Садик, который достался мне в результате добровольного ухода прежней заведующей, оказался совсем маленьким. В построенном еще в 45-м году одноэтажном деревянном здании помещалось всего две группы: младшая, куда принимали детишек трех и четырех лет и старшая, в которую они ходили уже до самой школы. Соответственно, и работников было немного: четыре воспитателя, две нянечки, две работавшие по очереди, через день, поварихи. А остальные благодаря усеченному штатному расписанию трудились на пол-ставки: ползавхоза, безотказная молчаливая Тамара Викторовна, была одновременно и уборщицей, тоже на половину оклада. Полкладовщика подрабатывала на кухне помощником повара. А сторож, живущий по соседству, один, пусть и полагалось ему дежурить раз в три дня, приходил ежедневно и просто открывал утром запертый на ночь садик, а вечером запирал его и снова отправлялся домой. Так что когда год спустя садик обокрали, на вопрос - а где же был в это время сторож? - мне пришлось объяснять милиции /до переименования ее в полицию тогда еще не додумались/, - мне пришлось объяснять, что по штатному расписанию он, сторож, у меня один, и заставить работать его ежедневно я не имею права. Так что и не сторож он по сути, а просто ключник. Который, как позже выяснилось, и обворовал наш детсад: ключей-то больше ни у кого и не было.
Садик находился за железной дорогой. Улицы вокруг него были немощеными, во дворах вокруг отцветала уже сирень и дорожки, по которым приводили утром детей, были усеяны мелкими усохшими лепестками. В самом садике на двух детских площадках стояли полусгнившие от времени некрашенные качели, но пахло сосной и дорожки к верандам были усыпаны хвоей.
В помещении пахло намного хуже. Нет, это не был привычный уже запах хлорки, которой моют полы, или запах несвежих продуктов из кухни. Стойкий, всепроникающий запах напоминал о помойке. Но именно там, где обычно пахнет неважно - в туалетах, на кухне - этот ужасный запах почти не чувствовался. Прошло пару дней в постоянной беготне с документами в РОНО, в бухгалтерию, я уже принял на себя все дела, и только тогда наконец выяснилось, чем так отвратительно воняло. А заодно стало понятно, почему столь неожиданно для всех уволилась прежняя заведующая. Конечно, все могло бы открыться и раньше, но сотрудницы, ее подруги, делали вид, что не понимают, в чем дело, и только бедная Тамара Викторовна, которая знала, что от СЭС, которую ждали через неделю, не отвертеться, прояснила ситуацию.
Оказалось, что соблазнившись низкой ценою, заведующая закупила 400 кг картофеля и приказала положить его в подвал. Сырой, без вентиляции, площадью примерно три квадратных метра. Картофель сразу же начал гнить, съесть его успели меньше половины. Остальное, превратившись в густую вонючую жижу, над которой вилась черная мошка, заполняло подполье, и заставить кого-либо вычерпать её было невозможно.
Только тут я понял, почему мне так неожиданно свалилось на голову это назначение - где, как говорят, была зарыта собака. Впрочем, ни одна собака не пахла бы хуже, чем доставшееся мне наследство.
Можно было, конечно, и отказаться от должности. Но я даже думать об этом не стал. Только как заставить сотрудника делать неприятную работу? Я к тому времени успел прочитать автобиографию Рокуэлла Кента. И вот что он говорил по этому поводу: если хочешь, чтобы дело пошло, самую тяжелую, самую отвратительную его часть возьми на себя.
Я послушался совета великого трудяги. В болотных сапогах я стоял в подполье, задыхаясь от смрада, и совковой лопатой наваливал в ведра зловонную жижу. Тамара Викторовна вытягивала наверх ведро за ведром и относила, выливала гнилье в специально вырытую мною яму. Через час примерно она меня сменила - у меня уже просто не хватало дыхания. Еще чрез пол-часа я полез в подпол снова...
Это сдружило нас - ничто так не сближает, как тяжелая совместная работа. С тех пор прошло уже 25 лет. Но даже теперь я не перестаю удивляться спокойной гордости и неустанному трудолюбию былой моей верной помощницы Тамары Викторовны, полууборщицы-полузавхоза.