Каждый раз, когда по теме «Пушкин и Воронцов» я читаю слова пушкиниста-двурушника Марка Альтшуллера о том, что «В советском литературоведении поведение Пушкина безусловно оправдывалось…» (1), то и вспоминаю, что Пушкина-то оправдывали не только советские литературоведы, и не только Н.О.Лернер (и причём задолго до революции, когда никакой советской власти ещё не было и в помине!), но и эмигрантка Тыркова-Вильямс, которая к советскому литературоведению никакого отношения не имела, но при этом, «глядя из Лондона», весьма основательно критиковала Воронцова. А отсюда и вывод, что Альтшуллеру, как перебежчику на Запад, с целью выслужиться перед новыми хозяевами очень нужно было проявление антисоветизма. Он его и проявил.
Ну, а когда тот же Альтшуллер пишет, что «С.А.Фомичев справедливо замечает, что «Пушкин ответственность за гонения возлагал прежде всего на царя, а вовсе не на Воронцова…», то и здесь, вырвав слова Фомичёва из контекста, мешает читателю определиться во времени и понять, что одного царя Пушкин обвинял лишь ВНАЧАЛЕ своей ссылки в Михайловское. Ну, а потом, разобравшись, понял, что основания для этой ссылки подготовил именно Воронцов, о чём Лев, брат Пушкина, кстати, и писал П.А.Вяземскому: «Воронцов требовал его удаления как человека вредного для общества и государь, обрадованный случаю, сослал его в деревню …». Повторю: «как человека вредного для общества». Хотя, как отмечал всё тот же Лернер, никакой опасности для общества в 1824-м году Пушкин уже не представлял, поскольку после поражения греческого восстания его прежние восторги по поводу разных революций в значительной степени умерились. Соотношение же повода для ссылки и оснований для неё ещё в 1930-м году хорошо показал П.Е.Щеголев, который уточнил, что в ноябре 1824-го года «Пушкин уже знал о перлюстрированном письме, о выписке из него. Где же он мог познакомиться с ней? Конечно, в Одессе, в канцелярии генерал-губернатора, которому копия выписки была прислана. Эта выписка и заслонила инициативу графа Воронцова» (2). Да, «заслонила инициативу графа Воронцова»! И при этом настолько, что и сегодня, спустя много лет после Щеголева, Марк Альтшуллер никак не может её увидеть.
Кроме того, ему почему-то трудно понять, что, когда Александр Тургенев в июле 1824-го года писал о судьбе Пушкина: «Решит, вероятно, сам государь; Нессельроде может только надоумить» (3), то в это время «надоумить» самого Нессельроде мог только Воронцов, который в своих письмах постоянно отзывался о поднадзорном Пушкине с негативной подоплёкой. Да и писал-то так Воронцов ещё до того, как в мае, т.е. после отъезда из Одессы Амалии Ризнич, стал разгораться любовный роман между его женой и Пушкиным, из-за чего мотив ревности Воронцова считать приоритетным нельзя. А что нужно? А нужно согласиться со следующими словами П.Е.Щеголева: «Не ревность возбуждала активность мужа, а честолюбие высокопоставленного вельможи. Любовный быт четы Воронцовых отличался необычайной распущенностью - в духе времени. По свидетельству современников, "жена Воронцова не отличалась семейными добродетелями и так же, как и муж, имела связи на стороне" {Русский архив, 1913, кн. 1, с. 355-358.}. Приведу красноречивую цитату из неизданных воспоминаний другого современника, барона А. К. Воде, хорошо знавшего Воронцовых как раз в пушкинские времена: "Граф Воронцов очень любезен, когда захочет, но, по упорно-мстительному его нраву, не дай бог попасться ему в когти, когда он на кого думает иметь право быть в претензии, хотя бы то было и без всякого основания... Графиня Воронцова - женщина светская, очень любезная и любит заняться любовниками, на что её муж вовсе не в претензии; напротив того, он покровительствует их, потому что это доставляет ему свободу заняться беспрепятственно любовницами" (4).
Однако Альтшуллер это всё-таки эмигрант, а куда страшней свои двурушники типа пушкиниста Петра Бартенева, который после того, как стал работать на сына Воронцова, вынужден был выслуживаться перед своим работодателем, платившим неплохие деньги. И справедливости ради нужно сказать, что часть этих денег шла на поддержку издаваемого Бартеневым журнала «Русский Архив». Правда, это издание тщательно им редактировалось и всё, что могло повредить авторитету М.С.Воронцова, не печаталось. Но, к нашему счастью, кое-что из непечатных бумаг сохранилось! И в первую очередь это опубликованные в интернете «НЕИЗВЕСТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ М.С.ВОРОНЦОВА В КРЫМУ. 1836—1845».
Но почему эти воспоминания «неизвестные»? Да потому, что П.И.Бартенев, получив их в свою редакцию и ознакомившись с ними, убрал их подальше. И вот что пишут о причинах этого современные издатели: «Воспоминания резко диссонируют с прочно устоявшимся общественным мнением о личности и деятельности Воронцова. …Разумеется, П. И. Бартенев не стал их печатать. Во-первых, скандальная публикация неминуемо вызвала бы негодование со стороны могущественных наследников рода Воронцовых и могла привести к закрытию его журнала. Во-вторых, появление этих мемуаров-разоблачений поставило бы крест на многолетней работе Бартенева по изданию огромного “Архива кн. Воронцова” (к 1892 г. вышло 30 томов и оставалось напечатать еще 10 томов). Так и остались они лежать в редакционном портфеле “Русского Архива”, среди сотен других неопубликованных по разным причинам рукописей».
Кроме того, автор мемуаров, как и его воспоминания, изначально оказался «неизвестным» благодаря тому, что указал своё имя лишь на обложке, которую, как я предполагаю, Бартенев уничтожил. Однако современные исследователи всё-таки нашли автора, которым с большой долей вероятности является Василий Прокопьевич Кореневский, чиновник по особым поручениям. Любопытно и то, что в конце своей рукописи автор приписал слова “продолжение следует”, но при этом никакого «продолжения» до сих пор так и не найдено. Возможно, автор не успел (или передумал?) его написать, а возможно и то, что его, как абсолютно неприемлемое, уничтожил всё тот же Бартенев.
Однако почему мы обращаемся к воспоминаниям о времени, когда Пушкина уже не было в живых? А дело в том, что существует такой метод исследования как экстраполяция, смысл которого состоит в распространении выводов, полученных из наблюдения над одной частью явления, на другую его часть. В т.ч. и на будущее. Или, говоря проще, это научное прогнозирование событий. Именно с его помощью и можно проверить насколько же осуществились пушкинская «надежда» на то, что «полу-подлец», «полу-мудрец» и «полу-невежда» Воронцов «будет полным наконец». Тем более что и сам Пушкин до конца жизни интересовался судьбой М.С.Воронцова и, как мы увидим позже, никогда не забывал о нём в своём творчестве. И при этом не хвалил!
Не хвалит его и автор мемуаров, который, как утверждают исследователи, «несомненно, был в курсе всего происходившего в Крыму и знал истинную подоплеку событий, часто скрывавшуюся в личных отношениях наделенных властью людей. Рассмотрению чиновников для особых поручений подлежали дела, выходившие за рамки рутинного делопроизводства управления губернией. Им поручалось расследование секретных дел, а также происшествий, которые могли вызвать большой общественный резонанс. Мемуарист подробно описывает дела такого рода, что придает его воспоминаниям особый интерес, поскольку до суда эти дела доходили редко, а документы по ним обычно уничтожались. Нечастые упоминания о них в мемуарах или письмах современников основывались, как правило, на домыслах или искаженных слухах. Здесь же засекреченные события и происшествия представлены, что называется “из первых рук”. Более того, автор указывает на причины и последствия событий, открыто называя имя того, кто влиял на ход следствия, приказывал прекращать расследование дел, а иногда решал их по своему личному произволу. Это имя генерал-губернатора Новороссии, графа М.С.Воронцова, наделенного от верховной власти неограниченными полномочиями в вверенном ему крае».
Достоинством автора данных мемуаров является и то, что он рассказывает о конкретных случаях, реальность которых в той или иной степени можно перепроверить даже и спустя многие годы («Не имея основания, я не дерзаю колебать мнения, установившегося о покойном Князе Воронцове, и описываю здесь дела, как они происходили»). И при этом Кореневский весьма объективно указывает на причины недостатков. Вот отрывки из его воспоминаний:
1. «Трудно было для начальника Губернии угодить такому Генерал-Губернатору, каким был покойный Князь М.С.Воронцов, часто менявший гуманные свои убеждения и взгляды на дела под влиянием ходатайств посредственных лиц.
2. …в Крыму возникло дело по жалобе крестьян на Контр-Адмирала О.Н.Критскаго, жестоко их наказывавшего. Князь приказал произвесть по этому делу строжайшее следствие. По окончании, оно было представлено мною совместно с полковником Перейрою непосредственно на усмотрение Князя со всеми доказательствами и признаньем самого Критскаго в том, что он привязывал крестьян к нарочито устроенному кресту и давал им собственноручно по сотне плетей в этом и без того мучительном положении. Князь приказал по этому делу предложить Адмиралу, чтобы он отпустил крестьян своих на волю; когда же Критский не согласился на эту меру и в замену ея пожелал сослать в Сибирь жалобщиков, — то Князь, под влиянием ходатайства заинтересованных лиц в судьбе виновника, уступил его желанию. Несколько душ крестьян Критскаго без всякой вины со стороны их были посланы в Сибирь, а дело о поступке Критскаго не получило законнаго хода, подобного тому какой был дан делу о поступках Нестроева, выдержанного год в тюрьме.
3. Так же снисходительно отнесся Князь и к делу Прокурора Мейера, сославшего своего лакея в Сибирь по подозрению в интриге с госпожою Мейер. Но достаточно было взглянуть на обвиняемаго и всеми уважаемую Анну Петровну, чтобы отвергнуть всякую мысль о правдоподобии обвинения, взведенном Мейером на жену свою из мщения за отказ в даче денег на постройку дома. Бедный Иван! Я видел, с какою радостию ты шел в Сибирь с женою и детьми, чтобы избавиться от преследований жестокосерднаго господина.
4. При помощи брата, Санктпетербургскаго прокурора, С. Мейер попал прокурором в Симферопольскую Межевую контору, утверждавшую права владения землями на Крымском полуострове, а так как Князь успел приобрести в Крыму много земель, — то прокурор Мейер, пользуясь своим влиянием в конторе, не пропустил случая прислужиться Князю окончанием спорных межевых дел в его пользу. Таким образом Мейер сделался известным Князю и, по закрытии Межевой конторы, был рекомендован М.<инистру> Ю.<стиции> Дашкову, как человек способный к занятию вакантной должности Таврическаго губернскаго прокурора, на которой и оставался в течении двадцати лет.
5. С особенным вниманием прокурор Мейер следил только за делами, известными Князю, или такими, которыя касались приятелей своих или недругов. Мейер умел угостить княжеских чиновников во время приезда и от них узнавал заранее о прибытии Князя в Крым. Здесь он являлся перед Князем в своей роли соглядатая и пользовался ею на сколько мог для возвышения себя в глазах губернскаго начальства.
6. Другой пример мстительности Мейера относится к оберберггауптману Крюкову, основавшему в Симферополе фабрику изделий из диорита и мрамора местной породы. Произведения Крюкова приводили в восторг Князя Воронцова и во время приезда Государя Николая Павловича Князь успел обратить внимание Его Величества на минеральные богатства Крыма и Государь удостоил Крюкова благодарностью и подарком. Спустя некоторое время Крюков приобрел покупкою у одного муллы небольшой клочек земли и, по случаю возникшего спора при расчете, мулла обратился с жалобою не в суд, как бы следовало, а к прокурору. Узнавши об этом, Крюков упрекнул Мейера в пристрастии к татарину и возбудил такое негодование в душе Мейера, что он поклялся отомстить Крюкову. По приезде Князя, Мейер успел очернить Крюкова в такой степени, что Князь до решения дела сделал ему строжайший выговор, так сильно подействовавший, что Крюков получил апоплексический удар, от которого умер, оставивши семейство свое в бедности по случаю лишения и заслуженной пенсии за прежнюю беспорочную службу в Сибири.
7. Мейер умел поставить себя на такую степень независимости от законов, что пожаловаться на него никто не дерзал. Один раз он взял на станции в Евпаторийском уезде четверку почтовых лошадей для поездки в сторону за сорок верст и загнал их насмерть. Но почтосодержатель не только не пожаловался, а сам просил прощения у Мейера как бы от лица павших лошадей, у которых недостало сил довезти его в определенный час на любовное свидание.
8. С оставлением Князем М.С.Воронцовым поста генерал-губернаторскаго звезда Мейера закатилась и он был уволен за самовольное оставление Симферополя во время прошлой англо-французской войны
9. Чем же объяснить противуречия в решениях Князя по однообразным делам как не влиянием лиц, близко стоявших к покойному Князю? Он приходил в ужас, когда до слуха его достигало известие об употреблении мер жестокости при производстве дел служащими чиновниками. Но когда при введении Управления Государственных Имуществ накопилось по Таврической Губернии недоимка податей около миллиона рублей, тогда Князь для взыскания ея командировал чиновника своей Канцелярии И. П. Голуба, о котором память живет у поселян до настоящего времени, несмотря на протечение пятидесяти лет. По словам жалобщиков в своих прошениях, Голуб производил кровопролитие, заставляя детей вырывать волосы из бороды родителей и водил в нескольких селах крестьян к реке, угрожая потопить их, если недоимки не будут уплочены в кратчайший срок. Все жалобы поселян остались без последствий и по окончании успешный порутчик Голуб был представлен и получил орден Анны 3-й степени. Свежо предание, а верится с трудом, но истину его можно подтвердить справкою с делом. Не может быть, чтобы ни одна из жалоб не была доложена Генерал-Губернатору.
10. Покойный Князь вообще не был внимателен к престижу губернаторской власти и действовал во всех делах по личному усмотрению, под влиянием минутного настроения. Так, например, проезжая через Феодосию, Князь уволил частного пристава за то, что он отгонял нищих, нагло пристававших к Князю.
11. Таким образом все население Новороссийского края смотрело на Князя как на единственного начальника и ни во что ставило местное начальство, от губернатора до мелкого чиновника. Князь принимал непосредственно всякие просьбы как по делам уголовным, так и по делам гражданским и назначал следствия. …Казалось бы, что доступность и готовность принять всякое заявление для непосредственного распоряжения давали Князю возможность знать обо всем, в Крыму происходившем. Но на деле выходило противное. … начальник, гоняясь за мелочью, упускает из виду важнейшее. Предать суду исправника, городничего или пристава за малейшую провинность, часто по одному слуху, ничего не значило для Князя. Но в продолжении девятилетнего пребывания моего в Крыму Князь ни разу не посетил ни одного присутственного места, хотя бы для наружного осмотра господствовавшего в них порядка.
12. …Князь часто должен был основывать решения свои на сообщениях окружавших его лиц и впадал в ошибки как относительно людей, так и лиц. Доказательством тому служат приводимые факты, нисколько не умаляющие заслуг.
13. Недолго оставался в Крыму и А. Н. Муравьев, декабрист, присланный на службу в Таврическую губернию председателем Уголовной Палаты. По вступлении в должность он увидел запущение дел и беспорядок и, в ограждение себя от ответственности за прошедшее время, приказал записать в журнал о всем встреченном. А прокурор Мейер не замедлил о распоряжении Муравьева довести до сведения Князя и представил дело в таком виде, что будто бы Муравьев желает разыгрывать роль ревизора в ущерб бдительности местных властей, известной Князю. Время прибытия А.Н.Муравьева на службу в Таврическую губернию совпало со временем возникновения недоразумений между Князем Воронцовым и Н.Н.Муравьевым, командиром 5 корпуса, и таким образом братьям Муравьевым пришлось потерять свои места почти одновременно в 1837 году и удалиться из Крыма.
14. Духовенство православное также не пользовалось у Князя видимым расположением. Здесь я не берусь решать вопроса об источнике происхождения этих странностей в характере покойного Князя…
15. Случай с Петковичем напомнил мне другое дело, не менее курьезное, между Ларгье и девицею Жакмар по поводу убитой первым принадлежавшей ей свиньи. Жакмар, чтобы отомстить, не жаловалась за ущерб в имуществе, но нарисовала Ларгье в позе охотника, убивающего из ружья свинью, и подписала: “Каин, за что ты убиваешь своего брата?”. По получении этой картины, Ларгье подал жалобу на Жакмар и дело приняло оборот, подобный случаю с Петковичем.
16. Интересно было бы знать, с каким расположением покойный Князь отнесся бы к решениям земских собраний по вопросам о праве пользования водою и лесами на Крымском полуострове? Известно, что сын Михаила Семеновича князь Семен Михайлович, будучи заинтересован с материальной стороны, протестовал, когда земское собрание постановило считать все воды, протекающие на Крымском полуострове, общим достоянием всех и каждого.
17. По делам гражданским Князь также принимал прошения и давал им ход, если они приносились татарами. Известное дело в Крыму о Байдарской долине между татарами и графом Мордвиновым о сю пору не кончено благодаря вмешательству Князя Воронцова, — несмотря на Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета, оставляющее за Мордвиновым право собственности на Байдарскую долину. Покойный адмирал Н. С. Мордвинов по поводу вмешательства всемогущего Князя в дело его с татарами в известном письме к Воронцову говорит, что Князь предрешил его дело с татарами еще не читая и этим намекает на пристрастное расположение Князя к татарам.
18. Одни татаре, жители Крыма, и иностранцы пользовались у Князя особенным вниманием и покровительством, приводившими в удивление.
19. Не менее интересно было бы знать мнение покойного Князя по вопросу о выселении татар из Крыма, поднятому некоторыми помещиками и так быстро приведенному в исполнение во время генерал-губернаторства графа Строганова?
20. Внимательное обращение Князя с татарами не вселило в них расположения к России и, при встрече с союзниками в Крымскую войну, часть из них перешла в Евпаторию, а другая оставшаяся поневоле, переселилась в Турцию. Что же касается немцев, то они и в настоящее время представляются бельмом в глазу русских соплеменников государственных поселян. Смею думать, что покровительство со стороны Князя, явно оказываемое иноплеменникам, происходило из чувства личного к ним расположения, а не из соображения о пользах государственных.
Однако, стоп! Автор воспоминаний медленно, но верно, подошёл к теме государственной пользы, во имя которой и должен работать каждый российский чиновник, в т.ч. и такой высокопоставленный как Воронцов. Ну, а тот даже и ко времени Крымской войны вместо объединения всего подопечного ему в Новороссии народа проявляет «покровительство иноплеменникам …из чувства личного к ним расположения»! Почему? Да потому, что «полу-подлец» и «полукупец», о которых писал Пушкин, теперь в нём объединились и стали по пушкинскому предсказанию «полными»!!! Самоуправство и стремление обогатиться за счёт т.н. «административного ресурса» лишили Воронцова «соображения о пользах государственных».
И вот как об общем упадке нравственности пишет всё тот же Кореневский: «Вращаясь в круге обширных обыденных обязанностей по службе, Князь Воронцов не имел времени обратить внимания на сближение иноплеменников с русским населением в духе единоначалия и общих интересов. От этого произошло то, что каждая национальность и по сю пору сохраняет особенности своей расы и составляет государство в государстве, считая себя привилегированною. …Вообще Князь мало заботился о развитии в пограничном крае чувства патриотизма и поэтому всякий из жителей думал только о своих материальных выгодах в ущерб государственным. В таком положении война, прославленная геройскою защитою Севастополя со стороны войска, застала жителей Новороссии и в особенности Таврической губернии, породив в них алчность к наживе на счет Казны. Всякий думал только о том, чтобы побольше поживиться, не исключая военных вне черты многострадального Севастополя. В 1837 году мне пришлось собирать сведения в Таврическом губернском архиве по поручению начальства о пожертвованиях богатых тогда жителей Таврической губернии в 1812 году и я был поражен тем чувством воодушевления, которое вызывало у народа вдали от театра войны готовность пожертвовать всем достоянием на пользу Отечества. Какая же причина в продолжении сорока лет могла произвести перемену в настройстве русского народа на пространстве Новороссии, как не иностранцы и влияние Одессы, столицы разноплеменников? В разгар Крымской войны, когда пришлось закрыть неприятелю доступ к Херсону, местное начальство обратилось к судовладельцам с просьбою дать старые якоря — и я был свидетелем, какого труда стоило губернатору склонить граждан на это временное пожертвование… Вот каково было настроение патриотических чувств в Новороссийском Крае, состоявшем под управлением Князя Воронцова и созданных им чиновников... Чтобы оценить степень любви к Отечеству у последних, стоит припомнить неисполнение Высочайшаго повеления о невыпуске из Одессы иностранных судов, нагруженных русским хлебом, при открытии войны 1853 года с англо-французами. Хороши были чиновники, но еще лучше поступили в этом случае одесские негоцианты, нажившие свои капиталы всевозможными путями в России».
Вот так Кореневский в конце своих воспоминаний вышел за пределы Крыма и пришёл к Одессе. А точнее – к насквозь продажным одесским чиновникам и негоциантам, которыми несколько десятков лет командовал Воронцов и которые во время Крымской войны вопреки царскому указу всё-таки выпустили из Одессы иностранные корабли, груженные русским хлебом. И если «русский дух» можно обнаружить на пушкинском Лукоморье, под которым спрятан Петербург, то вот на Черноморье, где был Воронцов, этого духа не оказалось и в помине. Ну, что ж, «каков поп, таков и приход».
Примечания.
1. М.Г.Альтшуллер «Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым».
2. Щеголев, статья «А. С. Пушкин и гр<аф> М. С. Воронцов».
3. Письмо Тургенева от 15.07.1824г.
4. Щеголев, статья «А. С. Пушкин и гр<аф> М. С. Воронцов».