нахожусь вполне в лихорадочном положении. Всему причиною мой роман. Хочу написать хорошо, чувствую, что в нем есть поэзия, знаю, что от удачи его зависит вся моя литературная карьера. Месяца три придется теперь сидеть дни и ночи. Зато какая награда, когда кончу!» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 9]. В письме к А. П. Майкову от 10 сентября 1860 г. Достоевский вновь упоминал о подготовке нового романа: «Я же приступаю к писанию и не знаю еще, что будет, но решаюсь работать, не разгибая шеи» [1.1, Т. 28: Кн. 1, С. 15]. Достоевский писал свой роман, постоянно отвлекаясь на политические статьи и заметки по вопросам политики, литературной критики, на редакторские дела по журналу «Время».
Публикация романа «Униженные и оскорбленные» началась с первых номеров журнала «Время» в 1861 г., но прерывалась в связи с тяжелой болезнью автора. Новый роман писателя носил сугубо социальный характер. Панорама социальной жизни была представлена в новом сочинении более обширно, чем в повести «Бедные люди», с большим числом социальных типов, представлявших различные сословия российского общества. С особой тщательностью, следуя собственной художественной традиции второй половины 1840-х годов, Достоевский описал образы героев, принадлежавших к «униженным и оскорбленным». Термин этот носил в первую очередь социальный, но не духовно-нравственный характер. Иван Петрович, Наташа, старик Ихменев, Нелли унижены и оскорблены высшим обществом, с которым всем им в большей или меньшей степени приходилось соприкасаться, терпя незаслуженные обиды и притеснения. В духовно-нравственном аспекте эти герои романа неизменно выше, чище представителей высшего света. В какой-то степени Достоевский идеализировал их, лишая даже малейших оттенков отрицательного, идеализировал их нравственную природу. Однако они уже далеко не те «бедные люди», с которых начинал свою профессиональную деятельность Достоевский, не способные к сопротивлению. Да, они смирились с обстоятельствами, социальными условиями жизни, терпели обиды, но вместе с тем отстаивали свои принципы, позиции (судебный процесс Ихменева с князем, попытка вызова князя на дуэль), не шли покорно ударам судьбы. Примечателен в этом смысле образ Маслобоева – героя, приходящего на помощь обиженным в их противостоянии высшему свету, как бы возвышавшемуся над всеми остальными персонажами романа, своеобразного российского Робин Гуда.
Иными художественными приемами рисовал писатель представителей высшего света, среди которых выделялся князь Валковский. В романе четко очерчена личность князя, его жизненные позиции. «Все для меня, – выражал он свое кредо – и весь мир для меня создан» . [1.1, Т. 3, С. 365]. Это выражение составило основание последующей концепции «вседозволенности», получившей выражение в романах писателя второй половины 1860-1870-х годов. Достоевский продолжил в образе князя тему двойственности личности: свои неблаговидные, подлые поступки он прикрывал красивой фразой, ратовал за справедливость, принципы чести, совести. Его позиция резко контрастировала с позицией «униженных и оскорбленных», выходивших нравственными победителями в жизненных схватках с князем, хотя эти нравственные победы давались слишком тяжелой ценой, даже ценой жизни (смерть маленькой Нелли).
Самым сложным в романе являлся образ одного из главных героев Алеши Валковского. С одной стороны, он близок лагерю «униженных и оскорбленных», стремится к соблюдению нравственных правил, по которым живут эти люди. Однако, с другой стороны, лишенный волевых качеств, слабый характером, Алеша постоянно попадает под негативное влияние отца, мечтавшего выгодно женить сына, получить в приданное три миллиона. Автор симпатизировал своему герою, наделял его такими качествами, как искренность, честность, совестливость; в то же время Алеша не знал жизни, был слабым и безвольным человеком, что в социальном отношении выводило его за пределы «униженных и оскорбленных».
Роман «Униженные и оскорбленные» получил всестороннюю оценку Н. А. Добролюбова, выступившего со статьей «Забитые люди» в девятой книжке журнала «Современник» за 1861 г. [4.11, C.99-149]. Добролюбов называл автора романа «замечательным деятелем» «гуманистического» направления 1840-х годов, а его сочинение лучшим литературным явлением нынешнего (1861. – Авт.) года [2.34, C. 228]. Вместе с тем критик считал, что роман Достоевского стоит «ниже эстетической критики», упрекая автора в том, что его герои неверны «человеческой природе» (речь шла об основных образах романа Иване Петровиче, князе Валковском, Наташе, Алеше, Маслобоеве). Добролюбов также считал неразъясненной социальную природу князя Валковского.
Достоевский в острой ответной статье на критику «Г-н – бов и вопрос об искусстве» [4.15, C. 165-205]. противопоставил пониманию человеческой природы Добролюбовым свое понимание. «... Мы связаны и исторической и внутренней духовной нашей жизнью и с историческим прошедшим и с общечеловечностью. Что ж делать? без того ведь нельзя; ведь это закон природы. Мы даже думаем, что чем более человек способен откликаться на историческое и общечеловеческое, тем шире его природа, тем богаче его жизнь и тем способнее такой человек к прогрессу и развитию» . [1.1, Т.18, С. 99].
В отличие от «Бедных людей» роман «Униженные и оскорбленные» в концовке своей не носил столь трагического характера, несмотря на смерть Нелли, фактическую измену Алеши Наташе. Главные герои объединились для дальнейшей жизни, совместного преодоления жизненных трудностей, защиты собственных прав. Роман «Униженные и оскорбленные» подготовлял почву для будущих великих романов второй половины 1860-1870-х годов.
Закрытие журнала «Время» не заставило братьев Достоевских отказаться от издательской деятельности. Объявляя об издании нового журнала «Эпоха», редакция заявляла о преемственности его с «Временем», о приверженности прежней направленности. «Мы уже слишком долго толковали о почве, о соединении общества с чисто народными, естественными его интересами, чтобы объяснять теперь еще раз направление нашего нового журнала», – подчеркивал Ф. М. Достоевский [1.1, Т.10, С. 113-114].
Однако в сравнении с содержанием журнала «Время» «Эпоха», особенно после смерти М. М. Достоевского, резко сбавила критический тон выступлений, что объяснялось усилением цензуры, спадом общедемократического накала общественной борьбы в середине 1860-х годов.
В этот период журнал «Эпоха» продолжал отстаивать тезис о народе, однако идеи «цивилизации», «европеизма» в их соединении с народным началом звучали здесь гораздо слабее. Обострилось неприятие Достоевским буржуазных порядков, образа жизни, особенно после поездок писателя в Западную Европу. Неизменным оставался и тезис о единении, слиянии общества в России.
Первые номера «Эпохи» за 1864 г. открылись публикацией нового сочинения Ф. М. Достоевского «Записки из подполья», представлявшего собой полемику с романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?» Герой Достоевского – «подпольный человек» – противоположность «новым людям» Чернышевского. Достоевский наделил своего героя антинравственными чертами в отличие от героев «Что делать?» Сами записки начинались откровениями подпольного «парадоксалиста»: «Я человек больной... Я злой человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень. <…> Нет-с, я не хочу лечиться со злости <…> Я уже давно так живу – лет двадцать. Теперь мне сорок. Я прежде служил, а теперь не служу. Я был злой чиновник. Я был груб и находил в этом удовольствие» . [1.1, Т.5, С. 99].
«Эпоха» продолжала почвеннические изыскания «Времени». В ноябрьской книге за 1864 г. в «Записках летописца» выражалась надежда на желательность в России «критического отношения к западной жизни и в умственной и во всякой другой сфере» . [4.14, С. 10]. В том же номере в статье «Литературные впечатления новоприезжего» (опубликованы под инициалами г. М. Ва) содержались высказывания относительно почвы: «... Обращение к почве есть спасение наше, сила и значение нашей литературы» [4.14, С. 13]. Истоки почвенничества, по мнению автора, уходили в XVIII век: «Со времени Ломоносова уже начинается стремление искать этот идеал на русской почве» [4.14, С. 12].
«Эпоха» продолжала идейные споры с представителями революционно-демократического и славянофильского лагерей. В среде революционных демократов появились новые люди: место Добролюбова, Чернышевского заняли Писарев, Антонович и др. Сотрудник «Эпохи» Н. Соловьев в статье «Теория пользы и выгоды» подверг разбору доктрину эгоизма Писарева и пришел к выводу о том, что «социалистическая безвредна и ограниченна» . [4.20, С. 14]. Критика взглядов Д. Писарева содержалась в статье Н. Соловьева «Бесплодная плодовитость» . [4.21, С. 14]. Не менее острыми были споры со славянофильской газетой «День», которая обвинялась в искажении российской истории .[4.14, С. 23].
Журнал «Эпоха», по мнению исследователей, оказался идейно и содержательно слабее своего предшественника. «Направление журналов Достоевских признавалось расплывчатым и туманным и потому, что ни «Время», ни «Эпоха» не заняли твердой позиции по отношению к существующей в журналистике расстановке сил, не примкнув решительно ни к одному из существовавших в ней ее влиятельных органов, по-своему оспаривая программу каждого. <…> «Эпоха» еще более усилила это впечатление идейной и политической аморфности. Нравственные начала выдвигаются в журнале как первостепенные и главенствующие в странном противопоставлении социальным и политическим как второстепенным. Эта линия журнала четко сказывалась не только в программных публицистических выступлениях Достоевского, но и в статьях ведущих критиков и публицистов Н. Н. Страхова и А. А. Григорьева» .
Основания для приведенного заявления существуют. Анализ содержания журнала «Эпоха» показал почти полное отсутствие на его страницах значительных художественных произведений, сильной публицистики, критики. Заявленное в объявлении об издании журнала не оправдалось. Журнал печатал второстепенных авторов. Значительная часть материалов была посвящена ушедшему из жизни в сентябре 1864 г. А. А. Григорьеву. Среди материалов о нем безусловный интерес вызывали воспоминания Ф. М. Достоевского, назвавшего своего соратника «наиболее русским человеком» . Во второй книге журнала за 1865 г. были опубликованы новые письма А. А. Григорьева .
Журнал «Эпоха» издавался в течение 1864 и первых двух месяцев 1865 г., после чего прекратил свое существование. В. С. Нечаева отмечала, что журнал «Эпоха» издавался в иных политических условиях, чем его предшественник, когда в обществе нарастал террор, менялся правительственный курс, усиливалась цензура, уменьшилось количество талантливых сотрудников журнала. В «Эпохе» не могло быть этой «свежести», не было и передовых молодых сил, как в первом журнале» .
Одной из причин прекращения издания журнала «Эпоха», выходившего чуть более года, оказалась неподготовленность братьев Достоевских (это в полной мере следует отнести и к изданию журнала «Время» в 1861-1863 годах) к столь сложному виду коммерческой деятельности, как издательская, где требовались, кроме художественно-публицистических способностей, еще и организаторские, коммерческие, которые в значительной мере отсутствовали у издателей журналов. Существенным образом повлияла и безвременная смерть в июле 1864 г. М. М. Достоевского, принимавшего на себя основную организаторскую и материальную нагрузку по журнальным делам. Одному Достоевскому не по силам было выполнять такой огромный объем свалившейся на него работы, учитывая колоссальную литературную и редакционную деятельность. Не последнюю роль в прекращении издания сыграла и финансовая проблема, нехватка денежных средств на покрытие расходов.
Тем не менее, значение издательской деятельности Ф. М. Достоевского было весьма велико. Во-первых, в журналах «Время» и «Эпоха» в значительной мере оформилась идейно-политическая доктрина писателя, доминировавшая в его творчестве в последующие годы. Во-вторых, в журналах издавались художественные и публицистические сочинения Достоевского, что важно само по себе. В-третьих, вокруг журналов братьев Достоевских сложился круг единомышленников, многие из которых оставались идейно близки писателю в течение многих лет. В-четвертых, издательская деятельность помогла Достоевскому глубже вникнуть в содержание происходивших в российском обществе социально-политических процессов, в ходе литературно-политической полемики четче очерчивать и отстаивать собственные позиции и оценки. В-пятых, журнальная деятельность, повседневное общение с разными людьми, представителями различных слоев общества давали Достоевскому обильную пищу для размышлений, создания глубоких художественных образов, легших в основу его великих произведений. Уже в образе Алеши Валковского из «Униженных и оскорбленных», опубликованных в журнале «Время», вызревали проблески характера будущего князя Мышкина, а, возможно, в какой-то степени и Алеши Карамазова.
В сложной, многогранной журнальной деятельности происходило формирование и дальнейшая эволюция социально-политических воззрений Достоевского, накапливание социального опыта в соприкосновении с действительностью, что, в конечном счете, вылилось в подготовку двух великих романов во второй половине 1860-х годов.
Важным событием в эволюции социально-политических воззрений Ф. М. Достоевского, открывшим новый этап в его творческой литературной деятельности, стало написание двух значительных произведений – романа «Игрок» (1866 г.) и романа «Преступление и наказание» (1865-1866 гг.). Последнее произведение открыло собой галерею великих произведений писателя.
Внешне роман «Игрок» далек от политической сферы. Действие его происходит в небольшом курортном немецком городке, где отдыхают представители разных европейских стран – французы, русские, англичане, немцы. На фоне различных типов европейцев, в основном представителей господствующих сословий, русский человек, даже самый ничтожный, бедняк, разночинец, живший за счет собственного труда, оказывался неизмеримо благороднее, честнее, нравственнее многих из окружавших его европейцев. Европейцы (французы, немцы), даже выходцы из высших сословий, нарисованы писателем с долей пренебрежения, иронии, лишены положительных человеческих качеств. В дальнейшем Достоевский развивал тематику противопоставления русских европейцам, а из его концепции почвенничества все дальше уходила мысль о необходимости соединить русское начало с общечеловеческой (европейской) цивилизацией.
Неотъемлемой частью социально-политической доктрины Достоевского стала бескомпромиссная критика социальных и нравственных пороков буржуазного общества. Данная традиция получила отражение еще в первых художественно-публицистических произведениях писателя второй половины 1840-х годов. («Бедные люди», «Господин Прохарчин», «Слабое сердце» и др.). В 1860-е годы эта традиция получила свое продолжение не только в противопоставлении бедности и богатства в нравственном плане. Писатель более глубоко проник в существо буржуазных отношений, в их социальный смысл. Он изучал последствия влияния проявлений капиталистической системы на личность, трансформацию личности, сами уродливые явления буржуазного общества – культ наживы, алчность, стяжательство, забвение подлинно человеческих отношений ради богатства и др.
В полной мере уродливость буржуазных отношений, деградация под их воздействием человеческой личности получила освещение в романе «Игрок», главный герой которого Алексей Иванович всецело поглощен пагубной страстью – игрой в рулетку, доходящей до сумасшествия, утраты контроля над собой и окружающим. Рулетка выступала в романе символом буржуазного общества, в котором судьба человека зависит от случая, везения, судьбы. Причем, рулетка победила не только слабохарактерных, но и волевых людей: бабушка – человек волевой, разумный, богатый и не нуждавшийся в деньгах, также стала жертвой роковых обстоятельств.
После первого заграничного путешествия летом 1862 г. Достоевский неоднократно выдвигал и анализировал актуальную тему жизни трудящихся в капиталистическом обществе. В «Зимних заметках о летних впечатлениях» писатель нарисовал картины жизни простых людей в Лондоне, Париже, делая это с большим сочувствием по отношению к этим людям. Оценки Достоевским положения рабочих в Англии были созвучны аналогичным в трудах Ф. Энгельса, Н. Шелгунова, А. Герцена. Не мог Достоевский дать иных оценок, ибо трудно было принять положение, в котором находился простой народ в европейских странах.
В «Игроке» писатель продолжил разработку темы богатства как явления в жизни человека, Ротшильда как воплощения богатства и счастья. Однако в его размышления неизбежно вкрадывался парадокс: богатство, выигранное в рулетку Алексеем Ивановичем, не сделало его счастливым, более того, оно усугубило тревоги, одиночество, он ждал с нетерпением, когда же, наконец, его любовница израсходует все оставшиеся деньги и он сможет стать свободным, вернуться в прежнее свое состояние. Стало быть, богатство не делало человека счастливым, не было синонимом счастья, наоборот, разрушало человеческую личность, меняло отношения с окружающими. Будучи сам азартным, доходившим до патологии игроком, писатель весьма тщательно выписывал внутреннее психологическое состояние игравших в рулетку, доходившее до болезни.
Роман «Игрок» был нужен Достоевскому не только для заработка (роман писался с 4 по 29 октября 1866 г. по заказу издателя Ф. Стелловского), но и для переосмысления собственного душевного состояния, самоанализа. Роман стал своеобразной биографией определенного этапа в жизни писателя (хотя многие сочинения Достоевского в той или иной степени носили характер биографичности), за которым последовали более глубокие духовно-нравственные раздумья.
В первой половине 1860-х годов общественная жизнь в России приобрела динамичный характер. Таким динамизмом не отличалась общественная жизнь ни в один из предшествовавших исторических периодов. Вслед за крестьянской реформой 1861 г. последовали крупные реформы в других сферах, ставившие стратегической целью превращение страны из дворянской монархии в буржуазную.
18 июня 1863 г. был принят «Общий устав императорских российских университетов», положивший начало реформе в сфере образования. В главе «Об учащихся» говорилось, что «в студенты университета принимаются молодые люди, достигшие 17-летнего возраста и притом окончившие с успехом полный гимназический курс...» . Данный устав позволял поступать в университеты представителям всех сословий, требовалось лишь наличие аттестата или свидетельства об образовании. Лекции могли посещать все желающие (при условии оплаты). Устав не предоставлял права поступления в университеты женщинам, но уже с 1869 г. стали открываться высшие женские курсы. Принятый устав был самым либеральным из всех университетских уставов дореволюционной России. Для малоимущих студентов устав предусматривал ряд льгот: отсрочка, уменьшение оплаты или полное освобождение от нее «на основании свидетельства о бедности и вследствие удовлетворительных занятий» .
После реформы в сфере образования с 1863-1864 годов в ряды русской интеллигенции получили возможность вступить представители всех сословий. Студент стал видной фигурой общественно-политической жизни страны. Многие герои романов Достоевского были студентами (Раскольников и Разумихин в «Преступлении и наказании»). И хотя немногие молодые люди смогли воспользоваться возможностью получить образование, они оказывали влияние на окружающих, общество, изменяли мир вокруг себя, людей. Увеличивалось не только количество образованных, но и возрастала потребность общества в образовании, образованных людях. Таким увидел русское общество Ф. М. Достоевский по возвращении в Петербург, таким он стремился воплотить его в своих произведениях.
В 1865-1866 годах Ф. М. Достоевский работал над романом «Преступление и наказание», ставшим первым в ряду великих романов писателя. Писатель приступил к работе в 1865 г., предполагая первоначальным название «Пьяненькие». Однако обстоятельства заставили сменить канву романа, переделав его из бытового в социально-философский.
Трагедия человеческой личности виделась Достоевскому на фоне нараставшего общественного кризиса. Вновь с неизбежностью вырастал извечный для России вопрос: куда идти и что делать? Вновь ожесточались споры по поводу национальных ценностей русского народа в новой социально-политической ситуации. Писатель предпринял попытку подойти к ответу на назревавшие социальные вопросы посредством рассуждений Родиона Раскольникова, возмечтавшего себя русским Наполеоном, имевшим право распоряжаться жизнями других людей. От этой социальной теории исходил в своем повествовании Достоевский.
Уголовный преступник, убийца, который должен вызывать справедливый гнев, негодование у читателя, предстает в романе как одинокий, измученный жизненными невзгодами, мятущийся человек, совестливый, честный. Он выносил и претворил в страшном преступлении свою теорию о сверхчеловеке, способном противостоять общественной системе, ее законам и нормам. В действительности его теория оказалась порочной, вступившей в острый конфликт с жизнью.
Роман «Преступление и наказание» глубоко социален и в этом отношении намного острее и глубже всех предшествовавших произведений писателя. На протяжении всего романа все без исключения его герои вступают в социальные конфликты, порожденные общественным строем, сталкиваются с нищетой, социальной несправедливостью, клеветой, обманом и т. п., возникающими вследствие порочности общественных устоев. Социальные конфликты человека с действительностью составляет основной смысл произведения: конфликт Раскольникова со старухой-процентщицей, его сестры – с Лужиным и Свидригайловым, конфликт в семье Мармеладовых с участием маленьких детей, богатых и бедных, униженных и др. Роман состоит из бесконечной череды конфликтов с трагическим переплетением человеческих судеб.
Основной конвой романа стал анализ психологического процесса преступления, мучительных рассуждений самого Раскольникова после убийства старухи и ее сестры. Одной из главных идей романа была идея вседозволенности, безнаказанности преступления. Раскольников в своей ведущей идее разделил общество на простых людей и тех, кому все дозволено. «Тварь ли я дрожащая или право имею...» – спрашивал Раскольников Соню . Эта проблема была весьма актуальна для российского общества, начинавшего жить в условиях действия новых судебных уставов с ноября 1864 г., принятых в рамках судебной реформы.
Раскольников в конечном счете пришел к краху собственной теории «сверхчеловека», не смог возвыситься над людьми, вынужден был признаться в содеянном преступлении и посредством каторги встать на путь духовно-нравственного очищения. Критерием очищения и нравственного возвышения писатель избрал Соню Мармеладову – одну из наиболее трагических фигур романа, вынужденную для преодоления нищеты стать на путь продажи тела. Глубина размышлений автора и заключалась в парадоксе – самое забитое и униженное существо, презиравшееся окружающими, внезапно превратилось в самое чистое и светлое явление, возвысилось в силу собственной нравственности и стала спасительницей многих (самого Раскольникова, каторжных, которые обожали Соню и др.)
Соня в романе наиболее цельно, устремленно проводила взгляды Достоевского на христианство. Ее жизнь – воплощение христианских ценностей, дававших возможность преодоления страданий, духовного воскресения. Она не мыслила себя без веры в Бога: «Что я без Бога-то была».
Социальные мотивы романа связаны не только с действующими героями. Сильно звучал и фон города-призрака Петербурга – «города полусумасшедших», по выражению Свидригайлова. «Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге» . Сам Петербург с его античеловеческими призраками разлагающе влиял на людей, давил и принижал их. Не случайно многие события романа разворачивались в районе Сенной площади – самого зловещего места Петербурга, где сосредоточивались антисоциальные элементы.
Социальность романа выражена в различных формах протеста против окружавшей героев действительности. Раскольников протестовал в особой форме посредством убийства, Мармеладов – беспробудного пьянства. Особо ярким оказался протест Катерины Ивановны, выплеснувшийся на улицы города, с участием маленьких детей. Свидригайлов в знак протеста покончил жизнь самоубийством. Во всех случаях человек оказывается бессилен перед обстоятельствами жизни.
Символом бунта в романе стал топор, принявший в определенной степени одушевленный характер, ставшей частью теории Раскольникова. Выбирая оружие для убийства, он остановился именно на топоре. Топор – крестьянское оружие, именно к топору призывали Русь радикалы-революционеры в прокламациях начала 1860-х годов.
Перед убийством старухи Раскольников испытывал страх, сомнения, нерешительность – «руки его тряслись». «Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила» . В преступление Раскольникова Достоевский со свойственной ему последовательностью ввел неземные силы, толкавшие человека на преступление: «Не рассудок, так бес!» «Господь спасает, бес губит!»
Топор превратился в символ революции, насилия в 1860-х годах. К топору призывал Н. Г. Чернышевский: «Наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ничто, кроме топора, не поможет!.. <…> К топору зовите Русь» . С подобным призывом обращался к народу и студент П. Зайчневский: «Мы издадим один крик «в топоры»; и тогда <…> бей императорскую партию, <…> бей на площадях <…>, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! <…> Тогда, кто будет не с нами, тот будет против; кто против – наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами» .
Достоевский не делал особых различий между революционерами, объединяя их единым термином «нигилисты». Его отношение к радикальным политическим деятелям было одновременно настороженным, скептическим, уничижительным.
Обнаружив в середине мая 1862 г. у дверей своей квартиры экземпляр прокламации «Молодая Россия», Достоевский решил посетить Н. Г. Чернышевского, жившего тогда на Большой Московской улице. Достоевский вспоминал об этом позднее: «Я застал Николая Гавриловича совсем одного <…> и он отворил мне сам. Он встретил меня чрезвычайно радушно и привел к себе в кабинет». Достоевский заговорил с Чернышевским о прокламациях и ее авторах, которых, по его мнению, «надо остановить во что бы то ни стало». «Ваше слово для них веско, и уж конечно, они боятся вашего мнения». В ответ на слова Чернышевского, что он «никого из них не знает», Достоевский возразил: «Но вовсе и не нужно их знать и говорить с ними лично. Вам стоит только вслух где-нибудь заявить ваше порицание, и это дойдет до них» . Достоевский пытался убедить Чернышевского остановить своим авторитетом нараставшее революционное движение.
В романе в связи с нарастанием социальной напряженности в российском обществе, началом политического террора показан образ нигилиста Андрея Семеновича Лебезятникова. Изображен он с значительной долей иронии, как впоследствии изображал революционеров в своих романах автор. «Этот Андрей Семенович был худосочный и золотушный человек, малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, – что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно» .
Под стать внешнему облику выведены в романе социально-политические идеи Лебезятникова, которые он пропагандировал. Писатель называл его «одним из самых передовых молодых прогрессистов», который выдвигал и отстаивал идеи о коммуне как новой форме организации общественной жизни, гражданской семье, пришедшей на смену существовавшей ранее, о фаланстерах Фурье (Достоевский сам во второй половине 1840-х годов разделял идеи фурьеризма) и т. п. Эти идеи осуждались писателем в середине 1860-х годов, а их носитель, по его словам, «действительно был глуповат. Прикомандировался же он к прогрессу и к «молодым поколениям нашим» – по страсти. Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом прирастают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все, чему они же иногда самым искренним образом служат» .
Достоевский, правда, еще только подбирался к образу революционера-нигилиста, еще только осмысливал данный социальный тип. Конечно Лебезятников карикатурен, смешон, глуповат, одномерен, но в то же время он реален, его идеи разделялись в обществе, он имел сторонников «в иных любопытных и баснословных кружках». Роль подобного рода людей возрастала, их боялись, даже в правящих кругах, они создавали атмосферу социального напряжения, угрозы, гибели, несли смерть и разрушение. Вот этих сторон нигилизма, основанных на разрушении, крови, смерти людей, Достоевский не мог принять ни при каких обстоятельствах.
В письме М. Н. Каткову от 25 апреля 1866 г. Достоевский разъяснял свои позиции в отношении к социализму: «Все нигилисты суть социалисты. Социализм (а особенно в русской переделке) – именно требует отрезания всех связей. Все они совершенно уверены, что на tabula rasa они тотчас же выстроят рай. Фурье ведь был же уверен, что стоит построить одну фаланстеру и весь мир тот час же покроется фаланстерами: это его слова. А наш Чернышевский говаривал, что стоит ему четверть часа с народом поговорить, и он тотчас же убедит его обратиться в социализм. <…> Все эти гимназистики, студентики, которых я так много видал, так чисто, так беззаветно обратились в нигилизм во имя чести, правды и истинной пользы! Ведь они беззащитны против этих нелепостей и принимают их как совершенство» .
Достоевский остался верен своей прежней традиции изображения капитализма и его следствий-символов. Один из них – Петр Петрович Лужин – преуспевающий предприниматель, деловой человек, который измерял ценность людей по толщине их кошелька. «Но более всего на свете любил и ценил он, добытые трудом и всякими средствами, свои деньги: они равняли его со всем, что было выше его» . С помощью денег Лужин стремился возвыситься над окружавшими его людьми, которых он презирал. И жениться он хотел на бедной девушке, которая всю жизнь была бы благодарна своему мужу-благодетелю.
Вместе с тем Лужин хотел идти в ногу со временем, быть близким к передовой молодежи, отчего он поселился в одной квартире с Лебезятниковым, надеясь впитать от него передовые идеи. Еще будучи в провинции, Петр Петрович, желая числиться в передовых, близких демократическим кругам, хотел «на всякий случай забежать вперед и заискать у «молодых поколений наших» <…> Нельзя ли, например, что-нибудь подустроить в своей карьере именно через их посредство?» .
Лужин трижды изгонялся на протяжении романа – первый раз Раскольниковым, второй – Дуней, третий – Лебезятниковым. Однако Лужин и подобные ему новые хозяева жизни – непотопляем, потому что нравственность его ущербна, она не воспринимает людей, а только деньги. У Лужина свои оценки, построенные на расчете, он готов на любую низость во имя собственного благополучия. Лужины в массовых масштабах порождались пореформенной Россией, становились типичными в российском обществе. Они приходили на смену Чичикову, чтобы воплотиться в Лопахине, героях-купцах Островского, Горького, Шишкова и др.
Во второй половине 1860-х годов Достоевский целенаправленно конкретизировал, оттачивал свои взгляды на социализм, социалистические идеи, отыскивал ту идейную систему ценностей, на которой основывал собственные воззрения. В «Записных тетрадях 1864-65 гг.» писатель один из разделов обозначил рубрикой «Социализм и христианство», столкнув в своих размышлениях две духовно-нравственных общественных системы. Утрата веры в Бога вела, по Достоевскому, к поиску новых идеалов, среди которых оказался социализм, рассматривавшийся как сугубо материалистически-вульгаризированное социальное явление – «дальше брюха не идут» . Критикуя революционеров 1860-х годов, Достоевский, безусловно, упрощал их воззрения: «... сапоги лучше Шекспира, о бессмертии души стыдно говорить и т. д., и т. д.» .
И вывод христианский: «Есть нечто гораздо выше бога-чрева. Это – быть властелином и хозяином даже себя самого, своего я, пожертвовать этим я, отдать его – всем. В этой идее есть нечто неотразимо-прекрасное, сладостное, неизбежное и даже необъяснимое» . Социализм же «не может себе и представить, как можно добровольно отдавать себя за всех, по его, это безнравственно. А вот за известное вознаграждение – вот это можно, вот это нравственно. А вся-то штука, вся-то бесконечность христианства над социализмом в том и заключается, что... христианин (идеал), все отдавая, ничего себе сам не требует» .
Именно в христианстве, по мнению Достоевского, и достигался человеческий идеал, человек восходил на вершину своего развития, в христианстве видел он «будущую жизнь» . Проповедью торжества христианства завершил писатель роман «Преступление и наказание»: «Под подушкой его (Раскольникова. – Авт.) лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей (Соне. – Авт.), была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь...» . Достоевский не подвел окончательно Раскольникова к христианству, однако сделал вывод о том, что преступления совершаются вне бога, на пути его неприятия, отрицания. Евангелие, по мысли писателя, должно помочь Раскольникову на каторге, как в свое время помогло самому Достоевскому. С веры началось духовное просветление и возрождение Раскольникова.
«Достоевский, – писал В. Я. Кирпотин, – уловил дьявольское очарование, дьявольский соблазн максималистского и волюнтаристского восстания против мира и показал бесплодие такого восстания, неизбежность его крушения» . Двойственность романа и его главного героя Раскольникова, революционный бунт и христианское смирение, преступление и неотвратимость наказания и составили ведущее социально-политическое содержание романа.
Начиная с романа «Преступление и наказание» христианские мотивы составили основную канву повествования, измерения человеческих отношений, героев сочинений, их поступков и мыслей.
Христианские мотивы романа вошли в противоречие с идеологией радикализма, пробивавшегося в пореформенном российском обществе. Идеи русского Наполеона, сверхчеловека, которому все позволено и который выступает истиной в последней инстанции, получили воплощение в труде видного теоретика народнического террора Н. К. Михайловского «Герои и толпа» (1882 г.).
Роман «Преступление и наказание» открыл новую страницу в творчестве Достоевского, в эволюции его социально-политических идей. Они эволюционировали в направлении христианского миросозерцания, через призму которого писатель стремился осмысливать социально-политические процессы современного общества. Эволюция социально-политических идей писателя совершалась в поисках новых художественных форм, соответствовавших новому времени. В. А. Туниманов назвал роман «Преступление и наказание» «самым художественно совершенным романом Достоевского» .
Во второй половине 1860-х годов после покушения на Александра II Дмитрия Каракозова 4 апреля 1866 г. в правительственном курсе произошел поворот к реакции. Правительство испугалось собственного либерализма, в первую очередь в сфере образования и печати. Реальные гимназии преобразовывались в реальные училища, их выпускникам был закрыт доступ в университеты. Сокращалось количество гуманитарных предметов, в гимназиях поощрялось механическое бездумное заучивание.
В переходный период русской истории, каким были 1860-е годы, Достоевский психологически, болезненно ощущал направления эволюции российского общества, тяжело воспринимал начало террора в стране. В письме к М. Н. Каткову от 25 апреля 1866 г. Достоевский отмечал: «... 4-е апреля математически доказало могучее, чрезвычайное, святое единение царя с народом. А при таком единении могло бы быть гораздо более доверия к народу и к обществу в некоторых правительственных лицах. А между тем со страхом ожидают теперь стеснения слова, мысли. Ждут канцелярской опеки. А как бороться с нигилизмом без свободы слова? Если б дать даже им, нигилистам, свободу слова, то даже и тогда могло быть выгоднее: они бы насмешили тогда всю Россию положительными разъяснениями своего учения. А теперь придают им вид сфинксов, загадок, мудрости, таинственности, а то и прельщает неопытных» .
Покушение Д. Каракозова на императора Александра II окончательно утвердило Достоевского как решительного, непримиримого противника любых форм нигилизма (социализма) во всех его проявлениях, будь то революция, бунт, террор и т. п. Эта тенденция в его художественных и публицистических произведениях неуклонно усиливалась.
Эволюция социально-политических взглядов Ф. М. Достоевского в 1860-е годы завершилась написанием второго из серии великих романов писателя – романа «Идиот». Писатель приступил к работе над романом в сентябре 1867 г., будучи в Женеве , завершил написание в январе 1869 г., находясь во Флоренции. Роман печатался в журнале «Русский вестник» Каткова с января 1868 года.
Роман «Идиот» стал важным этапом в эволюции социально-политических идей Достоевского, который впервые поставил перед собой неимоверно сложную задачу «изобразить положительно прекрасного человека». В письме к племяннице С. А. Ивановой от 1 января 1868 г. Достоевский объяснял это свое намерение: «На свете есть одно только положительно прекрасное лицо – Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо. (Все Евангелие Иоанна в этом смысле; он все чудо находит в одном воплощении, в одном появлении прекрасного)» .
О своем стремлении создать образ «положительно прекрасного человека» Достоевский писал в письме к А. Н. Майкову от 31 декабря 1867 г.: «Идея эта – изобразить вполне прекрасного человека. Труднее того, по-моему, быть ничего не может, в наше время особенно. <…> Идея эта и прежде мелькала в некотором художественном образе, но ведь только в некотором, а надобен полный» . Мучительно происходил поиск главного, первого героя романа, столь сложным представлялся его образ писателю.
В романе «Идиот» образ «положительно прекрасного человека» в понимании и изображении Достоевского во многом противостоял положительным героям произведений революционных демократов, в первую очередь романа Чернышевского «Что делать?», в котором героями были молодые люди, ставшие на путь революционной борьбы. Поиск положительного героя Достоевский вел в совершенно противоположном направлении. В том же письме к С. А. Ивановой он отмечал: «... Из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон Кихот. Но он прекрасен единственно потому, что в то же время и смешон. <…> Является сострадание к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному – а, стало быть, является симпатия и в читателе» .
В романе «Идиот» Достоевский еще ближе, чем в своих более ранних произведениях, подошел к привлекавшему его неизмеримой духовной силой образу Иисуса Христа. В черновых записях писатель настойчиво проповедовал образ Князя-Христоса. Князь Мышкин – христоподобный герой попал в мир, чуждый и его личному, и христианскому духу, полный безнравственных, эгоистичных людей, не только далеких от христианских идеалов и ценностей, но прямо противоположных им. Писатель попытался по идеалам Христа возродить в этом мире хотя бы единственную личность, воссоздать на этом фоне символ красоты внутренней (Мышкин) и внешней (Настасья Филипповна). Любовь христианская стала в романе мерилом истинности человеческих отношений, но она не смогла спасти никого из героев, а, столкнувшись с действительностью, привела их к нравственной, духовной и физической гибели. Созидание уступило место разрушению.
Князь Мышкин, выросший вне России, вернувшись в Россию как носитель высокого нравственного духа, христианского служения, столкнулся вплотную с множеством социальных проблем России 1860-х годов. Поведение, мысли и чувства князя не совпадали с обликом окружавших его людей, он постоянно находился в напряженном поиске правильных путей, соизмерял их со своими внутренними установками, отвергал или принимал в мучительной борьбе. Главная задача князя, по словам Достоевского, «восстановить и воскресить человека».
Христианские мотивы романа были еще более подчеркнуты обращением Достоевского к теме детей. Дети присутствовали во многих произведениях писателя, нередко были в них главными героями («Неточка Незванова», «Униженные и оскорбленные» и др.), но в романе «Идиот» детские образы вписались в канву христианской концепции. «... Пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие» (Лука, 18, 16). Рассказывая о своей жизни в Швейцарии, князь Мышкин вспоминал своих друзей-детей, с которыми он был очень близок душевно. «Ребенку можно все говорить – все... От детей ничего не надо утаивать, под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! И как хорошо сами дети подмечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего не понимающими, тогда как они все понимают. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет. <…> Через детей душа лечится...» .
Эти взгляды князя Мышкина в полной мере совпадали с взглядами Достоевского. Князь вырос среди детей, его чистая, светлая душа сродни детской душе, не омраченной нравственными пороками. Именно поэтому князь и дети отлично понимали друг друга, были близки духовно. Дети тянулись к князю, чувствуя, что он чист, не такой, как другие взрослые. Оставшись в детстве одиноким, лишенный родительской заботы и тепла, князь узнал горечь утрат, страданий, что сделало его чутким и отзывчивым в отношении к другим людям. Взрослым, выросшим в суровом и безжалостном мире, подчинявшимся жестоким законам, Лев Николаевич Мышкин казался человеком не от мира сего, ненормальным, идиотом, к тому же страдавшим тяжелой душевной болезнью эпилепсией. В подготовительных материалах к роману содержалась такая запись: «Отверженный с детства сын, Идиот страсть к детям получил. Везде у него дети» .
Образ главного героя-идиота выстроен в романе в двух объединенных плоскостях – внешней и внутренней. Внешне князь Мышкин в восприятии окружавших его людей – идиот, умалишенный, с которым они считались только из-за его титула и богатства, а за глаза надсмехались над ним. Внутренне сам князь также неуверен в себе, в нем шла мучительная борьба приспособления к новому, открывшемуся ему миру людей, его соотечественников. Многих из них он идеализировал, исходя из собственного душевного состояния. В конечном счете автор привел своего главного героя к душевному расстройству, он не выдержал соприкосновений с действительностью. «Князь сидел подле него (Рогожина. – Авт.) неподвижно на подстилке и тихо, каждый раз при взрывах крика или бреда больного, спешил провесть дрожащей рукой по его волосам и щекам, как бы лаская и унимая его. Но он уже ничего не понимал, о чем его спрашивали, и не узнавал вошедших и окружавших его людей» . Действительность оказалась сильнее, она победила, превратив князя в сумасшедшего, в идиота. Христианский идеал разбился о действительность и не смог победить ее. «Князь только прикоснулся к их жизни. Но то, что бы он мог сделать и предпринять, то всё умерло с ним», – писал Достоевский в подготовительных материалах к роману .
Сам князь понимал болезненность своего характера, чувствовал свою непохожесть на других. «Россия действовала на него постепенно. Прозрения его», – отмечал писатель в подготовительных материалах . Непохожесть на окружавших его людей, неизмеримо более высокая нравственность князя порождали его отчуждение от общества, способствуя в конечном итоге ускорению социальной и духовно-нравственной болезни, переросшей в тяжелый физический и психический недуг. «Идиот видит все бедствия. Бессилие помочь. Цель и надежда. Сделать немного. Ясная смерть» . Так крупным шрифтом выделил писатель 1 апреля свои мысли в подготовительных материалах к роману.
Находясь в течение четырех лет за границей, Достоевский напрямую соприкасался с капиталистической действительностью, критический анализ которой был продолжен им в романе. Сопоставляя Россию и Запад, писатель интересовался в первую очередь человеческой натурой, раскрывая которую он не мог не обратиться к анализу роли западной религии – католицизма. Главным недостатком ее он видел забвение человека, измену Христу ради материальных, земных выгод. В католицизме писатель не видел прочных религиозных и нравственных убеждений, западники, по его мнению, действовали в зависимости от конъюнктуры, ставя во главу мотивов своих действий власть и богатство.
Достоевский воспринимал идею католичества как ложную, противную идеалам истинного христианства. «... Католичество римское, – отмечал князь Мышкин, – даже хуже самого атеизма... Атеизм только проповедует нуль, а католицизм идет дальше: он искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного! Он антихриста проповедует... Римский католицизм, (верует, что без всемирной государственной власти церковь не устоит на земле… Римский католицизм даже и не вера, а решительное продолжение Западной Римской империи) и в нем все подчинено этой мысли, начиная с веры. Папа захватил землю, земной престол и взял меч; с тех пор все так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными, пламенными чувствами народа, всё, всё променяли за деньги, за низкую земную власть. И это не учение антихристово?! Как же было не выйти от них атеизму? Атеизм от них вышел, из самого римского католичества!» .
Достоевский проследил связь католицизма не только с европеизмом, атеизмом, но и с социализмом. Католицизм порождал атеизм, а тот был непосредственно связан с социализмом. «Атеизм прежде всего с них самих начался: могли ли они веровать себе сами? Он укрепился из отвращения к ним; он порождение их лжи и бессилия духовного!» . И далее: «Ведь и социализм – порождение католичества и католической сущности! Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в смысле нравственном, чтобы заменить собой потерянную нравственную власть религии, чтоб утолить жажду духовную возрождавшегося человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием! Это тоже свобода через насилие, это тоже объединение чрез меч и кровь!» .
В романе Достоевский противопоставлял католичеству истинную веру: «Надо чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знали! Не рабски попадаясь на крючок иезуитам, а нашу русскую цивилизацию им неся, мы должны теперь стать перед ними...»
Писатель считал порождением западничества и российский либерализм, анализу которого посвятил достаточно много места в романе «Идиот». Он рассматривал либерализм как искажение первозданных понятий, общепринятого человеческого начала и нравственности. Российский либерализм несовместим с русским началом. «Мой либерал, – говорил князь Мышкин, - дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё» .
Писатель отождествлял либералов и социалистов, приписывал им схожие взгляды, замыкавшиеся в конечном счете на неприятии России, русского народа. Эти идеи нашли отражение в письмах Достоевского к А. Н. Майкову от 16 августа 1867 г., 18 февраля 1868 г. и 21-22 марта 1868 г., в которых содержалась критика либералов и демократов России 1860-х годов, высказывались политические оценки происходивших в России событий.
В письме к А. Н. Майкову от 16 августа 1867 г. Достоевский критиковал атеизм либералов (Тургенева) и демократов (Герцена, Утина, Чернышевского), делая различие в том, что «последователи Чернышевского просто ругают Россию и откровенно желают ей провалиться (преимущественно провалиться!). Эти же, отпрыски Белинского (либералы. – Авт.), прибавляют, что они любят Россию. А между тем, не только всё, что есть в России чуть-чуть самобытного, им ненавистно, так что они его отрицают и тотчас же с наслаждением обращают в карикатуру, но что если б действительно представить им, наконец, факт, который бы уж нельзя опровергнуть или в карикатуре испортить, а с которым надо непременно согласиться, то, мне кажется, они были бы до муки, до боли, до отчаяния несчастны» . Достоевский упрекал Тургенева, оторвавшегося в течение долгих лет проживания за границей от России, в преклонении перед Западом, принижении России, «русизма». «... Нельзя не слушать такие ругательства на Россию от русского изменника...» .
Эту мысль Достоевский продолжил в письме к А. Н. Майкову от 18 февраля 1868 г. В нем Достоевский вновь резко критиковал русских либералов за принижения славянства, называл их «прежде «образованным обществом», отрешившимся от России, не понимавшим ее и офранцузившимся» . В запале полемики Достоевский причислил к лучшим представителям русского либерализма Белинского, определив его как «врага отечества сознательного», «ретрограда» .
Находясь за границей, Достоевский острее чувствовал Россию, переживал за русский народ, его роль в цивилизации писатель ставил неизмеримо выше европейских народов. «Всему миру готовится великое обновление через русскую мысль (которая плотно спаяна с православием...), и это совершится в какое-нибудь столетие – вот моя страстная вера. Но чтоб это великое дело совершилось, надобно чтоб политическое право и первенство великорусского племени над всем славянским миром совершилось окончательно и уже бесспорно» .
Достоевский анализировал место и роль политических течений ради главного вывода: Европа в силу особенностей своего развития придет к краху, к гибели. Россия же лишь переболеет. Ее роль – противостоять гибельному пути, спастись самой и спасти Европу, но спасти мирно, без насилия и революции. Писатель считал, что Россия будет судьей Европы. Достоевский не раз повторял: судите Россию не по тому, что она есть, а по тому, чем она хочет стать. Князь Мышкин, как и другие герои Достоевского, черпал силу в родной земле. Он вернулся в Россию из Европы и остался здесь.
Под влиянием проводившихся в России реформ Достоевский все более превращался в последовательного сторонника монархии. Писатель идеализировал преобразования Александра II, народную любовь к монарху. «... Наша конституция, – замечал он в письме к А. Н. Майкову от 21-22 марта 1868 г., – есть взаимная любовь монарха к народу и народа к монарху. Да, любовное, а не завоевательное начало государства нашего... есть величайшая мысль, на которой много созиждется. Эту мысль мы скажем Европе, которая в ней ничего ровно не понимает. Наше несчастное, оторванное от почвы сословие умников, увы! – тем и должно было кончить» .
Достоевский признавал, что за границей он стал окончательно «совершенным монархистом», отдавая заслугу русскому императору Александру II: «У нас если сделал кто что-нибудь, то, конечно, один только он (да и не за это одно, а просто потому, что он царь, излюбленный народом русским, и лично, потому что царь. У нас народ всякому царю нашему отдавал и отдает любовь свою и в него единственно окончательно верит. Для народа – это таинство, священство, миропомазание)» . Монархические идеи Достоевского со второй половины 1860-х годов стали неотъемлемой частью его социально-политических воззрений. «А нашему, а Александру дай Бог жить-поживать еще хоть сорок лет. Он чуть ли не больше всех своих предшественников, вместе взятых, для России сделал. А главное то, что его так любят. На этой опоре всё русское движение теперь, все перерождение основано, и только на ней» .
Резко критикуя западничество как образ мысли и действия, Достоевский стремился показать, что и за границей, вдали от России, он продолжал оставаться верным идеям почвенничества, не разрывал связей с Родиной и русским народом.
В романе «Идиот» Достоевский продолжил полемику с революционно-демократическими кругами 1860-х годов и их идеологией. Особо наглядно проявилась эта полемика в сцене посещения Мышкина «ложным сыном Павлищева» Бурдовским и его друзьями. Они изображены в романе в ироническом тоне, с пренебрежительным оттенком, каким писатель наделял героев, с противоположными его собственным идеям, как правило, представителей демократической молодежи. Чиновник Лебедев так характеризовал этот тип людей: «... Они не то чтобы нигилисты... они дальше нигилистов ушли-с. <…> Нигилисты все-таки иногда народ сведущий, даже ученый, а эти – дальше пошли-с, потому что прежде всего деловые-с. Это, собственно, некоторое последствие нигилизма... <…> А теперь уже считается прямо за право, что если очень что-нибудь захочется, то уж ни перед какими преградами не останавливаться, хотя бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с» .
Карикатурным было описание самих нигилистов: «Это был молодой человек (Бурдовский. – Авт.), бедно и неряшливо одетый, в сюртуке с засаленными до зеркального лоску рукавами, с жирною, застегнутою доверху жилеткой, с исчезнувшим куда-то бельем, с черным шелковым замасленным донельзя и скатанным в жгут шарфом, с немытыми руками, с чрезвычайно угреватым лицом, белокурый и, если можно так выразиться, с невинно-нахальным взглядом» . Под стать этому были описания друзей Бурдовского Докторенко, Келлера и Терентьева.
Идейные взгляды нигилистов Достоевский показал по содержанию статьи в газете под заглавием-девизом «Прогресс! Реформа! Справедливость!» Статья критиковала русскую аристократию (с намеком на князя Мышкина), вскрывала безнравственность ее поведения (особенно в наследственных и имущественных делах). Под этим скрывалось стремление путем подлога самим завладеть богатством, идя на любые преступления. К внешней карикатурной характеристике добавилась весьма нелицеприятная характеристика внутренних устоев нигилистов, пришедших шантажировать князя, вымогать у него деньги, использовавших гласность как общественное достижение. Достоевский продолжал прежнюю оценку нигилистов в качестве людей, не останавливавшихся в достижении поставленных целей ни перед какими средствами, включая безнравственные (мошенничество при вымогательстве денег у князя в данном случае).
Достоевский обвинял нигилизм высказыванием Лизаветы Прокофьевны Епанчиной: «Сумасшедшие! Тщеславные! В Бога не веруют, в Христа не веруют! Да ведь вас до того тщеславие и гордость проели, что кончится тем, что друг друга переедите...» .
Другая сцена, в которой писатель критиковал идеи революционных демократов, – толкование Лебедевым Апокалипсиса в день рождения князя Мышкина. Достоевский проявлял солидарность со своим героем Лебедевым, защищавшим религию как необходимую основу жизни общества, видевшим в религии спасение человечества. Религиозная тематика стала одной из центральных в романе, составила духовную основу повествования, раскрытия образов ведущих героев.
Одним из первых в истории русской политической мысли Достоевский поставил вопрос о разлагающей силе того общества, в которое вступила пореформенная Россия и которое он наблюдал во время путешествия в Западную Европу. Это было общество, ставившее на первое место в качестве ценности наживу, деньги, накопление капитала. Не принимая ценности капитала, Достоевский стремился противопоставить обществу человека в качестве духовно-нравственной ценности. Он выводил такие социальные типы, которые в наибольшей степени пострадали от власти капитала, были доведены до крайней нищеты и унижения. Достоевского всегда поражала мысль о том, что деньги, нажива оказывались гораздо могущественнее человека, человеческих отношений, не основанных на деньгах.
Эти идеи в полную силу зазвучали в романе «Идиот», особенно в сильнейшей сцене сжигания рогожинских денег (ста тысяч) Настасьей Филипповной. «Огонь, вспыхнувший вначале между двумя дотлевавшими головнями, сперва было потух, когда упала на него и придавила его пачка. Но маленькое синее пламя еще цеплялось снизу за один угол нижней головешки. Наконец тонкий, длинный язычок огня лизнул и пачку, огонь прицелился и побежал вверх по бумаге по углам, и вдруг вся пачка вспыхнула в камине и яркое пламя рванулось вверх. Все ахнули» .
Достоевский стремился доказать (в том числе и себе самому), что духовно-нравственные качества личности неизмеримо выше силы денег, наживы и т. п. Сам он в это время до болезненного состояния увлекался игрой в рулетку, проигрывал чаще, чем выигрывал, и находился в весьма тяжелом материальном положении. То, что Настасья Филипповна, далеко не высоконравственная (но в душе все же оставшаяся чистой) женщина, сумела противостоять великому искушению капитала, делало ее поступок еще более весомым.
Достоевский надеялся, что человечество когда-нибудь создаст общественное устройство, в котором человек, его ценности станут выше материальных начал, денег. В основе человеческих ценностей он полагал христианскую православную религию и ее высший идеал Иисуса Христа. Именно эту идею писатель стремился осуществить в романе «Идиот» - одном из самых сложных в мировоззренческом отношении среди романов Достоевского.
Завершив роман «Идиот» в январе 1869 г., Достоевский выражал неудовлетворенность от результатов своей работы. В письме к С. А. Ивановой от 25 января 1869 г. он отмечал: «... Романом я не доволен; он не выразил и 10-й доли того, что я хотел выразить, хотя все-таки я от него не отрицаюсь и люблю мою неудавшуюся мысль до сих пор» . Безусловно, в романе ставилось такое множество великих целей, глубинных задач, на которые было весьма затруднительно найти полный ответ, на это требовались продолжительные, неспешные раздумья. В письме к Н. Н. Страхову от 26 февраля 1869 г. он указывал: «Неужели фантастичный мой «Идиот» не есть действительность, да еще самая обыденная! Да именно теперь-то и должны быть такие характеры в наших оторванных от земли слоях общества, – слоях, которые в действительности становятся фантастичными. Но нечего говорить! В романе много написано наскоро, много растянуто и не удалось, но кой-что и удалось. Я не за роман, я за идею мою стою» .
В более поздних свидетельствах Достоевский высоко оценивал свой роман; в частности, в письме к А. Г. Ковнеру от 14 февраля 1877 г. он подчеркивал: «Вы судите о моих романах... Мне понравилось, что Вы выделяете как лучшее из всех «Идиота». Представьте, что это суждение я слышал уже раз 50, если не более <…> Я про «Идиота» потому сказал теперь, что все говорившие мне о нем как о лучшем моем произведении, имеют нечто особое в складе своего ума, очень меня всегда поражавшее и мне нравившееся» . Достоевский переживал за оценки романа именно потому, что в нем воплотились многие сокровенные мысли, к которым он подступался в течение целого ряда лет, не мог ранее выразить в цельности, последовательности и определенности по причине их глубинной сущности.
Общественно-политические взгляды Ф. М. Достоевского 1860-х годов, выраженные в концепции почвенничества, представляли собой попытки оформления целостного идейного направления. Достоевский вел поиск идей, которые способствовали бы объединению всего русского общества. Сама почвенническая доктрина в течение исследуемого периода не оставалась неизменной, ее структура отличалась изменчивостью, динамичностью. В первой половине 1860-х годов почвенническая доктрина отталкивалась от идеи державности России, русского народа, его особой роли в мировой истории. Национально-русская формула прогресса соединялась в почвенничестве с идеей всемирно-европейской цивилизации, в которых мыслитель видел путь России к возрождению. «Короткий, но чрезвычайно напряженный «почвеннический» период деятельности Достоевского закончился <…> Достоевскому не удалось соединить «западников» и «славянофилов» в новом и высшем синтезе, не удалось «вернуть» интеллигенцию на родную «почву», слить ее с народом в «бессословное единство», – писал В. Я. Кирпотин .
Во второй половине 1860-х годов под влиянием жизненных обстоятельств, общественно-политических условий и перемен в российском обществе в почвеннической доктрине Достоевского преобладающими стали христианские мотивы. Особенно наглядно приверженность писателя православию нашла отражение в романах «Преступление и наказание» и «Идиот».
Вместе с тем в этот период возросли антикатолические, антипапские настроения в социально-политических взглядах писателя, что в полной мере нашло отражение в романе «Идиот». Еще в «Записной тетради 1864-1865 гг.» Достоевский отмечал: «Папская власть падет. Может быть, падением поднимется и очистится, но не пойдет впрок... Нет веры в самом папе. В служителях церкви – разве суеверие» . И далее: «Католицизм (сила ада)» . Эта тенденция в полной мере воплотилась в проповеди князя Мышкина против атеизма и католицизма.
При всех положительных сторонах почвеннической концепции Достоевского (вера в Россию, русский народ, желание пользы Отечеству и т. п.) его социально-политические идеи 1860-х годов отличались отсутствием стройности, целостности, носили утопический характер прежде всего в стремлении обосновать достижение единства русского общества путем распространения просвещения, книжности во всех его слоях. Эту сторону идейной позиции Достоевского справедливо критиковали его литературно-политические противники, прежде всего революционные демократы.
В 1860-е годы Достоевский стал последовательным и принципиальным идейным противником революционных демократов, выступал с резкой критикой их политических воззрений и позиций, полемизировал с ними в публицистических статьях журнала «Время», выводил их карикатурные образы в художественных произведениях (Бурдовский, Докторенко, Келлер, Терентьев в романе «Идиот»). В этих сочинениях не содержалось глубоко научной критики взглядов и идей революционных демократов, содержание дискуссионных статей носило эмоциональный характер. Однако Достоевский прочно заявил о себе как о противнике революционной идеи, каковым он оставался и в последующие годы.
«Идеологическая и эстетическая эволюция, «умственное и нравственное развитие» Достоевского в предреформенный и послереформенный этапы развития русского общества – процесс многосоставный, неоднородный, осложненный многочисленными обстоятельствами. И очень замедленный», – справедливо отмечает В. А. Туниманов .
В целом период 1860-х годов в эволюции идейно-политических взглядов Достоевского подготавливал содержательно 1870-е годы – наиболее плодотворный, целостный период в творчестве писателя.
IV. Пророк в Отечестве (Социально-политические взгляды Ф.М. Достоевского 1870-1881 гг.)
1870-е годы стали вершиной художественного творчества и завершающим этапом эволюции социально-политических взглядов Ф. М. Достоевского. Выделение периода 1870-х годов в определенной степени условно – гранью между 1860-ми и 1870-ми годами в эволюции социально-политических идей писателя стал роман «Бесы» (1870-1871 гг.), в ходе написания которого Достоевский окончательно и бесповоротно перешел на позиции консервативно-охранительного лагеря.
В 1870-е годы Достоевским были написаны великие произведения – романы «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы», рассказы и очерки «Бобок», «Кроткая», «Сон смешного человека», «Мальчик у Христа на елке», «Мужик Марей», «Пушкин», знаменитый «Дневник писателя» и др., в которых окончательно оформились политические воззрения их автора.
1870-е годы в эволюции социально-политических идей Достоевского открылись романом «Бесы». Роман – первое и единственное сугубо политическое произведение писателя, он был написан в связи с конкретными событиями, стал политическим ответом на злободневные вопросы современности. Кроме того, писатель, проанализировав типичные черты революционеров, вывел общий социально-политический тип, его идеологию, во многом оказавшись пророком, предвосхитившим черты революционера и революций начала ХХ столетия.
О замысле написать новый большой роман Достоевский указывал в письме к А. Н. Майкову от 12 февраля 1870 г.: «Сел за богатую идею; не про исполнение говорю, а про идею. Одна из тех идей, которые имеют несомненный эффект в публике. Вроде «Преступления и наказания», но еще ближе, еще насущнее к действительности и прямо касается самого важного современного вопроса. Кончу к осени, не спешу и не тороплюсь» . В действительности творческий замысел романа «Бесы» Достоевскому удалось воплотить только к ноябрю 1872 г., когда роман был завершен, т. е. написание заняло почти три года. «То, что пишу, – отмечал Достоевский в письме к А. Н. Майкову от 25 марта 1870 г. (т. е. в самом начале работы над романом), – вещь тенденциозная, хочется высказаться погорячее. (Вот завопят-то про меня нигилисты и западники, что ретроград!) Да черт с ними, а я до последнего слова выскажусь» .
Достоевский первоначально не представлял всех сложностей работы над романом. Замысел произведения изменялся, писатель делал переработку уже готового текста. До весны 1870 г. роман «Бесы» понимался автором как памфлет на либералов-западников и современных революционеров-нечаевцев. Первоначальная форма политического памфлета перестала удовлетворять автора. Летом 1870 г. политический памфлет соединился с романом-трагедией – творческий и идейный замысел существенно преобразовался и расширился.
В письме к В. В. Кашпиреву от 15 августа 1870 г. Достоевский указывал на это обстоятельство: «Я думал наверно кончить его (роман. – Авт.) к концу лета. Написано было у меня уж до 15 листов. Во все продолжение работы роман шел вяло и под конец мне опротивел. Между тем от первоначальной идеи я отказаться не мог. Она меня влекла. <…> Теперь я решил окончательно: все написанное уничтожить, роман переделать радикально, и хотя часть написанного и войдет в новую редакцию, но тоже в радикальной переделке. Таким образом, я принужден начать работу почти всего года вновь сначала...» .
Эти же обстоятельства подчеркивались в письме к С. А. Ивановой от 17 августа 1870 г.: «Роман, который я писал, был большой, очень оригинальный, но мысль несколько нового для меня разрядка, нужно было очень много самонадеянности, чтоб с ней справиться. Но я не справился и лопнул. Работа шла вяло, я чувствовал, что есть капитальный недостаток в целом, но какой именно – не мог угадать. <…> И вот две недели назад, принявшись опять за работу, я вдруг разом увидал, в чем у меня хромало и в чем у меня ошибка, при этом сам собою, по вдохновению, представился в полной стройности новый план романа. Все надо было изменить радикально; не думая нимало, я перечеркнул все написанное (листов до 15 вообще говоря) и принялся вновь с 1-й страницы. Вся работа всего года уничтожена» .
Главной причиной замедления работы над романом стала сложность того социально-политического явления, за анализ которого принялся автор – изучение радикальных общественно-политических течений и идей России конца 1860 – начала 1870-х годов, которые интенсивно развивались в этот период в российском обществе. Только 7 октября 1870 г. Достоевский выслал из Дрездена в редакцию журнала «Русский вестник» М. Н. Каткова первую половину первой части романа, а в середине января 1871 г. была завершена работа над второй половиной первой части романа. Журнал приступил к печатанию романа в январе 1871 г.
Непосредственным поводом к написанию романа «Бесы» послужило конкретное событие – убийство 21 ноября 1869 г. слушателя Петровской земледельческой академии И. И. Иванова пятью членами тайного общества «Народная расправа» во главе с С. Г. Нечаевым. Первое сообщение об убийстве появилось в «Московских ведомостях» 27 ноября 1869 г. В дальнейшем газета следила за ходом дела, регулярно знакомила читателей с судебным разбирательством и с деятельностью организации Нечаева.
Достоевский, следя за делом по газетным публикациям, стремился отобразить в романе «то лицо, тот тип, который соответствует этому злодейству» . Однако не столько данное обстоятельство заставило взяться за раскрытие темы: «Эти жалкие уродства не стоят литературы» . В образе главного героя романа Николая Ставрогина Достоевский хотел изобразить «русское и типическое лицо» . В письме к А. Н. Майкову от 9 октября 1870 г. (т. е. когда отослано в журнал было начало романа) Достоевский в эмоциональном запале вновь обрушился на русских либералов, к которым отнес (в который раз) и Белинского. Желание либералами поражения русской армии и России в Крымской войне писатель объяснял сошествием бесов: «Но тут произошло то, о чем свидетельствует евангелист Лука: бесы сидели в человеке и имя им было легион, и просили Его: повели нам войти в свиней, и Он позволил им. Бесы вошли в стадо свиней, и бросилось все стадо с крутизны в море и все потонуло. Когда же окрестные жители сбежались смотреть совершившееся, то увидели бывшего бесноватого – уже одетого и смыслящего и сидящего у ног Иисусовых, и видевшие рассказали им, как исцелился бесновавшийся. Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те потонули или потонут наверно, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон эту пакость, которою ее окормили, и, уже конечно, в этих выблеванных мерзавцах не осталось ничего русского. ... Кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. ... Вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется «Бесы»...» .
Евангельскую притчу о стаде свиней, в которых вошли бесы, Достоевский избрал в качестве одного из эпиграфов романа.
На Достоевского жестокое убийство студента Иванова произвело тяжелое впечатление. Писатель, длительное время пребывая за границей, тяжело переносил разлуку с Россией, болезненно воспринимал известия о нарастании проявлений нигилизма в российском обществе. К тому же в этот период обострилось психическое заболевание – Достоевский тяжело страдал припадками эпилепсии, что еще более усугубляло восприятие известий из России.
История России, русского народа как носителя православной традиции, неоднократно подвергалась влиянию бесовщины. Во все времена, когда ослабевала вера, утрачивалась духовность, снижалась нравственность, Россия вступала в периоды смуты. Так происходило на рубеже XVI-XVII веков, когда впервые в полном объеме наша страна испытала состояние «порухи». Так происходило и после Первой мировой войны, в годы революций 1917 г. (вторая смута), с конца 1980-х годов (третья смута). Бесовщина у Достоевского – символ, знак духовно-нравственной трагедии народа, его перерождения. Не случайно известный исследователь творчества Достоевского Л. И. Сараскина назвала одну из своих монографий «Бесы» – роман-предупреждение» .
Изучая феномен «нечаевщины», писатель показал в романе содержание и основные идеи революционного движения в России, «нигилизма» во всех его разновидностях и проявлениях. Достоевский решал в романе ряд политических задач, одна из которых заключалась в стремлении разобраться в сложностях общественно-политической борьбы в пореформенной России, в показе внутренней сущности носителей революционной идеологии. С особой силой автор ставил вопрос о том, что сильнее в российской действительности – исконные самобытные начала русского народа, его православные традиции, или разрушительные идеи, «нигилизм», овладевшие частью общества во второй половине 1860-х годов? Ответ на этот вопрос и пытался дать Достоевский в своем романе.
Бесовство у Достоевского – социально-политическое и духовно-нравственное явление, проникшее в пореформенный период в русскую жизнь, угрожавшее ее устоям. Достоевский показал, что «нигилизм» («социализм») готовится к борьбе с властью (тем более, в России с 1866 г. начались террористические акции против императора Александра II, деятельность которого по преобразованию России писатель высоко ценил), с существовавшими порядками всеми возможными средствами. Цель «нигилистов» заключалась в том, чтобы посеять смуту, раздор в обществе, захватить власть в государстве. В романе выведена целая галерея представителей бесовства – Петр Верховенский, Алексей Кирилов, Николай Ставрогин, Шигалев, Эркель и др.
Лидер «бесовства» Петр Верховенский предлагал в романе четкую программу политических действий: «Мы проникнем в самый народ. <…> Мы сделаем такую смуту, что все поедет с основ. <…> Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. <…> И застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!» .
Характер бесовства у Достоевского – двоякий: с одной стороны, это часть общества, «нигилисты» 1860-х годов, звавшие Русь к топору, к борьбе против самодержавной власти, во многом не понятные писателю. К ним относились революционные демократы, с которыми полемизировал Достоевский на страницах издававшихся им журналов «Время» и «Эпоха», продолжившие их идейные построения народники разных мастей. Это бесы земные, воплощенные в человеческой сущности.
Другой тип бесов – представители темных сил, противостоящих Богу, силам добра, христианству, свету. Не случайно эпиграфом к роману, кроме евангельской притчи о стаде свиней, писатель избрал отрывок из стихотворения Пушкина «Бесы». «В поле бес нас водит видно, / Да кружит по сторонам».
Обе разновидности бесов близки друг к другу, составляли две стороны одной сущности: задача и тех и других – увести человека с истинного пути, отвратить от христианских ценностей. Бесы – представители темных сил появлялись и в других сочинениях писателя, в частности, в романе «Братья Карамазовы», когда черт являлся Ивану.
К бесам-революционерам Достоевский относился с определенной долей иронии, изображал их в карикатурном виде. Они не всегда выписывались в подробностях, выпукло, нередко давались штрихами, без деталей. Этих бесов писатель не воспринимал всерьез, но предостерегал общество от идущей от них опасности. К бесам настоящим Достоевский относился весьма серьезно, хотя в данном романе они явно не присутствовали, как в «Братьях Карамазовых», где темные силы присутствовали реально.
Отношение Достоевского к русской радикальной молодежи было весьма неоднозначным. По его мнению, российский нигилизм представал чужеродным, европейским явлением. В начале 1870-х годов писатель делал различие между «истинным нигилизмом» и презренной «нигилятиной». В «Дневнике писателя» за 1873 г. он отмечал: «Я сам старый «нечаевец» <…> Нет-с, нечаевцы не всегда бывают из одних только лентяев, совсем ничему не учившихся» . В подготовительных материалах к роману «Подросток» Достоевский указывал: «Нигилисты – это в сущности были мы, вечные искатели высшей идеи» . Поэтому содержание термина «нигилизм», «нигилисты» имело в восприятии Достоевского различные оценки, не всегда совпадавшие с общеупотребимыми в официальной печати, лексике.
По всей видимости, Достоевский в это время еще до конца не осмыслил феномен российского нигилизма, не ощутил полностью глубины проникновения радикальных элементов в российское общество.
В романе «Бесы» выведена целая категория различных по характеру, взглядам, образу действий революционеров. Едины они только в одном – в безнравственности, неприятии Бога, в противопоставлении божественной идее, христианской морали собственных представлений о человеке-бунтаре, хозяине своей судьбы, властелине мира без Бога. Герои романа – революционеры в разной степени уязвлены бесовством, подвержены бесовщине.
Главный подвижник революционной идеи, теоретик нигилизма в романе Николай Ставрогин: «... Он был все тот же... так же изящен, так же важен, так же важно входил... даже почти так же молод» . Его внешность резко контрастировала с его внутренним содержанием, с его идеями, нравственностью. Ставрогин разработал основной принцип революционной борьбы, гарантировавший против провалов: «... Подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать!» . Под стать этой идее и нравственный облик Ставрогина и финал его революционной деятельности – он покончил жизнь самоубийством. В предсмертном письме Ставрогин писал: «Я знаю, что мне надо бы убить себя, смести с земли как подлое насекомое; но я боюсь самоубийства, ибо боюсь показать великодушие. Я знаю, что это будет еще обман, – последний обман в бесконечном ряду обманов» .
Образ Петра Верховенского в романе сходен с личностью руководителя «Народной расправы» С. Нечаева. Это – образ революционера-разрушителя. Характерная его черта – презрение к людям, огромная жажда власти. Ради нее Верховенский шел на подлость, клевету, лжесвидетельство, на преступление. В своем герое Достоевский увидел верх беспринципности, вседозволенности, которые впоследствии, в начале ХХ века, вылились в такое явление, как азефовщина (Е. Ф. Азеф – один из лидеров партии социалистов-революционеров, руководитель ее боевой организации, террорист, организатор террора в России и в то же время являлся агентом царской охранки – явление чистой бесовщины). Верховенский открыто говорил о методах своей деятельности: «Я нарочно выдумываю чины и должности: у меня секретари, тайные соглядатаи, казначеи, председатели, регистраторы, их товарищи – очень нравится и отлично принялось» .
Еще одно проявление революционного бесовства у Достоевского – «шигалевщина». Шигалев – особый тип революционера, его политические взгляды – особое бесовство. Он – идеолог «бесов». Бесовство отражено в его внешности: «В жизнь мою я не видал в лице человека такой мрачности, нахмуренности и пасмурности. Он смотрел так, как будто ждал разрушения мира, и не то что бы когда-нибудь, по пророчествам, которые могли бы и не состояться, а совершенно определенно, так-этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого» .
Еще более мрачен внутренний мир Шигалева (в отличие от других героев романа у него отсутствуют имя и отчество, он обезличен). Его мировоззрение, представления о «системе устройства мира» представляли собой крайнее выражение нигилизма. Шигалев предлагал «в виде конечного разрешения вопроса – разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая...» . «... У него, – говорил о социальной системе Шигалева Петр Верховенский, – каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов <…> Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями – вот шигалевщина! Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина!» .
Шигалев не занимал ведущего места среди героев романа. Даже среди революционеров он держался в тени, появлялся от случая к случаю. Но его появления всегда связаны с нараставшим напряжением обстановки. Внешне непримиримый, он своими откровениями обострял атмосферу, приближал бунт, революцию, диктатуру, социально-политическую катастрофу. «...Систематическою обличительною пропагандой беспрерывно ронять значение местной власти, произвести в селениях недоумение, зародить цинизм и скандалы, полное безверие во что бы то ни было, жажду лучшего и, наконец, действуя пожарами как средством народным по преимуществу, ввергнуть страну... в отчаяние» .
Самым опасным в переустройстве общества по Шигалеву Достоевскому виделось то, что сам Шигалев считал свое учение единственно верным: «Кроме моего разрешения общественной формулы не может быть никакого» . Он претендовал на монополию на истину, не считаясь с возможными жертвами в ходе претворения в жизнь собственной доктрины.
Изображая русских революционеров 1860-х годов, Достоевский был уверен в том, что они не знают народ, не живут его интересами, оторваны от народной жизни, говорят не то и не про то и целое уже столетие. Достоевский видел необходимость возвращения на народную почву, уповал на реформы, проводившиеся Александром II, с которых действительно, по его мнению, началось изучение и познание нужд народных уже деятельно, в новой жизни, а не закрыто и отвлеченно, как прежде. Из этих преобразований, по Достоевскому, и рождался новый, «неслыханный слой русской интеллигенции, уже понимающей народ и почву свою». Случись Достоевскому дожить до 1 марта 1881 г., убийство Александра II стало бы для него тяжелым ударом.
Революционеры-бесы у Достоевского написаны с долей иронии, сострадания им, порожденного пониманием утопичности поставленных ими целей. Отринув Бога, они претендовали на истину, на обладание абсолютным секретом, как сделать народ счастливым, даже если это счастье достигалось путем насилия над людьми. Одним из революционеров, «помешанном на атеизме», являлся Кириллов. Он не признавал традиционного Бога. В его понимании стать Богом, значит «поднять низшее из высшего, довести свое несовершенство до божественного совершенства» . Кириллов – один из самых сложных и, возможно, не вполне завершенных образов романа. Самоубийство Кириллова – идейное по характеру. Им писатель уничтожил и те взгляды, которым следовал его герой, стремясь, очевидно, еще детальнее разобраться в своих собственных мироощущениях.
Известный исследователь творчества Достоевского Л. И. Сараскина подметила такую деталь: «Герои романа «Бесы», будто тяжелой болезнью, – поражены нелюбовью... Одни мучаются, что сами не любят, другие – что их не любят, третьим и вовсе любви не нужно» . Нелюбовь в романе противопоставлена христианской любви как нравственному идеалу писателя.
Вообще Достоевский очень аккуратно, настороженно относился к проявлениям любви, не разбрасывался ею, бережно копил в душах героев, чтобы затем выплеснуть на окружающих с неистовой силой, ломая устоявшиеся нормы и правила. По представлению Достоевского, Бог есть любовь, вокруг этой евангельской идеи строилась вся нравственная концепция мыслителя. Любовь у Достоевского носила христианский, всепрощающий, искупительный характер, она очищала и возвышала человека. Идеалом Достоевского были люди, близкие ему духовно, исполненные такой очистительной любовью. «Смирение любовное – страшная сила, изо всех сильнейшая, подобно которой и нет ничего» . Апогеем бесовства в романе на уровне нигилизма стало убийство студента Шатова, решившего прекратить сотрудничество с революционной организацией. Событие это было заимствовано Достоевским из реальной жизни по аналогии с убийством студента Иванова членами «Народной расправы». Все высокие политические и нравственные идеи, высказывавшиеся революционерами, завершились обычной, заурядной уголовщиной. Убийство Шатова – человека честного, совестливого, показало ничтожность всех, казавшихся ранее грандиозными, замыслов бесов-революционеров.
Достоевский был хорошо знаком с документами по делу об убийстве студента Иванова С. Нечаевым и его подельниками. Писатель хорошо распознал природу этих людей, которые руководствовались в жизни программными положениями нечаевского «Катехизиса революционера», основанного на античеловеческих, антихристианских идеях. Этих идей Достоевский не мог принять ни при каких обстоятельствах и своим творчеством активно боролся с ними, так как главным их содержанием было не созидание, а разрушение.
Достоевского по праву называют писателем-пророком. Многие стороны социально-политической жизни будущей общественной системы он предвосхитил за много лет до ее зарождения. Социальные потрясения XX века мыслитель предугадал, исходя из глубинного изучения процессов, происходивших в душах людей, героев его литературных произведений. Пророчества Достоевского были обоснованы социально и психологически. В романе «Бесы» Достоевский предвосхитил многие черты советского тоталитаризма XX века: принцип иерархического централизма с диктатурой центра; «наблюдать и замечать друг за другом», чтобы не было оппозиции; отчеты снизу вверх: «я нарочно выдумываю чины и должности»; внесудебные решения: «О, у них все смертная казнь и все на подписаниях, на бумагах с печатями, три с половиной человека подписывают» (решение о казни Шатова принималось членами тайной революционной организации); объединение членов кружка пролитой кровью; шпиономания; презрение к человеку; граничащая с уголовщиной политика; стремление посеять «смуту вселенскую»; нравственное разложение русского народа – «одно или два поколения разврата... неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь...» . Не современные ли российские СМИ подразумевал в данном случае великий мыслитель?
Подвергнув резкой, уничижительной критике русское революционное движение, Достоевский не делал различий между разновидностями революционно-демократической идеологии, различными ее направлениями. Им смешивались взгляды Белинского, Чернышевского, Серно-Соловьевича, идеологов российского народничества, террора, анархизма, Нечаева и др. Всех их писатель объединял под общим названием «нигилизма», нередко приписывал к нему и российский либерализм. Очевидно, Достоевский так и не сумел до конца разобраться в течениях российской радикальной политической мысли, в ее оттенках.
Безусловно, ни при каких обстоятельствах нельзя было ставить знак равенства между идейно-политическими воззрениями Чернышевского и Добролюбова, с одной стороны, и идеологами революционного народничества 1870-х годов, тем более его террористической разновидностью. Серьезной натяжкой было отнесение к либеральному лагерю революционного демократа 1840-х годов В. Г. Белинского. Находясь за границей, Достоевский не имел возможности детально разобраться во всех сложностях и тонкостях эволюции российской радикальной политической мысли, допускал ошибки в ее оценках. Писатель тяжело переживал разрушительные тенденции, которые несла с собой радикальная идеология, ее антихристианскую направленность. Всех последователей революционной идеи Достоевский мерил как представителей западного либерализма, социализма, атеизма, видел в идеях социализма идеологию, чуждую России и русскому народу.
Показывая нигилизм как явление, пришедшее в Россию с Запада, Достоевский некоторых героев романа «Бесы» рисовал с реальных людей. Так, Степан Трофимович Верховенский имел сходство взглядов с известным идеологом западничества Т. Н. Грановским. Западничество 1840-х годов Достоевский рассматривал в качестве предшественника российского нигилизма 1860-х годов, в частности, нечаевщины. К известному профессору-историку Достоевский отнесся предвзято, сравнив его с Верховенским-старшим, для которого были характерны такие черты, как краснобайство, лень, высокомерие, прекраснодушие на фоне трагических событий.
Другой образ романа Кармазинов – либерал по взглядам, был сходен с Тургеневым, с которым Достоевский идейно разошелся еще в 1867 г. из-за оценки романа «Дым». Неприязненные отношения с Тургеневым сохранялись до конца жизни. Достоевский обвинял Тургенева в слепом преклонении перед Западом, принижении России и русского.
Роман «Бесы» во многих отношениях оказался новаторским в творчестве Достоевского, в первую очередь постановкой сугубо политических проблем. Предшествовавшие романы и иные сочинения писателя носили в основном социальный характер, разоблачавший капиталистические устои общества, раскрывавшие негативное воздействие общества на человека, ломавшего нравственный уклад личности. «Бесы» – политическое сочинение, обличавшее революционеров, их взгляды.
Впервые в романе «Бесы» Достоевский вывел образ священника Русской Православной церкви Тихона, идеалом которого стал святитель Тихон Задонский, весьма почитавшийся писателям. Писатель хорошо знал православно-церковный мир, был близко знаком с многими его представителями, однако до романа «Бесы» среди героев художественных произведений Достоевского священнослужители отсутствовали.
Глава «У Тихона» из романа предполагалась последней, заключительной. Редакция «Русского вестника» отказалась публиковать уже набранную главу, хотя писатель переделывал текст, смягчая ее содержание. Сам Достоевский считал главу «У Тихона» смысловой, идейно важной. Он считал эту главу главной по смысловой ее нагрузке: только религия может служить оплотом общественной нравственности, мерилом всей жизни общества. В опубликованном виде данная глава так и не увидела свет. Поэтому образ православного священнослужителя оказался отложенным до романа «Братья Карамазовы».
В главе «У Тихона» Достоевский нарисовал картину посещения Ставрогиным старца Тихона – носителя православной идеологии и нравственности. Ставрогин исповедовался перед Тихоном, но исповедь ему не удалась, зло восторжествовало над добром. Писатель только приближался к осмыслению христианско-православного идеала.
В 1870-х годах Достоевский постоянно обращался к православной тематике. Он искал выход из общественно-политического, духовно-нравственного кризиса российского общества в христианстве, в православии. Тема «Достоевский и православие» не только обширна, она поистине неисчерпаема.
Поиск Достоевским духовно-нравственного идеала, смысла жизни происходил по многим направлениям: атеизм – религия; католицизм – православие; вера – безверие и п. п. В романе «Бесы» писатель вывел образ Кириллова – атеиста, богоборца, осуждавшего миропорядок, одержимого «неподвижной идеей» отрицания Бога. Противоречия, возникшие в сознании Кириллова, привели его к самоубийству: сознавать, что Бога нет и в то же время не стать самому Богом, это – бессмысленно; понявший это обстоятельство, должен непременно себя убить, чтобы доказать свое право стать человеко-Богом. Перед смертью Кириллов решил оговорить себя – взять ответственность за убийство Шатова. Под диктовку Петра Верховенского он написал записку-самонаговор. Кириллов взял на себя преступление «бесов». Образ Кириллова – один из самых сложных в романе, понадобился Достоевскому для того, чтобы показать, что наказание постигает зачастую не виновных, не преступников, а безвинных.
Кириллов далеко не упрощенно воспринимал Бога, не просто не верил: «Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня Бог всю жизнь мучил...» Достоевский, как и его герой, также весьма сложно шел к Богу, долго искал, метался, подвергал Божественную истину разного рода сомнениям, размышлял о бессмертии, Богочеловеке, грехе, искуплении, виновности и прощении, о жизни и смерти и проч. В анализе воззрений Кириллова о Боге и вере слышны были отголоски воззрений самого писателя. Рассуждения Кириллова о Боге подготавливали «бунт» Ивана Карамазова.
Достоевский не создал в своих произведениях положительного православного учения, не выразил в полной мере его духовную сущность. Из двух главнейших ипостасей отношения Господа к людям – милосердия и правосудия, – писатель отдавал неизменно предпочтение милосердию, страдая о маленьком человеке – униженном и оскорбленном, забитом жизнью, забывая о Божием правосудии, без которого невозможно искание духовной истины.
В начале 1870-х годов Достоевский только приступил к осмыслению феномена православия в своих художественных произведениях. Осмысление это не было простым. Примечательна в этом отношении уже упоминавшаяся неизданная глава «У Тихона», в которой впервые героем повествования стал православный священник. Образ этот оказался не совсем удачным, что, по всей вероятности, и послужило причиной отказа редакции «Русского вестника» М. Каткова опубликовать набранный материал. Во время работы над «Бесами» писатель, по мнению В. Малягина, «еще очень поверхностно представлял себе монастырскую и вообще церковную жизнь» . Поэтому священника Тихона писатель называл то архиереем, то «отцом Тихоном» (обращение к простому священнику), то святителем (так принято называть уже прославленных архиереев после их смерти).
У Достоевского не получилось написать образ Тихона «величаво», подобно его месту и роли в Православной Церкви. Автор признавался, что «страшно боялся» своего героя, боялся взяться за непосильную задачу. Тихон в изображении писателя получился обыкновенным, простым человеком – «высокий и сухощавый человек лет пятидесяти пяти, в простом домашнем подряснике и на вид как будто несколько больной, с неопределенной улыбкой и с странным, как бы застенчивым взглядом» . «... По слабости ли характера или «по непростительной и не свойственной его сану рассеянности», не сумел внушить к себе в самом монастыре, особливого уважения» .
Достоевский вывел две противоположных личности – великолепный, внешне вышколенный Ставрогин – красавец, уверенный в себе человек, но внутренний бес, пришедший не столько исповедоваться, сколько ощутить свое превосходство над священником; Тихон – пожилой, больной человек, без шика, простоватый, но одержимый внутренней силы, «психолог», по выражению самого Ставрогина. Грех и искупление, бес и Бог, зло и добро, преступление и наказание вновь вошли в соприкосновение, в отчаянную и бесконечную борьбу с великим смыслом спасения человека через всепрощение. В конечном счете в романе (не в главе «У Тихона») бес проигрывает Богу, зло наказуется, добро торжествует, но не прямо, а через цепь тяжелых испытаний. Тихон стал предвестником странника Макара Ивановича в «Подростке», старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»
Образ священника Тихона в романе не получил целостного, полного воплощения, выписан фрагментарно, подан в связи с исповедью главного героя Ставрогина. Достоевский еще не был готов к изображению священника такого уровня и масштаба, глубокой духовности. Эта духовность показана не на том уровне, на котором надлежало делать это такому мастеру, как Достоевский.
В этот период писатель проявлял интерес к православию, его истории, догматике в связи с историей и состоянием России. Продолжая начатые в романе «Идиот» традиции, Достоевский противопоставлял Россию Западной Европе, православие – католичеству, обвинял последнее в искажении христианства. Ослабление христианства на Западе мыслитель связывал с распространением в странах Западной Европы революционных идей, либерализма, социализма, атеизма. В католичестве он видел в большей степени не христианскую религию, не веру, а политику завоевания, покорения мира, как было это во время Римской империи.
Достоевский продолжал отстаивать свою стратегическую идею о русском народе – «едином народе богоносце». «Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых и великих богов», – говорил Шатов .
В письме к А. Н. Майкову от 9 октября 1870 г. Достоевский отмечал: «Все назначение России заключается в православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа. Все несчастие Европы, все, все безо всяких исключений произошло оттого, что с Римскою церковью потеряли Христа, а потом решили, что и без Христа обойдутся» .
Роман «Бесы» был негативно встречен радикальной критикой: особенно острыми стали статьи Н. Михайловского в «Отечественных записках» , П. Ткачева в «Деле» , которые обвиняли Достоевского в нетипичности изображения в романе революционного движения и его представителей. Наоборот, охранительная печать давала положительные оценки . Правда, после 1873 г. полемика вокруг романа стала постепенно угасать, рецензии на роман появлялись эпизодически, в связи с выходом и анализом других художественных произведений.
Исследователи называют роман «Бесы» «неуслышанной книгой» . Причина коренилась, на наш взгляд, в непонимании пророческой сути произведения, которую заслонило художественное повествование, литературная канва. Пророчества Достоевского казались настолько невероятными, неосуществимыми, что общественность не уделила им должного внимания.
Роман «Бесы» стал поистине трагическим пророчеством Достоевского. Революционеры ХХ века, поднявшие вселенский бунт, залили Россию потоками крови, уничтожили целые сословия, отринули православие, русские национальные культурно-исторические традиции. Демоны ХХ столетия подготовили свое кровавое пиршество, невзирая на предостережения Достоевского, продолжая свое черное дело уничтожения России и русского народа. «Кричат: «Сто миллионов голов», – это, может быть, еще и метафора, но чего их бояться, если при медленных бумажных мечтаниях деспотизм в какие-нибудь во сто лет съест не сто, а пятьсот миллионов голов?» . Исследуя деспотизм, Достоевский глубоко проник в его социально-политическую природу, выявил закономерности эволюции, основанные на неизменной природе человека, отвергнувшего Христа.
С января 1873 г. Достоевский возглавил газету-журнал князя В. П. Мещерского «Гражданин», на страницах которого в том же году появился знаменитый «Дневник писателя» – собрание личных мыслей, художественные произведения (рассказы «Мальчик у Христа на елке», «Мужик Марей», «Кроткая», «Сон смешного человека», очерк «Пушкин» и другие материалы). Значительная часть «Дневника писателя» была посвящена общественно-политическим событиям и отражала социально-политические взгляды мыслителя.
С 1865 г., когда был закрыт журнал братьев Достоевских «Эпоха», Ф. М. Достоевский не опубликовал ни одной статьи. Объясняя свое согласие работать в «Гражданине», Достоевский в письме к М. П. Погодину от 26 февраля 1873 г. указывал: «... Многое надо сказать, для чего и к журналу примкнул. Но вижу, как трудно высказаться. В цель и мысль моя: социализм сознательно, и в самом нелепо-бессознательном виде, и мундирно, в виде подлости, - проел почти все поколение. Факты явные и грозные. <…> Надо бороться, ибо все заражено. Моя идея в том, что социализм и христианство – антитезы. Это бы и хотелось мне провести в целом ряде статей...» . Разнообразной, широкой по охвату социально-политических проблем жизни российского общества оказалось публицистическая деятельность Достоевского на посту редактора журнала. Здесь и очерки о русской жизни, и злободневные отклики на происходившие события внутренней и международной политики, и полемические заметки, и литературная критика и др. Во всех различных жанрах и темах писатель стремился неизменно докопаться до самой сути проблемы, особенно если речь шла о ее социальных, духовно-нравственных корнях.
В очерке «Старые люди» Достоевский обратился к анализу истоков социализма в России, для чего дал характеристику политических воззрений Белинского и Герцена. Герцена писатель определял как социалиста, ставшего таковым от «сердечной пустоты на родине» . Герцен отрицал собственность, «заводил революции и подстрекал к ним других...», что осуждалось Достоевским.
Белинский представлялся иным типом социалиста – «в новые нравственные основы социализма... он верил до безумия и безо всякой рефлексии; тут был один лишь восторг» . Достоевский критиковал атеизм Белинского: «он знал, что революция должна непременно начинать с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества. Семейство, собственность, нравственную ответственность личности он отрицал радикально» .
В очерке «Нечто личное» Достоевский стремился снять с себя обвинения в критике Н. Чернышевского в рассказе «Крокодил», в котором демократическая общественность увидела пасквиль на Чернышевского. Оправдываясь, Достоевский высоко отзывался о личности Чернышевского, вспоминал свое с ним знакомство в 1860 г., симпатии двух писателей друг к другу.
Статья «Влас» заняла особое место в «Дневнике писателя» за 1873 г. Достоевский продолжил тему о роли русского народа, идеале Христа, о спасении России и др. Коренной чертой русского народа Достоевский объявлял «потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем. Этою жаждою страдания он, кажется, заражен искони веков. Страдательная струя проходит через всю его историю, не от внешних только несчастий и бедствий, а бьет ключом из самого сердца народного. У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него неполно» . Тема страдания была глубоко созвучно душевному настрою Достоевского, испившего всю чашу страданий на личном опыте. Он и героев своих заставлял страдать, проводил их через такие душевные муки, которые, казалось, и не под силу человеку.
Самым главным знанием русского народа писатель считал знание Иисуса Христа: «Христа он знает и носит его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения» . Любовь к Христу Достоевский называл «единственной любовью народа русского». Писатель в определенной мере идеализировал духовно-нравственное состояние русского народа, продолжив анализ данной темы в очерке «Смятенный вид» . В этом очерке Достоевский раскрыл новые социальные условия, в которых оказался русский народ после 19 февраля 1861 г. Его ведущей чертой писатель считал «жажду правды», «есть где-то высшая правда и что эта правда выше всего» .
Достоевский вновь отстаивал православие как спасение русского народа. «Не в нем ли одном и правда и спасение народа русского, а в будущих веках и для всего человечества? Не в православии одном сохранился божественный лик Христа во всей чистоте? И может быть, главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтоб сохранить у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придет время, явить этот образ миру, потерявшему пути свои!» .
В статье «Мечты и грезы» Достоевский обратился к острой социальной проблеме российского общества – пьянству. Тема эта всегда волновала, беспокоила Достоевского, нашла отражение во многих произведениях (в наибольшей мере в романе «Преступление и наказание», где пили и спивались многие герои – Мармеладов, Свидригайлов, пьяная девушка на бульваре и др.).
В данной статье отмечена эволюция почвеннической концепции Достоевского. Если в 1860-х годах единственным источником обновления общественной жизни он считал русский народ, то в начале 1870-х годов – в период подготовки «Дневника писателя» – был вынужден признать роль интеллигенции в условиях «всеобщего разложения» общества, в том числе и русского народа. Русский народ, по мнению Достоевского, «найдет в себе охранительную силу, которую всегда находил; найдет в себе начала, охраняющие и спасающие, - вот те самые, которых ни за что не находит в нем наша интеллигенция. Не захочет он сам кабака; захочет труда и порядка, захочет чести, а не кабака!...» . Подобные мотивы были сильны в 1870-е годы, когда передовая русская интеллигенция резко выступала за нравственное оздоровление народа, стремилась к его просвещению («хождение в народ», предпринятое революционными народниками, выходило далеко за рамки только революционного содержания, призывало к единению народа и интеллигенции).
Интеллигенция, по мнению Достоевского, призвана нести в народ культуру, знания, просвещение, она в долгу перед народом. «... Мне воображается, что даже самый беднейший какой-нибудь школьный учитель и тот бы ужасно много мог сделать и единственно одной своей инициативой, захоти только сделать! <…> Даже самый мелкий сельский школьный учитель мог бы взять на себя весь почин, всю инициативу освобождения народа от варварской страсти к пьянству, если б только того захотел» .
В статье «Одна из современных фальшей» Достоевский разъяснял свои позиции в отношении вышедшего романа «Бесы», объяснял свое отношение к проблеме российской молодежи, в частности, радикального ее крыла. Писатель вспоминал собственную приверженность радикальным взглядам середины 1840-х годов: «Я уже в 46 году был посвящен во всю правду этого грядущего «обновленного мира» и во всю святость будущего коммунистического общества еще Белинским» . Достоевский приветствовал проводившуюся реформу образования – в ней «чуть не вся наша будущность, и мы знаем это» , верил в способность молодого поколения «отнестись к делу науки серьезнее».
В письме к М. П. Погодину от 26 февраля 1873 г. Достоевский подчеркивал обилие разнообразных творческих планов: «роятся в голове и слагаются в сердце образы повестей и романов. Задумываю их, записываю, каждый день прибавляю новые черты к записанному плану и тут вижу, что все время мое занято журналом, что писать я уже не могу больше – и прихожу в раскаяние и в отчаяние» .
Работа в журнале отнимала массу времени Достоевского. Он сетовал в том же письме Каткову, на то, что чтение чужих статей отнимает время от «настоящего занятия» . По-видимому, причиной было состояние несвободы и со стороны цензуры, и со стороны самого издателя князя Мещерского, с которым у писателя сложились сложные отношения. В связи с обострением личных отношений Достоевский в конце 1873 г. прекратил выпуск «Дневника писателя», а в начале 1874 г. объявил об уходе из журнала. Достоевского угнетала сама обстановка в редакции журнала – необходимость соотносить свое мнение с мнением издателя, которые далеко не совпадали, исправлять бездарные статьи князя, на что уходило много времени.
В письме к В. П. Мещерскому от 3-4 ноября 1873 г. Достоевский категорически возражал о рекомендации правительству князем установить надзор над студентами: «Но 7 строк о надзоре, или, как Вы выражаетесь, о труде надзора правительства, я выкинул радикально. У меня есть репутация литератора и сверх того – дети. Губить себя я не намерен» .
В отечественном достоевсковедении, особенно в советский его период, широко распространялось суждение о том, что политический и идеологический настрой «Гражданина» и его издателя князя Мещерского совпадали с политическими взглядами самого писателя, поэтому и пришедшего работать редактором журнала консервативно-охранительной направленности. Однако такая позиция не в полной мере соответствовала действительности.
Работая в журнале, Достоевский оставался, как и прежде, честным и принципиальным человеком, редактором, не принимая зачастую выпады против него и его публикаций со стороны Мещерского, стремившегося подчинить писателя. Достоевский не принимал диктата со стороны любого начальника, как было в свое время со Стелловским. Как умелый, опытный редактор Достоевский пытался править статьи Мещерского, на этой почве возникали трения, конфликты (князь считал себя маститым автором). В письме к В. П. Мещерскому от 1-3 ноября 1873 г. Достоевский указывал: «Любезнейший князь, Ваш ответ «Санкт-Петербургским ведомостям» очень мило и дельно написан, но резок, заносчив (хочет ссоры) и – может быть, тон не тот. Вместо насмешливого тона не лучше ли спокойный, ясный? Я именно так думаю: больше будет достоинства. <…> Я очень бы желал, чтоб Вы согласились на мою редакцию» .
Разногласия с «Гражданином» и князем Мещерским носили, скорее, не идеологически принципиальный, а нравственный характер. Как считает В. А. Твардовская, «Достоевский ушел из «Гражданина» потому, что далеко не всегда мог «выкунить радикально» «неблагородные строки», а вынужден был их подписывать. Именно уходом своим он спас честь русского писателя, «не уронил себя» .
Прервав публицистическую деятельность в связи с уходом из «Гражданина», Достоевский немедленно приступил к реализации творческих замыслов, накопленных за годы работы в журнале. Новый роман «Подросток» был написан с февраля 1874 г. по ноябрь 1875 г. и печатался в «Отечественных записках» в течение 1875 г. (журнал тогда редактировали Н. А. Некрасов, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. К. Михайловский). Журнал «Отечественные записки» был самым демократическим и появление в нем нового романа Достоевского было положительно воспринято передовой российской общественностью. В апреле 1874 г. редактировавший «Отечественные записки» Некрасов предложил Достоевскому опубликовать свой новый роман в его журнале. К этому времени писатель разорвал отношения с «Гражданином».
Отношения Достоевского с Некрасовым были в середине 1870-х годов далеко не простыми по многим, в первую очередь по идейным причинам. Встречу с Некрасовым Достоевский описал в письме к А. Г. Достоевской от 9 февраля 1875 г.: «Вчера только что написал и запечатал к тебе письмо, отворилась дверь и вошел Некрасов. Он пришел, «чтоб выразить свой восторг по прочтении конца первой части...» «Всю ночь сидел, читал, до того завлекся, а в мои лета и с моим здоровьем не позволил бы этого себе». «И какая, батюшка, у вас свежесть». <…> Вообще Некрасов доволен ужасно. «Я пришел с вами уговориться о дальнейшем. Ради Бога, не спешите и не портите, потому, что уж слишком хорошо началось». Я ему тут и представил мой план... Он на все согласился с охотою...» .
Публикация «Подростка» в «Отечественных записках» вызвала откровенное недовольство в демократическом лагере (М. Салтыков-Щедрин) и среди единомышленников Достоевского (А. Майков). И те и другие посчитали акцию предательством и утратой принципиальных идейных позиций. Однако публикация «Подростка» привела к сближению Некрасова с Достоевским. Некрасов высоко оценил достоинства нового романа писателя, социальную его составляющую. Достоевского чрезвычайно обрадовала высокая положительная оценка Некрасовым его нового романа, да и само сближение с известным поэтом всячески радовало Достоевского. В уже упоминавшемся письме к А. Г. Достоевской Федор Михайлович так говорил об этом: «Мною в Отечественных записках дорожат чрезмерно... Некрасов хочет начать совсем дружеские отношения. Просидел у меня часа 1 ;...» .
Социальность, обличительность пороков общества – главная идея романа. «Разложение – главная и видимая мысль романа», – отмечал Достоевский в одной из ранних черновых записей . Среди пороков капитализма писатель с новой силой подчеркнул власть денег, господство капитала над человеческой личностью. Уже в самом начале романа главный его герой объявил о наличии у него «своей идеи»: «В уединении мечтательной и многолетней моей московской жизни она создалась у меня еще с шестого класса гимназии и с тех пор, может быть, ни на миг не оставляла меня. Она поглотила всю мою жизнь. Я и до нее жил в мечтах, жил с самого детства в мечтательном царстве известного оттенка; но с появлением этой главной и все поглотившей во мне идеи мечты мои скрепились и разом отлились в известную форму...» .
В дальнейшем Аркадий Долгорукий разъяснял смысл своей идеи: «...Моя идея, это – стать Ротшильдом, стать так же богатым, как Ротшильд» . Для достижения такого состояния Подросток воспитывал в себе такие качества, как упорство в накоплении, силу воли, поддержание непрерывного желания стать богатым, мужество, уединение. По мнению Подростка, стать Ротшильдом, значит добиться могущества над людьми: «...Деньги – это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество. Я, может быть, и не ничтожество, но я, например, знаю, по зеркалу, что моя наружность мне вредит, потому что лицо мое ординарно. Но будь я богат, как Ротшильд, – кто будет справляться с лицом моим и не тысячи ли женщин, только свистни, налетят ко мне со своими красотами? Я даже уверен, что они сами, совершенно искренно, станут считать меня под конец красавцем. Я, может быть, и умен. Но будь я семи пядей во лбу, непременно тут же найдется в обществе человек в восемь пядей во лбу – и я погиб. Между тем, будь я Ротшильдом, – разве этот умник в восемь пядей будет что-нибудь подле меня значить? Да ему и говорить не дадут подле меня! <…> Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но в то же время и высочайшее равенство, и в том вся главная их сила. Деньги сравнивают все неравенства» .
Достоевский продолжил в «Подростке» свою ведущую идею, заложенную в романе «Преступление и наказание» и в более ранних произведениях («Господин Прохарчин», например): «тварь дрожащая или право имею», может ли маленький, простой человек стать Наполеоном (ведь сам Наполеон смог!). Писатель анализировал тяжелую болезнь, поразившую русское общество, – страсть к накопительству, богатству, безудержное, неукротимое желание нажиться любой ценой, прошагать по трупам к заветной маниакальной цели. На пути к этой цели уничтожались любые человеческие нравственные качества – достоинство, честь, совесть, стыд, доброта, сострадание, милосердие, порядочность и проч. В угоду чему? Вот здесь писатель сделал великое открытие о бессмысленности богатства.
Верхом мерзости, связанной с накоплением капитала, Достоевский считал духовное обнищание, при котором человек утрачивал все человеческие качества. Подросток характеризовал одного из своих товарищей, Ламберта, с которым он воспитывался в пансионе: «... У меня был товарищ, Ламберт, который говорил мне еще шестнадцати лет, что когда он будет богат, то самое большое наслаждение его будет кормить хлебом и мясом собак, когда дети бедных будут умирать с голоду; а когда им топить будет нечем, то он купит целый дровяной двор, сложит в поле и вытопит поле, а бедным ни полена не даст. Вот его чувства!» .
Подросток, воображая себя Ротшильдом, в то же время терял нить повествования, когда задумывался о конечных целях богатства. «Будь я Ротшильд, я бы ходил в стареньком пальто и с зонтиком. Какое мне дело, что меня толкают на улице, что я принужден перебегать вприпрыжку по грязи, чтоб меня не раздавили извозчики. Сознание, что я сам Ротшильд, даже веселило бы меня в ту минуту» . Богатство в понимании Достоевского теряло всякий смысл – Раскольников хотел доказать, что он сверхчеловек, для чего пошел на преступление, но душа его – человека порядочного, не выдержала груза, взваленного на себя самого.
В подобной ситуации, только без совершения преступления, оказался и Аркадий Долгорукий. В черновом варианте романа Версилов говорил Подростку: «Я буду знать все открытия точных наук и через них приобрету бездну комфортных вещей; теперь сижу на драпе, а тогда все будем сидеть на бархате, ну и что же из этого? Все-таки остается вопрос: что же тогда делать? При всем этом комфорте и бархате для чего, собственно, жить, какая цель? Человечество возжаждет великой идеи. Я согласен, что накормить и распределить права на корм человечеству в данный момент есть тоже великая идея, ибо задача. Но идея второстепенная и подчиненная, потому что после корма человек непременно спросит, для чего же мне жить» . Главный герой романа, как и другие положительные герои Достоевского, наделен многими прекрасными чертами. Он образован, честен, стремится к правде, к любви. В то же время в нем – его «идея» стать Ротшильдом. Две глубинные силы ведут борьбу в человеке – материальная (физиологическая) и духовная. Стоило огромных усилий, чтобы духовное начало одержало победу над материальным. И вновь на помощь герою, как и в других романах, приходит идеал Христа «Без Христа (православного) и христианства жизнь человека и человечества немыслима, потому что иначе жить не стоит...» .
Воспитанный без отца, имевший известную в России фамилию Долгорукий (не князь, просто Долгорукий), подвергаясь нравственным унижениям в детстве, ощущая себя обиженным, Аркадий стремился преодолеть собственный комплекс неполноценности с помощью развития своей «идеи», стремления стать Ротшильдом. В конечном счете не Ротшильд, не золотой телец, а Христос пришел на помощь, подсказав выход из духовно-нравственного кризиса, преодоления той «идеи», которая терзала главного героя в течение всей его жизни.
Воплощением православно-христианского мировосприятия в романе стал образ Макара Ивановича. Вслед за Тихоном из неопубликованной главы романа «Бесы» Достоевский сделал еще один шаг в направлении православия. Макар Иванович Долгорукий, в отличие от Тихона, не был священником. Он – странник – новый тип, осмысленный писателем, не главный персонаж романа, но тип, позволявший оттенить глубинные замыслы Достоевского. Макар Иванович Долгорукий – садовник, крепостной крестьянин – в начале романа эпизодическая фигура, о которой повествовалось в связи с прояснением происхождения Подростка. «Он не то чтобы был начетчик или грамотей (хотя знал церковную службу всю и особенно житие некоторых святых, но более понаслышке), не то чтобы был вроде дворового, так сказать, дворового резонера, он просто был характера упрямого, подчас даже рискованного; говорил с амбицией, судил бесповоротно и, в заключение, «жил почтительно», – по собственному удивительному его выражению, - вот он каков был тогда. <…> Другое дело, когда вышел из дворни: тут уж его не иначе поминали как какого-нибудь святого и много претерпевшего» .
Затем Достоевский упоминал Макара Ивановича как странника. «Писал Макар Иванович из разных концов России, из городов и монастырей, в которых подолгу иногда проживал. Он стал так называемым странником» . Писатель ввел в круг своих христианских размышлений новый тип, характерный для православного мировосприятия – странничество.
Макар Иванович появился основательно в третьей части романа в связи с тяжелой болезнью Аркадия: «Там сидел седой-преседой старик, с большой, ужасно белой бородой, и ясно было, что он давно уже там сидит» . Аркадий сразу проникся симпатией к этому старому человеку. Писатель продолжал с помощью своего героя открывать различные стороны православного мировосприятия жизни: «... Старцу надо отходить благолепно. Опять, оно если с ропотом али с недовольством встречаешь смерть, то сие есть великий грех» . Извечный вопрос веры – жизнь-смерть, грех, искупление, загробная жизнь и проч. В диалоге Подростка и Макара Ивановича писатель вновь ставил вопрос о познании Бога, соотношении рационального и чувственного начал в этом познании, о вере и неверии человека. Достоевский в познании Бога, Божественной сущности человеком подметил довольно характерный оттенок: противоречие в познании разумных и чувственных начал, ума и сердца.
В разговоре с Подростком речь зашла и о роли молитвы. «Ты молишься ли перед сном-то? – Нет, считаю это пустою обрядностью. <…> – Напрасно, друг, не молишься; хорошо оно, сердцу весело, и пред сном, и восстав от сна, и пробудясь в ночи» .
Размышления Достоевского о вере были созвучны философским представлениям Н. Ф. Федорова и его «Философии общего дела». Макар Иванович говорил: «Предел памяти человеку положен лишь во сто лет. Сто лет по смерти его еще могут запомнить дети его али внуки его, еще видевшие лицо его, а затем хоть и может продолжаться память его, но лишь устная, мысленная, ибо прейдут все видевшие живой лик его. И зарастет его могилка на кладбище травкой, облупится на ней бел камушек и забудут его все люди и самое потомство его, забудут потом самое имя его, ибо лишь немногие в памяти людей останутся – ну и пусть! И пусть забудут, милые, а я вас и из могилки люблю. Слышу, деточки, голоса ваши веселые, шаги ваши на родных отчих могилках в родительский день; живите пока на солнышке, радуйтесь, а я за вас Бога помолю, в сонном видении к вам сойду... все равно и по смерти любовь!..» .
В черновиках к роману Достоевский связывал с Макаром Ивановичем образ «Древней святой Руси», видел в своем герое лучшие черты русского народа. Макар Иванович беседами о вере, о Боге сыграл решающую роль в изменении мировоззрения своего юридического сына Аркадия. В разговорах с Аркадием, с другими людьми Макар Иванович отстаивал православную веру, превосходство духовного над материальным, тем самым невольно отвергал, развенчивал идею «Подростка» стать Ротшильдом. «И Бога отвергнет, так идолу поклонится – деревянному, али златому, аль мысленному. Идолопоклонники это все...» . Постепенно, трудно, мучительно шло очищение Подростка от влияния «идеи», посредством очищения шло и его духовное возрождение.
Достоевский в «Дневнике писателя» за 1876 г. так объяснял характер «Подростка»: «Я взял душу безгрешную, но уже загаженную страшною возможностью разврата, раннею ненавистью за ничтожность и «случайность» свою и тою широкостью, с которою еще целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем, любуется им еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах своих, – все это оставленное единственно на свои силы и на свое разумение, да еще, правда, на Бога. Все это выкидыши общества, «случайные» члены «случайных» семей» .
Есть в романе и сюжет, вызванный политическими событиями, хотя он и не составил центральной композиции. Писатель нарисовал революционный кружок Дергачева – народника, на заседании которого присутствовал Аркадий. Прототипом Дергачева стал революционер-народник Долгушин – организатор и руководитель тайного кружка. В 1874 г. Долгушин был приговорен к 10 годам каторги. Достоевский знакомился с судебным процессом «долгушинцев» из газетных публикаций. В романе изображены несколько членов тайного кружка – Ефим Зверев, Крафт, Васин, с которыми встречался Подросток. С самим Дергачевым Аркадий общался мало.
Первоначально Достоевский хотел сделать тему долгушинцев одной из центральных, ввести в состав активных членов кружка и Подростка. В окончательном варианте романа тема революционного народничества представлена эпизодически. Только на одном из собраний кружка присутствовал Подросток, так и не став его членом. На протяжении всего романа писатель не касался темы революции, только в конце сообщил об аресте членов кружка. В одной сцене участия Аркадия в собрании кружка Дергачева писатель привел спор Подростка с революционерами. Споря с революционерами, Подросток обвинял их в том, что у них «будет казарма, общие квартиры, атеизм и общие жены без детей – вот ваш финал...» .
Налицо – явное упрощение революционной идеи Достоевским, однако далее развивать полемику с народнической идеологией в романе он не стал. Слишком много, очевидно, оказалось переосмысленным на этот счет в предыдущем романе «Бесы», в котором писатель в полной мере показал содержание (в его понимании) революционной идеологии. Здесь же выдвигалась и решалась иная задача.
Роман «Подросток», как и предшествовавший роман «Бесы», носил пророческий характер. Кроме угрозы накопительства, связанной с первоначальным накоплением капитала (данный процесс интенсивно происходил в пореформенной России), Достоевский подметил и ряд иных тенденций, в частности, хищническое разорение природных ресурсов страны, начавшееся в те годы. «Ныне безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют ее для калмыков» . И это пророчество великого мыслителя, к сожалению, сбывается в современной России, где расхищаются лесные и другие природные ресурсы, принадлежащие народу при попустительстве власти.
Достоевский пророчески ощущал и новые явления, которые могут возникнуть в жизни России: «Мы перенесли татарское нашествие, потом двухвековое рабство. Теперь надо свободу перенести. Сумеем ли, не споткнемся ли? <…> Нынешнее время – это время золотой середины, полупросвещения, невежества, лени, неспособности к делу, потребности всего готового и проч.» . Поощряют уголовщину, «потому что боятся, что если это запретить, то начнется политическое, так что в этом духе даже поощряют» . Комментарии в данном случае излишни.
По окончании романа «Подросток» Достоевский возобновил работу над «Дневником писателя», представлявшего собой самостоятельное издание в виде периодически выходивших журнальных книжек. В отличие от «Дневника писателя» 1873 г., публиковавшегося в журнале «Гражданин», «Дневник писателя» за 1876 г. предполагался ежемесячным изданием с охватом не одной, а многих актуальных тем. Сам автор дневников так объяснял их новое предназначение: «... Что вы за человек и как осмелились объявить «Дневник писателя»?.. Я вижу, что я не мастер писать предисловия. Предисловие, может быть, так же трудно написать, как и письмо. <…> Но вообще скажу, что считаю себя всех либеральнее, хотя бы по тому одному, что совсем не желаю успокоиваться. <…> Что же касается до того, какой я человек, то я бы так о себе выразился: «... Я человек счастливый, но – кое-чем недовольный...» На этом и кончаю предисловие. Да и написал-то его лишь для формы» . Касаясь либерализма, против которого Достоевский решительно выступал, он не вкладывал в это понятие идейно-политический смысл, употреблял его в обыденном, повседневном значении.
Издание «Дневника писателя» вовсе не означало, что Достоевский исчерпал все творческие возможности на литературно-художественном поприще, как пытались изобразить ситуацию некоторые недоброжелатели. В 1870-х годах Достоевский чередовал издание художественных произведений – фундаментальных романов – с публицистикой, в том числе дневникового формата. Такое чередование жанров позволяло автору накапливать публицистический материал, который часто становился подготовительным материалом для художественных сочинений. Да и сами дневники отмечались настолько широким диапазоном рассматривавшихся в них проблем, что выходили за рамки только жанра дневника как такового. Так, «Дневник писателя» за 1876-1877 гг. содержал обширные подготовительные материалы для последнего великого романа «Братья Карамазовы».
В «Объявлении о подписке на «Дневник писателя» 1876 года» Достоевский определял характер новых своих сочинений: «Это будет дневник в буквальном смысле слова, отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях, отчет о виденном, слышанном и прочитанном. Сюда, конечно, могут войти рассказы и повести, но преимущественно о событиях действительных. Каждый выпуск будет выходить в последнее число каждого месяца и продаваться отдельно во всех книжных лавках...» . Правда, писателю не всегда удавалось строго следовать установленному порядку, в основном по причине здоровья, однако «Дневник» выходил в 1876-1877 гг. регулярно.
В письме к Вс. С. Соловьеву от 11 января 1876 г. Достоевский еще подробнее разъяснял предназначение своего нового издания: «Без сомнения, «Дневник писателя» будет похож на фельетон, но с тою разницею, что фельетон за месяц естественно не может быть похож на фельетон за неделю... Тут отчет о событии, не столько как о новости, сколько о том, что из него (из события) останется нам более постоянного, более связанного с общей, с цельной идеей. Наконец, я вовсе не хочу связывать себя даванием отчета... Я не летописец; это, напротив, совершенный дневник в полном смысле слова...» .
Автор адресовал эти мысли не только своему молодому другу, сколько самому себе, ибо еще не в полной мере представлял этот новый для себя жанр соединения публицистики с литературно-художественным творчеством. В письме к Х. Д. Алчевской от 9 апреля 1876 г. Достоевский отмечал: «... Я еще не успел уяснить себе форму «Дневника», да и не знаю, налажу ли это когда-нибудь, так что «Дневник» хоть и два года, например, будет продолжаться, а все будет вещью неудавшеюся» . Материалы «Дневника» оказались значительно шире объявленной автором ранее формы дневника как жанра.
Работая над дневниками, Достоевский познавал детали российской действительности, погружался в изучение новых острых социально-политических проблем. Его дневники поистине уникальны в истории русской политической мысли по глубине охвата проблем, оригинальности подходов и решений, отражению различных сторон жизни российского общества и государства второй половины 1870-х годов.
«Дневник писателя» открылся в январе 1876 г. главой «Вместо предисловия о Большой и Малой Медведицах, о молитве великого Гете и вообще о дурных привычках», в которой давалась характеристика современного либерализма. Первые две главы январского выпуска «Дневника» Достоевский посвятил давно волновавшей его проблеме «отцов и детей». Начав изображение детского праздника, – елки в клубе художников, детей «в прелестных костюмах», «в дорогих платьицах», писатель не мог не заострить социальной проблемы детства.
В главе «Мальчик с ручкой» Достоевский обратился к теме бедного, обездоленного детства, давно знакомой и понятной ему, детей, собиравших милостыню на холодных улицах Петербурга. «Там, в подвалах, пьянствуют с ними их голодные и битые жены, тут же пищат голодные грудные их дети. Водка, и грязь, и разврат, а главное, водка. С набранными копейками мальчишку тотчас же посылают в кабак, и он приносит еще вина. В забаву и ему иногда нальют в рот косушку и хохочут, когда он, с пресекшимся дыханием, упадет чуть не без памяти на пол...» .
27 декабря 1875 г. Достоевский вместе с известным адвокатом А. Ф. Кони посетил колонию для малолетних преступников на Охте, на окраине Петербурга. Эти впечатления нашли воплощение в рассказе «Мальчик у Христа на елке», включенном в январский номер «Дневника писателя». Честность Достоевского-писателя не позволяла ему идеализировать проблему детства, изображенной на контрасте Рождественской елки и нищенского существования детей, погибавших во множестве от голода и холода во время рождественских праздников в Петербурге.
Достоевский (в который раз) вновь показал единственный, по его мнению, путь к спасению. Вера в Христа, упование на Его милость. «... И все-то они теперь здесь, все они теперь ангелы, все у Христа, и Он сам посреди их, и простирает к ним руки, и благословляет их и их грешных матерей...» .
Достоевский описал и свою поездку в колонию малолетних преступников. От описания их жилища, убранства помещений он переходил к изучению душевного состояния. «... Эти детские души видели мрачные картины и привыкли к сильным впечатлениям, которые и останутся при них, конечно, навеки и будут сниться им всю жизнь в страшных снах» . Достоевский провел анализ обучения, воспитательного процесса в колонии, особое внимание уделив кругу чтения юных преступников (в числе рекомендованных для чтения книг значительное место занимали сочинения русских классиков – Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Островского, Кольцова, Толстого и др.).
Униженное, обездоленное детство, бедственное положение детей, подростков всегда составляли центральную тему творчества Достоевского, выдвигались на первый план в системе его социально-политических идей. В «Дневнике писателя» социальная направленность детской проблематики неизбежно выдвигалась в качестве ключевых тем. Писатель не мог пройти мимо открытых социальных язв общества, принять существовавшее положение дел. Мировоззрение Достоевского раздваивалось: с одной стороны, он уповал на справедливость политики императора Александра II, даровавшего свободы, глубокие общественные реформы, с другой, – сами эти реформы породили множество противоречий, проблем, подвергавшихся анализу и критике писателем.
В очерке «Российское общество покровительства животным» Достоевский, разбирая задачи охраны животных от жестокого обращения с ними людей, анализировал и сокровенные, давно обдумывавшиеся им мысли: «Я никогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке. Я не могу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы. Я знаю и верую твердо, что всеобщее просвещение никому у нас повредить не может» . Эта мысль продолжала более ранние воззрения писателя, его надежды на силу просвещения, способную цивилизовать русский народ, вывести его на уровень передовых европейских народов.
Одним из непременных, обязательных условий возрождения русского народа Достоевский считал религиозное воспитание и образование, преподавание в школах Закона Божьего. Собственные размышления автора «Дневника» перемежались евангельскими изречениями, сопоставлявшимися с реальностью. В размышлениях о детстве Достоевский приводил изречение из Евангелия: «трудящийся достоин пропитания» (Матфей, 10, 10), т. е. люди и, в том числе, дети, достойны нормальных условий существования.
В февральском выпуске «Дневника писателя» за 1876 г. Достоевский ставил вопрос о любви к народу, что свидетельствовало о том, что писатель не оставлял идей почвенничества. Эти идеи отстаивались Достоевским в течение всей его жизни. Критикуя отсталость, грубость, невежество русского народа, Достоевский в то же время подчеркивал: «... Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает» . И далее: «Нет, судите наш народ не по тому, чем он есть, а по тому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений; они срослись с душой его искони и наградили ее навеки простодушием и честностью, искренностию и широким всеоткрытым умом, и все это в самом привлекательном гармоническом соединении» .
Проникнув как никто другой из русских писателей в глубины человеческой души, отыскав в ней самые дальние, темные закоулки, мыслитель в то же время крепко верил в то, что русский человек преодолеет все трудности, что «все это – лишь наносное и временное наваждение диавольское, что кончится тьма и что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет» . Он приводил в пример идеалы святых, которые рождались в русском народе, – Сергий, Феодосий Печерский, Тихон Задонский.
Достоевский по-прежнему отстаивал мысль о единении русской интеллигенции с народом: «Что лучше – мы или народ? Народу ли за нами или нам за народом? <…> ... Я отвечаю искренно: напротив, это мы должны преклонится перед народом и ждать от него всего, и мысли и образа; преклониться перед правдой народа и признать ее за правду...» . Глубинной верой в силы русского народа, несмотря ни на какие трудности, обстоятельства, наполнялись мысли автора «Дневника».
В ряде очерков февральского выпуска «Дневника» писатель вновь поднял проблему положения детей в обществе в связи с делом Кронеберга, жестоко истязавшего свою семилетнюю дочь. Как всегда, Достоевский вышел за рамки анализа единичного факта на анализ проблемы в целом. «...Мы не должны превозноситься над детьми, мы их хуже. И если мы учим их чему-нибудь, чтоб сделать их лучшими, то и они нас учат многому и тоже делают нас лучшими уже одним только нашим соприкосновением с ними. Они очеловечивают нашу душу одним только своим появлением между нами. А потому мы их должны уважать и подходить к ним с уважением к их лику ангельскому.., к их невинности, даже и при порочной какой-нибудь в них привычке, – к их безответственности и к трогательной их беззащитности»
Заметки о детях, их взаимоотношении с жестоким взрослым миром легли в основу многих оценок, суждений рома на «Братья Карамазовы», в частности, о знаменитой «слезинки ребенка».
Продолжением почвеннических идей, зафиксированных в февральском выпуске «Дневника», стал рассказ «Мужик Марей», вызванный детскими воспоминаниями писателя. Встреча с Мареем произошла в имении его отца Даровое в августе 1831 г. В крепостном крестьянине Марее маленький мальчик ощутил великие силы, таившиеся в русском народе, – храбрость, рассудительность, спокойствие, широту души, безмерную доброту.
Другой мужик Марей встретился писателю в 1850 г. – в первый год пребывания на каторге – тут он обернулся иной своей стороной – противоположной, хотя обе эти стороны, по мысли Достоевского, органично уживались в русском человеке: покорность, смирение и необузданный бунт.
Мужик Марей – тип русского человека – оказал огромное влияние на формирование личности Достоевского, заложил основание почвеннической идеологии, искреннего и глубокого восприятия русского народа, послужившего центральной темой многих художественных и публицистических произведений писателя.
Мартовский выпуск «Дневника писателя» за 1876 г. открывался главой «Верна ли мысль, что «пусть лучше идеалы будут дурны, да действительность хороша?», в которой автор полемизировал с Г. К. Градовским (псевдоним Гамма) по поводу идеалов русского народа. Достоевский, как и ранее, верил в светлые идеалы народа, хотя видел в народе и негативные черты, порожденные действительностью.
Этот же выпуск «Дневника» включал рассказ «Столетняя», изображавший сцену из жизни петербургской бедноты; очерк «Обособление», в котором шла речь о роли интеллигенции в современном обществе. «... Наше русское интеллигентное общество всего более напоминает собою тот древний пучок прутьев, который только и крепок, пока прутья связаны вместе. <…> Так вот этот-то пук у нас теперь и рассыпался» .
Писатель тревожился о том разрыве, который существовал между правительством и интеллигенцией, недоумевал по поводу того, что «правительство наше, за все время двадцатилетних реформ своих, не нашло у нас всей поддержки интеллигентных сил наших?» .
В очерке «Сила мертвая и силы грядущие» Достоевский продолжил развитие темы взаимоотношений католической и православной церквей, давно волновавшую писателя (романы «Идиот», «Бесы» и др.). С новой критикой выступил автор против Римской католической церкви, царивших в ней порядков. Римское католичество, «не задумавшись, предало Христа за земное владение» . По мнению писателя, католичество отказалось от прежнего Христа, провозгласило Христа нового, «на прежнего, не похожего, прельстившегося на третье дьяволово искушение, на царства земные...» . Достоевский с новой силой подверг критике Римский престол в связи с тем, что на заседании Вселенского Ватиканского собора в Риме 18 июля 1870 г. был принят догмат, согласно которому папа обладал непогрешимостью в вопросах веры и нравственности. Тем самым католическая церковь стремилась еще более укрепить свое влияние. Автор «Дневника» сделал следующее заключение по этому поводу: «... Продажа истинного Христа за царства земные совершилась» , а сам собор назвал «нечестивым».
В очерке «Сбивчивость и неточность спорных пунктов» в апрельском выпуске «Дневника» за 1876 г. писатель анализировал историю русского народа, защищая народ от попыток обвинить его в невежестве, враждебности науке и т. п. Продолжая стратегическую тему русского народа, Достоевский высказал важную мысль о том, что народ укреплял основы Российского государства. В результате освоения новых земель на востоке «у нас явилось царство и политическое единство беспримерное еще в мире...» , более единое, чем Соединенные Штаты и Англия.
Два очерка майского номера «Дневника» за 1876 г. были посвящены роли женщины в российском обществе. Достоевский давно и последовательно отстаивал принцип равноправия русской женщины, ее права на получение образования. «Женщины у нас подымаются и, может быть, многое спасут... Женщины – наша большая надежда, может быть, послужат всей России в самую роковую минуту...» .
Достоевский высоко ценил роль женщины в обществе, поддерживал прогрессивные начинания правящих кругов в женском вопросе. Русская женщина «твердо объявила свое желание участвовать в общем деле и приступила к нему не только бескорыстно, но и самоотверженно» . Автор «Дневника» вернулся к женской проблематике в июньском выпуске 1876 г. касательно предстоявшего участия России в военных действиях на Балканах против Турции. Достоевский поддерживал позицию российского правительства, патриотические настроения русского общества, готовившегося поддержать братьев-славян в их освободительной войне против турецкого владычества. Патриотический подъем в российском обществе был высоким. Одна из девушек С. Лурье обратилась к писателю, заявив о намерении отправиться в Сербию на войну. Вновь Достоевский, высоко оценивший это намерение, обратился к теме о роли женщины в обществе.
В июньском выпуске «Дневника» Достоевский вновь обрушился с критикой на католицизм, обвинив его в попытках «вредно и развратительно повлиять на русский ум и на русскую идею, извратить само православие и совлечь Россию на путь погибели, «по примеру всех других народов» . Применительно к конкретному периоду – накануне т. н. Восточной (русско-турецкой войны) Достоевский стремился поддержать политический курс Российского правительства на Балканах, Ближнем Востоке. «... Россия сильна и, может быть, даже гораздо сильнее, чем сама о себе полагает» . В размышлениях писателя все сильнее и отчетливее звучала идея единения славянских народов как основа их общей победы.
В июле – начале августа 1876 г. Достоевский находился на лечении в Германии и «Дневник» за эти месяцы поступил к читателям в начале сентября в сдвоенном выпуске. Первая глава полностью содержала дорожные и заграничные впечатления писателя, столь характерные для него сравнения российской и европейской действительности, русских и европейцев. Сравнение это делалось не только исходя из социальных или религиозных различий; писатель сравнивал культурные обычаи, традиции, содержание образования в российских и европейских школах, как всегда отдавая предпочтение русскому.
В сентябрьском выпуске «Дневника» за 1876 г. Достоевский продолжал развивать тему славянского единства в русле Восточного вопроса, связанного с подготовкой России к войне с Турцией. Он со свойственной ему энергией отстаивал права сербов и болгар на свободу и независимость. В этой связи автор поставил вопрос о веротерпимости русского народа, который дал другим народам России «такое полное гражданское равноправие, которого вы, может быть, не встретите в самых цивилизованных землях столь просвещенного... Запада» .
Ноябрьский выпуск «Дневника» за 1876 г. открылся фантастическим рассказом «Кроткая», в котором писатель возвращался к социально-нравственным проблемам русского общества, особенно к положению в нем женщины. Некоторые мотивы рассказа оказались созвучны первому художественному произведению Достоевского «Бедные люди». Фантастичность рассказа «Кроткая» заключалась в том, что писатель брал крайние, почти невероятные проявления действительности, изображая их с такой предельной ясностью и правдивостью, что они приобретали в его изображении типичный характер. Так случилось и с изображением случая самоубийства женщины в рассказе «Кроткая», породившем нравственную конфликтную ситуацию.
Социальность рассказа заключалась в парадоксальности ситуации, нарисованной Достоевским. Благополучный, преуспевающий человек, богатый и занимающийся ростовщичеством, встретил и полюбил молодую женщину, соединил с нею свою жизнь. Женщина эта – сирота, бедная, вышла замуж от безысходности положения. Социальность рассказа – в одиночестве человека, не нашедшего любви, не боровшегося за нее, а понявшего весь трагизм ситуации слишком поздно, только после самоубийства жены.
Декабрьский номер «Дневника» за 1876 г. был посвящен роли русского народа в освобождении болгар и сербов от турецкого владычества. Писатель считал, что русские помогали братьям-славянам из чувства христианского сострадания. «Народ наш не знает ни сербов, ни болгар; он помогает, и грошами своими и добровольцами, не славянам и не для славизма, а прослышал о том, что страдают православные христиане, братья наши, за веру Христову от турок, от «безбожных агарян»... В судьба настоящих и в судьбах будущих православного христианства – в том заключена вся идея народа русского, в том его служение Христу и жажда подвига за Христа. Жажда эта истинная, великая и непререставаемая в народе нашем с древнейших времен, непрестанная, может быть, никогда...» .
Январский выпуск «Дневника» за 1877 г. открылся очерком «Три идеи», посвященном сравнительному анализу католицизма, протестантизма и православия, религиозных верований Франции, Германии и России. Писатель исходил из особой роли России в «разрешении судеб человеческих Европы . В Балканском конфликте, по его оценкам, сошлись все три европейские идеи и интересы государств. «У нас, русских, есть, конечно, две страшные силы, стоящие всех остальных во всем мире, – это всецелость и духовная нераздельность миллионов народа нашего и теснейшее единение его с монархом» .
В очерке «Фома Данилов, замученный русский герой» Достоевский размышлял о героическом подвиге унтер-офицера 2-го Туркестанского стрелкового батальона, попавшего в плен к кипчакам (так в «Дневнике»), оказывавшегося перейти в ислам и принявшего страшные муки за Христа. На примере подвига простого русского крестьянина Достоевский воспел великий идеал русского народа – «всецелое изображение народа русского» в единичном подвиге простого человека.
В статье «Примирительная мечта вне науки» автор отмечал, что «всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира, что живет он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщить их все к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной» . Эти слова были адресованы русскому народу – «у нас всех, русских, – эта вера есть вера всеобщая, живая, главнейшая; все у нас этому верят и сознательно и просто, и в интеллигентном мире и живым чутьем в простом народе, которому и религия его повелевает этому самому верить» .
В статье «Мы в Европе лишь стрюцкие» Достоевский возвращался к почвенническим идеям, рассуждал о содержании русского начала. Оно заключалось в единстве с Европой: «... Нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам втрое отечество, – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия» . По всей видимости, такой подход к Европе был обусловлен стремлением писателя подчеркнуть сходство судеб России и Европы в связи с подготовкой русско-турецкой войны, в которой Россия рассчитывала на помощь европейских держав. Отсюда вытекал тезис Достоевского о русском как общечеловеческом: «Общечеловечность есть идея национальная русская».
В статье «Старина о «петрашевцах» Достоевский обратился к больной для себя теме – истории движения петрашевцев, к которому он примыкал во второй половине 1840-х годов, многие политические идеи которого разделял, за что подвергся каторге и ссылке. Размышляя о роли петрашевцев, сравнивая их с декабристами, писатель поднял вопрос о типе русского революционера, сделал вывод о том, что «наше передовое, интеллигентное общество разорвано с народом, забыло его истинные нужды и потребности, не хочет даже и знать их...» .
В мартовском выпуске «Дневника» Достоевский рассуждал о роли России и православия в исторических судьбах славянства и Востока (очерк «Русский народ слишком дорос до здравого понятия о восточном вопросе с своей точки зрения»). «... Весь русский народ совершенно подтвердил новое назначение России и царя своего в грядущих судьбах всего Восточного мира» . В России и русском народе порабощенные народы Востока видели свою надежду, которая не умирала никогда. Эта надежда основана на русских традициях, героическом прошлом русского народа, его духовно-нравственных основаниях.
Подобного рода рассуждения продолжались в дальнейших мартовских очерках «Дневника», предшествовавших началу русско-турецкой войны 1877 г., писатель расширил тематику рассуждений, включив анализ международных отношений на Балканах.
Начало русско-турецкой войны Достоевский воспринял положительно, увидев в ней народную войну. «Это сам народ поднялся на войну, с царем во главе. <…> Когда читали царский манифест, народ крестился и все поздравляли друг друга с войной», писал автор в апрельском номере «Дневника» за 1877 г. . В войне Достоевский увидел проявление единения народа с царем. Писатель оправдывал войну как патриотическое действие: «Нам нужна эта война и самим; не для одних лишь «братьев-славян», измученных турками, подымаемся мы, а и для собственного спасения: война освежит воздух, которым мы дышим и в котором задыхались, сидя в немощи растления и в духовной тесноте» .
Достоевский – гений мировой литературы, писатель-мыслитель, чье творчество, взгляды оказали огромное влияние на развитие культуры многих стран и народов. Однако в социально-политической сфере писатель порой высказывал мнения и оценки, противоречившие не только общепринятым, но и целям эволюции человеческой цивилизации. Это, очевидно, следует принимать как данность, не идеализировать восприятие и оценки мыслителем происходивших политических процессов и событий.
При подготовке настоящей рукописи был соблазн идеализировать социально-политические воззрения мыслителя – столь грандиозен его авторитет, непререкаема духовная позиция. Однако авторы стремились критически оценить те идеи писателя, которые шли вразрез тенденциям эволюции российского общества. Это касалось ряда важных социально-политических тем, в том числе темы о роли войны в истории человеческой цивилизации, в российской истории.
Весьма своеобразными были оценки Достоевским войны как социально-политического явления. Находясь в период франко-прусской войны на территории Германии он давал в письме к С. А. Ивановой от 17 августа 1870 г. оценку войны в истории цивилизации: «Без войны человек деревенеет в комфорте и богатстве и совершенно теряет способность к великодушным мыслям и чувствам и непременно ожесточается и впадает в варварство. Я говорю про народы в целом. Без страдания и не поймешь счастья. Идеал через страдание переходит, как золото через огонь. Царство небесное усилием достается» .
В «Дневнике писателя» за 1876 г. Достоевский вновь обращался к вопросу о роли войны в обществе, используя в оправдание собственной позиции христианские оценки. «Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины мира: это очень замечательно и поражает» . Писатель полагал современный ему мир гораздо хуже войны, «до того хуже, что даже безнравственно становится под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего охранять, совестно и пошло сохранять. Богатство, грубость наслаждений порождает лень, а лень порождает рабов. <…> Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и бесстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы. <…> Заставляя их взаимно уважать друг друга. Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы» .
Оценки Достоевским русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов были восторженными: «... Нам нужна война и победа. С войной и победой придет новое слово, и начнется новая жизнь, а не одна только мертвящая болтовня как прежде...» . В войне писатель видел средство разбудить русский народ, видел в войне народную войну, в которой русский народ объединялся с царем на основании патриотизма.
Идеализация Достоевским народного характера войны исходила из посылки о непобедимости России и русского народа, о возрождении патриотизма. «... Мы непобедимы ничем в мире, ... мы можем, пожалуй, проигрывать битвы, но все-таки останемся непобедимыми именно единением нашего духа народного и сознанием народным. <…> ... Нас не победят ни жиды всей Европы вместе, ни миллионы их золота, ни миллионы их армий...» .
Достоевский делал оговорку, что не всякая война есть благо, война из-за приобретения богатств, из-за потребности ненасытной биржи есть несчастье, она несет смерть. Однако в войне 1877 г. автор видел «подъем духа нации ради великодушной идеи» . В войне, которую начала Россия, Достоевский видел спасение России, святость идеи, освобождение угнетенных православных братьев-славян.
В очерке «Спасает ли пролитая кровь?» писатель сравнивал влияние на общество, человека войны и мира. «... Скорее мир, долгий мир зверит и ожесточет человека, а не война. Долгий мир всегда родит жестокость, трусость и грубый, ожирелый эгоизм, а главное – умственный застой. В долгий мир жиреют одни лишь палачи и эксплуататоры народов. <…> ... Буржуазный долгий мир... в конце концов, всегда почти зарождает сам потребность войны, выносит ее сам из себя как жалкое следствие» . Война «из-за великодушной цели», по мысли Достоевского, «ради бескорыстной и святой идеи, – такая война лишь очищает зараженный воздух от скопившихся миазмов, лечит душу, прогоняет позорную трусость и лень, объявляет и ставит твердую цель, дает и уясняет идею, к осуществлению которой призвана та или другая нация. Такая война укрепляет каждую душу сознанием самопожертвования, а дух всей нации сознанием взаимной солидарности и единения всех членов, составляющих нацию...» .
Очевидно, на автора «Дневника» в его оценке характера как исторического явления в целом, русско-турецкой войны, в частности, оказала влияние позиция ведущих европейских государств (Англии, Германии, Франции, Австрии), занявших недружественную позицию в отношении России, боявшихся ее усиления на Балканах и Ближнем Востоке. Отрицательная оценка писателем Западной Европы, ее правителей сказывалась на восприятии им роли России в русско-турецкой войне.
Вторая глава апрельского выпуска «Дневника» за 1877 г. содержала фантастический рассказ «Сон смешного человека», единственное художественное произведение в «Дневнике писателя» за 1877 г. Фантастичность произведений Достоевского, опубликованных в «Дневнике», достаточно условна. Фантастичность эта сродни реальности, она существует в действительной жизни, весьма типична. Писатель размышлял в рассказе о «золотом веке», о котором когда-то мечтали социалисты-утописты Сен-Симон, Фурье; их взгляды в 1840-х годах разделял сам Достоевский. С тех пор он неоднократно анализировал идейно-политические воззрения социалистов-утопистов, отходил от тех радужных мечтаний о переустройстве общества, которые предлагали фурьеристы на Западе и в России.
Болезнь Достоевского вынудила его вновь сдвоить номер «Дневника» за май-июнь и июль-август 1877 г. В номере «Дневника» за май-июнь 1877 г. автор делал вывод о единении русского народа и молодого поколения русской интеллигенции. «Народ и юное поколение интеллигенции нашей сойдутся вместе вдруг и во многом и гораздо ближе и успешнее поймут друг друга, чем то было в наше время и в наше поколение» .
Характерно название одной статьи «Дневника» – «Никогда Россия не была столь могущественною, как теперь, – решение не дипломатическое». Оно вытекало из предшествовавших рассуждений Достоевского, в которых он касался международной обстановки, отношения западноевропейских стран к славянскому вопросу и русско-турецкой войне. «... Россия не только сильна и могущественна, как всегда была, но теперь, особенно теперь, она самая сильная из всех стран Европы...» .
В «Дневнике» за июль-август 1877 г. Достоевский основательно поставил вопрос о воспитании подрастающего поколения в связи с судебным процессом Джунковских, которые жестоко истязали своих малолетних детей. Тема детства была настолько острой для писателя, что он неоднократно обращался к ней и в своих художественных, и публицистических произведениях, бережно собирая материал для нового романа. Достоевский резко выступал против насилия над детьми, женщинами не только в мирное время, но и на войне, приводя примеры, когда турецкие башибузуки убивали, подвергали насилию славянских детей, женщин, беззащитных. Автор «Дневника» страстно протестовал против подобных преступлений, тем более что часть российского обществ, западные политики поддерживали мусульманских завоевателей, стремились оправдать их действия в глазах европейской общественности.
Сентябрьский номер «Дневника» за 1877 г. открылся анализом международных событий в Европе в связи с продолжавшейся русско-турецкой войной и позицией, которую заняла в отношении России католическая церковь; эту позицию автор называл «воинствующей». «Воинствующий католицизм берет яростно «и со страстью» против нас сторону турок. <…> ... Сам папа, громко, в собраниях ватиканских, с радостию говорил «о победах турок» и предрекал России «страшную будущность». <…> Эта страстная ненависть станет совершенно понятною, если признать, что римское католичество действительно теперь «воинствует»...» .
Русско-турецкая война подвигла автора на изучение настроений молодого поколения русского общества, особенно в период после Крымской войны. Восточный вопрос носил древний характер, складывался, по мысли писателя, еще в допетровскую эпоху, в Московском царстве; он выступил одним из ведущих факторов обновления русского общества. Война, считал писатель, в полной мере раскрыла величие нового русского человека: «есть настоящие русские силы и здесь...», «новые русские женщины» .
В предисловии к октябрьскому выпуску «Дневника» за 1877 г. Достоевский, ссылаясь на собственно нездоровье, в обращении к читателю заявил о решении на год или на два прекратить издание «Дневника», указав на декабрьский выпуск как на последний.
В ноябрьском номере «Дневника» Достоевский обратился к теме славянского единства, за которое Россия боролась в войне с Турцией. Писатель выражал уверенность, что «все славянские племена Балканского полуострова непременно в конце концов освободятся от ига турок и заживут новою, свободною и, может быть, независимою жизнью...» . Достоевский мечтал о создании Всеславянской империи после победы над Турцией.
С полной уверенностью Достоевский полагал, что объединение славянства укрепит не только государственность славянских народов, но обогатит культуру, литературу, язык, творчество; в то же время он предвидел значительные трудности на пути объединения славянства, связанные с негативным влиянием на славянские народы европейских государств. Славянские народы, по мнению Достоевского, не в полной мере осознали необходимость славянского единства: «... славянского единения в братстве и согласии они не поймут тоже очень долго» .
В конце 1877 г. Достоевский, как и другие представители русской общественной мысли (Н. Я. Данилевский), предвидя завершение войны с Турцией, размышлял о возможных итогах расстановки сил в послевоенной Европе. Константинополь, по мнению писателя, должен был перейти под владение России, в случае решительной победы российской армии над турецкой. «Константинополь, – писал Достоевский в очерке «Толки о мире», – должен быть наш, завоеван нами, русскими, у турок и остаться нашим навеки. Одним нам он должен принадлежать, а мы, конечно, владея им, можем допустить в него и всех славян и кого захотим, еще сверх того, на самых широких основаниях...» .
В последней статье ноябрьского номера «Дневника» за 1877 г. Достоевский обрушился с критикой на католическую церковь, порождавшую своей политикой в Европе революционную ситуацию, социальную революцию. Католичество и социализм, считал Достоевский, в конечном счете объединятся, сольются; «католичеству даже выгодна будет резня, кровь, грабеж» . Писатель приходил к выводу о необходимости объединения России с Германией в решении вопросов европейской политики. «... Мы нужны Германии даже более, чем думаем. И нужны мы ей не для минутного политического союза, а навечно. Идея воссоединенной Германии широка, величава и смотрит вглубь веков. Что Германии делить с нами? Объект ее – все западное человечество. Она себе предназначила западный мир Европы, провести в него свои начала вместо римских и романских начал и впредь стать предводительницею его, а России она оставляет Восток. Два великие народа, таким образом, предназначены изменить лик мира сего. Это не затеи ума или честолюбия: так сам мир слагается» .
Достоевский уловил общеполитическую тенденцию эволюции объединенного Германского государства, стремившегося утвердить новое свое место в Европе. Писатель высоко оценивал политику Бисмарка по укреплению Германии, называл канцлера «великим предводителем Германии». Считая главным противником России в европейской политике Францию, Достоевский идеализировал союзнические российско-германские отношения, видел в них не временный, а «вечный» характер.
Декабрьский выпуск «Дневника» за 1877 г. открылся серией о судебных процессах над истязателями детей, к которым автор неоднократно обращался ранее (дела Корниловой, Джунковских, Кронеберга и др.). Дети и родители, отношения между супругами, психологическое состояние русской семьи – вот те темы, которые беспокоили Достоевского и нашли отражение в последнем номере «Дневника».
В том же номере содержался очерк «Смерть Некрасова» - трогательные слова Достоевского о человеке, добрые, уважительные отношения с которым он сохранил в течение всей жизни, более 30-ти лет. Достоевский подробно описал похороны Некрасова, на которые собралось несколько тысяч почитателей поэта. Выступления над могилой Некрасова дали Достоевскому основания для сравнения творчества и взглядов Некрасова, Пушкина и Лермонтова.
Достоевский болезненно отнесся к восклицанию молодого человека (им оказался Г. Плеханов) во время похорон Некрасова, что Некрасов выше Пушкина. Пушкин был для Достоевского идеалом поэта, мыслителя, гражданина, самым русским человеком из всех русских. «Но величие Пушкина, как руководящего гения, состояло именно в том, что он так скоро, и окруженный почти совсем не понимавшими его людьми, нашел твердую дорогу, нашел великий и вожделенный исход для нас, русских, и указал на него. Этот исход был – народность, преклонение перед правдой народа русского. <…> Пушкин был «не только русский человек, но и первым русским человеком» Не понимать русскому Пушкина значит не иметь права называться русским. Он понял русский народ и постиг его назначение в такой глубине и в такой обширности, как никогда и никто» .
Достоевский ценил выше всего в Пушкине его народность, способность проникнуть в правду народной жизни. «Пушкин первый объявил, что русский человек не раб и никогда не был им, несмотря на многовековое рабство. Было рабство, но не было рабов... – вот тезис Пушкина» . Пушкина Достоевский не мог соизмерить ни с одним из современных литераторов, считал Некрасова «лишь малой точкой в сравнении с ним, малой планетой, но вышедшей из того же великого солнца» .
Достоевский прервал издание «Дневника» в связи с болезнью и началом работы над последним из великих своих романов. Он намеревался возобновить издание через год (т. е. в 1879 г). Писатель сердечно благодарил всех подписчиков, читателей «Дневника», присылавших ему письма с поддержкой его взглядов, обещал, по возможности, дать ответ на все их вопросы. «Еще раз всех благодарю. Авось до близкого и счастливого свидания. Время теперь славное, но тяжелое и роковое» .
К сожалению, в 1879 г. Достоевский не выполнил данного им обещания возобновить издание «Дневника». В августе 1880 г. вышел единственный номер «Дневника» с «пушкинской речью», произнесенной 8 июня 1880 г. на торжественном заседании Общества любителей русской словесности. Образ и личность Пушкина в течение всей жизни являлись высшим социально-политическим и духовно-нравственным идеалом Достоевского.
Отстаивая и развивая тему России, русского народа в мировой и европейской цивилизации, Достоевский ориентировался, прежде всего, на образ Пушкина. Из творческого наследия Пушкина Достоевский черпал и собственную силу духа. Достоевский чрезвычайно гордился, что в течение 16 лет (до смерти поэта) он был современником Пушкина. Пушкинский гений не оставлял Достоевского с ранних лет до 1881 г. незадолго до своей смерти Достоевский выступил со знаменательной речью о Пушкине.
Многие аспекты анализа Достоевским творчества Пушкина носили социально-политический характер, касались состояния русского народа, его истории и культуры. Пушкин был близок Достоевскому по многим основаниям. Во-первых, Пушкин вдохновлял Достоевского своей русскостью, сумев воплотить в своем творчестве главные черты русского национального характера. Это обстоятельство отмечалось в декабрьском выпуске «Дневника писателя» за 1877 г. Во-вторых, Пушкин коснулся тех глубинных тем, над которыми работал Достоевский, в первую очередь темы родной почвы. В-третьих, родство Пушкина и Достоевского заключалось в понимании необходимости соединения русской интеллигенции с народом на пути познания народной правды. И тот и другой отрицательно относились к стремлению к бунту, подстрекательству к нему русского народа, прекрасно понимали социально-политические и духовно-нравственные последствия стихийных сил, дремавших в русском народе.
Более всего ценил Достоевский правду: «Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее» . Нравственным идеалом писателя, его любимыми, идеальными героями были люди, выше всего ценившие правду, не отступавшие от правды (князь Мышкин, Алеша Карамазов).
В-четвертых, Пушкин и Достоевский в разной форме осознали целесообразность смирения как особой разновидности социальной философии, социального поведения. Это единение прозвучало в известной формуле Достоевского: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве, вот это решение по народной правде и народному разуму. Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой, и узришь правду. <…> Победишь себя, усмиришь себя – и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его» .
«Гордый человек» в понимании Достоевского – это социальный тип – пушкинские Алеко и Онегин, но и Раскольников, Иван Карамазов и им подобные, кому «все дозволено», кто живет исходя из данного принципа. Пушкин и Достоевский равно ощущали неправомерность такого подхода к жизни.
В-пятых, Пушкин унес с собой некую тайну, не разгаданную людьми, не разгаданную и Достоевским, хотя он, возможно, наиболее близко приблизился к ней. «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем» . Тайна эта заключалась в постижении самых сокровенных глубин человеческой души, возможность которой предоставляется свыше только гениям. К этой тайне прикоснулся Достоевский, остановившись перед ее разгадкой.
В-шестых, Достоевский вслед за Пушкиным воспринимал русского человека в состоянии широты его души, открытости остальному миру, в качестве всечеловека. «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только… стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите» . С таких позиций Достоевский в итоге подходил к социальной характеристике русского народа как объединителя западного и восточного начала мировой цивилизации, «ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода» .
Из той же посылки исходил Достоевский при осмыслении русской национальной идеи-проблемы первостепенной важности для России по причине многоэтничности российского общества, что создавало трудности для выделения национально русского в общей совокупности идей. «…Национальная идея русская, – подчеркивал Достоевский, – есть в конце концов лишь всемирное общечеловеческое единение…» .
Третья глава «Дневника» за август 1880 г. была посвящена полемике с либеральными мыслителями профессорами А.Д. Градовским и К.Д. Кавелиным, выступившими с критическими оценками «пушкинской» речи Достоевского. Либеральные идеологи особо критиковали взгляды писателя на русский народ как на объединителя человечества, пророчествовали о развитии России по пути западноевропейских конституционно-либеральных социально-политических преобразований. Такая позиция встретила безусловную отповедь со стороны Достоевского.
Писатель вновь подтвердил свой тезис о самобытности русского народа, его национальных корнях: «… Наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение его. <…> Главная же школа христианства, которую прошел он (народ. – Авт.), это – века бесчисленных и бесконечных страданий, им вынесенных в свою историю…» . Достоевский отстаивал, что народное просвещение русских заключало прежде всего понимание правды Христовой, что идеалом русского народа был и оставался Христос, и на этой идее много раз народ спасал Отечество.
Достоевский критиковал либералов за их стремление отделить религию от общественной жизни русского общества (очерк «Две половинки» «Дневника»). По мнению писателя, нравственное начало всегда присутствовало в общественном, «при начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее» . Он соединял неразрывно гражданские идеалы с идеалами нравственными, религиозными, не мысля одни без других. Смотреть на проблему иначе, значит, делить «неделимое», разрезать «целокупный живой организм на две отдельные мертвые половинки» .
Западноевропейское социально-политическое состояние, которое либералы ставили в пример русскому обществу, Достоевский видел в преддверии глубокого социально-политического кризиса. Европа «накануне падения… повсеместного, общего и ужасного. Муравейник, давно уже созидавшийся в ней без церкви и без Христа (ибо церковь, замутив идеал свой, давно уже и повсеместно перевоплотилась там в государство), с расшатанным до основания нравственным началом, утратившим все, все общее и все абсолютное – этот созидавшийся муравейник… весь подкопан. Грядет четвертое сословие, стучится и ломится в дверь и, если ему не отворят, сломает дверь. Не хочет оно прежних идеалов, отвергает всяк доселе бывший закон. На компромисс, на уступочки не пойдет, подпорочками не спасете здания. Уступочки только разжигают, а оно хочет всего. Наступит нечто такое, чего никто и не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедываемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды – все это рухнет в один миг и бесследно – кроме разве жидов…» .
Пророчества писателя сбылись в полной мере, однако не в отношении Европы, а применительно к России, где духовные и нравственные идеалы оказались подорванными, надломленными. Ослабленной оказалась верховная власть, все более изолировавшаяся от широких слоев российского общества. Все, что писалось в отношении Европы, сбылось в России в 1917г.
Достоевский готовил и публиковал «Дневник» до самой своей смерти 28 января 1881 г. (подготовка дневников прекратилась с 1878 по 1880 г. в связи с работой над романом «Братья Карамазовы»; в 1880 г. вышел единственный августовский выпуск дневника со знаменитой «пушкинской речью»). Последним был подготовлен январский выпуск «Дневника» за 1881 г., в котором незадолго до смерти писатель вновь вернулся к идеологии почвенничества, исторических корней русского народа.
Достоевский высоко ценил крестьянскую реформу 1861 г., которая прошла мирно, без революции: «весь этот мерзостный исторический грех наш упразднился разом по великому слову освободителя» . Писатель задавался вопросом: почему мирное освобождение крестьян не привело к спокойствию общества, а, наоборот, вызвало «великое потрясение». Отвечая на сложнейший социально-политический вопрос, Достоевский указал на частные причины: нежелание русской интеллигенции объединяться с народом, отсутствие духовного и умственного спокойствия в обществе, сокращение промышленности и земледелия, распространение либерализма и др.
Необходимым условием преодоления кризиса общества Достоевский считал «оздоровление корней», т.е. русского народа, под которым понималось прежде всего духовное здоровье. Писатель считал, что русский народ духовно болен, но «не смертельно». Обвинение в социальной болезни народа автор адресовал интеллигенции, далекой от интересов народа, с презрением относившейся к простым людям. Спасение русского народа Достоевский видел в великом, всеобщем, всенародном, всебратском единении во имя Христово. В этом, по мысли писателя, и состоял русский социализм.
Верный идее единения народа с царизмом, Достоевский видел в этом единении будущее России. «Царь для народа не внешняя сила, не сила какого-нибудь победителя.., а всенародная, всеединящая сила, которую сам народ восхотел, которую вырастил в сердцах своих, которую возлюбил, за которую претерпел… Для народа царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его» .
Писатель остался верен идее единения русских с другими народами, всеединства. Эта тема нашла освещение в статье «Геок-Тепе. Что такое для нас Азия?» январского выпуска «Дневника» за 1881 г. Автор обратился к проблеме соотношения европейского и азиатского начал в русском народе в связи с успехами внешней политики России в Средней Азии. «… Россия не в одной только Европе, но и в Азии; потому что русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших надежд, чем в Европе. Мало того: в грядущих судьбах наших, может быть, Азия – то и есть наш главный исход!» . Чем не начало евразийских идей в самом начале 1880-х годов?
Писатель всецело поддерживал азиатскую политику самодержавия, направленную на превращение России в великую азиатскую державу: «имя белого царя должно стоять превыше ханов и эмиров, превыше индейской императрицы, превыше даже самого калифова имени. Пусть калиф, но белый царь есть царь и калифу» . История отношений России и Европы была, по идее Достоевского, сложна, чтобы Европа признала русских своими, «за одних только европейцев, а не за татар» . Европейское направление ослабило внимание России к Азии, «а между тем Азия – да ведь это и впрямь может быть наш исход в нашем будущем» . К таким выводам Достоевского подвела реакция ведущих европейских держав на победу России в русско-турецкой войне, когда, обеспокоенные грандиозными успехами русской армии, усилением влияния России на Балканах и Ближнем Востоке, лидеры европейских государств сделали все возможное, чтобы уменьшить значение победы России и спасти Турцию от окончательного разгрома.
Достоевский связывал с поворотом российской внешней политики в направлении Азии духовное возрождение России, видел в миссии России в Азии цивилизаторскую миссию. Он предлагал строительство железных дорог в Сибири и в Средней Азии для вовлечения этих территорий в сферу российской политики. Эта азиатская политика «возвысит наш дух, она придаст нам достоинства и самосознания…» .
Напутствием на будущее прозвучали слова Достоевского о России: «И не опустеет Россия, не бойтесь: начнется постепенно, пойдут сначала немногие, но скоро об них придут слухи и увлекут других. И все-таки для моря русского это будет даже и незаметно. <…> Создалась бы Россия новая, которая и старую бы возродила и воскресила со временем и ей же пути ее разъяснила. Но для всего этого нужен новый принцип и поворот. И всех менее потребовал бы он ломки и потрясений… В будущем Азия наш исход, … там наши богатства, … там у нас океан…» . Как будто услышаны были эти напутствия Достоевского, когда на рубеже XIX – XX веков Россия мощно устремилась в азиатские просторы, осуществляя по замыслу мыслителя свою великую цивилизаторскую миссию.
«Дневник писателя» оказался чрезвычайно популярен в русском обществе второй половины 1870-х годов по следующим причинам. Во-первых, интерес обусловливался самим именем Достоевского – читающая, мыслящая Россия хорошо знала имя мыслителя-пророка, с нетерпением ожидала выхода его новых художественных и публицистических произведений. Во-вторых, Достоевский в своем «Дневнике» поднимал жгучие, злободневные проблемы российской жизни, стремился дать глубокие ответы на них, что в условиях тогдашней действительности, либеральных преобразований было весьма актуально с точки зрения выбора путей дальнейшего развития общества и государства.
Вершиной творчества Достоевского, итогом его жизненных размышлений стал роман «Братья Карамазовы», в котором нашли отражение самые глубинные идеи, мысли, не получившие по тем или иным причинам освещения в более ранних сочинениях писателя. Достоевский планировал подготовку романа в 1878 г. «В этот год отдыха от срочного издания я и впрямь займусь одной художественной работой, сложившейся у меня в эти два года издания «Дневника» неприметно и невольно» .
В течение 1878-1879 гг. Достоевский в письмах неоднократно упоминал о продвижении своего нового романа (письма С.А. Юрьеву от 11 июля 1878 г.; Н.А. Любимову от 30 января 1879 г.; В.Ф. Пуцыковичу от 12 марта 1879 г.; Н.А. Любимову от 10 мая 1879 г. и др.). В письме к К.П. Победоносцеву от 19 мая 1879 г. Достоевский обозначил главную социальную идею нового романа: «… смысл книги: богохульство и опровержение богохульства. <…> Богохульство… у нас теперь в нашей России у всего (почти) верхнего слоя, а преимущественно у молодежи, то есть научное и философское опровержение бытия Божия уже заброшено, им не занимаются вовсе теперешние деловые социалисты… зато отрицается изо всех сил создание Божие, мир божий и смысл его» .
Весь 1879 г. Достоевский был захвачен написанием романа. «… Роман, который пишу теперь («Братья Карамазовы»), поглощает пока все мои силы и все мое время. По усилившемуся нездоровью моему… я с ним запоздал. А потому все время мое занято…» – указывал писатель в письме к В.Ф. Пуцыковичу от 28 июля 1879 г. .
В письмах 1879-1880 гг., адресованных Н.А. Любимову, Е.Н. Лебедевой, В.П. Гаевскому, Достоевский излагал различные стороны содержания романа «Братья Карамазовы», оттачивал детали повествования. Роман стал неотъемлемой частью жизни, образом мыслей писателя. В письме к К.П. Победоносцеву от 16 августа 1880 г. Достоевский замечал: «… Я опубликовал мои заветные убеждения» .
Подготовительным замыслом к роману послужили «Атеизм» и «Житие великого грешника», которое вызревали с конца 1860-х годов и оказались воплощенными в «Братьях Карамазовых». Многие замыслы и сюжеты осмысливались писателем в более ранних произведениях, в подготовительных материалах к ним. В «Дневнике писателя» Достоевский выдвигал и пытался решить актуальные социально-политические проблемы – кризис и разложение дворянского сословия, роль православной церкви в русском обществе, взаимоотношение поколений, значение и последствия судебной реформы и др. К этим и другим поднятым в романе темам Достоевский относился далеко не одномерно, стремился как можно полнее проанализировать состояние и перспективы насущных проблем.
Роман «Братья Карамазовы» не носил сугубо политического характера, не отличался прямой постановкой идейно-политических проблем. Это было, скорее, социально-нравственное произведение с углубленной постановкой духовных проблем. Достоевский стремился найти ответ на наиболее волновавшие, мучившие его духовно-нравственные вопросы, исходившие из глубины жизни общества и человека.
Писатель продолжал в романе ранее исследовавшиеся им темы о судьбах России и русского народа в мировой цивилизации, о православии, его влиянии на личность, о дозволенности и ответственности, об идеальном человеке и т.п., осмысливал на новом витке исторического развития общества шекспировско-дантовские проблемы человеческого бытия, озвученные Достоевским на уровне «найти в человеке человека». Проблемы, поставленные в романе, настолько глубоко осели в душе писателя, что ему для написания потребовалось гораздо меньше черновых, подготовительных материалов, чем при подготовке предыдущих произведений.
В трагедии семьи Карамазовых по воле писателя сошлась трагедия всего российского общества, утрата преемственности поколений, разрыв постепенности социальной и духовно-нравственной эволюции. Дело не ограничивалось разрывом поколений (отцы и дети), но и дегармонизацией, дегуманизацией отношений внутри семьи, между родными братьями. Отношения на уровне отцов и детей показаны резко, выпукло: не вызывавший ни малейших симпатий глава семьи Федор Павлович Карамзин, не имевший даже права называться отцом по причине безнравственного, развратного поведения, вошел в конфликт со своим старшим сыном Дмитрием, – внешне из-за женщины Грушеньки; на деле конфликт оказался гораздо глубже, в нем сфокусировались социальные и нравственные ценности различных поколений, своеобразие восприятия ими окружавшего мира и его насущных проблем. Дополнением к напряженному конфликту отца и старшего сына, приведшего к семейной трагедии – убийству Федора Павловича, – стал внешне тихий конфликт между отцом и вторым сыном Иваном – более сложный, не ограничивавшийся ссорами и скандалами.
Образы Федора Павловича, Дмитрия, Ивана достаточно типичны в русском обществе: в первых двух русская безудержность, размах души, направленные на прожигание жизни, удовлетворение низменных потребностей (хотя Дмитрий Карамазов при этом не утратил полностью понятий о чести, человеческом достоинстве, понимавшихся им достаточно своеобразно, «по-карамазовски»).
Дмитрий после трагической ночи, когда он был близок к убийству отца, был арестован с предъявленным ему обвинением в убийстве Федора Павловича. Арест, допрос, пребывание под следствием, суд – этап за этапом были призваны очистить героя от скверны разврата, возродить его через страдания, через «великомученический крест». «Но зато себя осужу и там буду замаливать грех вовеки!» – рассуждал Дмитрий при последнем свидании с Алешей в тюремной больнице перед отправкой на каторгу .
Иван в романе более сложен – в нем уживались два начала – «карамазовщина» и желание очиститься от нее; в этом образе Достоевский вновь попытался осмыслить вопрос о вседозволенности. С одной стороны, в Иване «сила низости карамазовской, унаследованная от предков, разрушительная сила, опрокидывавшая все нравственное и живое на своем пути; с другой стороны, желание преодолеть эту жизненную силу, «избегнуть» ее, очиститься (хотя очищение у Ивана происходит в иной форме, чем у Мити). По-карамазовски главным испытанием души являлся тезис «все позволено». «От формулы «все позволено» я не отрекусь…» – произнес Иван в беседе с Алешей .
Отрекаясь от Бога, от веры (Иван постоянно подчеркивал собственное неверие), Иван Карамазов попадал под влияние злого начала («дьявол с Богом борются») – ему стал являться черт, в конечном итоге доведший его до сумасшествия. «Физиономия неожиданного гостя была не то чтобы добродушная, а опять-таки складная и готовая, судя по обстоятельствам, на всякое любезное выражение. Часов на нем не было, но был черепаховый лорнет на черной ленте. На среднем пальце правой руки красовался массивный золотой перстень с недорогим опалом» . Неверие Ивана Достоевский превратил в тяжелую душевную болезнь, выразив надежду на выздоровление героя.
Неверие, атеизм Достоевский видел в подрастающем поколении, отобразив эти идеи в образе мальчика-гимназиста Коли Красоткина, хотя еще не в полной мере сформировавшиеся. Коля только начинал утверждаться в неверии. «… Можно ведь и неверуя в Бога любить человечество, как вы думаете? – обратился он к Алеше Карамазову. – Вольтер же не верил в Бога, а любил человечество? <…> … Если хотите, я не против Христа. Это была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и, может быть, играл бы видную роль…» . То, что могло быть извинительно для подростка Красоткина, по мнению Достоевского, не могло оправдать позиции взрослого человека. Алеша развенчивал идеи своего младшего друга: «Мне только грустно, что прелестная натура, как ваша, еще и не начавшая жить, уже извращена всем этим грубым вздором. <…> Нынче даже почти дети начали уж этим страдать. Это почти сумасшествие. В это самолюбие воплотился черт и залез во все поколение, именно черт… <…> … Только не надо быть таким, как все, вот что. <…> Будьте же не такой, как все; хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой» .
«Карамазовщина» как состояние неверия, безнравственности воплотилась не только в отце и старших сыновьях Карамазовых. Не могла не внедриться эта страшная сила в сознание и поведение русского народа. Народ присутствовал на протяжении всего романа в качестве дополнявшей главных героев силы. Народная стихия с особой силой проявилась в сцене последней пьяной оргии Дмитрия перед арестом. «Началась почти оргия, пир на весь мир. <…> … Началось нечто беспорядочное и нелепое, но Митя был как бы в своем родном элементе, и чем нелепее все становилось, тем больше он оживлялся духом» .
При всей глубокой любви к русскому народу Достоевский был далек от его идеализации, резко осуждал беспросветное пьянство простых людей, много анализировал социальные причины бедственного положения народа. Народ присутствовал в романе в изображении состава суда присяжных – «четыре наших чиновника, два купца и шесть крестьян и мещан нашего города. <…> Все эти четыре чиновника… были люди мелкие, малочиновные, седые – один только из них был несколько помоложе, – в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье… Два же купца имели хоть и степенный вид, но были как-то странно молчаливы и неподвижны… Про мещан и крестьян и говорить нечего. Наши скотопригоньевские мещане почти те же крестьяне, даже пашут» . Ирония писателя очевидна – трудно было поверить в саму возможность объективного вынесения приговора при подобном составе суда присяжных, хотя и выходцев из глубин народа.
Различные слои русского общества были представлены и на самом судебном заседании, правда, без особой детализации, и в основном сводилась к репликам-оценкам участников судебного заседания из зала. Оценки их разнообразны по характеру, по отношению к подсудимому, к речам прокурора и адвоката, к обвинению, защите и т.п. Суд присяжных признал Дмитрия Карамазова единогласно виновным в преступлении отцеубийства с целью грабежа. «Мужички наши за себя постояли», – подытожил Достоевский приговор .
Достоевский вывел в романе еще один образ представителя народа – лакея Павла Смердякова, незаконнорожденного сына Федора Павловича Карамазова и Лизаветы Смердящей. Смердяков – своеобразная обратная сторона «карамазовщины», проявляющая себя в лакействе (в социально-нравственном смысле). Трус, убийца, корыстолюбец, тщеславный до безмерности, готовый на любое предательство, обиженный жизнью и несправедливостью рождения, Смердяков – социальный тип лакея с претензией, с апломбом. Настоящий убийца Федора Павловича, он тщательно скрыл следы преступления, выказав при этом собственную незаурядность преступника-корыстолюбца. Не очень ясен мотив, по которому писатель заставил своего героя признаться в содеянном преступлении в разговоре с Иваном Карамазовым, ведь никто из состава полиции да и сам Иван не подозревали Смердякова. Более того, Смердяков обвинил Ивана в тайном желании, чтобы отец был убит, что отчасти соответствовало действительности и душевному состоянию Ивана накануне его отъезда. Иван почувствовал правоту Смердякова и испугался этой правоты.
Раскрыв Ивану правду об убийстве отца, Смердяков сделал его соучастником преступления, будучи уверен, что Иван не посмеет донести на него в полицию и по причине духовного соучастия, и при отсутствии доказательств. Смердяков открыто высказал эту мысль: «… Ничего не посмеете, прежний смелый человек», – последние слова, сказанные на прощание Смердяковым Ивану . По сути, Смердяков осуществил тайный замысел Ивана, выступив вместе с сыном хозяина носителем зла. Смердяков – воплощение злого начала, он последователен, непоколебим (он научил мальчика Илюшу накормить собаку Жучку хлебным мякишем, внутри которого была булавка; из-за него мальчик мучился раскаянием убийства собаки). Смердяков стал образом искушения и маленького мальчика Илюши, и взрослого человека Ивана, концентрацией зла в романе. И если Федор Павлович воплощал зло на бытовом, житейском уровне, в обыденных его формах, то Смердяков (сын Федора Павловича) выражал зло в его духовно-нравственном, антиевангельском смысле.
Целостно, с большой симпатией изображен в романе Алеша Карамазов, написанный почти идеально, без противоречий. Понимание идеального русского православного человека Достоевским воплотилось в этом образе. Алеша – сын Федора Павловича и, казалось, должен был перенять какие-то из его «карамазовских» качеств. Но автор уверенно отстаивал чистоту своего героя – влияние добра, света, шедшего из монастыря, где проживал Алеша, не будучи монахом, оказалось сильнее удушающего «карамазовского» мрака.
Алеша выступил в романе мерой нравственности, духовности других героев. Чистота личности Алеши способствовала светлому восприятию его окружавшими, даже теми, кто заведомо рассматривался Достоевским в качестве отрицательных персонажей. Алеша продолжил галерею положительных героев Достоевского – князя Мышкина, Аркадия Долгорукого, Макара Девушкина.
Алеша – самый молодой из братьев Карамазовых, самый светлый и чистый из героев романа. Несмотря на молодость, он уже сформировался как целостная личность, с глубокой верой в Бога, в идеалы Иисуса Христа. Его идеи, размышления о Боге, духовности в основном были созвучны размышлениям самого Достоевского. Вера в Бога не раз помогала Алеше не только оказывать сопротивление злу, но и побеждать его. Добро же в душе его бесконечно, безмерно. Через призму веры в Бога, абсолютного Добра Алеша принимал (или не принимал) окружавший его мир, людей. Исходным началом нравственности Алеши Достоевский полагал любовь. «И вообще все это последнее время какой-то глубокий, пламенный внутренний восторг все сильнее и сильнее разгорался в его сердце» .
Алеша Карамазов выбрал ту дорогу, по которой не шла, по идее Достоевского, основная масса молодого поколения русских в пореформенное время. Эта дорога была сопряжена с духовным исканием, обретением истины, жизни и чувствования по евангельским законам-заповедям. К его идеям, чистоте восприятия и понимания Бога уважительно относился даже утративший всякое нравственное начало Федор Павлович Карамазов.
Алеша объединял разных людей на основе веры Христовой, нередко выступал их духовным наставником, «лекарем», принимал в себя духовную боль, ослаблял мучительство от греха, порока, болезни. Алексей по примеру Христа лечил и помогал состраданием, любовью, милосердием, добром. Особо важными для Достоевского были взаимоотношения Алеши с детьми – с Лизой Хохлаковой, Илюшей, Колей Красоткиным, другими мальчиками, светлая душа его находила созвучие и понимание в детских душах.
Писатель поместил своего главного героя в монастырь, который сам считал нравственно чистым местом, а духовным наставником Алеши сделал старца Зосиму. Во всех сферах русского общества, во всех социальных слоях, сословиях шла напряженная борьба мнений, идей о путях дальнейшего движения России. Даже в монастырской сфере, казалось бы, далекой от социально-политических проблем, кипели страсти-споры о человеке, его месте в жизни, об идеалах и ценностях народа.
Раскрытием образа Алеши как идеального героя Достоевский резко выступал против деградации, оскотинивания, одичания русского общества, все более наполнявшегося идеями нигилизма, атеизма. Характерно и само название городка, в котором разворачивалось действие романа, – Скотопригоньевск, и многие жившие в городке люди мало чем в своем поведении отличались от животных. В данном сравнении также проявилась социальная направленность романа.
В романе «Братья Карамазовы» нашла освещение еще одна глубинная социально-нравственная тема – о роли православия, православной церкви в русском обществе, его истории, современности, о роли православного священства в России, его влиянии на формирование нравственных качеств русского народа. Исследование русского православия в романе многопланово. Прежде всего, это – старчество, которому посвящен особый раздел в первой книге романа.
Достоевский подробно изучал историю старчества как духовного явления в целом и российского старчества. Как явление историческое старчество появилось на православном Востоке (в Синае, на Афоне, в Сирии) издревле. В России рождение старчества было связано с именем преподобного Паисия Величковского (1722-1794), который занимался переводами духовных книг на русский язык. Его имя упоминал Достоевский в разделе о старчестве. Его ученики участвовали в возрождении Оптиной пустыни, прославившейся святостью своих старцев Льва, Макария, Амвросия, живших в XIX в. С последним Достоевский встречался и беседовал во время посещения вместе с Вл.С. Соловьевым Оптиной пустыни 23-29 июня 1878 г. Амвросий послужил прототипом Зосимы в романе, а содержание бесед с ним Достоевский положил в основу бесед старца Зосимы с прихожанами.
«Старец, – писал Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. <…> …Старчество одарено властью в известных случаях беспредельною и непостижимою. Вот почему во многих монастырях старчество у нас сначала встречено было почти гонением. Между тем старцев тотчас же стали высоко уважать в народе. <…> … Старчество удержалось и мало-помалу по русским монастырям водворяется» .
В предшествовавших произведениях писатель обращался к христианству, православию, но образ священника Русской православной церкви не находил воплощения в его сочинениях. Христос, православное христианство существовали вне взаимодействия с церковными институтами. В «Братьях Карамазовых» автор обратился к самой церкви, ее внутреннему духовному содержанию, повседневной жизни.
Русская православная церковь изнутри не представлялась Достоевскому единообразной. В ней были подвижники веры, носители истинно православных традиций (Зосима и окружавшие его монахи, близкие по духовности к Алеше), отшельники-фанатики, строгие постники (Ферапонт) и др.
Наиболее яркой фигурой представителя Русской православной церкви в романе стал Зосима (старец Зосима). Главным его предназначением являлась помощь приходивших к нему людям – добрым словом, советом, исцелением. Это – видимая сторона деятельности Зосимы, а невидимая, внутренняя заключалась в бесконечном духовно-нравственном совершенствовании. Об этом повествовалось в главе II шестой книги, содержавшей биографические сведения о старце. Не просто происходило формирование будущего церковного деятеля, сталкивался он в жизни с многими испытаниями–искушениями, но Господь подвел его к высшему своему предназначению на земле. Уход Зосимы в монахи, разрыв с миром означал окончательное его очищение.
Вместе с тем Зосима накануне смерти советовал Алеше покинуть монастырь, жить в миру с людьми. Перед кончиной Зосима говорил Алексею: «Мыслю о тебе так: изыдешь из стен сих, а в миру пребудешь как инок. Много будешь иметь противников, но и самые враги твои будут любить тебя» . Достоевский полагал, что в миру Алеша мог принести более пользы людям, чем находясь в монастыре. И он действительно нес слово Божие всем в нем нуждавшимся, утешение, сострадание, добро, любовь.
Достоевский ввел в роман сцену тления тела умершего Зосимы, которая вовсе не была направлена против Церкви. Тема во многом кульминационная с точки зрения проверки истинности веры окружавших старца людей. Вывод, очевидно, таков: Зосима – обыкновенный, а совсем не святой человек (и об этом говорилось в биографических сведениях), добившийся духовного просветления собственным поведением и глубокой верой.
Одной из ведущих тем романа стала тема, изложенная автором в поэме-главе «Великий инквизитор». Содержание ее, подготовленное Иваном Карамазовым и пересказанное Алеше, многозначно: в нем критика католической церкви и многочисленных совершенных ею и папством преступлений (давнишняя тема, изучавшаяся Достоевским и воспроизводившаяся в его сочинениях); идея искоренения бедности и нищеты людей («накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!»); идея всепрощения, побеждающая и возвышающая, победы Абсолютного добра над злом. На речь Великого инквизитора, говорившего в тюрьме с Иисусом, последний ответил не злым словом, не протестом, а тихим, смиренным поцелуем. Смирение, выраженное в поцелуе человека, обещавшего смерть, одержало великую победу.
Слушавший легенду Алеша продолжил главную ее идею о торжестве добра: «А клейкие листочки, а дорогие могилы, а голубое небо, а любимая женщина! Как же жить-то будешь, чем ты любить-то их будешь? – горестно восклицал Алеша. – С таким адом в груди и в голове разве это возможно?» . Любовь противопоставлялась злу не только в духовном их взаимоотторжении, но и на бытовом, социальном уровне – «карамазовщине», «силе низости карамазовской», в полной мере охватившей раздиравшуюся нравственными противоречиями душу Ивана, следовавшего его формуле «все позволено». Алеша, споря с Иваном, поступил в конечном счете, как и герой поэмы: «Алеша встал, подошел к нему и молча тихо поцеловал его в губы» .
Особенную роль в романе сыграли евангельские тексты, к которым писатель обращался постоянно и с огромным вниманием их использовал. Писатель и в ранних романах находил созвучные своему духовному настрою положения, но ни в одном из них Евангелие не рассматривалось в качестве нормы человеческих отношений, повседневного поведения человека. В романе «Преступление и наказание» Соня читала Раскольникову о воскресении Лазаря, однако само Евангелие Раскольников не раскрывал (т.е. еще не был готов к его осмыслению и принятию).
В «Братьях Карамазовых» евангельские законы-заповеди, притчи играли не вспомогательную, а заглавную роль. В тексте романа вокруг евангельских изречений велись споры в поисках истины. Эпиграф к роману о пшеничном зерне, упавшем в землю, использовался Достоевским в раскрытии собственной нравственной позиции, а также аллегорически рассматривал возможность возрождения России в ту эпоху, в которой значительные силы и влияние имели Карамазовы, «карамазовщина».
Достоевский обращался не только к евангельским текстам, но знакомился с сочинениями Нила Сорского, Иоанна Дамаскина, Исаака Сирина, Сергия Радонежского, Тихона Задонского и других учителей и подвижников Церкви. Значительным было воздействие на писателя от посещения им Оптиной пустыни.
Достоевский не мог пройти в романе мимо излюбленной своей темы, находившей отражение во всех его сочинениях, – изображения детей, мира детства, взаимоотношения детей и взрослых. В «Братьях Карамазовых» представлена целая галерея детских образов – Илюша Снегирев, Коля Красоткин, Карташов, Смуров и др. – одни более целостные и яркие, другие – второстепенные. Образом детства писатель измерял социальную зрелость общества, его духовно-нравственные ценности и черты.
Наиболее целостным являлся в романе образ тринадцатилетнего подростка Коли Красоткина, которого американский достоевсковед Роберт Бэлнеп считал пародией на Ивана Карамазова и Великого Инквизитора . С подобной оценкой можно согласиться лишь отчасти. Коля – формирующийся тип личности, еще ребенок, хотя со значительными претензиями, амбициями, стремлением выделиться из окружавших его мальчиков сомнительными подвигами, заслужить тем самым авторитет в их среде. В то же время Коля, как и Иван, вел поиск социально-политических и духовно-нравственных ценностей, считал себя атеистом, социалистом, хотя стихийным, колеблющимся. В конечном счете, Достоевский увидел в Коле представителя нового общества, нового поколения молодежи, пришедшей к нравственным идеалам самого писателя. В завершающей главе романа автор соединил Алешу Карамазова и мальчиков, давших клятву сохранять духовную чистоту, верность друг другу, независимо от обстоятельств и перемен. Роман завершился не свойственной для Достоевского пафосно-триумфальной сценой принесения молодежью клятвы верности, хотя в самом романе масса сцен, свидетельствовавших о трагических судьбах детей.
Глубокую мысль высказал Достоевский в главе «Бунт» о правомерности страданий безвинных – детей, «не съевших яблока», принимавших страдания за грехи отцов. «Если они на земле тоже ужасно страдают, то уж, конечно, за отцов своих, наказаны за отцов своих, съевших яблоко, – но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь на земле непонятное. Нельзя страдать неповинному за другого, да еще такому неповинному!» – говорил Иван Карамазов Алеше .
В размышлениях о страданиях невинных, безгрешных Достоевский дошел до постановки глубинных социально-нравственных проблем: «Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «боженьке» . Иван искал собственный путь к Богу, познанию Божественной сущности, природу, пригласив к этому серьезнейшему разговору безоговорочно любившего Бога, глубоко верившего в Него Алешу. Алеша вновь стал мерилом духовности и нравственности человеков, мира.
Все силы света, рая, чистоты оказывались для писателя недействительными, если был обижен хотя бы один ребенок. Вся гармония мира, считал Достоевский, не стоит «слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка…» .
Сильнейшее пророчество Достоевского: критерием развития любой общественной системы должно быть социальное состояние детей в этой системе. «Слезинка ребенка» лишает общество называться демократическим, гуманным, справедливым, духовным, нравственным и т.п. Значит, сверяясь по Достоевскому, современное общество (не только российское) страшно далеко от совершенства, несмотря на заклинания лидеров данного общества.
По всей вероятности, Достоевский любил детей той глубокой, искренней любовью, которую заповедал Иисус Христос. «Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Матф., 18, 2-3). Писатель тяжело переживал страдания детей, многие из его публицистических статей были направлены на облегчение их мучений и наказание мучителей.
На Достоевского всегда страдания детей производили глубокое впечатление, вызывали искренние переживания об их судьбах. В «Дневнике писателя» он неоднократно обращался к детским судьбам, особенно к переживавшимся детьми страданиям, жестокому обращению с ними со стороны взрослых. В романе показаны глубокие нравственные переживания Илюшечки Снегирева в связи оскорблением его отца Митей Карамазовым и протест Илюши, укусившего Алешу в знак мести за унижение отца. Писатель даже в эпизодических героях – детях (Карташов, Смуров, Нина Снегирева) сумел показать типичные социальные черты нового молодого поколения России, во многом отличавшихся от самого автора и его умонастроений.
И вновь мерой детских идей, детства в контактах с взрослым миром выступил в романе Алеша. Своей глубокой добротой, прощением, искренностью, любовью он ломал перегородки между взрослыми и детьми, помогал маленьким найти свое настоящее место среди окружающих, в жизни. «Дети, пока дети, до семи лет, например, страшно отстоят от людей: совсем будто другое существо и с другою природой» . Достоевский, выдвигая социальные, нравственные проблемы детства, высказывал массу интересных, полезных идей для духовного формирования и воспитания подрастающего русского поколения на основе православных идеалов и ценностей.
В романе «Братья Карамазовы» воплотились раздумья Достоевского о вечных, философских проблемах человеческого бытия. Невозможно хотя бы кратко охарактеризовать их все – для решения данной задачи понадобилось бы самостоятельное научное исследование. Возьмем только некоторые из них, в частности, размышления писателя о роли красоты в мире. На этот тезис ныне часто ссылаются все кому не лень, трактуя вдоль и поперек, выхолащивая в первую очередь и единственную его духовную сущность.
«Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. <…> Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. <…> Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей… Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей» .
Не случайно Достоевский вложил столь глубокие, искренние размышления о красоте в уста самого безнравственного из братьев Карамазовых Дмитрия, подчеркивая тем самым, что даже в разгульной душе могут оставаться зачатки духовного начала, остатки чистого, нравственного, прекрасного.
Извечной мечтой Достоевского, еще с ранней юности, было желание проникнуть в тайны человеческой души, пролить на них свет, разобраться в ее лабиринтах. В «Братьях Карамазовых» автор, как никогда ранее, проник в человеческую душу, в ее тайны, приподнял завесу секретности, закрытости души. И вновь остановился в раздумьях у следующего порога, около следующей тайны, оставшись, как и прежде, перед ее неразгаданностью.
Достоевский, разгадав многое в душе, указал человечеству, русским мыслителям путь к разгадке душевных тайн. Этот путь лежал в русле православного миросозерцания, евангельских законов-заповедей, оставленных людям Иисусом Христом во спасение души от греха. Человечество в своем стремлении понять их, следовать им на практике разгадало много тайн, уяснило многие заповедные истины. Но многое до сих пор осталось за пределами человеческого разума, чувства, поведения, осмыслено поверхностно, внешним, формальным образом. Прошло всего две тысячи лет со времени явления Иисуса Христа – за столь короткий период трудно разобраться в глубинах христианских духовно-нравственных законов.
Еще одно глубокое социально-философское наблюдение, сделанное Достоевским в романе, вопрос об ответственности, виновности человека не только за содеянное им самим (проступок, преступление), но и другими людьми, человечеством в целом. Писатель вновь исходил из евангельских мотивов – искупление греха людей Иисусом Христом, принятие его на свой счет. Достоевский, взяв основанием нравственное содержание вины Христа за человечество, за его грех, сделал вывод, что ответственность берет на себя зачастую невинный, а не виновный. В такой сложной житейской ситуации искупления за чужой грех, за несовершенное преступление отцеубийства оказался Митя Карамазов.
В сцене свидания в тюремной больнице после вынесения приговора Алеша говорил Мите: «… Ты не готов, и не для тебя такой крест. Мало того: и не нужен тебе, не готовому, такой великомученический крест. Если б ты убил отца, я бы сожалел, что ты отвергаешь свой крест. Но ты невинен, и такого креста слишком для тебя много» . Вывод Достоевского – «все за всех виноваты». «За всех и пойду, потому что надобно же кому-нибудь и за всех пойти» . Искупление чужих грехов, несодеянного – высшая мера очищения, которую в свое время принял сам писатель, осужденный на каторгу.
Таким образом, в романе «Братья Карамазовы» – последнем написанном Достоевским художественном произведении, в концентрированном виде запечатлелись все ранее обдумывавшиеся писателем проблемы жизни пореформенного русского общества в аспекте его социального и духовно-нравственного развития. Почти все высказанное Достоевским в романе самым непосредственным образом было связано с типичными сторонами и формами жизни общества, было востребовано с учетом возможностей и реалий развития России, русского народа.
Достоевский ушел из жизни в самый переломный момент русской истории – 28 января 1881 г. Через месяц в Петербурге был убит император Александр II. Судьба великого писателя неразрывно соединилась с судьбой России, протекавшими в стране социально-политическими процессами. А.Г. Достоевская в своих воспоминаниях высказывала предположение: «Возможно, что муж мой и мог бы оправиться на некоторое время, но его выздоровление было бы непродолжительно: известие о злодействе 1 марта, несомненно, сильно потрясло бы Федора Михайловича, боготворившего царя – освободителя крестьян; едва зажившая артерия вновь порвалась бы, и он бы скончался» . Это предположение имело под собой вполне реальный смысл.
Вся жизнь и даже смерть Достоевского были настолько символичны, настолько переплетены с судьбами Отечества, что ничто в его жизни, многогранном творчестве не происходило просто так, всуе, а имело глубинный, зачастую пророческий исход. Это особенно наглядно проявилось в последний период творческой деятельности писателя-мыслителя – в 1870-е годы, – ставшие кульминацией эволюции его социально-политических идей.
Список источников и литературы
1. Сочинения Ф. М. Достоевского
1.1 Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. / Ф. М. Достоевский. – Л.: Наука, 1972-1990.
1.2 Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 12 т. / Ф. М. Достоевский. – М.: Правда, 1982.
1.3 Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 10 т. / Ф. М. Достоевский. – М.: Гослитиздат, 1956-1958.
1.4 Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 7 т. / Ф. М. Достоевский. – М.: Лексика, 1994.
2. Монографии
2.1 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. / М.М. Бахтин. – 4-е изд. – М.: Сов. Россия, 1979. – 320 с.
2.2 Белинский В.Г. Петербургский сборник, изданный Н.А. Некрасовым // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. IX. / В.Г. Белинский. – М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1955. – 268 с.
2.3 Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1846 г. // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. IX. / В.Г. Белинский. – М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1955. – 392 с.
2.4 Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 г. // Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. X. / В.Г. Белинский. – М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1956. – 345 с.
2.5 Белов С.В. Ф.М. Достоевский / С.В. Белов. – М.: Просвещение, 1990. – 207 с.
2.6 Белов С.В. Жена писателя: Последняя любовь Достоевского. / С.В. Белов. – М.: Сов. Россия, 1986. – 206 с.
2.7 Белов С.В. Петербург Достоевского. / С.В. Белов.– СПб.: Алетейя, 2002. – 372 с.
2.8 Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль его эпохи: Концепция человека. / В.Н. Белопольский. – Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 1987. – 206 с.
2.9 Бельчиков Н.Ф. Достоевский в процессе петрашевцев. / Н.Ф. Бельчиков. – М.: Наука, 1971. – 296 с.
2.10 Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т.: Т. 2. / Н.А. Бердяев. – М.: Искусство, 1994. – С. 7-150.
2.11 Бердяев Н.А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т.: Т. 2. / Н.А. Бердяев. – С. 151-175.
2.12 Бердяев Н.А. Ставрогин // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т.: Т. 2. / Н.А. Бердяев. – С. 176-186.
2.13 Бурсов Б.И. Личность Достоевского: Роман-исследование. / Б.И. Бурсов. – Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1979. – 680 с.
2.14 Бэлнеп Р. Генезис романа «Братья Карамазовы»: Эстетические, идеологические и психологические аспекты создания текста. / Р. Бэлнеп. – СПб.: Академический проект, 2003. – 264 с. (репринт. изд.).
2.15 Вайнерман В.С. Достоевский и Омск. / В.С. Вайнерман. – Омск: Книжное издательство, 1991. – 125 с.
2.16 Вересаев В.В. Живая жизнь: О Достоевском и Толстом. / В.В Вересаев. – М.: Политиздат, 1991. – 335 с.
2.17 Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». / В.Е Ветловская – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977. – 199 с.
2.18 Волгин И.Л. Последний год Достоевского: исторические записки. / И.Л. Волгин. – М.: Сов. писатель, 1986. – 574 с.
2.19 Волгин И.Л. Родиться в России: Достоевский и современники: Жизнь в документах. / И.Л. Волгин. – М.: Книга, 1991. – 605 с.
2.20 Волгин И.Л. Колеблясь над бездной: Достоевский и русский императорский дом. / И.Л. Волгин. – М.: Центр гуманитарного образования, 1998. – 656 с.
2.21 Волгин И.Л. Пропавший заговор: Достоевский и политический процесс 1849 г.: Учебное пособие. / И.Л. Волгин. – М.: Либерия, 2000. – 703 с.
2.22 Гарин И.И. Многоликий Достоевский. / И.И. Гарин. – М.: Терра, 1997. – 396 с.
2.23 Голосовкер Я.Э. Достоевский и Кант. / Я.Э. Голосовкер. – М.: Изд-во Акад. наук, 1963. – 102 с.
2.24 Григорьев А.А. Литературная критика. / А.А Григорьев. – М.: Худож. лит., 1967. – 631 с.
2.25 Григорьев А.А. Сочинения. В 2 т.: Т. 2. / А.А Григорьев. – М. Худож. лит., 1990. – 509 с.
2.26 Гроссман Л.П. Достоевский. / Л.П. Гроссман. – М.: Мол. гвардия, 1962. – 543 с.
2.27 Гроссман Л.П. Рулетенбург: Роман-биография. / Л.П. Гроссман. – М.: Захаров, 2002. – 286 с. (репринт. изд.)
2.28 Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы: (Философские портреты мыслителей от Ф.М. Достоевского до А.Ф. Лосева). / А.В. Гулыга. – М.: Соратник, 1995. – 306 с.
2.29 Гус М.С. Идеи и образы Достоевского. – 2-е изд. / М.С. Гус. – М.: Худож. лит., 1971. – 592 с.
2.30 Долинин А.С. В творческой лаборатории Достоевского: (История создания романа «Подросток»). / А.С. Долинин. – М.: Сов. писатель, 1947. – 173 с.
2.31 Долинин А.С. Последние романы Достоевского: Как создавались «Подросток» и «Братья Карамазовы». / А.С. Долинин. – М.– Л.: Сов. писатель, 1963. – 344 с.
2.32 Ермакова М.Я. Романы Достоевского и творческие искания в русской литературе XX века. / М.Я. Ермакова. – Горький, Волго-Вят. кн. изд-во, 1973. – 319 с.
2.33 Ермакова М.Я. Традиции Достоевского в русской прозе. / М.Я. Ермакова. – М.: Просвещение, 1990. – 126 с.
2.34 Ермилов В.В. Ф.М. Достоевский. / В.В. Ермилов. – М.: Гослитиздат, 1956. – 280 с.
2.35 Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. 2-е изд. / А.Б. Есин.– М.: Флинта: Наука, 2003. – 174 с.
2.36 Звозников А.А. Гуманизм и христианство в русской литературе XIX в. – 2-е изд. / А.А. Звозников. – Минск: БГУ, 2001. – 212 с.
2.37 Зернов Н.М. Три русских пророка: Хомяков, Достоевский, Соловьев. / Н.М. Зернов.– М.: Моск. рабочий, 1995. – 212 с.
2.38 Золотусский И.П. На лестнице у Раскольникова: Эссе последних лет. / И.П. Золотусский. – М.: Фортуна, 2000. – 320 с.
2.39 Иванова А.А. Философия открытия Ф.М. Достоевского. / А.А. Иванова. – М.: Б. и., 1995. – 194 с.
2.40 Кантор В. К. «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского. / В. Кантор – М.: Худож. лит., 1983. – 192 с.
2.41 Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века. / Ю.Ф. Карякин. – М.: Сов. писатель, 1989. – 646 с.
2.42 Карякин Ю.Ф. Самообман Раскольникова. / Ю.Ф. Карякин. – М.: Худож. лит., 1976. – 158 с.
2.43 Касаткина Т.А. Характерология Достоевского: Типология эмоционально-ценностных ориентаций. / Т.А. Касаткина. – М.: Просвещение, 1996.
2.44 Кашина Н.В. Человек в творчестве Достоевского. / Н.В. Кашина. – М.: Худож. лит., 1986. – 318 с.
2.45 Кашина Н.В. Эстетика Достоевского. – 2-е изд. / Н.В. Кашина. – М.: Высш. школа, 1989. – 286 с.
2.46 Кирпотин В.Я. Молодой Достоевский. / В.Я. Кирпотин. – М.: Гослитиздат, 1947. – 376 с.
2.47 Кирпотин В.Я. Ф.М. Достоевский, творческий путь. / В.Я. Кирпотин. – М.: Гослитиздат, 1960. – 608 с.
2.48 Кирпотин В.Я. Достоевский в шестидесятые годы. / В.Я. Кирпотин. – М.: Худож. лит., 1966. – 560 с.
2.49 Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова. / В.Я. Кирпотин. – М.: Сов. писатель, 1970. – 447 с.
2.50 Кирпотин В.Я. Достоевский – художник. Этюды и исследования. / В.Я. Кирпотин. – М.: Сов. писатель, 1972. – 319 с.
2.51 Кирпотин В.Я. Достоевский и Белинский. / В.Я. Кирпотин. – 2-е изд. – М.: Худож. лит., 1976. – 301 с.
2.52 Кирпотин В.Я. Мир Достоевского. / В.Я. Кирпотин. – М.: Сов. писатель, 1980. – 375 с.
2.53 Климова С.М. Феноменология святости и страстности в русской философии культуры / С.М. Климова. – СПб.: Алетейя, 2004. – 329 с.
2.54 Косенко П.П. Неэвклидовы параллели: Хроника последних лет жизни Достоевского и некоторых его современников. / П.П. Косенко. – Алма-Ата: Жазуши, 1988. – 366 с.
2.55 Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского: (Событийное, социальное, философское). / Ю.Г. Кудрявцев. – 2-е изд. – М.: Изд-во МГУ, 1991. – 400 с.
2.56 Кузнецов О.Н. Достоевский о тайнах психического здоровья. / О.Н. Кузнецов. – М.: Изд-во Рос. открыт. ун-та, 1994. – 168 с.
2.57 Кузнецов О.Н. Достоевский над бездной безумия. / О.Н. Кузнецов. – М.: Когито-Центр, 2003. – 227 с.
2.58 Кулешов В.И. Жизнь и творчество Ф.М. Достоевского. / В.И. Кулешов. – М.: Дет. лит, 1979. – 206 с.
2.59 Лаут Р. Философия Достоевского в систематическом изложении. / Р. Лаут. – М.: Республика, 1996. – 447 с.
2.60 Лотман Ю.М. Романы Достоевского и русская легенда // Реализм русской литературы 60-х годов XIX в. / Ю.М. Лотман. – Л.: Наука, 1974. – C. 124-140.
2.61 Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. / К.В. Мочульский. – М.: Республика, 1995. – 606 с.
2.62 Мочульский К.В. Достоевский: Жизнь и творчество. / К.В. Мочульский. – Париж: YMСA-PRESS, 1980. – 564 с.
2.63 Назиров Р.Г. Творческие принципы Достоевского. / Р.Г. Назиров. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1982. – 160 с.
2.64 Наседкин Н.Н. Достоевский: портрет через авторский текст. / Н.Н. Наседкин.– Тамбов: ТГУ, 2001. – 550 с.
2.65 Наседкин Н.Н. Самоубийство Достоевского: Тема суицида в жизни и творчестве писателя. / Н.Н. Наседкин. – М.: Алгоритм, 2002. – 448 с.
2.66 Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Время»: 1861-1863. / В.С. Нечаева. – М.: Наука, 1972. – 317 с.
2.67 Нечаева В.С. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Эпоха» (1864-1865). / В.С. Нечаева. – М.: Наука, 1975. – 303 с.
2.68 Нечаева В.С. Ранний Достоевский. 1821-1849. / В.С. Нечаева. – М.: Наука, 1979. – 288 с.
2.69 Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Ф.М. Достоевского. – / В.Г. Одиноков. – Новосибирск: Изд-во НГУ, 1981. – 145 с.
2.70 Писарев Д.И. Борьба за жизнь // Писарев Д.И. Сочинения. В 4 т.: Т. IV. / Д.И. Писарев. – М.: Гослитиздат, 1956.
2.71 Померанц Г.С. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. / Г.С. Померанц. – М., 1990. – 382 с.; 2-е изд. – М.: РОССПЭН, 2003. – 352 с.
2.72 Пономарева Г.Б. Достоевский: Я занимаюсь этой тайной. / Г.Б. Пономарева. – М.: Академкнига, 2001. – 303 с.
2.73 Розанов В.В. "Легенда о Великом Инквизиторе" Ф.М.Достоевского:
Достоевский и последующие - М.: МГУ, 1991. – 342 с.
2.74 Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского / Л.М. Розенблюм. – М.: Наука, 1981. – 368 с.
2.75 Роман одного петербургского квартала: Топография романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»: (Фотоальбом). – СПб.: Блиц, 2001. – 104 с.
2.76 Сараскина Л.И. «Бесы» - роман-предупреждение / Л.И. Сараскина. – М.: Сов. писатель, 1990. – 478 с.
2.77 Сараскина Л.И. Ф. М. Достоевский. Одоление демонов / Л.И. Сараскина – М.: АО Согласие, 1996. – 462 с.
2.78 Селезнев Ю.И. В мире Достоевского. / Ю.И. Селезнев. – М.: Современник, 1980. – 376 с.
2.79 Селезнев Ю.И. Достоевский. / Ю.И. Селезнев. – 2-е изд. – М.: Мол. гвардия, 1985. – 543 с.
2.80 Семенов Е.И. Роман Достоевского «Подросток» (проблематика и жанр). / Е.И. Семенов. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ие, 1979. – 167 с.
2.81 Слоним М. Три любви Достоевского. / М. Слоним. – М.: Сов. писатель, 1991. – 304 с.
2.82 Сохряков Ю.И. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза XX в. (70-80-х гг.). / Ю.И. Сохряков. – М.: ИМЛИ РАН, 2002. – 239 с.
2.83 Станюта А.А. Постижение человека: Творчество Достоевского 1840-1860-х гг. / А.А. Станюта – Минск: Изд-во БГУ, 1976. – 158 с.
2.84 Тарасов Б.Н. Закон «Я» и «закон любви»: Нравственная философия Достоевского. / Б.Н. Тарасов. – М.: Знание, 1991. – 62 с.
2.85 Твардовская В.А. Достоевский в общественной жизни России (1861-1881). / В.А. Твардовская. – М.Наука, 1990. – 340 с.
2.86 Тонких В.А., Ярецкий Ю.Л. История политической и правовой мысли России / Тонких В.А., Ярецкий Ю.Л. – М.: Владос, 1999. – 384 с.
2.87 Туниманов В.А. Творчество Достоевского (1854-1862). / В.А. Туниманов. – Л.: Наука, 1980. – 294 с.
2.88 Фридлиндер Г.М. Достоевский и мировая литература. / Г.М. Фридлиндер. – М.: Худож. лит-ра, 1979. – 456 с.
2.89 Фудель С.И. Наследство Достоевского. / С.И. Фудель. – М.: Рус. путь, 1998. – 288 с.
2.90 Чирков Н.М. О стиле Достоевского. / Н.М. Чирков. – М.: Изд-во АН СССР, 1967. – 303 с.
2.91 Щенников Г.К. Художественное мышление Ф.М. Достоевского. / Г.К. Щенников. – Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1978. – 175 с.
2.92 Якушин Н.И. Ф.М. Достоевский в жизни и творчестве: Учебное пособие. – 2-е изд. / Н.И. Якушин. – М.: Русское слово, 2000. – 128 с.
3. Сборники статей
3.1 Архипова А.В. Дворянская революционность в восприятии Ф.М. Достоевского // Литературное наследие декабристов. / А.В Архипова. – Л.: Наука, 1975. – С. 219-246.
3.2 XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества: материалы международной конференции. / Сост. Т. Киносита. – М.: Грааль, 2002. – 560 с.
3.3 Достоевский в конце XX века. / Сост. и ред. К. Степанян – М.: Классика плюс, 1996. – 621 с.
3.4 Достоевский и его время. / Под ред. В.Г Базанова и Г.М. Фридлендера. – Л.: Наука, 1971. – 368 с.
3.5 Достоевский и русские писатели. Традиции. Новаторство. Мастерство / Сост. В.Я. Кирпотин. – М.: Сов. писатель, 1971. – 447 с.
3.6 Дьяков В.А. Каторжные годы Ф.М. Достоевского (по новым источникам) // Политическая ссылка в Сибири XIX – нач. XX вв.: Историография и источники. / В.А Дьяков. – Новосибирск: Изд-во НГУ, 1987. – С. 196-220.
3.7 Ф.М. Достоевский и православие / Сост. А.Н. Стрижев. – М.: Отчий дом, 1997. – 318 с.
3.8 Евнин Ф.И. Роман «Бесы» // Творчество Ф.М. Достоевского. / Ф.И. Евнин. – М., 1959. – С. 26-44.
3.9 Звозников А.А. Достоевский и Православие: Предварительные заметки // Евангельские тексты в русской литературе XVIII-XIX вв.: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. / А.А. Звозников. – Петрозаводск, 1994. – С. 179-191.
3.10 Кантор В.К. Проблема искушения: Достоевский и «русский путь» // Русская интеллигенция: История и судьба / В.К. Кантор. – М.: Наука, 2000. – С. 366-381.
3.11 Карякин Ю.Ф. О философско-этической проблематике романа «Преступление и наказание» // Достоевский и его время. / Ю.Ф. Карякин. – Л.: Наука, 1971. – С. 166-195.
3.12 Кожинов В.В. «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского // Три шедевра русской классики. / В.В. Кожинов. – М., 1971. – С. 107-186.
3.13 Латынина А.Н. Достоевский и экзистенциализм // Достоевский – художник и мыслитель. / А.Н. Латынина. – М.: Сов. писатель, 1972. – С. 210-259.
3.14 Николаева Л.А. Проблема «злободневности» в русском политическом романе 70-х годов (Тургенев и Достоевский) // Проблемы реализма русской литературы XIX в. – / Л.А. Николаева. – М.-Л.: Акад. наук СССР, 1961. – С. 378-409.
3.15 Полоцкая Э.А. Человек в художественном мире Достоевского и Чехова // Достоевский и русские писатели. / Э.А. Полоцкая. – М.: Сов. писатель, 1971. – С. 218-232.
3.16 Пруцков Н.Н. Социально-этическая утопия Достоевского // Идеи социализма в русской классической литературе. / Н.Н. Пруцков. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ие, 1969. – С. 334-373.
3.17 Розанов В.В. О «Великом инквизиторе» Ф. Достоевского // Литературные портреты. / В.В. Розанов. – М.: Аграф, 2000. – С. 48-69.
3.18 Собрание мыслей Достоевского / Сост. М. Фирин. – М.: Звонница, 2003. – 640 с.
3.19 Соколов К.Б. Циклы российского реформаторства: причины и результаты // Циклические ритмы в истории, культуре, искусстве / К.Б. Соколов. – М., 2004. – С. 131 -157.
3.20 Творчество Ф.М. Достоевского: искусство синтеза / Сост. Г.К. Щенников и др. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1991. – 285 с.
3.21 Тонких В.А., Тонких Н.В. Социально-политические взгляды Ф. М. Достоевского // Человек и общество: на рубеже тысячелетий: Международный сборник научных трудов. – Выпуски 6-7. / В.А. Тонких, Н.В. Тонких. – Воронеж: ВГПУ, 2001. – С. 3-6.
3.22 Тонких В.А., Тонких Н.В. Христианские мотивы в творчестве Ф.М. Достоевского // Человек и общество: Международный сборник научных трудов. – Вып. 5. / В.А. Тонких, Н.В. Тонких. – Воронеж: ВГПУ, 2001. – С. 34-37.
3.23 Тонких В.А., Тонких Н.В. Ф.М. Достоевский и XXI век: пророчества писателя // Бакановские чтения. / В.А. Тонких, Н.В. Тонких. – Воронеж: Науч. книга, 2004. – С. 127-130.
3.24 Тонких В.А., Тонких Н.В. Ф.М. Достоевский и духовное развитие русского народа // Актуальные проблемы экономики предпринимательства. – Вып. 6/1 / В.А. Тонких, Н.В. Тонких. – Воронеж: Науч. книга, 2004. – С. 158-162.
3.25 Тонких В.А, Тонких Н.В. Ф.М. Достоевский и русская социально-политическая мысль первой трети ХХ века. – Актуальные проблемы экономики предпринимательства. – Вып. 7 / В.А. Тонких, Н.В. Тонких. – Воронеж: Науч. книга, 2004. – С. 86-89.
3.26 Тонких Н.В. Ф. М. Достоевский и Россия // Человек и общество: Международный сборник научных трудов. – Вып. 14-15. / Н.В. Тонких – Воронеж: ВГПУ, 2002. – С. 51-52.
3.27 Тонких Н.В. 1850-е годы в жизни и творчестве Ф. М. Достоевского // Региональный межвузовский сборник статей по итогам научно – практической конференции 9 – 10 апреля 2003 г. “Комплексные меры – ключевой фактор стабилизации производства и решения социальных проблем”. В 2-х частях. Ч. 2 / Н.В. Тонких. – Воронеж: ВФ МГЭИ, 2003. – С. 53-55.
3.28 Тонких Н.В. Проблемы политического развития России в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // Решению социально-экономических задач – новые подходы: Сборник науч. трудов / Н.В. Тонких. – Воронеж: Истоки, 2004. – С. 272-277.
3.29 Тонких Н.В. Социально-нравственные проблемы в романе Ф.М. Достоевского «Подросток» // Тенденции развития региональной экономики. Сборник науч. статей / Н.В. Тонких. – Воронеж: Науч. книга, 2005. – С. 377-382.
3.30 Туниманов В.А. Публицистика Достоевского. «Дневник писателя» // Достоевский – художник и мыслитель. / В.А. Туниманов. – М.: Худож. лит., 1972. – С. 68-83.
4. Статьи в периодических изданиях
4.1 Викторович В.А. Достоевский и В.П. Мещерский: (К вопросу об отношении писателя с охранительным лагерем) // Русская литература. – 1988. – № 1. – С. 26-34.
4.2 Волгин И.Л. Достоевский и царская цензура (К истории издания «Дневника писателя») // Русская литература. – 1970. – № 4. – С. 106-120.
4.3 Волгин И.Л. Завещание Достоевского // Вопросы литературы. – 1980. – № 6. – С. 154-196.
4.4 Волгин И.Л. Последний год Достоевского // Новый мир. 1981. – № 10. – С. 100-183.
4.5 Гаджиев К. С. Апология Великого Инквизитора // Вопросы философии. – 2005. – № 4. – С. 3-22.
4.6 Григорьев А. Мои литературные и нравственные скитальчества // Эпоха. – 1864. – № 5. – С. 144-168.
4.7 Григорьев А. Парадоксы органической критики // Эпоха. – 1864. – № 5. – С. 255-273.
4.8 Григорьев А. Новые письма (публик. Н. Страхова) // Эпоха. – 1865. – № 2. – С. 152-182.
4.9 Добролюбов Н.А. Забитые люди // Современник. – 1861. – № IX. – С. 99-149.
4.10 Достоевский и мировая культура: Альманах. – № 7-10. – М., 1996 –1998.
4.11 Достоевский Ф.М. Воспоминания об Ап. Григорьеве // Эпоха. – 1864. – № 9. – С. 51-55.
4.12 Достоевский Ф.М. Ряд статей о русской литературе // Время. 1861. – № 1. – С. 1-34.
4.13 Кантор В.К. Фрейд versus Достоевский // Вопросы философии. – 2001. – № 10. С. 27-32.
4.14 Кантор В.К. Кого и зачем искушал черт? (Иван Карамазов: соблазны «русского пути») // Вопросы литературы. – 2002. – № 2. – С. 157 – 181.
4.15 Кантор В.К. «Карамазовщина» как символ русской стихии // Вопросы философии. – 2005. – № 4. – С. 93 – 111.
4.16 Соловьев Н. Теория пользы и выгоды // Эпоха. – 1864. – № 11. – С. 1-16.
4.17 Соловьев Н. Бесплодная плодовитость // Эпоха. – 1864. – № 12. – С. 1-14.
4.18 Хайруллин В.И. Справедливое общество и «утопизм» Достоевского // Государство и право. – 2004. – № 8. – С. 100-105.
4.19 Фридлиндер Г.М. У истоков «почвенничества» (Ф.М. Достоевский и журнал «Светоч») // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. – 1971. – № 5. – С. 411- 416.
5. Мемуарная литература
5.1 Достоевская А.Г. Воспоминания. – М.: Захаров, 2002. – 392 с.
5.2 Достоевская А.Г. Дневник 1867 г. – М.: Наука, 1993. – 452 с.
5.3 Достоевская Л.Ф. Достоевский в изображении своей дочери. – М. – Пг.: Госиздат, 1922. – 105 с.
5.4 Достоевский А.М. Воспоминания. – М. Аграф, 1999. – 432 с.
5.5 Ф.М. Достоевский. А.Г. Достоевская. Переписка. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ие, 1976. – 216 с.
5.6 Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т.: Т. 1. / Глав. ред. Тюнькин К.И. – М.: Худож. лит., 1990. – 622 с.
5.7 Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т.: Т. 2. / Глав. ред. Тюнькин К.И. – М.: Худож. лит, 1990. – 622 с.
5.8 Панаева А.Я. Воспоминания. – М.: Правда, 1986. – 508 с.
5.9 Первые русские социалисты: Воспоминания участников кружка петрашевцев в Петербурге. – Л.: Лениздат, 1984. – 392 с.
5.10 Русские эмигранты о Достоевском. / Вступ. ст., подгот. текста и прим. С.В. Белова. – СПб.: Андреев и сыновья, 1994. – 429 с.
6. Справочная литература
6.1 Белов С.В. Ф.М. Достоевский и его окружение: Энциклопедический словарь: В 2 т.: Т. 1. / С.В. Белов.– СПб.: Алетейя, 2001. – 573 с.
6.2 Белов С.В. Ф.М. Достоевский и его окружение: Энциклопедический словарь: В 2 т.: Т. 2. / С.В. Белов.– СПб.: Алетейя, 2001. – 544 с.
6.3 Летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского: В 3 т.: Т. 1. – СПб.: Гуманит. агентство Академ. проект, 1993. – 530 с.
6.4 Летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского: В 3 т.: Т. 2. – СПб.: Гуманит. агентство Академ. проект, 1993. – 583 с.
6.5 Летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского: В 3 т.: Т. 3. – СПб.: Гуманит. агентство Академ. проект, 1993. – 614 с.
6.6 Наседкин Н.Н. Достоевский. Энциклопедия. / Н.Н. Наседкин.– М.: Алгоритм, 2003. – 800 с.
7. Авторефераты диссертаций
7.1 Богданов А.В. Политическая теория почвенничества: (А.А. Григорьев, Ф.М. Достоевский, Н.Н. Страхов): Автореф. дис. … канд. полит. наук. / А.В. Богданов. – М., 2002. – 22 с.
7.2 Волгин И.Л. «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского: Автореф. дис. … канд. филол. наук. / И.Л. Волгин. – М., 1974. – 24 с.
7.3 Ким Юн Кюн. Типология двойников в творчестве Ф.М. Достоевского и повесть «Двойник» (1846 / 1866): Автореф. дис. ...канд. филол. наук. – М., 2003. – 20 с.
7.4 Ковина Е.В. Художественная картина мира в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»: время, пространство, человек: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. – СПб. – 2005. – 22 с.
7.5 Краминская Н.М. Пути устроения человека в философии Ф.М. Достоевского: Автореф. дис. … канд. филос. наук. / Н.М. Краминская. – Тула, 2001. – 22 с.
7.6 Кузубова Т.Н. Метафизические миры Достоевского и Ницше: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. / Т.Н. Кузубова. – Екатеринбург, 2001. – 45 с.
7.7 Куликовская Н.В. Влияние Ф.М. Достоевского на русскую религиозную философию конца XIX – начала XX в.: Автореф. дис. … канд. филос. наук. / Н.В. Куликовская. – Ростов-на-Дону, 2000. – 21 с.
7.8 Мелешенко Е.В. Письма Ф.М. Достоевского в контексте исследования личности и творчества писателя: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. – Барнаул, 2004. – 29 с.
7.9 Ненашев М.И. Проблемы свободы в русской философии XIX в. (П.Я. Чаадаев, В.С. Соловьев, Ф.М. Достоевский): Автореф. дис. … д-ра филос. наук. – М., 2000. – 40 с.
7.10 Смыслова О.Н. «Дневник писателя» в системе творчества Ф.М. Достоевского: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. – М., 2000. – 16 с.
7.11 Соколова Е. А. Проблема человека и поиск социальной гармонии в философских воззрениях Ф. М. Достоевского: Автореф. дис. ...канд. филос. наук. – Улан-Уде, 2004. – 22 с.
7.12 Сыромятников О. И. Особенности воплощения русской идеи в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. – Пермь, 2004. – 19 с.
7.13 Туниманов В.А. Художественные произведения в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Л., 1966. – 24.