Средний рыболовный траулер «Неман» с бортовым номером 625, на котором Вене предстояла годовая практика, стоял в доке. Узнав об этом на проходной, он побежал в дальний угол порта вприпрыжку, – так велико было любопытство. Треск сварочных аппаратов и визги «болгарок» обдирочников оглушили. Отсюда, сверху судно казалось совсем маленьким. Хотя, на самом деле, длина его превышала пятьдесят метров, но глазам открывался лишь кусок ржавого железа, который красится раз в году, перед выходом в рейс.
Экипажа на судне, конечно, не было. Заглянув в рубку, Веня представился вахтенному штурману с красным лицом, то ли просоленным океанскими ветрами, то ли проспиртованным крепкими напитками. Скорее всего, тем и другим. Тот приветливо кивнул:
– Тебе повезло, курсант. Радист на борту. Почти трезв.
Веня заглянул в крохотную радиорубку, добрую половину которой занимал огромный шкаф средневолнового передатчика:
– Васька, ты?! – задохнулся он от удивления вперемешку с радостью.
Это было везением. Практику проходить придётся с Васькой Перминовым, учившимся в мореходке курсом старше, который пойдёт с ним в первый рейс уже не дублёром, а штатным радистом. «Пермяк» был парнем добрым, с ним на заскучаешь. Кучерявые волосы, капитанская бородка и шикарные бакенбарды, – девки должны просто падать к ногам штабелями. Вдвоём они обошли «крэйсер» в порядке общей ориентировки, поскольку Веня впервые видел рыбопромысловое судно вблизи. В носовой части располагается просторный кубрик с восемью двухэтажными койками для боцмана, тралмастера и матросов, затем следует трюм, способный принять до ста тонн рыбы, и машинное отделение с грохочущим чудовищем мощностью в триста лошадиных сил. Далее кормовая часть корпуса становится двухэтажной. Верхний этаж отдан под три каюты для «белых людей» – капитана, штурманов и механиков. А в нижнем размещается совсем утлая каютка для «плебеев» – электромеханика, кока и буфетчика. Передняя часть надстройки – это ходовая рубка, затем следуют штурманская с картами и навигационными приборами и радиорубка с маленькой каюткой радиста рядом с ней. В кормовой части надстройки – камбуз и кают-компания, где экипаж принимает пищу и смотрит фильмы в свободное время. Да-а-а, чуть не забыл: гальюн и душевая кабинка – прямо напротив камбуза.
Васька пояснил, что у дублёра есть выбор: свободная койка в кубрике или маленький кожаный диванчик в каюте «плебеев». Везде есть свои плюсы и минусы. В кубрике, конечно, просторнее, но там 15 человек и все храпят, да и запахи... Впрочем, это не главное. Главное в том, что волна в шесть баллов накрывает судно полностью, поэтому ходить из кубрика на корму помногу раз в день придётся в прорезиненном штормовом костюме. Чуть зазеваешься, волна смоет за борт. В кормовой каютке всего три соседа, никаких волн, но диванчик короткий, спать придётся, поджав ноги.
Наши траулеры никто на Дальнем Востоке не строил. Для них было три основных судостроительных завода: в Германии, в Клайпеде и в Одессе. Все эти три места удалены от Сахалина примерно на половину земного глобуса, так что перегон их равносилен кругосветному плаванию. Хорошо ещё, если через Суэцкий канал, а то югом Африки – мало не покажется. Автономность плавания траулеров свыше восьми тысяч миль, так что обычно заходят для заправки на Мадагаскар и в Сингапур. Вот только ход у них всего 9 узлов в хорошую погоду, поэтому путешествие будет подольше, чем у эскадры адмирала Рожественского, потопленной в Цусимском проливе. Впрочем, куда моряку спешить?
Заселялся Веня на судно за три дня до отхода. Без особых колебаний он выбрал диванчик в кормовой каюте. К этому решению его подвигнуло и то, что буфетчик Витя пил немного, лишь следуя традиции, электромеханик Николай выпивал средне, но вёл себя в этом состоянии тихо. Кок Никифор пил редко, но при этом непременно уходил в запои, после которых ужасно страдал, и на колянех выпрашивал потом у Вени «одеколончик» для опохмелки. Каютка была очень тесной. Справа от входа располагалась двухэтажная койка. Наверху было витино место, внизу мостился Никифор, а койка Николая втиснулась слева. Диванчик отливал искусственной чёрной кожей аккурат напротив двери, за ним выгибался внутрь кусок борта с медным иллюминатором наверху. Поскольку каюта спроектирована чуть выше ватерлинии, иллюминатор этот никогда не отдраивался, в противном случае солёная волна тут же заполнила бы эту каютку даже в штилевую погоду.
Практикант закинул свой чемодан за спинку дивана, ибо больше свободного места в каюте просто не было. Матрац с постельными принадлежностями помещался под крышкой этого спального места. На подволоке располагалась тусклая лампа, свет которой давал тысячи теней во все углы жилища, так что читать лёжа было совершенно невозможно. У соседей в изголовье располагались индивидуальные лампочки, включаемые щелчком тумблера. Это было гораздо удобней, хотя Веня так и не увидел за весь рейс никого из них с книжкой в руках. Верхняя же лампа не выключалась никогда, поскольку все работали в разные смены, и включение-выключение верхнего света только нервировало бы насельников каюты. Свет этой лампы членам экипажа не мешал, койка каждого задраивалась плотной шторой. Кого-то подобный дискомфорт диванного постояльца, возможно, нервировал бы, но за три года учёбы в мореходке курсант ко всему привык, и спать мог даже стоя, если не представлялось другой возможности.
Пятачок палубы в центре каюты был столь мал, что все четверо обитателей каюты едва могли бы разместиться на нём зараз. Впрочем, такого и не бывало никогда. Если двое спят, то остальных в каюте просто нет – на ночной вахте или на палубе при подъёме трала. Лов во время путины продолжается в две смены по двенадцать часов. Правда, это не означает, что матросы все двенадцать часов вкалывают на палубе в своих оранжевых прорезиненныз робах. Настоящая суета бывает только когда лебёдка поднимает трал с уловом на борт, – тут уже не зевай. Нужно, выбрав момент, когда трал завис прямо на раскрытой пастью трюма, выдернуть запирающий стальной тросик, и сверкающий водопад рыбьих тушек устремляется вниз. Если учесть, что в Охотском море качает всегда, стоит промедлить буквально пару секунд, кишка трала качнётся, и часть улова аккуратно выплеснется за борт. Боцман Мироныч, непременно двинет по шее растяпу своим чугунным кулачищем, припечатав и трёхэтажным морским загибом, напоминая, что не рыба упала за борт, а живые деньги, те самые, ради которых все они вышли в море на эту работу до упаду, – без водки, баб и горячего душа. После приёма рыбы одни матросы разравнивают лопатами её неровности в трюме, тогда как другие расправляют трал, который лебёдка вновь поднимает и вытягивает за борт, чтобы забросить для следующей порции лова. Когда трал ушёл полностью за борт, команда может часика полтора-два отдохнуть в кают-компании за кружкой горячего чая и фильмом, который показывает стрекочущая кинопередвижка «Украина».
Главные неудобства дивана можно было оценить только в море. Траулер качало нещадно все двадцать четыре часа в сутки, но и к качке большинство привыкает через двое-трое суток. Ноги во сне, конечно, приходилось поджимать, иначе они упирались в переборку, холодную и шершавую, окрашенную шаровой краской, как на военных кораблях. Гораздо хуже то, что сиденье было пузатым и скользким, то есть оно выпирало вверх к середине и спадало к краям. По этой причине, ночью, когда корму подбрасывало на сильной волне, матрац соскальзывал с дивана на палубу, и Веня всеми своими молодыми косточками брякался вниз, ощущая более мягкими частями тела все неровности металлического палубного настила, поскольку ковров в каютах не было предусмотрено. Такие полёты случались по два-три раза за ночь, когда шторм превышал пять баллов, но его это не сильно расстраивало. Спокойно втаскивал обратно матрац с простынями, одеялом и подушкой обратно на диван и продолжал свой сон. Качка и плеск волн за бортом убаюкивали нисколько не хуже материнских рук в далёком детстве.
Через год, вернувшись с практики, большая часть которой проходила в нейтральных водах у побережья Америки в Аляскинском заливе, Веня долго еще скучал по этому самомму родному диванчику, на пузатой поверхности которого он посмотрел столько сладких снов. После такого рейса моряку ещё пару месяцев кажется необычным и непривычным, что землю под ногами и койку ночью не качает, что простыни сухие и чистые, и что душ можно принимать хоть два раза в день, ибо пресную воду нет смысла экономить, а борщ варится не из солонины и сушёной картошки. Но главное, - кругом девушки ослепительной красоты в коротких ситцевых платьях.
Валентин Иванов, 7 апреля 2016 г.