Бен-Гурион-Бен-Гурион… Кто такой Бен-Гурион? Оказывается, это первый премьер-министр Израиля. В его честь и назван самый большой в регионе аэропорт близ Тель-Авива. Через него проходит свыше 15 млн. человек в год. Что по количеству составляет два населения самого Израиля. Одним из этих 15-ти миллионов однажды оказался и я. Прилетев в Израиль из Риги поздно вечером и довольно быстро пройдя таможенный и паспортный контроль, – благо весь багаж в виде небольшой походной сумки с ремнём через плечо, был при мне, – я долго брёл по длинным просторным залам, пользуясь иногда ленточными эскалаторами-дорожками, идущими в нужную сторону и позволяющими передвигаться не шевеля ногами в горизонтальном направлении. Это позволяло пассажирам с большой увесистой кладью облегчать свои страдания, связанные с передвижением этой клади. Хотя современные чемоданы, даже самых невероятных объёмов, стали делать на колёсах, их владельцам остаётся только толкать их перед собой или тащить сзади за выдвижную рукоять. Недалеко то время, когда к этим колёсам приделают какой-нибудь радиоуправляемый двигатель и чемоданы будут двигаться сами по команде с ручных пультов их владельцев.
Слава Богу я был налегке. Везти мне в Израиль было нечего, кроме двух-трёх рижских сувениров, а вывозить – так и тем более. Вот именно это обстоятельство меня и подвело. На обратном пути, оказавшись в том же знаменитом аэропорту, я встал в довольно длинную очередь на таможенный досмотр. Все пассажиры проходят эту процедуру, чтобы паче чаяния не вывезти с собой что-то очень ценное, запрещённое или небезопасное для полёта. Впереди и за мной стояли люди разных национальностей. Но преобладали, по моему весьма неопытному взгляду, евреи. Некоторые из них были в кипах – здесь не ошибёшься. Я тоже был в бежевой еврейской кепке с мелкой бахромой по окружности, подаренной мне на прощанье моим еврейским другом – бывшим рижанином. Но всё равно заподозрить во мне еврея было почти нереально. Выдавал наивный славянский взгляд голубых глаз. Хотя и среди евреев попадаются голубоглазые, но это не меняло сути.
Люди, обступившие меня в очереди, все как один, волокли за собой изрядный багаж в виде высоченных, почти в рост с человека, чемоданов разных раскрасов, форм и конструкций. Люди эти, почти все без исключения, были почтенными, степенными, внушающими доверие и весомыми, как и их собственный багаж. Здесь недвусмысленно вырисовывалась аксиома: значимость и объём багажа соответствуют статусу их владельца. На фоне этой публики я выглядел каким-то жалким проходимцем с перемётной сумой и чувствовал себя неловко, как общипанная курица.
Тем не менее подошла и моя очередь предстать перед очами местного таможенника, одетого в чёрную униформу, в правой руке держащего палицу-прибор для обнаружения запрещённых к полёту предметов. С высоты моего возраста он мне казался юным еврейским мальчиком, только что окончившим какую-нибудь из вальдорфских школ и заступившим на своё первое дежурство. Однако, несмотря на возраст, глаза его были проницательны, если он только не играл роли сыщика Пуаро.
– Где ваш багаж? – сразу же спросил он.
Я показал на сумку, стоящую у моих ног.
Юный представитель таможенной службы взглянул на меня с подозрением и обидой, будто увидел во мне шулера.
– Я спрашиваю, где ваш основной багаж?
Он говорил на хорошем английском, и пока я легко понимал его простые вопросы, но не понимал его возникшего недоумения, которое на глазах перерастало в некое удивление, перемешанное с нехорошим чувством уличения меня в каком-то не ведомом мне пока грехе. Я ещё раз показал на свою сумку и уверил его, что это и есть мой основной багаж.
Юный таможенник постучал своим прибором-палицей по голени и, указав им на сумку, произнёс:
– Это весь ваш багаж?!
– Абсолютно весь! – заверил его я.
– Почему такой маленький?
– Мне хватает. А что вас, собственно говоря, смущает? Может быть, я не так силён в английском, и вы хотите донести до меня какой-то месседж, который я до конца не могу понять?
– Нет, я просто первый раз вижу человека, улетающего из аэропорта Бен-Гурион, с таким скудным багажом.
– Я и сюда прилетел точно так же, – пояснил я.
– Этого не может быть, – произнёс он с улыбкой, – посмотрите вокруг. Вы видите хоть одного пассажира с такой маленькой сумкой, как у вас?
– Так что ж теперь, мне нельзя вылететь намеченным рейсом на Ригу?
– Нет, я этого ещё не сказал. Значит вы из Риги? Наверняка говорите на русском?
Не успел я ответить на его вопрос, как он остановил проходящего мимо уборщика с ведром и шваброй:
– Гриша, – обратился он к нему, – ты из бывшего Союза, спроси этого господина по-русски, почему он везёт так мало вещей. А то я не до конца понимаю его английский.
Гриша прислонил швабру к ведру, подошёл ко мне вплотную и, уперев руки в бока, спросил меня на чистом русском языке со слегка грассирующим акцентом:
– Ви, навегно, имели мало денег, чтобы купить побольше товагов? Или я не пгав?
– Скажи таможеннику, – объяснил я тоже на русском, – что мне не надо много, мне достаточно того, что я с собой везу.
– Когда таможенник услышал Гришин перевод на иврите, он кивнул головой и, перейдя опять на английский, спросил:
– А что у вас в сумке?
– Смена белья и кое-какие сувениры на память об Израиле.
– Сколько вы пребывали здесь?
– Неполные две недели.
– Две недели, две недели, – повторил таможенник, в раздумье сузив глаза и цокнув языком, – а почему так мало вещей? Вы где останавливались?
– У своего старого рижского друга в городе Лод. На всём готовом. Поэтому ничего дополнительного с собой не вёз.
– А что вы имеете в виду под словом «дополнительно»?
– Ну, чашки, ложки, спальное бельё, продукты, кипятильник…
– А что такое «кипятильник»?
– Это электрический нагреватель воды для приготовления чая или кофе.
– Интересно! Первый раз слышу.
– А почему вас интересуют такие мелкие подробности? – спросил я в лоб.
– Я трачу на вас слишком много времени лишь потому, что вижу нетипичный случай, и это меня настораживает.
– Ну, так проверьте содержимое моей сумки и развейте ваши подозрения.
Таможенник опять слегка улыбнулся:
– Это слишком просто. Мне нужно знать причины. У нас самый безопасный аэропорт в мире. За всё время его существования с 1936 года у нас не было ни одного теракта или факта насилия. И это всё потому, что у нас беспрецедентная система безопасности и контроля. Так что вы должны понять меня.
Я его понимал. Ещё когда я посещал израильское посольство в Риге на предмет открытия визы, я понял, чтобы иметь дело с евреями, нужно терпение, выдержка и философский взгляд на вещи. В посольстве дежурный, как две капли воды похожий на «моего» пристрастного таможенника (может быть, родственник?), заставил меня раздеться чуть не до трусов: его металлоискатель всё время показывал наличие у меня какого-то металлического предмета.
– Возможно, это зубные коронки дают сигнал? – сделал я тогда предположение.
– Нет, – отрицательно замотал он головой, – где-то внизу. – У вас случайно нет каких-нибудь протезов или имплантов?
– Остаётся прогнать меня через рентген, – в нарочито шутливом тоне предложил я.
Моя шутка ему явно не понравилась, слишком серьёзной была его работа.
– Давайте посмотрим ваши ботинки.
Металлоискатель показывал присутствие железа в обоих ботинках. Дежурный поочерёдно просунул руку сначала в один, потом в другой туфель, но был крайне разочарован: предполагаемого пистолета или финки он там не нашёл.
– Наверное, это супинаторы, – сделал он предположение и вернул мне мою обувь, ещё раз тщательно осмотрев её со всех сторон. В принципе мы разошлись с ним довольно быстро.
Не то было с таможенником в аэропорту Бен-Гурион. Он мне задавал всё новые и новые вопросы:
– Вы сами укладывали сумку?
– Сам – от носков до керамических тарелок с видом Иерусалима.
– Никто вам ничего не передавал для какого-нибудь третьего лица?
– В этом можете не сомневаться, – заверил я его.
– Оружие, наркотики, антиквар, взрывоопасные жидкости и предметы?
Я подумал про себя: «Ну, попроси ты меня, дундук, открыть мою сумку и посмотри, что в ней лежит. Там даже перекладывать ничего не надо, всё на виду. Хотел я, было, ответить ему словами нашего юмориста Михаила Задорнова, что наркотики забыл дома, а пистолет Макарова у меня пока в ремонте. Но вовремя понял, что это будет неуместно и меня запросто могут снять с рейса до выяснения объяснённых мной обстоятельств. И я высказал совсем другое, что являлось чистой правдой:
– Ни того, ни другого, ни третьего с собой не везу.
– А четвёртое? – поинтересовался он с нескрываемой надеждой.
– А что было на четвёртое? – уже забыл я.
– Взрывоопасные предметы…
– Упаси Господи! Что я – террорист, что ли?
При слове «террорист» таможенник встрепенулся:
– А кто вы?...
– Я обычный латвийский пенсионер.
– Пенсионер это не специальность. Кем вы были до пенсии?
– Моряком. Почти всю жизнь отходил в море.
– Это интересно, – произнёс он с каким-то неожиданным энтузиазмом. – Израиль посещали?
– Ни разу! – признался я.
– Это интересно! – повторил он. Всю жизнь проходить в море и ни разу не посетить Землю обетованную. Странно.
Я пожал плечами и развёл руками в знак досадного согласия.
– Хорошо, Израиль вы не посещали. А какие-нибудь арабские страны? Иран, например.
– Иран – это на Каспийском море. Туда не хаживали. В Персидский залив тоже не заходили. А вот в Тунис, в Алжир, Египет – да.
– В Египте когда были?
– В начале 90-х. В Александрию заходили под флагом Антигуа и Барбуды.
На лице таможенника проявилось недоумение и немой вопрос, который он почему-то не озвучил. Но предупредил:
– Если вы ещё раз зайдёте в Египет с проставленной в паспорте израильской визой, то у вас могут возникнуть большие неприятности. И вам зададут гораздо больше вопросов, чем задал я, и не все ответы им могут понравиться.
– Спасибо, что предупредили. Я как раз подумывал съездить на отдых в Шарм-эль- Шейх или в Хургаду. Теперь, вероятно, откажусь.
– И правильно сделаете, у нас в Элате не хуже, – заметил «мой» дотошный таможенник. Но меня интересует другой вопрос: «Чем вы занимаетесь сейчас, будучи на пенсии?»
– А что, на пенсии обязательно нужно чем-то заниматься?
– Но не сидеть же сложа руки.
– Пишу иногда, издаюсь…
– Писатель значит. Если бы вы сразу сказали, я не задавал бы многих вопросов. Вы такого писателя знаете – Абрахама Каца?
– Нет, не знаю.
– Он из ваших краёв. А кого из еврейских писателей вы знаете?
– Лично?
– Нет – вообще.
– Например, Шолом-Алейхема.
– Шолом-Алейхема каждый знает. А как его настоящее имя?
– Кажется Рабинович.
– Совершенно верно: Соломон Рабинович. Сразу чувствуется, что вы писатель. Тогда вы должны знать и о лауреате Нобелевской премии Башевисе-Зингере.
Чтобы потрафить таможеннику, я слукавил: – Ну, как же? Зингер… Хотя Зингера я представлял только как основателя компании по производству швейных машинок.
– А как вы относитесь к еврейскому вопросу? – неожиданно спросил страж.
– А что, это имеет отношение к безопасности полётов? – удивился я.
– Представьте себе – имеет… Косвенное.
– Тогда я отвечу так: К еврейскому вопросу я отношусь положительно, но ответить на него не могу в силу незнания многих нюансов.
– Весьма уклончивый ответ, – прокомментировал представитель таможни. – Вы случайно не антисемит?
– Почти такой же вопрос задавал мне и мой друг, у которого я гостил. И у меня в итоге сложилось мнение, что настоящий еврей в каждом русском видит антисемита. Хотя это далеко не так.
– В этом страшного как раз ничего нет. Достоевский, Гоголь тоже были антисемитами. Но – великие писатели. Поскольку вы не великий, то и антисемитизма в вас мало.
– Почему мало?..
– Ну, чтоб совсем не было, этого не может быть. Признайтесь.
– Не знаю. Не задумывался над этим.
– А вы задумайтесь, – посоветовал таможенник, – и приезжайте ещё раз в Израиль. Хорошего вам полёта!
На этих словах мы с ним расстались. Я взял свою лёгкую походную сумку и отправился в свой сектор посадки. На каком-то этапе я оглянулся и увидел, как «мой» таможенник, почти не задерживая, пропускает пассажиров с большими высокими чемоданами, необъятными сумками и прочим объёмным и обременительным скарбом. Видимо, он потратил слишком много времени на меня, и у него вышел лимит на досмотр. Хотя это лишь моё допущение. Вероятней всего у него всё-таки был накоплен, пусть и небольшой, опыт психолога, без которого не обойтись при его должности, и он знал по неведомым для меня признакам, кого останавливать для допроса и осмотра, а кого нет.
Уже сидя в самолёте Boeing 737-500, уносящим меня от Земли обетованной, я в полудрёме размышлял о том, как мне в сущности негаданно повезло: ведь мне удалось попасть туда, где 2000 тысячи лет назад ступала нога Спасителя, о котором, узнали потом во всём мире, хотя Он сам не написал ни единой строчки. А вот лауреаты Нобелевской премии написали много, а о них мало кто знает и интересуется ими. На слуху ещё есть такие лауреаты, как Иван Бунин, Герман Гессе, Эрнест Хемингуэй, Борис Пастернак, Иосиф Бродский, Михаил Шолохов, Александр Солженицын… А вот, к стыду моему, о таком лауреате, как Исаак Башевис-Зингер, о котором напомнил мне дотошный израильский таможенник, или, скажем, о лауреате Шеймасе Хини никогда ничего не слышал и ничего о них не знаю. Как, впрочем, и о многих других. Но все они, даже вместе с изобретателем и производителем швейных машинок Исааком Зингером, о котором знаю не только я, но и многие домохозяйки всего мира, рано или поздно уйдут в Реку Забвения. А Иисус останется навеки. Поэтому земля Израиля, как на неё ни смотри, благословенна и свята. И нам надо её беречь, как родину нашего Спасителя. Именно аэропорт Бен-Гурион дал мне повод для таких раздумий. Если бы таможенник не напомнил бы мне о тёзке Зингера, а я не вспомнил бы настоящее имя Шолома Алейхема, то вряд ли во мне возник тот логический ряд, который я выстроил выше. Хотя логики в нём не так уж и много.
Пролетая над Чёрным морем, я, естественно, перенёсся к событиям 2001 года, когда украинская ракета в ходе военных учений поразила пассажирский самолёт Ту-154М, находившийся примерно в тех же координатах, что и мы. Он также вылетел из аэропорта Бен-Гурион и направлялся в Новосибирск с промежуточной посадкой в Сочи. Ведь, что на уме сейчас у зенитчиков украинской ПВО, никто не знает. Они ведь могут и наш самолёт так же подстрелить на лету. А потом заявят, как заявил один из тех приснопамятных министров (женщина, кстати), что «почему бы не поставить вопрос так: не наша ракета, выпущенная из ракетного комплекса С-200, сбила пассажирский Ту-154, а пассажирский самолёт сбил нашу ракету, мирно летящую по своему маршруту». Если это так, тогда и взятки гладки. Тогда можно пулять ракетами, как заблагорассудится, а самолёты должны от них уклоняться. Но, слава Богу, самолёт наш летел спокойно, не вздрагивая и не меняя намеченного курса. Так бы всегда.