...На бревенчатой стене прямо около зелёной чащи висела огромная - от пола до потолка, картина. Как я понял, это и было то самое полотно, которое покойный просил меня сохранить. Изображённая на ней дама с собачкой, вернее женщина и собака, точнее графиня или королева и жалкая беспородная псина, сразу заставили меня застыть на месте. Впрочем, я опишу эту картину несколько позже - оно того стоит.
- У, глаза твои бесстыжие! - Нина Васильевна бросила сердитый взгляд на картину и погрозила ей. - Век бы тебя не видать! - И, обращаясь ко мне, добавила, - Сколько у него их было, красоток-то этих - не счесть! Орлом парил, царство ему небесное. И ничего, всех охаживал. Работал за десятерых. А как эту кралю увидал - всё! Враз скукожился. Сгорел до тла, как и не было мужика. Он и в дурдом-то из-за неё попал.
Нина Васильевна украдкой смахнула слезу, указала рукой на огромный, чёрный, кожаный диван и сказала:
- Ну вот, Андрюша, располагайся. Тут всё чистое. Спокойной ночи.
- Какой интересный диван! - воскликнул я, рассматривая мастерски выпиленные узоры на высокой дубовой спинке.
- Это Игорёк выкупил у какого-то своего знакомого. Антикварная вещь. Говорил, что он ему как-то по-особенному дорог.
И я сразу понял, почему...
Когда Нина Васильевна ушла, я подошел к картине, чтобы ещё раз насладиться шедевром, принадлежащим кисти моего покойного друга.
* * *
Итак, картина, которую я должен был, во что бы то ни стало, сохранить. Хотя это, скорее всего, невозможно, я попробую описать её, во всяком случае то, что в первую очередь бросилось мне в глаза.
Холст, масло (ну, так мне поначалу показалось), 210 х 156 см. В массивной золочёной раме.
На холсте Игорь Васильевич в полный рост изобразил молодую женщину, княгиню или графиню, одетую в очень богатое платье по моде прошлого, а возможно и позапрошлого века.
С первого взгляда картина завораживала и захватывала дух. Всё изображение выглядело очень необычно - создавалось впечатление, что графиня парит в облаках, так как ни заднего плана, ни земной тверди, на которой можно было бы стоять, на полотне не усматривалось.
Первое впечатление: женщина, изображённая на ней - очень неординарная, свободолюбивая и необыкновенная. В целом, полотно заставляло остановиться, застыть и молча созерцать.
Сначала я опишу одежду, потому как выражение лица и взгляд - это отдельная и очень трудная тема.
Платье - фантастически красивое, поражало богатством и красотой. Кремового цвета оно было прописано очень тщательно. Краски выражали роскошь драгоценных камней, переливающихся самоцветным блеском. Длинное, в пол, оно гармонировало с цветом лица и, казалось, несколько омолаживало его. Украшенное огромным количеством драгоценных камней, платье казалось, горело и переливалось всеми цветами радуги. Тут были и бриллианты, и изумруды, и сапфиры, и на первый взгляд беспорядочно разбросанные аметисты и топазы. Даже кристаллы малахита зелёным ободком обрамляли рукава и подол. Различный окрас камней на первый взгляд резко контрастировал с нежным цветом ткани, однако же, нисколько не утяжелял одеянье - оно казалось воздушным и невесомым.
Красивое, глубокое декольте усиливало красоту полностью закрытой груди, заставляя неосознанно включать воображение... Тонкий поясок - золотая цепочка, украшенная крупными синими сапфирами, подчёркивал довольно узкую талию. Художник мастерски передал струящиеся складки платья, которые будто повиновались лёгкому повороту головы, в то же время оттеняя завораживающую покатость плеч, прикрытых тончайшими кружевами прозрачной и невесомой фаты.
На руке, на холёной руке, вернее на безымянном пальце правой руки огромным оранжевым сапфиром сверкал красивый золотой перстень. Больше украшений нигде не было - ни на руках, ни в ушах, ни на шее.
Таким образом, одежда поражала богатством, великолепием и цветовой гаммой, несмотря на то, что особое внимание художник всё-таки уделил лицу.
Выписанный с филигранной точностью лик графини потрясал своей красотой. Холодное, немного надменное и несколько презрительное выражение лица говорило о глубоком превосходстве этой женщины над всеми, кому было позволено её созерцать. Горделивая осанка, взгляд, устремленный поверх глазеющей на неё толпы, воспринимались как бескомпромиссный вызов, брошенный обществу.
Отдельно хотелось бы описать взгляд больших и неповторимо красивых глаз.
В одном описании портрета какой-то графини я встретил такие строки: «...поэтическая одухотворенность нежного лица, взгляд юных и печальных глаз, некая загадочность - всё это приковывает внимание...». Нет, тут ничего такого не было, ибо всё оказалось значительно сложнее и насыщеннее. Внимание, конечно, приковывало, но вовсе не «поэтическая одухотворенность нежного лица».
Действительно, это были особые глаза и, казалось, оторваться от них было невозможно! Я сразу узнал этот взгляд - именно такой с особой тщательностью выписывал Игорь Васильевич, когда я подглядывал за ним в бинокль. Подобного раньше мне видеть не приходилось - своей бархатистостью, глубиной, очарованием эти глаза могли поглотить без остатка! Они не выглядели бесцветными, но и конкретного цвета не имели. Вернее, они меняли его в какой-то странной зависимости - то, становились карие, то чёрные, а то серые или почти голубые. Создавалось впечатление, что эти цветовые переходы зависят от настроения и изображённой графини, и от настроения самой картины! Но это было ещё не всё! В зависимости от угла осмотра взгляд менялся! И в нём, в этом взгляде, угадывалась вся та палитра чувств, которую когда-то фрагментами женских лиц пытался передать Игорь Васильевич, а я потом с восхищением рассматривал их в его «архиве». Но тогда это было много изображений, а сейчас все они самым невероятным образом сконцентрировались в одном! Вот как ему это удалось сделать - просто уму непостижимо!
Для меня поначалу было непонятным наличие довольно необычного головного убора - Игорь Васильевич изобразил на голове женщины небольшую золотую диадему, украшенную не драгоценными камнями, а средних размеров жемчужинами. Кроме того тут присутствовала тончайшая фата, немного прикрывавшая высокую и вполне современную прическу.
В суть этих символов я вник значительно позже, когда всерьёз занялся изучением портретов и стилей их написания нашими и зарубежными мастерами изобразительного искусства. Оказалось, что девять жемчужин в диадеме указывают на графский титул, а кисейная фата говорила о предстоящем торжественном бракосочетании.
Портрет получился одновременно живым, динамичным и в то же время строгим и величественным. Он поражал своим художественным совершенством: великолепием цвета, точностью, изяществом композиционного построения и также мастерски прописанными деталями. Использовав всю мощь своего таланта, Игорь Васильевич запечатлел на полотне не только неотразимую, блестящую светскую красавицу, но и показал возвышенность образа молодой женщины, обладающей поистине огромным внутренним обаянием.
Но и это было ещё не всё, ибо мой безвременно покинувший этот мир друг на загадки явно не скупился.
Внизу, в ногах графини притулилась... собака. Она стояла на двух передних лапах, а на задних - полулежала. И преданным взглядом смотрела на хозяйку.
Художник изобразил обычную дворнягу, тощую, грязную, с длинной, местами свалявшейся тёмно-каштановой шерстью, всю в репьях и по виду - жутко голодную. Особенно следует отметить её взгляд. Он был тоже необычный. Во-первых, глубокоосознанный. И, во-вторых - в нём присутствовала целая палитра чувств. Тут имелось сразу всё - понимание огромной дистанции между ней, собакой, и графиней, обожание, поклонение, может быть некоторая затаённая зависть, и, конечно же, глубокое осознание своей собственной ничтожности и никчёмности. Во взгляде явно присутствовало ещё, не то чтобы ожидание какой-нибудь минимальной ласки, а хотя бы мимолётного внимания. Собака словно осознавала свою мизерность и зависимость, и была готова на выполнение чего угодно, ради одной только возможности просто находиться рядом и позволения валяться в ногах. Подспудно и совершенно неожиданно для себя я отметил, что в очертаниях морды собаки угадывались черты лица... Игоря Васильевича!
В целом картина произвела на меня очень сильное впечатление. Остаток дня я был под впечатлением светлого образа графини. Случайно вспомнилось:
«...Когда потёмки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Её прекрасные глаза .
Да, это был шедевр! Любой московский музей без слов принял бы такое полотно в свою коллекцию. Но, к сожалению, Игорь Васильевич уготовил картине совсем иную судьбу.
* * *
Я зажег свечу
Вечером, перед самым сном я повертел в руках закрытую шкатулку и вдруг отчётливо осознал - я обязательно выполню его просьбу, обязательно сделаю это - разыщу и покажу. Как? Пока я этого не знал. Но сделаю это обязательно!
Я разделся и лёг спать. Дождь неожиданно усилился, потоки воды шелестели по крыше и кронам деревьев и этот монотонный звук успокаивал лучше любого феназепама . К тому же потрясения последних нескольких часов так сильно утомили меня, что я тут же уснул. Не знаю, сколько я проспал, но проснулся внезапно от сильного грохота - гроза бушевала с какой-то необузданной силой. Резко усилился ветер, и ветки деревьев стали хлестать по окнам. Потоки воды превратились в сплошной водопад и, казалось, что вот-вот смоют сами стёкла. Через несколько минут сверкало уже практически постоянно. В момент одной из самых сильных вспышек, когда молния на мгновение осветила всю веранду, мне вдруг показалось, что в углу, там, где висела картина, возникло какое-то движение - кто-то там быстро прошмыгнул. Я забился под одеяло и с ужасом уставился в угол с картиной. Снова на фоне жуткого грохота яркая вспышка осветила веранду, и я убедился, что с картиной действительно творится что-то неладное. Я выполз из-под одеяла и осторожно, на четвереньках (чтобы не привлекать внимания потусторонних сил!) едва дыша, подполз к картине и быстро включил подсветку. Но нет, всё выглядело как обычно.
Я медленно поднялся с четверенек и осторожно, с опаской подошёл к картине поближе - да, всё было нормально. Графиня спокойно и надменно взирала сверху, собака у её ног, не обращая на меня никакого внимания, раболепно смотрела на хозяйку.
Я собрался отправиться назад и спокойно лечь, чтобы хоть как-то попытаться уснуть в этом диком грохоте, но в этот момент неожиданно раздался очень сильный удар грома, одновременно с ним ярко сверкнула молния, и я вдруг с ужасом увидел, что изображённая на картине графиня... исчезла! Вместе с ней исчезла и собака! Да-да! Именно! Они исчезли! Совсем! Словно растворились! А вместо них появилось совсем другое изображение! На мгновение промелькнула полностью обнажённая женщина! Я, разумеется, не успел рассмотреть её. Как две искры сверкнули только её глаза - горящие неукротимым желанием, совершенно потрясающие, они, казалось, прожгли меня своим взглядом насквозь!
Я в ужасе отшатнулся и наткнулся задом на огромный кактус. Десятки игл впились мне в низ спины, я чуть не взвыл от боли, на мгновение отвлёкшись от происходящего здесь мракобесия. А когда через несколько мгновений снова бросил взгляд на картину, графиня опять стояла на своём обычном месте и молча и надменно смотрела на меня сверху вниз. Собака вернулась тоже…
Это уже зашкалило! Я кое-как дополз до дивана, извлекая по дороге иглы из правой половинки своей «мадам сижу», рухнул на него и то ли крепко уснул, то ли потерял сознание...
* * *
Наступило утро, солнечное и радостное. Такое бывает только в детстве. За окном пели птицы, жужжали пчёлы, мягко шелестела листва. О жуткой ночной грозе уже никто и не вспоминал...
* * *