Записки ритуального агента. Часть вторая

Игорь Ковриков
                Афганец
          
     Приезжаю на адрес и как всегда, прежде чем войти в подъезд звоню диспетчеру.
     - Умерла женщина семидесяти пяти лет, - говорит мне диспетчер. – В квартире её сын. Зовут Алексей. По-моему, он не очень вменяем, но ты попробуй с ним поговорить.
     Сколько раз я слышала такие слова. Диспетчеры должны постоянно быть на телефоне и общаться с родственниками умершего, но у них не всегда это получается. И тогда они говорят агенту: «Ты попробуй…». Эти слова означают, что почти наверняка тебя не пустят в квартиру, но я уже приехала. Не поворачивать же назад.
    Я поднимаюсь на пятый этаж и нахожу нужную квартиру. Звоню в дверь, но мне никто не открывает. Звоню ещё, с тем же успехом. Тогда берусь за ручку, нажимаю её вниз и понимаю, что дверь оказалась открытой.
     - Можно войти?! – громко говорю я, но в ответ слышу лишь тишину.
     - Кто-нибудь есть?! – опять спрашиваю я и вхожу в прихожую.
     В коридоре на стене горит яркая неоновая лампа. Бежевые обои аккуратно поклеены, а потолок безупречно белый, как будто только что сделали ремонт. Замечаю, как на кухне блестит белый кафель, а на полу лежит совершенно новый линолеум. Обе полированные двери в комнаты закрыты, и я берусь за ручку одной из них, той что справа от меня. Я приоткрываю её и заглядываю в комнату.
     - Можно войти?!
     Посреди комнаты стоит огромное кресло, в котором неподвижно сидит мужчина лет пятидесяти в зелёной майке и смотрит прямо перед собой. Перед ним, небольшой журнальный столик, на котором, почти пустая бутылка водки и стакан, а сбоку от него, прислонённое к креслу прикладом вниз, стоит двуствольное охотничье ружьё. Я успеваю заметить на плече татуировку, «ВДВ, Афганистан 1984-1986» и вижу, как мужчина начинает медленно поворачивать голову в мою сторону.
     Но меня уже нет в квартире. Я сбегаю вниз, перепрыгивая через две ступеньки, начисто забыв про лифт. Кто знает, что на уме у этого убитого горем человека и что он сейчас может сделать. Я конечно хочу помочь каждому, но в данном случае рисковать жизнью не готова.
     Я выскакиваю из подъезда и нос к носу сталкиваюсь с капитаном полиции. Я резко останавливаюсь, пытаясь отдышаться, а он удивлённо смотрит на меня.
     - Вы в девятнадцатую квартиру идёте? – спрашиваю я, переведя дух.
     - Да, - отвечает он. – А вы кто? Родственница?
     - Нет. Я сотрудник социальной службы.
     - Понятно, - сразу говорит он. – Ну, пойдёмте.
     Он хочет пройти к подъезду мимо меня, но я хватаю его за рукав.
     - Подождите. Там в квартире человек, наверное, сын умершей. Он пьяный и у него ружьё!
     Он опять посмотрел на меня, а я на него. Я вижу, что участковый - человек уже в возрасте, и ему, наверное, около пятидесяти лет. В это время от полицейской машины, стоящей возле подъезда, подходит совсем молодой сержант.
     - Какие проблемы, дамочка? – спрашивает он.
     - Никаких проблем, Коля, - отвечает капитан. – По крайней мере, пока.
     Он снимает фуражку и вытирает внутри неё носовым платком. Потом одевает фуражку на голову и кивает мне.
     - Пойдёмте, посмотрим.
     Мы заходим в подъезд и вызываем лифт, а сержант неуверенно идёт за нами.
     - Так что случилось? – спрашивает он, как видно чувствуя недоброе.
     - У него ружьё, Коля, - говорит участковый.
     - Так давай ОМОН вызовем! – воскликнул сержант.
     - У человека горе, - отвечает капитан. – Потом одумается – жалеть будет. Да и вообще… Ещё ничего не произошло.
     - Ну ты даёшь, Михалыч! – опять восклицает сержант. – А если стрельнёт!
     - Говори тише, Коля, - поморщился участковый. – И, наверное, пойдёмте-ка пешком.
     Мы поднимаемся по заплёванной лестнице и останавливаемся перед последним пролётом возле пятого этажа.
     - Значит так, - говорит капитан. – Я пойду один, а вы пока здесь подождите.
     Он поднимается и заходит в квартиру, а мы с сержантом остаёмся вдвоём. Коля заметно нервничает. Он вдруг расстегнул кобуру и вытащил пистолет, но, посмотрев на меня, убирает оружие обратно. Мы молчим, но я скоро не выдерживаю и поднимаюсь на несколько ступенек наверх. Я пытаюсь услышать, что происходит в квартире, но оттуда доносится только голос участкового. Слов не разобрать, но по интонации понятно, что он кого-то уговаривает. Так проходит несколько минут, которые кажутся такими долгими.
     Наконец капитан выходит из квартиры и спускается к нам.
     - Ружьё он на коленях держит, - тихо произносит он. – Не хочет отдавать.
     - Хватит дурить, Михалыч, - так же тихо говорит сержант. – Вызовем ОМОН – и дело с концом.
     - Разговорчики! – вдруг повысил голос участковый. – Забыл с кем разговариваешь!?
     - Виноват, товарищ капитан, - сразу успокоился Коля. – Вы, конечно старший и вам решать, но всё равно подумайте.
     - Если ОМОН приедет – разбираться не будет, - проговорил участковый. – Произведут захват, и парень сядет надолго.
     Он смотрит на меня и видит в моих глазах немой вопрос.
     - Я этого парня знаю, - говорит он мне. – Лёшкой зовут. Мы в школе вместе учились, и родителей я его знал. Он сейчас в подавленном состоянии, и я дал ему пять минут, чтобы успокоиться. После этого попытаюсь опять с ним поговорить.
     Капитан опять снимает фуражку и протирает её носовым платком. Внешне он выглядит спокойным, но я вижу, как дрожат его пальцы.
     - Он правда служил в Афганистане? – спрашиваю я.
- Правда, - кивает участковый. – Инвалидом оттуда вернулся. Жалко если в тюрьму попадёт.
     - Может быть я с ним поговорю? – опять спрашиваю его.
     - Нет, милая. Ты подождёшь здесь.
     - Сейчас уже скорая должна приехать, - говорю ему.
     - Я знаю, - вздыхает капитан. – Ничего, разберёмся.
     Проходит ещё немного времени и участковый смотрит на свои часы.
     - Пора, - говорит он и идёт к двери квартиры.
     В это время я понимаю, что читаю про себя молитву. Капитан заходит в квартиру, и мы с сержантом смотрим на закрывшуюся дверь. Я уже не могу этого терпеть и подхожу прямо к ней. За дверью ничего не слышно, я наклоняюсь вперёд и замираю. Сержант Коля тоже не шевелится, чтобы не шуметь, и на лестнице стоит такая тишина, что слышно, как у кого-то в квартире сверху в ванной журчит вода.
     - Ну что там? – вдруг спрашивает Коля.
     Но я поднимаю вверх палец, призывая к тишине. Каждую секунду я ожидаю выстрела, но его всё нет, и нервы мои натянулись до предела.
     И тут неожиданно раздаётся резкий звук. Мы с сержантом вздрагиваем, но в следующий момент понимаем, что это кто-то вызвал лифт. Мы с облегчением переглянулись, и я отхожу от двери, потому что из-за лифта всё равно ничего не слышно. Проходит ещё несколько секунд, и я думаю, что участковому пора уже появиться.
     И тут лифт останавливается на нашем этаже. Открывается дверь и из него выходят женщина врач скорой помощи и медсестра. Они с удивлением смотрят на нас, не понимая в чём дело.
     - Подождите минутку, доктор, - говорит сержант. – Туда пока нельзя.
     - Что здесь происходит? – спрашивает врач.
     И в это время открывается дверь квартиры и на площадке появляется участковый, который держит за ствол охотничье ружьё. Я сразу чувствую, как стало легче на сердце и вижу, как Коля вздыхает с облегчением. Врач и медсестра изумлённо смотрят на ружьё.
     - Всё в порядке, доктор, - говорит капитан, посторонившись. – Проходите, а я сейчас подойду.
     Бригада скорой помощи проходит в квартиру, а участковый подходит к сержанту и отдаёт ему ружьё.
     - Оно не заряжено, - говорит участковый. – Отнеси в машину.
     - Изъятие будем оформлять? – спрашивает Коля.
     - Никаких протоколов, - машет головой капитан. – Полежит пока у меня, а завтра я ещё приду сюда. Поговорю с Алексеем, когда он успокоится и потом решу, что делать.
     - Понял тебя, Михалыч, - кивает сержант и уходит вниз по лестнице.
     - Как вас зовут, - неожиданно для себя вдруг спрашиваю я.
     - Николай Михайлович.
     - Николай Михайлович, так ружьё правда было не заряжено?
     Он молчит и смотрит на меня грустными глазами. Потом снимает фуражку и достаёт из кармана носовой платок. И в этот момент из того же кармана на пол с тихим звуком падают два охотничьих патрона.
               
                Конец второй части.