Вот подошла четвёртая послевоенная зима на Енисее к своей последней черте: днём становилось теплее, уже можно было не завязывать ушанку, не застёгивать верхнюю пуговицу телогрейки. Приятно было постоять после обеда на солнышке с закрытыми глазами и притомиться в его щедрых лучах, представляя себя в бухте Геленджика или на пляже в Сочи: «Где оно моё детство, годы беспризорничества?» Вспомнились предвоенные Гагры, где они с женой Клавой отдыхали по путёвке от крайкома партии, вспомнились те красивые вечера, парки у моря… Капля упала на лоб и скатилась по переносице, Алексей открыл глаза и посмотрел вверх, там, на крыше теплушки, появилась первая малюсенькая сосулька. «Весна скоро» – радостно подумалось Алексею.
А вот уже и водитель поел, и ребята залезли в кузов старенького, с деревянными бортами, ГАЗ-ММ – всю войну откатал, но вот борта поменяли недавно, приделали тент – «Это хорошо – от ветра защищает, всё-таки молодец у нас Богданович» - с этими мыслями Алексей пошёл к машине. Проверил: все ли сели, сказал, что заедут к Найдёнову и пошёл в кабину, с подножки уже помахал рукой новому мастеру, Полуэктову, что оставался на буровой в смену, и, усевшись в кабину, сказал:
- Ну, что Олежка, конь готов?- Алексей был старше Олега лет на 12, но обращался к нему как-то по-тёплому, зная, что отец Олега пропал без вести под Курском.
- Готов. - улыбнувшись, ответил юноша.
- Ну давай на седьмые промысла, к Найдёнову. Как бензина хватит крюк сделать?
- Хватит, Алексей Васильевич, а зачем туда?
- Показать бригаде, как вышку передвигать и устанавливать малыми силами.
- А, понятно.
- Меня отвезёшь и оставишь, а сам с вахтой домой, в контору зайдёшь, передай дежурному, что я останусь, пусть водителя пришлёт с попуткой на послезавтра.
- А вы как?
- А я переночую у Найдёнова, а завтра начнём новую вышку двигать и устанавливать.
- Так если после завтра…, то ведь я и заеду за вами, буду возвращаться со сменой с шестого промысла.
- Ну и хорошо, сам и запиши в разнарядку…
- Ладно…
- Сколько до Найдёнова езды?
- До темноты успеем?
- А поточнее?
- Так, сейчас уже начало четвёртого, к ним ехать часа полтора не меньше, думаю, к пяти точно будем, солнце ещё не сядет – ответил важно и с уважением Олег.
Алексей замолчал и сбоку поглядел на 18 летнего белобрысого мальчишку. Подумал: не идёт ему эта кличка – «Охотник». Недавно узнал историю, с которой привязалась это прозвище. В армию Олега не взяли из-за того, что левая рука не гнулась в локте, оставаясь всегда полусогнутой, но вот водил машину он отменно, ремонтировал и содержал в исправности не хуже других. Был он из местных сибиряков. Руку повредил на охоте ещё мальчишкой в 42-м: хотел помочь матери прокормить четверых младших братишек и трёх сестрёнок в войну. Пошёл с отцовским ружьём охотиться на оленей, взял на прикормку душистое сено, припасенное ещё отцом, кусок солонца на приваду. Закрепил всё это в специальной кормушке, а сам неподалёку забрался в специальное гнездо-засаду на большущую пихту, стал умащиваться, да треснула под ним подгнившая доска, упал с дерева и сломал руку как раз в локте. Без ружья, без лыж, они-то осталось в гнезде, с переломанной рукой пошёл домой. К утру пришёл в станицу, получил от матери взбучку – била его жердиной по спине и плакала… Местный костоправ закрепил руку в лубок, повесил на перевязь, везти в Минусинск к врачу некому было, рука-то и срослась так, что сгибалась и разгибалась она чуть-чуть. Но как только рука зажила, удрал Олег из станицы в Абакан к своей тётке по отцу и там пристроился помощником в механической мастерской, зарабатывал не много, но передавал регулярно матери почти всю зарплату. Там же выучился водить машину, а как после войны стали разрабатывать промысла, бурить скважины, пошёл работать водителем. Мальчишка он был смышлёный, но не разговорчивый, Алексей, уставший от работы, тоже не был настроен на разговор, поэтому погрузился в свои мысли. Пока они ехали по однопутной просёлочной дороге, даже не дороге, а просто расчищенной в глубоких сугробах бульдозером от снега полосе. Слева и справа от машины были высоченные сугробы, вывороченные ножом бульдозера: левая южная сторона снежного борта выглядела синей в этот ясный солнечный день, а правая северная, которую можно было достать рукой сияла на слепящем солнце. Кое-где снег уже поосел и протаял, образовав тоненькую стеклянную корочку. Было так приятно смотреть на эту тихую ясную сине-белую сверкающую и слепящую пустыню. И Алексей, прищурив глаза, отдался беззаботной тряске, бездумной блаженной созерцательности… опять он был на чёрном море, представлял как повезёт своих деток с женой когда-нибудь на море… Проехали так молча в созерцании уже с полчаса или час, время слепило солнцем в глаза…
Но вот впереди и справа показался край леса, за которым был полевой перекрёсток, двух временных дорог.
- Здесь свернём, Алексей Васильевич? – полуспросил, полусказал Охотник.
- Ну, тебе же виднее, ты у нас водитель…
- Да, здесь надо…
- Так и сворачивай. Сколько ещё ехать?
- Километров пять-семь не больше…
- Дорогу хорошо знаешь… - то ли спросил, то ли сказал Алексей.
- Знаю, вона сколько вырубили леса, да тут и не собьёшься колея – одно слово, шас поднимемся наверх, увидите: сколько ещё ехать.
И они свернули ещё раз вправо на другую широкую дорогу, но на которой всё равно не могли бы разъехаться две машины, поэтому через каждые 500 - 600 метров бульдозерист сделал расширения, чтобы встречные машины, а здесь каждый день без выходных везли лес, могли разойтись. Теперь солнце светило им в спину. Они въехали в лес по широкой просеке: слева и справа возвышались гиганты ели и пихты. Дорога шла прямо и вверх на лысую вершину пологой горы. Потом дорога пошла под уклон: им открылась красивейшая панорама – с высокого холма, по которому они ехали, на многие километры была видна тайга и огромные открытые пространства без леса.
- Вон там за тем возвышением, где ещё лес остался и дымок, видите, моя станица, там приток Енисея, а вон там я сломал руку, там дальше, где леса уже нет… Все заимки вырубили. Леса жалко, такой, какой был, не скоро вырастет, а его подчистую режут. – с какой-то тоской в голосе и смирением совсем по-взрослому сказал Олег. - А вона и наши вышки видать хорошо.
- Вижу. Как тут у вас охота? - оживился Алексей, вспомнив, как охотился до войны на Кавказе в районе Апшеронской.
- Да какая теперь охота, теперь охоты никакой: целыми днями рубят и режут, да костры жгут. – уже с нотками раздражения ответил Олег. Помолчав, добавил:
- Теперь только рыбалка и осталась: тут зычьё всю тайгу перепугало на сто километров.
- А это что там, в стороне справа?
- Зона ихняя, там они в бараках да землянках живут, а оттуда их каждый день гоняют в тайгу лес рубить, потом в Абакан и Минусинск по этой дороге его везут, а ещё к Тубе или Енисею свозят, летом сплавлять будут. Вон как всё вокруг своей зоны вырубили…
- Ты на них зря сердишься: они то подневольные…
- Да я понимаю, мне их даже жалко, но это так…, от обиды: всю мою сторону без леса оставили… Конечно не виноватые…
Машина тем временем проехала мимо зоны, она осталась справа в километре от дороги. Олег снова погрузился в молчание и Алексей не хотел его тревожить, понимая, как парню не по себе видеть такие масштабы вырубок…
- Ну вот, не вовремя мы поехали здесь, – вдруг сказал Олег.
- Что такое? – не понял Алексей.
- Заминка будет теперь, вон видите слева из того кусочка леса ведут зыков, а передовые уже на дорогу вышли, придётся нам вон там, в уширении постоять и пропустить… Они нас не пропустят… Этак полчаса потеряем… - Олег проехав метров 150, свернул в расширение и остановил машину, - Шас вперёд вышлют собачников, лаю будет… я на это смотреть не могу, как их водят… а вот уши не заткнёшь… - и он, надвинув шапку на лоб, сполз по сиденью так, будто собрался спать. Разговорчивое настроение парня как улетучилось, да и Алексею что-то стало не до разговоров – он всматривался в даль…
Он теперь и сам видел, как в 300-х метров от них, к дороге приближалась серая громадина колонны не то пленных, не то солдат, это в памяти всплыла какая-то смутная картина войны: огромные массы людей, перегоняемые строем ли толпой; вспомнился плен, немецкие, а потом и свои прифронтовые фильтрационные лагеря, вспомнилось всё, что было после побега из плена и стало как-то тревожно. Конвой с собаками и колонна пленных приближались – умом он понимал, что это была колонна с осуждёнными…, что войны уже нет, что он в Сибири, а не в Европе, но сердце вдруг забилось сильнее: в наступившей пронзительной тишине этого солнечного ясного дня послышался – собачий лай, этот особый лай конвойных собак… Алексей вспомнил как их, советских военнопленных, травили собаками… он впал в какой-то транс-оцепенение… Но в это время из кузова стали стучать и что-то кричать, Алексей приоткрыл дверцу кабины и сдавленным голосом, едва прорвавшимся сквозь навалившуюся немоту, с трудом прохрипел: «Погодите, впереди конвой, сидите в кузове, не вылезайте». - в кузове стихли, лишь головы любопытных торчали из-за бортов.
Собачий лай был уже близок, напряжение росло, Алексей не мог оставаться в замкнутом пространстве кабинки, вдруг ставшей тесной, молча он вылез из машины и прошёл метра на три вперёд… вглядываясь в приближающие фигуры конвоя, в первую шеренгу осуждённых, он чего-то ждал, чего-то напряжённо-знакомого, чего-то болезненно-знакомого…
- Алексей Васильевич, – как будто издалека донёсся до сознания Алексея голос Олега, - может, вернётесь в машину? Он и сам не мог понять, зачем вылез из машины, но и вернуться в машину он уже не мог, не мог повернуться к этой надвигающейся серой массе своей спиной, не мог ответить водителю – лишь неопределённо махнув рукой, он оставался неподвижен – вот уже какие-то 200 метров отделяют его от впереди идущих конвоиров… горло пересохло, неосознанно он протянул правую руку к высокому борту снега, не глядя, захватил ладонью твёрдый кусок и, откусив от него, стал с жадностью перекатывать во рту, не чувствуя обжигающего льда, проглатывая желанную влагу…
В одно мгновение перед ним пронеслась сцена его второго неудачного побега: вспомнилось крушение поезда, в котором военнопленных везли на Запад, вспомнилось чужое поле, по которому бежали советские солдаты к леску, оказавшемуся кладбищем, редкие выстрелы в спину, вспомнились недолгие метания среди ухоженных чужих селений, полицейская облава, собачий лай, преследование, травля, растерянные и уставшие лица бойцов-товарищей, избиение, конвоирование, опять вагон… вспомнилось всё в одно мгновение…И вот такие же собаки-овчарки были впереди.
- Эй, отойди к машине, - приказным тоном крикнул боец в светлом полушубке и не двусмысленным жестом повёл висевшим под мышкой автоматом в сторону Алексея. Алексей невольно попятился назад, не выпуская из виду всю надвигавшуюся массу, и остановился, лишь наткнувшись на бампер автомобиля…
- Селезнёв, Букаев, вперёд, Охтин, остаёшься здесь, пропустишь колонну и пристроишься сзади, Катов, встать за машиной, – прокричал всё тот же рослый лет 23-25 начальник с погонами сержанта, и махнув рукой остановившейся колонне, пошёл за своими подчинёнными мимо Алексея, поскрипывая подшитыми валенками по утрамбованному снегу, собака Селезнёва, всё время шедшая молча, вдруг с рыком рванула на Алексея и чуть было не сбила его с ног, шибанув в нос псиной. Он инстинктивно отпрянул и чуть не упал, отчего слетела на снег шапка, а боец, стравивший собаку, наслаждаясь испугом человека, взорвался хохотом, скаля рот, его смех подхватили проходящие бойцы и сержант:
- Ладно, Серёга, попугал и хватит, вишь в штаны наложил трудяга, - небрежно бросил подчинённому довольный начальник, высокомерно оглядывая Алексея, который по внешнему виду не отличался от конвоируемых осуждённых: та же серая телогрейка, ушанка-негрейка, валявшаяся у ног, кирзачи… только взгляд был дерзкий, его сержант не выдержал и, сплюнув, отвернулся от Алексея, прошёл дальше за машину. Тот, что был Охтиным, молоденький солдатик одного с Олегом возраста, остановился с лающей на Алексея собакой в 3-4 метрах справа перед машиной, недружелюбно и искоса поглядывал в сторону Алексея. Алексей ругал себя, за то, что вылез из машины, но двигаться было поздно: колонна медленно приближалась, и теперь всё его внимание было приковано к фигурам и лицам осуждённых…
Они тоже, казалось, пожирали глазами, его, стоявшего свободно на этой узкой дороге… они тоже всматривались в незнакомое лицо обращённое к ним с таким неподдельным вниманием и тревогой, кто-то опускал или отводил взгляд, а кто-то неотрывно вглядывался, будто пытаясь узнать своего… и они действительно были похожи на фронтовиков… Вот уже остались последние шеренги…
- Алёша… Лыгин, - как молния из толпы выстрелил до боли знакомый голос…, который он узнал бы из тысяч голосов… но как: он и здесь?
- Володя, ты?...
- Молчать! – рявкнул где-то сзади командирский голос…
- С фронта здесь… Найди Лену… писем нет… расскажи ей всё… - отрывками выкрикивал проходящий мимо худой и высокий осуждённый…
- Охтин, сука, что стоишь? Стравить пса…
И молоденький солдатик приспустил поводок и так рвавшейся в толпу собаки… осуждённые рванули в стороны и вперёд…
Колонна прошла…
- А ты кто такой? С ними захотел? Эт можно устроить… - и к Алексею подошёл невысокий капитан НКВД в таком же светлом полушубке и пистолетом ТТ в руке, - я тебя спрашиваю, кто такой, что за машина здесь?
- Вахту на буровую везём, я начальник участка… - нехотя ответил Алексей, поднимая шапку.
- Ну и вали в свою машину, чего тут встал? Знакомого увидел? Смирнов, командуй, я сейчас… запишу номер машины… начальник участка… земляка что ли встретил?
- Нет, капитан, - уже приходя в себя, ответил Алексей, - однополчанина, а тебе какое дело, ты что милиция?…
- Ладно не крысся, я сам фронтовик, надо же при солдатах марку держать и устав требовать… значит, Алексеем тебя звать, фамилию не разобрал, а меня Тихоном, - и он протянул Алексею руку, в которой только что держал пистолет, - откуда родом будешь? Можь земляки?
Алексей пожал руку, но не сразу ответил, изучая лицо нового знакомого:
- С Егорлыка я…
- Ба, земляк, но Егорлык длинный, да и не один, а я из Сальска буду, а ты? – как-то простодушно и совсем не по-капитански сказал офицер.
- Ну так мы с тобой совсем близкие земляки, я из Лопанки, - без особой охоты, но и уже спокойней сказал Алексей, - Лыгиных кого-нибудь знал?
- Лыгиных говоришь, так моя сестренница вышла недавно за какого-то Лыгина из Лопанки, но лично не знаком… Ладно, земеля, или родственник, вишь, где наши казармы, правее зоны, заезжай, по выходным я свободен, погутарим, спроси капитана Есаулова…
- Не обещаю, здесь случайно, проездом оказался, но если ещё будет оказия, заеду, Тихон… - Алексей уже хотел идти в машину, но вдруг развернулся к капитану, - Есаулова, деда Мирона, казачьего атамана, я знал в детстве…
- Да не уж то – ведь он прадед мой, не свиделся я с ним… Ну, земеля, теперь точно приезжай буду ждать, а то обижусь…
- Ладно, я ж тоже здесь не на прогулке, но попробую…
- Жду…
Капитан как-то скоро засеменил в припрыжку догонять колонну, которая уже сворачивала к зоне…
Алексей, потревоженный этими двумя встречами, залез в машину и, не решаясь заговорить с Олегом, сидел молча.
- Едем, Алексей Васильевич?
- Едем, да только сегодня я здесь не останусь, ну хоть с Найденовым переговорю, поехали, обратно этой же дорогой поедем?
- Нет, там есть прямая на Минусинск…
- Ну и хорошо…
Дальше ехали молча, Алексей погрузился в воспоминания, опять на него нахлынула война…